Стрибер Уитли. Голод

   Джефф ждал их с усталым и болезненным выражением на лице. Когда они вошли в лабораторию, Филлис Роклер встала из-за рабочего стола, за которым она готовила необходимую стеклянную посуду. Она взяла Сару за руки.
   – Давай надевать манжету, – поспешно сказала она.
   – Ты живешь здесь? – спросила Сара. Том рад был услышать в ее голосе прежнюю силу, пусть даже и с оттенком мрачного юмора.
   – Джефф и я...
   Сара мягко улыбнулась, задержав взгляд на Томе. Филлис подняла у Сары рукав свитера, стянула плечо манжетой и взялась за манометр, в то время как Джефф осматривал другую руку. Все четверо ждали, пока Филлис измерит давление.
   – Сто двадцать на восемьдесят. Всем бы нам так.
   – У меня всегда было нормальное давление. Том закрыл глаза, ощущая, как напряжение понемногу уходит из мышц шеи. Если 6 ей угрожал коллапс, давление было бы пониженным. Затем Филлис сосчитала у Сары пульс и измерила температуру термометром с цифровым табло.
   – А вот здесь есть кое-что. Сто один градус^[30].
   – Легкая подкожная инфекция, связанная с повреждением, – заметил Джефф. – От этого, может быть, и лихорадка.
   Сара закрыла глаза.
   – Это не самое страшное. Гораздо важнее симптомы психологические. Крайнее беспокойство. Голод. Странные галлюцинации.
   – Затруднения с ориентацией в пространстве? Она покачала головой.
   – Это связано с лихорадочным состоянием и потерей сна. Я всю ночь не спала.
   Том задал вопрос, который весьма его интересовал:
   – Как же ей это удалось? – Он совершенно не представлял себе, как Сара могла позволить сотворить с собой такую штуку.
   – Когда мы вошли в дом, мы выпили кофе, а затем я проснулась на ее кровати... в замешательстве. Я приняла душ и ушла. Но вечером я вспомнила еще кое-что... как будто кто-то стоит надо мной с сосудом, наполненным кровью... очень странно.
   – Гипноз и наркотики.
   – Возможно. Подходит по симптоматике.
   – Филлис, почему бы тебе не взять кубиков двести крови, чтоб мы могли заняться делом?
   Филлис приготовила шприц и взяла кровь из неповрежденной руки Сары.
   – Выглядит неплохо. – При серьезном заболевании крови могли измениться цвет или консистенция. Кровь Сары была интенсивного пурпурно-красного цвета, на вид совершенно нормальная. Том впервые за это время почувствовал облегчение: может, ничего серьезного и не произошло. Если не считать галлюцинаций, симптоматика была обнадеживающей. Но было в голосе Сары нечто такое, что ему не нравилось. Он не мог избавиться от ощущения, что она что-то недоговаривает.
   – А какие у тебя галлюцинации?
   – Зрительные в основном. Я ведь вышла, потому что жутко есть хотелось. Вы можете не верить, но я отправилась в «Макдональдс» на Восемьдесят шестую. – Сара подняла глаза. – И, черт возьми, я опять хочу есть.
   – Что за галлюцинации?
   Она сердито уставилась на Тома.
   – Я тебе говорила! То существо с сосудом крови. Господи, Том, как ты навязчив! Давай поговорим об этом позже, мне неохота сейчас этим заниматься.
   Филлис разлила кровь Сары по десяти пробиркам.
   – Пробирки с первой по восьмую обработаны антикоагулянтом, – сообщила она. – Девятая и десятая чистые.
   – Мне бы тоже хотелось поработать. Я не могу сидеть и ждать, меня просто трясет от нетерпения. Давайте я займусь центрифугой.
   Филлис вручила Саре две пробирки. Сара поместила их в центрифугу, установила скорость вращения, закрыла ее и щелкнула переключателем.
   – Смотрите-ка, – заметил Джефф, – она вертится в такт с Моцартом – За несколько мгновений до этого он включил радио. Том чуть не заорал на него за это, но вовремя спохватился: Джефф прав, если он так относится к ситуации. Паника и профессионализм в работе – вещи несовместимые. Он посмотрел на свою Сару, склонившуюся над центрифугой: лицо ее все еще было немного бледным и слегка опухшим, она сосредоточенно работала.
   Филлис готовила предметные стекла, помещая по капле крови на каждое и прижимая их тонкой покровной пленкой. Каждый образец получал свой номер и ставился в штатив рядом с микроскопом Джеффа.
   – Сначала я произведу подсчет ретикулоцитов, – сказал Джефф. Тому это показалось разумным: они сразу же смогут определить, нет ли внутреннего кровотечения. Если кровь была несовместимой, вполне могло произойти кровоизлияние.
   – Подготовьте трубку Уэстергрена, – сказала Сара. – Нам надо определить скорость осаждения.
   Пока Филлис готовила трубку, Том перебирал в уме причины, по которым бы следовало определять скорость, и никак не мог понять, зачем Саре это нужно. Она беспокоится о возможности заражения?
   – На это потребуется час, – заметил Том, – двести кубиков крови. Я думаю, мы и так увидим явные признаки патологии, если инфекция пройдет дальше по руке. – «По этой прекрасной руке», – подумал он.
   – У Мафусаила под конец скорость осаждения была повышена.
   Вот так так! Она не забыла о связи между Мириам Блейлок и мертвой обезьяной. Она, должно быть, думала, что пойдет по стопам Мафусаила, бедняжка. Он молил Бога дать ему возможность хоть как-то ее успокоить. Но с Сарой это было бы пустой тратой сил. Как только ей в голову втемяшивалась какая-то идея, требовалось нечто большее, чем обычные слова, а хуже всего то, что он и сам ни в чем не уверен. Физики давно уже разделались с общепринятыми концепциями о случайном стечении обстоятельств, заменив их более элегантными – и, разумеется, более точными – идеями о пространстве-времени как о целостном явлении, сложном континууме. В свете подобных концепций связь между появлением Мириам и смертью Мафусаила не только не была случайной, она даже не была совпадением. Одно следовало из другого, как один кирпич следует за другим в стене, и не более того.
   Шум центрифуги сошел на нет, и Сара достала из нее пробирки с отсепарированной кровью.
   – Не найдется где-нибудь места, чтобы она легла? – спросил Том.
   Ее лицо бледнело просто на глазах.
   – Я тебе сообщу, если мне потребуется разрешение на госпитализацию, – резко ответила она. – Я сама знаю, какие удобства есть в этом заведении. – Она поставила пробирки в штатив и стала с помощью пипетки отбирать отдельные компоненты крови.
   – Дайте мне предметное стекло с белыми кровяными тельцами, – сказал Джефф, не отрываясь от микроскопа. Сара быстро приготовила образец и поместила его на предметный столик микроскопа.
   Том восхищался совершенством и отточенностью приемов их работы. Особенно он восхищался Сарой. Все его заботы и любовь бледнели в сравнении с ее профессиональными качествами.
   – Мне нужен еще один образец, – пробормотал Джефф. – На реакцию Райта.
   Все молчали, пока он его исследовал.
   – Наблюдается присутствие посторонних лейкоцитов. – Том ощутил новую волну тревоги, теперь уже сомневаться не приходилось: кровь Мириам и в самом деле текла в венах Сары. – Содержание эозинофилоподобных клеток в крови примерно три процента. Высокая псевдоподическая активность. Клетки развиваются.
   – Какова их концентрация в крови самой Мириам? – спросила Сара упавшим голосом. Ей с трудом удавалось сохранять спокойствие.
   – Восемнадцать процентов.
   – Ты упоминал о псевдоподической активности. Что происходит?
   Джефф оторвался от микроскопа. В люминесцентном свете лицо его трудно было рассмотреть, но лоб у него блестел.
   – По-видимому, они поглощают твою кровь, – осторожно проговорил он, – и воспроизводят клетки своего собственного вида.

10

   Мириам проснулась после первого за многие дни спокойного Сна.Было девять часов утра. Она сразу же попробовала прикоснутьсяк Джону. Она быстро ощутила присутствие, и сила ощущения заставила ее дернуться всем телом. Он был где-то здесь, неподалеку, и настроен был чрезвычайно эмоционально.
   Он ликовал.
   В замешательстве она нахмурилась. Прикосновениесовершенно четко свидетельствовало о том, что он поблизости, – вероятно, внутри дома. Она прижалась к спинке кровати, испуганно оглядывая комнату. Но та была пуста. Его радость, очевидно, не имела отношения к тому, что он ухитрился обвести вокруг пальца ее охранные системы и проникнуть в дом. Она проверила контрольную панель, расположенную напротив, в изножье. Все датчики тревоги светились ровным зеленым светом. Он вошел не обычным способом. И электростатический барьер не сработал. А вот датчики, регистрирующие движение, сообщили ей интересные новости. В 3.52 утра было зарегистрировано движение в подвале, через две минуты – в вестибюле у входа и в 4.00 – на чердаке. Они говорили о том, как медленно передвигался он от подвала до чердака. И с 3.59 до 5.59 остальные пластины, защищавшие ее кровать, были автоматически закрыты, отреагировав на необъяснимое движение в доме.
   Итак, он был на чердаке. Подходящее место. Когда придет время, ей не нужно будет за ним охотиться. Но почему он так ликовал?
   Она решила прикоснутьсяснова, надеясь отыскать какой-либо эмоциональный ключ к тому, что он делал. Конечно, нужно быть осторожной. Джон чувствует прикосновения.Ей не хотелось, чтобы он узнал о ее пробуждении. Это насторожит его.
   Освободив свой мозг от мыслей, она закрыла глаза и широко открыла свой внутренний глаз. Затем отыскала в своем сердце место Джона. Быстро прикоснуласьк нему, войдя в контакт с мощными и сложными эмоциями. Джон испытывал невыразимую грусть... он был исполнен злобы... Но более всего ощущалось какое-то дикое ликование.
   Он наслаждался плодами своей победы.
   – Почему?
   Она перебирала в уме возможные причины его радостного настроения. Он успешно, против ее воли, проник в дом. Этого недостаточно. Он забрался на чердак, возможно – в ту комнату, где хранились сундуки.
   Она чуть не рассмеялась, внезапно догадавшись о его намерениях. Что ж, пусть работает. Ирония судьбы: то, что он считает самым худшим для нее, то, что – по его мнению – несет в себе угрозу, на самом деле будет очень даже полезно. Про Джона, ожидавшего сейчас на чердаке своею звездного часа, можно было спокойно забыть. И это хорошо. Ее ждут более срочные дела.
   Этот день будет трудным.
   Она принялась отключать различные устройства, которые охраняли ее Сон.В прошлом найти безопасное место для Снабыло навязчивой идеей всех ее сородичей. Во времена великих гонений, когда за ними охотились специалисты, когда их сжигали, душили, замуровывали в склепах, они научились скрываться в могилах, лежа среди трупов, чтобы избежать обнаружения. Но нередко их все же находили и, вытаскивая из укрытий, уничтожали, вбивая деревянные колья в их сердца.
   Мириам отключила электростатический барьер и сигнализацию, затем стальные щиты, окружавшие ее кровать на случай опасности. Она в отличие от своих сородичей считала, что прятаться гораздо менее эффективно, чем укреплять свои позиции. До того как было изобретено электричество, Мириам держала свору собак-убийц.
   Быстро одевшись, она отперла дверь спальни и выглянула. Заря заливала верхние этажи золотым светом. Мириам снова начинала ощущать голод, но на это сейчас не было времени. Ей хотелось быть с Сарой. Без помощи Мириам эта женщина могла сойти с ума, будучи не в состоянии удовлетворить собственный голод, не в состоянии вынести эту агонию.
   Как только совершалось переливание крови, тело реагировало вполне предсказуемым образом. До развития медицины переливание крови было медленным процессом, который мог привести к коллапсу и заражению крови из-за несовершенства имевшихся в наличии средств. Теперь это можно было сделать мгновенно.
   В физическом плане тело Сары будет как бы опустошаться – и требовать соответствующей пищи, но психологический удар может привести к катастрофе, когда ее установившиеся человеческие привычки будут замещаться новыми потребностями и инстинктами.
   Мириам нянчилась со многими из них, когда они проходили через барьер, и намеревалась сделать то же самое для Сары.
   Это означало, что ей придется вернуться в больницу. Опасность будет подстерегать ее. Они могут попытаться ее удержать против ее воли, могут даже убить ее. Стоит ей ослабить бдительность, и, вернувшись в Риверсайд, она может оказаться их пленницей. У них будет достаточно доказательств необходимости ее изоляции, а юридические основания для этого наверняка найдутся.
   Идея о пленении приводила ее в ужас. Она представляла себя умирающей от голода, в то время как они изучают ее, берут образцы, проводят анализы. Вся проблема в том, что она бы не умерла. Она бы просто слабела все больше и больше, и кончилось бы все так же, как и с теми, кто находится сейчас в сундуках.
   Требовались месяцы для того, чтобы дойти до крайнего истощения. Король Франции Карл IV замуровал двадцать ее сородичей в канализационной трубе, где они скрывались, в мае 1325 года, превратив ее в настоящую подземную темницу. В ноябре на улицах наверху все еще слышались их приглушенные вопли. Но страдать им суждено было еще очень долго.
   У нее выступил холодный пот, она задрожала. Впервые за многие годы испытывала она настоящий ужас. Делать это всегда было трудно, и с Сарой Робертс, по-видимому, ей придется особенно тяжко.
   Но дело того стоит. Очень даже стоит.
   Она сошла по ступенькам. Вызывать лимузин было уже некогда. Ей придется нарушить одно из своих правил безопасности и взять такси. Пройдя по дому, она проверила, нет ли где-нибудь повреждений. Джон, по-видимому, оставил вещи в покое.
   Она внимательнее рассмотрела мозаичный портрет Ламии. Портрет всегда был с ней – она смотрела в эти решительные глаза и вспоминала. Ее мать была сильной. Она посвятила себя невообразимо опасному процессу деторождения ради блага своего рода. Мириам все еще помнила ее последнюю беременность, когда она захлебывалась от крови, а отец старался прижечь рану. Мать умерла в палатке, шитой из кусков кожи, ночью, в пустыне, во времена расцвета Египетской цивилизации.
   Мириам открыла входную дверь, впустив аромат весеннего утра. Она поспешила на Пятьдесят седьмую улицу. Первые две встреченные ею машины она пропустила. Слишком много грохота, и у водителей слишком усталый вид. Третья оказалась приемлемой. Она села, прижалась к спинке сиденья и машинально стала искать на ощупь ремни безопасности, хотя знала, что их здесь не окажется.
   Сидя в такси, она обдумывала, что ей предстоит сделать. В своих предыдущих прикосновенияхМириам напрямую ощущала твердую, волевую решимость Сары. Она не откажется от попыток спастись, пока не потеряет способности рационально мыслить.
   И тем не менее именно эта прекрасная воля расцветет, перерастая в истинный голод. Ничто меньшее ее не удовлетворит. Конечно, будет борьба, Мириам успокаивала себя мыслью, что она еще никогда не терпела поражения. Это верно, некоторые умирали при переливании, но никто из тех, кто пережил поцелуй крови, не мог долго ей противиться. И тем не менее... она никогда еще не имела дела с человеком такой сильной воли и с таким интеллектом.
   Добьется ли она своего на этот раз?
   Сару надо заставить осознать, что спастись она не может. Когда они бывали вместе, Мириам могла прикоснутьсяк глубинной ее сущности, могла руководить ею и успокаивать ее. Преобразовать тело было нетрудно, гораздо труднее подчинить душу.
   Даже в условиях прикосновенияна это потребуется время. Она беспокойно пошевелилась на сиденье, нервно наблюдая за тем, как такси мчится мимо переключавшегося светофора, думая обо всех видах опасности, которым она сегодня подверглась.
   Она знала, что ее собственная психика давно уже находится в состоянии хрупкого равновесия. Она была так отчаянно одинока. Она верила в то, что причиной ее гибели может стать несчастный случай, но ей еще и приходилось постоянно напоминать себе, что человечество тоже представляет для нее угрозу. Однажды она смотрела фильм о том, как тигр попался в сеть; этот фильм произвел на нее огромное впечатление. Несмотря на серьезность ситуации, зверь оставался спокойным и уверенным, пока его не обвили веревки. Люди, расставлявшие сети, мало интересовали тигра, так как он предыдущей ночью съел одного из них. То, что они могли его пленить, настолько выходило за рамки его понимания, что только поэтому они и смогли это сделать.
   Оставшиеся годы своей жизни тигр провел в клетке, шесть на десять, являясь собственностью цирка.
   Что она будет делать, если для ее поимки призовут охранников с оружием?
   Сердце ее гулко стучало, пока она обдумывала, какой бы у нее был в этом случае выбор. Умереть под пулями или согласиться на пленение?..
   Ей захотелось бросить все это дело, но она не могла рисковать. Саре известно слишком много, чтобы позволять ей разгуливать на свободе.
   Она боролась с внезапно нахлынувшим страхом, когда такси подъехало к Риверсайду. Заплатив три с половиной доллара, она вышла. Зиявший перед ней вход казался порталом смерти, хотя выглядел весьма прозаически.
   Так ли это?
   Пройдя через вращающиеся двери в набитый людьми холл, она была сразу же охвачена запахом большого количества человеческой плоти. Она автоматически оценивала спешивших мимо людей: этот слишком силен, тот чересчур маленький, третий чрезмерно болен. Очень трудно было находиться в такой толпе даже с легчайшим чувством голода. Ее все время отвлекали проходившие мимо идеальные экземпляры.
   Войдя в лифт, она нажала кнопку двенадцатого этажа. Как только двери закрылись, ее охватило беспокойство. Она стояла рядом с кнопочной панелью, почти прижатая к ней всей этой пахучей человеческой массой, и с тоской ждала, пока лифт останавливался на каждом этаже.
   Когда двери открылись на двенадцатом, она со вздохом облегчения выскочила наружу. Но двери лифта закрылись за ней, как крышка склепа. И она была внутри его. Где-то прозвенел звонок, мимо прошел врач в сопровождении двух интернов; они даже не взглянули на нее. Справа была комната ожидания со своим неизбежным столпотворением и задающим вопросы регистратором. Черная дверь слева вела к врачебным кабинетам. В ту ночь, что она провела здесь, она предусмотрительно запомнила расположение помещений клиники и сейчас уверенно толкнула эту дверь, не желая иметь дело с регистратором.
   Перед ней был серый учрежденческий коридор с дверями по обе стороны. Каждый, кто работал в клинике, имел свой собственный маленький кабинет. В конце коридора располагались кабинеты управляющего персонала. Мириам двинулась к двери кабинета Сары, третьей справа. Взявшись за ручку, она задержалась, чтобы мысленно подготовиться к возможному противостоянию, затем вошла.
   Но кабинет был пуст, хотя присутствие Сары ощущалось. Стол, заваленный папками и рулонами с графиками. На полу – пачка компьютерных распечаток высотой фута в два. На двери висели три измазанных лабораторных халата. Единственным украшением был плакат с ухмыляющимся резусом – на первый взгляд совершенно дурацкий, но для Сары он, несомненно, был символом ее триумфальных достижений.
   Даже просто находясь в этой комнате, Мириам поняла, как любит она эту женщину. Ей не хотелось, чтобы Сара страдала без необходимости. В конце концов, Мириам предложила ей в дар то, о чем во все времена мечтало человечество. Победа над смертью присутствует во всех великих человеческих религиях. Человек рассматривал смерть как беспомощную уступку злу и всегда боялся ее.
   Мириам не следует забывать о том воздействии, какое этот дар оказывал на предшественников Сары. В душе каждый человек и боялся смерти, и любил ее. Освободиться от этого противоречия – уже само по себе бесценный дар.
   Она коснулась стула Сары, ее стола, потрогала карандаши, лабораторные халаты, стараясь одновременно ощутить ее эмоциональное состояние.
   Ощущение пришло, слабое и отдаленное, – дымка страха, трудно было даже назвать это прикосновением.
   Из такого слабого прикосновенияузнать можно было очень мало. Больше здесь ей делать нечего. Надо искать Сару.
   «Если они попытаются меня здесь удержать, я убегу и буду надеяться на лучшее», – думала она, двигаясь по коридору в поисках Сары. Физически она была гораздо сильнее их. Она могла их обставить и в беге, и в преодолении препятствий, и в маневрах. И разумом обладала она более мощным, чем человеческий, особенно с точки зрения ответной реакции, ибо способна была очень быстро реагировать на происходящее в условиях внезапно меняющейся ситуации.
   – Я пытаюсь найти доктора Робертс, – сказала она секретарше, которая, жуя резинку, выжидательно уставилась на нее.
   – Вы пациент?
   – Меня ждут, – Мириам улыбнулась. – Я не пациент.
   – Они на лабораторном этаже, – сказала секретарша. – Думаю, они сейчас, вероятно, в отделении геронтологии. Вы знаете, где это?
   – О, конечно. Я бывала здесь неоднократно.
   – Хорошо. Мне сообщить им о вашем приходе?
   – Не беспокойтесь. Я и так уже опоздала. Не надо привлекать к этому столько внимания! – улыбнувшись еще раз, она отступила и повернулась к лифтам.
   – Понимаю, – смеясь, ответила девушка. – Все будут думать, что вы здесь давным-давно и вовсе не опоздали.
   Мириам пошла по лестнице, расположенной рядом с лифтами, чтобы проверить, нет ли там еще каких дверей, могущих помешать побегу. На больших табличках было указано, что все этажи ниже десятого заперты по соображениям безопасности. Полезная информация.
   Несмотря на слова, сказанные секретарше, Мириам не имела никакого представления о планировке лабораторного этажа. Спустившись туда, она увидела, что там все иначе, чем этажом выше. Риверсайд представлял собой комплекс старых зданий, соединенных между собой непохожими друг на друга проходами и запутанными коридорами. На этом этаже коридоры шли от лифтов в трех различных направлениях. Освещение было слабым, таблички на дверях отсутствовали. Каждая дверь открывалась в отдельную лабораторию. Для того чтобы найти нужного человека, просто необходимо было знать, где он находится.
   Не видя иного выбора, Мириам открыла ближайшую дверь. Перед ней были огромные стеллажи с электронной аппаратурой. Воздух потрескивал от озона, в тишине гудели моторы.
   – Извините...
   – Да? – послышался голос из леса приборов.
   – Я ищу геронтологию.
   – Вы – в противоположном конце вовсе не того коридора, если это вам поможет. Здесь хроматография.
   За стеной проводов, тянущихся от лабораторного щита к стойке с приборами, появилось лицо.
   – Я пытаюсь найти Сару Робертс, – сказала Мириам.
   На лице, скрытом очками для сварки, отразилось возбуждение. Рука подняла очки на лоб.
   – Свариваю линию питания. Помощника нет. Итак, вы ищете Сару. Вы участвуете в «Проекте»?
   – Каком именно?
   – В данный момент речь идет только об одном проекте. Проект невообразимый. Невероятный. Вы репортер?
   – Нет.
   – Ну, во всяком случае мне все равно не следует выдавать секреты.
   – Я – из Рокфеллеровского института. Доктор Мартин. Вы имеете в виду «Проект Блейлок»?
   – Послушайте, я действительно не могу об этом говорить. Если вам нужна информация, ступайте к Саре или к Тому Хейверу. Геронтология слева, мимо лифтов, через четыре двери. Вы сможете найти это отделение по запаху – там колония обезьян.
   Он вернулся к своей сварке, и Мириам вышла из лаборатории. Плохо, что он не был с ней более откровенным. По крайней мере, ободряло то, что детали они держали в секрете. Им явно ни к чему утечка информации, пока они не смогут ее основательно изучить.
   Она шла по коридору, считая двери. «Очень хорошо, – думала она, – исследуйте меня. Чем больше вы будете измерять и брать образцы для анализов, тем больше времени я буду проводить с Сарой».
   Этот техник оказался прав: лабораторию геронтологии можно было безошибочно определить по запаху. Мириам открыла дверь, готовая ко всему.
   Оказалась она в небольшом помещении, похожем на кабинет Сары наверху, но еще более заваленном отчетами. На старом столе стоял светящийся цифрами компьютерный дисплей. Она смотрела на него некоторое время, но без толку. Она ничего в этом не понимала.
   Пройдя через комнату, Мириам вошла во внутреннее помещение, где увидела свернутые в бухты кабели, телевизионное оборудование и пустые клетки. Перед ней было две двери. Выбрав одну из них, Мириам прошла дальше.
   Раздался громоподобный рев. Она находилась в зверинце, в колонии резусов. Обезьяны прыгали, жестикулировали, строили ей рожи. У многих из них в черепа были вживлены гнезда, чтобы исследователь мог по желанию подключать к ним электроды.
   А как насчет того, чтобы иметь такое гнездо в своей собственной голове? Пойдут ли они на это, если им представится возможность?
   Обезьяны просто обезумели от ее присутствия: запах странного животного тревожил их. Пятясь, она вышла из комнаты. Вторая дверь, несомненно, должна была привести ее к Саре. Она снова приготовилась, освободив мозг от ненужных мыслей, полностью сосредоточившись на том, чтобы воспринять и оценить эмоциональное состояние Сары. Она уже сейчас неплохо его ощущала, но, чтобы разобраться в нем, этого было явно мало. Годы нужны для того, чтобы эмоциональное поле человеческого существа распростерлось далеко за пределы его физического тела, годы любви к кому-то, годы прикосновенийс отчаянным стремлением угодить ей или ему.
   Повернув ручку, она распахнула дверь. Призвав на помощь всю свою силу и уверенность в себе, отгоняя голод, возбуждаемый их запахом, она вошла в комнату.