Болезни роста
…С командой «Русскабель» – читатель напрасно станет напрягать свою память: не попадалось ли на этих страничках такое название? Нет, не попадалось. Не было раньше «Русскабеля», как не было «Моссовета», «Динамо», «Пищевика», «Трехгорки», РСКС (Рогожско-Симоновского клуба спорта), МСОГ (Московского спортивного общества глухонемых)…
Более того, «Русскабель» играл вовсе не с командой СКЗ. Он встречался с «Яхтклубом райкомвода» – так теперь именовалась наша «Стрекоза».
Перемены, перемены… По российской земле катилась мощная, сокрушающая, обновляющая, освежающая волна перемен, которая вымывала гниющие, вредоносные наслоения старой жизни.
Понятно, в футболе, в правилах самой игры никаких принципиальных изменений не было, по-прежнему одиннадцать пар крепких мужских ног пинали маленький надувной мяч, стараясь загнать его в ворота. Более того, сокрушив монархию, пригвоздив слово «царь» к столбу позора, революция все-таки в одном случае поспособствовала даже некой коронации, возведя футбол на трон короля атлетики.
И без того массовый, футбол получает в эти годы еще больший размах. Спорт, и этот вид его в особенности, рассматривается как один из важнейших рычагов воспитания нового человека.
В 1923 году приказом Реввоенсовета республики введено обязательное обучение игре в футбол в Красной Армии.
Оценка высочайшая! Признание футбола как игры, которая дает воину самое всестороннее развитие. И не только физическое! Никакой другой спорт в то время не способен был так моделировать ситуацию борьбы, схватки, как это делал футбол. И немного набралось бы тогда видов атлетики, которые могли бы так эффективно воспитывать самоотверженность, стойкость духа, решительность, находчивость.
Стоял апрельский день 1925 года. Я ощущал весну. Наслаждался ею. Двигался в огромной, до ощутимости плотной толще солнца, видел, как плавает в ней липкая зелень чуть распустившихся почек, и огорчался, что не успел заметить этот вроде бы медленный процесс превращения мягких комочков в новорожденные листочки. Как быстро стали они раскрываться! В детстве это тянулось гораздо дольше…
С этой мыслью я подошел к хорошо уже известному читателю павильону дяди Саши. Взялся за ручку и подумал, что сейчас снова попаду в скоростной поток жизни и могучие его завихрения с ходу закрутят меня, станут швырять хаотично, бестолково, трясти до тошноты. Мне этого не хотелось. Я нынче выбился из колеи, и попадать в нее снова не было никакого желания. Сегодня у меня редкостно свободный день: в театре – ни репетиции, ни спектакля, а в ГИТИСе – лишь утренние занятия. Однако…
За столом попивали чай несколько наших ребят. Как всегда, что-то острил Паша Ноготков – непоседа, балагур, весельчак. Непоседой он, случалось, бывал и на футбольном поле – в нужный момент иногда не оказывался на месте.
Рядом с Пашей сидел спокойный, неторопливый Казимир Малахов, футболист и мой коллега по искусству, уже входивший в моду исполнитель эстрадных песен. Прислонившись к стенке, в наполеоновской позе стоял Лазарь Сандлори, игравший на левом краю вместе с Георгиевским. Добродушный парень, но почему-то не сумевший найти общего языка со своим партнером. Тут же были: юморист Тарас Григорьев и молчуны Саша Холин и Вася Лапшин.
Поздоровавшись, я подошел к доске объявлений, чтобы узнать состав команд на предстоящую в воскресенье игру.
– Миш, – сказал Григорьев, – ты не тот список смотришь. В списках «Райкомвода» ты уже не значишься. Разве не знаешь? Райцентр Всевобуча обратился с новым призывом: восстановить развалившийся РСКС, и тебя как бывшего военного переводят туда капитаном четвертой команды… Будешь со своего низу руководить всем клубом…
– Новый принцип управления: снизу вверх, – добавил Паша Ноготков. – А будешь руководить хорошо – переведут в пятую…
– Болтуны вы! От безделья дохнете. Вам бы мою жизнь – сразу пропала б охота острить.
Однако за этим с виду благодушным, от нечего делать юмором стояла все-таки маленькая, незлая, конечно, подковырка.
Дело в том, что я слыл отчаянным сторонником многих демократических нововведений в клубе.
Отвлекусь, чтобы сказать несколько слов о клубе того времени. Он в основном охватывал наиболее популярные виды спорта: легкую атлетику – во всех ее жанрах, а также бокс, теннис, греблю, городки, крокет, бывший тогда в большой моде. Но самая многолюдная секция, конечно, футбольная. В ней состояли пять команд – в среднем человек по пятнадцать в каждой. Кроме того, существовала еще и юношеская. В первенствах она, правда, не участвовала – не было в ту пору розыгрышей по юношеству. Но ребята занимались много, упорно, часто проводили товарищеские встречи. Вот эти подростковые коллективы и поставляли главным образом футболистов в составы взрослых.
Но вернемся в павильон.
С некоторых пор у нас завели порядок, при котором все перемещения внутри команд, передвижения из команды в команду и всякие другие изменения в составах решались коллегиально и принимались большинством голосов. Каждый четверг собиралась секция, в которую входили члены правления клуба, капитаны команд и некоторые игроки. Она утверждала составы. На заседаниях, как правило, присутствовали все спортсмены, а порою даже рьяные, вхожие в клуб болельщики. После заседания секции вывешивались списки, справедливость которых не подвергалась сомнению, ибо обсуждались они публично, утверждались совместно.
Это, разумеется, не означало, что каждую неделю менялись составы и их капитаны. Постоянные игроки всегда оставались на своих местах. Однако «нештатные ситуации» (кто-то заболел, кто-то получил травму, кто-то уехал в командировку или просто не сумел уйти с работы) в сумме представляли собой весьма стойкое явление – случайность здесь стала не только закономерной, но и стопроцентно гарантированной. Значит, нужно каждую неделю корректировать составы.
Но вот вопрос: зачем же собирать для этого секцию, когда необходимые замены можно сделать в рабочем порядке?
Представьте себе: капитан, скажем, второй команды узнает, что игрок Иванов не сумеет участвовать в воскресном матче. Замену можно позаимствовать или в третьей, или в четвертой. Но и в той и в другой есть свои спортивные интересы, своя картина в таблице. Здесь тоже не хотят оголять позиции. Да еще как оголять?! Ведь вторая команда станет просить непременно самого сильного игрока, чтобы он хоть как-то приближался к ее уровню. Короче говоря, чтобы благополучно решить этот вопрос, капитанам команд необходимо встретиться.
Ну хорошо, а зачем из этого делать, так сказать, публичный спектакль – с присутствием всего состава клуба, да еще болельщиков? Может, и не нужно бы, если б такие заседания проходили с руганью, ссорами, словом, по-базарному склочно. Но если они ведутся спокойно, дружелюбно и приводят к разумным, честным решениям (а именно так и проходили заседания секции «Райкомвод»), то публичность эта приносит большую пользу. Ибо, во-первых, все члены общества вводятся в курс дела, втягиваются в круг проблем. Отсюда рост клубного патриотизма. Во-вторых, возникает полное доверие к руководству, повышается его авторитет. В-третьих, про информированность, понимание необходимости принесенных жертв снимали раздражение, недовольство – эмоции весьма нежелательные, особенно во время матча.
И еще одна взаимосвязь: поскольку старались быть справедливыми, решения принимать объективные, то и не боялись проводить собрания публично. А публичность, наоборот, вела к объективности.
Это был поиск новых эффективных форм организации спорта. Но поиск на то и поиск – иные новшества не всегда себя оправдывали. Неудивительно, что многие футболисты побаивались перемен в спорте, относились к ним настороженно.
За несколько лет до этого в стране был введен Всевобуч (Всеобщее военное обучение). В Москве в связи с этим создали шесть центров, которые выполняли функции сегодняшних райвоенкоматов. Центры готовили допризывников к службе в армии. Спорт, особенно футбол, стал одним из важнейших видов этой подготовки. Понятно, что на таком массовом футбольном фоне в некоторых центрах появились показательные команды.
И вот Рогожско-Симоновский центр Всевобуча обращается к именитым футболистам, игравшим в других клубах, но жителям района, проявить местный патриотизм – покинуть свои команды и вступить во вновь созданный Рогожско-Симоновский клуб спорта. Как иногда бывает в таких случаях, дело не обходится без некоторого нажима…
Долго ли, коротко ли, но в итоге в осенний календарь 1921 года Московская футбольная лига включает новую команду – РСКС. Для начала ей определяют место в классе «Б» (а это совсем не мало). РСКС шутя обыгрывает всех своих соперников и завершает сезон с феерическим соотношением мячей: 42 забитых и 2 пропущенных!
В следующем, 1922 году она по праву выступает в классе «А».
Болельщики объяты тревогой. Наименее стойкие отрекаются от любимых команд и перекладывают весь пыл своих сердец на нового фаворита. Среди игроков кто-то трепещет, а кто-то, наоборот, потирает руки в предвкушении Большой игры.
Наконец первая встреча. РСКС вступает в борьбу с ЗКС и… проигрывает. Страсти слегка утихают, ореол чуть меркнет. Но эта игра еще ни о чем не говорит: все-таки РСКС впервые в классе «А» да и уступила не кому-нибудь, а ЗКС!
И впрямь: новорожденная команда засучивает рукава и в следующем матче одерживает победу над чемпионом осени 1921 года КФС. Мало того, все три команды КФС уносят с поля «баранки». Снова овации. А дальше…
Дальше все было просто. Следующая календарная игра принесла новому клубу поражение. Потом еще одно. И еще… Словом, класс «А» оказался не по зубам – проиграв во всех встречах, РСКС попала в хвост таблицы (последнее место!) и на том закончила свое шумное существование. Сгорела, как мотылек…
Впрочем, «мотылек» – слово, которое плохо вяжется с моими представлениями об этой команде. Ей под стать сравнение со слоном, ибо здесь играли действительно очень сильные спортсмены. Только «слон» был обречен с самого рождения.
Причин столь печального конца немало. Но в основе, мне кажется, лежит тот факт, что создавалась команда не совсем правомерным – волевым, как говорят теперь, волюнтаристским – способом.
Да, игроки очень сильные. Этого порою достаточно, чтобы получилась команда, ведь на том и стоят сборные. Но этого мало, чтобы сложился коллектив. В ту пору еще не знали термина «психологическая совместимость», но то, что под ним разумеется, было всегда. В РСКС, полагаю, не сложился необходимый для долговечности клуба моральный климат. Парни здесь, что называется, не сошлись характерами и потому никак не смогли составить ансамбля.
Это, видимо, закономерный результат такого метода организации. Команда должна складываться естественным, эволюционным путем. Залог ее долговечности в том, что она ПОСТЕПЕННО выращивает корифеев или также постепенно пополняется ими извне, а не сразу составляется из таковых.
Поначалу каждый из ее членов, по крайней мере, большинство в меру скромны, не слишком притязательны. Это позволяет им притереться друг к другу. Постепенно они находят свое место в коллективе – как правило, адекватное собственным спортивным возможностям. Выделяют из своей среды лидеров, учатся признавать их, подчиняться им. И хотя претензии каждого растут по мере роста успехов команды, отношения друг с другом не меняются, остаются достаточно ровными. Перейди теперь кто-либо из игроков в другую команду – особенно если она чуть послабее, – и гонор вдруг откуда возьмется, и ожидание особого к себе внимания. Но покуда он (игрок) у себя «дома», в его поведении мало что меняется.
Но в случае с РСКС в одной берлоге столкнулось одиннадцать медведей. Естественно, что ничего хорошего из этого не вышло…
Эти-то события и имели в виду наши остряки, выдавая свои ленивые, не слишком достоверные выдумки. Это и многое другое составляло суть их неуклюжих подковырок, в которых не было цели меня поддеть. Просто в ребятах пробилось желание чуть-чуть побрюзжать, выплеснуть бездумный скепсис, так свойственный молодости.
Досада ребят все-таки была понятной, в какой-то мере оправданной, поскольку сами-то они играли в команде, которая нашла верный путь развития и подтвердила это высокими результатами; в команде, ставшей осенним чемпионом Москвы 1920 года, весенним чемпионом 1921 года, осенним – 1923 и 1924 годов, обыгравшей не раз сборную Москвы, побеждавшей петроградские клубы «Спорт» и «Меркур», получавшей высокие отзывы прессы: «Безусловно, сейчас «Райкомвод» – одна из самых сильных команд Москвы и Петрограда», и: «Главной причиной успеха следует считать исключительную спайку игроков, ее хорошую стренированность, во многом зависевшую от постоянных выступлений в одном и том же составе и частых встреч с первоклассными иногородними клубами». Они, игроки «Райкомвода», бывшей «Стрекозы», сознавали себя членами коллектива, который нередко составлял основу сборных Москвы, России и даже СССР в международных матчах, и потому имели все основания считать, что их путь становления верен.
В осенний сезон 1924 года футбольную общественность страны взбудоражило событие – в Москву прибыла сборная Турции. Ей предложили выступить в трех матчах – с двумя сборными Москвы и сборной СССР.
Игры начались со второй сборной Москвы, в состав которой вошли шестеро игроков из нашей команды (остальных включили в первую сборную и в сборную СССР). В воротах стоял первоклассный вратарь из «Динамо» Чулков. В защите – известный «моссоветовец» Константин Блинков. Я играл в нападении. Но вот в списке рядом со своей с удивлением увидел незнакомую фамилию Булкин (настоящую фамилию этого игрока по этическим причинам не называю). «Кто такой Булкин?» – спрашиваю у товарищей, у знатоков футбола, у болельщиков, из тех, что знают даже мальчиков, стоящих за воротами в матчах пятых команд. «Такого не бывает!» – по-одесски убежденно отвечают они. Но он все-таки есть. И я его вижу рядом с собой в течение всей игры. Вижу, хотя не чувствую в нем ни игрока, ни его самого, как действующее звено в цепи нападения…
Впоследствии Паша Ноготков весьма компромиссно утолил наше любопытство, во всяком случае, его догадка нас вполне устроила. «Должно быть, переводчик с турецкого!» – сказал он. Возможно, и впрямь кто-то перестарался: для удобства общения с гостями приставил к нам человека, владеющего турецким языком. И прекрасно: пусть бы он подождал нас в раздевалке, ибо на футбольном поле соперники, к каким бы национальностям они ни принадлежали, разговаривают всегда на едином языке… А Булкин вместо этого, единого, знал турецкий. Сие нас не устраивало.
Понятно, такой подбор команды успеху не способствовал. И другое…
Осень тогда пришла рано. А в день нашего матча ©на еще и позаимствовала погоду у зимы – на поле лежал с утра чуть подтаявший и теперь покрывшийся ледяной коркой снег.
Турецкую команду принимали широко и хлебосольно, с известным национальным гостеприимством. К тому же в душах устроителей этих встреч – и не только их, но и всех, кто болел за Советскую власть, – жила ответственность за авторитет страны, которая только начала входить в контакты со старым, чужеродным миром. Великодушие, стремление к объективности побуждали к тому, чтобы уравнять шансы соперников. Все мы беспокоились о том, что русская погода ставит наших южных гостей в невыгодное положение. Переживали: как будут играть бедные турки, никогда не видевшие снега, на таком поле?
Поломали голову и придумали: нужно им посоветовать, чтобы на бутсы набили новые шипы. Сами себе этого почему-то не посоветовали, хотя на нашей обуви они тоже основательно поистерлись. Благодарные посланцы страны звезды и полумесяца тут же реализовали эту идею и прекрасно чувствовали себя на русском футбольном поле, в то время как мы на собственной шкуре убедились, что хоккей и впрямь ближайший родственник футбола. Нам сильно мешал мяч. По нему полагалось бить, а у нас была совсем другая задача: как бы удержаться при скольжении, не упасть.
Пропустив три гола в свои ворота, мы со злости все же забили один мяч. На том и кончилось это состязание.
Разумеется, наш дорогостоящий опыт учли. В следующих встречах играли только известные, хорошо проверенные игроки. Позаботились и о том, чтобы участники сборных не теряли контакта с землей. Выиграли обе наши команды: 1-я сборная Москвы победила со счетом 2:0, сборная СССР – 3:0.
При всей объективности причин нашего поражения «Известия спорта» после окончания сезона сделали все же не менее объективный вывод по поводу стиля советского футбола. Они писали, что основной недостаток наших команд – это слишком четкое деление игроков на две группы; нападающих на чужие ворота и защищающих свои. Это главная ошибка, ибо английское правило гласит: вся команда всегда нападает.
Говорили газеты и о другом недостатке. О том, что мы неверно используем крайних нападающих. Они должны вести игру стремительными проходами по краям, чтобы отвлечь защиту и в последний момент, перед воротами, посылать мяч в центр, к освободившимся от опеки центральным нападающим…
Любопытно, что пятьдесят лет спустя после мирового первенства по футболу в ФРГ в 1974 году футбольные теоретики высказывали в своих публикациях примерно те же тактические идеи с полным убеждением, что вещают новое слово в футболе. Поистине новое – это давно забытое старое!
Однако пора вернуться в павильон дяди Саши с тем, чтобы уже больше не отвлекаться и до конца рассказать о событии того дня.
Итак, все как в детских стихах: дело было вечером, делать было нечего. Мы пили чай и пели песни. Казимир Малахов проверял на нас свой новый репертуар. Меня тоже не оставили в покое, заставив спеть «Бога Гименея» из «Нерона». Паша Ноготков распотешил наши души сперва «Цыганочкой», потом чечеткой.
Наше чаепитие прервал Сергей Бухтеев. Он остановился в дверях, с минуту стоял неподвижно и, закусив губу, глядел на нас взглядом, в котором сквозила некая смесь горечи, любопытства, будто он впервые нас видел, и растерянности. От Бухтеева веяло стужей. Мы это с ходу почувствовали. Веселье увяло. Ясно было, что он принес недобрые вести. Сомнений не могло быть еще и потому, что всякого рода организационную информацию поставлял только он, ибо работал в Высшем совете физической культуры (ВСФК).
Паша пытался разрядить напряжение шуткой. Но Бухтеёв раздраженно сказал:
– Уймись ты, Ноготков, со своим юмором…
Он сел за стол, помолчал немного, потом, криво усмехнувшись, небрежно бросил:
– Ну вот, братцы, отыгралась наша «Стрекоза»…
– Как так – «отыгралась»?
– Что значит – «отыгралась»?
– Почему – «отыгралась»?
Бухтеев подождал, когда отзвучит этот залп вопросов, и заговорил:
– Вот так. Отыгралась. Есть постановление МСФК о роспуске целого ряда клубов, в том числе и «Райкомвода».
– Но почему, за что?
– Почему, почему… Там сказано: считать, мол, дальнейшее существование этих спортклубов ненужным и распустить до 1 мая 1925 года.
– Интересно… Ведь мы же считаемся показатель-, ным кружком МСФК!
– А вот с нас и начинают. Под номером один идет показательный кружок МСФК, потом «Красная Пресня», дальше – «Профинтерн», «Красные Хамовники», «Спартак».
– Что же получается? – не выдержал молчавший все это время Вася Лапшин. – Две лучшие команды Москвы разгоняют?! «Райкомвод» и «Красную Пресню»!
– А мотивы-то какие, мотивы? – спросил Григорьев.
– Мотивы? Профсоюзная принадлежность… Вернее, отсутствие таковой.
– Почему «отсутствие»? Мы все трудимся. Все члены профсоюзов…
– А кто не работает, тот учится… Но все равно в профсоюзе…
– «Все»! – передразнил Бухтеев. – Это у нас, в первом составе, все. А в других… далеко не все. Поищи получше – тунеядцы найдутся… На довольствии у нэпманов стоят – гужуются! Благо, среди толстосумов болельщиков много.
– Вот и гнали бы их, и боролись бы с ними!
– Верно. Зачем же команды-то распускать?! Да еще какие команды!
– Да дело не только в этом. Еще и в том, что вся команда – в целом! – ни к какому профсоюзу не относится. Кто мы такие? Показательный кружок МСФК. Показательный! Заметьте: это уже спортивным профессионализмом попахивает. А спорт у нас любительский, и мы должны оставаться любителями.
Досадуя на это новое организационное потрясение, мы искали виновного и видели здесь руку очередного головотяпа. Но дело обстояло гораздо сложнее и глубже.
Положение, в котором находились наша и другие расформированные теперь команды, было и впрямь двусмысленным. Оно открывало возможность к нездоровому отступлению от главной идеи советского спорта, смысл которой разъяснять нет надобности – он заключен в одном слове: «любительский». Создавалась возможность (только возможность!) постепенного перерастания любителей в профессионалы. Разумеется, неофициально, но по существу, как говорят юристы, не де юре, а де факто. МСФК – профессиональная спортивная организация. Мы при ней – показательный кружок. Такая организационная связь даже по форме весьма двусмысленна. К тому же мы нужны здесь как образец футбольного коллектива. Но ведь известно: изготовление образцов обставляется особыми условиями. Во всяком случае, вероятность отхода от общих правил весьма высокая. Что может получиться? Начнут из нас делать «показательных»: тренировки с утра до ночи. Основная работа игроков – на производстве – окажется помехой. Руководство поможет им потихонечку обходить это препятствие… Какое уж там производство, когда на нас возложена специальная миссия! И другое: команде созданы особые условия тренировки. Почему же она должна играть в одном календаре с клубами, о которых можно сказать, что они истинно любительские? Это все равно, что выпустить на ринг боксеров разных весовых категорий. Где справедливость?!
Те же рассуждения можно отнести и к другим упраздненным командам – названия у них иные, но ситуация примерно та же.
Кроме того, не следует забывать, что речь идет о 1925 годе. Нэп в разгаре. И хотя на него уже началось генеральное наступление, хоть и ведется отбрасывание нэпманов с занятых ими позиций, они еще очень сильны. Появляется опасность проникновения новоявленных буржуа в культуру и, в частности, в спорт.
Футбол – благодатная почва для всяческих махинаций. Можно, скажем, создать некий подпольный тотализатор – ставить на команды, как на лошадей. То есть тот самый бизнес, который лежит на поверхности, сам по себе вытекает из массового ажиотажа вокруг этой игры и который нынче буквально оплел кожаный мяч на Западе. Барыши столь огромны, что не жалко финансировать команды, взять их на полное содержание, освободить игроков от работы – пусть «вкалывают» на поле, добиваются превосходства над соперниками. Все это, повторяю, тайком от властей, подпольно – своеобразный футбольный «черный рынок».
Этого еще не было. Но этим, как выразился Сережа Бухтеев, уже попахивало, и это могло бы быть, если б среди руководства МСФК не оказались люди, истинно преданные принципам советского спорта. Они вовремя усмотрели эту опасную возможность и пресекли ее на корню. Есть решение о передаче клубов профсоюзам? Есть! Значит, никаких исключений делать не следует. Профсоюзы пользуются высоким доверием государства – здесь спорт будет под хорошим контролем.
Важно и другое: становилась более четкой и надежной система финансирования – профсоюз полностью брал на себя заботы по содержанию клуба. Позднее, когда нэп канул в Лету и когда исчезла опасность футбольных спекуляций, финансирование стало главной причиной принадлежности спортивных обществ к профсоюзам.
Так что постановление о роспуске пяти московских спортивных клубов появилось вовсе не на ниве головотяпских стараний какого-то одного чинуши, как нам это почудилось. Оно было результатом политики.
Да и сила этого катаклизма оказалась не столь уж разрушительной. В итоге никто не пострадал. И «Райкомвод» и «Красная Пресня» сохранились почти полностью. Только нашли себе новых хозяев. Теперь нам установили ведомственное подчинение. Наш, скажем, клуб закрепили за фабрикой «Трехгорная мануфактура» и назвали его «Трехгоркой». Общество «Красная Пресня» отошло к пищевой промышленности Москвы и стало именоваться «Пищевик».
Думаю, не будет большой ошибкой, если в целом 1925 год назову годом положительных спортивных преобразований, годом организационно-спортивного бума, когда закладывался фундамент будущего спортивного величия страны.
Прежде всего это коснулось физкультурной работы с детьми. На Украине открылось первое Всеукраинское совещание советов физической культуры, где прошел очень важный в истории советского спорта разговор о повышении квалификации инструкторских кадров, особенно в пионерских организациях.
Второй важный вопрос, который здесь подняли, – это о врачебном надзоре за спортом. Разумеется, нельзя считать, что мысль о содружестве медицины и атлетики возникла в зале этого совещания, бессмысленно искать автора этой идеи, ибо автором нынешнего спортивно-медицинского содружества является Ее Величество Необходимость. Но там, высказанная с высокой трибуны, идея эта обрела законодательный оттенок, стала руководством к действию.