Стоя рядом с ней, я мог прочесть ее мысли. Они быстро сменяли друг друга, но понять их было легко. Я знал, что она искренне хочет взять меня с собой и в то же время знает, что это невозможно. Так что я знал ответ раньше, чем Джон Вендер изложил его словами.
- Я знаю, Мери. Я боюсь из-за Софи - и ты тоже. Если нас поймают, то обвинят не только в укрывательстве, но и в похищении.
- Если отберут Софи, то ничего хуже сделать мне уже не смогут, Джонни.
- Но дело не в этом, дорогая. Они могут удовлетвориться тем, что мы ушли из района, а кто другой понесет за нас ответственность, их не будет особенно беспокоить. Но если Стром потеряет сына, он поднимет крик на сто миль вокруг, и я сомневаюсь, будут ли у нас тогда шансы скрыться. Они перероют все в поисках Дэвида. Мы не можем увеличивать опасность для Софи.
Миссис Вендер некоторое время молчала…
Я понимал, что она ищет выхода. Вдруг она обхватила меня руками.
- Ты все понимаешь, Дэвид? Твой отец рассердился бы, если бы мы взяли тебя с собой. И тогда у нас было бы гораздо меньше шансов увезти Софи в безопасность. Я очень хочу взять тебя с нами, но из-за Софи мы не должны делать этого. Будь мужественным, Дэвид. Ты ее единственный друг, и ты поможешь ей, если будешь мужественным.
Эти слова были лишь неловким повторением. Ее мысли были для меня намного ясней, и я уже понял неизбежное решение. Я все еще не мог говорить из-за комка в горле. Я кивнул без слов, и позволил ей обнять меня так, как никогда не делала моя мать.
- Дэвид, - сказал он, - я знаю, ты любишь Софи. Ты вел себя с ней как герой, и теперь ты можешь еще раз помочь ей. Ты хочешь ей помочь?
- Да, - ответил я. - Что я должен делать?
- Вот что. Когда мы уедем, ты не возвращайся домой.
Оставайся в нашем доме до рассвета. Ты дашь нам больше времени для бегства. Ты сделаешь это?
- Да, - ответил я уверенно.
Мы пожали друг другу руки. Это сделало меня сильнее и ответственнее, подобно тому, как я повзрослел в тот день, когда Софи подвернула лодыжку.
Софи держала что-то в руке. Она подошла ко мне.
- Это тебе, Дэвид, - сказала она, протягивая мне руку.
Я взглянул. Вьющийся коричневый локон, перевязанный кусочком желтой ленты. Я все еще глядел на него, когда она схватила мою шею руками и поцеловала меня, скорее решительно, чем рассудительно. Отец посадил ее на связку узлов на спине лошади.
Миссис Вендер наклонилась и тоже поцеловала меня.
- Прощай, Дэвид, дорогой. Мы никогда не забудем тебя.
Они двинулись. Джон Вендер вел лошадь, ружье висело у него на спине. Дойдя до поворота дороги, они остановились и помахали мне. Я ответил. Они пошли дальше. И последнее, что я увидел, была рука Софи, машущая мне, а потом сумерки скрыли их.
Я надеялся остаться незамеченным. У меня была тяжелая ночь. Сначала я решительно не хотел трусить, но когда надвинулась темнота, решимость моя ослабела. До этого я ни разу не ночевал вне дома, вне своей комнаты. Там все было знакомо, а пустой дом Вендеров вдруг наполнился странными звуками. Я разыскал несколько свечей и зажег их. Все это сделало дом менее пустым, но не намного. Странные звуки продолжались и в доме, и вне его стен.
Я долго сидел, прижавшись к стене, так что никто не мог бы подобраться ко мне незамеченным. Много раз храбрость покидала меня. Я готов был бежать. Думаю, что только мое обещание и мысли о безопасности Софи заставили меня остаться на месте. Но я до сих пор помню, как черно было все вокруг меня, и как в этой черноте мне мерещились необъяснимые звуки и движения.
Ночь проходила в воображаемых ужасах, но на самом деле ничего не случилось. Звуки шагов на ступеньках не привели к появлению незнакомцев, стук и шелест также не предшествовал чему-то страшному. В конце-концов, я почувствовал, что, несмотря на все мои страхи, глаза у меня слипаются, и я могу свалиться с табурета. Я собрал всю свою храбрость и осмелился очень осторожно перебраться на кровать. Я взобрался на нее и с благоговением снова прижался к стене. Некоторое время я следил за огоньками свечей, размышляя, что же я буду делать, когда они погаснут… Когда что-нибудь вдруг… А они ушли… И тут меня разбудили лучи восходящего солнца.
Я нашел немного хлеба на завтрак, но к тому времени, когда я добрался из дома Вендеров до своего дома, я был снова голоден. Однако с этим можно было подождать. Первым делом нужно было незаметно пробраться в свою комнату, так как у меня была слабая надежда, что мое ночное отсутствие не замечено, и я смогу сказать, что проспал. Но когда я шел через двор, в окно кухни меня увидела Мери. Она тут же позвала меня.
- Наконец-то ты пришел. Тебя искали всюду. Где ты был?
- И, не ожидая ответа от меня, добавила: - отец в ярости.
Лучше иди к нему сам.
Отец и инспектор были в редко используемой комнате для гостей. Я, должно быть, пришел в критический момент. Инспектор выглядел как обычно, но вид отца предвещал грозу.
- Подойди, - крикнул он, как только я появился в дверях.
Я неохотно подошел ближе.
- Где ты был? Тебя не было всю ночь.
Я не ответил.
Он выпалил подряд полдюжины вопросов, с каждой секундой все больше распаляясь, так как я не отвечал.
- Начинай говорить. Молчание тебе не поможет. Кто этот ребенок, это богохульство, с которым ты был вчера? - Кричал он.
Я все еще не отвечал. Он посмотрел на меня. Я никогда не видел его таким сердитым и очень испугался. Вмешался инспектор. Обычным спокойным голосом он сказал:
- Ты знаешь, Дэвид, что богохульство - очень, очень серьезное преступление. За это сажают в тюрьму. Обязанность каждого человека сообщать мне о любом таком проступке, даже если он не очень уверен в этом, чтобы я мог решить, так ли это. Особенно важно, когда это касается богохульства. А в данном случае, если только молодой Эрви не ошибся, в этом нет никакого сомнения. Он сказал, что у девочки было шесть пальцев на ноге. Это правда?
- Нет, - сказал я.
- Он лжет, - сказал мой отец.
- Вижу, - спокойно сказал инспектор. - И если это неправда, тогда почему бы тебе не назвать имени ее? - Рассудительно спросил он.
Я не ответил на это. Мне казалось, что это был наиболее безопасный путь. Мы смотрели друг на друга.
- Ты, конечно, сам видел. Если это неправда… - Убедительно продолжал он, но мой отец оборвал его.
- Я сам займусь этим. Мальчик лжет. - И добавил, обращаясь ко мне: - иди в свою комнату.
Я колебался. Я хорошо знал, что это означает, но я знал также, что в таком состоянии отец все равно не будет слушать меня. Я поставил банку и повернулся. Отец пошел за мной, схватив со стола хлыст.
- Это мой хлыст, - отрывисто сказал инспектор.
Отец, казалось, его не слышал. Инспектор встал.
- Я сказал, что это мой хлыст, - повторил он с жесткой, зловещей нотой в голосе.
Отец остановился. Яростным жестом он швырнул хлыст обратно на стол. Поглядев на инспектора, он опять двинулся к двери за мной.
- Я не могу выдержать этого, Софи, - рыдал я, - не могу выдержать.
ГЛАВА 6
- Я знаю, Мери. Я боюсь из-за Софи - и ты тоже. Если нас поймают, то обвинят не только в укрывательстве, но и в похищении.
- Если отберут Софи, то ничего хуже сделать мне уже не смогут, Джонни.
- Но дело не в этом, дорогая. Они могут удовлетвориться тем, что мы ушли из района, а кто другой понесет за нас ответственность, их не будет особенно беспокоить. Но если Стром потеряет сына, он поднимет крик на сто миль вокруг, и я сомневаюсь, будут ли у нас тогда шансы скрыться. Они перероют все в поисках Дэвида. Мы не можем увеличивать опасность для Софи.
Миссис Вендер некоторое время молчала…
Я понимал, что она ищет выхода. Вдруг она обхватила меня руками.
- Ты все понимаешь, Дэвид? Твой отец рассердился бы, если бы мы взяли тебя с собой. И тогда у нас было бы гораздо меньше шансов увезти Софи в безопасность. Я очень хочу взять тебя с нами, но из-за Софи мы не должны делать этого. Будь мужественным, Дэвид. Ты ее единственный друг, и ты поможешь ей, если будешь мужественным.
Эти слова были лишь неловким повторением. Ее мысли были для меня намного ясней, и я уже понял неизбежное решение. Я все еще не мог говорить из-за комка в горле. Я кивнул без слов, и позволил ей обнять меня так, как никогда не делала моя мать.
* * *
Сборы закончились перед наступлением сумерек. Когда все было готово, мистер Вендер отвел меня в сторону.- Дэвид, - сказал он, - я знаю, ты любишь Софи. Ты вел себя с ней как герой, и теперь ты можешь еще раз помочь ей. Ты хочешь ей помочь?
- Да, - ответил я. - Что я должен делать?
- Вот что. Когда мы уедем, ты не возвращайся домой.
Оставайся в нашем доме до рассвета. Ты дашь нам больше времени для бегства. Ты сделаешь это?
- Да, - ответил я уверенно.
Мы пожали друг другу руки. Это сделало меня сильнее и ответственнее, подобно тому, как я повзрослел в тот день, когда Софи подвернула лодыжку.
Софи держала что-то в руке. Она подошла ко мне.
- Это тебе, Дэвид, - сказала она, протягивая мне руку.
Я взглянул. Вьющийся коричневый локон, перевязанный кусочком желтой ленты. Я все еще глядел на него, когда она схватила мою шею руками и поцеловала меня, скорее решительно, чем рассудительно. Отец посадил ее на связку узлов на спине лошади.
Миссис Вендер наклонилась и тоже поцеловала меня.
- Прощай, Дэвид, дорогой. Мы никогда не забудем тебя.
Они двинулись. Джон Вендер вел лошадь, ружье висело у него на спине. Дойдя до поворота дороги, они остановились и помахали мне. Я ответил. Они пошли дальше. И последнее, что я увидел, была рука Софи, машущая мне, а потом сумерки скрыли их.
* * *
Солнце было уже высоко, и все работали на полях, когда я пробрался до дома. Во дворе никого не было, но у коновязи стоял пони инспектора, и я предположил, что мой отец дома.Я надеялся остаться незамеченным. У меня была тяжелая ночь. Сначала я решительно не хотел трусить, но когда надвинулась темнота, решимость моя ослабела. До этого я ни разу не ночевал вне дома, вне своей комнаты. Там все было знакомо, а пустой дом Вендеров вдруг наполнился странными звуками. Я разыскал несколько свечей и зажег их. Все это сделало дом менее пустым, но не намного. Странные звуки продолжались и в доме, и вне его стен.
Я долго сидел, прижавшись к стене, так что никто не мог бы подобраться ко мне незамеченным. Много раз храбрость покидала меня. Я готов был бежать. Думаю, что только мое обещание и мысли о безопасности Софи заставили меня остаться на месте. Но я до сих пор помню, как черно было все вокруг меня, и как в этой черноте мне мерещились необъяснимые звуки и движения.
Ночь проходила в воображаемых ужасах, но на самом деле ничего не случилось. Звуки шагов на ступеньках не привели к появлению незнакомцев, стук и шелест также не предшествовал чему-то страшному. В конце-концов, я почувствовал, что, несмотря на все мои страхи, глаза у меня слипаются, и я могу свалиться с табурета. Я собрал всю свою храбрость и осмелился очень осторожно перебраться на кровать. Я взобрался на нее и с благоговением снова прижался к стене. Некоторое время я следил за огоньками свечей, размышляя, что же я буду делать, когда они погаснут… Когда что-нибудь вдруг… А они ушли… И тут меня разбудили лучи восходящего солнца.
Я нашел немного хлеба на завтрак, но к тому времени, когда я добрался из дома Вендеров до своего дома, я был снова голоден. Однако с этим можно было подождать. Первым делом нужно было незаметно пробраться в свою комнату, так как у меня была слабая надежда, что мое ночное отсутствие не замечено, и я смогу сказать, что проспал. Но когда я шел через двор, в окно кухни меня увидела Мери. Она тут же позвала меня.
- Наконец-то ты пришел. Тебя искали всюду. Где ты был?
- И, не ожидая ответа от меня, добавила: - отец в ярости.
Лучше иди к нему сам.
Отец и инспектор были в редко используемой комнате для гостей. Я, должно быть, пришел в критический момент. Инспектор выглядел как обычно, но вид отца предвещал грозу.
- Подойди, - крикнул он, как только я появился в дверях.
Я неохотно подошел ближе.
- Где ты был? Тебя не было всю ночь.
Я не ответил.
Он выпалил подряд полдюжины вопросов, с каждой секундой все больше распаляясь, так как я не отвечал.
- Начинай говорить. Молчание тебе не поможет. Кто этот ребенок, это богохульство, с которым ты был вчера? - Кричал он.
Я все еще не отвечал. Он посмотрел на меня. Я никогда не видел его таким сердитым и очень испугался. Вмешался инспектор. Обычным спокойным голосом он сказал:
- Ты знаешь, Дэвид, что богохульство - очень, очень серьезное преступление. За это сажают в тюрьму. Обязанность каждого человека сообщать мне о любом таком проступке, даже если он не очень уверен в этом, чтобы я мог решить, так ли это. Особенно важно, когда это касается богохульства. А в данном случае, если только молодой Эрви не ошибся, в этом нет никакого сомнения. Он сказал, что у девочки было шесть пальцев на ноге. Это правда?
- Нет, - сказал я.
- Он лжет, - сказал мой отец.
- Вижу, - спокойно сказал инспектор. - И если это неправда, тогда почему бы тебе не назвать имени ее? - Рассудительно спросил он.
Я не ответил на это. Мне казалось, что это был наиболее безопасный путь. Мы смотрели друг на друга.
- Ты, конечно, сам видел. Если это неправда… - Убедительно продолжал он, но мой отец оборвал его.
- Я сам займусь этим. Мальчик лжет. - И добавил, обращаясь ко мне: - иди в свою комнату.
Я колебался. Я хорошо знал, что это означает, но я знал также, что в таком состоянии отец все равно не будет слушать меня. Я поставил банку и повернулся. Отец пошел за мной, схватив со стола хлыст.
- Это мой хлыст, - отрывисто сказал инспектор.
Отец, казалось, его не слышал. Инспектор встал.
- Я сказал, что это мой хлыст, - повторил он с жесткой, зловещей нотой в голосе.
Отец остановился. Яростным жестом он швырнул хлыст обратно на стол. Поглядев на инспектора, он опять двинулся к двери за мной.
* * *
Я не знаю, где была моя мать. Возможно, она тоже боялась отца. Пришла Мери и произнесла несколько утешительных слов, немного поплакала, помогла мне лечь в постель, а потом покормила с ложки супом. При ней я держался храбро, но когда она ушла, слезы потекли на мою подушку. Но не телесная боль вызвала их, а горечь унижения и презрения к самому себе. В слезах я сжимал желтую ленту и клок волос.- Я не могу выдержать этого, Софи, - рыдал я, - не могу выдержать.
ГЛАВА 6
Вечером, успокоившись, я обнаружил, что Розалинде хочется поговорить со мной. Еще некоторые беспокойно спрашивали меня, что случилось. Я рассказал им о Софи. Больше это не было секретом. Я чувствовал, что они шокированы. Я попытался объяснить им, что человек с отклонением - небольшим отклонением, во всяком случае - не чудовище, о котором нам рассказывали. Отклонение не приводит к другим различиям, так, по крайней мере, было у Софи.
Они восприняли это с большим сомнением. То, чему нас учили, противоречило моим утверждениям, хотя они хорошо знали, что я верю в истинность того, о чем говорю. Невозможно лгать, когда обмениваешься мыслями без слов. Они не могли свыкнуться с мыслью о том, что отклонения не обязательно должны быть злыми. В сложившихся обстоятельствах они ничем не могли помочь и утешить меня, но я жалел, когда они один за другим замолчали. Правда, я знал, что они уснули.
Я очень устал, но долго не мог уснуть. Я лежал, представляя себе, как Софи и ее родители бредут на юг через окраины. Я отчаянно надеялся, что они теперь далеко, и мое предательство не повредит им.
Сон мой был полон различных картин. Лица и люди двигались безостановочно, картины менялись. Часто повторялась одна и та же картина: мы стояли во дворе, и отец заносил над Софи нож. Я просыпался от собственного крика и боялся уснуть вновь. Но все-таки уснул и увидел новый сон. Я увидел большой город на берегу моря, его дома и улицы, летающие в небе предметы. Я целый год не видел этого во сне, но город выглядел также как и год назад, и его вид успокоил меня.
Утром заглянула мать, но смотрела она на меня враждебно и неодобрительно. Заботилась обо мне Мери. Она велела, чтобы я не вставал сегодня с постели. Нужно было лежать ничком и не поворачиваться, чтобы моя спина зажила поскорее. Я смиренно принял это указание: действительно было целесообразнее сделать так, как она велела. Так я лежал и размышлял над приготовлением к побегу, как только немного оправлюсь. Будет гораздо лучше, думал я, приобрести лошадь. И я провел большую часть утра, разрабатывая план похищения лошади и бегства в окраины.
В полдень заглянул инспектор. Он принес с собой коробку конфет. Я надеялся разузнать у него, конечно осторожно, что-нибудь о реальном характере окраин. В конце концов, он, как специалист по отклонениям, должен был знать об этом больше других. Но потом я решил, что это будет не слишком умно.
Он мне нравился и был добр, но он выполнял свои обязанности. Вопросы свои он задавал дружески. Жуя конфету, он спросил меня:
- Долго ли ты был знаком с ребенком Вендеров, кстати, как ее зовут?
Я ответил ему, потому что сейчас это уже не было смысла скрывать.
- Давно ли ты знал, что у Софи отклонение?
Я подумал, что правда не ухудшит положения.
- Довольно давно.
- И сколько же времени?
- Думаю, месяцев шесть, - сказал я.
Он поднял брови и серьезно посмотрел на меня.
- Плохо, - сказал он. - Это то, что мы называем укрывательством. Ты ведь знаешь, что это запрещено?
Я отвел глаза. Ерзая в постели, я пытался избежать его пристального взгляда, но вынужден был привыкнуть - болела спина.
- Ее отклонение было не таким, про которое говорят в церкви, - попытался объяснить я ему. - Всего лишь маленький палец на ноге.
Инспектор взял еще одну конфету и протянул мне коробку.
- … И каждая нога должна заканчиваться пятью пальцами, - процитировал он. - Ты помнишь это?
- Да, - подтвердил я с печальным видом.
- Любая часть определения так же важна, как и все остальное, и если ребенок под него не подходит, он не человек, а, следовательно, у него нет души. Он не образ бога, а имитация, ведь в имитации всегда есть какая-нибудь ошибка. Только господь производит совершенство. И хотя отклонения могут выглядеть совсем как мы, они не настоящие люди. Они совсем другие. Когда началось Наказание, было тоже много отклонений, но с ними не боролись. Только потом их поместили в специальное место, но было уже поздно.
Я немного подумал.
- Но Софи совсем не другая. У нее не было никаких отклонений, - сказал я.
- Ты лучше поймешь это, когда станешь старше, но ты знал определенно и должен был понять, что Софи - отклонение. Почему ты не рассказал о ней отцу или мне?
Я рассказал ему о моем сне, в котором отец убивает Софи. Он задумчиво следил за мной. Потом кивнул:
- Понятно. Но за богохульство не убивают, подобно проступкам.
- А что с ними делают?
Он уклонился от ответа и продолжал:
- Мы обязаны включить твое имя в доклад. Хотя твой отец уже принял меры, я не могу оставить это так. Это очень серьезное дело. Дьявол посылает нам отклонения, чтобы ослабить нас и осквернить. Иногда ему удается создать очень удачную имитацию, поэтому мы должны быть очень внимательны к ошибкам, потому что ошибка, хотя быть может маленькая, всегда есть. И о любой ошибке нужно сразу же сообщать. Ты запомнил это на будущее?
Я отвел глаза. Инспектор остается инспектором. Он важная персона, и все же я не верил, что Софи дьявол. Я не мог понять, как очень маленький палец на ноге приводит к такой огромной разнице.
- Софи мой друг, - сказал я, - мой лучший друг.
Инспектор посмотрел на меня, потом покачал головой и вздохнул.
- Верность другу большая добродетель, но есть еще большая верность… Однажды ты поймешь это. Верность чистоте расы… - Он замолчал, так как открылась дверь. Вошел мой отец.
- Их поймали, всех троих, - сказал он инспектору и с отвращением посмотрел на меня.
Инспектор быстро встал, и они вышли. Я смотрел на закрытую дверь. Беспомощность моего положения угнетала меня. Я услышал собственные рыдания, слезы побежали у меня по щекам. То был момент, когда я познал, что значит - страдать, что значит - стыдиться, что значит - отчаяться. Он во многом повлиял на мою дальнейшую жизнь.
Я пытался перестать плакать, но не мог. Боль в спине была забыта. Ужасное известие, принесенное отцом, ранило гораздо больше и больнее. Я чуть не задохнулся от отчаяния.
Дверь вновь отворилась. Я отвернулся к стене. В комнате зазвучали шаги. Чья-то рука опустилась на мое плечо. Голос инспектора произнес:
- Ты тут ни при чем, старина. Их задержал патруль совершенно случайно, в двадцати милях отсюда.
- Я хочу убежать.
Он прекратил работу и задумчиво посмотрел на свою пилу.
- Не советую, - сказал он. - Это не лучший выход. И добавил после паузы: - куда же ты собираешься бежать?
- Об этом я и хотел спросить вас, - объяснил я.
Он покачал головой.
- В любом районе у тебя первым делом потребуют документы и удостоверение личности, - сказал он. - И станет сразу же ясно, откуда ты.
- Но не в окраинах, - заметил я.
Он уставился на меня.
- Пока человек в своем уме, он не будет стремиться в окраины. Там ничего нет, там мало еды. Большинство людей окраин умирают с голоду, потому-то они и совершают свои набеги. Нет, ты все время там будешь тратить на борьбу за жизнь, и если тебе повезет, то ты уцелеешь.
- Но должны ведь быть и другие места, - сказал я.
- Только если тебе удастся попасть на какой-нибудь корабль, и даже тогда… - Он вновь покачал головой. - По собственному опыту знаю, - сказал он, - когда убегаешь в поисках лучшего места, почти никогда его не находишь. Если у тебя есть определенная цель, - тогда другое дело, но куда же ты убежишь? Уверяю тебя, в большинстве мест гораздо хуже, чем здесь. Нет, я против этого, Дэвид. Через несколько лет ты станешь мужчиной и сам сможешь заботиться о себе, тогда другое дело. Я считаю, что до этого времени тебе лучше выбросить это из головы, разве лучше будет, если тебя поймают и силой приведут сюда?
Что-то в этом было. Я уже начал понимать, что такое унижение, и не хотел снова испытать его. Но почему он говорит, что в других местах хуже, чем у нас? Похоже, что он знал о других, кроме Лабродора, местах. Я спросил его об этих землях.
- Безбожные, - ответил он, - все они безбожные.
Подобные ответы, лишенные информации, давал мой отец.
Я не ожидал услышать такой ответ от дяди Акселя и сказал ему об этом. Он нахмурился.
- Ладно, Дэвид. Ты прав. Если не будешь болтать, я кое-что расскажу тебе.
- Это тайна? - Удивленно спросил я.
- Не совсем, - ответил он. - Но если люди верят, что мир устроен именно так, а проповедники хотят, чтобы во все это верили, то ты получишь не благодарность, а неприятности, если будешь убеждать их в обратном. Моряки в Риго скоро поняли это и теперь о других землях говорят только между собой. Если другие люди захотят узнать, что же есть в мире помимо дурных земель, то они могут это сделать, но, пожалуй, это нарушит мир и спокойствие.
- В моих книгах сказано, что все другие земли либо дурные, либо окраины.
- Есть и другие книги, но тебе нечасто придется их читать, даже в Риго, тем более в такой глуши, - сказал он. - И, кроме того, не следует верить всему, что рассказывают моряки. Они рассказывают разное, и часто нельзя быть уверенным, что говорят они об одном и том же месте. Но если тебе самому доведется увидеть кое-что, ты поймешь, что мир гораздо более странное место, чем это представляется из Вакнука. Ты обещаешь держать это при себе?
Я уверил его, что буду молчать.
Тогда дядя Аксель рассказал мне, что путь к другим землям начинается в Риго. Оттуда по реке можно доплыть до моря. Говорят, что путь прямо на восток никуда не ведет, море же продолжается вечно, другие говорят, что море так внезапно обрывается, что ты оказываешься на краю пропасти. Никто ничего определенного об этом не знает.
Если направишься на север, и пойдешь вдоль берега, держась его, то когда он повернет на запад, а потом на юг, ты доберешься до противоположной стороны Лабродора. Если поплывешь прямо на север, то попадешь в холодные области. Там множество островов, на которых живут только птицы и морские животные.
На северо-востоке лежит большая земля, где растения не очень отклоняются, где животные и люди кажутся нормальными, но женщины там очень высоки и сильны. Они полностью владеют страной и выполняют все работы. Своих мужчин они держат в пещерах до двадцатичетырехлетнего возраста, а потом поедают их. Также поступают они и с потерпевшими кораблекрушение моряками. Говорят, что они потомки тех женщин, что обитали в здешних странных лесах, ныне не существующих, во время Наказания. И если бы Наказания не было в полной мере, они смогли бы распространить свою власть на всю землю. Но так как оттуда никто не возвращался на моей памяти и не может лично подтвердить все это, то неясно, откуда об этом узнали. И до сих пор все это неясно, и никто не может ни подтвердить, ни опровергнуть эти рассказы.
Единственный путь, который я знаю сам - на юг. Я был там трижды. Отправляясь туда, вы поворачиваете по выходу из реки направо. Берег все время остается с правого борта. Около ста миль дорога идет проливом Ньюф. Там, в порту Ларк, можно взять провизию и пресную воду, если люди Ньюфа согласны продать все это. Затем путь лежит на юго-запад, к берегу материка. Достигнув его, легко убедиться, что это дурные земли, или очень дурные окраины. Здесь очень много растительности, но, подплывая к берегу, можно заметить, что все растения - отклонения. Есть тут и животные, но выглядят они так, что их трудно отнести к одному из известных нам проступков.
После того, как плыть день или два вдоль этого берега, корабль попадает в большой круглый залив. И везде на берегу дурные земли.
Когда моряки впервые попали сюда, то они были очень напуганы. Они чувствовали, что оставляют за собой чистоту и все дальше уплывают от бога, что там он уже не сможет помочь им. Все знают, что если пробыть долго в дурных землях, обязательно умрешь. Поэтому они даже не стали приближаться к этим берегам. Но вот что беспокоило их и людей, которым они рассказывали это, вернувшись - больше всего то, что эти существа, противные законам бога, процветали здесь, как будто имели на это право.
Первый же взгляд на это ошеломлял. Можно было разглядеть гигантские, непривычной формы, колосья, поднимающиеся выше небольших деревьев. Огромные сапрофилы росли на скалах, их длинные корни развевались по ветру, как пряди волос. Иногда были видны колонии грибов, которые, на первый взгляд, легко было принять за белые валуны. Можно было различить кактусы, внешностью напоминавшие большие бочонки - размерами с небольшой дом, с шипами в десять футов длинной. Здесь были растения, росшие на прибрежных скалах, и опускавшие толстые зеленые отростки вниз на сотни футов и более в море, так что неясно было, то ли это земные растения, пьющие соленую воду, то ли морские водоросли, выбирающиеся на берег. Там были сотни разновидностей удивительных растений, и среди них крайне редко встречаются растения, нормальные внешне - это джунгли отклонений, которые тянутся, миля за милей. Кажется, там не очень много животных, но иногда удавалось увидеть одно из них, хотя назвать бы его вряд ли удалось бы даже знающему человеку. Есть там птицы, большей частью морские. Один или два раза люди замечали летающие существа, но они были слишком далеко, чтобы различить их в деталях. Однако движутся эти существа не как птицы. Это таинственная и зловещая земля, многие, увидев ее, осознали, что может случиться у нас, если исчезнут инспекторы.
Все это плохо, но это не самое худшее.
Дальше на юг начинают попадаться участки с редкой растительностью, а вскоре начинается берег, идущий на двадцать - сорок миль, а может и дальше, где ничего не растет, вообще ничего. Берег остается пустым, голым и обожженным, земля выглядит, как пережженный древесный уголь. Скалы здесь остроконечные, и их ничего не смягчает. В море нет ни рыб, ни водорослей, нет даже ила и слизи, и когда корабль возвращается из этих мест, все ракушки с его днища исчезают, и корпус становится совершенно чистым. Не видно ни одной птицы. Ничего не движется, кроме волн, набегающих на черный берег.
Это страшное место. В одной из древних запрещенных книг, чтение которой наказывается в Риго особенно жестоко, но многие моряки все же стараются хоть немного ознакомиться с ней, говорится, что эта часть земли подверглась воздействию какого-то «ведьмина студня» и еще чего-то более страшного из района, в котором находится наш Вакнук, а тогда был лес, порожденный Наказанием. А причиной этому было то, что древние люди, доведенные до отчаяния наказанием, сумели уничтожить и этот лес, и все, что было связано с так называемым Посещением, смысл которого теперь утерян и толкуется по-разному. Правда, это стоило им уничтожения их цивилизации, а этому месту досталось особенно сильно.
Поэтому капитаны вынуждены здесь следить, чтобы экипаж не взбунтовался - матросы боятся этих земель. Они слишком наглядно демонстрируют силу Наказания и нераскрытые страшные тайны, которые до сих пор окружают Наказание, и лишь немного освещается в древних запрещенных книгах. Глядя на этот берег, матросы ярко представляют себе самые страшные из ходящих в Риго легенд.
Их вполне можно понять. Капитан одного из кораблей был настолько неразумен, что подошел близко к берегу. Экипаж увидел на берегу огромные каменные руины. Все видевшие их согласны, что у них слишком правильные формы, чтобы быть естественными, вероятно, это остатки города древних людей. Но больше о них ничего не известно. Большинство моряков с этого корабля долго болели и умерли. С тех пор ни один корабль не приближался к этому месту.
На много сотен миль тянется эта дурная земля, этот мертвый черный берег. Он тянется так далеко, что корабль, рискнувший зайти дальше всех, вынужден был повернуть назад. Моряки подумали, что никогда не доберутся до того места, где смогут набрать воды и запастись провизией. Они вернулись и сказали, что, по их мнению, мертвый берег тянется до края земли.
Проповедники и верующие с радостью услышали про это, так как это подтверждало то, чему они учили, и надеялись, что это погасит в людях интерес к дальнейшим исследованиям.
Но позже любопытство возродилось, и на юг отправились корабли, оснащенные гораздо лучше. Моряк с одного из них, по имени Мортен, вел дневник, который был опубликован. В дневнике он писал:
«Черный берег является крайней формой дурных земель. Поскольку приближение к нему смертельно опасно, ничего определенного о нем сказать нельзя, кроме того, что он совершенно бесплоден, и в некоторых местах светится по ночам.
Однако его изучение на безопасном расстоянии не подтверждает точку зрения церковной партии правого крыла, что это место является отклонением. Непохоже, чтобы это было формой болезни поверхности земли, распространенной в нечистых областях. Можно сказать с большой долей уверенности, что как постепенно дикие страны становятся пригодными для колонизации, а дурные земли превращаются в окраины, годные для жизни, так и черные земли сокращаются внутри дурных земель. Наблюдение на расстоянии не может дать детальных сведений, но то, что мы заметили, убеждает, что низменные формы постепенно меняются от более богохульных к менее богохульным».
Такова одна из записей дневника Мортена, который принес ему множество неприятностей со стороны верующих людей. Ведь он намекал, что отклонения - это не проклятия, а болезнь, что отклонение способно, хоть и медленно, но совершенствоваться. Вместе с еще несколькими еретиками Мортена отдали под суд, и началась агитация за полнейшее запрещение дальнейших исследований.
В самый разгар этих событий в Риго пришел потерянный «Поиск», корабль, долгое время считавшийся погибшим. Борта его были выбиты, экипаж сократился наполовину, паруса изодраны, дно обросло ракушками. Но этот корабль первым достиг берегов за черными землями. Он привез множество грузов, включая золотые, серебряные и медные украшения. Доказательства были очевидными. Правда, с пряностями, которые привез корабль, было много хлопот, так как не было уверенности, продуктом каких растений они являются, нормальных или отклонений. Ревностные посетители церкви, боясь отравы, отказались употреблять их, другие верили, что эти самые пряности упоминаются в библии. Как бы то ни было, выгодность плавания на юг за пряностями и другими товарами была очевидна.
Они восприняли это с большим сомнением. То, чему нас учили, противоречило моим утверждениям, хотя они хорошо знали, что я верю в истинность того, о чем говорю. Невозможно лгать, когда обмениваешься мыслями без слов. Они не могли свыкнуться с мыслью о том, что отклонения не обязательно должны быть злыми. В сложившихся обстоятельствах они ничем не могли помочь и утешить меня, но я жалел, когда они один за другим замолчали. Правда, я знал, что они уснули.
Я очень устал, но долго не мог уснуть. Я лежал, представляя себе, как Софи и ее родители бредут на юг через окраины. Я отчаянно надеялся, что они теперь далеко, и мое предательство не повредит им.
Сон мой был полон различных картин. Лица и люди двигались безостановочно, картины менялись. Часто повторялась одна и та же картина: мы стояли во дворе, и отец заносил над Софи нож. Я просыпался от собственного крика и боялся уснуть вновь. Но все-таки уснул и увидел новый сон. Я увидел большой город на берегу моря, его дома и улицы, летающие в небе предметы. Я целый год не видел этого во сне, но город выглядел также как и год назад, и его вид успокоил меня.
Утром заглянула мать, но смотрела она на меня враждебно и неодобрительно. Заботилась обо мне Мери. Она велела, чтобы я не вставал сегодня с постели. Нужно было лежать ничком и не поворачиваться, чтобы моя спина зажила поскорее. Я смиренно принял это указание: действительно было целесообразнее сделать так, как она велела. Так я лежал и размышлял над приготовлением к побегу, как только немного оправлюсь. Будет гораздо лучше, думал я, приобрести лошадь. И я провел большую часть утра, разрабатывая план похищения лошади и бегства в окраины.
В полдень заглянул инспектор. Он принес с собой коробку конфет. Я надеялся разузнать у него, конечно осторожно, что-нибудь о реальном характере окраин. В конце концов, он, как специалист по отклонениям, должен был знать об этом больше других. Но потом я решил, что это будет не слишком умно.
Он мне нравился и был добр, но он выполнял свои обязанности. Вопросы свои он задавал дружески. Жуя конфету, он спросил меня:
- Долго ли ты был знаком с ребенком Вендеров, кстати, как ее зовут?
Я ответил ему, потому что сейчас это уже не было смысла скрывать.
- Давно ли ты знал, что у Софи отклонение?
Я подумал, что правда не ухудшит положения.
- Довольно давно.
- И сколько же времени?
- Думаю, месяцев шесть, - сказал я.
Он поднял брови и серьезно посмотрел на меня.
- Плохо, - сказал он. - Это то, что мы называем укрывательством. Ты ведь знаешь, что это запрещено?
Я отвел глаза. Ерзая в постели, я пытался избежать его пристального взгляда, но вынужден был привыкнуть - болела спина.
- Ее отклонение было не таким, про которое говорят в церкви, - попытался объяснить я ему. - Всего лишь маленький палец на ноге.
Инспектор взял еще одну конфету и протянул мне коробку.
- … И каждая нога должна заканчиваться пятью пальцами, - процитировал он. - Ты помнишь это?
- Да, - подтвердил я с печальным видом.
- Любая часть определения так же важна, как и все остальное, и если ребенок под него не подходит, он не человек, а, следовательно, у него нет души. Он не образ бога, а имитация, ведь в имитации всегда есть какая-нибудь ошибка. Только господь производит совершенство. И хотя отклонения могут выглядеть совсем как мы, они не настоящие люди. Они совсем другие. Когда началось Наказание, было тоже много отклонений, но с ними не боролись. Только потом их поместили в специальное место, но было уже поздно.
Я немного подумал.
- Но Софи совсем не другая. У нее не было никаких отклонений, - сказал я.
- Ты лучше поймешь это, когда станешь старше, но ты знал определенно и должен был понять, что Софи - отклонение. Почему ты не рассказал о ней отцу или мне?
Я рассказал ему о моем сне, в котором отец убивает Софи. Он задумчиво следил за мной. Потом кивнул:
- Понятно. Но за богохульство не убивают, подобно проступкам.
- А что с ними делают?
Он уклонился от ответа и продолжал:
- Мы обязаны включить твое имя в доклад. Хотя твой отец уже принял меры, я не могу оставить это так. Это очень серьезное дело. Дьявол посылает нам отклонения, чтобы ослабить нас и осквернить. Иногда ему удается создать очень удачную имитацию, поэтому мы должны быть очень внимательны к ошибкам, потому что ошибка, хотя быть может маленькая, всегда есть. И о любой ошибке нужно сразу же сообщать. Ты запомнил это на будущее?
Я отвел глаза. Инспектор остается инспектором. Он важная персона, и все же я не верил, что Софи дьявол. Я не мог понять, как очень маленький палец на ноге приводит к такой огромной разнице.
- Софи мой друг, - сказал я, - мой лучший друг.
Инспектор посмотрел на меня, потом покачал головой и вздохнул.
- Верность другу большая добродетель, но есть еще большая верность… Однажды ты поймешь это. Верность чистоте расы… - Он замолчал, так как открылась дверь. Вошел мой отец.
- Их поймали, всех троих, - сказал он инспектору и с отвращением посмотрел на меня.
Инспектор быстро встал, и они вышли. Я смотрел на закрытую дверь. Беспомощность моего положения угнетала меня. Я услышал собственные рыдания, слезы побежали у меня по щекам. То был момент, когда я познал, что значит - страдать, что значит - стыдиться, что значит - отчаяться. Он во многом повлиял на мою дальнейшую жизнь.
Я пытался перестать плакать, но не мог. Боль в спине была забыта. Ужасное известие, принесенное отцом, ранило гораздо больше и больнее. Я чуть не задохнулся от отчаяния.
Дверь вновь отворилась. Я отвернулся к стене. В комнате зазвучали шаги. Чья-то рука опустилась на мое плечо. Голос инспектора произнес:
- Ты тут ни при чем, старина. Их задержал патруль совершенно случайно, в двадцати милях отсюда.
* * *
Через несколько дней я сказал дяде Акселю:- Я хочу убежать.
Он прекратил работу и задумчиво посмотрел на свою пилу.
- Не советую, - сказал он. - Это не лучший выход. И добавил после паузы: - куда же ты собираешься бежать?
- Об этом я и хотел спросить вас, - объяснил я.
Он покачал головой.
- В любом районе у тебя первым делом потребуют документы и удостоверение личности, - сказал он. - И станет сразу же ясно, откуда ты.
- Но не в окраинах, - заметил я.
Он уставился на меня.
- Пока человек в своем уме, он не будет стремиться в окраины. Там ничего нет, там мало еды. Большинство людей окраин умирают с голоду, потому-то они и совершают свои набеги. Нет, ты все время там будешь тратить на борьбу за жизнь, и если тебе повезет, то ты уцелеешь.
- Но должны ведь быть и другие места, - сказал я.
- Только если тебе удастся попасть на какой-нибудь корабль, и даже тогда… - Он вновь покачал головой. - По собственному опыту знаю, - сказал он, - когда убегаешь в поисках лучшего места, почти никогда его не находишь. Если у тебя есть определенная цель, - тогда другое дело, но куда же ты убежишь? Уверяю тебя, в большинстве мест гораздо хуже, чем здесь. Нет, я против этого, Дэвид. Через несколько лет ты станешь мужчиной и сам сможешь заботиться о себе, тогда другое дело. Я считаю, что до этого времени тебе лучше выбросить это из головы, разве лучше будет, если тебя поймают и силой приведут сюда?
Что-то в этом было. Я уже начал понимать, что такое унижение, и не хотел снова испытать его. Но почему он говорит, что в других местах хуже, чем у нас? Похоже, что он знал о других, кроме Лабродора, местах. Я спросил его об этих землях.
- Безбожные, - ответил он, - все они безбожные.
Подобные ответы, лишенные информации, давал мой отец.
Я не ожидал услышать такой ответ от дяди Акселя и сказал ему об этом. Он нахмурился.
- Ладно, Дэвид. Ты прав. Если не будешь болтать, я кое-что расскажу тебе.
- Это тайна? - Удивленно спросил я.
- Не совсем, - ответил он. - Но если люди верят, что мир устроен именно так, а проповедники хотят, чтобы во все это верили, то ты получишь не благодарность, а неприятности, если будешь убеждать их в обратном. Моряки в Риго скоро поняли это и теперь о других землях говорят только между собой. Если другие люди захотят узнать, что же есть в мире помимо дурных земель, то они могут это сделать, но, пожалуй, это нарушит мир и спокойствие.
- В моих книгах сказано, что все другие земли либо дурные, либо окраины.
- Есть и другие книги, но тебе нечасто придется их читать, даже в Риго, тем более в такой глуши, - сказал он. - И, кроме того, не следует верить всему, что рассказывают моряки. Они рассказывают разное, и часто нельзя быть уверенным, что говорят они об одном и том же месте. Но если тебе самому доведется увидеть кое-что, ты поймешь, что мир гораздо более странное место, чем это представляется из Вакнука. Ты обещаешь держать это при себе?
Я уверил его, что буду молчать.
Тогда дядя Аксель рассказал мне, что путь к другим землям начинается в Риго. Оттуда по реке можно доплыть до моря. Говорят, что путь прямо на восток никуда не ведет, море же продолжается вечно, другие говорят, что море так внезапно обрывается, что ты оказываешься на краю пропасти. Никто ничего определенного об этом не знает.
Если направишься на север, и пойдешь вдоль берега, держась его, то когда он повернет на запад, а потом на юг, ты доберешься до противоположной стороны Лабродора. Если поплывешь прямо на север, то попадешь в холодные области. Там множество островов, на которых живут только птицы и морские животные.
На северо-востоке лежит большая земля, где растения не очень отклоняются, где животные и люди кажутся нормальными, но женщины там очень высоки и сильны. Они полностью владеют страной и выполняют все работы. Своих мужчин они держат в пещерах до двадцатичетырехлетнего возраста, а потом поедают их. Также поступают они и с потерпевшими кораблекрушение моряками. Говорят, что они потомки тех женщин, что обитали в здешних странных лесах, ныне не существующих, во время Наказания. И если бы Наказания не было в полной мере, они смогли бы распространить свою власть на всю землю. Но так как оттуда никто не возвращался на моей памяти и не может лично подтвердить все это, то неясно, откуда об этом узнали. И до сих пор все это неясно, и никто не может ни подтвердить, ни опровергнуть эти рассказы.
Единственный путь, который я знаю сам - на юг. Я был там трижды. Отправляясь туда, вы поворачиваете по выходу из реки направо. Берег все время остается с правого борта. Около ста миль дорога идет проливом Ньюф. Там, в порту Ларк, можно взять провизию и пресную воду, если люди Ньюфа согласны продать все это. Затем путь лежит на юго-запад, к берегу материка. Достигнув его, легко убедиться, что это дурные земли, или очень дурные окраины. Здесь очень много растительности, но, подплывая к берегу, можно заметить, что все растения - отклонения. Есть тут и животные, но выглядят они так, что их трудно отнести к одному из известных нам проступков.
После того, как плыть день или два вдоль этого берега, корабль попадает в большой круглый залив. И везде на берегу дурные земли.
Когда моряки впервые попали сюда, то они были очень напуганы. Они чувствовали, что оставляют за собой чистоту и все дальше уплывают от бога, что там он уже не сможет помочь им. Все знают, что если пробыть долго в дурных землях, обязательно умрешь. Поэтому они даже не стали приближаться к этим берегам. Но вот что беспокоило их и людей, которым они рассказывали это, вернувшись - больше всего то, что эти существа, противные законам бога, процветали здесь, как будто имели на это право.
Первый же взгляд на это ошеломлял. Можно было разглядеть гигантские, непривычной формы, колосья, поднимающиеся выше небольших деревьев. Огромные сапрофилы росли на скалах, их длинные корни развевались по ветру, как пряди волос. Иногда были видны колонии грибов, которые, на первый взгляд, легко было принять за белые валуны. Можно было различить кактусы, внешностью напоминавшие большие бочонки - размерами с небольшой дом, с шипами в десять футов длинной. Здесь были растения, росшие на прибрежных скалах, и опускавшие толстые зеленые отростки вниз на сотни футов и более в море, так что неясно было, то ли это земные растения, пьющие соленую воду, то ли морские водоросли, выбирающиеся на берег. Там были сотни разновидностей удивительных растений, и среди них крайне редко встречаются растения, нормальные внешне - это джунгли отклонений, которые тянутся, миля за милей. Кажется, там не очень много животных, но иногда удавалось увидеть одно из них, хотя назвать бы его вряд ли удалось бы даже знающему человеку. Есть там птицы, большей частью морские. Один или два раза люди замечали летающие существа, но они были слишком далеко, чтобы различить их в деталях. Однако движутся эти существа не как птицы. Это таинственная и зловещая земля, многие, увидев ее, осознали, что может случиться у нас, если исчезнут инспекторы.
Все это плохо, но это не самое худшее.
Дальше на юг начинают попадаться участки с редкой растительностью, а вскоре начинается берег, идущий на двадцать - сорок миль, а может и дальше, где ничего не растет, вообще ничего. Берег остается пустым, голым и обожженным, земля выглядит, как пережженный древесный уголь. Скалы здесь остроконечные, и их ничего не смягчает. В море нет ни рыб, ни водорослей, нет даже ила и слизи, и когда корабль возвращается из этих мест, все ракушки с его днища исчезают, и корпус становится совершенно чистым. Не видно ни одной птицы. Ничего не движется, кроме волн, набегающих на черный берег.
Это страшное место. В одной из древних запрещенных книг, чтение которой наказывается в Риго особенно жестоко, но многие моряки все же стараются хоть немного ознакомиться с ней, говорится, что эта часть земли подверглась воздействию какого-то «ведьмина студня» и еще чего-то более страшного из района, в котором находится наш Вакнук, а тогда был лес, порожденный Наказанием. А причиной этому было то, что древние люди, доведенные до отчаяния наказанием, сумели уничтожить и этот лес, и все, что было связано с так называемым Посещением, смысл которого теперь утерян и толкуется по-разному. Правда, это стоило им уничтожения их цивилизации, а этому месту досталось особенно сильно.
Поэтому капитаны вынуждены здесь следить, чтобы экипаж не взбунтовался - матросы боятся этих земель. Они слишком наглядно демонстрируют силу Наказания и нераскрытые страшные тайны, которые до сих пор окружают Наказание, и лишь немного освещается в древних запрещенных книгах. Глядя на этот берег, матросы ярко представляют себе самые страшные из ходящих в Риго легенд.
Их вполне можно понять. Капитан одного из кораблей был настолько неразумен, что подошел близко к берегу. Экипаж увидел на берегу огромные каменные руины. Все видевшие их согласны, что у них слишком правильные формы, чтобы быть естественными, вероятно, это остатки города древних людей. Но больше о них ничего не известно. Большинство моряков с этого корабля долго болели и умерли. С тех пор ни один корабль не приближался к этому месту.
На много сотен миль тянется эта дурная земля, этот мертвый черный берег. Он тянется так далеко, что корабль, рискнувший зайти дальше всех, вынужден был повернуть назад. Моряки подумали, что никогда не доберутся до того места, где смогут набрать воды и запастись провизией. Они вернулись и сказали, что, по их мнению, мертвый берег тянется до края земли.
Проповедники и верующие с радостью услышали про это, так как это подтверждало то, чему они учили, и надеялись, что это погасит в людях интерес к дальнейшим исследованиям.
Но позже любопытство возродилось, и на юг отправились корабли, оснащенные гораздо лучше. Моряк с одного из них, по имени Мортен, вел дневник, который был опубликован. В дневнике он писал:
«Черный берег является крайней формой дурных земель. Поскольку приближение к нему смертельно опасно, ничего определенного о нем сказать нельзя, кроме того, что он совершенно бесплоден, и в некоторых местах светится по ночам.
Однако его изучение на безопасном расстоянии не подтверждает точку зрения церковной партии правого крыла, что это место является отклонением. Непохоже, чтобы это было формой болезни поверхности земли, распространенной в нечистых областях. Можно сказать с большой долей уверенности, что как постепенно дикие страны становятся пригодными для колонизации, а дурные земли превращаются в окраины, годные для жизни, так и черные земли сокращаются внутри дурных земель. Наблюдение на расстоянии не может дать детальных сведений, но то, что мы заметили, убеждает, что низменные формы постепенно меняются от более богохульных к менее богохульным».
Такова одна из записей дневника Мортена, который принес ему множество неприятностей со стороны верующих людей. Ведь он намекал, что отклонения - это не проклятия, а болезнь, что отклонение способно, хоть и медленно, но совершенствоваться. Вместе с еще несколькими еретиками Мортена отдали под суд, и началась агитация за полнейшее запрещение дальнейших исследований.
В самый разгар этих событий в Риго пришел потерянный «Поиск», корабль, долгое время считавшийся погибшим. Борта его были выбиты, экипаж сократился наполовину, паруса изодраны, дно обросло ракушками. Но этот корабль первым достиг берегов за черными землями. Он привез множество грузов, включая золотые, серебряные и медные украшения. Доказательства были очевидными. Правда, с пряностями, которые привез корабль, было много хлопот, так как не было уверенности, продуктом каких растений они являются, нормальных или отклонений. Ревностные посетители церкви, боясь отравы, отказались употреблять их, другие верили, что эти самые пряности упоминаются в библии. Как бы то ни было, выгодность плавания на юг за пряностями и другими товарами была очевидна.