Страница:
Он, разумеется, был отнюдь не столь наивен, сколь хотел казаться сейчас - но в такие минуты, в компании приятелей, за шутками-прибаутками, в ожидании сытного ужина, да еще в обществе славной малышки, варвар не прочь был подурачиться немного, скинув с плеч груз прожитых лет, кровавых боев, чужой подлости и предательства. В такие минуты мир казался совсем юным и чистым, и ему хотелось смеяться. Спутники его, однако, думали каждый о своем. - Драгоценный дар Императору, говоришь? - задумчиво протянул Сагратиус. - Хотелось бы знать поточнее, что это за дар такой. Клянусь милостивым Митрой, зингарский король не пошлет триста человек охранять какую-нибудь безделицу! - И думать забудь! - оборвал его мечтания Конан. - Ни за какие сокровища не пойду я вчетвером на хорошо обученное войско в триста человек. Я смотрел за ними потом весь следующий день. У них толковый начальник. И острые мечи. А нас ждут сундуки столичных ротозеев, и не пристало нам уподобляться аквилонским сокольничим, которые, едва выехав, набрасываются на первую же добычу, будь это хоть годовалый заяц. - Он, ухмыляясь, посмотрел на аквилонца. Сагратиус покраснел, набрал в грудь побольше воздуха и начал: - Древнее искусство аквилонской соколиной охоты... - Сколько это - триста? - спросил вдруг Кинда. Он смотрел на свои растопыренные пальцы, пытаясь, видимо, соотнести впервые услышанную цифру с чем-то знакомым. - Сколько у твоей матери было детей? - спросил в ответ Сагратиус, слегка раздраженный тем, как бесцеремонно прервали его едва начавшуюся речь. - Вот, - показал птулькут две руки - пять пальцев, и еще три. - Вот если бы их было два раза по столько, то у них на ногах и руках было бы пальцев... нет, ровно на одного человека меньше. Ну, в общем, почти столько, сколько людей у Римьероса. - Много! - отозвался Кинда и покачал головой. - Вчетвером никак. - Кинда дело говорит, Сагратиус! - рассмеялся Конан. - И потом - откуда такая страсть к наживе? Где же твой обет нестяжательства, нерадивый жрец Митры? Сагратиус Мейл, изгнанный из святой обители отшельников за слишком большую податливость зову плоти, чревоугодие и просто веселый нрав, горделиво выпрямился. - Истинный слуга Солнцеликого везде найдет себе достойное поприще. Помимо сбора средств к существованию, я свершаю богоугодное дело, путешествуя с вами, дети греха! Я еще не отчаялся обратить в истинную веру эту вот поклонницу лжепророка туранского Эрлика, чью бороду она поминает слишком часто! - заявил он. - А равно как и вот этого сына степей, низкого ростом, но высокого духом, который верует, что весь его род пошел от демона песчаной бури... - Великого бога Ша-Трокка, - сурово поправил его Кинда. - Каждая песчинка, которую он несет с собой - один из нас, вернувшийся к отцу, - добавил он нараспев, на своем языке, однако поскольку эти слова он произносил довольно часто, все его поняли. - Вот-вот, - продолжал несостоявшийся монах. - Я уже не говорю о тебе, Конан. - А что я? - весело поинтересовался киммериец. Такие разговоры возникали у них довольно часто и успели превратиться в некое подобие игры, где Сагратиус был многотерпеливым пастырем, а остальные - упрямыми еретиками. - Я чту Солнцеликого Митру. Но у каждого народа - свой бог. Поди разбери, какой сильнее и лучше. Сагратиус уже воздел вверх указательный палец и раскрыл рот для очередного веселого поучения, но тут Силла задумчиво сказала: - А по-моему, главное, с чьим именем на устах ты родился, и с чьим умрешь. А кому молился все остальное время - совсем неважно. Уж как-нибудь боги разберутся между собой. Конан взглянул на девушку с искренним восхищением. - Как она тебя, а? Поди-ка, возрази что-нибудь! Меня при рождении встретил Кром, и после смерти примет Кром, на чьи бы алтари не возлагал я приношения! Молодец девчонка, даром что в кости выиграна! Это тоже была игра, и Силла, в полном соответствии со своей ролью, зашипела на киммерийца, словно змея, которой наступили на хвост: - Да лучше бы меня продали в рабство стигийцам! Или тому богатому купцу из Шема! Уж у него бы мне не пришлось бегать полуголой по лесам и самой добывать себе пропитание! Сагратиус был прав: каждый из них чтил своего бога, и разные боги вели каждого из них. Но похожеЁ на сей раз боги сговорились меж собой свести четверых своих детей для каких-то непостижимых для смертного целей. Ибо странными и запутанными путями шли эти четверо, чтобы в конце концов оказаться вместе. Силлу, своенравную и непокорную, но в то же время наивно-доверчивую девочку, родом из горной деревушки на окраине Турана, Конан и в самом деле выиграл в кости в трактире Аграпура. Родители ее, не в силах прокормить всех пятерых детей, продали двух дочерей в рабство. Коре, старшей, повезло: ее купил заезжий нобиль из Немедии. А Силла, девушка дерзкая и своенравная, ни у одних хозяев не задерживалась подолгу. Ее передавали с рук на руки, пока наконец последний хозяин не проиграл ее в кости заезжему северянину - причем, как подозревал Конан, проиграл вполне намеренно. В бесконечных странствиях Конану редко нужны были спутники, а уж двадцатилетняя девчонка, озлобленая и несдержанная на язык, была и вовсе обузой. В первый же день она наговорила новому хозяину столько, что менее терпеливый к женским выходкам человек наутро постарался бы сбыть ее с рук. Но ночью, свернувшись в клубочек под одеялом Конана, она превратилась в маленького, напуганного и несчастного ребенка. Она вздрагивала и всхлипывала во сне, прижимаясь к боку варвара, так что он почти не спал ни в эту, ни в следующую ночь. Силла не поверила своим ушам, когда северянин объявил ей, что они отправляются на восток добывать ей приданое. Сначала она подумала, что новый хозяин шутит. Но очень скоро поняла, что он и в самом деле решил устроить ее судьбу. _Придется потрудиться, раз уж иначе мне от тебя никак не избавиться_, - прибавил он со смехом. После этого в ближайшую же ночь, проведенную не под открытым небом, а в постели - это было приблизительно на десятый день их путешествия - она постаралась выразить ему свою признательность тем единственным способом, что был ей доступен. Конан почти засыпал, и потому не сразу понял, что вытворяет его новая собственность. А когда понял, остановиться уже не мог. Девчонка, такая молоденькая и хрупкая с виду, оказалась выносливой, умелой и изобретательной любовницей. Ее ничуть не смущала их разница в десять лет, более того, она умела обратить себе на пользу по-отцовски покровительственное отношение Конана. Длинное и звучное ее имя - Дартомарика - киммериец быстро заменил прозвищем Силла - _козочка_ в переводе с туранского языка. Вдвоем они направились в Вендию, и по дороге Конан учил девушку всему, что считал необходимым: умению подолгу оставаться без пищи и воды, стрелять из лука и метать ножи, прятаться в густой траве и врачевать раны. Силла, словно стараясь оправдать новое имя, день ото дня прыгала все резвее. Иногда она с ужасом думала о том часе, когда Конан вручит ей мешочек драгоценностей, выкраденых из сундука какого-нибудь вендийского либо кхитайского богача и скажет: _Возьми и будь счастлива, а у меня своя дорога._ Но золото и драгоценности, попав в их руки, словно растворялись в воздухе. Это немного утешало Силлу, ибо давало надежду, что на приданое ей они наберут не скоро. Втайне она мечтала, что Конан, восхитившись ее талантами разбойницы и искушенной любовницы, оставит ее при себе навсегда. Но в то же время что-то подсказывало ей, что вздумай она сказать ему об этом, он рассмеется ей в лицо. Сагратиуса Мейла, аквилонца, они подобрали на восточной границе Вендии. Причем подобрали в буквальном смысле слова, потому что бывший смиренный служитель Митры валялся на дороге мертвецки пьян. Какими путями он попал в Вендию, Сагратиус вспомнить не мог. Помнил только, что когда Верховный Наставник, наскучив его бесконечными нарушениями устава, выгнал нерадивого собрата из Обители, Мейл направил стопы к друзьям - ученикам Королевской Школы Ремесел - и пил беспробудно десять или двадцать дней, заливая свое горе. Очнулся он в цепях, в караване невольников, следовавшем в Стигию. По словам его хозяина, продать его не было никакой возможности - едва Сагратиус трезвел, он становился буен. А пока был пьян - не интересовал никого, несмотря на гигантский рост и большую силу. Поэтому работорговец избавился от него, сбыв за бесценок скупщикам жертв Сету, Великому Змею Ночи. И предупредил, что аквилонца надо постоянно подпаивать, иначе убытки будут неисчислимы. Те не вняли совету. И напрасно: сообразив, что действовать надо быстро, Сагратиус выждал подходящий миг, порвал цепи, разметал обрывками сторожей, вскочил на спину ближайшей кобыле и был таков. Но на юге рисунок созвездий совсем иной, чем на севере, и потому, пытаясь попасть на северо-запад, Мейл после долгих блужданий оказался в Вендии. По его словам, правда, выходило, что он отправился в Вендию нарочно, задумав отыскать в горах легендарную Долину Лунного Света. Правда, Долины так и не нашел да и мудрено было отыскать ее, странствуя от кабака к таверне, а от таверны к трактиру. Конан взял Сагратиуса с собой, предполагая за хорошее вознаграждение пристроить его к какому-нибудь каравану, идущему на запад. Но вскоре обнаружилось, что несостоявшийся жрец Митры, обладатель бездонного вечно голодного чрева и вечно пересохшего горла, задира и весельчак, - спутник полезный и приятный. Силла ворчала несколько дней, но быстро успокоилась после того, как в результате их с Конаном совместной вылазки оказалась с ног до головы увешана золотыми украшениями. Сагратиус добыл ей полный свадебный наряд рани Саватери, младшей дочери князя тех земель. И последний их спутник, Кинда, оказался в маленьком отряде так же случайно, как и все остальные. Конан и Сагратиус отбили карлика у его соплеменников. На границе гирканских пустошей и поросших лесом предгорий все еще обитал древний народ птулькутов, Людей Степи. Мужчины и женщины этого племени были некрасивы, низкорослы, с длинными, чуть ли не до колен руками, с плоскими, но очень выразительными лицами. Несмотря на маленький рост, в руках их таилась невиданная сила. Позже, когда Кинда оправился от побоев, Конан дважды боролся с ним под азартные вопли и свист Сагратиуса и Силллы. И оба раза ни один из них не одержал верха - а киммериец был чуть ли не на две головы выше пульткута. Карлик провинился в том, что не позволил своему брату, вождю Людей Степи, взять в жены собственную дочь. Не потому, что это было не принято, как раз наоборот, считалось, что родственная кровь, умножаясь, порождает все более сильное потомство. Но девочке было всего шесть зим от роду, она никак не годилась ни в жены, ни тем более в матери. На стороне Кинды был здравый смысл, но на стороне вождя - древние обычаи. А они гласили, что если жена вождя умерла, не дав потомства мужского пола, он должен во благо племени взять в жены свою старшую дочь и как можно скорее зачать ребенка. Девочка умерла наутро после брачной ночи, и Кинду обвинили в том, что он из злобы навел порчу на свою же кровь. Все мужчины племени собрались у его земляного дома, выволокли его наверх и погнали в степь, забивая камнями. Конан с друзьями прибыли как раз во-время: особенно меткий камень попал Кинде в висок, он упал лицом в траву и замер, ожидая смерти. Появление верховых, из которых двое были хорошо вооруженными гигантами, вмиг разогнало толпу. Конан не стал их преследовать, только Силла послала вдогонку несколько стрел. Пульткут пришел в себя только к закату. Долго сидел у костра, молча раскачиваясь из стороны в сторону. По всем законам привычной ему жизни он должен был умереть, и то, что этого не случилось, вызывало у Кинды глубокое недоумение и даже разочарование.
Но рано утром он встал лицом к восходящему солнцу и пропел что-то надрывно-протяжное, похожее на вой белых волков заснеженного Ванахейма. После чего на сквернои туранском объявил, что нежданные спасители, пришедшие со стороны пустыни, должно быть, посланцы его отца, бога Песчаного Смерча, который живет там, где души умерших громоздят бархан на бархан, а живым бывать запрещено.
- Кинда умер в Мире Степи, ему туда больше нельзя, заявил он. - Он родился в новом Мире, который начинается от другого края Обители Отца. Теперь Кинда пойдет в этот Мир и узнает, каков он.
Так Север, Юг, Запад и Восток объединились в этой четверке. После недолгого обсуждения новые друзья решили идти еще дальше на восток, до самого Кхитая, и узнать, на что на самом деле похож Край Мира.
Все, кроме, пожалуй, одного Кинды, были с детства наслышаны о сказочных сокровищах Империи Нефрита и Шелка. Конан давно мечтал побывать в Городе Тысячи Драконов и проверить, правда ли хоть сотая доля тогоЁ что рассказывают о тех краях праздные глупцы. А болтали, и впрямь, всякое. И о ломящихся от золота сундуках богачей, и о храмовых идолах, самодовольных и пузатых, с глазами из черных агатов и полной пастью зубов-аметистов. О нефрите, который так обилен в тех краях, что из него делают даже ночные горшки. О струящихся шелках, легких, точно крыло бабочки, и ярких, словно радуга. Об огромных опахалах, сделанных из перьев сказочной птице Рух, гнездящейся на краю света, опахалах столь тяжелых, что требовалось двое рабов, чтобы обмахивать им скучающего вельможу... Последнее, впрочем, Конана интересовало мало - едва ли подобную диковину удалось бы запросто унести - но одна только мысль о прочих богатствах таинственного края заставляла сердце бывшего шадизарского вора учащенно биться.
Четверо охотников за праздными сокровищами подходили все ближе к сладко дремлющей в аромате цветущих вишен столице, а та и не подозревала, какая страшная угроза нависла над ее многоярусными храмами и высокими дворцами с покатыми красными крышами.
...Принц Римьерос, герцог Лара, также двигался к столице, и его приближением - вернее, приближением чужого закованного в латы войска, о мощи и слаженности действий которого ежедневно доносили во дворец соглядатаи - при дворе Императора были обеспокоены гораздо больше, чем какими-то оборванцами, бродящими по лесам у западных границ.
Глава 3. Радушный прием.
"Небеснорожденному владыке, чей трон высится
над тронами иных государей, как возвышается гора
над холмами и чей небесный свет затмевает солнце,
луну и звезды, божественному Повелителю
Поднебесной Империи - недостойный слуга его,
наместник провинции Увэй, Сен Бо Пхунг.
Спешу уведомить тебя, Повелитель Звезд, что
по сведеньям моих соглядатаев, денно и нощно
следящих за продвижением воинства чужаков,
вторгшихся в наши пределы в начале месяца
Крысы, либо завтра, либо на второй день они
достигнут города Чжанцзяку, что лежит первым в
ожерелье кхитайских жемчужин, нанизанных на
Великий Торговый Путь Шелка и Нефрита.
Градоправитель, высокочтимый сэй Тхикон Фэн,
получив от меня уведомление, со всей
приличествующей его возрасту и положению
рассудительностью, начал готовится к приему
незванных гостей.
И тут обнаружили мы, Милосердный, что во всей
провинции не сыщется ни одного человека,
который говорил бы на языке меднокожих
пришельцев. Один туранский купец, человек
весьма почтенный и достойный всяческого доверия,
просветил меня, что на Западе все знают или хотя бы
понимают язык одной страны, называемой Аквилония.
Так не сыщется ли при дворе всемилостивого
Императора какого-нибудь сведущего в языках
человека, который мог бы объясниться с пришельцами?
Мои шпионы донесли мне, что люди эти не в силах
терпеливо добиваться, чтобы их поняли, а
предпочитают действовать сразу мечом.
Посему выбранный Дваждырожденным человек должен
быть молод, дабы не могли западные люди унизить его
старость, и многотерпелив, ибо терпение воистину ему
понадобится.
Что же до той цели, с которой они прибыли в
Кхитай то опасения Императора оказались напрасны,
ибо это - посольство. Донесения моих шпионов
подтверждают предположение мудрейшего Верховного
Саккея, ибо идут пришельцы по дороге, грабежом и
разбоем не занимаются, и направляются прямо в
столицу, о местоположении которой неоднократно
пытались расспрашивать крестьян. После одного из
таких расспросов двое лучших заговорщиков риса
полей Северных Окраин скончались от ран, ибо решив,
что из вознамерились убить, вытащили оружие. Узнав
об этом случае, я оповестил деревенских старост и
велел им наложить временный запрет на ношение
оружия даже тем из крестьян, кому это позволено..._
- Вот они, - уверенно произнес Ян Шань, Верховный Саккей, маг и ближайший советник императора. Титул его дословно означал _левая рука_, ибо кхитайцы почитали левую сторону важнее правой, ведь слева у человека находится сердце. Император отложил в сторону послание наместника и подошел к возвышению, на котором стоял Ян Шань. - Если Повелитель Звезд соблаговолит заглянуть сюда, он их тоже увидит. Едва весть о приближающемся войске достигла столицы, император велел расставить на Западной дороге несколько Магических шаров, чтобы увидеть чужаков задолго до того, как они вступят в самое сердце Кхитая. Всего в стране было двенадцать таких шаров, их триста лет назад выточил из цельных кусков горного хрусталя какой-то неизвестный мастер. Вэй Линг, бывший тогда Главой Алого Кольца, повинуясь воле правителя, наложил на них вечные чары, и с тех пор то, что отражалось в одиннадцати малых, собиралось в двенадцатом большом. Если же изображение приходило сразу с нескольких шаров, специальным заклятием можно было выбрать нужный. Предпоследний император династии Мун распорядился расставить одиннадцать шаров в одиннадцати городах Кхитая, а двенадцатый установить в большом зале, который с тех пор получил название Дворца Хрустального Шара. Специальные чиновники день и ночь, сменяя друг друга, бодрствовали у нефритового возвышения с круглым гнездом, в котором покоился большой шар. За триста лет четыре шара из одиннадцати были разбиты или раскололись сами, но остальные продолжали служить.
В этот ранний час во Дворце Хрустального Шара, кроме императора и Ян Шаня не было ни души. Личная стража Императора - рослые хайбэи с застывшими лицами, в зеленых одеждах Вестников Высшей Воли - выпроводили из зала чиновников и замерла у дверей, дабы никто не помешал беседе повелителя со своим советником.
Облокотившись на холодный камень гнезда, правитель Кхитая какое-то время созерцал смуглых высоких солдат, закованных в сверкающую броню. Отрадно было знать, что это - мирное посольство, а не вторжение. Армия императора была достаточно сильна, чтобы справиться с пятижды пятью такими отрядами, но это означало спешное переформирование войска, отсыл людей, беспокойство и суету. А Повелитель Звезд, хоть и именовался придворными льстецами Божественным, был уже стар. В юности он много воевал, в сущности, к власти он тоже пришел войной, три года назад сбросив с Нефритового Трона собственного племянника, правителя беспокойного и неумелого. В юности, еще наследным принцем, покойный император был обвинен в измене и изгнан. Обвинение оказалось ложным, виновные были наказаны, а изгнанник возвратился в столицу и был восстановлен отцом во всех правах и титулах. Но, проведя пятнадцать лет в отдаленой провинции, он, видимо, так и не смог вновь прижиться при дворе. Правление его закончилось под сенью безумия. И видя, что страну, с таким трудом собранную воедино прежним правителем, опять разрывает на части, что власть в державе становится лишь пустым звуком, что вновь поднимают голову удельные князьки, силою огня и меча, приведенные к покорности, тот, чье имя прежде было Итанг Чжи, младший брат старого Императора, принял решение. В одну ночь стал он Божественным и Дваждырожденным. Но это было лишь первым шагом на долгом и тернистом пути. Немалых усилий стоило ему восстановить порядок в отбившихся от рук провинциях и дать понять алчным соседям, что Кхитай - по-прежнему неприступная твердыня. И теперь, достигнув наконец высшей власти для себя и покоя для уставшей от межусобиц страны, он хотел сохранить как можно дольше и то, и другое. В туманной дымке кристалла воинство пришельцев было видно до последней пряжки на ремнях, скрепляющих латы. Верховые ехали первыми, за ними угрюмые быки тяннули повозки с шатрами и прочим походным снаряжением, замыкали шествие оруженосцы и слуги. Последними шли конюшие, шестеро из них вели на крепких плетеных ошейниках больших пятнистых собак. - Пожалуй, вы правы оба - и ты, Ян Шань, и наместник - это действительно мирное шествие, - сказал наконец император, когда войско миновало первый шар и пропало из виду. - Только безумец пойдет на войну с охотничей сворой в обозе. - Не меньшим безумцем надо быть, чтобы тащить за собою охотничью свору на другой конец света, - отозвался Ян Шань. - Безумцем - или зингарцем. - А как по-твоему - это безумцы или зингарцы? - рассмелся император. Смех его звучал отрывисто и хрипло. - Скорее - зингарцы, - серьезно ответил Ян Шань. - Повелителю известно, что я немало странствовал по свету и видел, наверное, все народы мира. Судя по доспехам и надменному выражению лиц, это действительно зингарцы. А если я правильно понимаю все эти знаки на щитах и попонах лошадей - это к тому же очень знатные зингарцы. Опасный народ. Нетерпеливый, гневный и вспыльчивый... Император уже решил, кого выслать им навстречу? - Да, нужно это сделать, и как можно скорее. - Правитель Кхитая, поморщившись, распрямил затекшую спину. - Пойдем со мной. Ты поможешь мне подготовить для этих чужестранцев ответное шествие. Оно должно не уступать им ни в богатстве, ни в праздничности, и в то же время состоять из людей выдержанных и мудрых, я ведь правильно понял твои слова о злом и вспыльчивом нраве? Ян Шань поклонился, что означало одновременно и готовность к немедленным действиям, и согласие со словами императора. Эти двое были очень разными людьми, даже внешность их составляла разительный контраст - сухой тонкий Ян Шань с острым взглядом темных, сверкающих, как у Духа Лисицы глаз, и грузный, мучимый отдышкой император, чьи глаза давно спрятались в складках и морщинах опухших век. Движения императора были сдержанны и плавны от тучности и лени, в жестах же мага сквозило напряжение сжатой пружины. Один был похож на стареющего льва, другой - на вечно голодного тощего красного волка. Но несмотря на все эти различия, император и его саккей понимали друг друга почти без слов. Каждый из них хорошо знал, что оказался там, где он есть, только потому, что помог другому достичь желанного места. Бывший военачальник кхитайской армии стал императором не без помощи мага-ренегата, проклявшего в свое время изуверские обряды Алого Кольца и променявшего бесконечные поиски древнего знания, одиночество холодной башни и плесень кхарийских манускриптов на придворную жизнь, также не лишенную опасностей, однако куда более соответствующую истинным устремлениям своей натуры. Он не оставил чернокнижие - о нет! - и тем оставался полезен императору, уверенный, что покуда услуги его необходимы, он останется при дворе, при должностях и почестях, до которых был так жаден. Но утонченная роскошь столицы, тонкий аромат интриг и легкий флер полунамеков были куда дороже и приятнее Ян Шаню, нежели удушливая вонь святилищ и дымящаяся кровь на алатарях забытых богов. Он служил своему императору - и служил себе самому, и два эти служения были переплетены в его душе настолько тесно, что он и сам не знал, где заканчивается одно и начинается другое. Если не считать одного-единственного. Той тени страха, от которой даже владыка империи, со всей своей армией и преданными хайбэями не в силах был избавить верного саккея. О которой он даже не знал. Но о страхе можно было если и не забыть совсем - то хотя бы на время отогнать прочь, заслониться от него повседневными заботами, ничтожными тревогами и радостями. Ощущать его присутствие, как рыщущего в сумерках волка - но не думать о нем. И придворные заботы и хлопоты годились для этих нужд как нельзя лучше. До самого полудня Император и маг отбирали из царедворцев, чиновников и просто слуг людей, которые смогли бы достойно встретить зингарцев. Это действительно оказалось нелегкой задачей. Под конец Ян Шань лично проверил, смогут ли избранные долее того времени, что требуется обезьяне, чтобы вскарабкаться на дерево, выносить резкие жесты и угрожающий голос. В итоге получилось около тридцати человек, две трети которых составляли старики, умудреные жизненным опытом и знавшие, что далеко не все народы в этом мире одинаковы. Оставалось найти одного только переводчика.
В посольской канцелярии сыскались двое, утверждавших, что владеют языками запада: один аквилонским, а второй - зингарским. Послушав обоих, Ян Шань велел их высечь и отослать прочь из столицы. Прегрешение их было тем тяжелее, что мошенников долго держали на жалованье ради подобного редкого случая. Маг уже подумывал, не пойти ли ему самому, но тут один из придворных вспомнил о юноше-хайбэе, говорящему на каком-то западном языке - каком именно, царедворец не знал. Слышал только, как молодой телохранитель Императора читал одной из принцесс стихи на чужом языке, не вендийском и не туранском.
- Превосходно! - обрадовался Ян Шань. - Если он благородного происхождения, это еще лучше!
Немедленно все молодые воины, бывшие тогда во дворце, были созваны в тронный зал и на вопрос мага: _Говорит ли кто-нибудь из вас по-аквилонски?_ - из длинного ряда зеленого расшитого шелка вышел совсем еще юноша и молча склонился перед саккеем.
Но рано утром он встал лицом к восходящему солнцу и пропел что-то надрывно-протяжное, похожее на вой белых волков заснеженного Ванахейма. После чего на сквернои туранском объявил, что нежданные спасители, пришедшие со стороны пустыни, должно быть, посланцы его отца, бога Песчаного Смерча, который живет там, где души умерших громоздят бархан на бархан, а живым бывать запрещено.
- Кинда умер в Мире Степи, ему туда больше нельзя, заявил он. - Он родился в новом Мире, который начинается от другого края Обители Отца. Теперь Кинда пойдет в этот Мир и узнает, каков он.
Так Север, Юг, Запад и Восток объединились в этой четверке. После недолгого обсуждения новые друзья решили идти еще дальше на восток, до самого Кхитая, и узнать, на что на самом деле похож Край Мира.
Все, кроме, пожалуй, одного Кинды, были с детства наслышаны о сказочных сокровищах Империи Нефрита и Шелка. Конан давно мечтал побывать в Городе Тысячи Драконов и проверить, правда ли хоть сотая доля тогоЁ что рассказывают о тех краях праздные глупцы. А болтали, и впрямь, всякое. И о ломящихся от золота сундуках богачей, и о храмовых идолах, самодовольных и пузатых, с глазами из черных агатов и полной пастью зубов-аметистов. О нефрите, который так обилен в тех краях, что из него делают даже ночные горшки. О струящихся шелках, легких, точно крыло бабочки, и ярких, словно радуга. Об огромных опахалах, сделанных из перьев сказочной птице Рух, гнездящейся на краю света, опахалах столь тяжелых, что требовалось двое рабов, чтобы обмахивать им скучающего вельможу... Последнее, впрочем, Конана интересовало мало - едва ли подобную диковину удалось бы запросто унести - но одна только мысль о прочих богатствах таинственного края заставляла сердце бывшего шадизарского вора учащенно биться.
Четверо охотников за праздными сокровищами подходили все ближе к сладко дремлющей в аромате цветущих вишен столице, а та и не подозревала, какая страшная угроза нависла над ее многоярусными храмами и высокими дворцами с покатыми красными крышами.
...Принц Римьерос, герцог Лара, также двигался к столице, и его приближением - вернее, приближением чужого закованного в латы войска, о мощи и слаженности действий которого ежедневно доносили во дворец соглядатаи - при дворе Императора были обеспокоены гораздо больше, чем какими-то оборванцами, бродящими по лесам у западных границ.
Глава 3. Радушный прием.
"Небеснорожденному владыке, чей трон высится
над тронами иных государей, как возвышается гора
над холмами и чей небесный свет затмевает солнце,
луну и звезды, божественному Повелителю
Поднебесной Империи - недостойный слуга его,
наместник провинции Увэй, Сен Бо Пхунг.
Спешу уведомить тебя, Повелитель Звезд, что
по сведеньям моих соглядатаев, денно и нощно
следящих за продвижением воинства чужаков,
вторгшихся в наши пределы в начале месяца
Крысы, либо завтра, либо на второй день они
достигнут города Чжанцзяку, что лежит первым в
ожерелье кхитайских жемчужин, нанизанных на
Великий Торговый Путь Шелка и Нефрита.
Градоправитель, высокочтимый сэй Тхикон Фэн,
получив от меня уведомление, со всей
приличествующей его возрасту и положению
рассудительностью, начал готовится к приему
незванных гостей.
И тут обнаружили мы, Милосердный, что во всей
провинции не сыщется ни одного человека,
который говорил бы на языке меднокожих
пришельцев. Один туранский купец, человек
весьма почтенный и достойный всяческого доверия,
просветил меня, что на Западе все знают или хотя бы
понимают язык одной страны, называемой Аквилония.
Так не сыщется ли при дворе всемилостивого
Императора какого-нибудь сведущего в языках
человека, который мог бы объясниться с пришельцами?
Мои шпионы донесли мне, что люди эти не в силах
терпеливо добиваться, чтобы их поняли, а
предпочитают действовать сразу мечом.
Посему выбранный Дваждырожденным человек должен
быть молод, дабы не могли западные люди унизить его
старость, и многотерпелив, ибо терпение воистину ему
понадобится.
Что же до той цели, с которой они прибыли в
Кхитай то опасения Императора оказались напрасны,
ибо это - посольство. Донесения моих шпионов
подтверждают предположение мудрейшего Верховного
Саккея, ибо идут пришельцы по дороге, грабежом и
разбоем не занимаются, и направляются прямо в
столицу, о местоположении которой неоднократно
пытались расспрашивать крестьян. После одного из
таких расспросов двое лучших заговорщиков риса
полей Северных Окраин скончались от ран, ибо решив,
что из вознамерились убить, вытащили оружие. Узнав
об этом случае, я оповестил деревенских старост и
велел им наложить временный запрет на ношение
оружия даже тем из крестьян, кому это позволено..._
- Вот они, - уверенно произнес Ян Шань, Верховный Саккей, маг и ближайший советник императора. Титул его дословно означал _левая рука_, ибо кхитайцы почитали левую сторону важнее правой, ведь слева у человека находится сердце. Император отложил в сторону послание наместника и подошел к возвышению, на котором стоял Ян Шань. - Если Повелитель Звезд соблаговолит заглянуть сюда, он их тоже увидит. Едва весть о приближающемся войске достигла столицы, император велел расставить на Западной дороге несколько Магических шаров, чтобы увидеть чужаков задолго до того, как они вступят в самое сердце Кхитая. Всего в стране было двенадцать таких шаров, их триста лет назад выточил из цельных кусков горного хрусталя какой-то неизвестный мастер. Вэй Линг, бывший тогда Главой Алого Кольца, повинуясь воле правителя, наложил на них вечные чары, и с тех пор то, что отражалось в одиннадцати малых, собиралось в двенадцатом большом. Если же изображение приходило сразу с нескольких шаров, специальным заклятием можно было выбрать нужный. Предпоследний император династии Мун распорядился расставить одиннадцать шаров в одиннадцати городах Кхитая, а двенадцатый установить в большом зале, который с тех пор получил название Дворца Хрустального Шара. Специальные чиновники день и ночь, сменяя друг друга, бодрствовали у нефритового возвышения с круглым гнездом, в котором покоился большой шар. За триста лет четыре шара из одиннадцати были разбиты или раскололись сами, но остальные продолжали служить.
В этот ранний час во Дворце Хрустального Шара, кроме императора и Ян Шаня не было ни души. Личная стража Императора - рослые хайбэи с застывшими лицами, в зеленых одеждах Вестников Высшей Воли - выпроводили из зала чиновников и замерла у дверей, дабы никто не помешал беседе повелителя со своим советником.
Облокотившись на холодный камень гнезда, правитель Кхитая какое-то время созерцал смуглых высоких солдат, закованных в сверкающую броню. Отрадно было знать, что это - мирное посольство, а не вторжение. Армия императора была достаточно сильна, чтобы справиться с пятижды пятью такими отрядами, но это означало спешное переформирование войска, отсыл людей, беспокойство и суету. А Повелитель Звезд, хоть и именовался придворными льстецами Божественным, был уже стар. В юности он много воевал, в сущности, к власти он тоже пришел войной, три года назад сбросив с Нефритового Трона собственного племянника, правителя беспокойного и неумелого. В юности, еще наследным принцем, покойный император был обвинен в измене и изгнан. Обвинение оказалось ложным, виновные были наказаны, а изгнанник возвратился в столицу и был восстановлен отцом во всех правах и титулах. Но, проведя пятнадцать лет в отдаленой провинции, он, видимо, так и не смог вновь прижиться при дворе. Правление его закончилось под сенью безумия. И видя, что страну, с таким трудом собранную воедино прежним правителем, опять разрывает на части, что власть в державе становится лишь пустым звуком, что вновь поднимают голову удельные князьки, силою огня и меча, приведенные к покорности, тот, чье имя прежде было Итанг Чжи, младший брат старого Императора, принял решение. В одну ночь стал он Божественным и Дваждырожденным. Но это было лишь первым шагом на долгом и тернистом пути. Немалых усилий стоило ему восстановить порядок в отбившихся от рук провинциях и дать понять алчным соседям, что Кхитай - по-прежнему неприступная твердыня. И теперь, достигнув наконец высшей власти для себя и покоя для уставшей от межусобиц страны, он хотел сохранить как можно дольше и то, и другое. В туманной дымке кристалла воинство пришельцев было видно до последней пряжки на ремнях, скрепляющих латы. Верховые ехали первыми, за ними угрюмые быки тяннули повозки с шатрами и прочим походным снаряжением, замыкали шествие оруженосцы и слуги. Последними шли конюшие, шестеро из них вели на крепких плетеных ошейниках больших пятнистых собак. - Пожалуй, вы правы оба - и ты, Ян Шань, и наместник - это действительно мирное шествие, - сказал наконец император, когда войско миновало первый шар и пропало из виду. - Только безумец пойдет на войну с охотничей сворой в обозе. - Не меньшим безумцем надо быть, чтобы тащить за собою охотничью свору на другой конец света, - отозвался Ян Шань. - Безумцем - или зингарцем. - А как по-твоему - это безумцы или зингарцы? - рассмелся император. Смех его звучал отрывисто и хрипло. - Скорее - зингарцы, - серьезно ответил Ян Шань. - Повелителю известно, что я немало странствовал по свету и видел, наверное, все народы мира. Судя по доспехам и надменному выражению лиц, это действительно зингарцы. А если я правильно понимаю все эти знаки на щитах и попонах лошадей - это к тому же очень знатные зингарцы. Опасный народ. Нетерпеливый, гневный и вспыльчивый... Император уже решил, кого выслать им навстречу? - Да, нужно это сделать, и как можно скорее. - Правитель Кхитая, поморщившись, распрямил затекшую спину. - Пойдем со мной. Ты поможешь мне подготовить для этих чужестранцев ответное шествие. Оно должно не уступать им ни в богатстве, ни в праздничности, и в то же время состоять из людей выдержанных и мудрых, я ведь правильно понял твои слова о злом и вспыльчивом нраве? Ян Шань поклонился, что означало одновременно и готовность к немедленным действиям, и согласие со словами императора. Эти двое были очень разными людьми, даже внешность их составляла разительный контраст - сухой тонкий Ян Шань с острым взглядом темных, сверкающих, как у Духа Лисицы глаз, и грузный, мучимый отдышкой император, чьи глаза давно спрятались в складках и морщинах опухших век. Движения императора были сдержанны и плавны от тучности и лени, в жестах же мага сквозило напряжение сжатой пружины. Один был похож на стареющего льва, другой - на вечно голодного тощего красного волка. Но несмотря на все эти различия, император и его саккей понимали друг друга почти без слов. Каждый из них хорошо знал, что оказался там, где он есть, только потому, что помог другому достичь желанного места. Бывший военачальник кхитайской армии стал императором не без помощи мага-ренегата, проклявшего в свое время изуверские обряды Алого Кольца и променявшего бесконечные поиски древнего знания, одиночество холодной башни и плесень кхарийских манускриптов на придворную жизнь, также не лишенную опасностей, однако куда более соответствующую истинным устремлениям своей натуры. Он не оставил чернокнижие - о нет! - и тем оставался полезен императору, уверенный, что покуда услуги его необходимы, он останется при дворе, при должностях и почестях, до которых был так жаден. Но утонченная роскошь столицы, тонкий аромат интриг и легкий флер полунамеков были куда дороже и приятнее Ян Шаню, нежели удушливая вонь святилищ и дымящаяся кровь на алатарях забытых богов. Он служил своему императору - и служил себе самому, и два эти служения были переплетены в его душе настолько тесно, что он и сам не знал, где заканчивается одно и начинается другое. Если не считать одного-единственного. Той тени страха, от которой даже владыка империи, со всей своей армией и преданными хайбэями не в силах был избавить верного саккея. О которой он даже не знал. Но о страхе можно было если и не забыть совсем - то хотя бы на время отогнать прочь, заслониться от него повседневными заботами, ничтожными тревогами и радостями. Ощущать его присутствие, как рыщущего в сумерках волка - но не думать о нем. И придворные заботы и хлопоты годились для этих нужд как нельзя лучше. До самого полудня Император и маг отбирали из царедворцев, чиновников и просто слуг людей, которые смогли бы достойно встретить зингарцев. Это действительно оказалось нелегкой задачей. Под конец Ян Шань лично проверил, смогут ли избранные долее того времени, что требуется обезьяне, чтобы вскарабкаться на дерево, выносить резкие жесты и угрожающий голос. В итоге получилось около тридцати человек, две трети которых составляли старики, умудреные жизненным опытом и знавшие, что далеко не все народы в этом мире одинаковы. Оставалось найти одного только переводчика.
В посольской канцелярии сыскались двое, утверждавших, что владеют языками запада: один аквилонским, а второй - зингарским. Послушав обоих, Ян Шань велел их высечь и отослать прочь из столицы. Прегрешение их было тем тяжелее, что мошенников долго держали на жалованье ради подобного редкого случая. Маг уже подумывал, не пойти ли ему самому, но тут один из придворных вспомнил о юноше-хайбэе, говорящему на каком-то западном языке - каком именно, царедворец не знал. Слышал только, как молодой телохранитель Императора читал одной из принцесс стихи на чужом языке, не вендийском и не туранском.
- Превосходно! - обрадовался Ян Шань. - Если он благородного происхождения, это еще лучше!
Немедленно все молодые воины, бывшие тогда во дворце, были созваны в тронный зал и на вопрос мага: _Говорит ли кто-нибудь из вас по-аквилонски?_ - из длинного ряда зеленого расшитого шелка вышел совсем еще юноша и молча склонился перед саккеем.