Страница:
Однажды в прибрежных кустах мы вспугнули крупного зайца-русака. Отбежав немного, он присел и стал внимательно нас разглядывать.
Был он довольно крупным даже для своей породы. Серый. Глаза неотрывно смотрели на нас, а уши непрестанно двигались. Пе-редние лапы быстро-быстро переступали по земле, и кажется, что рад он нам страшно и от радости пританцовывает. До него было какихто десять метров, а заяц дразнил нас, бесстрашно сидя среди зеленой травы.
Я хотел запустить в него удилищем, но тут выскочил откуда-то Топ, остановился, пораженный, закусив губу и подняв переднюю лапу. Такого зверя он видел впервые. Замешательство обеих сторон длилось недолго. Заяц подпрыгнул и задал стрекача. Топ — за ним.
Они мчались по ровному полю, и ясно было видно, что Топ, хотя и медленно, догоняет зайца. Пес изредка взвизгивал от азарта и набавлял скорости. Очевидно, опасность почувствовал и заяц: он внезапно спрямил направление и понесся к большому кусту боярышника. Топ за ним по пятам. Перед самым кустом заяц вильнул в сторону, а Топ, не успев затормозить, со всего размаха врезался в куст, пробил его насквозь и вылетел с обратной стороны, отчаянно визжа.
Нам пришлось основательно повозиться, чтобы освободить его шкуру от острых колючек боярышника. Незадачливый охотник вздрагивал, пытался вырваться из наших рук, но мы держали крепко.
На обратном пути Топ долго ворочался, устраиваясь поудобнее, а когда заснул, стал взвизгивать во сне: не жалобно — от боли, а звонко, с азартом. Очевидно, во сне он снова гнался за зайцем…
После этого случая Топ постоянно повизгивает во сне и сучит лапами. Бывалые охотники поясняют — взрослеет собака.
В воскресенье ко мне пришел сосед позвонить по телефону. Был он нетрезв и привел с собой овчарку Дика. Если говорить откровенно, я не люблю этих закормленных животных. Дику было уже четыре года, и он походил на объемистый чемодан без ручки. Сосед привязал свое сокровище к забору и вошел в дом.
— Слушай, — сказал он с пьяной бесцеремонностью, — давай стравим Дика и Топа. Интересно, кто кого, а?
— Ты что? — возмутился я. — Топу чуть больше года, да и потом это же не боевой волк.
Насчет боевого волка сосед не совсем понял, потому и упрямо твердил:
— А я хочу. А я все равно хочу.
— Иди звони! — прикрикнул я.
— Ах, да! — спохватился он и пошел к телефону. Долго крутил диск, о чем-то вяло говорил и, наконец, забыв попрощаться, вышел.
И сразу же со двора донеслось яростное рычание и визг. Я выскочил на крыльцо. Дверь вольера была открыта, и там, в глубине, свернулись в клубок два собачьих тела. Сосед, пьяно ухмыляясь, потирал руки.
Заскочив в вольер, я схватил Дика одной рукой за шиворот, второй — за хвост и перебросил через изгородь. Ну и тяжел же он был!
Топ, истерично взлаивая, жался к моим ногам. Я ощупал его. К счастью, глубоких ран не было. Очевидно, лаял он больше от обиды. Еще бы — такой большой и на такого маленького.
На следующий день, когда сосед, уже трезвый и без Дика, протянул к Топу руку, чтобы погладить, он укусил его. Это был единственный случай, когда Топ причинил боль человеку.
А на следующий год, летом, Топ и Дик случайно оказались вместе у реки. И вместе поплыли за брошенной соседом палкой. И вот тогда Топ чуть не утопил своего давнего обидчика, наседая в воде на него всем телом, стараясь достать до горла. Таким злобным и непослушным я его никогда не видел. Нам пришлось броситься в воду в одежде, чтобы спасти Дика. На берег мы его вытащили чуть живого. И с того времени, если мы с Топом проходим мимо соседского забора, эта громадная и свирепая овчарка, словно нашкодивший щенок, забивается в свою конуру и только оттуда подает недовольный голос.
А сосед до сих пор выговаривает с обидой:
— Конечно, у меня собака сторожевая, а у тебя — зверовая…
Лось перед нами возник так неожиданно, что мы растерялись. Это был красивый зверь с великолепными рогами, на концах которых я насчитал по четыре отростка. Он выскочил из молодого осинника на опушку и, затормозив на мягкой земле всеми четырьмя копытами в каких-то тридцати метрах, замер, ошалело глядя на нас.
Только нервно раздуваемые ноздри да вздымающиеся бока говорили о его живой природе. За ним стеной возвышались сосны и березы, одетые в зеленый наряд. И он, темно-коричневый, разный с ними по цвету, был все же неотделим от них. Эта гармония сразу определила пропасть между нами. Он был их, а не наш. Мы могли или любоваться им, или убить.
Топ вывернулся из-за него сзади, запыхавшийся и весь встопорщенный. А когда лось, наконец, сообразил, кого встретил на своем пути, и попытался убежать, Топ встал перед ним. Лай его был полон ярости. Лось прянул в другую сторону, но Топ опять загородил дорогу.
У нас не было ружей. В руках — корзинки, полные великолепных грибов да разномастные ножи. И все же мы внушали лосю страх. А тут еще эта собака… И он, сделав огромный прыжок, помчался по вспаханному под пары полю. Топ молча, чуть в стороне — сзади. Вскоре они скрылись из вида.
Но не прошло и получаса, как уже с другой стороны снова выскочил тот же лось и снова остановился как вкопанный, страшно удивленный встречей. Он развернулся, подставляя нам левый бок, и снова Топ некоторое время держал его на месте, ожидая выстрела. Но выстрела не последовало, и красавец лось умчался в березняк, цел и невредим. Топ — следом, не внимая нашим призывным крикам и свистам.
Полные корзины оттягивали руки. Вечерело. Пора было ехать домой. Мы вернулись к машине, и, прежде чем укладываться, я несколько раз резко посигналил. Знал, что на сигнал Топ явится незамедлительно.
Но прошло десять минут, двадцать, полчаса… Вечер сгустил сумерки под деревьями. Воздух обострил запахи. Ветер тревожно качнул вершинами. Что-то резко крикнула сойка.
И только спустя час Топ, усталый, с далеко высунутым языком, приплелся к машине. Он сразу же улегся на заднем сиденье, далеко отбросив свои длинные лапы. На нас не смотрел, очевидно, сердился.
Мы ехали домой и рассуждали о лосе, о собаке, о ее удивительном, природном охотничьем азарте.
Мы были за деревней Выползово у озера Глубокого на рыбалке. Озеро замечательное. Это даже не озеро, а старица Чумыша. Густо поросли оба ее берега лесом. С правого, крутого, стекают многочисленные родники. Левый пониже, плавно переходит камышом и кустарником к кудрявому березняку. Вода чистая, холодная. Рыба всякая — карась, линь, щука, сорожка, окунь. Был и язь, но озеро постепенно зарастает телорезом и медленно умирает. К сожалению, таких озер немало. Приписные охотничьи хозяйства ничего не делают для их спасения. Скоро и в Глубоком тиной затянется зеркало воды, и останутся жить карась да линь…
А пока мы успешно ловим здесь на спиннинг щук. Да еще каких! До семи килограммов попадаются.
День был не очень жаркий. Мы вылезли из лодок на берег передохнуть, перекусить. Топ подбежал, ткнулся мордой в мою руку. Я погладил его мимоходом и стал разжигать костер. Была моя очередь готовить обед.
— Посмотри-ка, — немного погодя окликнул меня мой компаньон Алексей Васильевич, указывая на Топа.
Тот сосредоточенно вглядывался вдаль. Шерсть на холке взъерошена. Я проследил за его взглядом. Метрах в двухстах проходило стадо коров. И не успел я окликнуть Топа, как он стремглав бросился к нему.
— Ничего? — забеспокоился Алексей Васильевич.
— Что ему сделается? — ответил я беспечно. — А потом… там же пастухи.
Заметив, хотя и не сразу, чужую собаку, стадо остановилось. Задние стали напирать на передних. Постепенно коровы сбились плотно, образовав полукольцо, центром которого был Топ. А он никак не мог понять, что это за звери и почему его не боятся? Похожи на лосей, но пахнут не так и не убегают. Истинно городской житель, Топ раньше коров так близко не видел.
Стоял Топ, стояли и коровы, но вот одна из них, коротко мыкнув, шагнула вперед. За ней двинулись другие таким слитным строем, что Топ не выдержал, повернулся задом. Это было ошибкой, все стадо сразу же бросилось в атаку. Топ прибавил ходу. И если у собак бывают мысли, в чем я убежден, то сейчас у нашего любимца они были совсем не героические.
Коровы наддали, и Топ выбрал не лучший вариант: кинулся к машинам.
Мы вовремя заметили опасность, стали с палками наперевес. Топ ужом проскользнул между нами и остановился позади. Очевидно, его очень интересовала развязка. А может, просто считал, что сделал благое дело — вон сколько добычи привел хозяину прямо в руки.
Коровы напирали на нас все решительнее, и мы уже опасались за машину, потому что ни на удары, ни тем более на крики коровы не реагировали. Мы выбились из сил, пока Алексей Васильевич не догадался закрыть Топа в машине.
Коровы сразу же успокоились и, подчиняясь нашим возбужденным голосам, сначала немного отступили, затем побрели прочь по своим коровьим делам.
Мы выпустили Топа. Он с опаской поглядел на удаляющееся стадо, обошел вокруг машины и улегся в тени.
— Чуть-чуть не наделал ты беды, — обратился к нему Алексей Васильевич.
— Да, это тебе не лоси! — добавил я.
Однажды сын пришел с речки в слезах.
— Что случилось? — встревожился я.
— Топ кусается.
— Как кусается? Почему кусается?
— Не дает купаться.
Из рассказов сына выходило, что стоит ему броситься в воду, как Топ следом. Подплывает, хватает зубами за плечо, да еще и рычит.
— Вот смотри, — он показал внушительных размеров царапины на спине и плече.
— Ну-ка, пойдем купаться, — предложил я.
— Только ты сам в воду лезь. Я боюсь, — сын с опаской поглядывал на Топа.
Недалеко от нас строители поставили мощную плотину со шлюзами, перегородив речку Барнаулку. Получился хороший городской пляж. За мягким, рассыпчатым песком горой поднимается старый берег, сплошь поросший высокими соснами. Так что и отдохнуть приятно, и глазу красиво. В выходные дни людей тьма. В будние, как сегодня, поменьше.
Мы отошли от рыболовов, чтобы не пугать рыбу и только я начал раздеваться, как Топ забеспокоился. Я разбежался, прыгнул с берега и не успел вынырнуть, как почувствовал рядом с собой еще кого-то. Вынырнул. Топ! Он попытался схватить меня за плечо, я еле увернулся. Но он вновь устремился ко мне. Плыл быстро, рассекая воду широкой грудью, и вскоре оказался рядом. И опять попытался схватить меня. Тут я немного промедлил и сразу же почувствовал боль в плече. Я протянул Топу руку, чтобы успокоить, приласкать. Но он вдруг схватил ее, крепко стиснул и повернул к берегу, таща меня за собой. Вон оно что! Оказывается, Топ спасал нас, а мы думали…
Этот добровольный спасатель доставлял в воде большие неудобства, да к тому же больно царапался и кусался. Мы долго не могли ничего придумать. Некоторое время сын даже не брал Топа на речку.
Все разрешилось само собой. Кто-то из мальчишек, когда Топ плыл к сыну «спасать», хотел задержать его и схватил за короткий, но толстый хвост. Топ тут же повернул к берегу, буксируя мальчишку.
С тех пор началась новая увлекательная игра. Мальчишки заплывали подальше от берега, Топ, естественно, следом. Потом сын цеплялся Топу за хвост, остальные за сына. И Топ к общему удовольствию быстренько доставлял орущую компанию на берег.
Изредка в наших рыбацких вояжах принимал участие отец моего друга Сергея — Николай Васильевич. Этот человек до сих пор носил на себе жестокие следы войны. У него часто открывалась одна из ран, и жена отпускала его с ночевкой при условии, что он и в палатке будет спать на чистой простыне.
В этот раз мы поехали на ловлю форели. Ручьевая форель — очень красивая и сильная рыба. Ловить такую — большое удовольствие. Водоем в Советском районе искусственный, но интересный. Мощные родники питают озеро. Вода холоднющая. Течение сильное. А вокруг, на сколько хватает взгляд, садовые посадки — черноплодная рябина, малина, вишня, облепиха…
Мы подъехали к озеру. Вышли из машин. Николай Васильевич, с обожанием глядя на нашего четвероногого друга, шутливо проговорил:
— Собака-собака, давай с тобой дружить.
И Топ отвечал на ласковое поглаживание снисходительным помахиванием своего короткого хвоста. Чувствовалось, что их симпатия обоюдная.
Ночью прошел дождь. Воздух был свеж до озноба. Солнце еще не взошло, но вершина холма на востоке уже заалела. Поеживаясь, мы закрыли палатку, подкачали лодки и поплыли на свои рыбацкие места. Топ остался на берегу.
К обеду мы вернулись к нашему бивуаку, но нас никто не встречал. Предвидя неладное, я бросился к палатке. И точно! На белой простыне Николая Васильевича с грязными лапами лежал Топ и спал. Сладко спится на чужих простынях.
— Пшше-л! — шикнул я, и он пулей вылетел из палатки.
Я не знал, что делать. Говорить Николаю Васильевичу сейчас или уж подождать до вечера?… Посоветовался с Сергеем.
— Чего тянуть? Нужно говорить сейчас.
Сказали. Николай Васильевич, нахмурясь, осмотрел крупные грязные следы на простыне и спросил:
— Где он?
— Скрывается от наказания, — ответил я виновато, но на всякий случай позвал: — Топ, ко мне! Ко мне, Топ!
Как сквозь землю провалился.
Простыню собрали, свернули и уселись обедать. Уха удалась на славу. Да и богатый улов способствовал хорошему настроению, если бы не Топ… А вот и он. Я видел, как он вышел крадучись из-за куста и направился к нам. Подошел к Николаю Васильевичу и с тяжелым вздохом улегся у его ног.
— Явился? — с вызовом сказал тот.
Топ прикрыл морду передней лапой и исподтишка поглядывал на нас, покорно ожидая решения своей участи.
— Хорошая ты собака, но балованная. Уйди от меня, — пытался удержаться на заданной ноте Николай Васильевич. — Не люблю я тебя, — и отодвинулся.
Топ выждал некоторое время и опять подвинулся к нему. Николай Васильевич растрогался.
— Собака-собака, давай дружить, — произнес он, протягивая руку для ласки, но, прежде чем помириться, все-таки выговорил: — Ты только… больше не надо. А то жена… Жена есть жена! Тебе что, — за хозяином отсидишься…
Возвращаясь из ветлечебницы, куда возил Топа на прививку от энцефалитного клеща, я заехал в санаторий. Поставил машину на стоянку у ворот и пошел искать друга, который проводил здесь свой отпуск. Нашел я его быстро, и мы, беседуя, гуляли по прекрасным аллеям.
Санаторий расположен в самом городе, и его территория неустанными стараниями сотрудников превращена в уютный парк с маленьким прудом, фонтаном, игровыми залами и аттракционами. Под густо посаженными раскидистыми деревьями тенисто и нежарко.
Неожиданно я увидел две большие клетки неподалеку от ворот санатория.
— Что там такое?
— А ты не знаешь? — удивился друг. — Здесь живут два медведя: Миша и Маша. Их привезли из Горного Алтая еще маленькими. Они выросли здесь, мирные, к людям привычные. Дети из города приезжают посмотреть на настоящих медведей…
Я очень удивился: как так, не слышал об этом раньше? И озорная мысль пришла в голову — посмотреть, как Топ будет реагировать на медведей. Я читал, что в Альпах на медведя охотятся только с курцхаарами и очень успешно. Поделился с другом, он тоже загорелся:
— Давай, пока обед и никого нет у клеток!
Я бегом к машине. Пристегнул к ошейнику Топа поводок. Сначала он шел спокойно. Потом весь напрягся и вдруг рванулся, ужом проскользнул между прутьев клетки и вцепился в гачи ничего не подозревавшего Миши. Закормленный, неповоротливый медведь взревел испуганно и всунул голову в искусственную нору, выставляя и без того беззащитный зад.
Я дергал Топа за поводок, выворачивая морду на сторону, тянул из всех сил — ничего не помогало. Тогда просунул руки сквозь решетку, схватил за задние лапы и с огромным трудом вытащил.
На рев испуганного медведя спешили люди, и мы поторопились ретироваться. А вслед нам неслись возмущенные возгласы.
После этого случая Топ еще часа два не мог успокоиться. Ни с того ни с сего вдруг вскакивал на сиденье и так свирепо рычал у меня над ухом, что я невольно втягивал голову в плечи.
А на следующий день в газету пришло письмо от одного отдыхающего с жалобой, что некоторые охотники притравливают своих собак прямо на территории санатория. Хорошо хоть фамилия моя не указывалась.
Правду говорят: озорство до добра не доводит.
В августе я повез Топа на выставку. Он был не только красив, но и силен, что и продемонстрировал немедленно. Когда у ворот выставки я чуть замешкался, запирая машину, Топ схватился с двумя лайками. Одну сразу сбил с ног, вторая позорно отступила за своего хозяина.
На территорию выставки он входил хотя и наказанным, но довольным и взволнованным. Никогда ему не приходилось видеть сразу столько собак. «Вот где потешимся!» — было написано на его коричневой симпатичной морде.
На ежегодную эту выставку со всего края свозят чистопородных охотничьих собак. Здесь их внимательно осматривают судьи-эксперты, оценивают за внешний вид, схожесть с лучшими представителями породы.
И каких только пород здесь нет?! Длинноногие борзые с печальными человечьими глазами. Серьезные гончие, спокойно сидящие на своих местах. Беспокойные громогласные лайки. Лопоухие добродушные спаниели. Некрасивые, с торчащей во все стороны шерстью дратхаары. Длинные, как гусеницы, таксы. Женственно гибкие сеттеры… Зрелище любопытное.
И вся эта хвостатая и бесхвостая братия ходит, сидит, лежит, гавкает, воет, скулит, лезет друг к другу, нервничает, кусается, играет, дерется…
Много сил мне понадобилось, чтобы удержать Топа от нехороших поступков.
Рассердившись, я надел на него строгий ошейник и привязал к забору. Но едва успел оформить документы, как разноголосый лай, рычание, визг и крики: «Чей курцхаар?!» известили меня о том, что Топ опять что-то натворил. Как-то отвязавшись от забора, он носился между собак, и те, очевидно, из зависти, подняли невообразимый гвалт.
Наконец, я выловил Топа между гончаками, которые было начали ругаться и на меня. Удовлетворенный Топ сидел у моих ног и посматривал по сторонам, словно прикидывая, что бы такое еще вытворить.
— Ну, бес! — восхищенно произнес кто-то из зрителей.
— Лопоухий бес! — согласился другой.
Я молчал, запыхавшись и вытирая обильный пот. Наконец явились помощники. Первым неожиданно подошел старый хозяин Топа. Выглядел он посвежее, чем в последнюю нашу встречу. Но все равно вид у него был такой, словно он только что вместе со мной гонялся за собакой. Топ сразу узнал его и обрадовался несказанно. Он просунул свою голову меж колен старого хозяина и мелко-мелко дрожал.
Я ревновал. Надо же, сколько у меня живет, а старого хозяина помнит…
Потом подошли мои друзья, которым, конечно же, были небезразличны успехи нашего любимца на собачьей выставке. Вокруг толпились люди, с восхищением оглядывая единственного курцхаара. Некоторые просили адрес и телефон с надеждой когда-либо приобрести щенка. Но Топа зрители не интересовали. Он вновь переживал разлуку со старым хозяином. И когда тот уходил, поднял такой горестный лай, что я всерьез обиделся на них обоих.
На выставке Топ единогласным решением судей получил высшую для молодых собак оценку — «очень хорошо», заработал диплом, серебряный жетон и подарок.
Мои друзья тоже были довольны результатом выставки. А виновник торжества, оказавшись в центре внимания, вдруг совершенно перестал слушаться — совался к незнакомым людям, нервничал. Я сам устал и поэтому поторопился отвести его в машину.
Когда мы шли по двору, меня окликнул председатель общества охотников и рыболовов. Выставкой он был доволен. И на самом деле, собак много, как никогда.
— Поздравляю! Надеюсь, что с вашей легкой руки курцхаары на Алтае будут водиться.
Он говорил горячо и долго, а я, взглянув на Топа, сначала остолбенел, а потом изо всей силы дернул поводок. Потому что, верный исконной собачьей привычке, он метил все предметы, что считал своими. И по брючине председателя краевого общества охотников и рыболовов стекала прозрачная струйка. Какой конфуз! Хорошо хоть председатель оказался понимающим — усмехнулся криво:
— Теперь мы вообще чуть не родственники, — и поспешил прочь.
— Ну, Топ, с тобой нельзя появляться в порядочном обществе, — выговорил я ему под веселый смех друзей.
Первое испытание Топ выдержал с честью, теперь оставалось главное — охота, испытание делом.
Часть 2. ИСПЫТАНИЕ ДЕЛОМ
Был он довольно крупным даже для своей породы. Серый. Глаза неотрывно смотрели на нас, а уши непрестанно двигались. Пе-редние лапы быстро-быстро переступали по земле, и кажется, что рад он нам страшно и от радости пританцовывает. До него было какихто десять метров, а заяц дразнил нас, бесстрашно сидя среди зеленой травы.
Я хотел запустить в него удилищем, но тут выскочил откуда-то Топ, остановился, пораженный, закусив губу и подняв переднюю лапу. Такого зверя он видел впервые. Замешательство обеих сторон длилось недолго. Заяц подпрыгнул и задал стрекача. Топ — за ним.
Они мчались по ровному полю, и ясно было видно, что Топ, хотя и медленно, догоняет зайца. Пес изредка взвизгивал от азарта и набавлял скорости. Очевидно, опасность почувствовал и заяц: он внезапно спрямил направление и понесся к большому кусту боярышника. Топ за ним по пятам. Перед самым кустом заяц вильнул в сторону, а Топ, не успев затормозить, со всего размаха врезался в куст, пробил его насквозь и вылетел с обратной стороны, отчаянно визжа.
Нам пришлось основательно повозиться, чтобы освободить его шкуру от острых колючек боярышника. Незадачливый охотник вздрагивал, пытался вырваться из наших рук, но мы держали крепко.
На обратном пути Топ долго ворочался, устраиваясь поудобнее, а когда заснул, стал взвизгивать во сне: не жалобно — от боли, а звонко, с азартом. Очевидно, во сне он снова гнался за зайцем…
После этого случая Топ постоянно повизгивает во сне и сучит лапами. Бывалые охотники поясняют — взрослеет собака.
***
В воскресенье ко мне пришел сосед позвонить по телефону. Был он нетрезв и привел с собой овчарку Дика. Если говорить откровенно, я не люблю этих закормленных животных. Дику было уже четыре года, и он походил на объемистый чемодан без ручки. Сосед привязал свое сокровище к забору и вошел в дом.
— Слушай, — сказал он с пьяной бесцеремонностью, — давай стравим Дика и Топа. Интересно, кто кого, а?
— Ты что? — возмутился я. — Топу чуть больше года, да и потом это же не боевой волк.
Насчет боевого волка сосед не совсем понял, потому и упрямо твердил:
— А я хочу. А я все равно хочу.
— Иди звони! — прикрикнул я.
— Ах, да! — спохватился он и пошел к телефону. Долго крутил диск, о чем-то вяло говорил и, наконец, забыв попрощаться, вышел.
И сразу же со двора донеслось яростное рычание и визг. Я выскочил на крыльцо. Дверь вольера была открыта, и там, в глубине, свернулись в клубок два собачьих тела. Сосед, пьяно ухмыляясь, потирал руки.
Заскочив в вольер, я схватил Дика одной рукой за шиворот, второй — за хвост и перебросил через изгородь. Ну и тяжел же он был!
Топ, истерично взлаивая, жался к моим ногам. Я ощупал его. К счастью, глубоких ран не было. Очевидно, лаял он больше от обиды. Еще бы — такой большой и на такого маленького.
На следующий день, когда сосед, уже трезвый и без Дика, протянул к Топу руку, чтобы погладить, он укусил его. Это был единственный случай, когда Топ причинил боль человеку.
А на следующий год, летом, Топ и Дик случайно оказались вместе у реки. И вместе поплыли за брошенной соседом палкой. И вот тогда Топ чуть не утопил своего давнего обидчика, наседая в воде на него всем телом, стараясь достать до горла. Таким злобным и непослушным я его никогда не видел. Нам пришлось броситься в воду в одежде, чтобы спасти Дика. На берег мы его вытащили чуть живого. И с того времени, если мы с Топом проходим мимо соседского забора, эта громадная и свирепая овчарка, словно нашкодивший щенок, забивается в свою конуру и только оттуда подает недовольный голос.
А сосед до сих пор выговаривает с обидой:
— Конечно, у меня собака сторожевая, а у тебя — зверовая…
***
Лось перед нами возник так неожиданно, что мы растерялись. Это был красивый зверь с великолепными рогами, на концах которых я насчитал по четыре отростка. Он выскочил из молодого осинника на опушку и, затормозив на мягкой земле всеми четырьмя копытами в каких-то тридцати метрах, замер, ошалело глядя на нас.
Только нервно раздуваемые ноздри да вздымающиеся бока говорили о его живой природе. За ним стеной возвышались сосны и березы, одетые в зеленый наряд. И он, темно-коричневый, разный с ними по цвету, был все же неотделим от них. Эта гармония сразу определила пропасть между нами. Он был их, а не наш. Мы могли или любоваться им, или убить.
Топ вывернулся из-за него сзади, запыхавшийся и весь встопорщенный. А когда лось, наконец, сообразил, кого встретил на своем пути, и попытался убежать, Топ встал перед ним. Лай его был полон ярости. Лось прянул в другую сторону, но Топ опять загородил дорогу.
У нас не было ружей. В руках — корзинки, полные великолепных грибов да разномастные ножи. И все же мы внушали лосю страх. А тут еще эта собака… И он, сделав огромный прыжок, помчался по вспаханному под пары полю. Топ молча, чуть в стороне — сзади. Вскоре они скрылись из вида.
Но не прошло и получаса, как уже с другой стороны снова выскочил тот же лось и снова остановился как вкопанный, страшно удивленный встречей. Он развернулся, подставляя нам левый бок, и снова Топ некоторое время держал его на месте, ожидая выстрела. Но выстрела не последовало, и красавец лось умчался в березняк, цел и невредим. Топ — следом, не внимая нашим призывным крикам и свистам.
Полные корзины оттягивали руки. Вечерело. Пора было ехать домой. Мы вернулись к машине, и, прежде чем укладываться, я несколько раз резко посигналил. Знал, что на сигнал Топ явится незамедлительно.
Но прошло десять минут, двадцать, полчаса… Вечер сгустил сумерки под деревьями. Воздух обострил запахи. Ветер тревожно качнул вершинами. Что-то резко крикнула сойка.
И только спустя час Топ, усталый, с далеко высунутым языком, приплелся к машине. Он сразу же улегся на заднем сиденье, далеко отбросив свои длинные лапы. На нас не смотрел, очевидно, сердился.
Мы ехали домой и рассуждали о лосе, о собаке, о ее удивительном, природном охотничьем азарте.
***
Мы были за деревней Выползово у озера Глубокого на рыбалке. Озеро замечательное. Это даже не озеро, а старица Чумыша. Густо поросли оба ее берега лесом. С правого, крутого, стекают многочисленные родники. Левый пониже, плавно переходит камышом и кустарником к кудрявому березняку. Вода чистая, холодная. Рыба всякая — карась, линь, щука, сорожка, окунь. Был и язь, но озеро постепенно зарастает телорезом и медленно умирает. К сожалению, таких озер немало. Приписные охотничьи хозяйства ничего не делают для их спасения. Скоро и в Глубоком тиной затянется зеркало воды, и останутся жить карась да линь…
А пока мы успешно ловим здесь на спиннинг щук. Да еще каких! До семи килограммов попадаются.
День был не очень жаркий. Мы вылезли из лодок на берег передохнуть, перекусить. Топ подбежал, ткнулся мордой в мою руку. Я погладил его мимоходом и стал разжигать костер. Была моя очередь готовить обед.
— Посмотри-ка, — немного погодя окликнул меня мой компаньон Алексей Васильевич, указывая на Топа.
Тот сосредоточенно вглядывался вдаль. Шерсть на холке взъерошена. Я проследил за его взглядом. Метрах в двухстах проходило стадо коров. И не успел я окликнуть Топа, как он стремглав бросился к нему.
— Ничего? — забеспокоился Алексей Васильевич.
— Что ему сделается? — ответил я беспечно. — А потом… там же пастухи.
Заметив, хотя и не сразу, чужую собаку, стадо остановилось. Задние стали напирать на передних. Постепенно коровы сбились плотно, образовав полукольцо, центром которого был Топ. А он никак не мог понять, что это за звери и почему его не боятся? Похожи на лосей, но пахнут не так и не убегают. Истинно городской житель, Топ раньше коров так близко не видел.
Стоял Топ, стояли и коровы, но вот одна из них, коротко мыкнув, шагнула вперед. За ней двинулись другие таким слитным строем, что Топ не выдержал, повернулся задом. Это было ошибкой, все стадо сразу же бросилось в атаку. Топ прибавил ходу. И если у собак бывают мысли, в чем я убежден, то сейчас у нашего любимца они были совсем не героические.
Коровы наддали, и Топ выбрал не лучший вариант: кинулся к машинам.
Мы вовремя заметили опасность, стали с палками наперевес. Топ ужом проскользнул между нами и остановился позади. Очевидно, его очень интересовала развязка. А может, просто считал, что сделал благое дело — вон сколько добычи привел хозяину прямо в руки.
Коровы напирали на нас все решительнее, и мы уже опасались за машину, потому что ни на удары, ни тем более на крики коровы не реагировали. Мы выбились из сил, пока Алексей Васильевич не догадался закрыть Топа в машине.
Коровы сразу же успокоились и, подчиняясь нашим возбужденным голосам, сначала немного отступили, затем побрели прочь по своим коровьим делам.
Мы выпустили Топа. Он с опаской поглядел на удаляющееся стадо, обошел вокруг машины и улегся в тени.
— Чуть-чуть не наделал ты беды, — обратился к нему Алексей Васильевич.
— Да, это тебе не лоси! — добавил я.
***
Однажды сын пришел с речки в слезах.
— Что случилось? — встревожился я.
— Топ кусается.
— Как кусается? Почему кусается?
— Не дает купаться.
Из рассказов сына выходило, что стоит ему броситься в воду, как Топ следом. Подплывает, хватает зубами за плечо, да еще и рычит.
— Вот смотри, — он показал внушительных размеров царапины на спине и плече.
— Ну-ка, пойдем купаться, — предложил я.
— Только ты сам в воду лезь. Я боюсь, — сын с опаской поглядывал на Топа.
Недалеко от нас строители поставили мощную плотину со шлюзами, перегородив речку Барнаулку. Получился хороший городской пляж. За мягким, рассыпчатым песком горой поднимается старый берег, сплошь поросший высокими соснами. Так что и отдохнуть приятно, и глазу красиво. В выходные дни людей тьма. В будние, как сегодня, поменьше.
Мы отошли от рыболовов, чтобы не пугать рыбу и только я начал раздеваться, как Топ забеспокоился. Я разбежался, прыгнул с берега и не успел вынырнуть, как почувствовал рядом с собой еще кого-то. Вынырнул. Топ! Он попытался схватить меня за плечо, я еле увернулся. Но он вновь устремился ко мне. Плыл быстро, рассекая воду широкой грудью, и вскоре оказался рядом. И опять попытался схватить меня. Тут я немного промедлил и сразу же почувствовал боль в плече. Я протянул Топу руку, чтобы успокоить, приласкать. Но он вдруг схватил ее, крепко стиснул и повернул к берегу, таща меня за собой. Вон оно что! Оказывается, Топ спасал нас, а мы думали…
Этот добровольный спасатель доставлял в воде большие неудобства, да к тому же больно царапался и кусался. Мы долго не могли ничего придумать. Некоторое время сын даже не брал Топа на речку.
Все разрешилось само собой. Кто-то из мальчишек, когда Топ плыл к сыну «спасать», хотел задержать его и схватил за короткий, но толстый хвост. Топ тут же повернул к берегу, буксируя мальчишку.
С тех пор началась новая увлекательная игра. Мальчишки заплывали подальше от берега, Топ, естественно, следом. Потом сын цеплялся Топу за хвост, остальные за сына. И Топ к общему удовольствию быстренько доставлял орущую компанию на берег.
***
Изредка в наших рыбацких вояжах принимал участие отец моего друга Сергея — Николай Васильевич. Этот человек до сих пор носил на себе жестокие следы войны. У него часто открывалась одна из ран, и жена отпускала его с ночевкой при условии, что он и в палатке будет спать на чистой простыне.
В этот раз мы поехали на ловлю форели. Ручьевая форель — очень красивая и сильная рыба. Ловить такую — большое удовольствие. Водоем в Советском районе искусственный, но интересный. Мощные родники питают озеро. Вода холоднющая. Течение сильное. А вокруг, на сколько хватает взгляд, садовые посадки — черноплодная рябина, малина, вишня, облепиха…
Мы подъехали к озеру. Вышли из машин. Николай Васильевич, с обожанием глядя на нашего четвероногого друга, шутливо проговорил:
— Собака-собака, давай с тобой дружить.
И Топ отвечал на ласковое поглаживание снисходительным помахиванием своего короткого хвоста. Чувствовалось, что их симпатия обоюдная.
Ночью прошел дождь. Воздух был свеж до озноба. Солнце еще не взошло, но вершина холма на востоке уже заалела. Поеживаясь, мы закрыли палатку, подкачали лодки и поплыли на свои рыбацкие места. Топ остался на берегу.
К обеду мы вернулись к нашему бивуаку, но нас никто не встречал. Предвидя неладное, я бросился к палатке. И точно! На белой простыне Николая Васильевича с грязными лапами лежал Топ и спал. Сладко спится на чужих простынях.
— Пшше-л! — шикнул я, и он пулей вылетел из палатки.
Я не знал, что делать. Говорить Николаю Васильевичу сейчас или уж подождать до вечера?… Посоветовался с Сергеем.
— Чего тянуть? Нужно говорить сейчас.
Сказали. Николай Васильевич, нахмурясь, осмотрел крупные грязные следы на простыне и спросил:
— Где он?
— Скрывается от наказания, — ответил я виновато, но на всякий случай позвал: — Топ, ко мне! Ко мне, Топ!
Как сквозь землю провалился.
Простыню собрали, свернули и уселись обедать. Уха удалась на славу. Да и богатый улов способствовал хорошему настроению, если бы не Топ… А вот и он. Я видел, как он вышел крадучись из-за куста и направился к нам. Подошел к Николаю Васильевичу и с тяжелым вздохом улегся у его ног.
— Явился? — с вызовом сказал тот.
Топ прикрыл морду передней лапой и исподтишка поглядывал на нас, покорно ожидая решения своей участи.
— Хорошая ты собака, но балованная. Уйди от меня, — пытался удержаться на заданной ноте Николай Васильевич. — Не люблю я тебя, — и отодвинулся.
Топ выждал некоторое время и опять подвинулся к нему. Николай Васильевич растрогался.
— Собака-собака, давай дружить, — произнес он, протягивая руку для ласки, но, прежде чем помириться, все-таки выговорил: — Ты только… больше не надо. А то жена… Жена есть жена! Тебе что, — за хозяином отсидишься…
***
Возвращаясь из ветлечебницы, куда возил Топа на прививку от энцефалитного клеща, я заехал в санаторий. Поставил машину на стоянку у ворот и пошел искать друга, который проводил здесь свой отпуск. Нашел я его быстро, и мы, беседуя, гуляли по прекрасным аллеям.
Санаторий расположен в самом городе, и его территория неустанными стараниями сотрудников превращена в уютный парк с маленьким прудом, фонтаном, игровыми залами и аттракционами. Под густо посаженными раскидистыми деревьями тенисто и нежарко.
Неожиданно я увидел две большие клетки неподалеку от ворот санатория.
— Что там такое?
— А ты не знаешь? — удивился друг. — Здесь живут два медведя: Миша и Маша. Их привезли из Горного Алтая еще маленькими. Они выросли здесь, мирные, к людям привычные. Дети из города приезжают посмотреть на настоящих медведей…
Я очень удивился: как так, не слышал об этом раньше? И озорная мысль пришла в голову — посмотреть, как Топ будет реагировать на медведей. Я читал, что в Альпах на медведя охотятся только с курцхаарами и очень успешно. Поделился с другом, он тоже загорелся:
— Давай, пока обед и никого нет у клеток!
Я бегом к машине. Пристегнул к ошейнику Топа поводок. Сначала он шел спокойно. Потом весь напрягся и вдруг рванулся, ужом проскользнул между прутьев клетки и вцепился в гачи ничего не подозревавшего Миши. Закормленный, неповоротливый медведь взревел испуганно и всунул голову в искусственную нору, выставляя и без того беззащитный зад.
Я дергал Топа за поводок, выворачивая морду на сторону, тянул из всех сил — ничего не помогало. Тогда просунул руки сквозь решетку, схватил за задние лапы и с огромным трудом вытащил.
На рев испуганного медведя спешили люди, и мы поторопились ретироваться. А вслед нам неслись возмущенные возгласы.
После этого случая Топ еще часа два не мог успокоиться. Ни с того ни с сего вдруг вскакивал на сиденье и так свирепо рычал у меня над ухом, что я невольно втягивал голову в плечи.
А на следующий день в газету пришло письмо от одного отдыхающего с жалобой, что некоторые охотники притравливают своих собак прямо на территории санатория. Хорошо хоть фамилия моя не указывалась.
Правду говорят: озорство до добра не доводит.
***
В августе я повез Топа на выставку. Он был не только красив, но и силен, что и продемонстрировал немедленно. Когда у ворот выставки я чуть замешкался, запирая машину, Топ схватился с двумя лайками. Одну сразу сбил с ног, вторая позорно отступила за своего хозяина.
На территорию выставки он входил хотя и наказанным, но довольным и взволнованным. Никогда ему не приходилось видеть сразу столько собак. «Вот где потешимся!» — было написано на его коричневой симпатичной морде.
На ежегодную эту выставку со всего края свозят чистопородных охотничьих собак. Здесь их внимательно осматривают судьи-эксперты, оценивают за внешний вид, схожесть с лучшими представителями породы.
И каких только пород здесь нет?! Длинноногие борзые с печальными человечьими глазами. Серьезные гончие, спокойно сидящие на своих местах. Беспокойные громогласные лайки. Лопоухие добродушные спаниели. Некрасивые, с торчащей во все стороны шерстью дратхаары. Длинные, как гусеницы, таксы. Женственно гибкие сеттеры… Зрелище любопытное.
И вся эта хвостатая и бесхвостая братия ходит, сидит, лежит, гавкает, воет, скулит, лезет друг к другу, нервничает, кусается, играет, дерется…
Много сил мне понадобилось, чтобы удержать Топа от нехороших поступков.
Рассердившись, я надел на него строгий ошейник и привязал к забору. Но едва успел оформить документы, как разноголосый лай, рычание, визг и крики: «Чей курцхаар?!» известили меня о том, что Топ опять что-то натворил. Как-то отвязавшись от забора, он носился между собак, и те, очевидно, из зависти, подняли невообразимый гвалт.
Наконец, я выловил Топа между гончаками, которые было начали ругаться и на меня. Удовлетворенный Топ сидел у моих ног и посматривал по сторонам, словно прикидывая, что бы такое еще вытворить.
— Ну, бес! — восхищенно произнес кто-то из зрителей.
— Лопоухий бес! — согласился другой.
Я молчал, запыхавшись и вытирая обильный пот. Наконец явились помощники. Первым неожиданно подошел старый хозяин Топа. Выглядел он посвежее, чем в последнюю нашу встречу. Но все равно вид у него был такой, словно он только что вместе со мной гонялся за собакой. Топ сразу узнал его и обрадовался несказанно. Он просунул свою голову меж колен старого хозяина и мелко-мелко дрожал.
Я ревновал. Надо же, сколько у меня живет, а старого хозяина помнит…
Потом подошли мои друзья, которым, конечно же, были небезразличны успехи нашего любимца на собачьей выставке. Вокруг толпились люди, с восхищением оглядывая единственного курцхаара. Некоторые просили адрес и телефон с надеждой когда-либо приобрести щенка. Но Топа зрители не интересовали. Он вновь переживал разлуку со старым хозяином. И когда тот уходил, поднял такой горестный лай, что я всерьез обиделся на них обоих.
На выставке Топ единогласным решением судей получил высшую для молодых собак оценку — «очень хорошо», заработал диплом, серебряный жетон и подарок.
Мои друзья тоже были довольны результатом выставки. А виновник торжества, оказавшись в центре внимания, вдруг совершенно перестал слушаться — совался к незнакомым людям, нервничал. Я сам устал и поэтому поторопился отвести его в машину.
Когда мы шли по двору, меня окликнул председатель общества охотников и рыболовов. Выставкой он был доволен. И на самом деле, собак много, как никогда.
— Поздравляю! Надеюсь, что с вашей легкой руки курцхаары на Алтае будут водиться.
Он говорил горячо и долго, а я, взглянув на Топа, сначала остолбенел, а потом изо всей силы дернул поводок. Потому что, верный исконной собачьей привычке, он метил все предметы, что считал своими. И по брючине председателя краевого общества охотников и рыболовов стекала прозрачная струйка. Какой конфуз! Хорошо хоть председатель оказался понимающим — усмехнулся криво:
— Теперь мы вообще чуть не родственники, — и поспешил прочь.
— Ну, Топ, с тобой нельзя появляться в порядочном обществе, — выговорил я ему под веселый смех друзей.
Первое испытание Топ выдержал с честью, теперь оставалось главное — охота, испытание делом.
Часть 2. ИСПЫТАНИЕ ДЕЛОМ
Первая суббота сентября на Алтае — открытие охоты на водоплавающую дичь. Это всегда долгожданно и волнующе. И именно перед этим днем очень не хватает времени. Вдруг оказывается, что патронов с дробью № 5 явно недостаточно. И ты мчишься в магазин, толкаешься в очереди таких же взволнованных и мечущихся страдальцев. Ни с того ни с сего начала пропускать воздух твоя незаменимая помощница — резиновая лодка…
В этом году забот стало больше, потому что еду не один, с Топом. Как он поведет себя на охоте?
В день отъезда я поднялся рано. Подогнал машину к дому, еще раз проверил все снаряжение и стал укладываться. Топ сначала молча наблюдал за моими хлопотами из вольера, потом заскулил. Его беспокойство достигло предела, когда я стал укладывать в багажник лодку. Эта вещь ему была хорошо знакома. Так, значит, хозяин собирается на рыбалку?! И без него?! Ну, уж нет! Коротко рявкнув, он одним махом перепрыгнул почти двухметровую сетку вольера и бросился к машине. Заскочил в открытую дверцу и уселся на своем обычном месте, на заднем сиденье. Уж теперь-то без него не уедут!
Я хотел положить палатку между сиденьями и нечаянно толкнул Топа. Он отодвинулся, недовольно ворча. Ах, так! Я толкнул сильнее. Топ зарычал на меня и перешел на переднее сиденье. Я положил палатку на него. Он лег и затих. Пусть хоть в духоте, лишь бы ехать… Я вместе с палаткой выпихнул его из машины. Он вновь вскочил на сиденье и всерьез оскалил зубы. Ого! Уж и пошутить нельзя.
Вообще-то мне было не до шуток — как бы чего не забыть. Лодка, ружье, патроны, палатка… Весла! Чуть не забыл. Чучела, продукты, котелки… Все? Топорик. Сапоги. Плащ. Как будто все.
Сажусь в машину. Завожу мотор. О! Лопату! Все? Теперь все. Топ неожиданно кладет морду мне на плечо и тяжело вздыхает. Ах, он тоже волновался…
Через несколько минут выруливаем из города и присоединяемся к друзьям, которые уже ожидают нас.
Друзья мои уехали по всяким разным делам в райцентр Хабары. А мы с Топом остались благоустраивать лагерь. Открытие охоты послезавтра, так что времени больше чем достаточно.
В ста метрах от лагеря озеро Травное. Озеро неглубокое и зимой промерзает до дна, так что с точки зрения рыбалки неинтересно. А вот с точки зрения охотника… Заливы и заливчики, бухты и бухточки, островки, кучки оторванных от общей массы камышовых зарослей — просто раздолье для уток разных пород: шилохвость, кряковая, чирок… Не облетают озеро и гуси. Коричневатую устоявшуюся его воду окружает — куда ни кинь взглядом — сплошная зеленая стена камыша. Егерь, привезший нас сюда по единственной малонаезженной дороге, с заметной гордостью сказал:
Больше ста гектаров непроходимых зарослей. Так что утке есть где гнездиться.
И на самом деле уток было много. Они крякали и справа и слева, и сзади и впереди… Проносились низко над нашими палатками, кружили над озером и с легким посвистом исчезали за камышом.
Вот несколько крякашей потянули вправо от озера и плюхнулись в зеленую чащу метрах в двухстах от лагеря. А вот еще пара прошла над моей головой и канула туда же. Интересно! Ведь, по словам егеря, в той стороне открытой воды нет.
Я залез на машину, но ничего не увидел. Сплошное зеленое море. Значит, зеркало воды небольшое, скорее всего узкая длинная ляга. Вот бы сесть там на открытие охоты! Напуганная выстрелами утка будет искать именно такие укромные места. И я, недолго раздумывая, прикинул направление и пошел, стараясь идти прямо. Топ шел впереди. Некоторое время мне удавалось выдержать направление, несмотря на то, что камыш был очень густой, и каждый шаг давался с трудом. Топ уверенно раздвигал стебли, прокладывая дорогу, идти за ним было легче. Но его постоянно отвлекали разные запахи, и поэтому двигаться мы стали зигзагами. Это меня не устраивало, и я стал ломиться напрямик. Ноги проваливались в каналы, прорытые ондатрами. Паутина липла к лицу, было душно, пахло прелью, застоялой водой. Когда я остановился, чтобы перевести дыхание, стало слышно чириканье камышовок, писк мышей, хруст срезаемой ондатрами зелени, какое-то шипенье, бульканье… Передохнув, я вновь устремился вперед. Но где-то недалеко от предполагаемой ляги, ноги мои почувствовали предательскую трясину и пришлось взять правее. Выбравшись на сухое, повернул влево, потом вправо и шел довольно долго, но никакого озера не было. Я понял, что потерял направление, и решил вернуться, но вдруг сообразил, что не знаю, в какой стороне лагерь. «Пустяки! Нужно идти по своему следу», — подумал я. Но следа не было и быть не могло. То, по чему я шел, было не землей, а многолетним слоем отмершего камыша. Он, пружинил под ногами и не оставлял следов. Можно было ориентироваться только по сломанным стеблям, но ломал их и Топ, и, главное, камыш был еще зеленым, гибким, так что сильно надеяться на это не приходилось. И точно, вскоре я окончательно убедился, что заблудился. Если бы я заметил, с какой стороны солнце, когда заходил в этот проклятый камыш…
В этом году забот стало больше, потому что еду не один, с Топом. Как он поведет себя на охоте?
В день отъезда я поднялся рано. Подогнал машину к дому, еще раз проверил все снаряжение и стал укладываться. Топ сначала молча наблюдал за моими хлопотами из вольера, потом заскулил. Его беспокойство достигло предела, когда я стал укладывать в багажник лодку. Эта вещь ему была хорошо знакома. Так, значит, хозяин собирается на рыбалку?! И без него?! Ну, уж нет! Коротко рявкнув, он одним махом перепрыгнул почти двухметровую сетку вольера и бросился к машине. Заскочил в открытую дверцу и уселся на своем обычном месте, на заднем сиденье. Уж теперь-то без него не уедут!
Я хотел положить палатку между сиденьями и нечаянно толкнул Топа. Он отодвинулся, недовольно ворча. Ах, так! Я толкнул сильнее. Топ зарычал на меня и перешел на переднее сиденье. Я положил палатку на него. Он лег и затих. Пусть хоть в духоте, лишь бы ехать… Я вместе с палаткой выпихнул его из машины. Он вновь вскочил на сиденье и всерьез оскалил зубы. Ого! Уж и пошутить нельзя.
Вообще-то мне было не до шуток — как бы чего не забыть. Лодка, ружье, патроны, палатка… Весла! Чуть не забыл. Чучела, продукты, котелки… Все? Топорик. Сапоги. Плащ. Как будто все.
Сажусь в машину. Завожу мотор. О! Лопату! Все? Теперь все. Топ неожиданно кладет морду мне на плечо и тяжело вздыхает. Ах, он тоже волновался…
Через несколько минут выруливаем из города и присоединяемся к друзьям, которые уже ожидают нас.
***
Друзья мои уехали по всяким разным делам в райцентр Хабары. А мы с Топом остались благоустраивать лагерь. Открытие охоты послезавтра, так что времени больше чем достаточно.
В ста метрах от лагеря озеро Травное. Озеро неглубокое и зимой промерзает до дна, так что с точки зрения рыбалки неинтересно. А вот с точки зрения охотника… Заливы и заливчики, бухты и бухточки, островки, кучки оторванных от общей массы камышовых зарослей — просто раздолье для уток разных пород: шилохвость, кряковая, чирок… Не облетают озеро и гуси. Коричневатую устоявшуюся его воду окружает — куда ни кинь взглядом — сплошная зеленая стена камыша. Егерь, привезший нас сюда по единственной малонаезженной дороге, с заметной гордостью сказал:
Больше ста гектаров непроходимых зарослей. Так что утке есть где гнездиться.
И на самом деле уток было много. Они крякали и справа и слева, и сзади и впереди… Проносились низко над нашими палатками, кружили над озером и с легким посвистом исчезали за камышом.
Вот несколько крякашей потянули вправо от озера и плюхнулись в зеленую чащу метрах в двухстах от лагеря. А вот еще пара прошла над моей головой и канула туда же. Интересно! Ведь, по словам егеря, в той стороне открытой воды нет.
Я залез на машину, но ничего не увидел. Сплошное зеленое море. Значит, зеркало воды небольшое, скорее всего узкая длинная ляга. Вот бы сесть там на открытие охоты! Напуганная выстрелами утка будет искать именно такие укромные места. И я, недолго раздумывая, прикинул направление и пошел, стараясь идти прямо. Топ шел впереди. Некоторое время мне удавалось выдержать направление, несмотря на то, что камыш был очень густой, и каждый шаг давался с трудом. Топ уверенно раздвигал стебли, прокладывая дорогу, идти за ним было легче. Но его постоянно отвлекали разные запахи, и поэтому двигаться мы стали зигзагами. Это меня не устраивало, и я стал ломиться напрямик. Ноги проваливались в каналы, прорытые ондатрами. Паутина липла к лицу, было душно, пахло прелью, застоялой водой. Когда я остановился, чтобы перевести дыхание, стало слышно чириканье камышовок, писк мышей, хруст срезаемой ондатрами зелени, какое-то шипенье, бульканье… Передохнув, я вновь устремился вперед. Но где-то недалеко от предполагаемой ляги, ноги мои почувствовали предательскую трясину и пришлось взять правее. Выбравшись на сухое, повернул влево, потом вправо и шел довольно долго, но никакого озера не было. Я понял, что потерял направление, и решил вернуться, но вдруг сообразил, что не знаю, в какой стороне лагерь. «Пустяки! Нужно идти по своему следу», — подумал я. Но следа не было и быть не могло. То, по чему я шел, было не землей, а многолетним слоем отмершего камыша. Он, пружинил под ногами и не оставлял следов. Можно было ориентироваться только по сломанным стеблям, но ломал их и Топ, и, главное, камыш был еще зеленым, гибким, так что сильно надеяться на это не приходилось. И точно, вскоре я окончательно убедился, что заблудился. Если бы я заметил, с какой стороны солнце, когда заходил в этот проклятый камыш…