Стюарт Фред
Вальс Мефисто
Фред СТЮАРТ
ВАЛЬС МЕФИСТО
"Sempre piano, leggiero e fantastico" ("Исполнять тихо, легко и фантастично", - указатель темпа в партитуре "Мефисто-вальса")
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Глава 1
Крепкий сон Полы Кларксон был прерван в восемь утра, в субботу, звонком Дункана Эли. Бормоча что-то неразборчивое, она перекатилась на край широченной кровати, выключила встроенный в одеяло электрообогреватель и подняла трубку.
- Алло?
- Будьте любезны Майлза Кларксона, - прогудел низкий голос со слабым английским акцентом.
- У телефона его жена, - зевая произнесла она. - Знаю, - отрезал голос. Я могу поговорить с Майлзом Кларксоном? Это Дункан Эли.
- О! - Услышав имя собеседника. Пола окончательно проснулась. - Одну минутку.
Прикрыв трубку ладонью, она перекатилась на место и коснулась обнаженного плеча мужа.
- Майлз, это он!
- Мм?
- Проснись! Это мистер Эли.
В это утро Майлз Кларксон чувствовал себя неважно. Повернувшись на живот, он натянул одеяло на голову. Пола толкнула его свободной рукой.
- Майлз, перестань!
Он с трудом уселся, зевнул и почесал широкую грудь.
- Боже, который час?
- Восемь.
- Прекрасно, - он протянул руку и взял трубку. - Алло?
С свои тридцать три Майлз не выглядел ни днем старше, чем на той ужасно скучной и нетрезвой вечеринке на 74-й улице, где девять лет назад познакомился с Полой. Он только что демобилизовался после флотской службы, поступил в Джульярдский музыкальный колледж и, мечтая о блестящей концертной карьере, соперничал с талантливыми пианистами его возраста. Пола, недавняя выпускница Миддлбери, нашла юношу симпатичным и "занимательным". За три свидания она уверилась в том, что он самый фантастичный парень из всех, кого она знала. Спустя восемь с половиной лет совместной жизни она придерживалась того же мнения...
- В девять? - округлил глаза Майлз. - Ну конечно, мистер Эли. Нет, я уже кончаю завтракать. До встречи.
Протянув трубку Поле, он выскочил из постели и бросился в ванную.
- Боже, он хочет видеть меня в девять! Может, он спятил?
- Я сварю кофе.
Пола набросила халат и заторопилась из маленькой спальни в холл. Мимоходом, заглянула в детскую. Их семилетняя дочь Эбби крепко спала. Осторожно убрав со лба длинные светлые пряди и сожалея, что у них нет второй ванной. Пола торопливо поднялась по лестнице на второй этаж и, войдя в кухню, поставила на плиту воду.
Вот уже три недели Майлз пытался взять интервью у Дункана Эли, славящегося своей неприязнью к репортерам. Майлз ожидал этого телефонного звонка, рассчитывая понравиться Эли и в результате получить интервью, которое можно будет продать в пределах от двухсот до восьмисот долларов, в зависимости от издания. Поскольку объект предполагаемой статьи - Дункан Эли, котирующийся среди "бессмертных" пианистов наравне с Артуром Рубинштейном и Владимиром Горовицем, проблем с ее помещением не возникнет. Был шанс, что ее купит воскресный "Тайме", и это вполне оправдывало его прерванный сон.
Через пятнадцать минут выбритый и одетый Майлз взлетел вверх по лестнице.
- Как я выгляжу? - спросил он, принимая у Полы чашку черного кофе.
- Шикарно. Ты возьмешь магнитофон?
- Я собирался записать интервью на глиняных табличках. Шучу.
- Ха-ха. А твой фирменный мундштук?
Майлз и Пола слишком много курили и год назад начали пользоваться специальными мундштуками, задерживающими часть смол. К несчастью, она их постоянно теряла.
- Ты не поверишь, но он у меня в кармане.
- Поедешь на такси до Шестьдесят третьей улицы?
- Да. Черт с ними, с деньгами. Пока.
Поставив чашку, он поцеловал Полу и отправился вниз.
- Купи освежающие пилюли! - крикнула она ему вслед. - Твое дыхание ужасно.
- Я тоже тебя люблю!
- Кроме шуток!
Двумя этажами ниже хлопнула дверь. Пола сошла вниз, чтобы умыться. Туалетная комната была небольшой и соединяла их спальню со спальней Эбби. Когда они переехали сюда, ванная оказалась запущенной, но они починили потрескавшийся кафель, выкрасили стены в веселый желтый цвет, повесили новый шкафчик, купили другой занавес для старомодной разлапистой ванны и оживили интерьер плакатами кинокартин с участием Ширли Темпл. Пола возражала против них, но Майлз был старым фанатиком кино и часто напевал мотив "Корабельного Леденца" во время бритья. Пола уступила.
Вымыв лицо лавандовым мылом, она услышала, что в детской одевается Эбби, и задумалась над тем, как быть с ней сегодня. Обычно, когда Майлз занимался дома. Пола работала в собственном магазинчике пляжных товаров на Бликер-стрит вместе со своей владелицей Мэгги Арсдэйл. Сегодня же Майлза не будет, а поскольку предрождественская торговля - самая хлопотливая, и Пола не сможет остаться дома. Да, придется оставить Эбби у Мэгги, нанимавшей для своих трех малышей постоянную няню. Чак - муж Мэгги, был врачом и, проработав ранее несколько лет за гроши интерном, теперь имел неплохой доход. Иногда Поле хотелось, чтобы у Майлза тоже была надежная высокооплачиваемая профессия, хотя бы в медицинской области, вместо постоянного писательского риска и погони за удачей. Но, так или иначе, она смирилась с тем, чем он был: пианистом-неудачником, ставшим писателем, автором одного, неважно расходящегося романа, постоянно подрабатывающим статьями и написавшим шестнадцать полных глав "Великого Американского романа".
Однако, он оптимистичен, и в этом - его достоинство, решила она. Со временем мы сорвем куш побольше, чем Чак и Мэгги - тогда и повеселимся!
Утешившись этой мыслью, она надела серое платье-мини, серые, в тон, чулки и туфли с пряжками; коснулась ушей и шеи каплей любимых духов "Шалимар" и вошла в детскую, чтобы поцеловать Эбби.
***
Дункану Эли принадлежал особняк на Шестьдесят третьей улице, между Мэдисон-авеню и Парк-авеню. Вылезая из такси, Майлз с завистью глянул на ряд красивых домов с фасадами, затененными высаженными у тротуара деревьями. Одним из разочарований для Майлза, берущего интервью у знаменитости, было то, что чужой успех всегда напоминал ему о собственной незначительности. Раздумывая над тем, принесут ли ему когда-нибудь его романы известность, обеспечивающую интерес журналистов, он поднялся на четыре ступени ко входной двери и позвонил. Где-то в доме звучала Третья фортепианная соната Прокофьева. Несмотря на слабую слышимость, он узнал блестящую технику и бравурную мощь стиля Дункана Эли.
Дверь открыл бледный, словно покойник дворецкий, впустивший Майлза в длинный холл с черно-белым мраморным полом. В конце его находилась изящная лестница, стену которой украшали старинные гравюры с портретами великих композиторов - от жизнерадостного Вивальди до хмурого Брамса.
- Придется подождать, пока мистер Эли закончит игру, - заметил дворецкий, принимая у Майлза пальто.
Тот кивнул и расположился у высоких двойных дверей, ведущих в гостиную особняка. Через несколько минут соната кончилась и дворецкий проворно распахнул двери. Майлз последовал за ним в огромную, обставленную в строгом модерне комнату, контрастно отличающуюся от традиционного холла. Длинный диван и гладкие стулья были белыми, в точности, как стены и ковер на одной из стен. По замыслу, их белизна драматически противопоставлялась паре огромных черных роялей "Стейнвэй", помещенных торцами друг к другу, и трем гигантским, доминирующим на плоскостях других стен, картинам в стиле "оп-арт". В углу, возле роялей стояли четыре продолговатые скульптуры работы Джакометти, безжизненно "глядящие" на вошедших Майлза и дворецкого. Из-за левого "Стейнвэя" поднялся высокий стройный мужчина, взгляд которого показался Майлзу раздраженным и, возможно, неприязненным. Он решил, что интервью пройдет не столь гладко, как думалось.
Дворецкий представил его и оставил наедине с пианистом. Видя, что Эли все еще стоит у рояля, ничуть не пытаясь разрядить ситуацию, Майлз нервно включил магнитофон и шагнул к нему.
- Вы очень любезны, что согласились принять меня в столь раннее время, мистер Эли, - произнес он, жалея, что не придумал более подходящего вступления.
Приблизившись, он заметил, что когда-то красивое лицо Эли покрывали многочисленные морщинки, а подглазья украшали огромные мешки. Густые белые волосы были напомажены и гладко зачесаны назад, в несколько старомодном богемном стиле. Ростом он был под метр девяносто и, несмотря на восьмой десяток лет, не имел на костистом теле ни унции лишнего жиру. Вдобавок, годы не согнули его. Он стоял у рояля выпрямившись и следил за Майлзом, своей подавляющей самоуверенностью и вызывающей элегантностью напоминая портрет Паганини работы Энгра.
- Я не люблю давать интервью, мистер Кларксон и надеюсь, мы сделаем его кратким.
- Время интервью зависит только от вашего желания, сэр, - несколько обиженно согласился Майлз и протянул Руку, решив, что от беседы придется отказаться, если враждебность Эли не исчезнет. Из собственного опыта он знал, что когда объект отказывается "раскрыться", пытаться писать о нем - пустая трата времени.
Посмотрев на протянутую Майлзом руку, Эли нахмурился. Затем, к удивлению репортера, потянулся к ней и взял - но не для рукопожатия, а для ее осмотра. Молча разглядывая длинные пальцы Майлза, он указал на его левую руку.
- Вы позволите?
Майлз протянул ее, недоумевая, все ли у старика в порядке с психикой. Нетерпеливо схватив ее, Эли вновь осмотрел пальцы. Потом повернул ладонью вверх и прижал к ней собственную ладонь.
- Пожалуйста, вытяните пальцы, - попросил он. Майлз подчинился. - На обеих руках. - Эли осмотрел свои пальцы, наложенные на пальцы Майлза. Кисти казались идентичными, не считая возрастной разницы в коже.
- У вас великолепные руки пианиста, - произнес Эли, отступая. Когда-нибудь играли?
Перемена настроения старика показалась Майлзу необъяснимой. Тот стал, вдруг, любезным и уступчивым.
- Раньше играл. Вообще-то, я учился в Джульярде и хотел сделать на этом карьеру. К сожалению, критики не разделили моего энтузиазма.
- Критики! Что они понимают? Не стоило принимать это близко к сердцу. С вашими кистями.., можете взять двенадцатую?
- Да.
- Я так и думал. Прекрасные руки, прекрасные. Рахмаииновские. - Он кивнул в сторону инструмента. - Не сыграете ли что-нибудь?
- Сыграть? - смутился Майлз. - Я совершенно не в форме...
- Это неважно. Все равно сыграйте. Быть может, Шопена? Вы знакомы с его этюдами?
- Да, но прошло столько времени...
- Прекрасно! Пожалуйста, сядьте. Погодите, я отыщу ноты. Кстати, они вам нужны?
- Нужны.
- Начнем. - Эли выбрал из кипы лежащих на рояле нот сборник этюдов и встал позади.
- Я сыграю четвертый, в до-диез миноре, но предупреждаю, что буду ошибаться.
- Знаю, знаю. Не имеет значения, окажите мне любезность. Не часто попадаются руки, подобные вашим. Майлз справился с этюдом, оплошав во второй части и начал сначала.
- Я говорил, что сыграю плохо, - заметил он.
- Нет, нет, все в порядке. Отлично! Продолжайте... Майлз подчинился, полагая, что перемена настроения у старика, по меньшей мере, обеспечит ему хорошее интервью. Закончив этюд, сыгранный в довольно низком темпе и со множеством погрешностей, он поднял глаза. И увидел стоящую рядом с пианистом женщину лет тридцати на вид, с обворожительно красивым, обрамленным черными волосами, лицом.
- Великолепно, мистер Кларксон! Великолепно! - рассыпался в комплиментах старик. - Роксанна, познакомься с мистером Кларксоном... Моя дочь, госпожа де Ланкрэ. Посмотри на его руки, дорогая. Не правда ли, они исключительны?
Роксанна, улыбаясь, пожала Майлзу руку.
- Вы должны извинить отца. Для него руки - нечто вроде хобби.
- Никаких извинений! - фыркнул Дункан. - Подобные руки встречаешь не каждый день, и они стоят моего волнения. Впрочем, вы пришли сюда не для того, чтобы мы вас обхаживали, а скорее, чтобы обхаживать меня, не так ли? Умасливать и ублажать старину Эли, чтобы тот не оттяпал вам голову как поступает обычно с репортерами?
- В общем, да, - улыбнулся Майлз.
- Что ж, я пущу в ход свое очарование, и вы поймете, что все россказни о Дункане Эли не соответствуют истине: он может быть сладким как патока. Роксанна, попроси Беннета принести кофе. Я усядусь на диване, а мистер Кларксон с магнитофоном - на стул, и я начну болтать, словно заведенный. Ради ваших рук, учтите! Иначе, я был бы просто невыносим. Нам, пианистам, следует держаться поближе друг к другу. Как вас по имени?
- Майлз.
- Ax да, Майлз... Он собирался стать пианистом, дорогая, но позволил критикам запугать себя. Напрасно. Первая заповедь Эли в обращении с критиками гласит: "Если гладить их по спинке, в ответ получишь по зубам. Игнорируй их (это я делаю вот уже пятьдесят лет), и они станут ручными". Вы живете в Нью-Йорке, Майлз, или в этой зеленой потемкинской деревне, называемой Уэстчестером?
- Мы с женой живем в центре, - ответил Майлз, подготавливая магнитофон. У нас два верхних этажа в старом доме возле площади Шеридана.
- Гринвич-вилидж - хорошо. Прекрасное для жилья место, несмотря на хиппи и туристов. Что ж, а теперь нападайте со своими вопросами. Хотите знать, когда я впервые заиграл на фортепиано? С четырех лет. Первой мелодией, которую я пробарабанил, была "Правь, Британия", а первым любимым композитором - Моцарт. Теперь, спустя семьдесят лет, я все еще влюблен в него по-прежнему - в некотором роде, рекорд. Но Моцарт не надоедает: всегда свеж, остроумен и очарователен. Вам знакома его соната ре мажор для двух фортепиано?
- Я играл ее.
- Прекрасно. Потренируйте партию второго рояля. В следующую субботу у нас вечеринка. Приводите жену, а после ужина мы с вами исполним Моцарта. Или у вас другие планы?
- Пожалуй, нет, - сказал Майлз, снова удивляясь старику. - Мы были бы в восторге, хотя...
- В чем дело?
- Просто, я уже никуда не гожусь, мистер Эли.
- Молодой человек, позвольте судить об этом мне. Уверяю, вы молодцом. С такими руками следует играть, а не брать интервью у древних старцев наподобие меня. Итак, мы сыграем Моцарта и, возможно, я смогу вновь заинтересовать вас музыкой... А теперь - ваш первый вопрос?
***
Пола Кларксон и Мэгги ван Арсдэйл закрыли свой магазинчик на Бликер-стрит в шесть вечера и отправились к Мэгги, квартира которой находилась на восьмом этаже кооперативного дома и окнами выходила на площадь Вашингтона. Пола забрала Эбби, увлеченно следившую вместе с малышами Мэгги за приключениями "Мальчика Джунглей" на телеэкране, и они пошли домой. Когда Пола с дочерью оказались у красного кирпичного дома, два верхних этажа которого ей с Майлзом посчастливилось снять пять лет назад, было уже без четверти семь. Доброжелательные гомосексуалисты, владельцы антикварной лавки на первом этаже, как раз запирали двери. Отыскивая ключ. Пола дружелюбно махнула им рукой - как ни удивительно, но звали их Рэндом и Хаус <Сочетание фамилий совпадает с названием известного американского издательства.>, - затем открыла собственный вход и поднялась вслед за Эбби вверх по узкой лестнице старинного дома. Квартира размещалась как бы вверх ногами: две спальни, ванная и крошечный кабинет - внизу, а кухня и гостиная - наверху. Но это ничуть не мешало, и друзья лишь завидовали их жилью в отдельном райском местечке с контролируемой рентой посреди огромного мегаполиса.
Пола приказала Эбби принять ванну пока она займется ужином и, поцеловав дочь, отправилась на второй этаж квартиры. Майлз уже сидел в маленькой кухне с бокалом. шабли в руке.
- Ну, как твой маэстро? - осведомилась она, целуя мужа.
- Очень мил. Правда, немного помешан на руках, - отвечал Майлз. Наблюдая, как Пола ставила в духовку цыпленка, он рассказал ей о странном утреннем интервью с Дунканом.
- Мне здорово повезло. Знаешь, он был чертовски зол, когда я появился. Но после этой странной истории с руками его словно подменили. Я получил отличнейшее интервью.
- Что ты имеешь в виду, говоря о его хобби? Он в самом деле коллекционирует руки?
- Понятия не имею, - пожал плечами Майлз.
- И он хочет сыграть с тобой на двух роялях на следующей неделе?
- Ну да. Только не спрашивай почему: как будто он не может заполучит для игры лучших профессионалов. Впрочем, это похоже на лесть. Ты не хочешь шерри?
- Нет, благодарю. И пожалуйста, дорогой, не пей так быстро.
Майлз, с насмешливо-пьяной физиономией наполнил бокал.
- Но мне нравится пить. До того момента, пока не услышу легкий "щелчок" в голове...
- Ну ладно. А какова его дочь?
- Госпожа де Ланкрэ? Я бы сказал, что она самая прекрасная женщина на свете, не считая моей собеседницы. Пола уселась за маленький столик.
- Надеюсь, мне еще не пора волноваться? Он засмеялся и потянулся через стол.
- Ни в коем случае. Роксанна прекрасна, но ее присутствие навевает холод. Она следит за отцом словно ястреб: ездит за ним в гастрольные поездки и занимается менеджментом. Судя по тому, о чем она мне сообщила, у нее почти отсутствует личная жизнь.
- А как же мистер де Ланкрэ?
- О, она давно с ним развелась. Лет десять или больше того. Пожалуй, она счастлива с отцом, но они - странная пара. Я все еще не понимаю, для чего ему понадобилось играть Моцарта со мной? С пианистом, дебют которого отличился самыми слабыми отзывами со времен Флоренса Дженкинса...
Хотя Майлз и вспоминал сейчас о дебюте в Таун-холле со спокойной небрежностью. Пола знала, что воспоминания все еще ранили его. У Майлза были все данные для успешной музыкальной карьеры? великолепные руки, одаренность и тонкий слух. Но ему не хватало напористости, готовности заниматься по восемь-десять часов в день. В нем все еще таился мечтатель, полезный в литературной работе, но неприемлемый в музыке. Все это проявилось в непростительно неряшливом дебюте. Она помнила его отчаяние, вызванное неудачей. И помнила, как целых семь месяцев вытаскивала мужа из пьяной апатии, настраивала на новую карьеру, полную новых надежд. Пола всегда испытывала радость от того, что помогла ему, наконец, в литературной работе.
Теперь эти шесть лет упорного труда начали приносить доход, и Майлз находился в преддверии писательского успеха. Но Пола знала, что первой его любовью было фортепиано и, несмотря на желанный успех в литературе, он всегда останется лишь хорошим дублером того, кем мог бы стать.
Поужинав, Майлз уселся за старинное пианино в гостиной и кое-как "прошел" Моцарта. Техника была слабой, пианино расстроено до предела и исполнение казалось, в лучшем случае, любительским.
Ей пришлось согласиться с тем, что Дункан Эли действительно подобрал себе партнера по какому-то странному принципу.
***
- Слава Богу, что я не прибавил в весе со школьных лет, - заметил Майлз в следующую субботу, рассматривая себя в зеркале шкафа. Смокинг был старомоден, но сидел хорошо.
- Он тебе идет, - заверила Пола. - Когда ты надевал его в последний раз?
- На вручение адвокатской степени брату Арта Кохена, четыре года назад. А что наденешь ты?
- Никак не могу выбрать между "Мэйнбокер", "Норрель" и "Галанос"...
- Ясно. С приветом Жаклин Кеннеди от Гринвич-вилидж.
- Поэтому я надену платье от Орбаха.
Она извлекла белое красивое платье с отделанным бисером корсажем, за которое выложила в прошлом году сто двадцать долларов. Хотя Пола и могла запросто покупать себе одежду по оптовым ценам, благодаря своим связям на Седьмой авеню, она по-прежнему любила посещать магазины и периодически приобретала понравившиеся вещи за полную стоимость.
- Постарайся выглядеть получше, - посоветовал Майлз, поправляя черный галстук. - Там будет довольно экстравагантное общество и мы не должны казаться слишком бедными родственниками.
Пола промолчала, хотя замечание мужа задело ее. На прошлой неделе Майлз провел две репетиции с Дунканом Эли и каждый раз, возвратившись, уделял пианисту и его дочери слишком много внимания. Он забыл свои мысли о странности этой пары; все было в полном порядке. Роксанна казалась роскошной, мастерство Дункана - фантастическим, их дом - сказочным, а сами они "знали всех, кого стоило знать" и поражали добротой, великодушием и остроумием... Это действовало Поле на нервы, и каждый раз после его похвал, они нравились ей все меньше.
- Тебя не волнует предстоящее выступление? - холодно спросила она.
- Ужасно волнует. Но, по меньшей мере, мне не придется играть по памяти. И еще, Дункан обещал играть громче, если я что-то напутаю.
- Ты уже зовешь его по имени?
- Ну да, - улыбнулся Майлз. - Я всегда на короткой ноге с сильными мира сего. Если позвонят из Белого дома, скажешь, что я в туалете...
Он отправился в ванную и закрыл за собой дверь, как делал всегда, даже если ему нужно было всего лишь почистить зубы, Пола накрасилась, причесалась и слегка надушилась своими любимыми "Шалимар". Ему вовсе не следовало предупреждать ее о том, что необходимо получше выглядеть. Она сразу решила предстать перед господином Эли и его дочерью в наилучшем виде. И не собиралась дать "роскошной Роксанне" повод принять ее, Полу, за провинциалку.
***
Когда они вылезли из такси перед особняком Дункана, падал густой снег и Пола оперлась на руку мужа, пока они поднимались по ступеням, ведущим к двери. Майлз позвонил и жестом обратил внимание жены на фасад дома.
- Ну как?
- Очень красивый дом. Эли - его владелец?
- Да.
- Наверное, он стоит целое состояние.
- Он и сам стоит состояния. Кроме четверти миллиона в год, причитающихся ему на проценты от проданных пластинок и за сольные концерты, он сколотил почти четыре миллиона в безналоговых муниципальных акциях. Конечно, кое-что из этого он унаследовал от жены, но все же ясно, что игра на фортепиано может приносить деньги.
- Когда умерла его жена?
- Почти двадцать лет назад. Скоро ты увидишь Беннета, дворецкого, своей чопорностью затмевающего любого английского лорда.
Дверь открыл Беннет. " Как прекрасно, что кое-кто все еще имеет дворецких!" - подумала Пола, не теряющая интереса к "хорошей жизни", доступной в случае удачной карьеры Майлза. Отдав Беннету пальто и сменив обувь, они вошли в гостиную, где находилась дюжина элегантных мужчин и женщин, размещавшихся парами и тройками напоминающих изящные статуэтки работы Джакометти.
Пола просто упивалась этой сценой. Вскоре к ним с улыбкой подошла Роксанна и протянула руку.
- Полагаю, вы - Пола, - заметила она низким теплым голосом. - Роксанна де Ланкрэ. Я в восторге от вашего появления.
- На Роксанне было черное атласное платье в стиле 30-х годов, выгодно подчеркивающее преимущества фигуры. Кожа обнаженных плеч, рук и груди казалась на фоне черного атласа белой словно алебастр; с ее руки свисал кроваво-красный рубиновый браслет. От нее веяло зрелостью, опережающей возраст, легко дающимся очарованием и сдержанной чувственностью. Несмотря на играющую на губах тонкую улыбку, ее фиалковые глаза оставались холодными, и Пола согласилась про себя с замечанием мужа о том, что Роксанна "замораживает" собеседника.
Хозяйка провела их по гостиной, знакомя с гостями. Среди них были: британский посол в ООН с женой, президент одного из крупнейших в стране банков, один из вице-президентов фирмы "Ар-си-эй Виктор", записям на которой отдавал предпочтение Дункан, моднейший музыкальный режиссер с Бродвея, Филип Розен - дружелюбный, лысый и предпочитающий трубку менеджер Дункана, госпожа Агата Ренфру - английская пианистка, принцесса Ина Андраши - шотландская красавица, заполучившая от первых двух мужей дома в Акапулько, Сардинии и Париже, и, наконец, сам Дункан Эли.
Пола удивилась приветливому энтузиазму, с которым ее приветствовал Дункан. Он сжал ей руку и сказал:
- Вот женщина, которую я разбудил телефонным звонком в прошлую субботу.
- Как вы догадались? - улыбнулась Пола. - Вроде бы, я чирикала, словно бодрый воробышек.
- Я не открою вам тайну моей догадки, но поверьте на слово: просто догадался. Вы - симпатичны, Майлз был прав. Роксанна, позаботься о нем, а я хочу побеседовать с его хорошенькой женой. Хотите что-нибудь выпить?
- Пожалуй, шерри. Если есть - Манцаниллу.
- Боюсь, мы не такие любители шерри. Все, что у нас есть - Олоросо.
Пола не любила сладкий шерри, особенно перед ужином, но приняла напиток. Пока Роксанна и Майлз разговаривали с принцессой Андраши и Филипом Розеном, Дункан подвел Полу к белому креслу. Присев рядом, он наклонился поближе. В нем чувствовалась способность полностью концентрироваться на собеседнике - или же притворяться, что он это делает. Пола заметила, что глаза у него были фиалковыми, как у дочери и, как у дочери и, как ни странно, тоже холодными.
- Не могу передать, насколько рад был познакомиться с вашим мужем. Я редко даю интервью, но в тот раз сделал это с удовольствием. Он мне ужасно понравился: прекрасный юноша и огромный музыкальный талант. Нас, старых "боевых лошадок", больше всего волнуют поиски талантов среди молодежи.
Пола недоумевала, с какой стати талант Майлза показался ему выдающимся, когда целый ряд критиков нашел его крайне заурядным.
- Спасибо за добрые слова, мистер Эли. Но я предпочитаю отдать первенство литературному дарованию Майлза.
- Возможно. Я не читал ни единой его работы, но уверен - они великолепны. Впрочем, извините за музыкальное отвлечение. Расскажите-ка о себе: все-все. Я ужасно любопытен и люблю узнавать о людях все, что можно. Вы - не уроженка Нью-Йорка, чувствую по акценту. Массачусетс?
- Почти. Коннектикут.
- Хартфорд?
- Точно, профессор Хиггинс.
Дункан Эли был не просто любопытен, он походил на Великого инквизитора. Во время ужина - оказавшегося восхитительным - он вытягивал из Полы информацию с юмором и тактом, исключавшими какое-либо недовольство собеседницы. Хотя Пола ощущала неловкость, она рассказывала и рассказывала о своих, ныне покойных родителях, о детстве, учебе, встрече с Майлзом и их женитьбе. Затем наступила очередь Эбби, магазина, друзей, наклонностей, политики и еще - об их намерении завести второго ребенка... К тому времени, как они поднялись и вновь перешли в гостиную, где подавали брэнди и кофе Пола выложила все, и, не удержавшись, заметила:
ВАЛЬС МЕФИСТО
"Sempre piano, leggiero e fantastico" ("Исполнять тихо, легко и фантастично", - указатель темпа в партитуре "Мефисто-вальса")
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Глава 1
Крепкий сон Полы Кларксон был прерван в восемь утра, в субботу, звонком Дункана Эли. Бормоча что-то неразборчивое, она перекатилась на край широченной кровати, выключила встроенный в одеяло электрообогреватель и подняла трубку.
- Алло?
- Будьте любезны Майлза Кларксона, - прогудел низкий голос со слабым английским акцентом.
- У телефона его жена, - зевая произнесла она. - Знаю, - отрезал голос. Я могу поговорить с Майлзом Кларксоном? Это Дункан Эли.
- О! - Услышав имя собеседника. Пола окончательно проснулась. - Одну минутку.
Прикрыв трубку ладонью, она перекатилась на место и коснулась обнаженного плеча мужа.
- Майлз, это он!
- Мм?
- Проснись! Это мистер Эли.
В это утро Майлз Кларксон чувствовал себя неважно. Повернувшись на живот, он натянул одеяло на голову. Пола толкнула его свободной рукой.
- Майлз, перестань!
Он с трудом уселся, зевнул и почесал широкую грудь.
- Боже, который час?
- Восемь.
- Прекрасно, - он протянул руку и взял трубку. - Алло?
С свои тридцать три Майлз не выглядел ни днем старше, чем на той ужасно скучной и нетрезвой вечеринке на 74-й улице, где девять лет назад познакомился с Полой. Он только что демобилизовался после флотской службы, поступил в Джульярдский музыкальный колледж и, мечтая о блестящей концертной карьере, соперничал с талантливыми пианистами его возраста. Пола, недавняя выпускница Миддлбери, нашла юношу симпатичным и "занимательным". За три свидания она уверилась в том, что он самый фантастичный парень из всех, кого она знала. Спустя восемь с половиной лет совместной жизни она придерживалась того же мнения...
- В девять? - округлил глаза Майлз. - Ну конечно, мистер Эли. Нет, я уже кончаю завтракать. До встречи.
Протянув трубку Поле, он выскочил из постели и бросился в ванную.
- Боже, он хочет видеть меня в девять! Может, он спятил?
- Я сварю кофе.
Пола набросила халат и заторопилась из маленькой спальни в холл. Мимоходом, заглянула в детскую. Их семилетняя дочь Эбби крепко спала. Осторожно убрав со лба длинные светлые пряди и сожалея, что у них нет второй ванной. Пола торопливо поднялась по лестнице на второй этаж и, войдя в кухню, поставила на плиту воду.
Вот уже три недели Майлз пытался взять интервью у Дункана Эли, славящегося своей неприязнью к репортерам. Майлз ожидал этого телефонного звонка, рассчитывая понравиться Эли и в результате получить интервью, которое можно будет продать в пределах от двухсот до восьмисот долларов, в зависимости от издания. Поскольку объект предполагаемой статьи - Дункан Эли, котирующийся среди "бессмертных" пианистов наравне с Артуром Рубинштейном и Владимиром Горовицем, проблем с ее помещением не возникнет. Был шанс, что ее купит воскресный "Тайме", и это вполне оправдывало его прерванный сон.
Через пятнадцать минут выбритый и одетый Майлз взлетел вверх по лестнице.
- Как я выгляжу? - спросил он, принимая у Полы чашку черного кофе.
- Шикарно. Ты возьмешь магнитофон?
- Я собирался записать интервью на глиняных табличках. Шучу.
- Ха-ха. А твой фирменный мундштук?
Майлз и Пола слишком много курили и год назад начали пользоваться специальными мундштуками, задерживающими часть смол. К несчастью, она их постоянно теряла.
- Ты не поверишь, но он у меня в кармане.
- Поедешь на такси до Шестьдесят третьей улицы?
- Да. Черт с ними, с деньгами. Пока.
Поставив чашку, он поцеловал Полу и отправился вниз.
- Купи освежающие пилюли! - крикнула она ему вслед. - Твое дыхание ужасно.
- Я тоже тебя люблю!
- Кроме шуток!
Двумя этажами ниже хлопнула дверь. Пола сошла вниз, чтобы умыться. Туалетная комната была небольшой и соединяла их спальню со спальней Эбби. Когда они переехали сюда, ванная оказалась запущенной, но они починили потрескавшийся кафель, выкрасили стены в веселый желтый цвет, повесили новый шкафчик, купили другой занавес для старомодной разлапистой ванны и оживили интерьер плакатами кинокартин с участием Ширли Темпл. Пола возражала против них, но Майлз был старым фанатиком кино и часто напевал мотив "Корабельного Леденца" во время бритья. Пола уступила.
Вымыв лицо лавандовым мылом, она услышала, что в детской одевается Эбби, и задумалась над тем, как быть с ней сегодня. Обычно, когда Майлз занимался дома. Пола работала в собственном магазинчике пляжных товаров на Бликер-стрит вместе со своей владелицей Мэгги Арсдэйл. Сегодня же Майлза не будет, а поскольку предрождественская торговля - самая хлопотливая, и Пола не сможет остаться дома. Да, придется оставить Эбби у Мэгги, нанимавшей для своих трех малышей постоянную няню. Чак - муж Мэгги, был врачом и, проработав ранее несколько лет за гроши интерном, теперь имел неплохой доход. Иногда Поле хотелось, чтобы у Майлза тоже была надежная высокооплачиваемая профессия, хотя бы в медицинской области, вместо постоянного писательского риска и погони за удачей. Но, так или иначе, она смирилась с тем, чем он был: пианистом-неудачником, ставшим писателем, автором одного, неважно расходящегося романа, постоянно подрабатывающим статьями и написавшим шестнадцать полных глав "Великого Американского романа".
Однако, он оптимистичен, и в этом - его достоинство, решила она. Со временем мы сорвем куш побольше, чем Чак и Мэгги - тогда и повеселимся!
Утешившись этой мыслью, она надела серое платье-мини, серые, в тон, чулки и туфли с пряжками; коснулась ушей и шеи каплей любимых духов "Шалимар" и вошла в детскую, чтобы поцеловать Эбби.
***
Дункану Эли принадлежал особняк на Шестьдесят третьей улице, между Мэдисон-авеню и Парк-авеню. Вылезая из такси, Майлз с завистью глянул на ряд красивых домов с фасадами, затененными высаженными у тротуара деревьями. Одним из разочарований для Майлза, берущего интервью у знаменитости, было то, что чужой успех всегда напоминал ему о собственной незначительности. Раздумывая над тем, принесут ли ему когда-нибудь его романы известность, обеспечивающую интерес журналистов, он поднялся на четыре ступени ко входной двери и позвонил. Где-то в доме звучала Третья фортепианная соната Прокофьева. Несмотря на слабую слышимость, он узнал блестящую технику и бравурную мощь стиля Дункана Эли.
Дверь открыл бледный, словно покойник дворецкий, впустивший Майлза в длинный холл с черно-белым мраморным полом. В конце его находилась изящная лестница, стену которой украшали старинные гравюры с портретами великих композиторов - от жизнерадостного Вивальди до хмурого Брамса.
- Придется подождать, пока мистер Эли закончит игру, - заметил дворецкий, принимая у Майлза пальто.
Тот кивнул и расположился у высоких двойных дверей, ведущих в гостиную особняка. Через несколько минут соната кончилась и дворецкий проворно распахнул двери. Майлз последовал за ним в огромную, обставленную в строгом модерне комнату, контрастно отличающуюся от традиционного холла. Длинный диван и гладкие стулья были белыми, в точности, как стены и ковер на одной из стен. По замыслу, их белизна драматически противопоставлялась паре огромных черных роялей "Стейнвэй", помещенных торцами друг к другу, и трем гигантским, доминирующим на плоскостях других стен, картинам в стиле "оп-арт". В углу, возле роялей стояли четыре продолговатые скульптуры работы Джакометти, безжизненно "глядящие" на вошедших Майлза и дворецкого. Из-за левого "Стейнвэя" поднялся высокий стройный мужчина, взгляд которого показался Майлзу раздраженным и, возможно, неприязненным. Он решил, что интервью пройдет не столь гладко, как думалось.
Дворецкий представил его и оставил наедине с пианистом. Видя, что Эли все еще стоит у рояля, ничуть не пытаясь разрядить ситуацию, Майлз нервно включил магнитофон и шагнул к нему.
- Вы очень любезны, что согласились принять меня в столь раннее время, мистер Эли, - произнес он, жалея, что не придумал более подходящего вступления.
Приблизившись, он заметил, что когда-то красивое лицо Эли покрывали многочисленные морщинки, а подглазья украшали огромные мешки. Густые белые волосы были напомажены и гладко зачесаны назад, в несколько старомодном богемном стиле. Ростом он был под метр девяносто и, несмотря на восьмой десяток лет, не имел на костистом теле ни унции лишнего жиру. Вдобавок, годы не согнули его. Он стоял у рояля выпрямившись и следил за Майлзом, своей подавляющей самоуверенностью и вызывающей элегантностью напоминая портрет Паганини работы Энгра.
- Я не люблю давать интервью, мистер Кларксон и надеюсь, мы сделаем его кратким.
- Время интервью зависит только от вашего желания, сэр, - несколько обиженно согласился Майлз и протянул Руку, решив, что от беседы придется отказаться, если враждебность Эли не исчезнет. Из собственного опыта он знал, что когда объект отказывается "раскрыться", пытаться писать о нем - пустая трата времени.
Посмотрев на протянутую Майлзом руку, Эли нахмурился. Затем, к удивлению репортера, потянулся к ней и взял - но не для рукопожатия, а для ее осмотра. Молча разглядывая длинные пальцы Майлза, он указал на его левую руку.
- Вы позволите?
Майлз протянул ее, недоумевая, все ли у старика в порядке с психикой. Нетерпеливо схватив ее, Эли вновь осмотрел пальцы. Потом повернул ладонью вверх и прижал к ней собственную ладонь.
- Пожалуйста, вытяните пальцы, - попросил он. Майлз подчинился. - На обеих руках. - Эли осмотрел свои пальцы, наложенные на пальцы Майлза. Кисти казались идентичными, не считая возрастной разницы в коже.
- У вас великолепные руки пианиста, - произнес Эли, отступая. Когда-нибудь играли?
Перемена настроения старика показалась Майлзу необъяснимой. Тот стал, вдруг, любезным и уступчивым.
- Раньше играл. Вообще-то, я учился в Джульярде и хотел сделать на этом карьеру. К сожалению, критики не разделили моего энтузиазма.
- Критики! Что они понимают? Не стоило принимать это близко к сердцу. С вашими кистями.., можете взять двенадцатую?
- Да.
- Я так и думал. Прекрасные руки, прекрасные. Рахмаииновские. - Он кивнул в сторону инструмента. - Не сыграете ли что-нибудь?
- Сыграть? - смутился Майлз. - Я совершенно не в форме...
- Это неважно. Все равно сыграйте. Быть может, Шопена? Вы знакомы с его этюдами?
- Да, но прошло столько времени...
- Прекрасно! Пожалуйста, сядьте. Погодите, я отыщу ноты. Кстати, они вам нужны?
- Нужны.
- Начнем. - Эли выбрал из кипы лежащих на рояле нот сборник этюдов и встал позади.
- Я сыграю четвертый, в до-диез миноре, но предупреждаю, что буду ошибаться.
- Знаю, знаю. Не имеет значения, окажите мне любезность. Не часто попадаются руки, подобные вашим. Майлз справился с этюдом, оплошав во второй части и начал сначала.
- Я говорил, что сыграю плохо, - заметил он.
- Нет, нет, все в порядке. Отлично! Продолжайте... Майлз подчинился, полагая, что перемена настроения у старика, по меньшей мере, обеспечит ему хорошее интервью. Закончив этюд, сыгранный в довольно низком темпе и со множеством погрешностей, он поднял глаза. И увидел стоящую рядом с пианистом женщину лет тридцати на вид, с обворожительно красивым, обрамленным черными волосами, лицом.
- Великолепно, мистер Кларксон! Великолепно! - рассыпался в комплиментах старик. - Роксанна, познакомься с мистером Кларксоном... Моя дочь, госпожа де Ланкрэ. Посмотри на его руки, дорогая. Не правда ли, они исключительны?
Роксанна, улыбаясь, пожала Майлзу руку.
- Вы должны извинить отца. Для него руки - нечто вроде хобби.
- Никаких извинений! - фыркнул Дункан. - Подобные руки встречаешь не каждый день, и они стоят моего волнения. Впрочем, вы пришли сюда не для того, чтобы мы вас обхаживали, а скорее, чтобы обхаживать меня, не так ли? Умасливать и ублажать старину Эли, чтобы тот не оттяпал вам голову как поступает обычно с репортерами?
- В общем, да, - улыбнулся Майлз.
- Что ж, я пущу в ход свое очарование, и вы поймете, что все россказни о Дункане Эли не соответствуют истине: он может быть сладким как патока. Роксанна, попроси Беннета принести кофе. Я усядусь на диване, а мистер Кларксон с магнитофоном - на стул, и я начну болтать, словно заведенный. Ради ваших рук, учтите! Иначе, я был бы просто невыносим. Нам, пианистам, следует держаться поближе друг к другу. Как вас по имени?
- Майлз.
- Ax да, Майлз... Он собирался стать пианистом, дорогая, но позволил критикам запугать себя. Напрасно. Первая заповедь Эли в обращении с критиками гласит: "Если гладить их по спинке, в ответ получишь по зубам. Игнорируй их (это я делаю вот уже пятьдесят лет), и они станут ручными". Вы живете в Нью-Йорке, Майлз, или в этой зеленой потемкинской деревне, называемой Уэстчестером?
- Мы с женой живем в центре, - ответил Майлз, подготавливая магнитофон. У нас два верхних этажа в старом доме возле площади Шеридана.
- Гринвич-вилидж - хорошо. Прекрасное для жилья место, несмотря на хиппи и туристов. Что ж, а теперь нападайте со своими вопросами. Хотите знать, когда я впервые заиграл на фортепиано? С четырех лет. Первой мелодией, которую я пробарабанил, была "Правь, Британия", а первым любимым композитором - Моцарт. Теперь, спустя семьдесят лет, я все еще влюблен в него по-прежнему - в некотором роде, рекорд. Но Моцарт не надоедает: всегда свеж, остроумен и очарователен. Вам знакома его соната ре мажор для двух фортепиано?
- Я играл ее.
- Прекрасно. Потренируйте партию второго рояля. В следующую субботу у нас вечеринка. Приводите жену, а после ужина мы с вами исполним Моцарта. Или у вас другие планы?
- Пожалуй, нет, - сказал Майлз, снова удивляясь старику. - Мы были бы в восторге, хотя...
- В чем дело?
- Просто, я уже никуда не гожусь, мистер Эли.
- Молодой человек, позвольте судить об этом мне. Уверяю, вы молодцом. С такими руками следует играть, а не брать интервью у древних старцев наподобие меня. Итак, мы сыграем Моцарта и, возможно, я смогу вновь заинтересовать вас музыкой... А теперь - ваш первый вопрос?
***
Пола Кларксон и Мэгги ван Арсдэйл закрыли свой магазинчик на Бликер-стрит в шесть вечера и отправились к Мэгги, квартира которой находилась на восьмом этаже кооперативного дома и окнами выходила на площадь Вашингтона. Пола забрала Эбби, увлеченно следившую вместе с малышами Мэгги за приключениями "Мальчика Джунглей" на телеэкране, и они пошли домой. Когда Пола с дочерью оказались у красного кирпичного дома, два верхних этажа которого ей с Майлзом посчастливилось снять пять лет назад, было уже без четверти семь. Доброжелательные гомосексуалисты, владельцы антикварной лавки на первом этаже, как раз запирали двери. Отыскивая ключ. Пола дружелюбно махнула им рукой - как ни удивительно, но звали их Рэндом и Хаус <Сочетание фамилий совпадает с названием известного американского издательства.>, - затем открыла собственный вход и поднялась вслед за Эбби вверх по узкой лестнице старинного дома. Квартира размещалась как бы вверх ногами: две спальни, ванная и крошечный кабинет - внизу, а кухня и гостиная - наверху. Но это ничуть не мешало, и друзья лишь завидовали их жилью в отдельном райском местечке с контролируемой рентой посреди огромного мегаполиса.
Пола приказала Эбби принять ванну пока она займется ужином и, поцеловав дочь, отправилась на второй этаж квартиры. Майлз уже сидел в маленькой кухне с бокалом. шабли в руке.
- Ну, как твой маэстро? - осведомилась она, целуя мужа.
- Очень мил. Правда, немного помешан на руках, - отвечал Майлз. Наблюдая, как Пола ставила в духовку цыпленка, он рассказал ей о странном утреннем интервью с Дунканом.
- Мне здорово повезло. Знаешь, он был чертовски зол, когда я появился. Но после этой странной истории с руками его словно подменили. Я получил отличнейшее интервью.
- Что ты имеешь в виду, говоря о его хобби? Он в самом деле коллекционирует руки?
- Понятия не имею, - пожал плечами Майлз.
- И он хочет сыграть с тобой на двух роялях на следующей неделе?
- Ну да. Только не спрашивай почему: как будто он не может заполучит для игры лучших профессионалов. Впрочем, это похоже на лесть. Ты не хочешь шерри?
- Нет, благодарю. И пожалуйста, дорогой, не пей так быстро.
Майлз, с насмешливо-пьяной физиономией наполнил бокал.
- Но мне нравится пить. До того момента, пока не услышу легкий "щелчок" в голове...
- Ну ладно. А какова его дочь?
- Госпожа де Ланкрэ? Я бы сказал, что она самая прекрасная женщина на свете, не считая моей собеседницы. Пола уселась за маленький столик.
- Надеюсь, мне еще не пора волноваться? Он засмеялся и потянулся через стол.
- Ни в коем случае. Роксанна прекрасна, но ее присутствие навевает холод. Она следит за отцом словно ястреб: ездит за ним в гастрольные поездки и занимается менеджментом. Судя по тому, о чем она мне сообщила, у нее почти отсутствует личная жизнь.
- А как же мистер де Ланкрэ?
- О, она давно с ним развелась. Лет десять или больше того. Пожалуй, она счастлива с отцом, но они - странная пара. Я все еще не понимаю, для чего ему понадобилось играть Моцарта со мной? С пианистом, дебют которого отличился самыми слабыми отзывами со времен Флоренса Дженкинса...
Хотя Майлз и вспоминал сейчас о дебюте в Таун-холле со спокойной небрежностью. Пола знала, что воспоминания все еще ранили его. У Майлза были все данные для успешной музыкальной карьеры? великолепные руки, одаренность и тонкий слух. Но ему не хватало напористости, готовности заниматься по восемь-десять часов в день. В нем все еще таился мечтатель, полезный в литературной работе, но неприемлемый в музыке. Все это проявилось в непростительно неряшливом дебюте. Она помнила его отчаяние, вызванное неудачей. И помнила, как целых семь месяцев вытаскивала мужа из пьяной апатии, настраивала на новую карьеру, полную новых надежд. Пола всегда испытывала радость от того, что помогла ему, наконец, в литературной работе.
Теперь эти шесть лет упорного труда начали приносить доход, и Майлз находился в преддверии писательского успеха. Но Пола знала, что первой его любовью было фортепиано и, несмотря на желанный успех в литературе, он всегда останется лишь хорошим дублером того, кем мог бы стать.
Поужинав, Майлз уселся за старинное пианино в гостиной и кое-как "прошел" Моцарта. Техника была слабой, пианино расстроено до предела и исполнение казалось, в лучшем случае, любительским.
Ей пришлось согласиться с тем, что Дункан Эли действительно подобрал себе партнера по какому-то странному принципу.
***
- Слава Богу, что я не прибавил в весе со школьных лет, - заметил Майлз в следующую субботу, рассматривая себя в зеркале шкафа. Смокинг был старомоден, но сидел хорошо.
- Он тебе идет, - заверила Пола. - Когда ты надевал его в последний раз?
- На вручение адвокатской степени брату Арта Кохена, четыре года назад. А что наденешь ты?
- Никак не могу выбрать между "Мэйнбокер", "Норрель" и "Галанос"...
- Ясно. С приветом Жаклин Кеннеди от Гринвич-вилидж.
- Поэтому я надену платье от Орбаха.
Она извлекла белое красивое платье с отделанным бисером корсажем, за которое выложила в прошлом году сто двадцать долларов. Хотя Пола и могла запросто покупать себе одежду по оптовым ценам, благодаря своим связям на Седьмой авеню, она по-прежнему любила посещать магазины и периодически приобретала понравившиеся вещи за полную стоимость.
- Постарайся выглядеть получше, - посоветовал Майлз, поправляя черный галстук. - Там будет довольно экстравагантное общество и мы не должны казаться слишком бедными родственниками.
Пола промолчала, хотя замечание мужа задело ее. На прошлой неделе Майлз провел две репетиции с Дунканом Эли и каждый раз, возвратившись, уделял пианисту и его дочери слишком много внимания. Он забыл свои мысли о странности этой пары; все было в полном порядке. Роксанна казалась роскошной, мастерство Дункана - фантастическим, их дом - сказочным, а сами они "знали всех, кого стоило знать" и поражали добротой, великодушием и остроумием... Это действовало Поле на нервы, и каждый раз после его похвал, они нравились ей все меньше.
- Тебя не волнует предстоящее выступление? - холодно спросила она.
- Ужасно волнует. Но, по меньшей мере, мне не придется играть по памяти. И еще, Дункан обещал играть громче, если я что-то напутаю.
- Ты уже зовешь его по имени?
- Ну да, - улыбнулся Майлз. - Я всегда на короткой ноге с сильными мира сего. Если позвонят из Белого дома, скажешь, что я в туалете...
Он отправился в ванную и закрыл за собой дверь, как делал всегда, даже если ему нужно было всего лишь почистить зубы, Пола накрасилась, причесалась и слегка надушилась своими любимыми "Шалимар". Ему вовсе не следовало предупреждать ее о том, что необходимо получше выглядеть. Она сразу решила предстать перед господином Эли и его дочерью в наилучшем виде. И не собиралась дать "роскошной Роксанне" повод принять ее, Полу, за провинциалку.
***
Когда они вылезли из такси перед особняком Дункана, падал густой снег и Пола оперлась на руку мужа, пока они поднимались по ступеням, ведущим к двери. Майлз позвонил и жестом обратил внимание жены на фасад дома.
- Ну как?
- Очень красивый дом. Эли - его владелец?
- Да.
- Наверное, он стоит целое состояние.
- Он и сам стоит состояния. Кроме четверти миллиона в год, причитающихся ему на проценты от проданных пластинок и за сольные концерты, он сколотил почти четыре миллиона в безналоговых муниципальных акциях. Конечно, кое-что из этого он унаследовал от жены, но все же ясно, что игра на фортепиано может приносить деньги.
- Когда умерла его жена?
- Почти двадцать лет назад. Скоро ты увидишь Беннета, дворецкого, своей чопорностью затмевающего любого английского лорда.
Дверь открыл Беннет. " Как прекрасно, что кое-кто все еще имеет дворецких!" - подумала Пола, не теряющая интереса к "хорошей жизни", доступной в случае удачной карьеры Майлза. Отдав Беннету пальто и сменив обувь, они вошли в гостиную, где находилась дюжина элегантных мужчин и женщин, размещавшихся парами и тройками напоминающих изящные статуэтки работы Джакометти.
Пола просто упивалась этой сценой. Вскоре к ним с улыбкой подошла Роксанна и протянула руку.
- Полагаю, вы - Пола, - заметила она низким теплым голосом. - Роксанна де Ланкрэ. Я в восторге от вашего появления.
- На Роксанне было черное атласное платье в стиле 30-х годов, выгодно подчеркивающее преимущества фигуры. Кожа обнаженных плеч, рук и груди казалась на фоне черного атласа белой словно алебастр; с ее руки свисал кроваво-красный рубиновый браслет. От нее веяло зрелостью, опережающей возраст, легко дающимся очарованием и сдержанной чувственностью. Несмотря на играющую на губах тонкую улыбку, ее фиалковые глаза оставались холодными, и Пола согласилась про себя с замечанием мужа о том, что Роксанна "замораживает" собеседника.
Хозяйка провела их по гостиной, знакомя с гостями. Среди них были: британский посол в ООН с женой, президент одного из крупнейших в стране банков, один из вице-президентов фирмы "Ар-си-эй Виктор", записям на которой отдавал предпочтение Дункан, моднейший музыкальный режиссер с Бродвея, Филип Розен - дружелюбный, лысый и предпочитающий трубку менеджер Дункана, госпожа Агата Ренфру - английская пианистка, принцесса Ина Андраши - шотландская красавица, заполучившая от первых двух мужей дома в Акапулько, Сардинии и Париже, и, наконец, сам Дункан Эли.
Пола удивилась приветливому энтузиазму, с которым ее приветствовал Дункан. Он сжал ей руку и сказал:
- Вот женщина, которую я разбудил телефонным звонком в прошлую субботу.
- Как вы догадались? - улыбнулась Пола. - Вроде бы, я чирикала, словно бодрый воробышек.
- Я не открою вам тайну моей догадки, но поверьте на слово: просто догадался. Вы - симпатичны, Майлз был прав. Роксанна, позаботься о нем, а я хочу побеседовать с его хорошенькой женой. Хотите что-нибудь выпить?
- Пожалуй, шерри. Если есть - Манцаниллу.
- Боюсь, мы не такие любители шерри. Все, что у нас есть - Олоросо.
Пола не любила сладкий шерри, особенно перед ужином, но приняла напиток. Пока Роксанна и Майлз разговаривали с принцессой Андраши и Филипом Розеном, Дункан подвел Полу к белому креслу. Присев рядом, он наклонился поближе. В нем чувствовалась способность полностью концентрироваться на собеседнике - или же притворяться, что он это делает. Пола заметила, что глаза у него были фиалковыми, как у дочери и, как у дочери и, как ни странно, тоже холодными.
- Не могу передать, насколько рад был познакомиться с вашим мужем. Я редко даю интервью, но в тот раз сделал это с удовольствием. Он мне ужасно понравился: прекрасный юноша и огромный музыкальный талант. Нас, старых "боевых лошадок", больше всего волнуют поиски талантов среди молодежи.
Пола недоумевала, с какой стати талант Майлза показался ему выдающимся, когда целый ряд критиков нашел его крайне заурядным.
- Спасибо за добрые слова, мистер Эли. Но я предпочитаю отдать первенство литературному дарованию Майлза.
- Возможно. Я не читал ни единой его работы, но уверен - они великолепны. Впрочем, извините за музыкальное отвлечение. Расскажите-ка о себе: все-все. Я ужасно любопытен и люблю узнавать о людях все, что можно. Вы - не уроженка Нью-Йорка, чувствую по акценту. Массачусетс?
- Почти. Коннектикут.
- Хартфорд?
- Точно, профессор Хиггинс.
Дункан Эли был не просто любопытен, он походил на Великого инквизитора. Во время ужина - оказавшегося восхитительным - он вытягивал из Полы информацию с юмором и тактом, исключавшими какое-либо недовольство собеседницы. Хотя Пола ощущала неловкость, она рассказывала и рассказывала о своих, ныне покойных родителях, о детстве, учебе, встрече с Майлзом и их женитьбе. Затем наступила очередь Эбби, магазина, друзей, наклонностей, политики и еще - об их намерении завести второго ребенка... К тому времени, как они поднялись и вновь перешли в гостиную, где подавали брэнди и кофе Пола выложила все, и, не удержавшись, заметила: