Стульник Сергей. Аз победиши или Между землёй и небом - война

.. никому тебя не отдам... ты даже не можешь себе представить, милый, что я до сих пор умом понять не могу, как ты обратил внимание на меня, такую никчемную и никому не нужную девчонку, ты, такой красивый и сильный, такой мудрый и добрый... неужели где-то есть такие дуры, что отталкивали тебя?.. - шептала она, и он вздохнул, потом шепнул в ответ: - Не перехвали... - и в ярости подумал: "Боже Мой! Как я хочу, чтобы ты сказала эти слова _м_н_е_, а не походному боевому скафандру, принятому твоими глазами за меня, и сбросить который в этом мире я не в состоянии... я так хотел его надеть когда-то... перестарался в своем хотении. Дохотелся. Теперь не содрать. Потому-то я и не могу тебя взять с собой, Бев... ты сжимаешь в объятиях оборотня, девочка... Но как хочется поверить, что ты говоришь правду, и что _м_е_н_я_ любишь ты, а не желанную когда-то, теперь опостылевшую, оболочку... Но опыт жизни и Дороги учит меня, что... если я разочаруюсь в тебе, а это случится, если ты окажешься такой же как все, увидев меня... то мне будет не просто худо, мне будет смертельно худо. И поэтому я сохраняю тебя, сохраняю пускай как иллюзию, но - сохраняю...". Он никогда не позволял себе вторгаться в спектры излучений ее мозга, ни разу не позволил себе заглянуть в ее душу... А вокруг царил в тот час восхитительный, тихий вечер. Он пробудил в его душе какое-то смутное волнующее воспоминание, он не мог точно определить его, но почувствовал себя вдруг очень молодым. Он знал, что это воспоминание связано с его юностью, с запахом летнего вечера, с гигантской черной аркой небосвода над головой, усеянного звездами, со звуками города вокруг него, мириадами звуков. Соединяясь вместе, они превращаются в один звук, характерный только для города, и который является его сердцебиением. В такой вечер, когда на фоне темного неба сверкают, словно драгоценные камни, огни города, отражаясь в водах лимана, хорошо было ехать на машине по центральному проспекту, сквозь строй светофоров и светящихся на столбах "гвоздик". В такой вечер хорошо было слушать песни Леннона. Такой вечер предназначался для того, чтобы показать человеку, что романтика - это реально существующая вещь, ничего общего не имеющая с ежедневной мышиной возней... Он ненавидел родной город, но, ей-богу, проклятый и ненавидимый, он пел в его крови и звучал наподобие сложной композиции PINK FLOYD. Это был его город, а он был частью его. - Знаешь, - сказал он Бев, - я никогда не думал, что отыщу тебя в глубине времени, в лабиринте миров. Мне казалось, что способность любить во мне атрофировалась, успешно угнетенная всякими женщинами, предпочитающими тело, в лучшем случае с разумом, но не душу... Они твердят о приоритете "чуйств", как они их принимают, а требуют - денег... Нет, конечно, я не совсем правильно выразился, а приблизительные формулировки - это ложь... я хотел сказать, чувство любви атрофироваться не может, оно или есть в душе изначально, или его вовсе нет. Я подразумевал, что после того, как я потерял единственную женщину, которую воистину любил там, в моем времени, я думал, что ни одна женщина ее место в моей душе занять не может. И многие из них мне успешно подтверждали мою правоту... Но, как оказалось, любовь - чувство гораздо более емкое... всеобъемлющее, и оно шире, чем влечение, даже самое безумное, к одной женщине... В ней, той, мне кажется, я отыскал лишь частицу любви, я нашел ее, счел идеалом и наслаждался ею, ты же даровала мне намного больше, ты подарила мне самого себя. Черт, не знаю я, как сказать... Но лишь сейчас я понимаю, что значит - любить. Один писатель хорошо сказал... как это у него... да!.. "Ты потерял любовь или потерял женщину? - спросил один герой другого. - Если потерял любовь, то да, надеяться тебе уже не на что. Но потеря женщины, даже той, что дороже всех на свете, дороже собственной жизни, - это вовсе не потеря чувства любви... Любят не кого-то и за что-то, а любят - потому что...". - Он помолчал. При этом подумал: "Наверное, правда это, что любовь - болезнь разума. В здравом уме разве живое существо поставит хоть чью-то жизнь ВЫШЕ своей?..". - Ты очень любил ее, милый? - спросила Бев в эту минуту. - Да, - ответил он, и это было чистейшей правдой, - очень. Если бы я не расстался с ней, то никогда не решился уйти из дому, знаешь... - а Бев сказала: - И никогда бы не встретил меня. - Он задумчиво ответил на это: Может, вся соль в том, что я слишком поздно родился... Да, конечно. Но как бы там и тут ни было, я встретил тебя. Судьба это. Дорога это. Предугадать ее повороты - пустое занятие. Никогда не знаешь, что поджидает за поворотом, я убедился... И даже когда имеешь возможность послать вертолет и разведать, что ждет за поворотом, никогда этого не сделаешь, потому что уже неинтересно будет идти - со знанием в душе. Жизнь полна неожиданностей, и в этом ее прелесть... И вот, за одним из поворотов меня ждала ты... Точнее, того, кто придет, того, кто пришел... - раздумчиво добавил он, и Бев встрепенулась: - А разве пришел не ты?! - на что он вынужден был ответить: - В определенном смысле да, конечно. Но... - тут он замолчал. Язык не поворачивался сказать. - О чем не подозреваешь, тем и не болеешь? - спросил скорее себя, чем ее. - Тот, кто этого не понимает, равнодушен к тому, кто рядом, и позволяет все о себе знать, не заботится о том, чтобы близкие не страдали... - после чего она удивленно поинтересовалась: - Это ты о чем, милый? - и получила разъяснение: - Это я о том, что если говоришь кому-то "люблю", НЕ ЛЮБЯ, лучше не лги, промолчи. Тот, кто любит тебя, каждое твое слово принимает за святую правду жизни. Это я все о ней, Бев... Понимаешь, я очень боюсь, что, прости меня за откровенность, ты окажешься такой, как она... Я верил ей, и пусть она обманывала, пусть, но не в этом ее грех. Она не заботилась о том, чтобы я оставался в неведении. А потом все это переросло в грех самый страшный неблагодарность... Я ничего не знал, и по большому счету все было несправедливо, имея мои недостатки, я не мог требовать трепетного и восхищенного отношения к себе. Но падение к разрыву началось с того, что она перестала заботиться о том, чтобы я не знал... - он судорожно сглотнул. - О чем это ты, милый?! - все не могла понять наивная девочка Бев. Он вздохнул. - Она была самкой, - слова давались с трудом, но они должны были быть произнесены вслух. - Слишком низко организованной натурой, и плоть довлела над разумом и душой. Плоть слишком сильно давила на ее душу, главенствовала в триединстве, и вполне естественно, ничего поделать она не смогла, хотя, мне кажется, одно короткое время пыталась, ради меня, я был очень полезен ей, и она не желала терять выгодного партнера... Я не осуждаю ее, о нет. Просто любовь - это свойство души, а сплющенная плотью душа ее любить не умела, а тщиться заменить любовь суррогатом, сексом - несбыточная и бесполезная задача. Секс с тем, кого не любишь, это тот же онанизм, только технически усовершенствованный, и никто меня не переубедит в обратном. Энергия плоти ею раздавалась направо и налево, и она не могла даже вообразить, что вместе с разбазариванием свойств тела утекали остатки души... Но я-то другой был. Когда любовь есть - секс уже не так важен, он не глава семьи. Бесспорно, лишь секс, женатый на любви, приносит подлинное семейное счастье, как сказал один мудрый человек... И добавил, что "секс" - мужского рода, впрочем, мужиков всегда больше интересовала "техническая" сторона вопроса, а "любовь" - женского, и это закономерно, ведь для баб важнее всего "чуйства", эмоциональная сторона... Готов с этим спорить, но не сейчас, не это главное. Но, как бы там ни было, когда любишь, не так важно лечь в постель, гораздо важнее все, что до, и все, что после, и в промежутках... Взгляды, общие переживания, проблемы, события, духовные интересы, увлечения... детали, штришки, мелочи бытия... Я боюсь, Бев, что для тебя секс слишком важен в наших отношениях, плоть довлеет. Я не хочу второй раз оступиться на одном и том же месте. Вот как. - И он вздохнул снова. Он всегда тяжко и часто вздыхал, когда доводилось беседовать на такие серьезные темы. - Я не такая, - ответила она, и он кивнул. - Да. Пока я в это верю, я буду возвращаться к тебе... даже через десять лет, пятнадцать, двадцать, если я... И вот что. Прошу, обойдись без секса, пока меня... нет. Я знаю, прошу очень многого, и глупа эта просьба, фальшива до скрежета зубовного, дремучей ревностью, частнособственничеством отдает, но... сознавать, что вместе с энергией плоти и ты отдаешь кому-то частичку души... Человек существо моногамное, я понял это. Человек в моем понимании, конечно, а право на СВОЕ понимание я заработал несомненно. Любое отклонение от моногамии - шаг в сторону главенства плоти, а значит, к этапам, которые пройдены до человека - животными. Хотя, быть может, я заблуждаюсь... И во мне говорит ревнивый самец, не желающий делиться ни с кем своей самочкой, - он грустно улыбнулся. - Мне больно, милый, что ты во мне не уверен, так же зеркально-грустно улыбнулась она. - Мне и самому больно. Но я ничего не могу поделать с собой, понимаешь... Не могу, как ни стараюсь, прости, родная. - Извинился он и вновь вздохнул. - Забери меня с собой, попросила она еще раз. Он отказался. - Не могу, Бев. Извини, этого я тоже опасаюсь. Разлуки любовь закаливают, проверяют на прочность, придают особый смысл. В любви, я понял, надо знать меру. Как и во всем. Передозированное лекарство - яд. Человек еще очень несовершенен. И пресыщение - один из главнейших врагов любви. Во всем надо придерживаться золотой середины, найти серый путь, между черным и белым, встречей и разлукой... Мне очень важно сознавать, приходя к тебе вновь и вновь, что наша любовь крепка и жива. Я эгоист, прости меня... хочу им быть, точнее... с тобой. Слушай, прогони меня, забудь обо мне! Я не хочу принести тебе горе... однажды, в ладонях... Я чувствую, что ничего, кроме горя, тебе не принесу... - и он вновь тяжко вздохнул, который уж раз. Какой же ты эгоист, милый. Не видал ты настоящих эгоистов, если так говоришь. Вон их сколько, почти все мужчины... Ты просто заблудился в собственных мыслях, ты много страдал, а каждый человек вправе надеяться, что за муки ему воздастся, так нам падре говорил. И я это поняла, когда тебя повстречала. Больше мне от Бога никого не надо! За мои страдания он даровал мне тебя. Тебе, за твои, меня. - Она быстро перекрестилась, справа налево, и поцеловала согнутый указательный палец правой руки. - Я рада, что я для тебя как лекарство, для твоей души... А лекарство дозами принимают, непрерывно его кушать нельзя, я понимаю, ты прав, как всегда. Тут он заметил, что снова по ее щеке сползает слеза. - И я благодарю Бога хотя бы за то, что ты _е_с_т_ь_, за то, что ты приходишь, не забываешь... я на все согласная, как скажешь, так и будет. Буду старенькой старушкой, и тогда ждать буду... - она беззвучно плакала, и он крепче стиснул ее в объятиях, как бы уверяя: "я с тобой!", и попросил жалобно: - Ну не плачь, умоляю... Вот видишь, ты же все понимаешь, умница моя... Ты подожди, родная. Может быть, придет время, я окрепну, и вернусь, чтобы не уйти д_о_ полуночи. - На Дороге он был тогда первые годы, и в самом деле чувствовал себя еще неуверенным и слабым. Он никому, даже ей, не признавался, что каждый раз едва не умирает от страха, выныривая в незнакомой, могущей оказаться гибельной, суточной "бусинке" времени родного мира, но все равно возвращается раз за разом, хотя мог бы найти места поспокойнее и покомфортнее, и такие, откуда его не выбросит в полночь. Но они не будут родными... А с того дня, как познакомился с Бев, он сюда возвращался и к ней. К ней, которая шептала: - Я буду ждать. До самой смерти. Теперь я тоже буду верить в звезду. Большую такую, нежную, ласковую как никто в этом мире, лучащуюся любовью, серыми обволакивающими лучами... Я нарисую тебя, милый... У меня в агентстве сейчас мало работы, я хочу нарисовать твой портрет... люблю, люблю, единственный мой... - она шептала слова любви, осыпая его лицо поцелуями, за которыми последует неземное блаженство слияния двух половинок целого, и сердце его, впервые за годы и годы, не болело; билось учащенно, конечно, на своем месте, в груди, но никуда и никогда не собиралось проваливаться. Пока ОНА рядом С НИМ...
   ОНО НЕ УПАДЕТ...
   - ...Эй, что с тобой?! - крикнула одна из девиц, _н_е_ Беверли. Не блондинка и не длинноволосая. Другая.
   - А?! - стряхнул оцепенение Грэй. Подумал: "Имя БЕВЕРЛИ - отныне мой семантический ключ. Оно будет включать телевизор памяти моей души, и независимо от моего местонахождения и состояния я буду проваливаться в подвалы памяти, смотреть мучительное кино прошлого, и сердце, вывалившись на дорогу, зальет ее кровью воспоминаний... Так было уже. Покамест Бев не освободила от другого семантического ключа. Боль, говорят, и страдание душу очищают. Но в таком случае не слишком ли чиста, стерильно вылизана моя душа на сегодняшний день???".
   - Ты побледнел, - другая девица подошла к нему. - Я Пэтси, представилась. - Что там Папа говорил, я не совсем уловила? Что-нибудь вроде загородной прогулки?
   - Нет, - прошептал Грэй, - никаких загородов...
   По сравнению с остальными своими коллегами Пэтси выглядела... более строго, что ли. Одета менее вызывающе, прелести напоказ до критического предела приличия не выставлены. Она подхватила пошатнувшегося Грэя и подвела к стулу, усадила, озабоченно приговаривая: - Присядь... ты болен... что ли?...
   "Я должен избавиться от этой зависимости, - лихорадочно думал Грэй, стискивая голову трясущимися ладонями. - Иначе я погибну. Тот, кто зависит от чего бы то ни было, даже по собственному желанию - несвободен. А несвободный на Дороге не выдержит. Начнет сожалеть... Лишь одна-единственная Звезда светит в ночи, и путь к ней должен быть очищен от привязанностей. Иначе моя душа возжаждет постоянства и оседлости... а это уже было, и я окажусь перед выбором, который меня уничтожит... Боже Мой, как все-таки я ее любил, даже сам не подозревал, насколько!..".
   - Все нормально, Пэтси, - сказал он, отнимая руки от головы. Откинулся на спинку стула, вымученно улыбнулся: - Дай затянуться... - и смуглая протянула ему свою папиросу, и Грэй, не беря ее в руки, схватил губами, сделал длинную затяжку... Искоса глянул на Вилли, вдруг вспомнив, что на какие-то мгновения упустил контроль за окружающей средой, и этот тип такого мог натворить без контроля, что потом не расхлебаешь и цистерной. Но Вилли чинно сидел на кушетке, настороженно следя глазами за проститутками. Представив, какие у Вилли сейчас желания и мысли в голове, Грэй с наслаждением сказал, кивком поблагодарив шатенку за порцию никотина и канцерогенов: - Самые честные женщины на свете этом - проститутки. Они не обманывают, и ты точно знаешь, что от них можно получить, а чего нельзя, за неимением. Пищи для души здесь не было и нет. Здесь - пир телесный!
   - Он что, того? - покрутила у виска пальчиком, округлила глазки девушка, назвавшаяся Беверли.
   - Не-а, милашка, я этого! - Грэй приложил к затылку ладонь. - То, что принято называть сердечной болью, размещается в мозгу примерно вот здесь... - Он отнял руку от затылка, приложил ладонь к виску, - ...а тут, грубо говоря, между ушами, боль телесная живет, в частности, сексуальное возбуждение...
   - Тебя возбудить и утешить, котик? - проворковала Беверли, отвела его руку от головы и плюхнулась к нему на колени. - Кто посмел такого красавчика обидеть?! - она обняла его, погладила по затылку и громко чмокнула в шею. - ПОШЛИ, - и тон, с которым она произнесла это многообещающее слово, был невыразимо _ж_е_н_с_к_и_м_, - ко мне в комнату... "Твой дружок не в моем вкусе, я выбираю тебя..."
   "Твоя тезка как-то раз произнесла в точности такие же слова!.. мысленно охнул от удара воспоминания Грэй. Только тогда вместо Вилли был Ушастик..."
   Принудил себя обхватить непослушными руками девицу, прижать к себе, и остервенело впился в губы ее, пытаясь долгим яростным поцелуем то ли излить свою боль, то ли высосать из горячих губ проститутки что-то, необходимое для виктории над болью... Он сжимал душу тисками воли, воспитанной, взлелеянной в себе за долгие годы, проведенные в пути, и разбивал на мельчайшие кусочки тоску по несбывшемуся, мечту о чем-то большем... Едва заставил себя оторваться от горячих женских губ, чуть не удушил бедняжку... "Из нее никогда не получится _н_о_в_а_я_ Бев, подумал, - но я больше и не хочу новых _Б_е_в_...".
   - Уфф-ф-ф, - выдохнула девушка, - горячий ты мужчина, красавчик... у меня аж голова закружилась...
   "Шторм между ушами", - подумал он. Сказал: - Зови меня Большой Грэй, - и вновь впился в ее губы, скользнул меж ними ищущим языком; правая рука его вторглась за вырез, в упругое, живое, теплое...
   - Эй, детки! - настиг окрик Пэтси. - Вы это чего? Китч прислал клиентов ко мне и Сэре, вы наши, мальчики!
   - Погоди... родная... - пробормотал Грэй, отстраняя Беверли, с сожалением отрываясь от губ ее. Из кармана штанов выхватил бумажник, из него - пачку денег, швырнул на стол, купюры разлетелись как сухие листья от порыва осеннего ветра. - Возьми, сколько там положено! Я ухожу с Беверли. Вы тут покамест переоденьте моего дружка, там, в пакете, костюм и туфли... Вилли, ты помнишь, _о_ _ч_е_м_ _я_ _т_е_б_я_ _п_р_о_с_и_л_?!! грозно посмотрел в глаза напарнику. Вилли ответил суровым взглядом непреклонного мужика, но миг спустя в глазах его мелькнула растерянность, в действительности царящая в мозгу его, и гордый ноночий убийца моргнул, затем кивнул - утвердительно. Грэй кивнул в ответ, отвернулся.
   - Я люблю тебя, Беверли, - сказал Грэй проститутке и бережно поднял ее на руки. Тело Беверли было легеньким, как пушинка, прицепившаяся к плечу, из тех, что сдувают одним махом... Пушинка задрыгала в воздухе голыми ножками и жизнерадостно захохотала. - Веселый ты мальчик, Большой Грэй!!
   - А как же, - ответил он, - и сейчас ты узнаешь, какой я еще...
   - ...Сокровенный смысл любви, насколько я понял, - сказал он как-то, пятнадцать лет тому назад, другой Бев, той, которая утоляла голод его души, а не только лишь тела, - в том, что разные люди несовместимы. Не могут накормить души друг дружки. Любовь - пища души, грубо говоря. Секс, вода, еда - пища плоти, тела нашего. Одновременно секс, а также речь, информация, и много чего еще - пища разума. Только любовь - болезнь разума, потому что рассудок не приемлет того, что угрожает выживанию индивида, обладающего им, носителя его. Ненависть, страх, между тем наркотики, яд. И для души и для тела и для разума... Среда обитания, ее составляющие, лепят из людей, как бог из глины, разные, совершенно разные скульптуры... И тот, кто мечтает о звездной пыли, о пыли небесной Дороги, на своих сапогах, никак не может быть половинкой кувшина любви вместе с той, кто себя прекрасно чувствует в теплом, мутном и терпком океане жидкой грязи, в лоне земли... кто-то, так сказать, "ниже" организован, а кто-то стремится поближе к звездам. Природа создала человеков и разделила их на мужчин и женщин, разные народы, нации, расы... не знаю как сказать... и живут эти половины человечества в вечном симбиозе. Так дано. Но - разные, разные... И между собой разнятся, и сами по себе, каждая из половин, разнородны... взять тех же транс и би сексуалов, не говоря уж о гомо... глупец тот, кто пытался всех - и разделить, как приговорить, - на черных и белых... Может, в этом разнообразии и сокрыт сокровенный смысл. Вечная борьба всех со всеми... борьба за любовь, как за огонь, согревающий одинокого путника... Только не надо путать инстинкт продолжения рода с любовью. Если бы дети рождались только по любви, род человечий давно бы вымер, похлеще динозавров. А что касается тех, кто стремится ввысь... выход для них в том, чтобы найти половину для любви свою, ТАКУЮ ЖЕ. НЕ земную.
   - ...А твой дружок что, не собирается попробовать сладенького? спросила рыженькая пухляночка.
   - Он сладкого не любит! - поспешно ответил Грэй.
   - А почему бы и нет? - вдруг встрепенулся костяной столб, сидящий на кушетке. - Эти кошки, я понял, Грэй, вовсе не нонки! ("Они какие-то непонятные, я таких в жизни не встречал и не видывал, но резать им глотки почему-то не хочется, аж себе удивляюсь"). Непонятное такое ощущение...
   - Увидишь, - ухмыльнулся брюнетка непонятной национальности, и многообещающе посмотрела на Вилли. - А я пощупаю, что там у тебя за ощущение в штанах прячется...
   - Нобелевскую премию за открытие дам, - похвалил Грэй напарника, только я тебя умоляю, брат, не забудь свое гениальное прозрение. Абстрагируйся до победного, держись.
   - Я тебе обещал, - твердо сказал Вилли, - не бойся, Торопыга, Вилли не подкачает.
   - Торопыга?.. - прыснула Беверли и куснула Грэя за ухо. - Ты и вправду везде и всегда торопишься?
   - Когда как... - тихо ответил Грэй. - С тобою мне торопиться не хочется... Твое секс-шоу мне нравится донельзя, и я желаю его смотреть до донышка, благо позволяет время...
   "Девиз вояджера, - подумал Грэй, вынося девушку в коридор, - В НУЖНОЕ ВРЕМЯ В НУЖНОМ МЕСТЕ. Быть. Умри, но будь".
   Акт... ("Три икса")
   ...утро заглянуло в комнатушку проститутки по имени Бев и увидело двоих, Мужчину и Женщину, обессиленно лежащих в развороченной постели. Женщина курила папироску, вставленную в длинный деревянный мундштук, изукрашенный затейливой резьбой: крохотными дракончиками, пожирающими совсем уж крохотных человечков, - и говорила Мужчине, лежащему неподвижно, как труп, с закрытыми глазами и вроде бы даже не дышащему: - Ты очень милый, котик... Я себя давненько не чувствовала женщиной, а с тобой вдруг вспомнила, что я не только кукла с дыркой, в которую суют конец и вертят как захотят... Ты будто угадал, знал, что мне нравится, а что нет... Откуда ты, такой?
   Мужчина не отвечал.
   - Ну, если не хочешь, не говори... Я чувствую, ты меня внимательно слушаешь, вот и слушай... Я болтушка, а поговорить не с кем... С тобой, я чувствую, можно... У меня когда-то мальчик был, очень милый, почти как ты, милый, далеко отсюда... Я родом из Кентукки, слыхал может, городишко такой, Хаззард?.. Говорят, когда-то лихое и широко известное местечко было... Ну так вот, мы пожениться хотели, а он из богатой семьи, отец его взбесился как раненый койот, меня побил, мальчика моего запер. Потом шериф пришел, и сказал моей ма, чтоб я из городка убиралась, не то он меня в тюрьму упечет. Ты слушаешь меня, правда ведь?..
   Мужчина не отвечал. От слушал музыку. Где-то в доме играл патефон, и звуки тягучего блюза доносились в эту комнату. Переплетались с тяжелыми ароматами ночных игрищ... Кто сказал: "Блюз - это переживания хорошего человека, расставшегося с женщиной?" - подумал Мужчина. "Великий Король Би Би? Или Джеймс Браун?.. Хорошо сказал. Не в бровь, а в глаз попал. Блюз музыка мира Бев. Джаз - музыка ее времени...".
   - Я сама не знаю, зачем тебе рассказываю... Но ты не дуйся, ладно?.. Ма поплакала, за волосы меня потаскала, чуть не выдрала все, потом собрала узелок, одолжила двадцать долларов и говорит: "Уходи, здесь тебе жизни не будет, один раз в шлюхи записали, все, не отмоешься...". Я и ушла, а что оставалось? Мальчика моего повидать напоследок жутко хотелось, но разве к нему доберешься...
   Мужчина вдруг открыл глаза и хрипло попросил. - Дай папиросу.
   - Возьми, котик, возьми! - Женщина вытряхнула из бело-голубой, мягкого картона, пачки папиросу и осторожно вставила мужчине между губ. Поднесла огня. - Слушай, малыш, а где это ты взял такие? Странные, я таких никогда не курила... Не по-нашему написано, это египетские, да?.. Вку-усные...
   - Нет, - ответил Мужчина, пару раз глубоко затянулся и смял папироску в бронзовой пепельнице, лежащей на влажных простынях, между телами, как пограничный знак, как символ, означающий перекур, временное затишье на поле битвы. Затем Мужчина перевернулся на бок, вытянул руку и кончиками пальцев коснулся предплечья Женщины, лежащей на спине, повернув к нему лицо. - Это русские, - сказал Мужчина, - точнее, малоросские, еще точнее, новоросские. Там написано "Беломорканал", Одесса. Он еще не построен, этот канал, но будет... Этих кровавых папирос в твоем мире быть не должно, но они есть везде, где есть я... Кури, кури. Тебе нравятся?
   - Да, - она затянулась последний раз и потушила папироску о край межевого бронзового знака, как бы разделяющего сейчас их, символически всех мужчин и всех женщин. - Бэ... ламур... кэмэл... Верблюжья любовь, да? А это куда? Я и не знаю... Ты знаешь? Научи, малыш... приятно, наверное?.. - она переложила пепельницу и мундштук (в постели стираются ВСЕ границы!) на столик, стоящий у кровати с ее стороны, и села. "Красивое тело, подумал Мужчина, - сильное тело, умелое... Танцуй... Этот танец твой...".
   - Ты волшебная женщина, - сообщил он ей. - Ты знаешь? Тебе удалось меня расколдовать.
   И ОН НЕ СОВРАЛ.
   - А ты был заколдован? - повернула она к нему личико, еще неистасканное, но с первыми морщинками, лучиками разбегающимися от глаз. Правда? Вот здорово... Ты принц?
   - Не сказал бы. - Ответил Мужчина. "Если и принц, то не твой... быть может, к сожалению", - подумал он. - Я солдат.
   - Да-а? - она удивленно посмотрела на него. - А по тебе не скажешь! У меня много солдатиков побывало в руках и кое-где еще, но они либо совсем ничего не умеют, бедняжки, либо грубые, как полисмены. Грубее них только пьяные и женатые. А ты, мой котик, умеешь все на свете, что женщине надо, и ласковый такой...
   - Не называй меня котиком, - вдруг резко велел Мужчина. - Лучше собакой бешеной.
   - Мэ-э-эд дог... - медленно произнесла она, будто пробуя сочетание слов на вкус, - нет, что ты, - резюмировала, - тебе такое имя не подходит.
   - Тогда лучше вообще никак не называй.
   - Ну хорошо, - послушно кивнула послушная девочка. - Будешь у меня Малыш. Ты такой большой, могучий, а играл со мной, как... - она запнулась.
   - Pussy-cat - это ты. Я же просил! - урезонил ее Мужчина. Вновь погладил кончиками пальцев ее предплечье. - Встань, пожалуйста...
   - Как ты хочешь? Может, по-собачьи снова?..
   Она быстренько приняла упомянутую позу и призывно, соблазняюще покачала ягодицами.
   - Ты уже отдохнул, Малыш, еще будем?