Страница:
- А увидела она, что налет, при всей его внезапности, не нанес моей бригаде смертельного ущерба, - размышлял вслух подполковник. - Значит, следует ждать повторения? Прекрасно! Мистер Милсон, я попрошу у вас рекомендаций по размещению нашей последней зенитной установки. - Вы уже спрашивали мои рекомендации, когда только вошли в город. И наплевали на них. Результаты налицо. - Тогда была другая обстановка, мистер Милсон! - взорвался Абаджиевич. Вы кто? Советник? Вот и делайте свою работу. Ответственность в любом случае лежит на мне, следую я вашим советам или нет. И если ваши хваленые ЦРУ и военная разведка неспособны прощупать сербов на предмет наличия у них боевых самолетов, то при чем здесь я? Итак, я жду? - Хорошо. Зенитную установку надо ставить в районе монастыря... Вернее, того, что от него осталось. Там она будет трудноуязвима, у нее появится достаточно хороший сектор обстрела. Первоначальная ориентировка в сторону долины. Кроме того, нужно выслать несколько передовых постов с рациями если не осталось средств радиообнаружения, пусть следят за воздухом визуально. И когда будет связь, я попробую вызвать "хокай" с авианосца. - Идет. Только вот что, конкретным расположением установки займетесь вы сами. Сейчас она сюда подъедет... А, вот уже. Лязгая гусеницами по уже порядком разбитому асфальту, к отелю подъехала "Шилка", и высунувшийся в люк командир расчета доложил о прибытии. Абаджиевич, отправляя к нему Милсона, услышал, как советник-араб пробурчал себе под нос: - Неисповедимы пути Аллаха. Струсивший в бою солдат, неизвестно почему оставленный командиром без наказания, даже ленится выйти к нему для доклада. - Он бы вышел, - вступился за зенитчика подполковник. - Но не может. Я приказал приковать весь расчет к машине. - Цепями? - К сожалению, цепей не нашлось, приклепывали стальным тросом. Думаю, теперь они будут драться как львы. И с воздушным противником, и с наземным. Ахмед Ойих с неожиданным уважением посмотрел на командира бригады. - Абаджиевич-эфенди! - сказал он уже без всякого сарказма. - Я редко хвалю вас, но сейчас вынужден признать: ваше решение оказалось весьма разумным. Я откровенно восхищен вашей новой идеей... - Какая она, к черту, новая, - сумрачно бросил Абаджиевич, которого, казалось, вовсе не обрадовала похвала араба. - Я еще три года назад приказы однажды перед атакой заварить люки у всех своих пяти танков. Селение, которое сербы превратили в опорный пункт, мы тогда взяли не потеряв ни одной машины, но зато шальным снарядом разбило грузовик с ремонтниками, и пока новый аппарат не достали, мы так и сидели, как помидоры в жестянке. - Вы... И вы тоже? - Я бы не посылал в бой своих солдат, если бы не был готов выдержать те же испытания, что и они! - с пафосом воскликнул Абаджиевич, и вдруг разоткровенничался: - К тому же, если бы я не выиграл тот бой, меня бы расстреляли перед строем. Так что я тогда ничем особенно не рисковал, но... видели бы вы, какими глазами смотрели на меня солдаты! Массив Шар-Планина - Зворник. Второй вылет Сразу после посадки Казак отправился в душ, где уже плескались двое пилотов, а еще через несколько минут к ним присоединился и Корсар, садившийся последним. Настроение у всех было приподнятым - все говорили и смеялись громче обычного, обсуждая детали недавнего боя. Шутка ли! Завалить всухую, за один вылет шесть современных истребителей такой результат, конечно, не претендует на запись в Книге рекордов Гиннесса, но и заурядным его назвать тоже никак нельзя. Дед силился вспомнить нечто подобное, но не сумел. Да, конечно, над джунглями Вьетнама сбивали и по шесть, и по десять самолетов в день, но разными эскадрильями, в разных местах... Даже Хомяк, с довольным кряхтеньем потирающий мочалкой объемистый живот, и тот выказывал явные признаки довольства, и даже предложил как следует отметить его сегодня вечером. Предложение всем понравилось, а Дед так высказался в том смысле, что и вечера-то ждать не надо. Это тоже было принято с энтузиазмом, но неожиданно прямо на выходе из раздевалки Корсара подхватил под локоть Ян Шелангер, и они отправились в "красный уголок". Зайдя в комнату к Деду, где уже вовсю шли приготовления к празднеству, Корсар с ходу громко произнес: - Отставить! Взгляды собравшихся обратились к нему, а Казак так и застыл посреди комнаты со стулом в руках. - Значит так, праздновать будем вечером, а сейчас нам предстоит кое-что доделать там, в Зворнике. Вот, смотрите! Корсар выложил на стол несколько больших листов бумаги, похожих на скверные ксерокопии. Однако цветные пометки на них акцентировали внимание на главном, и Дед, глянув туда, даже воскликнул: - Ага, вот я куда попал! - Ничего не скажешь, чисто сработано, - согласился Хомяк, разглаживая снимок руками. - Как же это они сняли? Со спутника такого не сделаешь, да и откуда у них спутник... Впрочем, неважно. Так... Так... Ага, а я как раз промазал, вот черт! - воскликнул он, разглядывая скопление техники, куда посылал одну из управляемых ракет. Оказалось, его грозный снаряд достал всего-навсего бронетранспортер, а вовсе не тяжелый танк. - В воздухе победа полная, - заключил Корсар, - а по наземным целям надо бы провести еще один вылет. - "Чебурашку" больше поднимать не будем, мало ли что. Ориентироваться придется по этим снимкам и потом уже на месте - не думаю, чтобы они там сразу же устроили передислокацию. Десять минут на приведение себя в порядок, потом проверка готовности самолетов, и вылет через... Словом, как управимся. Подвеска - НУРСы и по паре Р-73. Повстречать американцев в воздухе здесь проще простого...
* * *
Вновь взлетая с короткой замаскированной полосы горной базы, Казак заметил, что уже привык к ней. Привык к этим залитым солнцем склонам, к этому прозрачному воздуху и боевым вылетам на послушной могучей боевой машине - он легонько пошевелил ручкой управления, и самолет плавно качнул в воздухе крыльями с подвешенными ракетными блоками. На дисплее мерцала уже знакомая с недавнего вылета схема местности. Было видно, что до цели осталось около двадцати километров, иначе говоря, чуть меньше двух минут полета. Пора было переходить на снижение и приготовиться к атаке. Казак включил автоматический прицел и услышал команду Корсара: - Хомяк, со мной к площади, Дед с Казаком - монастырь и вокруг него. "Ага, там около монастыря несколько бронированных целей, судя по тому снимку - танки. Сейчас мы им устроим утро священной войны, а заодно и день с вечером!" - Казак наконец вспомнил название вражеской бригады и, отбросив лишние мысли, уставился через прицел на увеличивающиеся темно-зеленые коробочки возле развалин обители Святого Саввы. Такие безобидные на вид коробочки... Следом за идущим впереди справа Дедом Казак нажал на гашетку и увидел уносящиеся из-под крыльев своей машины дымные трассы ракет. В тот же миг истошно запищал индикатор радиолокационного облучения, и из самого центра каменного крошева, в которое превратились хозяйственные постройки монастыря, к "сухим" потянулись ярко-оранжевые трассы зенитных снарядов. Проносясь над развалинами. Казак в какое-то мгновение увидел внизу зенитную установку, яркие вспышки выстрелов которой напоминали огонь сварки, и, уже уходя вверх, бросил самолет в размашистую "бочку". Про такое исполнение фигуры - когда самолет не вращается, будто насаженный на невидимую ось, а описывает в небе чуть ли не спираль - инструкторы училища презрительно говорили: "Это не бочка, а кадушка", - но сейчас оно помогало уйти от 23-миллиметровых снарядов "Шилки". "Удастся ли? - мелькнула лихорадочная мысль, и тут же, ощутив легкое сотрясение самолета, Казак подумал: - Похоже, нет. Или это просто болтанка?" Сигнал звукового информатора с поэтичным названием "Трель синицы", а на самом деле больше напоминавший пищание динамика ручной видеоигры, подсказал, что это была не болтанка. Одновременно на экране загорелась желтая надпись: "Падение давления в гидросистеме 1" - и тут же сменилась красной: "Отказ гидросистемы 1". Казак прибавил обороты двигателя, продолжая вращение самолета, который стал заметно хуже слушаться пилота. Краем глаза Казак, продолжая тянуть своего "сухого" вверх, увидел, как Дед заходит на вторую атаку, видимо чтобы подавить зенитку "Ничего-ничего, - беззвучно бормотал он, - на одной системе долетим". Но беда не приходит одна, и одновременно с новой красной надписью на дисплее в наушниках раздался короткий звук сирены и отстраненный голос: "Правый двигатель - падение оборотов... Правый двигатель - отказ". Казак резким движением перекрыл стоп-краном подачу топлива в отказавший двигатель и выровнял полет. За это короткое время он успел забраться достаточно высоко и теперь летел... Куда? Надо убираться домой! - Корсар, я Казак. У меня отказ двигателя, повреждена гидросистема. Иду домой. - Понял тебя, топай! - раздался ответ, и Казак начал осторожно разворачивать ставший вдруг тяжелым и неуклюжим самолет. "Так, что еще? Методика полета на одном двигателе... И без одной гидросистемы... Что там в РЛЭ (рекомедации по летной эксплуатации) сказано? "Руль в ноль, управляй плавно, следи за температурой двигателя..." Значит, температура... Ото! Не должна она так быстро расти... Черт, в чем дело?" Замигало сигнальное табло, появилась новая красная надпись. "Стружка в масле... Откуда бы это? Левый движок, получается, тоже зацепило... Э-э, я те дам автоматическое отключение! Тяни, родимый, тяни, я понимаю, нехорошо тебе, температура высокая... Аспиринчику бы в керосин... Какая ерунда в голову лезет! Еще немного..." - но еще немного не получилось. Снова раздался короткий звук сирены, и все тот же хладнокровный голос произнес: "Левый двигатель - пожар". По дисплею пробежало несколько строк, сообщавших о сработавших системах пожаротушения сначала первой, потом второй очереди, а Казак тем временем закрыл второй стоп-кран. Даже через шлем Казак услышал, как стих двигатель, из всех звуков остался только рвущийся снаружи шум воздушного потока. Теперь СУ-37 наклонно шел к земле, и Казак мог лишь немного удлинить его путь к ней, то давая самолету чуть разогнаться, то поддергивая его вверх. Сообщение о пожаре погасло автоматика смогла сбить пламя, но, когда Казак попытался в нарушение всех инструкций вновь запустить двигатель, ничего из этого не вышло. В голове неслись мысли: "Движков нет... Прыгать? Сколько времени я проболтаюсь в воздухе, куда меня унесет ветром? Белый купол очень просто засечь в небе, а в руки к зубастому не хочется! Значит, садиться, машина вроде бы слушается, только вот куда... Дурень, керосин сливай, сгоришь! Внизу.. Внизу предгорья, а дальше что? Вот шоссе, прямой участок! Ну, с Богом... Вниз, вниз - вот и скорость у нас есть, это хорошо. Еще правее... Так... Высота... Сколько метров?!! Рано, рано... Теперь пора! Шасси выходят долго... Закрылки... Тормоз? Ручку на себя, выровнялись... Сейчас..."
* * *
Это на аэродромах истребители кажутся маленькими. На широких взлетно-посадочных полосах и рулежных дорожках, рядом с могучими транспортными самолетами они производят впечатление быстрых, хищных, ловких, но все же очень маленьких зверьков. Но когда истребитель оказывается там, где нет других самолетов, - он становится просто гигантом и ему катастрофически не хватает места... "Сухому" Казака тоже катастрофически не хватало места на участке шоссе, куда молодой пилот сумел подвести и даже почти ровно посадить самолет. К тому же покрытие дороги оказалось слишком слабым для того, чтобы принять на себя удар колес мощной машины, и куски асфальта, один из которых перебил трубку гидросистемы, полетели в стороны. Крылья самолета почти касались деревьев с одной стороны дороги, а с другой - конец крыла сразу же оторвало ударом о бетонный столб. Казак уже выпустил тормозной парашют и теперь изо всех сил жал на тормоза. Новый удар потряс самолет, и он, заметно накренившись, завертелся вокруг своей оси. Тормозной парашют зацепился за что-то, и его стропы, разорвавшись, остановили вращение и мощным рывком притормозили движение самолета вперед. Казак уже мало что понимал в происходящем - мельтешение, грохот, тряска, снопы искр... Израненная машина вылетела за поворот, врезалась в сиротливо стоявший на площадке у обочины белый трейлер-рефрижератор и, толкая его перед собой, прокатилась еще с полсотни метров. К страшной какофонии добавился еще треск ломаемых деревьев, но именно они остановили самолет. Казак секунд пять сидел неподвижно, приходя в себя после вынужденной посадки, и вдруг сообразил, что керосин-то мог и не весь слиться... Осторожно, чтобы, не дай Бог, не сработала катапульта, он попробовал открыть фонарь, но перекосившаяся оплетка не позволила этого сделать. Еще раз... Фонарь не открывался. Да что такое! Казак почувствовал, что готов кричать и биться головой о прозрачный потолок, и молотить кулаками по фонарю и стенкам кабины... "Прекратить панику", - строго приказал он себе и, немного подумав, достал свой табельный ПМ и выстрелил в стекло, потом еще, и еще... Кабина наполнилась дымом, но в стекле появилась дырка, от которой зазмеились трещины. Рукояткой "Макарова" летчик начал бить по ним, отрывая повисающие на полимерной прослойке куски стекла. Через минуту он уже смог просунуть в отверстие голову и плечи, а потом, положив пистолет на то. что осталось от приборной доски, двумя руками оторвал еще кусок и выбрался из кабины. Где-то в окрестностях Зворника. Дороги Первое, что Казак ощутил, покинув самолет, был запах, вернее не один какой-то запах, а целый их коктейль. Остро била в нос ядовитая гидрожидкость, вытекавшая из разорванных трубопроводов, угадывались керосин и масло. Еще пахло свежей смолой от переломанных стволов, и хвоей. Но это все были понятные запахи. А вот откуда несло гнилью, Казак не сразу понял. Оказалось, источником вони был огромный искореженный рефрижератор, очевидно долгое время простоявший на жаре с отключенным охлаждением. Казак не стал уточнять, какие именно продукты испортились, и, зажав нос, спешно отошел подальше, и только остановился, собираясь взглянуть последний раз на своего "сухого", как горячая волна воздуха, накатившая вместе с глухим звуком взрыва, толкнула его в спину и повалила в начинавшую желтеть траву. Он только успел выставить руки. Быстро поднявшись с четверенек, он все же обернулся: на месте самолета разгорался большой костер, в котором вскоре начали рваться так и не использованные снаряды к пушке. От каждого разрыва остов "сухого" вздрагивал как в агонии, и Казак вдруг почувствовал, что на его глаза навернулись слезы. Стесняться было некого, и он вытер глаза жестким и неприятным на ощупь рукавом высотного костюма, затем, спохватившись, принялся его расстегивать и расшнуровывать. "В огонь бы эту шкуру, а то поймут, что я жив и будут искать. Но лучше уж туда не соваться, от греха подальше, еще какой осколок отлетит. Да и наверняка они решат, что я разбился, - парашюта-то не было. Корсара ловили, но он прыгал, как говорится, на глазах у изумленной публики... И то ему удалось уйти практически без приключений, если, конечно, он все рассказал. Хотя это вряд ли - после тех дней он заметно изменился, надо будет его порасспросить, что ли. Но это потом, а пока важнее, что делать мне здесь и сейчас". - Черт! Вот дурак-то! - вдруг выругался он вслух, обнаружив, что на радостях по поводу своего чудесного спасения оставил в кабине весь аварийный комплект. И теперь располагал только запасной обоймой к "макарову", старой нагайкой с украшенной серебром рукоятью, доставшейся от прадеда, да кредитной карточкой. "И что будем делать? - Казак быстро припомнил все, что рассказывали на инструктаже. - Покинуть место приземления, избегая людных мест и дорог. Это запросто - дорога здесь совсем безлюдная. Даже вот рефрижератор бросили".
* * *
Решив не уповать на пустое шоссе - сейчас пустое, через десять минут кто-нибудь появится, - Казак повернулся к нему спиной и пошел вдоль края ельника, по едва заметной колее, поросшей жесткой травой. Эта грунтовая дорога была как бы границей между лесом и широким полем, засеянным кормовыми травами, которые давно уже пора было убирать, но ни одной убранной полосы на поле не было, хотя вдали, где зеленый ковер загибался вверх, на холм, стояли несколько самоходных комбайнов. Увидев их, Казак приободрился - наверняка не боснийские вояки собираются скашивать эти травы. А с местным населением он уж как-нибудь договорится. Летчик прибавил шагу и даже начал насвистывать какой-то мотивчик, хотя на душе было не шибко весело - вспоминался лихой настрой перед злополучным вылетом. "Вот уж не в бровь, а в глаз - наказан за гордыню. Второй самолет группы разбит, а задание... задание наши, наверное, выполнили, да и мои снаряды, небось, тоже куда надо попали. Но зарубить себе на носу я должен. Мог бы ведь и разбиться, причем запросто!" Он пощупал плечо, на котором наливался сочной краской синяк, полученный во время посадки. Такие же синяки, как выяснилось, были и на ногах, и еще один мешал дышать под ребрами - поначалу уцелевшему летчику было не до них, а вот теперь боль иногда донимала с такой силой, что Казак кривился. Однако он понимал, что еще легко отделался, и подбадривал себя воображаемыми картинами иного исхода.
Место, куда Казак дошел через полчаса, являлось чем-то вроде полевого стана механизаторов: на краю поля стояли большая брезентовая палатка-шатер, четыре кормоуборочных комбайна производства блаженной памяти ГДР и большая бочка, как потом выяснилась, с соляркой. Рядом в землю были вкопаны стол славками, а в лесополосе виднелся аккуратно собранный из стружечных плит туалет-скворечник. Казак заглянул в палатку: внутри стояли раскладушки с матрасами, к центральному стояку была приколочена вешалка, на которой висело несколько рабочих комбинезонов разной степени замызганности. И ни единой живой души - ни в палатке, ни вокруг, словно люди, собиравшиеся работать здесь, в последний момент передумали и уехали, бросив все. И случилось это, прикинул Казак, оценив обстановку, наверное, месяц назад. "Мамай, что ли, прошел? Аккуратный такой Мамай , только людей повывел... А вот интересно - тут пожрать чего осталось?" Однако надежды Казака не оправдались: ничего съестного ему хозяева стана не оставили, если не считать пары кусков грязного рафинада, завалявшихся в кармане одной из спецовок. Он переложил было их в свой карман, но затем неожиданно сообразил, что это незачем. "Искать-то будут кого? - рассуждал он вслух. - Правильно. Искать будут летчика. А мы этого летчика сейчас и спрячем!" Он снял с себя остатки летного костюма, оставив из всего комплекта только высокие ботинки, переоделся в бледно-коричневые штаны и такую же куртку, украшенную большим масляным пятном на груди. Для уцелевшего предмета аварийного снаряжения - кредитной карточки - нашлось место во внутреннем кармане. А фамильная нагайка, над которой не раз подшучивали товарищи, покоилась, как обычно, за ботинком, где было сделано специальное для нее крепление - она совершенно не мешала при ходьбе, и Казак привык к ней так, как люди привыкают, например, к обручальному кольцу: есть оно - его не замечают, нет - вроде чего-то не хватает. У входа в палатку на проволоке было прикреплено зеркало с отбитым краем, и Казак не удержался, чтобы не полюбоваться на результаты своей работы над собой. "А что, вполне! Только вот светлые волосы да "белогвардейские" усы мешают. Народ тут как на подбор, все черные и смуглые, ну да ничего, сойдет и так. Все равно я по-ихнему почти не балакаю, лучше не высовываться. И куда мне в этом маскараде теперь топать? Заходили мы на цель с севера, уходил я тоже на север. В принципе, наши должны тоже быть на севере..." Он опять вспомнил инструктаж - коли собьют, всеми правдами и неправдами выходить к сербским частям и назвать пароль, ну да - "Триста двадцать семь", точно. И еще он знал кодовые фразы, которые вроде бы действуют даже на территориях тех из бывших югославских республик, которые сейчас как бы нейтральны, и даже в Албании. Только назвать это все надо командиру не ниже ротного, а до него нужно еще добраться. Однако другого выхода Казак при всем желании придумать не мог и, помня о необходимости как можно быстрее оказаться подальше от места вынужденной посадки, решительно вышел наружу. За время, что он провел под брезентовыми сводами пустующей палатки, наступил вечер - совсем недавно такое яркое солнце теперь медленно уходило за дальние хребты, становилось заметно темнее. Казак, прислушиваясь к урчанию в животе, вдруг вспомнил, что уже давно ничего не ел. Последний раз летчикам удалось перекусить утром, и то наспех, а потом, между вылетами, об этом как-то забылось. "Ну да, конечно, праздновать готовились, а теперь, небось, я мужикам всю обедню испортил. Переживают, наверное, как мы тогда за одноглазого. Интересно, найдется тут еще один АН-2 для очередного сбитого летчика?" Он даже повертел головой, но ничего похожего на заботливо подготовленный самолет не было видно ни поблизости, ни вдали. Только немецкие комбайны сиротливо стояли рядом с бочкой. "А ведь когда-то и я на таком ездил, на школьной практике даже с поля угнал... - грустно подумал Казак, и вдруг сообразил: - А почему бы и сейчас не прокатиться? Чем ногами-то топать. Только бы закрутилась железяка". - И недолго думая полез разбираться с комбайнами. У ближайшего были спущены оба задних колеса, зато второй оказался полностью исправным. Припомнив развлечения школьных времен, Казак откинул панель, нашел пускач, подкачал топлива, решительно дернул - и тот завелся, будто только и ждал русского пилота. Запустить двигатель тоже не составило труда, и комбайн лихо подкатил к бочке с соляркой. Через полчаса объемистый бак был заполнен доверху, но к тому времени солнце уже окончательно ушло и в стремительно чернеющем небе замерцали звезды. Теперь предстояло выбрать путь. Немного подумав, Казак решил ехать дальше по грунтовой дороге. Он надавил на педаль, и комбайн тронулся.
* * *
Часа два спустя Казак уже не был так уверен в правильности своего решения. Примерно в той стороне, где находилось место приземления, пролетел небольшой вертолет, и потому от греха подальше летчик решил не включать фары. Звезды и ущербная луна, уже давно повисшая в небе, давали достаточно света, чтобы не сбиваться с колеи, но все же движение в полутьме требовало постоянного напряжения и внимания, и вскоре он ощутил, что такая езда его здорово выматывает. Изредка в грунтовую колею вливались другие дороги, такие же малонаезженные, и Казаку с трудом удавалось придерживаться северного направления. Один раз на обочине он заметил аккуратный штабель ящиков и, притормозив, выяснил, что в них лежат крепенькие, мясистые помидоры. Без лишних проволочек Казак затащил один из ящиков в кабину и теперь разгонял накатывающую сонливость, смакуя свою находку "Хорошо бы с сольцой", - думал он, ощущая, как от неаккуратного укуса сок течет у него по подбородку. В стороне от дороги уже который раз замерцали огни - очередной поселок или деревня. Но Казак решил пока по возможности не расставаться с самоходным агрегатом, стремясь поскорее очутиться как можно дальше от боснийцев и как можно ближе к сербам. Откуда ему было знать, что на самом деле движется примерно параллельно линии фронта или, как официально это называлось, "линии противостояния вооруженных сил стран антисербской коалиции и сербских вооруженных формирований". Конечно, такой линии фронта, как, например, во времена Второй мировой войны, здесь не существовало - не было непрерывной полосы окопов и постоянно простреливаемой ничейной земли поперек страны от моря до моря. Но это самое "противостояние" происходило там, где у "вооруженных формирований" была возможность хоть как-то оказать сопротивление накатывающимся на их страну бронированным полчищам цивилизованных варваров. По ту сторону войны, которую иногда называли "четвертой балканской" и где под бомбами "защитников прав человека" пылали города и умирали люди, все - и убеленные сединами ветераны, помнящие войну с немцами, и юные добровольцы, едва знавшие о той войне из фильмов и книг, называли "противостояние" именно фронтом. Ударная группировка сухопутных войск США и армейские корпуса Хорватии, обратив в руины Белград и овладев равнинными территориями Северной Сербии, теперь упорно вгрызались в горные хребты и шаг за шагом наступали в долине реки Морава. Войска мусульманской Боснии (в составе которых действовали и части боснийских хорватов), огнем и мечом пройдя по Сербской Босне, вели бои практически на границе между прежними союзными социалистическими республиками Сербия и Босния и Герцеговина. Далее, медленно продвигаясь вперед по живописному побережью Адриатики, с тяжелыми боями шли французские и опять же хорватские части, где-то среди боевых порядков которых обозначил свое присутствие и Альпийский корпус Италии. На побережье Черногории они соприкасались флангом с экспедиционными соединениями морской пехоты США, вовлеченными в жестокую битву с защитниками легендарной Черной Горы. На всем протяжении фронта им противостояли истекающая кровью армия Трансбалкании и остатки войск прекратившей свое существование Республики Сербска Босна, что мужественно удерживали перевалы, и в частности Лозницкий проход, ближе всего к которому и находился разрушенный и разграбленный Зворник. Упрямо не желая называть разгоравшуюся на Балканах войну своим именем, ООН продолжала бессмысленно держать здесь свои миротворческие силы, состоявшие из английских, канадских, скандинавских и Бог знает каких еще частей, русских и украинцев ООН под нажимом НАТО послушно перестала включать в состав своих "голубых касок". Зато для создания видимости подлинно всемирного обеспечения мирного процесса в Боснию были присланы несколько подразделений из Южной Кореи и Республики Мадагаскар.
* * *
Вновь взлетая с короткой замаскированной полосы горной базы, Казак заметил, что уже привык к ней. Привык к этим залитым солнцем склонам, к этому прозрачному воздуху и боевым вылетам на послушной могучей боевой машине - он легонько пошевелил ручкой управления, и самолет плавно качнул в воздухе крыльями с подвешенными ракетными блоками. На дисплее мерцала уже знакомая с недавнего вылета схема местности. Было видно, что до цели осталось около двадцати километров, иначе говоря, чуть меньше двух минут полета. Пора было переходить на снижение и приготовиться к атаке. Казак включил автоматический прицел и услышал команду Корсара: - Хомяк, со мной к площади, Дед с Казаком - монастырь и вокруг него. "Ага, там около монастыря несколько бронированных целей, судя по тому снимку - танки. Сейчас мы им устроим утро священной войны, а заодно и день с вечером!" - Казак наконец вспомнил название вражеской бригады и, отбросив лишние мысли, уставился через прицел на увеличивающиеся темно-зеленые коробочки возле развалин обители Святого Саввы. Такие безобидные на вид коробочки... Следом за идущим впереди справа Дедом Казак нажал на гашетку и увидел уносящиеся из-под крыльев своей машины дымные трассы ракет. В тот же миг истошно запищал индикатор радиолокационного облучения, и из самого центра каменного крошева, в которое превратились хозяйственные постройки монастыря, к "сухим" потянулись ярко-оранжевые трассы зенитных снарядов. Проносясь над развалинами. Казак в какое-то мгновение увидел внизу зенитную установку, яркие вспышки выстрелов которой напоминали огонь сварки, и, уже уходя вверх, бросил самолет в размашистую "бочку". Про такое исполнение фигуры - когда самолет не вращается, будто насаженный на невидимую ось, а описывает в небе чуть ли не спираль - инструкторы училища презрительно говорили: "Это не бочка, а кадушка", - но сейчас оно помогало уйти от 23-миллиметровых снарядов "Шилки". "Удастся ли? - мелькнула лихорадочная мысль, и тут же, ощутив легкое сотрясение самолета, Казак подумал: - Похоже, нет. Или это просто болтанка?" Сигнал звукового информатора с поэтичным названием "Трель синицы", а на самом деле больше напоминавший пищание динамика ручной видеоигры, подсказал, что это была не болтанка. Одновременно на экране загорелась желтая надпись: "Падение давления в гидросистеме 1" - и тут же сменилась красной: "Отказ гидросистемы 1". Казак прибавил обороты двигателя, продолжая вращение самолета, который стал заметно хуже слушаться пилота. Краем глаза Казак, продолжая тянуть своего "сухого" вверх, увидел, как Дед заходит на вторую атаку, видимо чтобы подавить зенитку "Ничего-ничего, - беззвучно бормотал он, - на одной системе долетим". Но беда не приходит одна, и одновременно с новой красной надписью на дисплее в наушниках раздался короткий звук сирены и отстраненный голос: "Правый двигатель - падение оборотов... Правый двигатель - отказ". Казак резким движением перекрыл стоп-краном подачу топлива в отказавший двигатель и выровнял полет. За это короткое время он успел забраться достаточно высоко и теперь летел... Куда? Надо убираться домой! - Корсар, я Казак. У меня отказ двигателя, повреждена гидросистема. Иду домой. - Понял тебя, топай! - раздался ответ, и Казак начал осторожно разворачивать ставший вдруг тяжелым и неуклюжим самолет. "Так, что еще? Методика полета на одном двигателе... И без одной гидросистемы... Что там в РЛЭ (рекомедации по летной эксплуатации) сказано? "Руль в ноль, управляй плавно, следи за температурой двигателя..." Значит, температура... Ото! Не должна она так быстро расти... Черт, в чем дело?" Замигало сигнальное табло, появилась новая красная надпись. "Стружка в масле... Откуда бы это? Левый движок, получается, тоже зацепило... Э-э, я те дам автоматическое отключение! Тяни, родимый, тяни, я понимаю, нехорошо тебе, температура высокая... Аспиринчику бы в керосин... Какая ерунда в голову лезет! Еще немного..." - но еще немного не получилось. Снова раздался короткий звук сирены, и все тот же хладнокровный голос произнес: "Левый двигатель - пожар". По дисплею пробежало несколько строк, сообщавших о сработавших системах пожаротушения сначала первой, потом второй очереди, а Казак тем временем закрыл второй стоп-кран. Даже через шлем Казак услышал, как стих двигатель, из всех звуков остался только рвущийся снаружи шум воздушного потока. Теперь СУ-37 наклонно шел к земле, и Казак мог лишь немного удлинить его путь к ней, то давая самолету чуть разогнаться, то поддергивая его вверх. Сообщение о пожаре погасло автоматика смогла сбить пламя, но, когда Казак попытался в нарушение всех инструкций вновь запустить двигатель, ничего из этого не вышло. В голове неслись мысли: "Движков нет... Прыгать? Сколько времени я проболтаюсь в воздухе, куда меня унесет ветром? Белый купол очень просто засечь в небе, а в руки к зубастому не хочется! Значит, садиться, машина вроде бы слушается, только вот куда... Дурень, керосин сливай, сгоришь! Внизу.. Внизу предгорья, а дальше что? Вот шоссе, прямой участок! Ну, с Богом... Вниз, вниз - вот и скорость у нас есть, это хорошо. Еще правее... Так... Высота... Сколько метров?!! Рано, рано... Теперь пора! Шасси выходят долго... Закрылки... Тормоз? Ручку на себя, выровнялись... Сейчас..."
* * *
Это на аэродромах истребители кажутся маленькими. На широких взлетно-посадочных полосах и рулежных дорожках, рядом с могучими транспортными самолетами они производят впечатление быстрых, хищных, ловких, но все же очень маленьких зверьков. Но когда истребитель оказывается там, где нет других самолетов, - он становится просто гигантом и ему катастрофически не хватает места... "Сухому" Казака тоже катастрофически не хватало места на участке шоссе, куда молодой пилот сумел подвести и даже почти ровно посадить самолет. К тому же покрытие дороги оказалось слишком слабым для того, чтобы принять на себя удар колес мощной машины, и куски асфальта, один из которых перебил трубку гидросистемы, полетели в стороны. Крылья самолета почти касались деревьев с одной стороны дороги, а с другой - конец крыла сразу же оторвало ударом о бетонный столб. Казак уже выпустил тормозной парашют и теперь изо всех сил жал на тормоза. Новый удар потряс самолет, и он, заметно накренившись, завертелся вокруг своей оси. Тормозной парашют зацепился за что-то, и его стропы, разорвавшись, остановили вращение и мощным рывком притормозили движение самолета вперед. Казак уже мало что понимал в происходящем - мельтешение, грохот, тряска, снопы искр... Израненная машина вылетела за поворот, врезалась в сиротливо стоявший на площадке у обочины белый трейлер-рефрижератор и, толкая его перед собой, прокатилась еще с полсотни метров. К страшной какофонии добавился еще треск ломаемых деревьев, но именно они остановили самолет. Казак секунд пять сидел неподвижно, приходя в себя после вынужденной посадки, и вдруг сообразил, что керосин-то мог и не весь слиться... Осторожно, чтобы, не дай Бог, не сработала катапульта, он попробовал открыть фонарь, но перекосившаяся оплетка не позволила этого сделать. Еще раз... Фонарь не открывался. Да что такое! Казак почувствовал, что готов кричать и биться головой о прозрачный потолок, и молотить кулаками по фонарю и стенкам кабины... "Прекратить панику", - строго приказал он себе и, немного подумав, достал свой табельный ПМ и выстрелил в стекло, потом еще, и еще... Кабина наполнилась дымом, но в стекле появилась дырка, от которой зазмеились трещины. Рукояткой "Макарова" летчик начал бить по ним, отрывая повисающие на полимерной прослойке куски стекла. Через минуту он уже смог просунуть в отверстие голову и плечи, а потом, положив пистолет на то. что осталось от приборной доски, двумя руками оторвал еще кусок и выбрался из кабины. Где-то в окрестностях Зворника. Дороги Первое, что Казак ощутил, покинув самолет, был запах, вернее не один какой-то запах, а целый их коктейль. Остро била в нос ядовитая гидрожидкость, вытекавшая из разорванных трубопроводов, угадывались керосин и масло. Еще пахло свежей смолой от переломанных стволов, и хвоей. Но это все были понятные запахи. А вот откуда несло гнилью, Казак не сразу понял. Оказалось, источником вони был огромный искореженный рефрижератор, очевидно долгое время простоявший на жаре с отключенным охлаждением. Казак не стал уточнять, какие именно продукты испортились, и, зажав нос, спешно отошел подальше, и только остановился, собираясь взглянуть последний раз на своего "сухого", как горячая волна воздуха, накатившая вместе с глухим звуком взрыва, толкнула его в спину и повалила в начинавшую желтеть траву. Он только успел выставить руки. Быстро поднявшись с четверенек, он все же обернулся: на месте самолета разгорался большой костер, в котором вскоре начали рваться так и не использованные снаряды к пушке. От каждого разрыва остов "сухого" вздрагивал как в агонии, и Казак вдруг почувствовал, что на его глаза навернулись слезы. Стесняться было некого, и он вытер глаза жестким и неприятным на ощупь рукавом высотного костюма, затем, спохватившись, принялся его расстегивать и расшнуровывать. "В огонь бы эту шкуру, а то поймут, что я жив и будут искать. Но лучше уж туда не соваться, от греха подальше, еще какой осколок отлетит. Да и наверняка они решат, что я разбился, - парашюта-то не было. Корсара ловили, но он прыгал, как говорится, на глазах у изумленной публики... И то ему удалось уйти практически без приключений, если, конечно, он все рассказал. Хотя это вряд ли - после тех дней он заметно изменился, надо будет его порасспросить, что ли. Но это потом, а пока важнее, что делать мне здесь и сейчас". - Черт! Вот дурак-то! - вдруг выругался он вслух, обнаружив, что на радостях по поводу своего чудесного спасения оставил в кабине весь аварийный комплект. И теперь располагал только запасной обоймой к "макарову", старой нагайкой с украшенной серебром рукоятью, доставшейся от прадеда, да кредитной карточкой. "И что будем делать? - Казак быстро припомнил все, что рассказывали на инструктаже. - Покинуть место приземления, избегая людных мест и дорог. Это запросто - дорога здесь совсем безлюдная. Даже вот рефрижератор бросили".
* * *
Решив не уповать на пустое шоссе - сейчас пустое, через десять минут кто-нибудь появится, - Казак повернулся к нему спиной и пошел вдоль края ельника, по едва заметной колее, поросшей жесткой травой. Эта грунтовая дорога была как бы границей между лесом и широким полем, засеянным кормовыми травами, которые давно уже пора было убирать, но ни одной убранной полосы на поле не было, хотя вдали, где зеленый ковер загибался вверх, на холм, стояли несколько самоходных комбайнов. Увидев их, Казак приободрился - наверняка не боснийские вояки собираются скашивать эти травы. А с местным населением он уж как-нибудь договорится. Летчик прибавил шагу и даже начал насвистывать какой-то мотивчик, хотя на душе было не шибко весело - вспоминался лихой настрой перед злополучным вылетом. "Вот уж не в бровь, а в глаз - наказан за гордыню. Второй самолет группы разбит, а задание... задание наши, наверное, выполнили, да и мои снаряды, небось, тоже куда надо попали. Но зарубить себе на носу я должен. Мог бы ведь и разбиться, причем запросто!" Он пощупал плечо, на котором наливался сочной краской синяк, полученный во время посадки. Такие же синяки, как выяснилось, были и на ногах, и еще один мешал дышать под ребрами - поначалу уцелевшему летчику было не до них, а вот теперь боль иногда донимала с такой силой, что Казак кривился. Однако он понимал, что еще легко отделался, и подбадривал себя воображаемыми картинами иного исхода.
Место, куда Казак дошел через полчаса, являлось чем-то вроде полевого стана механизаторов: на краю поля стояли большая брезентовая палатка-шатер, четыре кормоуборочных комбайна производства блаженной памяти ГДР и большая бочка, как потом выяснилась, с соляркой. Рядом в землю были вкопаны стол славками, а в лесополосе виднелся аккуратно собранный из стружечных плит туалет-скворечник. Казак заглянул в палатку: внутри стояли раскладушки с матрасами, к центральному стояку была приколочена вешалка, на которой висело несколько рабочих комбинезонов разной степени замызганности. И ни единой живой души - ни в палатке, ни вокруг, словно люди, собиравшиеся работать здесь, в последний момент передумали и уехали, бросив все. И случилось это, прикинул Казак, оценив обстановку, наверное, месяц назад. "Мамай, что ли, прошел? Аккуратный такой Мамай , только людей повывел... А вот интересно - тут пожрать чего осталось?" Однако надежды Казака не оправдались: ничего съестного ему хозяева стана не оставили, если не считать пары кусков грязного рафинада, завалявшихся в кармане одной из спецовок. Он переложил было их в свой карман, но затем неожиданно сообразил, что это незачем. "Искать-то будут кого? - рассуждал он вслух. - Правильно. Искать будут летчика. А мы этого летчика сейчас и спрячем!" Он снял с себя остатки летного костюма, оставив из всего комплекта только высокие ботинки, переоделся в бледно-коричневые штаны и такую же куртку, украшенную большим масляным пятном на груди. Для уцелевшего предмета аварийного снаряжения - кредитной карточки - нашлось место во внутреннем кармане. А фамильная нагайка, над которой не раз подшучивали товарищи, покоилась, как обычно, за ботинком, где было сделано специальное для нее крепление - она совершенно не мешала при ходьбе, и Казак привык к ней так, как люди привыкают, например, к обручальному кольцу: есть оно - его не замечают, нет - вроде чего-то не хватает. У входа в палатку на проволоке было прикреплено зеркало с отбитым краем, и Казак не удержался, чтобы не полюбоваться на результаты своей работы над собой. "А что, вполне! Только вот светлые волосы да "белогвардейские" усы мешают. Народ тут как на подбор, все черные и смуглые, ну да ничего, сойдет и так. Все равно я по-ихнему почти не балакаю, лучше не высовываться. И куда мне в этом маскараде теперь топать? Заходили мы на цель с севера, уходил я тоже на север. В принципе, наши должны тоже быть на севере..." Он опять вспомнил инструктаж - коли собьют, всеми правдами и неправдами выходить к сербским частям и назвать пароль, ну да - "Триста двадцать семь", точно. И еще он знал кодовые фразы, которые вроде бы действуют даже на территориях тех из бывших югославских республик, которые сейчас как бы нейтральны, и даже в Албании. Только назвать это все надо командиру не ниже ротного, а до него нужно еще добраться. Однако другого выхода Казак при всем желании придумать не мог и, помня о необходимости как можно быстрее оказаться подальше от места вынужденной посадки, решительно вышел наружу. За время, что он провел под брезентовыми сводами пустующей палатки, наступил вечер - совсем недавно такое яркое солнце теперь медленно уходило за дальние хребты, становилось заметно темнее. Казак, прислушиваясь к урчанию в животе, вдруг вспомнил, что уже давно ничего не ел. Последний раз летчикам удалось перекусить утром, и то наспех, а потом, между вылетами, об этом как-то забылось. "Ну да, конечно, праздновать готовились, а теперь, небось, я мужикам всю обедню испортил. Переживают, наверное, как мы тогда за одноглазого. Интересно, найдется тут еще один АН-2 для очередного сбитого летчика?" Он даже повертел головой, но ничего похожего на заботливо подготовленный самолет не было видно ни поблизости, ни вдали. Только немецкие комбайны сиротливо стояли рядом с бочкой. "А ведь когда-то и я на таком ездил, на школьной практике даже с поля угнал... - грустно подумал Казак, и вдруг сообразил: - А почему бы и сейчас не прокатиться? Чем ногами-то топать. Только бы закрутилась железяка". - И недолго думая полез разбираться с комбайнами. У ближайшего были спущены оба задних колеса, зато второй оказался полностью исправным. Припомнив развлечения школьных времен, Казак откинул панель, нашел пускач, подкачал топлива, решительно дернул - и тот завелся, будто только и ждал русского пилота. Запустить двигатель тоже не составило труда, и комбайн лихо подкатил к бочке с соляркой. Через полчаса объемистый бак был заполнен доверху, но к тому времени солнце уже окончательно ушло и в стремительно чернеющем небе замерцали звезды. Теперь предстояло выбрать путь. Немного подумав, Казак решил ехать дальше по грунтовой дороге. Он надавил на педаль, и комбайн тронулся.
* * *
Часа два спустя Казак уже не был так уверен в правильности своего решения. Примерно в той стороне, где находилось место приземления, пролетел небольшой вертолет, и потому от греха подальше летчик решил не включать фары. Звезды и ущербная луна, уже давно повисшая в небе, давали достаточно света, чтобы не сбиваться с колеи, но все же движение в полутьме требовало постоянного напряжения и внимания, и вскоре он ощутил, что такая езда его здорово выматывает. Изредка в грунтовую колею вливались другие дороги, такие же малонаезженные, и Казаку с трудом удавалось придерживаться северного направления. Один раз на обочине он заметил аккуратный штабель ящиков и, притормозив, выяснил, что в них лежат крепенькие, мясистые помидоры. Без лишних проволочек Казак затащил один из ящиков в кабину и теперь разгонял накатывающую сонливость, смакуя свою находку "Хорошо бы с сольцой", - думал он, ощущая, как от неаккуратного укуса сок течет у него по подбородку. В стороне от дороги уже который раз замерцали огни - очередной поселок или деревня. Но Казак решил пока по возможности не расставаться с самоходным агрегатом, стремясь поскорее очутиться как можно дальше от боснийцев и как можно ближе к сербам. Откуда ему было знать, что на самом деле движется примерно параллельно линии фронта или, как официально это называлось, "линии противостояния вооруженных сил стран антисербской коалиции и сербских вооруженных формирований". Конечно, такой линии фронта, как, например, во времена Второй мировой войны, здесь не существовало - не было непрерывной полосы окопов и постоянно простреливаемой ничейной земли поперек страны от моря до моря. Но это самое "противостояние" происходило там, где у "вооруженных формирований" была возможность хоть как-то оказать сопротивление накатывающимся на их страну бронированным полчищам цивилизованных варваров. По ту сторону войны, которую иногда называли "четвертой балканской" и где под бомбами "защитников прав человека" пылали города и умирали люди, все - и убеленные сединами ветераны, помнящие войну с немцами, и юные добровольцы, едва знавшие о той войне из фильмов и книг, называли "противостояние" именно фронтом. Ударная группировка сухопутных войск США и армейские корпуса Хорватии, обратив в руины Белград и овладев равнинными территориями Северной Сербии, теперь упорно вгрызались в горные хребты и шаг за шагом наступали в долине реки Морава. Войска мусульманской Боснии (в составе которых действовали и части боснийских хорватов), огнем и мечом пройдя по Сербской Босне, вели бои практически на границе между прежними союзными социалистическими республиками Сербия и Босния и Герцеговина. Далее, медленно продвигаясь вперед по живописному побережью Адриатики, с тяжелыми боями шли французские и опять же хорватские части, где-то среди боевых порядков которых обозначил свое присутствие и Альпийский корпус Италии. На побережье Черногории они соприкасались флангом с экспедиционными соединениями морской пехоты США, вовлеченными в жестокую битву с защитниками легендарной Черной Горы. На всем протяжении фронта им противостояли истекающая кровью армия Трансбалкании и остатки войск прекратившей свое существование Республики Сербска Босна, что мужественно удерживали перевалы, и в частности Лозницкий проход, ближе всего к которому и находился разрушенный и разграбленный Зворник. Упрямо не желая называть разгоравшуюся на Балканах войну своим именем, ООН продолжала бессмысленно держать здесь свои миротворческие силы, состоявшие из английских, канадских, скандинавских и Бог знает каких еще частей, русских и украинцев ООН под нажимом НАТО послушно перестала включать в состав своих "голубых касок". Зато для создания видимости подлинно всемирного обеспечения мирного процесса в Боснию были присланы несколько подразделений из Южной Кореи и Республики Мадагаскар.