Страница:
Полежала на спине, вперясь в потолок глазами. Просто так полежала, без всяких мыслей. «Нет, надо искать — все равно не уснуть, да и отдохнула чуток…» — стала подниматься и вдруг услыхала, будто взвизгнул кто-то. Прислушалась — тихо. А вдруг?!
Резво двинулась к двери, распахнула… Вот он! Гулена…
— И не стыдно? — строжась спросила, не выказывая радости. — Бессовестный! Я вся с ног сбилась тебя искаючи…
Шарик, виновато пригнувшись и не глядя в глаза, молотил хвостом.
— Ладно уж, заходи, — отступила баба Маня в глубину коридора. — Но чтобы в последний раз. А то возьму и брошу тебя. На кой мне налог платить?!
Шарик поднялся на задние лапы, уперся передними в бабы Манино колено и взвизгнул радостно.
— Ладно-ладно, не подлизывайся, сейчас я тебе лапки вымою… Шарик присел в привычном ожидании привычной процедуры. Баба Маня принесла тазик с водой и тряпку. Шарик протянул переднюю лапу.
— В этом ты молодец и лапки подаешь, и никогда с грязными в комнату не пройдешь, а в остальном — шалавый. Где столько времени шлялся? Я весь квартал обошла, тебя искаючи, — продолжала строжиться она. — Завтра пойдем на твой налог работать — подъезд убирать. Поди, не откажут?…
Баба Маня попыталась резко согнуться, не удалось. Тогда она, кряхтя, села рядом с тазиком. Шарик воспользовался моментом и лизнул ее в щеку. Хотела баба Маня заругаться, да уронила тряпку и прижала маленькое лохматое тельце к себе.
— Купать тебя пора. Псиной воняешь, — пробормотала она, украдкой смахивая слезы. Все-таки не одна… Все-таки рядом душа живая… А налог? Бог с ним, с этим налогом! Будем подъезд убирать или еще что… Проживем как-нибудь…
ТИГРА ПОЛОСАТАЯ
КАК ВОСПИТАТЬ ХОЗЯЙКУ
Резво двинулась к двери, распахнула… Вот он! Гулена…
— И не стыдно? — строжась спросила, не выказывая радости. — Бессовестный! Я вся с ног сбилась тебя искаючи…
Шарик, виновато пригнувшись и не глядя в глаза, молотил хвостом.
— Ладно уж, заходи, — отступила баба Маня в глубину коридора. — Но чтобы в последний раз. А то возьму и брошу тебя. На кой мне налог платить?!
Шарик поднялся на задние лапы, уперся передними в бабы Манино колено и взвизгнул радостно.
— Ладно-ладно, не подлизывайся, сейчас я тебе лапки вымою… Шарик присел в привычном ожидании привычной процедуры. Баба Маня принесла тазик с водой и тряпку. Шарик протянул переднюю лапу.
— В этом ты молодец и лапки подаешь, и никогда с грязными в комнату не пройдешь, а в остальном — шалавый. Где столько времени шлялся? Я весь квартал обошла, тебя искаючи, — продолжала строжиться она. — Завтра пойдем на твой налог работать — подъезд убирать. Поди, не откажут?…
Баба Маня попыталась резко согнуться, не удалось. Тогда она, кряхтя, села рядом с тазиком. Шарик воспользовался моментом и лизнул ее в щеку. Хотела баба Маня заругаться, да уронила тряпку и прижала маленькое лохматое тельце к себе.
— Купать тебя пора. Псиной воняешь, — пробормотала она, украдкой смахивая слезы. Все-таки не одна… Все-таки рядом душа живая… А налог? Бог с ним, с этим налогом! Будем подъезд убирать или еще что… Проживем как-нибудь…
ТИГРА ПОЛОСАТАЯ
В этот день нас было трое. Я, мой друг Юрка и вислоухий восьмимесячный щенок русской гончей — Налет.
Юрка, блестя цыгановатыми глазами, взахлеб рассказывал о своих охотничьих приключениях и заразительно смеялся. Его я знал давно, с самого детства. Вместе когда-то гоняли голубей, вместе учились в школе, вместе делали налеты на колхозные баштаны. Потом Юрка с родителями уехал на Дальний Восток, и я потерял его след. И вдруг прошлой осенью он собственной персоной явился в родную станицу и стал работать завхозом в школе.
За время нашей разлуки повидал он немало. Особенно впечатляли его рассказы о плавании на кораблях торгового флота, о странах, которые я не видел и не увижу никогда. Но главное — оба мы были страстными охотниками и теперь с нетерпением ждали каждого выходного дня, чтобы встать в предрассветных сумерках и отправиться с ружьями бродить окрест.
Стрелял Юрка неплохо, но охота на зайцев его мало увлекала. Он мечтал о крупной добыче и со знанием дела рассказывал, как нужно выслеживать кабанов, медведей, рысей…
Из Юркиных слов я уяснил, что там, на Дальнем Востоке, бил он их десятками, и был даже случай, когда столкнулся один на один с тигром, но ружье дало осечку, и только исключительно это обстоятельство помогло полосатому разбойнику унести в целости свою шкуру.
Я чувствовал, что рассказчику не всегда следует верить, но, сами понимаете, какой охотник упустит возможность преувеличить свои трофеи в глазах доверчивого слушателя.
Итак, мы удалялись от станицы в сторону плавней, подпоясанные патронташами, с рюкзаками и ружьями за плечами, пылая неистребимой верой в охотничью удачу. Впереди нас, сбоку дороги, бесшумно скользил на своих высоких пружинистых лапах Налет. Этого щенка я привез из Московского питомника охотничьих собак. В его родословной, чуть не до десятого колена, были поименованы все знаменитые гончие — прабабки и прадеды, лучшие качества которых он должен был перенять. Все это, записанное на специальном бланке и скрепленное большой печатью, было внушительно, но, откровенно говоря, Налет мне не нравился. Был он какой-то забитый. Пугался любого стука, а стоило повысить голос, поджимал хвост и убегал прочь.
Целыми днями родовитый щенок дремал в тени, и сонные глаза его не отражали ни единой искорки собачьего ума. Ну, разве может настоящий охотничий пес быть таким? На охоте всякое бывает. Ведь может сложиться так, что Налету придется вызволять из беды своего хозяина. А способен ли на такое этот глупый, ленивый щенок? Я не знаю. Да, просто не знаю. Вдруг он заснет где-либо среди кустов или, испугавшись, сбежит… Поэтому скорое расставание с Налетом было для меня делом решенным. Просто я ждал случая, когда подвернется хорошая гончая.
Правда, Налет был еще молод и, увидав меня с ружьем, преображался, делался резким, порывистым, и даже глаза его принимали осмысленное выражение. Но ничто уже не могло поколебать моего решения. Не нравится мне эта собака и все. Не по душе пришлась.
Осень уже заметно похозяйничала в округе. Трава почернела и полегла. Деревья стояли полунагие. Лишь кубанские плавни зеленели еще сочно, молодо.
Мы спешили, стараясь успеть к вечернему утиному перелету. Вчера сторож дальней фермы Петрович, тоже большой любитель охоты, обрадовал нас вестью, что: «Уток в плавнях видимо-невидимо. Как поднимется стая — солнце меркнет…». И вот теперь наши болотные сапоги тяжело бухают по дороге, оставляя в пыли неглубокие следы…
Я с завистью поглядывал на новенькое заграничное ружье друга, и моя старенькая «тулка» словно бы прибавляла в весе и теряла в надежности.
— Слушай! Говорят, ты встречался с Черным разбойником, — внезапно прервал мои сравнения Юрка.
Вопрос был мне неприятен. Я не любил вспоминать об этом. Но от Юрки не так-то легко отделаться. И мне пришлось рассказать про тот несчастный день…
Прошлой осенью, в субботу, утомленный ходьбой и неудачной охотой на горлинок, я завернул на колхозный баштан. Бахчевник, старый, но еще крепкий казак из соседней станицы, угостив меня арбузом, пожаловался на диких кабанов, вытоптавших ночью четверть большого кукурузного поля рядом с баштаном.
Дикие кабаны на Кубани не редкость, но одно стадо последние три-четыре года стало притчей во языцех. Оно систематически совершало набеги на колхозные поля, уничтожая целые массивы кукурузы. Вожак его, огромный кабан-секач с разорванным где-то в схватках ухом, наводил страх на весь район. Ходили слухи о его исключительной свирепости. Ему приписывали убийство трех собак, посланных за ним в погоню. Он даже получил имя — Разбойник. Черный разбойник…
Я верил далеко не всем рассказам. Ведь стоит только раз набедокурить, а потом виновен ты или нет, все на тебя валят. Вполне могло быть такое и в данном случае. Тем более, что потравы за одну ночь случались на разных полях.
— Так что, мил человек… — басил меж тем бахчевник, — мне в мои-то годы на такого знаменитого кабана идти несподручно. А вот ежели бы ты согласился… Вдвоем-то оно надежнее. А на случай подранка, так у меня две собачки есть — знатные зверюги, по кабану пойдут запросто. А? Вот ежели бы твоя совесть охотницкая заговорила…
И моя совесть заговорила. Не откладывая, мы отправились выбирать место для засады. Кукурузное поле, особенно та часть, что ближе к лесу, было похоже на поле сражения. Стебли поломаны и втоптаны в землю, даже сама земля, высохшая к тому времени года в камень, была взрыта словно плугом. Растерзанные, недоеденные початки и зерна валялись всюду…
Из следов мы выделили один особо. Я сначала даже усомнился, что он кабаний: уж слишком велик, точно не кабан, а корова топталась здесь. Кроме того, след находился в стороне от других. Однако подрытые кое-где кусты и кабаний помет уверили меня, что здесь бродил огромный кабанище, и, если верить людской молве, это должен быть не кто иной, как Черный разбойник.
— Да-а-а… Хороший кабанчик, — удивленно протянул я.
— Это он — Черный! Точно! — загорячился бахчевник.
К вечеру, как назло, небо затянуло тучами, и ночь легла темная. Чуть слышно шелестел ветерок. В нос шибало запахом прели, сена. Тишины не было. Что-то фыркало, попискивало, потрескивало… Некоторые звуки были мне знакомы: вот затопал, пробегая, еж, вот глухо ухнул филин, но остальные звуки в темноте, когда видно всего в шаге от тебя, казались таинственными и тревожными…
Время, словно тоже прислушиваясь к ночной жизни леса, остановилось. Совсем близко от меня треснула ветка, и легкий озноб пробежал по спине. Я уже без всякого энтузиазма ждал кабанов. Что можно сделать в такой темноте? Не то что мушки — стволов не видно. В те минуты так мне ни капельки не хотелось, чтобы кабаны появились…
Снова треснула ветка… тоненько взвизгнул поросенок, видимо, прижатый неосторожными взрослыми, и опять тихо…
Но вот по какому-то сигналу, которого я не уловил, разом затопали копытца, затрещали кукурузные стебли — чавканье, хрюканье, повизгиванье… Начался пир. Я сидел, боясь шевельнуться.
Кабан хоть не видит в темноте, зато обладает отличным обонянием и может легко обнаружить человека по запаху. А что тогда? Стадо может уйти, почуяв опасность. А может и напасть. Или просто, напугавшись бахчевника, броситься в мою сторону… Мокрое место останется!
Я осторожно тронул курки. Холод металла придал уверенность. «И не стыдно! В руках ружье, заряженное жаканом 16-го калибра… А я трушу… Тоже мне — охотничек…» — Я издевался над собой, и это немного отвлекало.
Осенние рассветы на Кубани по-летнему стремительны. Только, кажется, начал бледнеть восток, а уже рвется, отступает темнота, и яркий свет нового дня залил все вокруг…
Я осторожно выглянул из-за куста, за которым сидел на куче прелой прошлогодней соломы. Кабаны находились метрах в ста-стапятидесяти. От ночных страхов не осталось и следа. Теперь я молил удачу подогнать кабанов поближе — на верный выстрел. Повернув голову в сторону леса, я замер. Метрах в тридцати, около куста терна, возвышалась огромная черная туша. Секач! Я увидел и белые отполированные клыки его, и волосатую морду, и четко настороженное ухо. Одно! Второго не было.
Черный! Он!
И все, кроме этой черной бугрящейся глыбы, перестало для меня существовать. Кабан чуть повернулся. Стрелять неудобно, я теперь видел только его широкий зад и спину. Приходилось ждать. Но вот Черный неторопливо двинулся к лесу, и я понял, что сейчас куст закроет его целиком. Ружье толкнуло меня в плечо. Кабан пошатнулся, или, может, мне показалось, и рванулся к опушке леса. После второго выстрела правая нога его подломилась, и он чуть не упал, но через мгновение исчез за деревьями.
На бегу перезаряжая ружье, я завернул за куст, к тому месту, где только что стоял Черный разбойник. Трава густо краснела кровью.
— В кого стрелял?
Я оглянулся. Бахчевник внимательно всматривался в следы.
— В Черного! — выдохнул я.
Держа наготове ружья, мы медленно двинулись по лесу. Раненый кабан-секач очень опасен. Он не боится человека и, почувствовав преследование, ложится сбоку своего следа, чтобы, выждав момент, броситься на врага. Охотникам это зачастую стоит жизни…
Вскоре мы вышли к большой поляне, сплошь заросшей густым, чуть не в рост человека, папоротником. Разойдясь в стороны, обошли ее кругом: выходного следа не было.
— Здеся! Залег! — Бахчевник недовольно поморщился. — Надо собаками травить.
— Пойдем по следу! — настаивал я горячо.
— Нельзя! Если не подох, жди беды. А в этих зарослях черт ногу сломит. Нет! Пусть его собаки пошурудят.
И бахчевник, взяв с меня слово, что я не рискну идти по следу, забросил ружье за спину и направился было прочь, но вдруг остановился.
— Ты вот что, паря! Собак моих видел?
— Да! — я не понимал, куда он клонит.
— Человека они не трогают. Шагай к ним, а если боишься, обрежь поводки, собаки сами по крови прискачут.
Я понял, что бахчевник разгадал мой тайный замысел — идти одному по следу. Протесты ни к чему не привели, старик был тверд и, поняв, что спорить — только время терять, я бросился к балагану.
Спешка придала мне смелости, без всякой опаски я подошел к волнующимся собакам, отвязал их. И они, поворчав для приличия, дружно натянули поводки, таща меня к лесу.
— Не ушел? — запыхавшись и почему-то шепотом, спросил я.
— Нет! — успокоил бахчевник. — Здеся! Здесь.
Собаки ярились, чуя запах звериной крови, и рвались с поводков.
— С богом! — бахчевник спустил собак. Остервенело взлаивая, они рванулись в гущу папоротника. Мы — следом. И вдруг визг, рычание, отчаянный вопль, и все стихло. Тихо вздыхал лес. Где-то неподалеку надсадно орала сойка.
Бахчевник схватил меня за рукав и почти силой вытащил обратно к деревьям.
— Все! Пропали собачки! Ах ты, гад! — закричал он чуть не плача и, не целясь, грохнул из обоих стволов в темно-зеленую чащу.
Чтобы немного успокоиться, мы закурили. Бахчевник время от времени звал к себе собак, то называя их ласково, то внезапно свирепел, и тогда на головы ни в чем неповинных животных сыпался град упреков и ругани.
Мы ждали долго. И лишь к обеду решились — двинулись по следу. Шли осторожно, готовые в любую минуту отразить нападение. Я обратил внимание на то, что кровь на следах вдруг исчезла.
— Почему крови нет?
— Салом раны затянуло, — ответил бахчевник. — Эх! Сколько раз меченый, и все уходит. Как заговоренный…
Впереди послышалось слабое повизгивание. Страшная картина открылась перед нами. Папоротник был поломан и обильно обрызган кровью. Одна собака с зияющей на шее раной была мертва. Вторая пыталась подползти к нам, волоча по земле внутренности…
Конец моего рассказа был встречен издевательским Юркиным смехом:
— Ха-ха-ха!!! Ну и трусы. Двое, с ружьями, испугались раненого кабана?! Ну и смельчаки! Ну и охотнички! Тот-то хоть дед… старый, из ума выжил, а ты? Вот не думал… — Он весь так и трясся от смеха. — Штанишки хоть чистые были… после такого подвига?
— Хватит тебе! — не на шутку рассердился я. — Посмотрим, как ты поведешь себя в подобной ситуации.
Но Юрка не унимался.
— Ситуация, ситуация! — передразнил он меня и поучительно продолжил: — Человек сам создает ситуацию. Понятно? А за меня не беспокойся. Поду-у-умаешь — кабан! Ерунда. Это тебе не тигр… Я лично всегда ношу в рюкзаке пяток жаканов. Ими я слона с первого выстрела…
Дорога, петляя среди кустов и мелкого дубняка, вывела нас к зеленой кромке камыша. Начались плавни. Я сделал знак Юрке замолчать.
— Сейчас будет балка… Примыкает к плавням. В ней всегда вода остается. Так что потише, могут быть утки. Бери от дороги влево и иди на то дерево. Видишь? — показал я на старую дикую грушу метрах в пятистах от дороги. — Оно недалеко от воды, там сориентируешься. Пошли.
Сняв ружья, мы разошлись. Перед камышом я оглянулся. Налета не было видно. Это меня обрадовало, а то еще кинется вперед и всех уток распугает. Раздвигая стволами камыш, медленно, стараясь не шуметь, я продвигался вперед. Черная грязь глухо всхлипывала под ногами. Чуть подернутая пленкой воды сверху, она не оставляла следов. Пахло прелью, застоялой водой и словно вымерло все, словно, боясь быть засосанным этой жадной черной пастью, недовольно ворчащей под моим весом, все живое покинуло плавни.
Но вот между стеблями камыша юркнула водяная курочка, сбоку испуганно ахнула выпь, чирок свистнул крыльями над моей головой — плавни жили…
Я шел довольно долго. Камыш стал реже. Где-то близко должна была открыться вода. Вот! Зеленоватая, отцветшая, она лениво поблескивала под косыми лучами солнца. Уток не было. Уже не скрываясь, я пригнул камыш и вышел на открытое место. Здесь грунт под ногами был тверже, вода доходила едва до щиколоток.
Слева вдруг грохнул выстрел, и мимо, обдав меня грязью, стремглав пробежал Юрка, на ходу стряхивая рюкзак.
— Старик, страхуй! У меня жаканы в мешке…
Он сбросил рюкзак и присел перед ним на корточки. Я обернулся и остолбенел. В каких-то сорока метрах от меня стоял Черный! «По кабану — мелкой дробью?! Какой дурак…» — мелькнула у меня мысль, и я, ни на что не надеясь, рванул из патронташа два крайних патрона с жакановскими пулями. Но озверевший кабан уже ринулся на меня. «Все!» — понял я, второпях выбрасывая из стволов патроны с утиным зарядом прямо в воду. Всем существом своим я чувствовал, что перезарядить и выстрелить не успею, что сейчас, сию секунду наступит развязка и я упаду, обливаясь кровью, а потом Юрка… Вот сейчас…
Вдруг из-под моих ног с истерическим визгом выскочил Налет и кинулся навстречу зверю. Кабан мотнул головой, словно отгоняя комара, но Налет ужом проскользнул у него под брюхом и вцепился зубами за хвост.
Черный затормозил в каких-то пяти метрах от меня и, проехав по грязи четырьмя копытами, злобно сверкая маленькими глазками, неуклюже повернулся всем своим многопудовым туловищем, стараясь достать клыками наглеца. Этого мгновенья хватило мне с избытком. Щелкнул затвор, мушка нащупала изуродованное ухо, опустилась чуть ниже… Грохот дуплета на миг оглушил меня. Кабан как-то странно сунулся вперед мордой и рухнул на бок. Короткие сильные ноги рвали грязь, но глаза уже гасли, покрываясь матовой пленкой смерти.
Налет остервенело бросался на поверженного врага. На спине нашего спасителя кровоточила глубокая рана. Еле оторвав разъяренного щенка от кабана, я подхватил его на руки и, целуя в оскаленную, рычащую морду, заторопился к недалекой ферме, где всегда имеются медикаменты. Я теперь любил Налета сильно, навсегда!
Юрка шел сзади и молчал. Я не заподозрил его в трусости. Нет! Не случись Налета, кабан смял бы меня, а затем и Юрку. Он наверняка не успел бы достать жаканы. И все же от торжества я не удержался. Поглаживая Налета, обратился вроде бы, как к нему:
— Потерпи, тигра ты моя полосатая… — и ласково добавил: — Дальневосточная…
Юрка, блестя цыгановатыми глазами, взахлеб рассказывал о своих охотничьих приключениях и заразительно смеялся. Его я знал давно, с самого детства. Вместе когда-то гоняли голубей, вместе учились в школе, вместе делали налеты на колхозные баштаны. Потом Юрка с родителями уехал на Дальний Восток, и я потерял его след. И вдруг прошлой осенью он собственной персоной явился в родную станицу и стал работать завхозом в школе.
За время нашей разлуки повидал он немало. Особенно впечатляли его рассказы о плавании на кораблях торгового флота, о странах, которые я не видел и не увижу никогда. Но главное — оба мы были страстными охотниками и теперь с нетерпением ждали каждого выходного дня, чтобы встать в предрассветных сумерках и отправиться с ружьями бродить окрест.
Стрелял Юрка неплохо, но охота на зайцев его мало увлекала. Он мечтал о крупной добыче и со знанием дела рассказывал, как нужно выслеживать кабанов, медведей, рысей…
Из Юркиных слов я уяснил, что там, на Дальнем Востоке, бил он их десятками, и был даже случай, когда столкнулся один на один с тигром, но ружье дало осечку, и только исключительно это обстоятельство помогло полосатому разбойнику унести в целости свою шкуру.
Я чувствовал, что рассказчику не всегда следует верить, но, сами понимаете, какой охотник упустит возможность преувеличить свои трофеи в глазах доверчивого слушателя.
Итак, мы удалялись от станицы в сторону плавней, подпоясанные патронташами, с рюкзаками и ружьями за плечами, пылая неистребимой верой в охотничью удачу. Впереди нас, сбоку дороги, бесшумно скользил на своих высоких пружинистых лапах Налет. Этого щенка я привез из Московского питомника охотничьих собак. В его родословной, чуть не до десятого колена, были поименованы все знаменитые гончие — прабабки и прадеды, лучшие качества которых он должен был перенять. Все это, записанное на специальном бланке и скрепленное большой печатью, было внушительно, но, откровенно говоря, Налет мне не нравился. Был он какой-то забитый. Пугался любого стука, а стоило повысить голос, поджимал хвост и убегал прочь.
Целыми днями родовитый щенок дремал в тени, и сонные глаза его не отражали ни единой искорки собачьего ума. Ну, разве может настоящий охотничий пес быть таким? На охоте всякое бывает. Ведь может сложиться так, что Налету придется вызволять из беды своего хозяина. А способен ли на такое этот глупый, ленивый щенок? Я не знаю. Да, просто не знаю. Вдруг он заснет где-либо среди кустов или, испугавшись, сбежит… Поэтому скорое расставание с Налетом было для меня делом решенным. Просто я ждал случая, когда подвернется хорошая гончая.
Правда, Налет был еще молод и, увидав меня с ружьем, преображался, делался резким, порывистым, и даже глаза его принимали осмысленное выражение. Но ничто уже не могло поколебать моего решения. Не нравится мне эта собака и все. Не по душе пришлась.
Осень уже заметно похозяйничала в округе. Трава почернела и полегла. Деревья стояли полунагие. Лишь кубанские плавни зеленели еще сочно, молодо.
Мы спешили, стараясь успеть к вечернему утиному перелету. Вчера сторож дальней фермы Петрович, тоже большой любитель охоты, обрадовал нас вестью, что: «Уток в плавнях видимо-невидимо. Как поднимется стая — солнце меркнет…». И вот теперь наши болотные сапоги тяжело бухают по дороге, оставляя в пыли неглубокие следы…
Я с завистью поглядывал на новенькое заграничное ружье друга, и моя старенькая «тулка» словно бы прибавляла в весе и теряла в надежности.
— Слушай! Говорят, ты встречался с Черным разбойником, — внезапно прервал мои сравнения Юрка.
Вопрос был мне неприятен. Я не любил вспоминать об этом. Но от Юрки не так-то легко отделаться. И мне пришлось рассказать про тот несчастный день…
Прошлой осенью, в субботу, утомленный ходьбой и неудачной охотой на горлинок, я завернул на колхозный баштан. Бахчевник, старый, но еще крепкий казак из соседней станицы, угостив меня арбузом, пожаловался на диких кабанов, вытоптавших ночью четверть большого кукурузного поля рядом с баштаном.
Дикие кабаны на Кубани не редкость, но одно стадо последние три-четыре года стало притчей во языцех. Оно систематически совершало набеги на колхозные поля, уничтожая целые массивы кукурузы. Вожак его, огромный кабан-секач с разорванным где-то в схватках ухом, наводил страх на весь район. Ходили слухи о его исключительной свирепости. Ему приписывали убийство трех собак, посланных за ним в погоню. Он даже получил имя — Разбойник. Черный разбойник…
Я верил далеко не всем рассказам. Ведь стоит только раз набедокурить, а потом виновен ты или нет, все на тебя валят. Вполне могло быть такое и в данном случае. Тем более, что потравы за одну ночь случались на разных полях.
— Так что, мил человек… — басил меж тем бахчевник, — мне в мои-то годы на такого знаменитого кабана идти несподручно. А вот ежели бы ты согласился… Вдвоем-то оно надежнее. А на случай подранка, так у меня две собачки есть — знатные зверюги, по кабану пойдут запросто. А? Вот ежели бы твоя совесть охотницкая заговорила…
И моя совесть заговорила. Не откладывая, мы отправились выбирать место для засады. Кукурузное поле, особенно та часть, что ближе к лесу, было похоже на поле сражения. Стебли поломаны и втоптаны в землю, даже сама земля, высохшая к тому времени года в камень, была взрыта словно плугом. Растерзанные, недоеденные початки и зерна валялись всюду…
Из следов мы выделили один особо. Я сначала даже усомнился, что он кабаний: уж слишком велик, точно не кабан, а корова топталась здесь. Кроме того, след находился в стороне от других. Однако подрытые кое-где кусты и кабаний помет уверили меня, что здесь бродил огромный кабанище, и, если верить людской молве, это должен быть не кто иной, как Черный разбойник.
— Да-а-а… Хороший кабанчик, — удивленно протянул я.
— Это он — Черный! Точно! — загорячился бахчевник.
К вечеру, как назло, небо затянуло тучами, и ночь легла темная. Чуть слышно шелестел ветерок. В нос шибало запахом прели, сена. Тишины не было. Что-то фыркало, попискивало, потрескивало… Некоторые звуки были мне знакомы: вот затопал, пробегая, еж, вот глухо ухнул филин, но остальные звуки в темноте, когда видно всего в шаге от тебя, казались таинственными и тревожными…
Время, словно тоже прислушиваясь к ночной жизни леса, остановилось. Совсем близко от меня треснула ветка, и легкий озноб пробежал по спине. Я уже без всякого энтузиазма ждал кабанов. Что можно сделать в такой темноте? Не то что мушки — стволов не видно. В те минуты так мне ни капельки не хотелось, чтобы кабаны появились…
Снова треснула ветка… тоненько взвизгнул поросенок, видимо, прижатый неосторожными взрослыми, и опять тихо…
Но вот по какому-то сигналу, которого я не уловил, разом затопали копытца, затрещали кукурузные стебли — чавканье, хрюканье, повизгиванье… Начался пир. Я сидел, боясь шевельнуться.
Кабан хоть не видит в темноте, зато обладает отличным обонянием и может легко обнаружить человека по запаху. А что тогда? Стадо может уйти, почуяв опасность. А может и напасть. Или просто, напугавшись бахчевника, броситься в мою сторону… Мокрое место останется!
Я осторожно тронул курки. Холод металла придал уверенность. «И не стыдно! В руках ружье, заряженное жаканом 16-го калибра… А я трушу… Тоже мне — охотничек…» — Я издевался над собой, и это немного отвлекало.
Осенние рассветы на Кубани по-летнему стремительны. Только, кажется, начал бледнеть восток, а уже рвется, отступает темнота, и яркий свет нового дня залил все вокруг…
Я осторожно выглянул из-за куста, за которым сидел на куче прелой прошлогодней соломы. Кабаны находились метрах в ста-стапятидесяти. От ночных страхов не осталось и следа. Теперь я молил удачу подогнать кабанов поближе — на верный выстрел. Повернув голову в сторону леса, я замер. Метрах в тридцати, около куста терна, возвышалась огромная черная туша. Секач! Я увидел и белые отполированные клыки его, и волосатую морду, и четко настороженное ухо. Одно! Второго не было.
Черный! Он!
И все, кроме этой черной бугрящейся глыбы, перестало для меня существовать. Кабан чуть повернулся. Стрелять неудобно, я теперь видел только его широкий зад и спину. Приходилось ждать. Но вот Черный неторопливо двинулся к лесу, и я понял, что сейчас куст закроет его целиком. Ружье толкнуло меня в плечо. Кабан пошатнулся, или, может, мне показалось, и рванулся к опушке леса. После второго выстрела правая нога его подломилась, и он чуть не упал, но через мгновение исчез за деревьями.
На бегу перезаряжая ружье, я завернул за куст, к тому месту, где только что стоял Черный разбойник. Трава густо краснела кровью.
— В кого стрелял?
Я оглянулся. Бахчевник внимательно всматривался в следы.
— В Черного! — выдохнул я.
Держа наготове ружья, мы медленно двинулись по лесу. Раненый кабан-секач очень опасен. Он не боится человека и, почувствовав преследование, ложится сбоку своего следа, чтобы, выждав момент, броситься на врага. Охотникам это зачастую стоит жизни…
Вскоре мы вышли к большой поляне, сплошь заросшей густым, чуть не в рост человека, папоротником. Разойдясь в стороны, обошли ее кругом: выходного следа не было.
— Здеся! Залег! — Бахчевник недовольно поморщился. — Надо собаками травить.
— Пойдем по следу! — настаивал я горячо.
— Нельзя! Если не подох, жди беды. А в этих зарослях черт ногу сломит. Нет! Пусть его собаки пошурудят.
И бахчевник, взяв с меня слово, что я не рискну идти по следу, забросил ружье за спину и направился было прочь, но вдруг остановился.
— Ты вот что, паря! Собак моих видел?
— Да! — я не понимал, куда он клонит.
— Человека они не трогают. Шагай к ним, а если боишься, обрежь поводки, собаки сами по крови прискачут.
Я понял, что бахчевник разгадал мой тайный замысел — идти одному по следу. Протесты ни к чему не привели, старик был тверд и, поняв, что спорить — только время терять, я бросился к балагану.
Спешка придала мне смелости, без всякой опаски я подошел к волнующимся собакам, отвязал их. И они, поворчав для приличия, дружно натянули поводки, таща меня к лесу.
— Не ушел? — запыхавшись и почему-то шепотом, спросил я.
— Нет! — успокоил бахчевник. — Здеся! Здесь.
Собаки ярились, чуя запах звериной крови, и рвались с поводков.
— С богом! — бахчевник спустил собак. Остервенело взлаивая, они рванулись в гущу папоротника. Мы — следом. И вдруг визг, рычание, отчаянный вопль, и все стихло. Тихо вздыхал лес. Где-то неподалеку надсадно орала сойка.
Бахчевник схватил меня за рукав и почти силой вытащил обратно к деревьям.
— Все! Пропали собачки! Ах ты, гад! — закричал он чуть не плача и, не целясь, грохнул из обоих стволов в темно-зеленую чащу.
Чтобы немного успокоиться, мы закурили. Бахчевник время от времени звал к себе собак, то называя их ласково, то внезапно свирепел, и тогда на головы ни в чем неповинных животных сыпался град упреков и ругани.
Мы ждали долго. И лишь к обеду решились — двинулись по следу. Шли осторожно, готовые в любую минуту отразить нападение. Я обратил внимание на то, что кровь на следах вдруг исчезла.
— Почему крови нет?
— Салом раны затянуло, — ответил бахчевник. — Эх! Сколько раз меченый, и все уходит. Как заговоренный…
Впереди послышалось слабое повизгивание. Страшная картина открылась перед нами. Папоротник был поломан и обильно обрызган кровью. Одна собака с зияющей на шее раной была мертва. Вторая пыталась подползти к нам, волоча по земле внутренности…
Конец моего рассказа был встречен издевательским Юркиным смехом:
— Ха-ха-ха!!! Ну и трусы. Двое, с ружьями, испугались раненого кабана?! Ну и смельчаки! Ну и охотнички! Тот-то хоть дед… старый, из ума выжил, а ты? Вот не думал… — Он весь так и трясся от смеха. — Штанишки хоть чистые были… после такого подвига?
— Хватит тебе! — не на шутку рассердился я. — Посмотрим, как ты поведешь себя в подобной ситуации.
Но Юрка не унимался.
— Ситуация, ситуация! — передразнил он меня и поучительно продолжил: — Человек сам создает ситуацию. Понятно? А за меня не беспокойся. Поду-у-умаешь — кабан! Ерунда. Это тебе не тигр… Я лично всегда ношу в рюкзаке пяток жаканов. Ими я слона с первого выстрела…
Дорога, петляя среди кустов и мелкого дубняка, вывела нас к зеленой кромке камыша. Начались плавни. Я сделал знак Юрке замолчать.
— Сейчас будет балка… Примыкает к плавням. В ней всегда вода остается. Так что потише, могут быть утки. Бери от дороги влево и иди на то дерево. Видишь? — показал я на старую дикую грушу метрах в пятистах от дороги. — Оно недалеко от воды, там сориентируешься. Пошли.
Сняв ружья, мы разошлись. Перед камышом я оглянулся. Налета не было видно. Это меня обрадовало, а то еще кинется вперед и всех уток распугает. Раздвигая стволами камыш, медленно, стараясь не шуметь, я продвигался вперед. Черная грязь глухо всхлипывала под ногами. Чуть подернутая пленкой воды сверху, она не оставляла следов. Пахло прелью, застоялой водой и словно вымерло все, словно, боясь быть засосанным этой жадной черной пастью, недовольно ворчащей под моим весом, все живое покинуло плавни.
Но вот между стеблями камыша юркнула водяная курочка, сбоку испуганно ахнула выпь, чирок свистнул крыльями над моей головой — плавни жили…
Я шел довольно долго. Камыш стал реже. Где-то близко должна была открыться вода. Вот! Зеленоватая, отцветшая, она лениво поблескивала под косыми лучами солнца. Уток не было. Уже не скрываясь, я пригнул камыш и вышел на открытое место. Здесь грунт под ногами был тверже, вода доходила едва до щиколоток.
Слева вдруг грохнул выстрел, и мимо, обдав меня грязью, стремглав пробежал Юрка, на ходу стряхивая рюкзак.
— Старик, страхуй! У меня жаканы в мешке…
Он сбросил рюкзак и присел перед ним на корточки. Я обернулся и остолбенел. В каких-то сорока метрах от меня стоял Черный! «По кабану — мелкой дробью?! Какой дурак…» — мелькнула у меня мысль, и я, ни на что не надеясь, рванул из патронташа два крайних патрона с жакановскими пулями. Но озверевший кабан уже ринулся на меня. «Все!» — понял я, второпях выбрасывая из стволов патроны с утиным зарядом прямо в воду. Всем существом своим я чувствовал, что перезарядить и выстрелить не успею, что сейчас, сию секунду наступит развязка и я упаду, обливаясь кровью, а потом Юрка… Вот сейчас…
Вдруг из-под моих ног с истерическим визгом выскочил Налет и кинулся навстречу зверю. Кабан мотнул головой, словно отгоняя комара, но Налет ужом проскользнул у него под брюхом и вцепился зубами за хвост.
Черный затормозил в каких-то пяти метрах от меня и, проехав по грязи четырьмя копытами, злобно сверкая маленькими глазками, неуклюже повернулся всем своим многопудовым туловищем, стараясь достать клыками наглеца. Этого мгновенья хватило мне с избытком. Щелкнул затвор, мушка нащупала изуродованное ухо, опустилась чуть ниже… Грохот дуплета на миг оглушил меня. Кабан как-то странно сунулся вперед мордой и рухнул на бок. Короткие сильные ноги рвали грязь, но глаза уже гасли, покрываясь матовой пленкой смерти.
Налет остервенело бросался на поверженного врага. На спине нашего спасителя кровоточила глубокая рана. Еле оторвав разъяренного щенка от кабана, я подхватил его на руки и, целуя в оскаленную, рычащую морду, заторопился к недалекой ферме, где всегда имеются медикаменты. Я теперь любил Налета сильно, навсегда!
Юрка шел сзади и молчал. Я не заподозрил его в трусости. Нет! Не случись Налета, кабан смял бы меня, а затем и Юрку. Он наверняка не успел бы достать жаканы. И все же от торжества я не удержался. Поглаживая Налета, обратился вроде бы, как к нему:
— Потерпи, тигра ты моя полосатая… — и ласково добавил: — Дальневосточная…
КАК ВОСПИТАТЬ ХОЗЯЙКУ
(Практическое руководство для молодой собаки)
Зовут меня Пантелеймоном. Отчество — Шарикович. Фамилии нет. У собак не бывает фамилий. А если иногда и называют, то по фамилии хозяйки или хозяина. Родился я здесь, в этом городе, в позапрошлом году и потому считаюсь вполне взрослой собакой.
Пол? Кобель. Мужской, значит.
Происхождение? Дворянское. Самое что ни на есть чистое. Мать моя была дворняжкой, и ее мать, и той матери мать… По отцовской линии тоже все в порядке, все родственники — дворняжки.
Род занятий? Воспитываю хозяйку, и, как мне кажется, небезуспешно. Должен сказать, что это очень хлопотно и сложно. К тому же никаких методических указаний, никаких семинаров и курсов… И тем не менее приходится нести свой тяжкий крест… Девчонки вообще плохо поддаются дрессировке.
Наглядный пример, моя хозяйка. Ей уже двенадцать лет, она страшно запущена. Очевидно, до меня ею никто не занимался, поразительная безответственность и легкомыслие. Такое бывает только у людей. Трудный ребенок! Нет-нет, не подумайте, что я жалуюсь или кляузничаю. У меня и в мыслях такого нет. Наоборот, мы очень дружны и много работаем над недостатками. Минуточку, кажется, хозяйка проснулась. Да, ее голос! Слышите?
— Понтик! Понтик! Ко мне!
«Понтик» — это меня. Она думает, что мне так нравится. И я ее никак не могу переубедить. Но, не все сразу. А вот команду: «Ко мне!» хозяйка усвоила уже хорошо. Видите, если я не иду, она сама идет ко мне! И повторять не приходится.
Итак, следите за моей методикой! В первую очередь нужно заняться утренней гимнастикой. У девочки слабое здоровье, и ей полезны физические упражнения. Наблюдайте, записывать ничего не надо. Внимание!
— Понтик, Понтик, ты почему не идешь ко мне? Я тебя зову, зову… Дай-ка я тебя расчешу.
Начали! Гавкните звонко, весело. Подпрыгните, если достанете — лизните хозяйку в лицо. Так! Теперь отскочили. Хозяйка постарается вас поймать, но вы убегайте. Не быстро и не далеко! Иначе она потеряет к утренней зарядке интерес. Дайте ей коснуться рукой вашего хвоста. Но это только тогда, когда у вас уже будет достаточно навыка, иначе она вам сделает больно.
Делаете круг по комнате. Второй… Остановитесь. Видите, как она тяжело дышит. Люди — народ слабый. Пусть она вздохнет глубоко, еще раз… Так, она хочет меня схватить, а что делаю я?! А я ужом у нее между ног и уже сзади. Что делает она? Делает резкий наклон вперед. Касается кончиками пальцев пола, затем делает поворот всем корпусом: раз, два, три… А вы опять между ног и — обратно! Раз, два, три… Еще раз! Еще… Отскочите. Дайте хозяйке распрямиться и расслабиться. Пусть сделает полный выдох. Вдох! Выдох! Вдох — выдох!
Теперь опять легкую пробежку… Не торопитесь. Медленнее. Еще медленнее. Достаточно! Дыхание у девочки выровнялось…
Теперь придется претерпеть несколько неприятных минут, так сказать, расплата за старание. Сейчас меня будут гладить, целовать, возьмут на руки.
Да, в отношении поцелуев… Чтобы не занести инфекцию хозяйке, соблюдайте личную собачью гигиену. Избегайте помойных ям и различных свалок…
Ой! Простите, но меня кажется пеленают. Да-да! Правда, от этого ни одна еще собака не умирала, и все-таки неприятно. Попав в такую ситуацию, ни в коем случае не сопротивляйтесь, иначе вам могут что-либо поломать. Выждав момент, закатите под лоб глаза. Высуньте язык. Дальше, дальше… Вот так! Можете пустить слюну… Взвизгните тихонько, желательно с надрывом…
— И-и-и! — и замолчите. Видите реакцию?
— Понтик, милый, хороший, я тебя задушила? Сейчас я тебя разверну, потерпи, дружок…
Не вскакивайте сразу на все четыре лапы, это будет неестественно и подозрительно. Полежите немного. Вставайте медленно. Покачнитесь. Как? Как пьяные люди качаются. Не можете? Люди могут, а вы нет? Не пить — покачнуться… Ну, и не качайтесь. Не привыкайте. Полежите немного…
Теперь очень приятное — завтрак! Но здесь нужно быть очень осторожным. Не мчитесь сломя голову к столу. Он не для вас. Он для людей, и вас просто вышвырнут за дверь. Не хозяйка, конечно, те, кто постарше. Зайдите в комнату неслышно. Сядьте под столом и замрите. Ни в коем случае не касайтесь ничьих ног, кроме ног своей хозяйки. Это одно из важнейших правил техники безопасности под столом. Сидите и ждите. Если упадет лакомый кусочек, не теряйте собачьего достоинства — берите его неслышно, не чавкайте… Не разменивайтесь на хлеб и всякие невкусные вещи, пускай их едят люди. Лучше перетерпите, иначе вас неправильно поймут, и мяса, колбаски вы не увидите. Под столом у вас должен быть один девиз: «Сидеть тихо и ждать!»
А если… Если о вас забыли?
Легонько дотроньтесь своим носом до колена хозяйки. Только помните, не всегда и не сразу она может вам помочь — у нее тоже есть хозяева.
Да, еще, не подставляйте свои лапы под каблуки. А уж если подставили — не рычите, не пускайте в ход зубы. Как ни страшна боль, она легче двух болей…
О! Простите, — кусочек колбаски. Один. Пока один. Не надейтесь на большие подачки под столом. А потом, у людей плохие вкусы — они иной раз едят такое, что порядочная собака есть ни за что не станет. А еще хуже, портят доброкачественные продукты, например: замечательный, сладкий сахар кладут в вонючую и страшно горячую жидкость… Не возмущайтесь вслух, не ваши продукты и не ваше дело… И даже если эта жидкость капнет на вас и обожжет (люди неряшливы), не визжите, могут пнуть и выгнать из-под стола.
Теперь особый совет по окончании завтрака: не выходите пока все не поели. Не гремите стульями. Старайтесь, чтобы вас не заметили. И не расстраивайтесь, если остались голодными. Ваш личный завтрак будет позже, в нем иной раз попадаются вполне приличные кушанья. Но даже если вы уже наелись под столом, не пренебрегайте ни в коем случае своей миской. Поковыряйтесь в ней носом, хотя бы для приличия, потом можете отвернуться, состройте обиженную морду, посмотрите выразительно на хозяйку, и если вам удастся ее разжалобить, считайте конфетка у вас в желудке.
После еды необходимо полежать. Для лучшего пищеварения. Поэтому не бросайтесь следом за выбежавшей на улицу хозяйкой. Еще набегаетесь. И услыхав приказ: «Ко мне!» — не торопитесь. Она сама вернется, подойдет: на сытый желудок и люди лучше усваивают команды, лучше поддаются дрессировке.
Видите?! Вернулась. Подошла, почесала живот… Мне, конечно! Приятно. Еще раз… Хорошо! Поблагодарите сдержанно. Вильните хвостом. А теперь можно и в путь.
Маршрут у хозяйки один: сейчас зайдем к подружке, поговорим о том, о сем, затем уже втроем идем к еще одной подружке, и уже оттуда — всей стаей поедем на пляж. В автобусе строго сидите на руках хозяйки, людей — не протолкнешься, не то что лапы — голову оттопчут.
Фу-ух! Наконец-то выбрались. Бегите впереди и по пути занимайтесь эстетическим воспитанием. Для девочек это очень важно. Увидели ромашку, подбегите, остановитесь и, хотя запах ее вам неприятен, сделайте вид, что нюхаете. Если подружки не обращают внимания — гавкните! И опять нос к цветку. Вот так! Заметили! Ахи, охи…
— Ой, девочки, смотрите какой красивый цветок Понтик нашел! — это хозяйка.
— Ах, Понтик, какой ты умный! — одна подружка.
Ждите. Похвалы принимайте все. Мы не гордые! Ага, а вот и вторая…
— Ой, Понтик, ты как человек…
Еще чего?! Не обижайтесь на неудачные сравнения, терпите.
Ну, вот и пришли. Раздеваемся. То есть, они раздеваются, а вы — в сторонке, наблюдаете за порядком. Вот пожалуйста… Все дети, как дети, ну наша… Опять всю одежду разбросала. К порядку нужно приучать сразу! Повернитесь хвостом к ее одежде и сделайте несколько гребков задними лапами по песку. Не сильно, чтобы не испачкать. Вот так! Подействовало! Правда, дураком назвала, но ничего, все равно мы умнее их — людей. Сложила одежду, как следует. Теперь потритесь боком о ногу хозяйки. Вот так!
Пол? Кобель. Мужской, значит.
Происхождение? Дворянское. Самое что ни на есть чистое. Мать моя была дворняжкой, и ее мать, и той матери мать… По отцовской линии тоже все в порядке, все родственники — дворняжки.
Род занятий? Воспитываю хозяйку, и, как мне кажется, небезуспешно. Должен сказать, что это очень хлопотно и сложно. К тому же никаких методических указаний, никаких семинаров и курсов… И тем не менее приходится нести свой тяжкий крест… Девчонки вообще плохо поддаются дрессировке.
Наглядный пример, моя хозяйка. Ей уже двенадцать лет, она страшно запущена. Очевидно, до меня ею никто не занимался, поразительная безответственность и легкомыслие. Такое бывает только у людей. Трудный ребенок! Нет-нет, не подумайте, что я жалуюсь или кляузничаю. У меня и в мыслях такого нет. Наоборот, мы очень дружны и много работаем над недостатками. Минуточку, кажется, хозяйка проснулась. Да, ее голос! Слышите?
— Понтик! Понтик! Ко мне!
«Понтик» — это меня. Она думает, что мне так нравится. И я ее никак не могу переубедить. Но, не все сразу. А вот команду: «Ко мне!» хозяйка усвоила уже хорошо. Видите, если я не иду, она сама идет ко мне! И повторять не приходится.
Итак, следите за моей методикой! В первую очередь нужно заняться утренней гимнастикой. У девочки слабое здоровье, и ей полезны физические упражнения. Наблюдайте, записывать ничего не надо. Внимание!
— Понтик, Понтик, ты почему не идешь ко мне? Я тебя зову, зову… Дай-ка я тебя расчешу.
Начали! Гавкните звонко, весело. Подпрыгните, если достанете — лизните хозяйку в лицо. Так! Теперь отскочили. Хозяйка постарается вас поймать, но вы убегайте. Не быстро и не далеко! Иначе она потеряет к утренней зарядке интерес. Дайте ей коснуться рукой вашего хвоста. Но это только тогда, когда у вас уже будет достаточно навыка, иначе она вам сделает больно.
Делаете круг по комнате. Второй… Остановитесь. Видите, как она тяжело дышит. Люди — народ слабый. Пусть она вздохнет глубоко, еще раз… Так, она хочет меня схватить, а что делаю я?! А я ужом у нее между ног и уже сзади. Что делает она? Делает резкий наклон вперед. Касается кончиками пальцев пола, затем делает поворот всем корпусом: раз, два, три… А вы опять между ног и — обратно! Раз, два, три… Еще раз! Еще… Отскочите. Дайте хозяйке распрямиться и расслабиться. Пусть сделает полный выдох. Вдох! Выдох! Вдох — выдох!
Теперь опять легкую пробежку… Не торопитесь. Медленнее. Еще медленнее. Достаточно! Дыхание у девочки выровнялось…
Теперь придется претерпеть несколько неприятных минут, так сказать, расплата за старание. Сейчас меня будут гладить, целовать, возьмут на руки.
Да, в отношении поцелуев… Чтобы не занести инфекцию хозяйке, соблюдайте личную собачью гигиену. Избегайте помойных ям и различных свалок…
Ой! Простите, но меня кажется пеленают. Да-да! Правда, от этого ни одна еще собака не умирала, и все-таки неприятно. Попав в такую ситуацию, ни в коем случае не сопротивляйтесь, иначе вам могут что-либо поломать. Выждав момент, закатите под лоб глаза. Высуньте язык. Дальше, дальше… Вот так! Можете пустить слюну… Взвизгните тихонько, желательно с надрывом…
— И-и-и! — и замолчите. Видите реакцию?
— Понтик, милый, хороший, я тебя задушила? Сейчас я тебя разверну, потерпи, дружок…
Не вскакивайте сразу на все четыре лапы, это будет неестественно и подозрительно. Полежите немного. Вставайте медленно. Покачнитесь. Как? Как пьяные люди качаются. Не можете? Люди могут, а вы нет? Не пить — покачнуться… Ну, и не качайтесь. Не привыкайте. Полежите немного…
Теперь очень приятное — завтрак! Но здесь нужно быть очень осторожным. Не мчитесь сломя голову к столу. Он не для вас. Он для людей, и вас просто вышвырнут за дверь. Не хозяйка, конечно, те, кто постарше. Зайдите в комнату неслышно. Сядьте под столом и замрите. Ни в коем случае не касайтесь ничьих ног, кроме ног своей хозяйки. Это одно из важнейших правил техники безопасности под столом. Сидите и ждите. Если упадет лакомый кусочек, не теряйте собачьего достоинства — берите его неслышно, не чавкайте… Не разменивайтесь на хлеб и всякие невкусные вещи, пускай их едят люди. Лучше перетерпите, иначе вас неправильно поймут, и мяса, колбаски вы не увидите. Под столом у вас должен быть один девиз: «Сидеть тихо и ждать!»
А если… Если о вас забыли?
Легонько дотроньтесь своим носом до колена хозяйки. Только помните, не всегда и не сразу она может вам помочь — у нее тоже есть хозяева.
Да, еще, не подставляйте свои лапы под каблуки. А уж если подставили — не рычите, не пускайте в ход зубы. Как ни страшна боль, она легче двух болей…
О! Простите, — кусочек колбаски. Один. Пока один. Не надейтесь на большие подачки под столом. А потом, у людей плохие вкусы — они иной раз едят такое, что порядочная собака есть ни за что не станет. А еще хуже, портят доброкачественные продукты, например: замечательный, сладкий сахар кладут в вонючую и страшно горячую жидкость… Не возмущайтесь вслух, не ваши продукты и не ваше дело… И даже если эта жидкость капнет на вас и обожжет (люди неряшливы), не визжите, могут пнуть и выгнать из-под стола.
Теперь особый совет по окончании завтрака: не выходите пока все не поели. Не гремите стульями. Старайтесь, чтобы вас не заметили. И не расстраивайтесь, если остались голодными. Ваш личный завтрак будет позже, в нем иной раз попадаются вполне приличные кушанья. Но даже если вы уже наелись под столом, не пренебрегайте ни в коем случае своей миской. Поковыряйтесь в ней носом, хотя бы для приличия, потом можете отвернуться, состройте обиженную морду, посмотрите выразительно на хозяйку, и если вам удастся ее разжалобить, считайте конфетка у вас в желудке.
После еды необходимо полежать. Для лучшего пищеварения. Поэтому не бросайтесь следом за выбежавшей на улицу хозяйкой. Еще набегаетесь. И услыхав приказ: «Ко мне!» — не торопитесь. Она сама вернется, подойдет: на сытый желудок и люди лучше усваивают команды, лучше поддаются дрессировке.
Видите?! Вернулась. Подошла, почесала живот… Мне, конечно! Приятно. Еще раз… Хорошо! Поблагодарите сдержанно. Вильните хвостом. А теперь можно и в путь.
Маршрут у хозяйки один: сейчас зайдем к подружке, поговорим о том, о сем, затем уже втроем идем к еще одной подружке, и уже оттуда — всей стаей поедем на пляж. В автобусе строго сидите на руках хозяйки, людей — не протолкнешься, не то что лапы — голову оттопчут.
Фу-ух! Наконец-то выбрались. Бегите впереди и по пути занимайтесь эстетическим воспитанием. Для девочек это очень важно. Увидели ромашку, подбегите, остановитесь и, хотя запах ее вам неприятен, сделайте вид, что нюхаете. Если подружки не обращают внимания — гавкните! И опять нос к цветку. Вот так! Заметили! Ахи, охи…
— Ой, девочки, смотрите какой красивый цветок Понтик нашел! — это хозяйка.
— Ах, Понтик, какой ты умный! — одна подружка.
Ждите. Похвалы принимайте все. Мы не гордые! Ага, а вот и вторая…
— Ой, Понтик, ты как человек…
Еще чего?! Не обижайтесь на неудачные сравнения, терпите.
Ну, вот и пришли. Раздеваемся. То есть, они раздеваются, а вы — в сторонке, наблюдаете за порядком. Вот пожалуйста… Все дети, как дети, ну наша… Опять всю одежду разбросала. К порядку нужно приучать сразу! Повернитесь хвостом к ее одежде и сделайте несколько гребков задними лапами по песку. Не сильно, чтобы не испачкать. Вот так! Подействовало! Правда, дураком назвала, но ничего, все равно мы умнее их — людей. Сложила одежду, как следует. Теперь потритесь боком о ногу хозяйки. Вот так!