Страница:
Армейскому командованию обстановка утром 30 августа рисовалась так: на правом берегу Вилии немцы развернули только слабую и второклассную пехоту 21-ю ландверную дивизию и бригаду Эзебека и 1-ю кавалерийскую дивизию, поддержанную II егерским батальоном, всего не более 15 батальонов пехоты и 1 кавалерийской дивизии. Мы располагали в группе Олохова, помимо 27 батальонов V Кавказского корпуса (2-я Финляндская сводная пограничная, 124-я дивизия), и 40 батальонами гвардейского корпуса (1-я и 2-я гвардейские дивизии, гвардейская стрелковая бригада), двумя десятками кавалерийских полков (конница Тюлина, часть Казнакова, гвардейская казачья бригада, Донская казачья б6ригада). Численное превосходство наше оценивалось в четыре раза по меньшей мере.
Не менее существенно было превосходство нашего оперативного положения. Противник ввязывался в бой за Мейшагольскую позицию на участке между р. Вилией и большаком, а наш гвардейский корпус, собранный к востоку от этого большака, за участком Мейшагольской позиции, против которого немцев не было, нацеливался для охвата немцев на переход в глубину{55} и нанесения удара на всем пространстве между Мейшагольской позицией и рекой Ширвинтой; правый обходящий фланг гвардейской пехоты нацеливался на д. Тоувчули, в 5 км к северо-востоку от м. Мусники, и этот фланг охранялся гвардейской казачьей бригадой. А еще севернее, на протяжении одного перехода, преимущественно по правому берегу Ширвинт, на тылы немцев нацеливались кавалерийские массы Тюлина, бригада Крымова и подкрепления, которые мог выделить Казнаков. Обстановка казалось была многообещающей. С 5 ч. 30 м. утра 30 августа 1-я гвардейская дивизия уже ввязалась в бой; перед ней были явно только спешенные кавалерийские части, которые постепенно оттеснялись к большаку на участке до Явнюны включительно; а 2-я гвардейская дивизия еще маневрировала, беспрепятственно продвигаясь позади фронта 1-й гвардейской дивизии на север; Тюлин и Крымов находились в нескольких километрах восточнее Вилейки. Небольшой нажим - и левый фланг немцев могла постигнуть основательная катастрофа.
В этом плане имелись существенные просчеты. Немцы успели значительно усилиться. В их составе несомненно находилась 14-я ландверная дивизия, которую разведывательное отделение штаба 10-й армии еще предполагало на левом берегу Вилии. Кроме того имелись или находились на пути на правый берег Вилии ландштурменная бригада Пфейля и 115-я дивизия. Кавалерия немцев была в действительности в три раза сильнее, чем мы предполагали. Вдоль большака, к югу от р. Ширвинты, располагались 1-я и 4-я кавалерийские дивизии корпуса Гарнье, а севернее р. Ширвинты, против Тюлина протягивалась 3-я кавалерийская дивизия - крайний правый флангНеманской армии. Превосходство русских в действительности было не в 4 раза, а в лучшем случае в 2 раза. Затем необходимо учесть истощение русских войск, малочисленность русских батальонов, бедность в пулеметах, слабость нашей артиллерии - и по количеству орудий и по наличию снарядов, а также устойчивость, которую получали немцы вследствие их непрерывного победного шествия. И надо иметь ввиду и то недоверие к своим войскам, которое воспиталось в высшем командовании длинным рядом неудач, особенно неотступно преследовавших 10-ю русскую армию, и которое препятствовало дружному введению всех сил в бой.
Группой из V Кавказского, гвардейского корпуса и конницы руководил ген. Олохов (командир гвардейского корпуса). Первоначальное его решение - оставить на фронтальном участке 27 батальонов V Кавказского корпуса на фронте в 12 км, а 40 батальонами гвардии нанести решительный удар в охват - надо признать соответственным. Однако отход 2-й Финляндской дивизии в ночь на 30 августа несколько растянул и расшатал фронт V Кавказского корпуса, лишил его опоры укрепленной позиций; с утра, после вступления в бой гвардии, получались сведения о движении немецких подкреплений. Эти подкрепления немцы могли брать только из состава своей же 10-й армии, с левого берега Вилии. Подкрепления эти могли быть обнаружены воздушной разведкой только в районе переправ через Вилию; далее их движение против нашего гвардейского корпуса маскировалось лесами. При недостаточно критическом отношении к данным разведки, обнаружение движения немцев в районе переправ через Вилию могло повести к ошибочному заключению, что немцы сосредоточивают свои силы против левого фланга V Кавказского корпуса, т. е. против 6-го Финляндского полка.
В весьма неполном Военно-историческом архиве{56} мне удалось найти только две точные разведывательные данные: одна из них - о движении в утренние часы 5 немецких рот против 6-го Финляндского полка, другая - от 15 час. дня, исходящая от 65-й дивизии: "Колонна противника силой до батальона около 15 час. дня двигается от Грабиалы на правый берег Вилии в направлении на Пустельники". Правда, штаб 2-й Финляндской дивизии в 9 час. утра еще доносил, что неприятель накапливается в районе восточнее д. Гени. Он мог в данном случае основываться на дошедшем к нему донесении командира мелкого подразделения 5-го Финляндского полка; последний вероятно имел ввиду накопление взвода, максимум роты; но такое донесение, правильное по существу, но составленное в общей форме, передаваясь буквально по инстанциям вверх, растет, и масштаб его, первоначально даже не тактический, а стрелковый, раздувается пессимизмом в оперативный.
Как бы то ни было, опираясь на это донесение, или на неизвестные мне данные воздушной разведки, штаб 10-й армии в 14 часов 30 августа пришел к ложному выводу: значительные силы немцев собираются в направлении левого фланга ген. Истомина. Отсюда последовало гибельное вмешательство штаба 10-й армии в деятельность группы Олохова: в течение 30 августа последнему неоднократно подтверждалось, что как ни важен успех решительной атаки гвардии, но Вильна представляет бесконечно важный центр, и надо иметь полную гарантию, что V Кавказский корпус Истомина удержится в занимаемом положении. 8 финляндских батальонов много сделать не могут, остальные части 124-й и пограничной дивизий не надежны, а потому штаб армии предъявил Олохову категорическое требование - взять из гвардейского корпуса стрелковую бригаду (4 полка) и направить ее в резерв в м. Судерва (4 км в тылу 6-го Финляндского полка). Около 17 час. голова гвардейских стрелков начала подходить к м. Судерва, хотя здесь в них никакой надобности не было.
По плану Олохова гвардейские стрелки должны были представлять резерв гвардии при выполнении ею решительной атаки в обход немцев. Он предупреждал, что изъятие этого резерва заставит его ослабить боевую часть гвардии на два полка для образования нового резерва и сократит на 3 км размах охвата - правое крыло будет наступать уже не на д. Тоувчули, а на м. Мусники; из сообщений Олохова было ясно, что раздергивание гвардии произведет на последнюю отрицательное впечатление и значительно ослабит интенсивность ее натиска. Штаб 10-й армии однако предпочел получение полного обеспечения пассивного участка сохранению предпосылок успеха ударного. На пассивный участок назначалось 35 батальонов, на активный - только 32 батальона. В сущности, этим жестом штаб 10-й армии обрекал уже начатую операцию на конечный неуспех. Доверие высшего командования к своим войскам представляет столь же ценный элемент боеспособности армии, как и дисциплина войск. Если бы наша дивизия имела ориентировку в замыслах командования, отступательное движение 5-го и 6-го полков после боя 29 августа едва ли получило бы такой размах.
Около 13 час. дня меня вызвал к телефону командир бригады Нагаев. В мое распоряжение, сверх двух батальонов 4-го пограничного полка, поступал весь 494-й полк (1 батальон из 6 сводных рот, 1 160 штыков); этот полк хотя не слишком надежен, но лучший в 124-й дивизии; командир бригады сам его направляет от Паужели для развертывания на участке Козлишки - Медведзишки, в направлении на д. Гени; полк изготовится к 14 час. и будет наступать; кроме того, в мое распоряжение поступает часть 495-го полка{57}, которая стянулась с охранения р. Вилии. К нам подходят другие резервы, в том числе гвардейские стрелки. Гвардия глубоко охватила немцев и ведет в районе большака севернее Мейшаголы успешные бои. Высшее командование предъявило 2-й Финляндской дивизии категорическое требование - перейти в наступление. 5-й полк постарается сделать все, что можно при его расстройстве. Начальник дивизии и командир бригады главные свои упования возлагают на всегда являвшийся надежной опорой дивизии 6-й полк и просят меня - атаковать противника всем фронтом.
Я ответил Нагаеву, что целиком присоединяюсь к его оптимистической оценке положения, и 6-й Финляндский полк, как только изготовится, перейдет в подлинную атаку всеми силами. В 13 ч. 40 м. штаб 2-й Финляндской дивизии доносил в штаб корпуса, что 2 роты 6-го Финляндского полка уже начали продвигаться к д. Гени, и в скором времени все части левого участка перейдут в наступление. Высшее командование еще имело время повернуть гвардейских стрелков к своему корпусу, но оно изверилось уже в слова.
Я себе ясно представлял, что начатая с утра атака гвардии должна была притянуть к себе все германские резервы, и что если я встречу не 5 рот, а больше, то во всяком случае силы, уступающие в числе моим 8 батальонам. При этом немцы дезориентированы нашим отступлением, находятся в состоянии движения на местности, не дающей выгоды для обороны, занимают прерывчатый фронт, не успели укрепиться и создать организацию огня. Тактически немцы сидят в мешке; 65-я дивизия, занимая обращенную к Буйвидам петлю р. Вилии на фланге и отчасти в тылу немцев, чрезвычайно стесняет их маневрирование и оборону; немецкое руководство против меня не слишком искусное. Едва ли может представиться более удобный случай ударить по немцам. И если до сих пор я берег полк и проявлял максимальную скупость в расходовании сил полка, то теперь представлялась оказия пустить их в дело, и надо использовать ее с наибольшим посылом и жесткостью.
В недалеком расстоянии перед всем моим фронтом тянулась сплошная линия леса, на опушку которого немцы еще не вышли. Эта линия леса закрывала за собой весь горизонт; с лучшего наблюдательного пункта, занятого командиром гаубичной батареи, можно было увидеть только шпиц костела в Дукштах. Следовательно на артиллерию в предстоящем бою, значительная часть коего должна была развернуться в лесу и перелесках, рассчитывать не приходилось. Некоторую помощь мог бы оказать дивизион 65-й артиллерийской бригады, расположенный вдоль хорды излучины Вилии. Но одна его батарея (4-я батарея 7-й артиллерийской бригады, временно вошедшая в состав дивизиона) имела крайний обстрел вправо на Буйвиды, а две других (4-я и 5-я батареи 65-й артиллерийской бригады) имели крайний правый обстрел на Дукшты и не просматривали лесного пространства, лежавшего между мной и Дукштами, где должно было протекать наступление.
Приходилось основывать успех на действиях исключительно пехоты; я организовал наступление так, чтобы в обстановке предстоящего боя, встречного по существу, получить сразу же перевес над неготовыми и изолированными друг от друга частями немцев. С этой целью я вытянул все свои силы в одну линию батальонов. На правом фланге, на участке Козлишки - Медведзишки, находился сводный 6-ротный батальон 494-го полка. На участке Медведзишки - Левиданы находился мой III батальон, усиленный 9-й сотней пограничников; остатки 10-й сотни, ходившей накануне вместе с 9-й поддерживать 5-й полк, были разобраны по отделениям ротами III батальона. Задача здесь являлась для 494-го полка атака д. Гени, для III батальона - участие двумя ротами и сотней пограничников в атаке д. Гени и наступление остальными силами на промежуток Гени - Шавлишки. I батальон и 7-я сотня пограничников развернулись в центре и имели задачей наступать на фронт Шавлишки - Дукшты.
На левом крыле находился II батальон Чернышенко; я передал в его распоряжение 5-ю и 8-ю сотни пограничников и просил его использовать, насколько это можно, части 495-го полка. Задачей Чернышенко являлось энергичное наступление вдоль дороги Адамчишки - Дукшты, левым флангом вдоль р. Вилии. В исходном положении фронт моих разношерстных 8 батальонов был растянут от д. Козлишки до г. дв. Эльнокумпе, на 7,5 км. Количество бойцов было близко к 4 000. Командиры моих батальонов, к которым я предъявил требование возможно энергичного приступа к атаке, вытянули все свои роты в одну линию; я пытался удержать в своем резерве, в д. Геляжи, 6-ю и 2-ю сотню пограничников, но Чернышенко, которому в исходном положении приходилось растягиваться на 3 км, вытянул у меня их и развернул по сторонам своего батальона (5-я рота к нему еще не собралась после движения на поддержку 5-го полка) по две роты пограничников, чтобы не оставлять промежутков на фронте. Я отдал все в пользу первого удара, но лишил себя возможности регулировать и управлять течением боя. В резерве оставалась только моя особа.
В моем распоряжении находился еще 54-й Донской полк. 65-я дивизия, тщательно наблюдавшая за моим полком своими агентами связи, и V армейский корпус, выказывавший теперь большую предупредительность к моему переходу в наступление, сделали мне подарок, передав в мое распоряжение 40-й Донской полк и ген.-майора Шишкина, который, под моим началом, должен был вступить в командование своей казачьей бригадой (40-й и 54-й полки). Присутствие Шишкина было бы для меня чрезвычайно ценным, так как казаки, как правило, не выполняли боевых приказов случайных, временных начальников, коим их подчиняли. Но ген. Шишкин, может быть, был обижен подчинением его молодому полковнику; он запоздал, перешел на правый берег Вилии с 40-м казачьим полком только когда уже все было кончено, старался уклониться от встречи со мной и организовал лишь много насмешившее нас преследование немцев на другой день, 31 августа, когда мы и немцы сидели уже за непрерывной проволокой, в 800 шагах друг от друга: при мне казачьи разъезды храбро перескакивали через наши окопы и просили открыть им проходы в проволоке; мы им показывали на немцев, а они ссылались на твердый приказ - двигаться вперед, данный Шишкиным. Та же энергия, проявленная накануне, могла дать огромные результаты. Пока же я, без особой надежды на успех, писал командиру своего 54-го полка грозный приказ прорваться к Дукштам и старался при этом объяснить всю авантажность сложившейся обстановки, широкую возможность захватить обильную наживу, пленных и трофеи. Моему красноречию однако не суждено было поколебать скептицизм стреляного воробья и расшевелить столь мощное у казаков тяготение к добыче.
Гаубичная полубатарея, богатая снарядами, открыла наугад стрельбу по району костела Дукшты. Горная батарея стрелять не могла и была мной предупреждена - быть в готовности переехать вперед, на северную опушку леса, для поддержки второй стадии наступления полка.
Печально обстояло дело со связью. Все телефонные средства были размотаны в исходном положении для связи вдоль 7 км фронта, а также до стыка с телефонным постом штаба дивизии; последний, пользуясь своим начальственным положением, доводил свои линии только на половину расстояния до штабов полков, и полки должны были расходовать значительные средства на связь со штабом дивизии. Резерва провода для меня и командиров батальонов почти не оставалось, и с началом наступления связь могла поддерживаться лишь конными разведчиками.
В 15-м часу дня я отдал по телефону командиру II батальона и лично командирам I и III батальонов приказ - перейти в энергичное наступление и дойти до линии оставленных ночью окопов. Не все обошлось благополучно; новая оптимистическая ориентировка, явившаяся на смену пессимистическим ночным настроениям, была сообщена мной всем командирам батальонов, но медленно распространялась по полку и встречалась порой с недоверием ротными командирами. Несколько рот мне пришлось самому вытолкнуть вперед. Произошел инцидент с капитаном Мячиным, у которого приказ о наступлении вызвал головную боль и желание полечиться в полковом околотке. Был и другой инцидент.
Во время расположения нашего в исходном положении район Левиданы - Юркишки прикрывался 4-й ротой, представлявшей арьергард; она задержалась в перелесках, на дороге в Шавлишки и заняла среднее между сторожевым и боевым положение. В момент общего перехода в наступление 4-я рота под неслишком сильным нажимом немцев сжалась в одну стрелковую цепь и отходила ускоренным шагом на главную позицию. Командир 4-й роты поручик Тимофеев (Михаил) - бывший начальник учебной команды, дисциплинированный офицер, находился еще целиком во власти отступательных настроений; новая ориентировка еще не дошла до него. Я подошел к нему и после самого краткого объяснения потребовал от него перехода в наступление. Между нами произошел такой диалог: "Куда наступать?" "Да в лесок, откуда вы сейчас выбежали". "Но ведь там немцы?" "На них-то и надо наступать". Переход от арьергардной психологии к наступательной не легок, судя по реплике Тимофеева:"В случае неудачи куда отходить?"
Разговор происходил в 600 шагах от опушки, на которую каждую минуту могли выйти немцы и взять нас под обстрел. Было ясно, что Тимофеева невидимые силы не притягивают, а отталкивают от этой опушки. "Идти только вперед, только в тот самый окоп, который вы оставили ночью". И так как разговор затягивался, я в глазах Тимофеева отражалось полное непонимание моей точки зрения, я взял его за плечи, резко повернул на 180° и скомандовал: "4-я рота, шагом марш". Тимофеев двинулся со своей ротой в лес, пожимая плечами и оглядываясь на меня так, как будто спрашивал себя, не завелся ли в 6-м Финляндском стрелковом полку сумасшедший командир. Через 5 минут рота скрылась в лесу, и послышался сухой треск выстрелов - Тимофеев примирился со своей задачей и постепенно входил в нее.
Преодоление отступательной инерции, переход от обороны к наступлению составляют труднейшую проблему военного искусства; успешное ее разрешение часто ведет к блестящему успеху. В данном случае я использовал всю ту муштру, в которой годами воспитывался 6-й полк. Без той автоматической дисциплины, которая заставляет в самые критические минуты прислушиваться к голосу командира, я развалил бы полк, но не бросил бы его в энергичное наступление на немцев. Но и в данных условиях далеко не все роты вложили в наступление полностью всю свою энергию.
Сосед - V армейский корпус - так регистрировал наступление 6-го Финляндского полка: "13 час. На фронте ген. Альфтана (65-я дивизия) оказывается содействие 2-й Финляндской дивизии артиллерийским обстрелом наступления противника и принимаются меры к обеспечению правого фланга корпуса, обнаженного отходом этой дивизии". "15 ч. 45 м. Получено сообщение от связи 65-й дивизии, что 6-й Финляндский полк перешел в наступление, которое поддерживается нашим артиллерийским огнем". "17 ч. 30 м. На участке 65-й дивизии наша артиллерия обстреливает отходящего перед финляндцами противника, цепи коего замечены около 17 час. дня в районе Буйвиды. 54-й казачий полк содействует наступлению 6-го Финляндского полка. Ливенцов (начальник штаба V корпуса)".
Каэаков мы однако не видали, а артиллерийская поддержка, оказанная 65-й дивизией, в действительности была более скупой, чем этого можно было ожидать по этим сообщениям. Из изучения батарейной отчетности 65-й артиллерийской бригады вытекает, что стреляла по правому берегу Вилии одна 4-я батарея 65-й артиллерийской бригады, выпустившая за сутки 21 гранату и 13 шрапнелей. Если учитывать даже только 3 стрельбы, о которых штаб V корпуса доносил в штаб армии, и то на каждую стрельбу приходится только 7 гранат и 4 шрапнели; это не ураган; мы, наступая, вовсе не заметили этой оказанной нам помощи; я о ней осведомился только из изучения архивного материала.
В донесении штаба 2-й Финляндской дивизии в штаб V Кавказского корпуса, в 15 ч. 45 м., когда штаб V армейского корпуса телеграфировал только о переходе 6-го Финляндского полка в наступление, уже было зарегистрировано взятие деревень Гени и Шавлишки. Данные штаба 2-й Финляндской дивизии внушают более доверия, так как он получил информацию скорее, чем V армейский корпус.
Около 15 часов командиры батальонов, размотав полностью имевшиеся у них короткие концы провода, оторвались от своих телефонных станций. Я мог говорить по телефону только с штабом дивизии и с командиром гаубичной батареи, наугад посылавшей по своей инициативе снаряды в сторону костела Дукшты. Офицеры моего штаба разъехались с разными поручениями. Резерва у меня не было. Ружейный огонь явственно удалялся, со стороны немцев слышался пулеметный и сильный пушечный огонь, однако отнюдь не ураганного пошиба. В районе Левидан, где я находился с 6-конными разведчиками, все было пусто и тихо.
Около 20 - 30 мин. просидел я, ожидая информации; но никаких донесений не приходило. Я ничего не видел и не знал, и связь с штабом дивизии и артиллерией являлась бесполезной. Мне оставалось одно - попробовать самому посмотреть тот бой, о котором я оставался в неизвестности, а за недостатком технических средств связи попробовать покомандовать по-старинке. Я приказал приступить к свертыванию провода, чтобы подать вперед телефонные средства, сообщил в штаб дивизии, что вследствие продвижения полка произойдет временный перерыв связи со мной, и поскакал широким галопом с моими разведчиками по пути в Шавлишки.
До избы, где был расположен вчера мой штаб, мне предстояло проехать немного более 2 км. Я тщательно озирался по сторонам, стараясь найти следы какой-нибудь роты или раненых, которые должны были бы стекаться к этой сравнительно большой дороге, но не заметил никаких следов боя. На последнем километре перед Шавлишками, когда мы выехали из леса, высоко над нашими головами, в 50-60 м, начали рваться бризантные гранаты. Небо было пасмурно, собирался дождь, и бризанты производили впечатление эффектного, декоративного, но совершенно безобидного грома. Стреляющие немецкие батареи нас видеть не могли, никого другого по соседству не было. Чувствовалась какая-то растерянность у тех артиллеристов, которые вдруг нервно зачастили и яростно обстреливали небо над пустынным участком поля боя. Разброска немецких снарядов увеличивалась. Не успел я еще въехать в Шавлишки, как впереди послышался взрыв ружейной трескотни, и немецкие пушки круто оборвали свою бесплодную работу. У околицы Шавлишек лежали тела двух убитых немцев. Было около 15 ч. 30 м., когда я въехал в Шавлишки и повстречал раненого стрелка 9-й роты, который сообщил, что его рота взяла Шавлишки, и командир ее прапорщик Ходский, бегло осмотрев избы и захватив немногих пленных, стремительно помчался с ротой вперед. Из хаты, в которой я ночевал накануне, я послал с конным разведчиком на ближайшую телефонную станцию, в Левиданы, сообщение в штаб дивизии об успешном развитии наступления и о взятии Шавлишек; о взятии д. Гени я не знал, и штаб дивизии получил вероятно непосредственное сообщение от 494-го полка. Если роты получили задачи - вернуться в свои старые окопы, то и штаб полка был морально обязан вернуться на свое старое пепелище. Одновременно я послал приказание своему штабу и горной батарее следовать в Шавлишки. Пара конных разведчиков была оставлена в Шавлишках, чтобы собирать донесения, которые могли бы поступать в штаб полка, и направлять их ко мне. А я сам, с двумя конными разведчиками, поскакал в Блогодатное (развалины деревни), так как от Шавлишек открывался кругозор только в сторону Кемели и никаких подчиненных мне войск видно не было.
Непосредственно севернее Благодатного находились следы позиции трех поспешно снявшихся германских батарей - брошенный зарядный ящик, передок, клетки со снарядами, обозначавшие расположение каждого орудия, какая-то повозка, телефонное имущество, треноги с цейссовскими биноклями, несколько убитых артиллеристов и лошадей. За артиллерийской позицией окоп был занят, и из него раздавались выстрелы в сторону немцев. К окопу вел знакомый мне ход сообщения. Я спешился, оставил разведчиков в Благодатном и пешком, быстрым ходом, достиг окопа. В нем оказалась 9-я рота прапорщика Ходского. Против него немцы уже ушли в свои старые окопы, находившиеся в 700 шагах, и вели ружейный и пулеметный огонь. В промежутке между окопом Ходского и Дукштами и впереди были разбросаны 12 пушек и гаубиц и довольно много зарядных ящиков. Орудия были надеты на передки, и тут же валялись застреленные лошади; немецкий дивизион, запоздавший сняться с позиции, должен был отходить через узкий проход в проволочном заграждении, сделанный им утром, когда он выезжал вперед, и здесь был накрыт ружейным огнем; все же немцам удалось протащить через линию проволоки большую часть орудий и здесь они их бросили. Судя по тому, что далеко не по шестерке лошадей лежало убитыми возле каждого орудия и зарядного ящика, надо было думать, что под сильным ружейным обстрелом в следовавшем в колонне по-орудийно дивизионе наступил момент паники, головные орудия остановились из-за отдельных убитых лошадей, ездовые обрубили постромки и частью ускакали; иные артиллеристы честно старались спасти свои орудия и ящики, и наиболее удаленные орудия были дотащены до середины расстояния между нашими и немецкими окопами. В м. Дукшты в это время несомненно находились наши стрелки; можно было различить отдельные группы наших стрелков, подходивших к Дукштам с юга; но там по-видимому имелись и немцы и раздавались характерные для ближнего боя вспышки нервного ружейного огня. Вправо от окопа Ходского все было тихо и спокойно.
Не менее существенно было превосходство нашего оперативного положения. Противник ввязывался в бой за Мейшагольскую позицию на участке между р. Вилией и большаком, а наш гвардейский корпус, собранный к востоку от этого большака, за участком Мейшагольской позиции, против которого немцев не было, нацеливался для охвата немцев на переход в глубину{55} и нанесения удара на всем пространстве между Мейшагольской позицией и рекой Ширвинтой; правый обходящий фланг гвардейской пехоты нацеливался на д. Тоувчули, в 5 км к северо-востоку от м. Мусники, и этот фланг охранялся гвардейской казачьей бригадой. А еще севернее, на протяжении одного перехода, преимущественно по правому берегу Ширвинт, на тылы немцев нацеливались кавалерийские массы Тюлина, бригада Крымова и подкрепления, которые мог выделить Казнаков. Обстановка казалось была многообещающей. С 5 ч. 30 м. утра 30 августа 1-я гвардейская дивизия уже ввязалась в бой; перед ней были явно только спешенные кавалерийские части, которые постепенно оттеснялись к большаку на участке до Явнюны включительно; а 2-я гвардейская дивизия еще маневрировала, беспрепятственно продвигаясь позади фронта 1-й гвардейской дивизии на север; Тюлин и Крымов находились в нескольких километрах восточнее Вилейки. Небольшой нажим - и левый фланг немцев могла постигнуть основательная катастрофа.
В этом плане имелись существенные просчеты. Немцы успели значительно усилиться. В их составе несомненно находилась 14-я ландверная дивизия, которую разведывательное отделение штаба 10-й армии еще предполагало на левом берегу Вилии. Кроме того имелись или находились на пути на правый берег Вилии ландштурменная бригада Пфейля и 115-я дивизия. Кавалерия немцев была в действительности в три раза сильнее, чем мы предполагали. Вдоль большака, к югу от р. Ширвинты, располагались 1-я и 4-я кавалерийские дивизии корпуса Гарнье, а севернее р. Ширвинты, против Тюлина протягивалась 3-я кавалерийская дивизия - крайний правый флангНеманской армии. Превосходство русских в действительности было не в 4 раза, а в лучшем случае в 2 раза. Затем необходимо учесть истощение русских войск, малочисленность русских батальонов, бедность в пулеметах, слабость нашей артиллерии - и по количеству орудий и по наличию снарядов, а также устойчивость, которую получали немцы вследствие их непрерывного победного шествия. И надо иметь ввиду и то недоверие к своим войскам, которое воспиталось в высшем командовании длинным рядом неудач, особенно неотступно преследовавших 10-ю русскую армию, и которое препятствовало дружному введению всех сил в бой.
Группой из V Кавказского, гвардейского корпуса и конницы руководил ген. Олохов (командир гвардейского корпуса). Первоначальное его решение - оставить на фронтальном участке 27 батальонов V Кавказского корпуса на фронте в 12 км, а 40 батальонами гвардии нанести решительный удар в охват - надо признать соответственным. Однако отход 2-й Финляндской дивизии в ночь на 30 августа несколько растянул и расшатал фронт V Кавказского корпуса, лишил его опоры укрепленной позиций; с утра, после вступления в бой гвардии, получались сведения о движении немецких подкреплений. Эти подкрепления немцы могли брать только из состава своей же 10-й армии, с левого берега Вилии. Подкрепления эти могли быть обнаружены воздушной разведкой только в районе переправ через Вилию; далее их движение против нашего гвардейского корпуса маскировалось лесами. При недостаточно критическом отношении к данным разведки, обнаружение движения немцев в районе переправ через Вилию могло повести к ошибочному заключению, что немцы сосредоточивают свои силы против левого фланга V Кавказского корпуса, т. е. против 6-го Финляндского полка.
В весьма неполном Военно-историческом архиве{56} мне удалось найти только две точные разведывательные данные: одна из них - о движении в утренние часы 5 немецких рот против 6-го Финляндского полка, другая - от 15 час. дня, исходящая от 65-й дивизии: "Колонна противника силой до батальона около 15 час. дня двигается от Грабиалы на правый берег Вилии в направлении на Пустельники". Правда, штаб 2-й Финляндской дивизии в 9 час. утра еще доносил, что неприятель накапливается в районе восточнее д. Гени. Он мог в данном случае основываться на дошедшем к нему донесении командира мелкого подразделения 5-го Финляндского полка; последний вероятно имел ввиду накопление взвода, максимум роты; но такое донесение, правильное по существу, но составленное в общей форме, передаваясь буквально по инстанциям вверх, растет, и масштаб его, первоначально даже не тактический, а стрелковый, раздувается пессимизмом в оперативный.
Как бы то ни было, опираясь на это донесение, или на неизвестные мне данные воздушной разведки, штаб 10-й армии в 14 часов 30 августа пришел к ложному выводу: значительные силы немцев собираются в направлении левого фланга ген. Истомина. Отсюда последовало гибельное вмешательство штаба 10-й армии в деятельность группы Олохова: в течение 30 августа последнему неоднократно подтверждалось, что как ни важен успех решительной атаки гвардии, но Вильна представляет бесконечно важный центр, и надо иметь полную гарантию, что V Кавказский корпус Истомина удержится в занимаемом положении. 8 финляндских батальонов много сделать не могут, остальные части 124-й и пограничной дивизий не надежны, а потому штаб армии предъявил Олохову категорическое требование - взять из гвардейского корпуса стрелковую бригаду (4 полка) и направить ее в резерв в м. Судерва (4 км в тылу 6-го Финляндского полка). Около 17 час. голова гвардейских стрелков начала подходить к м. Судерва, хотя здесь в них никакой надобности не было.
По плану Олохова гвардейские стрелки должны были представлять резерв гвардии при выполнении ею решительной атаки в обход немцев. Он предупреждал, что изъятие этого резерва заставит его ослабить боевую часть гвардии на два полка для образования нового резерва и сократит на 3 км размах охвата - правое крыло будет наступать уже не на д. Тоувчули, а на м. Мусники; из сообщений Олохова было ясно, что раздергивание гвардии произведет на последнюю отрицательное впечатление и значительно ослабит интенсивность ее натиска. Штаб 10-й армии однако предпочел получение полного обеспечения пассивного участка сохранению предпосылок успеха ударного. На пассивный участок назначалось 35 батальонов, на активный - только 32 батальона. В сущности, этим жестом штаб 10-й армии обрекал уже начатую операцию на конечный неуспех. Доверие высшего командования к своим войскам представляет столь же ценный элемент боеспособности армии, как и дисциплина войск. Если бы наша дивизия имела ориентировку в замыслах командования, отступательное движение 5-го и 6-го полков после боя 29 августа едва ли получило бы такой размах.
Около 13 час. дня меня вызвал к телефону командир бригады Нагаев. В мое распоряжение, сверх двух батальонов 4-го пограничного полка, поступал весь 494-й полк (1 батальон из 6 сводных рот, 1 160 штыков); этот полк хотя не слишком надежен, но лучший в 124-й дивизии; командир бригады сам его направляет от Паужели для развертывания на участке Козлишки - Медведзишки, в направлении на д. Гени; полк изготовится к 14 час. и будет наступать; кроме того, в мое распоряжение поступает часть 495-го полка{57}, которая стянулась с охранения р. Вилии. К нам подходят другие резервы, в том числе гвардейские стрелки. Гвардия глубоко охватила немцев и ведет в районе большака севернее Мейшаголы успешные бои. Высшее командование предъявило 2-й Финляндской дивизии категорическое требование - перейти в наступление. 5-й полк постарается сделать все, что можно при его расстройстве. Начальник дивизии и командир бригады главные свои упования возлагают на всегда являвшийся надежной опорой дивизии 6-й полк и просят меня - атаковать противника всем фронтом.
Я ответил Нагаеву, что целиком присоединяюсь к его оптимистической оценке положения, и 6-й Финляндский полк, как только изготовится, перейдет в подлинную атаку всеми силами. В 13 ч. 40 м. штаб 2-й Финляндской дивизии доносил в штаб корпуса, что 2 роты 6-го Финляндского полка уже начали продвигаться к д. Гени, и в скором времени все части левого участка перейдут в наступление. Высшее командование еще имело время повернуть гвардейских стрелков к своему корпусу, но оно изверилось уже в слова.
Я себе ясно представлял, что начатая с утра атака гвардии должна была притянуть к себе все германские резервы, и что если я встречу не 5 рот, а больше, то во всяком случае силы, уступающие в числе моим 8 батальонам. При этом немцы дезориентированы нашим отступлением, находятся в состоянии движения на местности, не дающей выгоды для обороны, занимают прерывчатый фронт, не успели укрепиться и создать организацию огня. Тактически немцы сидят в мешке; 65-я дивизия, занимая обращенную к Буйвидам петлю р. Вилии на фланге и отчасти в тылу немцев, чрезвычайно стесняет их маневрирование и оборону; немецкое руководство против меня не слишком искусное. Едва ли может представиться более удобный случай ударить по немцам. И если до сих пор я берег полк и проявлял максимальную скупость в расходовании сил полка, то теперь представлялась оказия пустить их в дело, и надо использовать ее с наибольшим посылом и жесткостью.
В недалеком расстоянии перед всем моим фронтом тянулась сплошная линия леса, на опушку которого немцы еще не вышли. Эта линия леса закрывала за собой весь горизонт; с лучшего наблюдательного пункта, занятого командиром гаубичной батареи, можно было увидеть только шпиц костела в Дукштах. Следовательно на артиллерию в предстоящем бою, значительная часть коего должна была развернуться в лесу и перелесках, рассчитывать не приходилось. Некоторую помощь мог бы оказать дивизион 65-й артиллерийской бригады, расположенный вдоль хорды излучины Вилии. Но одна его батарея (4-я батарея 7-й артиллерийской бригады, временно вошедшая в состав дивизиона) имела крайний обстрел вправо на Буйвиды, а две других (4-я и 5-я батареи 65-й артиллерийской бригады) имели крайний правый обстрел на Дукшты и не просматривали лесного пространства, лежавшего между мной и Дукштами, где должно было протекать наступление.
Приходилось основывать успех на действиях исключительно пехоты; я организовал наступление так, чтобы в обстановке предстоящего боя, встречного по существу, получить сразу же перевес над неготовыми и изолированными друг от друга частями немцев. С этой целью я вытянул все свои силы в одну линию батальонов. На правом фланге, на участке Козлишки - Медведзишки, находился сводный 6-ротный батальон 494-го полка. На участке Медведзишки - Левиданы находился мой III батальон, усиленный 9-й сотней пограничников; остатки 10-й сотни, ходившей накануне вместе с 9-й поддерживать 5-й полк, были разобраны по отделениям ротами III батальона. Задача здесь являлась для 494-го полка атака д. Гени, для III батальона - участие двумя ротами и сотней пограничников в атаке д. Гени и наступление остальными силами на промежуток Гени - Шавлишки. I батальон и 7-я сотня пограничников развернулись в центре и имели задачей наступать на фронт Шавлишки - Дукшты.
На левом крыле находился II батальон Чернышенко; я передал в его распоряжение 5-ю и 8-ю сотни пограничников и просил его использовать, насколько это можно, части 495-го полка. Задачей Чернышенко являлось энергичное наступление вдоль дороги Адамчишки - Дукшты, левым флангом вдоль р. Вилии. В исходном положении фронт моих разношерстных 8 батальонов был растянут от д. Козлишки до г. дв. Эльнокумпе, на 7,5 км. Количество бойцов было близко к 4 000. Командиры моих батальонов, к которым я предъявил требование возможно энергичного приступа к атаке, вытянули все свои роты в одну линию; я пытался удержать в своем резерве, в д. Геляжи, 6-ю и 2-ю сотню пограничников, но Чернышенко, которому в исходном положении приходилось растягиваться на 3 км, вытянул у меня их и развернул по сторонам своего батальона (5-я рота к нему еще не собралась после движения на поддержку 5-го полка) по две роты пограничников, чтобы не оставлять промежутков на фронте. Я отдал все в пользу первого удара, но лишил себя возможности регулировать и управлять течением боя. В резерве оставалась только моя особа.
В моем распоряжении находился еще 54-й Донской полк. 65-я дивизия, тщательно наблюдавшая за моим полком своими агентами связи, и V армейский корпус, выказывавший теперь большую предупредительность к моему переходу в наступление, сделали мне подарок, передав в мое распоряжение 40-й Донской полк и ген.-майора Шишкина, который, под моим началом, должен был вступить в командование своей казачьей бригадой (40-й и 54-й полки). Присутствие Шишкина было бы для меня чрезвычайно ценным, так как казаки, как правило, не выполняли боевых приказов случайных, временных начальников, коим их подчиняли. Но ген. Шишкин, может быть, был обижен подчинением его молодому полковнику; он запоздал, перешел на правый берег Вилии с 40-м казачьим полком только когда уже все было кончено, старался уклониться от встречи со мной и организовал лишь много насмешившее нас преследование немцев на другой день, 31 августа, когда мы и немцы сидели уже за непрерывной проволокой, в 800 шагах друг от друга: при мне казачьи разъезды храбро перескакивали через наши окопы и просили открыть им проходы в проволоке; мы им показывали на немцев, а они ссылались на твердый приказ - двигаться вперед, данный Шишкиным. Та же энергия, проявленная накануне, могла дать огромные результаты. Пока же я, без особой надежды на успех, писал командиру своего 54-го полка грозный приказ прорваться к Дукштам и старался при этом объяснить всю авантажность сложившейся обстановки, широкую возможность захватить обильную наживу, пленных и трофеи. Моему красноречию однако не суждено было поколебать скептицизм стреляного воробья и расшевелить столь мощное у казаков тяготение к добыче.
Гаубичная полубатарея, богатая снарядами, открыла наугад стрельбу по району костела Дукшты. Горная батарея стрелять не могла и была мной предупреждена - быть в готовности переехать вперед, на северную опушку леса, для поддержки второй стадии наступления полка.
Печально обстояло дело со связью. Все телефонные средства были размотаны в исходном положении для связи вдоль 7 км фронта, а также до стыка с телефонным постом штаба дивизии; последний, пользуясь своим начальственным положением, доводил свои линии только на половину расстояния до штабов полков, и полки должны были расходовать значительные средства на связь со штабом дивизии. Резерва провода для меня и командиров батальонов почти не оставалось, и с началом наступления связь могла поддерживаться лишь конными разведчиками.
В 15-м часу дня я отдал по телефону командиру II батальона и лично командирам I и III батальонов приказ - перейти в энергичное наступление и дойти до линии оставленных ночью окопов. Не все обошлось благополучно; новая оптимистическая ориентировка, явившаяся на смену пессимистическим ночным настроениям, была сообщена мной всем командирам батальонов, но медленно распространялась по полку и встречалась порой с недоверием ротными командирами. Несколько рот мне пришлось самому вытолкнуть вперед. Произошел инцидент с капитаном Мячиным, у которого приказ о наступлении вызвал головную боль и желание полечиться в полковом околотке. Был и другой инцидент.
Во время расположения нашего в исходном положении район Левиданы - Юркишки прикрывался 4-й ротой, представлявшей арьергард; она задержалась в перелесках, на дороге в Шавлишки и заняла среднее между сторожевым и боевым положение. В момент общего перехода в наступление 4-я рота под неслишком сильным нажимом немцев сжалась в одну стрелковую цепь и отходила ускоренным шагом на главную позицию. Командир 4-й роты поручик Тимофеев (Михаил) - бывший начальник учебной команды, дисциплинированный офицер, находился еще целиком во власти отступательных настроений; новая ориентировка еще не дошла до него. Я подошел к нему и после самого краткого объяснения потребовал от него перехода в наступление. Между нами произошел такой диалог: "Куда наступать?" "Да в лесок, откуда вы сейчас выбежали". "Но ведь там немцы?" "На них-то и надо наступать". Переход от арьергардной психологии к наступательной не легок, судя по реплике Тимофеева:"В случае неудачи куда отходить?"
Разговор происходил в 600 шагах от опушки, на которую каждую минуту могли выйти немцы и взять нас под обстрел. Было ясно, что Тимофеева невидимые силы не притягивают, а отталкивают от этой опушки. "Идти только вперед, только в тот самый окоп, который вы оставили ночью". И так как разговор затягивался, я в глазах Тимофеева отражалось полное непонимание моей точки зрения, я взял его за плечи, резко повернул на 180° и скомандовал: "4-я рота, шагом марш". Тимофеев двинулся со своей ротой в лес, пожимая плечами и оглядываясь на меня так, как будто спрашивал себя, не завелся ли в 6-м Финляндском стрелковом полку сумасшедший командир. Через 5 минут рота скрылась в лесу, и послышался сухой треск выстрелов - Тимофеев примирился со своей задачей и постепенно входил в нее.
Преодоление отступательной инерции, переход от обороны к наступлению составляют труднейшую проблему военного искусства; успешное ее разрешение часто ведет к блестящему успеху. В данном случае я использовал всю ту муштру, в которой годами воспитывался 6-й полк. Без той автоматической дисциплины, которая заставляет в самые критические минуты прислушиваться к голосу командира, я развалил бы полк, но не бросил бы его в энергичное наступление на немцев. Но и в данных условиях далеко не все роты вложили в наступление полностью всю свою энергию.
Сосед - V армейский корпус - так регистрировал наступление 6-го Финляндского полка: "13 час. На фронте ген. Альфтана (65-я дивизия) оказывается содействие 2-й Финляндской дивизии артиллерийским обстрелом наступления противника и принимаются меры к обеспечению правого фланга корпуса, обнаженного отходом этой дивизии". "15 ч. 45 м. Получено сообщение от связи 65-й дивизии, что 6-й Финляндский полк перешел в наступление, которое поддерживается нашим артиллерийским огнем". "17 ч. 30 м. На участке 65-й дивизии наша артиллерия обстреливает отходящего перед финляндцами противника, цепи коего замечены около 17 час. дня в районе Буйвиды. 54-й казачий полк содействует наступлению 6-го Финляндского полка. Ливенцов (начальник штаба V корпуса)".
Каэаков мы однако не видали, а артиллерийская поддержка, оказанная 65-й дивизией, в действительности была более скупой, чем этого можно было ожидать по этим сообщениям. Из изучения батарейной отчетности 65-й артиллерийской бригады вытекает, что стреляла по правому берегу Вилии одна 4-я батарея 65-й артиллерийской бригады, выпустившая за сутки 21 гранату и 13 шрапнелей. Если учитывать даже только 3 стрельбы, о которых штаб V корпуса доносил в штаб армии, и то на каждую стрельбу приходится только 7 гранат и 4 шрапнели; это не ураган; мы, наступая, вовсе не заметили этой оказанной нам помощи; я о ней осведомился только из изучения архивного материала.
В донесении штаба 2-й Финляндской дивизии в штаб V Кавказского корпуса, в 15 ч. 45 м., когда штаб V армейского корпуса телеграфировал только о переходе 6-го Финляндского полка в наступление, уже было зарегистрировано взятие деревень Гени и Шавлишки. Данные штаба 2-й Финляндской дивизии внушают более доверия, так как он получил информацию скорее, чем V армейский корпус.
Около 15 часов командиры батальонов, размотав полностью имевшиеся у них короткие концы провода, оторвались от своих телефонных станций. Я мог говорить по телефону только с штабом дивизии и с командиром гаубичной батареи, наугад посылавшей по своей инициативе снаряды в сторону костела Дукшты. Офицеры моего штаба разъехались с разными поручениями. Резерва у меня не было. Ружейный огонь явственно удалялся, со стороны немцев слышался пулеметный и сильный пушечный огонь, однако отнюдь не ураганного пошиба. В районе Левидан, где я находился с 6-конными разведчиками, все было пусто и тихо.
Около 20 - 30 мин. просидел я, ожидая информации; но никаких донесений не приходило. Я ничего не видел и не знал, и связь с штабом дивизии и артиллерией являлась бесполезной. Мне оставалось одно - попробовать самому посмотреть тот бой, о котором я оставался в неизвестности, а за недостатком технических средств связи попробовать покомандовать по-старинке. Я приказал приступить к свертыванию провода, чтобы подать вперед телефонные средства, сообщил в штаб дивизии, что вследствие продвижения полка произойдет временный перерыв связи со мной, и поскакал широким галопом с моими разведчиками по пути в Шавлишки.
До избы, где был расположен вчера мой штаб, мне предстояло проехать немного более 2 км. Я тщательно озирался по сторонам, стараясь найти следы какой-нибудь роты или раненых, которые должны были бы стекаться к этой сравнительно большой дороге, но не заметил никаких следов боя. На последнем километре перед Шавлишками, когда мы выехали из леса, высоко над нашими головами, в 50-60 м, начали рваться бризантные гранаты. Небо было пасмурно, собирался дождь, и бризанты производили впечатление эффектного, декоративного, но совершенно безобидного грома. Стреляющие немецкие батареи нас видеть не могли, никого другого по соседству не было. Чувствовалась какая-то растерянность у тех артиллеристов, которые вдруг нервно зачастили и яростно обстреливали небо над пустынным участком поля боя. Разброска немецких снарядов увеличивалась. Не успел я еще въехать в Шавлишки, как впереди послышался взрыв ружейной трескотни, и немецкие пушки круто оборвали свою бесплодную работу. У околицы Шавлишек лежали тела двух убитых немцев. Было около 15 ч. 30 м., когда я въехал в Шавлишки и повстречал раненого стрелка 9-й роты, который сообщил, что его рота взяла Шавлишки, и командир ее прапорщик Ходский, бегло осмотрев избы и захватив немногих пленных, стремительно помчался с ротой вперед. Из хаты, в которой я ночевал накануне, я послал с конным разведчиком на ближайшую телефонную станцию, в Левиданы, сообщение в штаб дивизии об успешном развитии наступления и о взятии Шавлишек; о взятии д. Гени я не знал, и штаб дивизии получил вероятно непосредственное сообщение от 494-го полка. Если роты получили задачи - вернуться в свои старые окопы, то и штаб полка был морально обязан вернуться на свое старое пепелище. Одновременно я послал приказание своему штабу и горной батарее следовать в Шавлишки. Пара конных разведчиков была оставлена в Шавлишках, чтобы собирать донесения, которые могли бы поступать в штаб полка, и направлять их ко мне. А я сам, с двумя конными разведчиками, поскакал в Блогодатное (развалины деревни), так как от Шавлишек открывался кругозор только в сторону Кемели и никаких подчиненных мне войск видно не было.
Непосредственно севернее Благодатного находились следы позиции трех поспешно снявшихся германских батарей - брошенный зарядный ящик, передок, клетки со снарядами, обозначавшие расположение каждого орудия, какая-то повозка, телефонное имущество, треноги с цейссовскими биноклями, несколько убитых артиллеристов и лошадей. За артиллерийской позицией окоп был занят, и из него раздавались выстрелы в сторону немцев. К окопу вел знакомый мне ход сообщения. Я спешился, оставил разведчиков в Благодатном и пешком, быстрым ходом, достиг окопа. В нем оказалась 9-я рота прапорщика Ходского. Против него немцы уже ушли в свои старые окопы, находившиеся в 700 шагах, и вели ружейный и пулеметный огонь. В промежутке между окопом Ходского и Дукштами и впереди были разбросаны 12 пушек и гаубиц и довольно много зарядных ящиков. Орудия были надеты на передки, и тут же валялись застреленные лошади; немецкий дивизион, запоздавший сняться с позиции, должен был отходить через узкий проход в проволочном заграждении, сделанный им утром, когда он выезжал вперед, и здесь был накрыт ружейным огнем; все же немцам удалось протащить через линию проволоки большую часть орудий и здесь они их бросили. Судя по тому, что далеко не по шестерке лошадей лежало убитыми возле каждого орудия и зарядного ящика, надо было думать, что под сильным ружейным обстрелом в следовавшем в колонне по-орудийно дивизионе наступил момент паники, головные орудия остановились из-за отдельных убитых лошадей, ездовые обрубили постромки и частью ускакали; иные артиллеристы честно старались спасти свои орудия и ящики, и наиболее удаленные орудия были дотащены до середины расстояния между нашими и немецкими окопами. В м. Дукшты в это время несомненно находились наши стрелки; можно было различить отдельные группы наших стрелков, подходивших к Дукштам с юга; но там по-видимому имелись и немцы и раздавались характерные для ближнего боя вспышки нервного ружейного огня. Вправо от окопа Ходского все было тихо и спокойно.