- Кто она, Дэвид? - Повторила Софи.
Я объяснил, что Розалинда моя двоюродная сестра. Софи выслушала и медленно кивнула.
- Он хочет взять ее себе? - Спросила она.
- Он так сказал, - угрюмо ответил я.
- Она сможет рожать ему детей? - Продолжала она.
- Чем ты можешь мне помочь? - Спросил я.
- Значит, ты ее любишь, - продолжала она.
Опять слова… Когда думаешь вместе, когда мысль принадлежит не только тебе, когда не остаешься в одиночестве, как все остальные люди, когда ты и она смотрите на мир одними глазами, любите одним сердцем, радуетесь одной радостью, когда бывают мгновения полного слияния, и ничто не разделяет вас, пусть даже тела ваши отделены друг от друга большим расстоянием… Когда ощутишь все это, тогда поймешь, как грубы слова.
- Мы любим, друг друга, - сказал я.
Софи кивнула. Она подобрала своими коричневыми пальчиками две веточки и переложила их. Потом сказала:
- Он ушел к воюющим. Она теперь в безопасности.
- Она спит, - сказал я. - Они обе спят.
Она удивленно взглянула на меня.
- Откуда ты знаешь?
Я кратко объяснил ей все как мог. Она продолжала перекладывать прутики и слушать. Потом опять кивнула.
- Я помню. Мама говорила мне что-то такое. Как будто ты понимал ее раньше, чем она начинала говорить. Это то самое?
- Вероятно. Я думаю, что у твоей матери это было в зародыше, и она сама об этом не знала.
- Должно быть, интересно обладать такой способностью, - задумчиво сказала она. – Как будто внутри тебя много глаз.
- Что-то вроде этого, - согласился я. - Это трудно объяснить. Но это не всегда только приятно. Иногда это причиняет боль.
- Любой вид отклонения причиняет боль, - сказала она, продолжая сидеть на корточках. Затем она замолчала, опустила глаза и стала глядеть на прутик.
Потом сказала:
- Если она будет рожать ему детей, то я ему буду больше не нужна.
Света было достаточно, чтобы я увидел краску на ее щеках.
- Софи, дорогая, ты любишь его, этого человека-паука?
- О, не называй его так, пожалуйста… Его зовут Гордон. Он добр со мной, Дэвид. Он заботится обо мне. Ты здесь лишком недолго, чтобы понять, что это значит. Ты никогда не испытывал одиночества. Ты не можешь понять этой ужасной пустоты, которая здесь окружает человека. Я бы с радостью рожала ему детей, если бы смогла… Я… О, почему они так со мной поступили? Почему они не убили меня? Это было бы милосерднее…
Она сидела молча. Слезы выкатывались из закрытых глаз и бежали по щекам. Я взял ее за руку.
Мне вспомнилось: мужчина, обхвативший рукой женщину, маленькая фигурка на спине лошади, машущая мне рукой, пока ее не скрывают деревья. Поцелуй на моей щеке, и локон, перевязанный желтой лентой в моей руке.
Я смотрел на нее сейчас, и сердце мое болело.
- Софи, - сказал я, - Софи, дорогая, этого не произойдет. Ты поняла? Этого не может произойти. Розалинда никогда не допустит этого. Я знаю.
Она посмотрела на меня сквозь слезы.
- Ты не можешь знать этого о другом человеке. Ты стараешься только…
- Нет, Софи, я знаю… Мы с тобой можем знать друг о друге очень мало. Но с Розалиндой все не так. Когда думаешь вместе, тогда знаешь о человеке все…
Она недоверчиво посмотрела на меня.
- Это правда? Но я не понимаю…
- Ты и не можешь понять. Но это правда. Я чувствую то, что чувствует она при виде этого человека… При виде Гордона.
Она продолжала с сомнением смотреть на меня.
- Ты знаешь, о чем я думаю? - Спросила она с беспокойством.
- Не больше, чем ты говоришь, - уверил я ее. - Это вовсе не подслушивание. Можно мысленно говорить человеку, о чем ты думаешь, а можно и не говорить.
Ей объяснять было труднее, чем дяде Акселю, но я попытался. Через некоторое время я заметил, что стало темно, и я с трудом различаю фигуру Софи. Я прервал объяснения.
- Сейчас достаточно темно?
- Да. Но нужно идти осторожно. Ты можешь идти? Нам недалеко.
Я встал, ощущая боль во всем теле, но идти я мог. Она, казалось, видела в темноте лучше меня и, взяв меня за руку, повела куда-то. Мы укрывались за деревьями, но я видел слева от себя огни и понял, что мы огибаем лагерь. Мы обошли его по кругу и добрались до нижней скалы, ограждавшей лагерь с северо-запада, потом в тени этой скалы прошли около пятидесяти ярдов вдоль ее основания. Здесь она остановилась и вложила мне в руку конец одной из висящих веревочных лестниц, которые я видел на скале раньше.
- Следуй за мной, - прошептала она и начала подниматься.
Я осторожно полез за ней и очутился на выступе скалы. Здесь лестница кончалась. Софи протянула мне руку и помогла взобраться.
- Садись, - сказала она.
Светлое пятно, через которое я прошел, исчезло. Она двигалась где-то около меня, что-то разыскивая. Затем я увидел искры, как от удара кремня. Софи раздула искры и зажгла две свечи. Они были короткие и толстые, горели дымным пламенем и отвратительно пахли. Но они позволили мне осмотреться.
Я находился в пещере примерно пятидесяти футов глубины, вырубленной в песчаной скале. Вход был завешен шкурой. В одном из дальних углов в потолке была щель, из которой капала вода.
Каждую секунду слышался звук падения капли. Вода капала в деревянное ведро и стекала в желобок, проходивший вдоль пещеры до самого выхода. В дальнем углу лежала охапка маленьких веток, покрытых шкурами и изорванными одеялами… Здесь было несколько кружек и другая утварь. Закопченный очаг с отверстием для отвода дыма. Рукояти нескольких ножей и другой инструмент был виден в одной из ниш. Копье, лук, кожаный колчан с дюжиной стрел лежали рядом с кроватью. Больше ничего не было.
Я вспомнил кухню в доме Вендеров. Чистая, уютная комната, выглядевшая так из-за отсутствия текстов на стенах. А здесь свечи мерцали, посылая вверх струйки дыма, и воняли.
Софи погрузила чашку в ведро, выбрала сравнительно чистую воду и подошла ко мне. Она смыла кровь с моего лица и волос и осмотрела ссадины.
- Только царапины, - сказала она с облегчением. - Не глубокие.
Я вымыл руки в чашке. Она выплеснула воду в желобок, вымыла чашку и поставила на место.
- Ты голоден, Дэвид? - Спросила она меня.
- Очень, - ответил я. Весь прошлый день я почти не ел, если не считать завтрака во время поездки.
- Подожди меня, я скоро, - сказала она и исчезла за шкурой.
Я сидел, глядя на шевелящиеся на стене тени, слушая кап-кап-кап воды. Вероятно, говорил я себе, и это роскошь в окраинах. Чтобы избежать одиночества и вида окружающей нищеты, я обратился к Майклу с вопросом:
- Где вы сейчас. Что происходит? - Спросил я его.
- Мы остановились на ночь. Слишком опасно идти дальше в темноте, - он постарался показать мне это место. - Мы весь день двигались медленно. Они знают свои земли, эти люди окраин. Мы все время ожидали в пути засаду, но нас тревожили только отдельными выстрелами. Тем не менее, у нас трое убитых и семеро раненных.
- Но вы пойдете дальше?
- Да. Считается, что у нас здесь достаточно сил, чтобы отучить людей окраин от набегов, хотя бы на некоторое время. Кроме того, они очень хотят схватить вас троих… Говорят, что нас не меньше дюжины, а может, и больше разбросано по Вакнуку и в соседних районах. Вас хотят привести обратно, чтобы вы указали всех.
Он немного подождал, а потом продолжал снова, беспокойно и печально:
- Я боюсь, я очень боюсь, Дэвид, что теперь из нас там осталась только Рэчел.
- Одна?
- Да. Она говорила со мной, слышно было плохо, она была на пределе моего восприятия. Она сказала, что что-то случилось с Марком.
- Его схватили?
- Нет. Она считает, что нет. Он бы дал ей знать. Просто он замолчал и молчит уже двадцать четыре часа.
- Возможно, несчастный случай. Вспомни Уолтера Брента, мальчика, убитого деревом. Он тоже замолчал внезапно.
- Может быть. Рэчел не знает. Она испугана - это оставляет ее совершенно одну. Она была на пределе слышимости, да и я тоже. Еще две-три мили, и мы не услышим друг друга.
- Странно, что я не слышал тебя во время этого разговора, - сказал я.
- Возможно, ты был тогда без сознания, - предположил он.
- Когда Петра проснется, она сможет связаться с Рэчел, - напомнил я. - Кажется, для нее нет пределов.
- Да, конечно. Я забыл про это, - согласился он. - Это немного поможет Рэчел.
Через несколько минут из-за занавески появилась рука, державшая деревянную чашку, а затем появилась и сама Софи и протянула чашку мне. Она поправила фитили свеч и села на шкуру неизвестного мне животного. Так она сидела все время, пока я ел деревянной ложкой. Это было странное блюдо. Оно состояло из различных растений, нарезанного кубиками мяса и раскрошенных сухарей, но в целом было вкусным. Я съел почти все, как вдруг почувствовал толчок в мозгу, и ложка выпала у меня из рук, залив содержимым всю рубашку. Это проснулась Петра.
Я мгновенно послал ей мысль. Она сразу же перескочила от отчаяния к радости, сохранив тот же по силе уровень передачи. Чувство это было приятным, но причиняло боль. Она, очевидно, разбудила Розалинду, так как сквозь мысли Петры пробивались неясные мысли Розалинды, недоуменные вопросы Майкла и беспокойные протесты подруги Петры на Цейлон.
Вскоре Петра немного успокоилась, и все вздохнули с облегчением.
- Она в безопасности? Что за грохот и свист? - Спросил Майкл.
- Мы думали, что Дэвид мертв. Мы думали, что его убили, - сказала Петра, стараясь уменьшить силу своей мысли.
Теперь я смог уловить мысли Розалинды. Я был ими смущен, поставлен в тупик, осчастливлен и огорчен одновременно. Я не смог передать в ответ ничего ясного, хотя и попытался. Конец всему этому положил Майкл.
- Когда вы двое сможете отделиться друг от друга, можно будет обсудить другие вопросы. А обсудить есть что, - он помолчал. - Какое сейчас положение?
Мы рассказали. Розалинда и Петра находились все еще под навесом, где я их оставил. Человек-паук ушел, и оставили их под охраной огромного розовоглазого и беловолосого человека. Я объяснил свое положение.
- Хорошо, - сказал Майкл, - вы говорите, что человек-паук обладает властью, и пошел к тем, кто воюет. Вы не знаете, намерен ли он присоединиться к тем, кто воюет, или просто хочет посмотреть, что происходит. От этого зависит, когда он вернется.
- Нет, не знаю, - подтвердил я.
Внезапно заговорила Розалинда. Она была близка к истерике. Я никогда не видел ее такой.
- Я боюсь его. Он отличен от всех, кого мы знаем. Он жесток, как зверь. Если он попробует взять меня, я убью себя…
Майкл оборвал ее, охлаждая ее возбуждение ледяным тоном.
- Ничего глупее ты не могла придумать? Убей его, если понадобится.
И тут он, до предела усилив свою мысль, обратился к подруге Петры:
- Вы все еще думаете, что сможете добраться до нас?
Ответ донесся все еще с большого расстояния, но без особых усилий. Это было уверенное «да».
- Когда? - Спросил Майкл.
- Не более чем через семнадцать часов с этого момента, - сказала она так уверенно, что скептицизм Майкла уменьшился. Он впервые признал возможность помощи со стороны Цейлона.
- Значит, вопрос в том, как уберечься в течение этих семнадцати часов.
- Подождите минутку, - сказал я им.
Я взглянул на Софи. В тусклом свете свеч было видно, что она внимательно и слегка недоверчиво рассматривает меня.
- Ты разговариваешь с этой девушкой?
- И с моей сестрой. Они проснулись. Они под навесом, и охраняет их альбинос. Это странно.
- Странно? - Переспросила она.
- Ну, наверное, другой бы оставил их под охраной женщины…
- Это окраина… - С горечью напомнила она.
- Да… Понимаю… - Неловко ответил я. - Дело вот в чем. Есть ли возможность отсюда уйти до его возвращения? Мне кажется, что время для этого наступило. Потому что когда он вернется… - Я вздрогнул.
Она отвернулась, и некоторое время смотрела на пламя свечи. Потом кивнула.
- Да. Так будет лучше для нас всех. Да, я думаю, что смогу это сделать.
- Сейчас же?
Она вновь кивнула. Я взял копье, лежащее на постели, и взвесил его в руке. Оно было легкое, но хорошо уравновешенное. Софи взглянула на меня и покачала головой.
- Ты останешься здесь, Дэвид, - сказала она.
- Но… - Начал я.
- Нет. Если они тебя увидят, то поднимется сильная тревога. А если под навес зайду я, то никто не удивится, даже если заметит меня.
Это было разумно. Я положил копье.
- Но сможешь ли ты?
- Да, - твердо ответила она.
Она встала, подошла к одной из ниш и достала нож.
Широкое лезвие было чистым и свежим. Вероятно, это был кухонный нож, захваченный в одном из набегов. Она воткнула нож за пояс, оставив торчать только черную ручку. Потом повернулась и окинула меня долгим взглядом.
- Дэвид…
- Что? - Спросил я.
- Ты можешь поговорить с ними? Пусть не шумят, что бы ни случилось. Скажи, чтобы они подготовили темную одежду и были готовы идти за мной. Можешь ты это передать им?
- Да. Но я хочу, чтобы ты позволила мне…
Она оборвала меня.
- Нет, Дэвид. Это лишь увеличит риск. Ты не знаешь этого места.
Она взяла свечку и отдернула занавеску. Одно мгновение я мог наблюдать ее силуэт на фоне темного выхода, а затем она исчезла. Я передал указания Розалинде и предупредил Петру, чтобы она молчала. После этого ничего не оставалось делать, как ждать, прислушиваясь к звукам, доносившимся снаружи.
Долго так сидеть я не мог. Я подошел к окну и высунул голову. Несколько костров горело внизу, а вокруг них в отсветах пламени двигались люди. Доносился шум голосов, где-то недалеко крикнула большая птица, откуда-то издалека донесся рев зверя. Больше ничего.
Я все ждал. Донесся бесформенный всплеск возбуждения от Петры. Но никто ничего не передал.
Наконец донеслось «все в порядке» Розалинды, но в этом было что-то смущающее. Мне показалось неразумным отвлекать их сейчас вопросами.
Я прислушался. Тревоги не было. Никаких изменений в смутном гуле голосов. Казалось, прошло много времени, прежде, чем я услышал хруст песка внизу, прямо подо мной. Скрипнула лестница под чьей-то тяжестью, и раздался голос Розалинды:
- Ты здесь, Дэвид?
- Да. Входи.
На темном фоне отверстия появилась фигура, затем другая, меньшая, за ней третья. Отверстие тут же занавесили, и снова поставили свечи.
Розалинда и Петра смотрели как зачарованные на Софи, пока она набирала чашкой воду из ведра и отмывала свои руки и лезвие ножа от крови.
ГЛАВА 16
Я объяснил, что Розалинда моя двоюродная сестра. Софи выслушала и медленно кивнула.
- Он хочет взять ее себе? - Спросила она.
- Он так сказал, - угрюмо ответил я.
- Она сможет рожать ему детей? - Продолжала она.
- Чем ты можешь мне помочь? - Спросил я.
- Значит, ты ее любишь, - продолжала она.
Опять слова… Когда думаешь вместе, когда мысль принадлежит не только тебе, когда не остаешься в одиночестве, как все остальные люди, когда ты и она смотрите на мир одними глазами, любите одним сердцем, радуетесь одной радостью, когда бывают мгновения полного слияния, и ничто не разделяет вас, пусть даже тела ваши отделены друг от друга большим расстоянием… Когда ощутишь все это, тогда поймешь, как грубы слова.
- Мы любим, друг друга, - сказал я.
Софи кивнула. Она подобрала своими коричневыми пальчиками две веточки и переложила их. Потом сказала:
- Он ушел к воюющим. Она теперь в безопасности.
- Она спит, - сказал я. - Они обе спят.
Она удивленно взглянула на меня.
- Откуда ты знаешь?
Я кратко объяснил ей все как мог. Она продолжала перекладывать прутики и слушать. Потом опять кивнула.
- Я помню. Мама говорила мне что-то такое. Как будто ты понимал ее раньше, чем она начинала говорить. Это то самое?
- Вероятно. Я думаю, что у твоей матери это было в зародыше, и она сама об этом не знала.
- Должно быть, интересно обладать такой способностью, - задумчиво сказала она. – Как будто внутри тебя много глаз.
- Что-то вроде этого, - согласился я. - Это трудно объяснить. Но это не всегда только приятно. Иногда это причиняет боль.
- Любой вид отклонения причиняет боль, - сказала она, продолжая сидеть на корточках. Затем она замолчала, опустила глаза и стала глядеть на прутик.
Потом сказала:
- Если она будет рожать ему детей, то я ему буду больше не нужна.
Света было достаточно, чтобы я увидел краску на ее щеках.
- Софи, дорогая, ты любишь его, этого человека-паука?
- О, не называй его так, пожалуйста… Его зовут Гордон. Он добр со мной, Дэвид. Он заботится обо мне. Ты здесь лишком недолго, чтобы понять, что это значит. Ты никогда не испытывал одиночества. Ты не можешь понять этой ужасной пустоты, которая здесь окружает человека. Я бы с радостью рожала ему детей, если бы смогла… Я… О, почему они так со мной поступили? Почему они не убили меня? Это было бы милосерднее…
Она сидела молча. Слезы выкатывались из закрытых глаз и бежали по щекам. Я взял ее за руку.
Мне вспомнилось: мужчина, обхвативший рукой женщину, маленькая фигурка на спине лошади, машущая мне рукой, пока ее не скрывают деревья. Поцелуй на моей щеке, и локон, перевязанный желтой лентой в моей руке.
Я смотрел на нее сейчас, и сердце мое болело.
- Софи, - сказал я, - Софи, дорогая, этого не произойдет. Ты поняла? Этого не может произойти. Розалинда никогда не допустит этого. Я знаю.
Она посмотрела на меня сквозь слезы.
- Ты не можешь знать этого о другом человеке. Ты стараешься только…
- Нет, Софи, я знаю… Мы с тобой можем знать друг о друге очень мало. Но с Розалиндой все не так. Когда думаешь вместе, тогда знаешь о человеке все…
Она недоверчиво посмотрела на меня.
- Это правда? Но я не понимаю…
- Ты и не можешь понять. Но это правда. Я чувствую то, что чувствует она при виде этого человека… При виде Гордона.
Она продолжала с сомнением смотреть на меня.
- Ты знаешь, о чем я думаю? - Спросила она с беспокойством.
- Не больше, чем ты говоришь, - уверил я ее. - Это вовсе не подслушивание. Можно мысленно говорить человеку, о чем ты думаешь, а можно и не говорить.
Ей объяснять было труднее, чем дяде Акселю, но я попытался. Через некоторое время я заметил, что стало темно, и я с трудом различаю фигуру Софи. Я прервал объяснения.
- Сейчас достаточно темно?
- Да. Но нужно идти осторожно. Ты можешь идти? Нам недалеко.
Я встал, ощущая боль во всем теле, но идти я мог. Она, казалось, видела в темноте лучше меня и, взяв меня за руку, повела куда-то. Мы укрывались за деревьями, но я видел слева от себя огни и понял, что мы огибаем лагерь. Мы обошли его по кругу и добрались до нижней скалы, ограждавшей лагерь с северо-запада, потом в тени этой скалы прошли около пятидесяти ярдов вдоль ее основания. Здесь она остановилась и вложила мне в руку конец одной из висящих веревочных лестниц, которые я видел на скале раньше.
- Следуй за мной, - прошептала она и начала подниматься.
Я осторожно полез за ней и очутился на выступе скалы. Здесь лестница кончалась. Софи протянула мне руку и помогла взобраться.
- Садись, - сказала она.
Светлое пятно, через которое я прошел, исчезло. Она двигалась где-то около меня, что-то разыскивая. Затем я увидел искры, как от удара кремня. Софи раздула искры и зажгла две свечи. Они были короткие и толстые, горели дымным пламенем и отвратительно пахли. Но они позволили мне осмотреться.
Я находился в пещере примерно пятидесяти футов глубины, вырубленной в песчаной скале. Вход был завешен шкурой. В одном из дальних углов в потолке была щель, из которой капала вода.
Каждую секунду слышался звук падения капли. Вода капала в деревянное ведро и стекала в желобок, проходивший вдоль пещеры до самого выхода. В дальнем углу лежала охапка маленьких веток, покрытых шкурами и изорванными одеялами… Здесь было несколько кружек и другая утварь. Закопченный очаг с отверстием для отвода дыма. Рукояти нескольких ножей и другой инструмент был виден в одной из ниш. Копье, лук, кожаный колчан с дюжиной стрел лежали рядом с кроватью. Больше ничего не было.
Я вспомнил кухню в доме Вендеров. Чистая, уютная комната, выглядевшая так из-за отсутствия текстов на стенах. А здесь свечи мерцали, посылая вверх струйки дыма, и воняли.
Софи погрузила чашку в ведро, выбрала сравнительно чистую воду и подошла ко мне. Она смыла кровь с моего лица и волос и осмотрела ссадины.
- Только царапины, - сказала она с облегчением. - Не глубокие.
Я вымыл руки в чашке. Она выплеснула воду в желобок, вымыла чашку и поставила на место.
- Ты голоден, Дэвид? - Спросила она меня.
- Очень, - ответил я. Весь прошлый день я почти не ел, если не считать завтрака во время поездки.
- Подожди меня, я скоро, - сказала она и исчезла за шкурой.
Я сидел, глядя на шевелящиеся на стене тени, слушая кап-кап-кап воды. Вероятно, говорил я себе, и это роскошь в окраинах. Чтобы избежать одиночества и вида окружающей нищеты, я обратился к Майклу с вопросом:
- Где вы сейчас. Что происходит? - Спросил я его.
- Мы остановились на ночь. Слишком опасно идти дальше в темноте, - он постарался показать мне это место. - Мы весь день двигались медленно. Они знают свои земли, эти люди окраин. Мы все время ожидали в пути засаду, но нас тревожили только отдельными выстрелами. Тем не менее, у нас трое убитых и семеро раненных.
- Но вы пойдете дальше?
- Да. Считается, что у нас здесь достаточно сил, чтобы отучить людей окраин от набегов, хотя бы на некоторое время. Кроме того, они очень хотят схватить вас троих… Говорят, что нас не меньше дюжины, а может, и больше разбросано по Вакнуку и в соседних районах. Вас хотят привести обратно, чтобы вы указали всех.
Он немного подождал, а потом продолжал снова, беспокойно и печально:
- Я боюсь, я очень боюсь, Дэвид, что теперь из нас там осталась только Рэчел.
- Одна?
- Да. Она говорила со мной, слышно было плохо, она была на пределе моего восприятия. Она сказала, что что-то случилось с Марком.
- Его схватили?
- Нет. Она считает, что нет. Он бы дал ей знать. Просто он замолчал и молчит уже двадцать четыре часа.
- Возможно, несчастный случай. Вспомни Уолтера Брента, мальчика, убитого деревом. Он тоже замолчал внезапно.
- Может быть. Рэчел не знает. Она испугана - это оставляет ее совершенно одну. Она была на пределе слышимости, да и я тоже. Еще две-три мили, и мы не услышим друг друга.
- Странно, что я не слышал тебя во время этого разговора, - сказал я.
- Возможно, ты был тогда без сознания, - предположил он.
- Когда Петра проснется, она сможет связаться с Рэчел, - напомнил я. - Кажется, для нее нет пределов.
- Да, конечно. Я забыл про это, - согласился он. - Это немного поможет Рэчел.
Через несколько минут из-за занавески появилась рука, державшая деревянную чашку, а затем появилась и сама Софи и протянула чашку мне. Она поправила фитили свеч и села на шкуру неизвестного мне животного. Так она сидела все время, пока я ел деревянной ложкой. Это было странное блюдо. Оно состояло из различных растений, нарезанного кубиками мяса и раскрошенных сухарей, но в целом было вкусным. Я съел почти все, как вдруг почувствовал толчок в мозгу, и ложка выпала у меня из рук, залив содержимым всю рубашку. Это проснулась Петра.
Я мгновенно послал ей мысль. Она сразу же перескочила от отчаяния к радости, сохранив тот же по силе уровень передачи. Чувство это было приятным, но причиняло боль. Она, очевидно, разбудила Розалинду, так как сквозь мысли Петры пробивались неясные мысли Розалинды, недоуменные вопросы Майкла и беспокойные протесты подруги Петры на Цейлон.
Вскоре Петра немного успокоилась, и все вздохнули с облегчением.
- Она в безопасности? Что за грохот и свист? - Спросил Майкл.
- Мы думали, что Дэвид мертв. Мы думали, что его убили, - сказала Петра, стараясь уменьшить силу своей мысли.
Теперь я смог уловить мысли Розалинды. Я был ими смущен, поставлен в тупик, осчастливлен и огорчен одновременно. Я не смог передать в ответ ничего ясного, хотя и попытался. Конец всему этому положил Майкл.
- Когда вы двое сможете отделиться друг от друга, можно будет обсудить другие вопросы. А обсудить есть что, - он помолчал. - Какое сейчас положение?
Мы рассказали. Розалинда и Петра находились все еще под навесом, где я их оставил. Человек-паук ушел, и оставили их под охраной огромного розовоглазого и беловолосого человека. Я объяснил свое положение.
- Хорошо, - сказал Майкл, - вы говорите, что человек-паук обладает властью, и пошел к тем, кто воюет. Вы не знаете, намерен ли он присоединиться к тем, кто воюет, или просто хочет посмотреть, что происходит. От этого зависит, когда он вернется.
- Нет, не знаю, - подтвердил я.
Внезапно заговорила Розалинда. Она была близка к истерике. Я никогда не видел ее такой.
- Я боюсь его. Он отличен от всех, кого мы знаем. Он жесток, как зверь. Если он попробует взять меня, я убью себя…
Майкл оборвал ее, охлаждая ее возбуждение ледяным тоном.
- Ничего глупее ты не могла придумать? Убей его, если понадобится.
И тут он, до предела усилив свою мысль, обратился к подруге Петры:
- Вы все еще думаете, что сможете добраться до нас?
Ответ донесся все еще с большого расстояния, но без особых усилий. Это было уверенное «да».
- Когда? - Спросил Майкл.
- Не более чем через семнадцать часов с этого момента, - сказала она так уверенно, что скептицизм Майкла уменьшился. Он впервые признал возможность помощи со стороны Цейлона.
- Значит, вопрос в том, как уберечься в течение этих семнадцати часов.
- Подождите минутку, - сказал я им.
Я взглянул на Софи. В тусклом свете свеч было видно, что она внимательно и слегка недоверчиво рассматривает меня.
- Ты разговариваешь с этой девушкой?
- И с моей сестрой. Они проснулись. Они под навесом, и охраняет их альбинос. Это странно.
- Странно? - Переспросила она.
- Ну, наверное, другой бы оставил их под охраной женщины…
- Это окраина… - С горечью напомнила она.
- Да… Понимаю… - Неловко ответил я. - Дело вот в чем. Есть ли возможность отсюда уйти до его возвращения? Мне кажется, что время для этого наступило. Потому что когда он вернется… - Я вздрогнул.
Она отвернулась, и некоторое время смотрела на пламя свечи. Потом кивнула.
- Да. Так будет лучше для нас всех. Да, я думаю, что смогу это сделать.
- Сейчас же?
Она вновь кивнула. Я взял копье, лежащее на постели, и взвесил его в руке. Оно было легкое, но хорошо уравновешенное. Софи взглянула на меня и покачала головой.
- Ты останешься здесь, Дэвид, - сказала она.
- Но… - Начал я.
- Нет. Если они тебя увидят, то поднимется сильная тревога. А если под навес зайду я, то никто не удивится, даже если заметит меня.
Это было разумно. Я положил копье.
- Но сможешь ли ты?
- Да, - твердо ответила она.
Она встала, подошла к одной из ниш и достала нож.
Широкое лезвие было чистым и свежим. Вероятно, это был кухонный нож, захваченный в одном из набегов. Она воткнула нож за пояс, оставив торчать только черную ручку. Потом повернулась и окинула меня долгим взглядом.
- Дэвид…
- Что? - Спросил я.
- Ты можешь поговорить с ними? Пусть не шумят, что бы ни случилось. Скажи, чтобы они подготовили темную одежду и были готовы идти за мной. Можешь ты это передать им?
- Да. Но я хочу, чтобы ты позволила мне…
Она оборвала меня.
- Нет, Дэвид. Это лишь увеличит риск. Ты не знаешь этого места.
Она взяла свечку и отдернула занавеску. Одно мгновение я мог наблюдать ее силуэт на фоне темного выхода, а затем она исчезла. Я передал указания Розалинде и предупредил Петру, чтобы она молчала. После этого ничего не оставалось делать, как ждать, прислушиваясь к звукам, доносившимся снаружи.
Долго так сидеть я не мог. Я подошел к окну и высунул голову. Несколько костров горело внизу, а вокруг них в отсветах пламени двигались люди. Доносился шум голосов, где-то недалеко крикнула большая птица, откуда-то издалека донесся рев зверя. Больше ничего.
Я все ждал. Донесся бесформенный всплеск возбуждения от Петры. Но никто ничего не передал.
Наконец донеслось «все в порядке» Розалинды, но в этом было что-то смущающее. Мне показалось неразумным отвлекать их сейчас вопросами.
Я прислушался. Тревоги не было. Никаких изменений в смутном гуле голосов. Казалось, прошло много времени, прежде, чем я услышал хруст песка внизу, прямо подо мной. Скрипнула лестница под чьей-то тяжестью, и раздался голос Розалинды:
- Ты здесь, Дэвид?
- Да. Входи.
На темном фоне отверстия появилась фигура, затем другая, меньшая, за ней третья. Отверстие тут же занавесили, и снова поставили свечи.
Розалинда и Петра смотрели как зачарованные на Софи, пока она набирала чашкой воду из ведра и отмывала свои руки и лезвие ножа от крови.
ГЛАВА 16
Женщины изучали друг друга внимательно и настороженно. Глаза Софи обежали Розалинду, ее красновато-коричневое платье с нашитым крестом и на мгновение остановились на ее кожаных ботинках. Она взглянула на свои мягкие мокасины, потом на короткую, изодранную юбку. Во время этого осмотра она обнаружила на кофте новые пятна, которых не было полчаса назад. Без малейшего смущения, она сняла корсаж и обмакнула его в холодную воду. Розалинде она сказала:
- Тебе нужно снять крест. И ей тоже, - добавила она, взглянув на Петру. Это вас выделяет. Мы, женщины окраин, считаем, что он не защитит нас. Мужчины тоже ненавидят его. Вот, - она достала из ниши маленький нож с острым лезвием и протянула его Розалинде.
Розалинда неуверенно взяла нож. Она посмотрела на него, потом на крест. На любом ее платье всегда обязательно был коричневый крест. Софи следила за ней.
- Я тоже носила когда-то крест, - сказала она. - Он мне не помог.
Розалинда все также неуверенно посмотрела на меня. Я кивнул.
- Крест в этих местах вовсе не свидетельство правильного облика. Скорее, он действительно опасен.
Я посмотрел на Софи.
- Верно, - подтвердила она. - Это будет выглядеть как вызов.
Розалинда подняла нож и стала отпарывать стежок за стежком. Я посмотрел на Софи.
- Что теперь? Не лучше ли нам уйти, пока темно?
Софи, все еще полоскавшая свой корсаж, покачала головой.
- Нет. Его могут обнаружить в любое время. Когда это произойдет - начнутся поиски. Они подумают, что это ты убил его, а потом вы втроем убежали в лес. Они никогда не догадаются искать вас здесь, но обыщут все вокруг.
- Ты считаешь, что мы должны оставаться здесь? - Спросил я ее.
Она кивнула.
- На два, может, на три дня. Потом, когда поиски прекратятся, я выведу вас отсюда.
Розалинда взглянула на нее задумчиво.
- Почему ты это делаешь для нас? - Спросила она.
Я мысленно объяснил ей все о Софи и о человеке-пауке гораздо быстрее, чем сделал бы это словами. Но это не удовлетворило Розалинду. И она, и Софи продолжали пристально смотреть друг на друга в мерцающем свете свеч. Софи с плеском опустила корсаж в воду. Медленно выпрямилась. Она нагнулась к Розалинде, пряди черных волос свисали между обнаженных грудей, глаза сузились.
- Будь ты проклята, - сказала она.
Розалинда напряглась, готовая отпрянуть назад. Я приподнялся, готовый прыгнуть между ними, если понадобится. Немая сцена длилась несколько секунд. Софи, заброшенная, полуодетая, в рваной юбке, опасно нависшая над Розалиндой, и Розалинда, в коричневом платье, с полуоторванным крестом, протянувшая вперед руку, с бронзовыми волосами, сверкающими в свете свеч, с изменившимся лицом и тревогой в глазах.
Но вот кризис миновал, напряжение схлынуло. Ярость погасла в глазах Софи, но она все еще не двигалась. Рот ее скривился, и она задрожала. Резко и с горечью она повторила:
- Будь ты проклята. Смейся надо мной, и пусть господь пошлет проклятье на твое красивое лицо. Смейся надо мной, потому что я его люблю, - она издала странный, судорожный смешок.
Некоторое время она стояла, прижав руки и покачиваясь.
Потом повернулась и упала на кровать.
Мы молча смотрели на нее. Один мокасин у Софи свалился, и я мог видеть коричневую грязную ступню и линию шести пальцев. Я повернулся к Розалинде. Ее печальные и испуганные глаза встретились с моими. Инстинктивно она сделала движение к постели, но я покачал головой, и она отпрянула.
Теперь единственными звуками в пещере были безнадежно-отчаянные рыдания Софи.
Петра посмотрела на нас, потом на фигуру в постели, потом снова на нас. Когда никто из нас не двинулся, она решила проявить инициативу. Она пересекла комнату, склонилась над постелью и осторожно положила руку на темные волосы.
- Не надо, - сказала она, - пожалуйста, не надо.
Рыдания прекратились. Пауза. Затем коричневая рука обхватила плечи Петры. Рыдания начались вновь, но теперь уже не такие отчаянные… Они больше не разрывали сердце, но оно продолжало болеть.
- Ты собираешься спать целый день?
Я огляделся и увидел полосу дневного света под занавеской.
- Который час? - Спросил я его.
- Около восьми. Уже три часа, как рассвело, и у нас уже была схватка.
- Что случилось? - Спросил я.
- Мы обнаружили засаду, и послали ей во фланг отряд.
Отряд столкнулся с резервом людей из окраин, который направлялся на помощь засаде. Они решили, что встретились с нашими главными силами. В результате они бежали, а у нас двое или трое убитых.
- Значит, вы приближаетесь?
- Да. Вероятно, они опять соберутся где-нибудь, но пока они отстали. Сейчас нет никакого сопротивления.
Я объяснил ему наше положение и то, что мы не можем выбраться из пещеры при дневном свете. С другой стороны, если мы останемся, а лагерь будет захвачен, то его обыщут, и мы обязательно будем найдены.
- Что слышно от подруги Петры из Цейлона? - Спросил Майкл. - Как вы думаете, мы можем рассчитывать на ее помощь?
Сама незнакомка ответила несколько холодно:
- Вы можете рассчитывать на нас.
- А время не изменится? Вы не пробудете в пути дольше?
- Спросил Майкл.
- Нет, - заверила она нас. - Осталось уже примерно восемь с половиной часов, - тут нотки, несколько самодовольные до сих пор в ее мыслях, сменились ошеломлением, а потом испугом. - Под нами совершенно голая и мертвая земля. Мы видели раньше дурные земли, но не могли себе даже представить такого ужаса. Здесь полосы земли на многие мили покрыты как будто черным стеклом. Здесь нет ничего, абсолютно ничего, кроме этого стекла, похожего на застывший океан чернил… Потом пояс дурной земли, потом снова пояс стекла. Они все тянутся и тянутся. Что нам делать здесь? Как они могли допустить такое? Ничего удивительного, что никто из нас не бывал здесь раньше. Как будто находишься на краю земли у входа в ад. Здесь нет никакой надежды, никакой жизни… Но почему, почему, почему?.. Мы знаем, что силы богов были в руках детей. Но неужели это были сумасшедшие дети? Горы превратились в золу, а равнины в черное стекло. И так даже сейчас, через целое столетие! Это ужасно… Ужасно чудовищное безумие. Страшно подумать, что сошло с ума целое человечество. Если бы мы не знали, что вы на той стороне, то немедленно повернули бы обратно…
Петра прервала ее, испустив волну отчаяния. Мы не знали, что она проснулась. Не знаю, много ли она слышала, но, очевидно, уловила последнюю мысль о возможном возвращении. Мне пришлось некоторое время успокаивать ее, и женщина из Цейлона лишь тогда смогла, в свою очередь, успокоить Петру. Тревога улеглась, и Петра стала слушать наш разговор.
Я спросил у подруги Петры, зачем им так нужны люди с умением посылать мысленные образы, что они из-за них идут на такой риск, и в чем заключается подвиг Кандида.
В ответ на мой вопрос и, видимо, под влиянием пейзажа, который она наблюдала, женщина стала рассказывать предание о подвиге Кандида:
«В то давнее время Кандид жил в одной из деревень леса. Как он попал туда, и чем занимался раньше - нам не известно. Все началось с того, что рано утром одна женщина подняла соседей истошным криком - она обнаружила следы раздвоенных копыт, принадлежащих какому-то неведомому доселе, двуногому животному. Следы эти были четки и определенны. В каждом дворе устроили западню, и через некоторое время загадочный пришелец был пойман. Это произошло среди ночи, и Кандида разбудил доносившийся из соседнего двора жуткий плач, похожий на мычание молодого бычка. Когда он вышел посмотреть, что случилось, то толпа мужчин уже снимала чудовище с острых кольев, вбитых, по совету Кандида, в дно ямы, прикрытой сухими листьями. Чудовище к тому времени уже не мычало. Весило оно как добрый бык, хотя по величине не превосходило мальчика-подростка, из ран сочилась зеленая, вязкая кровь. Тело его было покрыто грубой, усеянной клещами, шерстью и струпьями. Убитый напоминал телом скорее не человека, а захиревшего ангела: у него были чистые и тонкие руки, сумрачные глаза, а на лопатках - две мозолистые культи, иссеченные рубцами - остатки мощных крыльев, которые, по-видимому, были чем-то обрублены. Труп подвесили за щиколотки к одному из деревьев на площади, чтобы все могли посмотреть, а когда он начал разлагаться, то сожгли на костре.
Вскоре после этого пошел дождь из крошечных желтых цветов. Всю ночь они низвергались на деревню, подобно беззвучному ливню, засыпали все крыши, завалили двери, удушили людей, спавших под открытым небом. Нападало столько цветов, что поутру вся деревня была выстлана ими, как плотным ковром.
И тогда Кандид сделал вывод, что деревня уничтожила своего хранителя и обречена. Поэтому он решился, собрал уцелевших жителей деревни и повел их в направлении того места, где когда-то потерял свою Наву.
Однако местность со времени его первого похода изменилась. Они вышли из той части леса, где жили, прошли через желтую пустыню, где эхо повторяло мысли Кандида, добрались до высохшей реки и спустились по каменистому берегу до тропинки, ведущей в другую часть леса.
В течение следующих десяти дней они совсем не видели солнечного света. Почва под ногами стала влажной и мягкой, как вулканический пепел, заросли с каждым шагом приобретали все более угрожающий вид, временами казалось, что мир навсегда утратил свою радость. В этом царстве сырости и безмолвия, похожем на рай до свершения первородного греха, ноги проваливались в глубокие ямы, наполненные чем-то маслянистым и дымящимся. Целую неделю они брели как сомнамбулы все вперед по мрачному миру скорби, озаряемые только мигающими огоньками светлячков. Пути обратно не было, потому что тропа, которую они прорубали, тут же исчезала под новой зеленью, выраставшей почти у них на глазах. Наконец, они вышли на большую поляну. Их окружала темная, беззвездная ночь, но эта тьма была насыщена новым чистым воздухом. Измученные долгим переходом, люди подвесили гамаки и впервые за две недели уснули глубоким, но беспокойным сном.
Кандиду приснилось, будто он входит в пустой дом с белыми стенами, испытывая тягостное чувство, что он первое переступающее этот порог человеческое существо.
После этого нездорового сна он покрылся липкой испариной. Сквозь слезы он заметил светящиеся оранжевым светом диски, которые стремительно пересекали небо, подобные падающим звездам, и решил, что это знамение смерти. Потом он снова заснул и до утра снов не видел.
Кандид пробудился, когда солнце поднялось уже высоко, и оцепенел от удивления. Прямо перед ним, нескладный и обветшалый, высился огромный дом. Казалось, что это сооружение находится в каком-то своем, ограниченном пространстве - в заповеднике одиночества и забвения, куда не имеют доступа ни время с его разрушительной силой, ни люди с их суетой.
Спутники Кандида, сдерживая пылкое нетерпение, уже обследовали дом снаружи и не обнаружили ничего, кроме густого леса цветов. Однако никто не решался войти в дом. Двери его, с изъеденными ржавчиной петлями, держались, казалось, только на опутавшей их паутине, оконные рамы набухли от сырости, в трещинах, избороздивших цементный пол дворика, росли трава и полевые цветы, сновали ящерицы и разные гады - все как будто подтверждало, что здесь давно никто не живет.
- Тебе нужно снять крест. И ей тоже, - добавила она, взглянув на Петру. Это вас выделяет. Мы, женщины окраин, считаем, что он не защитит нас. Мужчины тоже ненавидят его. Вот, - она достала из ниши маленький нож с острым лезвием и протянула его Розалинде.
Розалинда неуверенно взяла нож. Она посмотрела на него, потом на крест. На любом ее платье всегда обязательно был коричневый крест. Софи следила за ней.
- Я тоже носила когда-то крест, - сказала она. - Он мне не помог.
Розалинда все также неуверенно посмотрела на меня. Я кивнул.
- Крест в этих местах вовсе не свидетельство правильного облика. Скорее, он действительно опасен.
Я посмотрел на Софи.
- Верно, - подтвердила она. - Это будет выглядеть как вызов.
Розалинда подняла нож и стала отпарывать стежок за стежком. Я посмотрел на Софи.
- Что теперь? Не лучше ли нам уйти, пока темно?
Софи, все еще полоскавшая свой корсаж, покачала головой.
- Нет. Его могут обнаружить в любое время. Когда это произойдет - начнутся поиски. Они подумают, что это ты убил его, а потом вы втроем убежали в лес. Они никогда не догадаются искать вас здесь, но обыщут все вокруг.
- Ты считаешь, что мы должны оставаться здесь? - Спросил я ее.
Она кивнула.
- На два, может, на три дня. Потом, когда поиски прекратятся, я выведу вас отсюда.
Розалинда взглянула на нее задумчиво.
- Почему ты это делаешь для нас? - Спросила она.
Я мысленно объяснил ей все о Софи и о человеке-пауке гораздо быстрее, чем сделал бы это словами. Но это не удовлетворило Розалинду. И она, и Софи продолжали пристально смотреть друг на друга в мерцающем свете свеч. Софи с плеском опустила корсаж в воду. Медленно выпрямилась. Она нагнулась к Розалинде, пряди черных волос свисали между обнаженных грудей, глаза сузились.
- Будь ты проклята, - сказала она.
Розалинда напряглась, готовая отпрянуть назад. Я приподнялся, готовый прыгнуть между ними, если понадобится. Немая сцена длилась несколько секунд. Софи, заброшенная, полуодетая, в рваной юбке, опасно нависшая над Розалиндой, и Розалинда, в коричневом платье, с полуоторванным крестом, протянувшая вперед руку, с бронзовыми волосами, сверкающими в свете свеч, с изменившимся лицом и тревогой в глазах.
Но вот кризис миновал, напряжение схлынуло. Ярость погасла в глазах Софи, но она все еще не двигалась. Рот ее скривился, и она задрожала. Резко и с горечью она повторила:
- Будь ты проклята. Смейся надо мной, и пусть господь пошлет проклятье на твое красивое лицо. Смейся надо мной, потому что я его люблю, - она издала странный, судорожный смешок.
Некоторое время она стояла, прижав руки и покачиваясь.
Потом повернулась и упала на кровать.
Мы молча смотрели на нее. Один мокасин у Софи свалился, и я мог видеть коричневую грязную ступню и линию шести пальцев. Я повернулся к Розалинде. Ее печальные и испуганные глаза встретились с моими. Инстинктивно она сделала движение к постели, но я покачал головой, и она отпрянула.
Теперь единственными звуками в пещере были безнадежно-отчаянные рыдания Софи.
Петра посмотрела на нас, потом на фигуру в постели, потом снова на нас. Когда никто из нас не двинулся, она решила проявить инициативу. Она пересекла комнату, склонилась над постелью и осторожно положила руку на темные волосы.
- Не надо, - сказала она, - пожалуйста, не надо.
Рыдания прекратились. Пауза. Затем коричневая рука обхватила плечи Петры. Рыдания начались вновь, но теперь уже не такие отчаянные… Они больше не разрывали сердце, но оно продолжало болеть.
* * *
Я неохотно проснулся на каменном полу, чувствуя себя окоченевшим. И тут же уловил мысль Майкла:- Ты собираешься спать целый день?
Я огляделся и увидел полосу дневного света под занавеской.
- Который час? - Спросил я его.
- Около восьми. Уже три часа, как рассвело, и у нас уже была схватка.
- Что случилось? - Спросил я.
- Мы обнаружили засаду, и послали ей во фланг отряд.
Отряд столкнулся с резервом людей из окраин, который направлялся на помощь засаде. Они решили, что встретились с нашими главными силами. В результате они бежали, а у нас двое или трое убитых.
- Значит, вы приближаетесь?
- Да. Вероятно, они опять соберутся где-нибудь, но пока они отстали. Сейчас нет никакого сопротивления.
Я объяснил ему наше положение и то, что мы не можем выбраться из пещеры при дневном свете. С другой стороны, если мы останемся, а лагерь будет захвачен, то его обыщут, и мы обязательно будем найдены.
- Что слышно от подруги Петры из Цейлона? - Спросил Майкл. - Как вы думаете, мы можем рассчитывать на ее помощь?
Сама незнакомка ответила несколько холодно:
- Вы можете рассчитывать на нас.
- А время не изменится? Вы не пробудете в пути дольше?
- Спросил Майкл.
- Нет, - заверила она нас. - Осталось уже примерно восемь с половиной часов, - тут нотки, несколько самодовольные до сих пор в ее мыслях, сменились ошеломлением, а потом испугом. - Под нами совершенно голая и мертвая земля. Мы видели раньше дурные земли, но не могли себе даже представить такого ужаса. Здесь полосы земли на многие мили покрыты как будто черным стеклом. Здесь нет ничего, абсолютно ничего, кроме этого стекла, похожего на застывший океан чернил… Потом пояс дурной земли, потом снова пояс стекла. Они все тянутся и тянутся. Что нам делать здесь? Как они могли допустить такое? Ничего удивительного, что никто из нас не бывал здесь раньше. Как будто находишься на краю земли у входа в ад. Здесь нет никакой надежды, никакой жизни… Но почему, почему, почему?.. Мы знаем, что силы богов были в руках детей. Но неужели это были сумасшедшие дети? Горы превратились в золу, а равнины в черное стекло. И так даже сейчас, через целое столетие! Это ужасно… Ужасно чудовищное безумие. Страшно подумать, что сошло с ума целое человечество. Если бы мы не знали, что вы на той стороне, то немедленно повернули бы обратно…
Петра прервала ее, испустив волну отчаяния. Мы не знали, что она проснулась. Не знаю, много ли она слышала, но, очевидно, уловила последнюю мысль о возможном возвращении. Мне пришлось некоторое время успокаивать ее, и женщина из Цейлона лишь тогда смогла, в свою очередь, успокоить Петру. Тревога улеглась, и Петра стала слушать наш разговор.
Я спросил у подруги Петры, зачем им так нужны люди с умением посылать мысленные образы, что они из-за них идут на такой риск, и в чем заключается подвиг Кандида.
В ответ на мой вопрос и, видимо, под влиянием пейзажа, который она наблюдала, женщина стала рассказывать предание о подвиге Кандида:
«В то давнее время Кандид жил в одной из деревень леса. Как он попал туда, и чем занимался раньше - нам не известно. Все началось с того, что рано утром одна женщина подняла соседей истошным криком - она обнаружила следы раздвоенных копыт, принадлежащих какому-то неведомому доселе, двуногому животному. Следы эти были четки и определенны. В каждом дворе устроили западню, и через некоторое время загадочный пришелец был пойман. Это произошло среди ночи, и Кандида разбудил доносившийся из соседнего двора жуткий плач, похожий на мычание молодого бычка. Когда он вышел посмотреть, что случилось, то толпа мужчин уже снимала чудовище с острых кольев, вбитых, по совету Кандида, в дно ямы, прикрытой сухими листьями. Чудовище к тому времени уже не мычало. Весило оно как добрый бык, хотя по величине не превосходило мальчика-подростка, из ран сочилась зеленая, вязкая кровь. Тело его было покрыто грубой, усеянной клещами, шерстью и струпьями. Убитый напоминал телом скорее не человека, а захиревшего ангела: у него были чистые и тонкие руки, сумрачные глаза, а на лопатках - две мозолистые культи, иссеченные рубцами - остатки мощных крыльев, которые, по-видимому, были чем-то обрублены. Труп подвесили за щиколотки к одному из деревьев на площади, чтобы все могли посмотреть, а когда он начал разлагаться, то сожгли на костре.
Вскоре после этого пошел дождь из крошечных желтых цветов. Всю ночь они низвергались на деревню, подобно беззвучному ливню, засыпали все крыши, завалили двери, удушили людей, спавших под открытым небом. Нападало столько цветов, что поутру вся деревня была выстлана ими, как плотным ковром.
И тогда Кандид сделал вывод, что деревня уничтожила своего хранителя и обречена. Поэтому он решился, собрал уцелевших жителей деревни и повел их в направлении того места, где когда-то потерял свою Наву.
Однако местность со времени его первого похода изменилась. Они вышли из той части леса, где жили, прошли через желтую пустыню, где эхо повторяло мысли Кандида, добрались до высохшей реки и спустились по каменистому берегу до тропинки, ведущей в другую часть леса.
В течение следующих десяти дней они совсем не видели солнечного света. Почва под ногами стала влажной и мягкой, как вулканический пепел, заросли с каждым шагом приобретали все более угрожающий вид, временами казалось, что мир навсегда утратил свою радость. В этом царстве сырости и безмолвия, похожем на рай до свершения первородного греха, ноги проваливались в глубокие ямы, наполненные чем-то маслянистым и дымящимся. Целую неделю они брели как сомнамбулы все вперед по мрачному миру скорби, озаряемые только мигающими огоньками светлячков. Пути обратно не было, потому что тропа, которую они прорубали, тут же исчезала под новой зеленью, выраставшей почти у них на глазах. Наконец, они вышли на большую поляну. Их окружала темная, беззвездная ночь, но эта тьма была насыщена новым чистым воздухом. Измученные долгим переходом, люди подвесили гамаки и впервые за две недели уснули глубоким, но беспокойным сном.
Кандиду приснилось, будто он входит в пустой дом с белыми стенами, испытывая тягостное чувство, что он первое переступающее этот порог человеческое существо.
После этого нездорового сна он покрылся липкой испариной. Сквозь слезы он заметил светящиеся оранжевым светом диски, которые стремительно пересекали небо, подобные падающим звездам, и решил, что это знамение смерти. Потом он снова заснул и до утра снов не видел.
Кандид пробудился, когда солнце поднялось уже высоко, и оцепенел от удивления. Прямо перед ним, нескладный и обветшалый, высился огромный дом. Казалось, что это сооружение находится в каком-то своем, ограниченном пространстве - в заповеднике одиночества и забвения, куда не имеют доступа ни время с его разрушительной силой, ни люди с их суетой.
Спутники Кандида, сдерживая пылкое нетерпение, уже обследовали дом снаружи и не обнаружили ничего, кроме густого леса цветов. Однако никто не решался войти в дом. Двери его, с изъеденными ржавчиной петлями, держались, казалось, только на опутавшей их паутине, оконные рамы набухли от сырости, в трещинах, избороздивших цементный пол дворика, росли трава и полевые цветы, сновали ящерицы и разные гады - все как будто подтверждало, что здесь давно никто не живет.