Страница:
- Как твое имя?
- Моу Па, Бессмертный, - ответил юноша, не поднимая головы.
- Откуда ты знаешь язык? - Эти слова Ян Шань произнес по-аквилонски и был рад услышать ответ на том же языке:
- Я сбежал из озорства из дому, Бессмертный, и два года странствовал с туранским караваном.
- Хорошо, подойди сюда. Остальные могут удалиться.
Поманив за собой жестом Моу Па, Ян Шань провел его во Дворец Хрустального Шара. Было уже далеко заполдень, и по расчетам мага пришельцы вот-вот должны были появиться во втором шаре.
- Посмотри на них, - велел он юноше, когда в шаре заблестело солнце, пляшущее на доспехах и оружии. - Ты видишь эти лица? Они посмотрели на наших крестьян и теперь полагают, что мы все до единого повалимся им в ноги, как только увидим. Не разочаровывай их пока. Твой аквилонский безупречен - настолько, насколько может быть безупречен чужой язык. Испорти его. Говори бессвязно и неловко, как двухлетний ребенок. Ты понял меня?
- Да, сэй Ян Шань.
- Тогда иди собирайся. Вы отправитесь в путь сегодня же, потому что зингарцы, несомненно, уже войдут в город, когда вы будете только на полпути к нему.
Выходя, Ян Шань мельком обернулся на туманную сферу шара - и невольно вздрогнул: оттуда смотрели на него огромные, неестественно круглые темные глаза. Повинуясь безотчетному порыву, маг подхватил с пола темный плат, которым накрывали шар, если где-то проходила гроза иначе бы наблюдающие слепли один за другим - и накинул его на Всевидящее Око.
По ту сторону хрусталя стоявший перед шаром Римьерос, хмурясь, разглядывал диковинку. Неужели ему померещилось какое-то движение внутри этого огромного слитка? Словно что-то черное мелькнуло перед глазами и исчезло.
- Барон Марко, подойдите сюда! - крикнул он, не оборачиваясь. Когда да Ронно приблизился, принц указал ему на шар и спросил: - Что это может быть, как по-вашему? Я готов биться об зклад, что точь-в-точь такой же шар мы видели у дороги сегодня рано утром.
Барон задумался.
- Надо подождать, не появится ли третий, - сказал он наконец.
- Митра милосердный! - на манер деревенского говора воскликнул Римьерос и в притворном ужасе всплеснул руками. - Еще и третий! Зачем вам их столько, друг мой? Или вы думаете, что не поняв, для чего предназначены первые два, мы все поймем, увидев третий?
- Да, мой государь, - ответил Марко со всей серьезностью.
- А если третий не появится?
- Это тоже будет ответом, - пожал плечами старый воин. - Посмотрим.
Когда к концу дня они увидели третий шар, как и первые два стоящий у дороги на массивной колонне в рост человека, Римьерос соскочил с коня и торопливо подошел ближе, надеясь здесь разглядеть то, что не успел увидеть во втором. Но на этот раз хрусталь был незамутненно-чист, закатное солнце расцветило его яркими радужными бликами.
- Так каков же ответ? Вы обещали мне ответ, барон. Что такого вы видите в третьем, чего не было в первых двух?
- Расстояние, государь. Два шара - первый и третий расположены примерно на одинаковом расстоянии от второго. Это значит, что либо мы вышли на дорогу, ведущую прямиком в Пайканг, и шары обозначают какую-то меру длины; либо эти шары установлены вдоль дороги для какого-то магического действа.
Римьерос задумчиво выпятил нижнюю губу.
- Ну хорошо, а если бы третьего не было? - спросил он наконец.
- Тогда я уверился бы в том, этих шаров здесь всего два и, вероятнее всего, разбил бы, ибо для чего они еще тогда могут быть кроме как для черного колдовства? невозмутимо ответил старый воин.
- А что мешает им всем трем быть для чьего-нибудь черного колдовства? - рассмеялся Римьерос.
- Все те же расстояния, государь. Если здесь есть колдун, власть которого распространяется на всю страну, то он, вероятнее всего, ею и правит. А в этом случае вмешиваться неразумно. Я предам духовному суду богохульника, я прогоню прочь от своего порога ведьму, но страна сама должна решать, какой правитель для нее годится, а какой нет.
Римьерос вспомнил мелькнувшую в шаре черную тень и поежился.
- Быть может, это и в самом деле лишь отсчет лиг или в чем они тут измеряют расстояния, - сказал он. - Но мне не нравятся эти шары. Они словно следят за мной, и у второго мне на миг показалось...
- Что, мой принц?
- Ничего. Так, наваждение. А слыхали вы, барон, про магов Красного Кольца? Говорят, кое в чем они превосходят даже стигийцев, поклонников Сета!
Услыхав про _наваждение_, да Ронно потянул принца прочь от шара, не слушая дальнейших разглагольствований о магах и магии. Не существовало в мире вещи, к которой он относился с большей подозрительностью - исключая, быть может, только женщин. В них, был уверен барон да Ронно, еще более, чем в колдовстве кроется корень всемирного зла.
- На всякий случай, отойдите от него подальше, государь. К тому же становится поздно. На поляне уже, наверное, разбили шатры, и я даже здесь слышу запах жаркого, идущий от костров. Пойдемте в лагерь, государь.
Шатер принца и в самом деле уже высился среди поляны на берегу реки, что текла недалеко от дороги. Римьерос пригласил да Ронно к себе и оставил ужинать, непрестанно болтая о различных магических трюках и вещицах. Барон отвечал сдержанно, но под конец трапезы тоже разговорился, и тут принц с изумлением обнаружил, что да Ронно, в отличие от него самого, знает о магии и колдунах отнюдь не понаслышке.
Ни за ужином, ни после Римьерос больше не вспоминал о таинственых шарах. Но среди ночи он вдруг проснулся и вышел, едва накинув плащ поверх рубашки. Он долго стоял перед мерцающей сферой, пытаясь восстановить ощущение пребывания в двух местах одновременно, которое посетило его в тот миг, когда перед глазами мелькнула тень. Но шар просто тихо светился в ночи, отражая и преломляя лунный и звездный свет, дробя его в своей прозрачной утробе на тончайшие лучики... Римьерос зябко передернул плечами и ушел к себе в шатер. Остаток ночи он спал на диво спокойно, и если и снилось ему что-нибудь, то наутро он об этом не помнил.
Двинувшись с рассветом в дальнейший путь, посольство не проехало и нескольких лиг, как джунгли, теснившие дорогу с обеих сторон, вдруг кончились. Прямо за ними, похожие на пестрое лоскутное одеяло, какими зингарские крестьяне занавешивают стены в земляных хижинах, начинались поля.
Последние несколько дней дорога плавно шла вниз, спускаясь с предгорий. Долина лежала еще ниже, и из леса открывался на нее великолепный вид. Подобно дороге, с гор сбегала в долину и река, вдоль которой, то приближаясь, то удаляясь, они двигались все это время.
В долине река замедляла бег, ширилась и разливалась на множество узких рукавов. Над ней, прочно вцепившись в дно и берега мостами, стоял небольшой город, со стороны суши обнесенный стеной. Вокруг, как цыплята вокруг наседки, ютились домишки землепашцев. Первая зелень, едва пробившаяся на свежераспаханных полях, напоминала пушок, покрывающий щеки юноши, дома по самые крыши тонули в бело-розовом цветени.
- Что скажете, мой принц? - обернулся к Римьеросу барон, но тот уже двинул коня вперед и вниз по дороге.
- Туда! - коротко велел принц и первым пустил коня рысью.
Их словно ждали. На огромном горбатом мосту, по которому, словно нить сквозь бусину, проходила через город дорога, стояла толпа желтолицых людей. Римьерос, не ожидавший ничего плодобного, резко осадил коня, но тут взвыли трубы, ударили гонги и барабаны, словом, поднялся невообразимый шум. Лошади зингарцев, немотря на то, что были привычны и к черной брани конюших, и к лязгу железа, едва не кинулись врассыпную от этой какафонии.
- Это в нашу честь! - понял наколнец Римьерос и расхохотался, закинув голову. С ним засмеялись и остальные. Встречающие гостей растерянно застыли, ибо такой откровеный смех в Кхитае выражал презрение, насмешку и вообще считался крайне оскорбительным. Музыка стихла.
- Да, если можно, больше не гремите так, - снова рассмеялся Римьерос.
Его ничуть не смущало, что все эти люди, по-видимому, не понимали ни слова из того, что он говорил. Увидев, что теперь он улыбается, толпа музыкантов облегченно вздохнула. Несколько старцев с жесткими и тонкими, как волокна непряденного льна бородами, шагнули вперед и низко поклонились принцу, справедливо рассудив, что он главный в отряде. В ответ на это Римьерос соскочил с коня и отдал церемонный изящнный поклон, положив руку на эфес меча.
Снова повисла напряженная пауза. Старики переглянулись, и барон да Ронно, почувствовав неладное, заступил принца.
Но тут из толпы встречающих вышла, как показалось Римьеросу, девочка лет пятнадцати. (Позже выяснилось, что это - жена градоправителя, и что прошлой весной ей исполнилось двадцать пять.) В руках у нее был поднос, полный душистых нежно-розовых лепестков. Она осыпала ими Римьероса с головы до ног, и тому очень понравился такой обряд встречи. Он улыбнулся и высыпал оставшуюся на подносе последнюю горсть лепестков на нее. Она рассмеялась - смех этот прозвучал иначе, чем иной когдалибо слышанный Римьеросом женский смех - и прищелкнула пальцами. Толпа расступилась, пропуская стайку диковинных птиц - а, быть может, бабочек. Во всяком случае, на людей эти девуши походили мало, скорее уж - на небожительниц. Их было много, по трое на каждого рыцаря. Градоправитель, высокочтимый сэй Тхикон Фэн, специально набрал достаточное их количество в окрестных поселениях. Если бы зингарцы меньше истосковались по женскому обществу, они бы, наверное, задумались над тем, откуда градоправителю стало известно точное число рыцарей в отряде. Обратил на это внимание только барон Марко, и то много времени спустя. А в тот миг они, не заботясь о менее насущных делах, оставили лошадей и повозки на слуг, а сами вошли вслед за девушками в низкий длинный дом без окон, из двери которого, едва ее открыли, повалил пар.
Девушки знали свое дело. Не успели еще слуги разместиться в указанном им крыле Гостевого Дома, как вымуштрованный самим Марко да Ронно отряд можно было бы взять голыми руками. Каждый город из Ожерелья Великого Пути на площади перед дворцом градоправителя имел специально устроенный дом, который мог принять одновременно три-четыре каравана. Такой Гостевой Дом включал в себя множество различных построек, от конюшен и стойл для быков и верблюдов до огромных бань, в чьих каменных печах день и ночь полыхал огонь. За банями шел трапезный зал высотой в _две крыши_, самое большое помещение Гостевого Дома, далее, соединенные между собой галереями, размещались дворы с навесами общие спальни слуг - и двухэтажные небольшие домики с плоскими крышами-террасами. Комнаты в этих домиках могли быть как дешевым ночлегом для двоих бедных влюбленных, так и пышными апартаментами для какогонибудь заезжего богача. Мужчин в этом доме обслуживали исключительно юные девушки, а женщин - мальчики с чистой, еще нетронутой бритвой кожей. И те, и другие жили здесь же, при Гостевом Доме, ровно три года - с тринадцати до шестнадцати лет. Здесь их обучали танцам, науке любви, музыке и живописи. Пребывание в Гостевом Доме считалось превосходным воспитанием, и не каждый отец мог позволить себе роскошь отправить ребенка в такую школу.
Вымыв и доведя мужчин до полного изнеможения, девушки оставили их отдыхать в бассейнах с прохладной ароматной водой, а сами взялись собирать на стол в огромном зале с резными потолочными балками. Пол в нем был застелен множеством слоев пружинящих плетеных циновок, так что те, кто находил в себе еще силы, мог продолжить любовные забавы.
После трапезы, длившейся довольно долго, ибо разносившие кушанья и вина прелестницы были одеты лишь в собственную кожу, гостей проводили на отдых в приготовленные для них комнаты. Римьерос, пребывавший от такого приема в совершеннейшем изумлении и восторге, расположился в своих комнатах на подушках и велел одному из пажей пригласить к нему барона Марко, если тот еще не заснул, как собирался.
Барон незамедлил явиться, хоть вид у него и был несколько заспанный.
- Что угодно моему государю? - спросил он с порога.
- Общества друга! - весело отозвался принц. - Надеюсь, вас не слишком утомили эти жрицы полногрудой Иштар? Клянусь ее милостями, я и забыл, как истосковался за год по подобным вещам! Не хотите ли распить со мной бутыль аргосского вина, барон? Это - последняя.
Он смеялся, покуда паж разливал вино по кубкам, после чего принц махнул ему рукой, разрешая удалиться. Это означало, что речь пойдет о не о пустяках, и барон Марко, хоть и с трудом, но выпрямился в кресле.
- Что вы думаете обо все этом, друг мой? - спросил принц совершенно другим тоном, серьезным и даже немного мрачным. - Что вы думаете о том, что первый же город, в который мы вступили, принял нас как желанных гостей? Я проследил, чтобы от всех кушаний, котрые мне подавали, сначала пробовала какая-нибудь из девушек. Я не понимаю этого радушия. Или, увидев наше яркое шествие, они приняли нас за богачей и теперь надеются, что мы хорошо заплатим?
- Нет, - покачал головой да Ронно. - Это как раз обычай. Здесь, я думаю, так встречают каждого, кто пришел из-за гор. Я слыхал от туранских и вендийских купцов, что в Кхитае принято встречать чужестранцев как королей - но только первые три дня. По истечению их гость обязан за все расплачиваться золотом - и многие, единожды вкусив от этого плода, платят... - Он помолчал, прихлебывая вино, затем продолжил: - Нет, меня настораживает иное. Они не попытались выяснить, кто мы такие, не попытались найти человека, который мог бы с нами объясниться, они не задали ни одного вопроса! И в тоже время мгновенно отделили слуг от господ, хотя ваши пажи, мой принц, одеты не хуже, чем любой рыцарь в нашем отряде. Откуда они знают, кто мы такие? Откуда знали, что мы придем этим утром? Ведь они уже стояли на мосту, когда мы выехали из джунглей. Вот что настораживает меня, государь. Очень плохо, что никто из них, по-видимому, не знает ни слова по-зингарски...
Ширма, каким-то образом передвигавшаяся вдоль стены и служившая в комнате дверью, отодвинулась, и паж с поклоном доложил:
- К вам люди, мой принц. Кажется, это здешние власти. Один из них говорит по-аквилонски. Прикажете впустить?
- Вот оно! - заявил барон с неожиданной мрачностью. Почему именно по-аквилонски, а не по-турански? За все это время они не услышали от нас ни слова!
- Полно, дорогой друг, ваша подозрительность становится чрезмерной, - отозвался принц. - То, что мы - не туранцы и не вендийцы, видно, я полагаю, всякому. Ваш рассказ о том, как здесь вытягивают деньги из чужестранцов, совершенно меня успокоил. Это просто прекрасно, что они потрудились добыть нам переводчика. Ну, сами посудите, где бы мы его искали?
Барон покачал головой, но промолчал.
- Пусть войдут, - разрешил принц.
В просторную комнату вошло пятеро или шестеро кхитайцев, одетые причудливо и богато. Римьерос уже заметил, что на Востоке принято одеваться так, чтобы ткань ниспадала мягкими складками. В Туране и Вендии богачи щеголяли парчой и расшитым бархатом, чьи краски были столь ярки, что болели глаза. Здесь же главным украшением ткани была вышивка - и долгополые халаты позволяли любоваться целыми картинами, вышитыми разноцветным шелком и золотом. Если по подолу такого халата были вышиты играющие тигры, то на ходу казалось, будто картинки движутся.
Вошедшие были преклонного возраста - кроме одного, совсем юноши. Один из посетителей, в высокой черной шапке, поклонился и нараспев сказал что-то высоким, чуть дребезжащим голосом. Он умолк, и зингарцы услышали другой голос, с теми же интонациями и неестественно высокими нотами. В первый миг они не поняли ни слова, а во второй - расхохотались. Потому что перевод юноши звучал так:
- Начальника горотьских стен и мосьтов радусся видить высоки гости.
- Клянусь Митрой! А я так долго придумывал приветственную речь! - вскричал Римьерос, едва не плача от хохота. - До чего же, наверное, глупо мы выглядим! Ну, что мне ему сказать? Надеюсь, по-кхитайски он говорит лучше, и мои слова не будут звучать для них так же ужасно?
- Возьмите себя в руки, государь, - отозвался барон Марко, уже успокоившийся. - Помните, что вы сейчас - вся Зингара.
Римьерос перестал смеяться и со всей серьезностью поклонился старику в высокой шапке:
- Я рад, господа, что первый город, который я увидел в Кхитае, был именно этот. Я - принц Римьерос, герцог Лара, брат короля Зингары. Мой государь послал меня с дарами и приветствием к вашему императору, дабы две наши великие державы стали немного ближе друг к другу.
Юноша перевел. Римьерос остался вполне доволен - покхитайски его речь прозвучала с приличествующей случаю торжественностью и важностью. Но едва молодой кхитаец заговорил по-аквилонски, принц снова еле удержался от смеха.
- Моя ести Моу Па. Импиратора послала моя проводить гости ситолицца. Моя ести мала-мала хайбэи Императора, но плишла гости, и моя будити казать за гости. Начальника горотьских стен и мосьтов типей звать зингасски княси и свита во двоесси.
- Это бесподобно, - пробормотал Римьерос. А вслух спросил: - А что такое _хайбэй_?
Юноша задумался. Из последовавшего объяснения принц не понял ничего, уяснив лишь, что это нечто очень близкое к Императору - и удовлетворился таким ответом.
Предложение отужинать во дворце градоправителя было встречено с благосклонностью. Римьерос и его рыцари во всем блеске появились в огромном с низким потолком зале. Кхитайцы были в среднем на голову ниже любого из гостей, и молодые гранды выглядели среди них парусниками в окружении маленьких баркасов.
Римьерос, сидевший по левую руку от градоправителя от Моу Па он уже знал, что это самое почетное место за столом, - довольно быстро привык к несколько странной речи переводчика. Произнося свою несуразицу, юноша был невероятно серьезен. Для него это был настоящий труд строить фразы так, чтобы они казались зингарцу забавными и неправильными. С каким бы облегчением перешел он с ломанного языка на настоящий! Но он утешал себя тем, что витиеватые фразы Римьероса, который, разумеется, и не подумал упростить свою речь ради плохого переводчика, звучали в его изложении не менее красиво, чем поаквилонски.
Сэй Тхикон Фэн расспрашивал принца о том, хорошо ли прошло путешествие, много ли человек погибло в пути и можно ли добраться до Зингары морем; Римьерос отвечал сдержанно, боясь сказать лишнее. Когда речь зашла о разбойниках, часто тревожащих караваны, он, улыбаясь, ответил, что вряд ли сыщется разбойник, - или даже шайка который отважится напасть на отряд в триста человек.
- Король Зингары, посылая меня к вашем повелителю, предусмотрел возможность нападения, - заметил он. - Мы проходили по очень опасным местам. Но доставили дар короля в целости и сохранности.
На это градоправитель со вздохом заметил, что бывают разбойники не столько сильные, сколько ловкие. Вот, к примеру, не далее как вчера кто-то забрался в городскую сокровищницу и вынес оттуда все, что счел ценным. Причем разбойник, как видно, был из-за гор, поскольку лействительно ценных вещей - двадцати свитков живописи, предназначенных в дар Императрице на грядущем Празднике Весенней Луны - не тронул, забрав только золотые безделушки. Заинтересованный, Римьерос начал расспрашивать, но ему мало что могли рассказать. Известно лишь, что этот вор очень ловок и обладает поистине чудовищной силой, пожаловался градоправитель. Ибо прутья клетки, ограждавшей сокровищницу, были отогнуты, а тигр, охранявший ее, - пойман удавкой и привязан к прутьям, едва ли не задушенный.
Римьерос прикусил губу, вспомнив чудовищные бугры мышц киммерийца, и спросил:
- А не видали вы здесь человека с запада, синеглазого, черноволосого и очень высокого? Он, быть может, странствует не один, но с такими же чужестранцами, как и он. Не думаете ли вы, что это - его рук дело? У меня на родине он известен как самый отпетый разбойник и вор.
Да, последовал ответ, два или три дня назад здесь проходило четверо чужестранцев: трое мужчин и одна женщина. И один из мужчин действительно был синеглаз и черноволос. Неизвестно, с запада он или с севера, но и синеглазый, и его девушка неплохо говорят по-кхитайски, так что вероятнее всего они не издалека. К тому же, они не задержались здесь и дня, проследовав дальше к столице, а кража совершена этой ночью. Так что это никак не могут быть те четверо. Ведь тогда им пришлось бы возвращаться и ночевать в джунглях, а ни один человек, воин он или землепашец, не может отважиться на такое.
Римьерос только головой покачал на подобную наивность.
Глава 4. Дворец Ста Десяти Красных Крыш.
Голубь Тридцать Четвертый:
_Высокородный принц Римьерос, герцог Лара
своему брату, Кратиосу Третьему, королю Зингары и
правителю Каррских островов.
Милостью милосердного Митры мы наконец
завершили то, ради чего отправились в столь далекий
путь.
Сегодня утром наше высокое посольство было
милостиво принято Императором Тысячи Городов, как
именуют здешнего владыку. Еще его именуют
Божественным, Дваждырожденным - ибо, как я узнал,
со вступлением на престол Император теряет имя и
как бы рождается заново. Прежнее его имя запрещено
вспоминать, новое - если только оно существует - не
знает никто. Таким образом, ни один маг не может
причинить вреда Повелителю Звезд, ибо, не зная имени,
не можешь навести ни порчу, ни сглаз.
Ты видишь, брат, я стал весьма просвещен в местных
обычаях. Это - всецело заслуга нашего Моу Па,
существа невероятно смешного и терпеливого. Его
приставили к нам потому, что он, кажется,
единственный во всей столице, кто говорит по
аквилонски. Впрочем, нет, есть еще один человек,
Верховный Саккей, как здесь называют главного
советника короля. Его имя Ян Шань, он был весьма любезен с
нами при встрече, и что интересно, манеры его скорее напоминают зингарские. В нем и тени этой постоянной угодливости, которая начинает так раздражать в остальных узкоглазых. Но саккей - чрезвычайно занятой человек, как нам объяснили. Так что у него, конечно, нет времени сопровождать нас повсюду, уродуя аквилонский язык, как это делает наш добрейший Моу Па. Всемилостивый Митра, если бы ты слышал, как он говорит! _Моу Па, кому посвящен вон тот высокий храм?_ - _Мала-мала Бо Си Растакому-то, (язык можно сломать, пытаясь выговорить имена их богов), осинь
грозни бога ести. Она насылает мора, чума и болесня
на бедны кхитайцы._ - _Мы не поняли, Моу Па, это
бог или богиня?_ - _Эта бога ести. Осинь грозни бога.
Она носить ожерелю ис челепов миотвых. От нее тьи
тысси лет насат принсесса Такая-то понес сына, и та
сына стала перва Ипрератора Кхитая ести._
Ты не выдержал бы с ним и дня, я выдерживаю все это
уже не менее пяти дней - с последнего моего письма
тебе из города на реке, не помню, как они его мне
называли.
Но бедный малый старается, как может, у него
вечно мученически-напряженное выражение лица. Наш
язык дается ему с трудом, я же так и не могу понять по
кхитайски ни слова, даже само название страны они
произносят как-то иначе.
Но оставим пока в стороне восторги
путешественника. Голуби дохнут один за другим, у меня
осталось их всего трое, и одного я сейчас пошлю к тебе.
Вернемся к моему визиту во дворец. Кратиос, если тебе
кто-нибудь еще начнет рассказывать про чудеса и
богатства Кхитая, отошли его прочь. Ни один язык не в
силах описать великолепия и пышности
императорского дворца. По секрету скажу тебе, что
наш дворец в Кордаве рядом с ним - просто лачуга.
Хорошо, что немногие хайборийцы бывали в Кхитае
короли разорили бы свои народы, пытаясь выстроить
себе с их слов что-либо подобное.
Прежде всего: дворец этот огромен. Его называют
Дворцом Ста Десяти Красных Крыш - брат мой, это не
преувеличение. Он находится не совсем в городе, а как
бы в своем государстве - на островах посреди реки, на
которой стоит столица. Это действительно больше
сотни домов, один другого краше. Здесь живет сам
император, его семья, его слуги и некоторые сановники.
Во дворце же находится и множество государственных
служб, как-то: суды, торговая палата и прочее. От дома
к дому через острова тянутся бесконечные мостики и
галереи, выкрашенные в яркие цвета, а иногда
сделанные из ценных пород дерева. Арки ворот этих
мостиков высечены из глыб нефрита, бирюзы
и яшмы, и всюду - драконы. Этот город недаром
называют Городом Тысячи Драконов. Как друиды
пиктов верят, что каждое дерево имеет душу, так здесь
жрецы Падды каждой живой твари дарят дракона
покровителя. Есть драконы огня, земли, воздуха и воды,
каждая из этих разновидностей делится еще на сотни.
Во всяком случае, я уже сталкивался с Драконами
Травы и Драконами Облаков.
Драконом, кстати, называют здесь и моего нового
знакомца, Конана. Он прибыл в столицу чуть раньше
меня, и теперь только и слышно, что о Сияющем
Полуночном Драконе, чья шайка уже совершила
несколько ограблений, немыслимых по дерзости и
изобретательности. Представь себе только, что он
сделал, чтобы обокрасть дом Верховного Жреца: как ни
мало у меня осталось голубей, я все же расскажу тебе об
этом. Дело в том, что они тут все весной просто сходят с
ума - что ни день, то у них по весне какой-нибудь
праздник. Праздник Первой Травы, праздник
Урожайной Луны, праздник Солнцестояния. Есть среди
- Моу Па, Бессмертный, - ответил юноша, не поднимая головы.
- Откуда ты знаешь язык? - Эти слова Ян Шань произнес по-аквилонски и был рад услышать ответ на том же языке:
- Я сбежал из озорства из дому, Бессмертный, и два года странствовал с туранским караваном.
- Хорошо, подойди сюда. Остальные могут удалиться.
Поманив за собой жестом Моу Па, Ян Шань провел его во Дворец Хрустального Шара. Было уже далеко заполдень, и по расчетам мага пришельцы вот-вот должны были появиться во втором шаре.
- Посмотри на них, - велел он юноше, когда в шаре заблестело солнце, пляшущее на доспехах и оружии. - Ты видишь эти лица? Они посмотрели на наших крестьян и теперь полагают, что мы все до единого повалимся им в ноги, как только увидим. Не разочаровывай их пока. Твой аквилонский безупречен - настолько, насколько может быть безупречен чужой язык. Испорти его. Говори бессвязно и неловко, как двухлетний ребенок. Ты понял меня?
- Да, сэй Ян Шань.
- Тогда иди собирайся. Вы отправитесь в путь сегодня же, потому что зингарцы, несомненно, уже войдут в город, когда вы будете только на полпути к нему.
Выходя, Ян Шань мельком обернулся на туманную сферу шара - и невольно вздрогнул: оттуда смотрели на него огромные, неестественно круглые темные глаза. Повинуясь безотчетному порыву, маг подхватил с пола темный плат, которым накрывали шар, если где-то проходила гроза иначе бы наблюдающие слепли один за другим - и накинул его на Всевидящее Око.
По ту сторону хрусталя стоявший перед шаром Римьерос, хмурясь, разглядывал диковинку. Неужели ему померещилось какое-то движение внутри этого огромного слитка? Словно что-то черное мелькнуло перед глазами и исчезло.
- Барон Марко, подойдите сюда! - крикнул он, не оборачиваясь. Когда да Ронно приблизился, принц указал ему на шар и спросил: - Что это может быть, как по-вашему? Я готов биться об зклад, что точь-в-точь такой же шар мы видели у дороги сегодня рано утром.
Барон задумался.
- Надо подождать, не появится ли третий, - сказал он наконец.
- Митра милосердный! - на манер деревенского говора воскликнул Римьерос и в притворном ужасе всплеснул руками. - Еще и третий! Зачем вам их столько, друг мой? Или вы думаете, что не поняв, для чего предназначены первые два, мы все поймем, увидев третий?
- Да, мой государь, - ответил Марко со всей серьезностью.
- А если третий не появится?
- Это тоже будет ответом, - пожал плечами старый воин. - Посмотрим.
Когда к концу дня они увидели третий шар, как и первые два стоящий у дороги на массивной колонне в рост человека, Римьерос соскочил с коня и торопливо подошел ближе, надеясь здесь разглядеть то, что не успел увидеть во втором. Но на этот раз хрусталь был незамутненно-чист, закатное солнце расцветило его яркими радужными бликами.
- Так каков же ответ? Вы обещали мне ответ, барон. Что такого вы видите в третьем, чего не было в первых двух?
- Расстояние, государь. Два шара - первый и третий расположены примерно на одинаковом расстоянии от второго. Это значит, что либо мы вышли на дорогу, ведущую прямиком в Пайканг, и шары обозначают какую-то меру длины; либо эти шары установлены вдоль дороги для какого-то магического действа.
Римьерос задумчиво выпятил нижнюю губу.
- Ну хорошо, а если бы третьего не было? - спросил он наконец.
- Тогда я уверился бы в том, этих шаров здесь всего два и, вероятнее всего, разбил бы, ибо для чего они еще тогда могут быть кроме как для черного колдовства? невозмутимо ответил старый воин.
- А что мешает им всем трем быть для чьего-нибудь черного колдовства? - рассмеялся Римьерос.
- Все те же расстояния, государь. Если здесь есть колдун, власть которого распространяется на всю страну, то он, вероятнее всего, ею и правит. А в этом случае вмешиваться неразумно. Я предам духовному суду богохульника, я прогоню прочь от своего порога ведьму, но страна сама должна решать, какой правитель для нее годится, а какой нет.
Римьерос вспомнил мелькнувшую в шаре черную тень и поежился.
- Быть может, это и в самом деле лишь отсчет лиг или в чем они тут измеряют расстояния, - сказал он. - Но мне не нравятся эти шары. Они словно следят за мной, и у второго мне на миг показалось...
- Что, мой принц?
- Ничего. Так, наваждение. А слыхали вы, барон, про магов Красного Кольца? Говорят, кое в чем они превосходят даже стигийцев, поклонников Сета!
Услыхав про _наваждение_, да Ронно потянул принца прочь от шара, не слушая дальнейших разглагольствований о магах и магии. Не существовало в мире вещи, к которой он относился с большей подозрительностью - исключая, быть может, только женщин. В них, был уверен барон да Ронно, еще более, чем в колдовстве кроется корень всемирного зла.
- На всякий случай, отойдите от него подальше, государь. К тому же становится поздно. На поляне уже, наверное, разбили шатры, и я даже здесь слышу запах жаркого, идущий от костров. Пойдемте в лагерь, государь.
Шатер принца и в самом деле уже высился среди поляны на берегу реки, что текла недалеко от дороги. Римьерос пригласил да Ронно к себе и оставил ужинать, непрестанно болтая о различных магических трюках и вещицах. Барон отвечал сдержанно, но под конец трапезы тоже разговорился, и тут принц с изумлением обнаружил, что да Ронно, в отличие от него самого, знает о магии и колдунах отнюдь не понаслышке.
Ни за ужином, ни после Римьерос больше не вспоминал о таинственых шарах. Но среди ночи он вдруг проснулся и вышел, едва накинув плащ поверх рубашки. Он долго стоял перед мерцающей сферой, пытаясь восстановить ощущение пребывания в двух местах одновременно, которое посетило его в тот миг, когда перед глазами мелькнула тень. Но шар просто тихо светился в ночи, отражая и преломляя лунный и звездный свет, дробя его в своей прозрачной утробе на тончайшие лучики... Римьерос зябко передернул плечами и ушел к себе в шатер. Остаток ночи он спал на диво спокойно, и если и снилось ему что-нибудь, то наутро он об этом не помнил.
Двинувшись с рассветом в дальнейший путь, посольство не проехало и нескольких лиг, как джунгли, теснившие дорогу с обеих сторон, вдруг кончились. Прямо за ними, похожие на пестрое лоскутное одеяло, какими зингарские крестьяне занавешивают стены в земляных хижинах, начинались поля.
Последние несколько дней дорога плавно шла вниз, спускаясь с предгорий. Долина лежала еще ниже, и из леса открывался на нее великолепный вид. Подобно дороге, с гор сбегала в долину и река, вдоль которой, то приближаясь, то удаляясь, они двигались все это время.
В долине река замедляла бег, ширилась и разливалась на множество узких рукавов. Над ней, прочно вцепившись в дно и берега мостами, стоял небольшой город, со стороны суши обнесенный стеной. Вокруг, как цыплята вокруг наседки, ютились домишки землепашцев. Первая зелень, едва пробившаяся на свежераспаханных полях, напоминала пушок, покрывающий щеки юноши, дома по самые крыши тонули в бело-розовом цветени.
- Что скажете, мой принц? - обернулся к Римьеросу барон, но тот уже двинул коня вперед и вниз по дороге.
- Туда! - коротко велел принц и первым пустил коня рысью.
Их словно ждали. На огромном горбатом мосту, по которому, словно нить сквозь бусину, проходила через город дорога, стояла толпа желтолицых людей. Римьерос, не ожидавший ничего плодобного, резко осадил коня, но тут взвыли трубы, ударили гонги и барабаны, словом, поднялся невообразимый шум. Лошади зингарцев, немотря на то, что были привычны и к черной брани конюших, и к лязгу железа, едва не кинулись врассыпную от этой какафонии.
- Это в нашу честь! - понял наколнец Римьерос и расхохотался, закинув голову. С ним засмеялись и остальные. Встречающие гостей растерянно застыли, ибо такой откровеный смех в Кхитае выражал презрение, насмешку и вообще считался крайне оскорбительным. Музыка стихла.
- Да, если можно, больше не гремите так, - снова рассмеялся Римьерос.
Его ничуть не смущало, что все эти люди, по-видимому, не понимали ни слова из того, что он говорил. Увидев, что теперь он улыбается, толпа музыкантов облегченно вздохнула. Несколько старцев с жесткими и тонкими, как волокна непряденного льна бородами, шагнули вперед и низко поклонились принцу, справедливо рассудив, что он главный в отряде. В ответ на это Римьерос соскочил с коня и отдал церемонный изящнный поклон, положив руку на эфес меча.
Снова повисла напряженная пауза. Старики переглянулись, и барон да Ронно, почувствовав неладное, заступил принца.
Но тут из толпы встречающих вышла, как показалось Римьеросу, девочка лет пятнадцати. (Позже выяснилось, что это - жена градоправителя, и что прошлой весной ей исполнилось двадцать пять.) В руках у нее был поднос, полный душистых нежно-розовых лепестков. Она осыпала ими Римьероса с головы до ног, и тому очень понравился такой обряд встречи. Он улыбнулся и высыпал оставшуюся на подносе последнюю горсть лепестков на нее. Она рассмеялась - смех этот прозвучал иначе, чем иной когдалибо слышанный Римьеросом женский смех - и прищелкнула пальцами. Толпа расступилась, пропуская стайку диковинных птиц - а, быть может, бабочек. Во всяком случае, на людей эти девуши походили мало, скорее уж - на небожительниц. Их было много, по трое на каждого рыцаря. Градоправитель, высокочтимый сэй Тхикон Фэн, специально набрал достаточное их количество в окрестных поселениях. Если бы зингарцы меньше истосковались по женскому обществу, они бы, наверное, задумались над тем, откуда градоправителю стало известно точное число рыцарей в отряде. Обратил на это внимание только барон Марко, и то много времени спустя. А в тот миг они, не заботясь о менее насущных делах, оставили лошадей и повозки на слуг, а сами вошли вслед за девушками в низкий длинный дом без окон, из двери которого, едва ее открыли, повалил пар.
Девушки знали свое дело. Не успели еще слуги разместиться в указанном им крыле Гостевого Дома, как вымуштрованный самим Марко да Ронно отряд можно было бы взять голыми руками. Каждый город из Ожерелья Великого Пути на площади перед дворцом градоправителя имел специально устроенный дом, который мог принять одновременно три-четыре каравана. Такой Гостевой Дом включал в себя множество различных построек, от конюшен и стойл для быков и верблюдов до огромных бань, в чьих каменных печах день и ночь полыхал огонь. За банями шел трапезный зал высотой в _две крыши_, самое большое помещение Гостевого Дома, далее, соединенные между собой галереями, размещались дворы с навесами общие спальни слуг - и двухэтажные небольшие домики с плоскими крышами-террасами. Комнаты в этих домиках могли быть как дешевым ночлегом для двоих бедных влюбленных, так и пышными апартаментами для какогонибудь заезжего богача. Мужчин в этом доме обслуживали исключительно юные девушки, а женщин - мальчики с чистой, еще нетронутой бритвой кожей. И те, и другие жили здесь же, при Гостевом Доме, ровно три года - с тринадцати до шестнадцати лет. Здесь их обучали танцам, науке любви, музыке и живописи. Пребывание в Гостевом Доме считалось превосходным воспитанием, и не каждый отец мог позволить себе роскошь отправить ребенка в такую школу.
Вымыв и доведя мужчин до полного изнеможения, девушки оставили их отдыхать в бассейнах с прохладной ароматной водой, а сами взялись собирать на стол в огромном зале с резными потолочными балками. Пол в нем был застелен множеством слоев пружинящих плетеных циновок, так что те, кто находил в себе еще силы, мог продолжить любовные забавы.
После трапезы, длившейся довольно долго, ибо разносившие кушанья и вина прелестницы были одеты лишь в собственную кожу, гостей проводили на отдых в приготовленные для них комнаты. Римьерос, пребывавший от такого приема в совершеннейшем изумлении и восторге, расположился в своих комнатах на подушках и велел одному из пажей пригласить к нему барона Марко, если тот еще не заснул, как собирался.
Барон незамедлил явиться, хоть вид у него и был несколько заспанный.
- Что угодно моему государю? - спросил он с порога.
- Общества друга! - весело отозвался принц. - Надеюсь, вас не слишком утомили эти жрицы полногрудой Иштар? Клянусь ее милостями, я и забыл, как истосковался за год по подобным вещам! Не хотите ли распить со мной бутыль аргосского вина, барон? Это - последняя.
Он смеялся, покуда паж разливал вино по кубкам, после чего принц махнул ему рукой, разрешая удалиться. Это означало, что речь пойдет о не о пустяках, и барон Марко, хоть и с трудом, но выпрямился в кресле.
- Что вы думаете обо все этом, друг мой? - спросил принц совершенно другим тоном, серьезным и даже немного мрачным. - Что вы думаете о том, что первый же город, в который мы вступили, принял нас как желанных гостей? Я проследил, чтобы от всех кушаний, котрые мне подавали, сначала пробовала какая-нибудь из девушек. Я не понимаю этого радушия. Или, увидев наше яркое шествие, они приняли нас за богачей и теперь надеются, что мы хорошо заплатим?
- Нет, - покачал головой да Ронно. - Это как раз обычай. Здесь, я думаю, так встречают каждого, кто пришел из-за гор. Я слыхал от туранских и вендийских купцов, что в Кхитае принято встречать чужестранцев как королей - но только первые три дня. По истечению их гость обязан за все расплачиваться золотом - и многие, единожды вкусив от этого плода, платят... - Он помолчал, прихлебывая вино, затем продолжил: - Нет, меня настораживает иное. Они не попытались выяснить, кто мы такие, не попытались найти человека, который мог бы с нами объясниться, они не задали ни одного вопроса! И в тоже время мгновенно отделили слуг от господ, хотя ваши пажи, мой принц, одеты не хуже, чем любой рыцарь в нашем отряде. Откуда они знают, кто мы такие? Откуда знали, что мы придем этим утром? Ведь они уже стояли на мосту, когда мы выехали из джунглей. Вот что настораживает меня, государь. Очень плохо, что никто из них, по-видимому, не знает ни слова по-зингарски...
Ширма, каким-то образом передвигавшаяся вдоль стены и служившая в комнате дверью, отодвинулась, и паж с поклоном доложил:
- К вам люди, мой принц. Кажется, это здешние власти. Один из них говорит по-аквилонски. Прикажете впустить?
- Вот оно! - заявил барон с неожиданной мрачностью. Почему именно по-аквилонски, а не по-турански? За все это время они не услышали от нас ни слова!
- Полно, дорогой друг, ваша подозрительность становится чрезмерной, - отозвался принц. - То, что мы - не туранцы и не вендийцы, видно, я полагаю, всякому. Ваш рассказ о том, как здесь вытягивают деньги из чужестранцов, совершенно меня успокоил. Это просто прекрасно, что они потрудились добыть нам переводчика. Ну, сами посудите, где бы мы его искали?
Барон покачал головой, но промолчал.
- Пусть войдут, - разрешил принц.
В просторную комнату вошло пятеро или шестеро кхитайцев, одетые причудливо и богато. Римьерос уже заметил, что на Востоке принято одеваться так, чтобы ткань ниспадала мягкими складками. В Туране и Вендии богачи щеголяли парчой и расшитым бархатом, чьи краски были столь ярки, что болели глаза. Здесь же главным украшением ткани была вышивка - и долгополые халаты позволяли любоваться целыми картинами, вышитыми разноцветным шелком и золотом. Если по подолу такого халата были вышиты играющие тигры, то на ходу казалось, будто картинки движутся.
Вошедшие были преклонного возраста - кроме одного, совсем юноши. Один из посетителей, в высокой черной шапке, поклонился и нараспев сказал что-то высоким, чуть дребезжащим голосом. Он умолк, и зингарцы услышали другой голос, с теми же интонациями и неестественно высокими нотами. В первый миг они не поняли ни слова, а во второй - расхохотались. Потому что перевод юноши звучал так:
- Начальника горотьских стен и мосьтов радусся видить высоки гости.
- Клянусь Митрой! А я так долго придумывал приветственную речь! - вскричал Римьерос, едва не плача от хохота. - До чего же, наверное, глупо мы выглядим! Ну, что мне ему сказать? Надеюсь, по-кхитайски он говорит лучше, и мои слова не будут звучать для них так же ужасно?
- Возьмите себя в руки, государь, - отозвался барон Марко, уже успокоившийся. - Помните, что вы сейчас - вся Зингара.
Римьерос перестал смеяться и со всей серьезностью поклонился старику в высокой шапке:
- Я рад, господа, что первый город, который я увидел в Кхитае, был именно этот. Я - принц Римьерос, герцог Лара, брат короля Зингары. Мой государь послал меня с дарами и приветствием к вашему императору, дабы две наши великие державы стали немного ближе друг к другу.
Юноша перевел. Римьерос остался вполне доволен - покхитайски его речь прозвучала с приличествующей случаю торжественностью и важностью. Но едва молодой кхитаец заговорил по-аквилонски, принц снова еле удержался от смеха.
- Моя ести Моу Па. Импиратора послала моя проводить гости ситолицца. Моя ести мала-мала хайбэи Императора, но плишла гости, и моя будити казать за гости. Начальника горотьских стен и мосьтов типей звать зингасски княси и свита во двоесси.
- Это бесподобно, - пробормотал Римьерос. А вслух спросил: - А что такое _хайбэй_?
Юноша задумался. Из последовавшего объяснения принц не понял ничего, уяснив лишь, что это нечто очень близкое к Императору - и удовлетворился таким ответом.
Предложение отужинать во дворце градоправителя было встречено с благосклонностью. Римьерос и его рыцари во всем блеске появились в огромном с низким потолком зале. Кхитайцы были в среднем на голову ниже любого из гостей, и молодые гранды выглядели среди них парусниками в окружении маленьких баркасов.
Римьерос, сидевший по левую руку от градоправителя от Моу Па он уже знал, что это самое почетное место за столом, - довольно быстро привык к несколько странной речи переводчика. Произнося свою несуразицу, юноша был невероятно серьезен. Для него это был настоящий труд строить фразы так, чтобы они казались зингарцу забавными и неправильными. С каким бы облегчением перешел он с ломанного языка на настоящий! Но он утешал себя тем, что витиеватые фразы Римьероса, который, разумеется, и не подумал упростить свою речь ради плохого переводчика, звучали в его изложении не менее красиво, чем поаквилонски.
Сэй Тхикон Фэн расспрашивал принца о том, хорошо ли прошло путешествие, много ли человек погибло в пути и можно ли добраться до Зингары морем; Римьерос отвечал сдержанно, боясь сказать лишнее. Когда речь зашла о разбойниках, часто тревожащих караваны, он, улыбаясь, ответил, что вряд ли сыщется разбойник, - или даже шайка который отважится напасть на отряд в триста человек.
- Король Зингары, посылая меня к вашем повелителю, предусмотрел возможность нападения, - заметил он. - Мы проходили по очень опасным местам. Но доставили дар короля в целости и сохранности.
На это градоправитель со вздохом заметил, что бывают разбойники не столько сильные, сколько ловкие. Вот, к примеру, не далее как вчера кто-то забрался в городскую сокровищницу и вынес оттуда все, что счел ценным. Причем разбойник, как видно, был из-за гор, поскольку лействительно ценных вещей - двадцати свитков живописи, предназначенных в дар Императрице на грядущем Празднике Весенней Луны - не тронул, забрав только золотые безделушки. Заинтересованный, Римьерос начал расспрашивать, но ему мало что могли рассказать. Известно лишь, что этот вор очень ловок и обладает поистине чудовищной силой, пожаловался градоправитель. Ибо прутья клетки, ограждавшей сокровищницу, были отогнуты, а тигр, охранявший ее, - пойман удавкой и привязан к прутьям, едва ли не задушенный.
Римьерос прикусил губу, вспомнив чудовищные бугры мышц киммерийца, и спросил:
- А не видали вы здесь человека с запада, синеглазого, черноволосого и очень высокого? Он, быть может, странствует не один, но с такими же чужестранцами, как и он. Не думаете ли вы, что это - его рук дело? У меня на родине он известен как самый отпетый разбойник и вор.
Да, последовал ответ, два или три дня назад здесь проходило четверо чужестранцев: трое мужчин и одна женщина. И один из мужчин действительно был синеглаз и черноволос. Неизвестно, с запада он или с севера, но и синеглазый, и его девушка неплохо говорят по-кхитайски, так что вероятнее всего они не издалека. К тому же, они не задержались здесь и дня, проследовав дальше к столице, а кража совершена этой ночью. Так что это никак не могут быть те четверо. Ведь тогда им пришлось бы возвращаться и ночевать в джунглях, а ни один человек, воин он или землепашец, не может отважиться на такое.
Римьерос только головой покачал на подобную наивность.
Глава 4. Дворец Ста Десяти Красных Крыш.
Голубь Тридцать Четвертый:
_Высокородный принц Римьерос, герцог Лара
своему брату, Кратиосу Третьему, королю Зингары и
правителю Каррских островов.
Милостью милосердного Митры мы наконец
завершили то, ради чего отправились в столь далекий
путь.
Сегодня утром наше высокое посольство было
милостиво принято Императором Тысячи Городов, как
именуют здешнего владыку. Еще его именуют
Божественным, Дваждырожденным - ибо, как я узнал,
со вступлением на престол Император теряет имя и
как бы рождается заново. Прежнее его имя запрещено
вспоминать, новое - если только оно существует - не
знает никто. Таким образом, ни один маг не может
причинить вреда Повелителю Звезд, ибо, не зная имени,
не можешь навести ни порчу, ни сглаз.
Ты видишь, брат, я стал весьма просвещен в местных
обычаях. Это - всецело заслуга нашего Моу Па,
существа невероятно смешного и терпеливого. Его
приставили к нам потому, что он, кажется,
единственный во всей столице, кто говорит по
аквилонски. Впрочем, нет, есть еще один человек,
Верховный Саккей, как здесь называют главного
советника короля. Его имя Ян Шань, он был весьма любезен с
нами при встрече, и что интересно, манеры его скорее напоминают зингарские. В нем и тени этой постоянной угодливости, которая начинает так раздражать в остальных узкоглазых. Но саккей - чрезвычайно занятой человек, как нам объяснили. Так что у него, конечно, нет времени сопровождать нас повсюду, уродуя аквилонский язык, как это делает наш добрейший Моу Па. Всемилостивый Митра, если бы ты слышал, как он говорит! _Моу Па, кому посвящен вон тот высокий храм?_ - _Мала-мала Бо Си Растакому-то, (язык можно сломать, пытаясь выговорить имена их богов), осинь
грозни бога ести. Она насылает мора, чума и болесня
на бедны кхитайцы._ - _Мы не поняли, Моу Па, это
бог или богиня?_ - _Эта бога ести. Осинь грозни бога.
Она носить ожерелю ис челепов миотвых. От нее тьи
тысси лет насат принсесса Такая-то понес сына, и та
сына стала перва Ипрератора Кхитая ести._
Ты не выдержал бы с ним и дня, я выдерживаю все это
уже не менее пяти дней - с последнего моего письма
тебе из города на реке, не помню, как они его мне
называли.
Но бедный малый старается, как может, у него
вечно мученически-напряженное выражение лица. Наш
язык дается ему с трудом, я же так и не могу понять по
кхитайски ни слова, даже само название страны они
произносят как-то иначе.
Но оставим пока в стороне восторги
путешественника. Голуби дохнут один за другим, у меня
осталось их всего трое, и одного я сейчас пошлю к тебе.
Вернемся к моему визиту во дворец. Кратиос, если тебе
кто-нибудь еще начнет рассказывать про чудеса и
богатства Кхитая, отошли его прочь. Ни один язык не в
силах описать великолепия и пышности
императорского дворца. По секрету скажу тебе, что
наш дворец в Кордаве рядом с ним - просто лачуга.
Хорошо, что немногие хайборийцы бывали в Кхитае
короли разорили бы свои народы, пытаясь выстроить
себе с их слов что-либо подобное.
Прежде всего: дворец этот огромен. Его называют
Дворцом Ста Десяти Красных Крыш - брат мой, это не
преувеличение. Он находится не совсем в городе, а как
бы в своем государстве - на островах посреди реки, на
которой стоит столица. Это действительно больше
сотни домов, один другого краше. Здесь живет сам
император, его семья, его слуги и некоторые сановники.
Во дворце же находится и множество государственных
служб, как-то: суды, торговая палата и прочее. От дома
к дому через острова тянутся бесконечные мостики и
галереи, выкрашенные в яркие цвета, а иногда
сделанные из ценных пород дерева. Арки ворот этих
мостиков высечены из глыб нефрита, бирюзы
и яшмы, и всюду - драконы. Этот город недаром
называют Городом Тысячи Драконов. Как друиды
пиктов верят, что каждое дерево имеет душу, так здесь
жрецы Падды каждой живой твари дарят дракона
покровителя. Есть драконы огня, земли, воздуха и воды,
каждая из этих разновидностей делится еще на сотни.
Во всяком случае, я уже сталкивался с Драконами
Травы и Драконами Облаков.
Драконом, кстати, называют здесь и моего нового
знакомца, Конана. Он прибыл в столицу чуть раньше
меня, и теперь только и слышно, что о Сияющем
Полуночном Драконе, чья шайка уже совершила
несколько ограблений, немыслимых по дерзости и
изобретательности. Представь себе только, что он
сделал, чтобы обокрасть дом Верховного Жреца: как ни
мало у меня осталось голубей, я все же расскажу тебе об
этом. Дело в том, что они тут все весной просто сходят с
ума - что ни день, то у них по весне какой-нибудь
праздник. Праздник Первой Травы, праздник
Урожайной Луны, праздник Солнцестояния. Есть среди