северо-запада. Откуда запах? В ответ на вопрос сына Улф лишь пожал плечами:
- Не знаю. Это запах Дельты-
Пахло преющей растительностью, да еще немного - тошнотворно сладко
тлением. От Найла не укрылось, что, пока ветер не изменил направления, отец
выглядел встревоженным и чуточку растерянным. На следующее утро с Улфом
случилась история, которая могла бы плохо кончиться. Расположившись на
привал в тени дерева - переждать жаркие послеполуденные часы, - оба заметили
движение в кустах, примерно в полусотне шагов, Там стоял куцехвостый зверек,
который, встав на задние лапы, силился дотянуться до веточки с лакомыми
ягодами.
Так как люди не двигались, животное их не замечало. Улф, подхватив
копье, осторожно отошел в сторону, чтобы не попасть в поле зрения зверька, а
затем стал незаметно подбираться к нему за кустами креозота. Найл, стараясь
не шуметь, достал свою трубку и утопил кнопку. Внезапно Улф резко вскрикнул.
Животное, испуганно встрепенувшись, мгновенно исчезло. Улф стоял на одном
колене. Правая ступня и голень угодили, похоже, в какую-то дыру. Паренек
сначала подумал, что отец просто споткнулся и угодил в обыкновенную трещину
на сухой земле, но вскоре увидел, что отец вызволяет ногу с заметным
усилием. Следом за ступней наружу показалось темное, поросшее густым волосом
создание, напоминающее гусеницу. Найл не мешкая бросился на помощь и всадил
острый конец трубки-жезла в извивающееся туловище. Но тварь и не думала
отцепляться. Резко и мощно сократившись, она чуть не втянула ногу Улфа
обратно в дыру. В конце концов отцу удалось-таки высвободиться - правда, уже
без сандалии, а по щиколотке сочилась кровь. Найл же лупил гусеницу до тех
пор, пока она не затихла.
- Что это такое? Улф сел, старательно осматривая стопу:
- Личинка львиного жука. В норах прячутся, как тарантулы-затворники. С
час ушло на то, чтобы обработать раны - несколько глубоких продольных
царапин, след не то зубов, не то челюстей. У отца была с собой мазь,
сделанная из чертова корня. Разодрав на полоски кусок ткани, он смочил их и
перевязал ступню и голень.
Жаль было переводить на это добротную материю - подарок Сайрис от
Стефны, - но куда деваться! Улф переобулся в сандалии, подаренные Хамной, и
снова тронулся в путь, но уже хромая все заметнее и заметнее. К вечеру
добрели уже и до знакомых мест, милях в двадцати от пещеры. Спали опять на
голой земле, наспех соорудив укрытие из камней и кустов. А к утру ступня
Улфа безобразно распухла и начала синеть. Найл взял отцовский кузов, взвалил
себе на свободное плечо и зашагал, согнувшись под тяжестью ноши, а Улф
ковылял сзади, опираясь на древесный сук как на костыль. Оба сознавали, что
надо во что бы то ни стало добраться до темноты: на следующее утро, не
исключено, яд расползется настолько, что Улф не сможет идти. Так что
мучились, но шли, и протопали под палящим зноем не меньше десятка миль.
Затем устроили короткий привал в тени большого камня, перекусили, и Улф
ненадолго вздремнул. Нога у него к этому времени так раздулась, что на нее
уже невозможно было опереться. Если бы не костыль, он бы и шагу ступить не
смог. Часто приходилось останавливаться и отдыхать, по несколько раз на одну
милю. Когда солнце начало понемногу клониться к горизонту, у Улфа
прорезалось второе дыхание и он пошел равномерными тяжелыми шагами, не
соглашаясь на остановки.
Наконец справа показались красные столбы, за которыми угадывалась вдали
кактусовая поросль. К этому времени отец и сын уже так выбились из сил, что
представляли собой легкую добычу для скорпиона или жука-скакуна, не говоря
уже о тарантулезатворнике. Найл опирался на складную трубку-жезл как на
посох, и еле переставлял ноги, пошатываясь под тяжестью двух кузовов,
мотавшихся туда-сюда за спиной. И вдруг глядь (надо же, и откуда?) -
навстречу через песок уже спешат Вайг и Сайрис, а сзади усердно топочет
ножонками Руна. У Найла забрали кузова, и ему стало удивительно легко, дунь
сейчас ветер - понесет, помчит его вперед. Сайрис, бережно обняв мужа за
пояс, помогла ему одолеть последние полсотни метров до жилища. Уступая
дорогу при входе, юноша бросил взор туда, где, отделенное простором пустыни,
синело на горизонте плато, и невольно изумился. Как-то даже и не верилось,
что его могло занести в такую даль. А Мерлью? Была ли она на самом деле?
Пещера ярко осветилась масляными светильниками - в честь события
запалили все шесть. Однако радость встречи все же была омрачена недомоганием
дедушки.
У старого Джомара не хватало сил даже на то, чтобы подняться с постели
и обнять Найла и Улфа. Было ясно, что старику недолго осталось. За те две
недели, что не виделись, Джомар совсем одряхлел: щеки ввалились, глаза
запали и постоянно слезились. Сайрис сказала, что он только что оправился
после лихорадки. Но вовсе не болезнь подкосила дела, просто он безумно устал
от жизни. Все вроде бы повидал, все испытал, так что и жить больше незачем -
умаялся, неинтересно. Не стало Торга с Хролфом, ушла Ингельд, ноги едва
держат... Джомару стало все равно, ощущает он в себе теплоту жизни или нет.
Он, казалось, с интересом прислушивался к рассказу о подземном городе
Каззака, но когда спросил: "А там все так же водятся крысы среди развалин?"
- стало ясно, что рассудок уже изменяет старику. Сонное это равнодушие
было Найлу вполне понятно. После дворца Каззака жизнь в пещере казалась
невероятно скучной. Хотя в Дире он прожил совсем недолго, юноша понял, как
хочется ему быть среди множества людей, болтать со сверстниками, делиться с
ними мыслями и переживаниями. Вспоминая теперь об этом, он представлял ту
жизнь в розовом свете. Все в том городе казалось удивительным, прекрасным.
Он завидовал Ингельд: удалось же остаться, да еще навсегда! Нередко с теплым
чувством вспоминал Дону, и грусть охватывала при мысли, что ведь он с ней
даже не попрощался: когда уходили, девочка спала. Только мысли о Мерлью
заставляли его болезненно морщиться. Без Торга, Хролфа и Ингельд пещера,
казалась удивительно пустой. А теперь, когда было видно, что дни Джомара
сочтены, в груди возникало горькое, безотрадное чувство утраты.
Старика переместили в глубь пещеры, чтобы не нарушать его сон. По утрам
ему помогали выбраться на солнце, и там он сидел, поклевывая носом под
жужжание мух, пока не сгущался зной. Время от времени в безветренную погоду
Джомара относили под тень юфорбии. Найл садился рядом и караулил, держа
возле себя копье на случай, если объявится вдруг какой-нибудь хищник.
Втихомолку юноша дивился: когда старик начинал просить, чтобы его отвели
обратно в пещеру, руки у него были так холодны на ощупь, будто он только что
выбрался наружу. Единственной отрадой деда была в те последние дни малышка
Мара, не дававшая старику угаснуть окончательно. Девочке исполнился год, и
ее стало не узнать.
Сок ортиса весьма благотворно повлиял на нее. Мара перестала
нервничать, капризы прекратились, и малышка, когда бодрствовала, с жадным
любопытством лазала всюду. Она часами просиживала у деда на коленях,
выпрашивая, чтобы он чтонибудь рассказывал. Если тот медлил, она принималась
барабанить кулачком в грудь, поторапливая его. Дедушка вспоминал о том, как
сам был маленьким, пересказывал легенды о великих охотниках прежних времен.
А Найл старался не пропустить этих чудесных минут и, сидя углу,
внимательно слушал каждое слово. После всего, что ему довелось увидеть,
юношу терзали бесчисленные вопросы, и он надеялся, что в рассказах деда
найдет хоть какойнибудь ответ.
Однажды, когда Мара заснула прямо на руках старика, Найл стал
расспрашивать деда о заброшенном городе. Джомар вырос неподалеку от тех
мест, в предгорье, и среди загадочных руин проходили его детские игры. Найл
поинтересовался, что там за здание с высокими стройными колоннами. По словам
деда, это было когда-то святилище. А вот на вопрос о странных коробах,
высеченных из цельного камня, Джомар не ответил: он просто их не помнил.
В пору его юности заброшенный город был на десятки метров погребен под
песком. Это объясняло, почему старик никогда не видел каменных коробов,
равно как и никакого металлического чудища.
- А сколько ты уж прожил, когда смертоносцы забрали тебя в свой город?
- спросил Найл.
Старик молчал, и юноша подумал было, что он не желает об этом
распространяться, однако после длинной паузы Джомар заговорил:
- Это было, пожалуй... Я доживал тогда свое восемнадцатое лето,
примерно так... То был черный день для людей Диры.
- Что тогда произошло?
- Они нагрянули на рассвете. Целые полчища. Я понял, что это они, едва
проснулся.
- Как именно?
- Не смог пошевельнуться у себя на постели. Сесть решил, а на груди
словно громадный камень какой. Хочу двинуть ногой, а не могу - как отлежал.
- А почему так?
- Они нас будто пригвоздили. Мы все оказались в одинаковом положении.
- Но чем пригвоздили? Как?
- Волей своей. У Найла мурашки побежали по спине. В голове мелькнула
мысль о городе Каззака.
- И что потом?
- А ничего. Искали, покуда не нашли.
- Покуда не нашли? Вас? - Найл даже слегка растерялся. - Они что, не
знали, где вы находитесь?
- Точно не знали, но чуяли, что где-то рядом.
- Должны ж они были знать, где вы находитесь, коли пригвоздили!
- Нет. Сначала именно пригвоздили, а потом стали отыскивать.
- А дальше что?
Джомар осторожно снял Мару с колена и переложил на постель, словно
опасаясь, как бы темные воспоминания не просочились в душу ребенка.
- Они убили всех, кто пытался сопротивляться. Моего отца и вождя нашего
Халлада.
- Они отбивались от смертоносцев?
- Нет, оружие здесь не при чем. Они пытались воспротивиться силой своей
воли. Паукам это не понравилось. Халлад был человеком стойкого духа. Старик
рассказал, как смертоносцы держали их весь день под землей, словно узников.
Пауки не любили жару, им сподручнее передвигаться ночью. В течение дня твари
пожирали тела убитых. Джомару невыносимо было видеть, как четверо
смертоносцев расправляются с трупом его отца, и, отвернувшись, он до боли
зажмурился, но отвратительное чавканье и треск разрываемой плоти кошмарным
эхом отдавались в его ушах. Если пауки не торопятся, они предпочитают
размягчать свою добычу ядом и поглощать, когда та уже пролежала несколько
дней. На этот раз времени у них не хватало, надо было возвращаться в
городище. В тот же вечер с заходом солнца смертоносцы отправились в долгий
обратный путь. Кое-кто из них, воспользовавшись переменой ветра, отчалил на
шарах эти прихватили с собой детей. Взрослые для шаров не годились:
крупноваты, а потому отправились пешком. Шли долго, несколько недель,
приходилось огибать морской залив.
А пауки не спешили, они твердо были настроены доставить всех пленников
живыми.
Но почему, допытывался Найл, пауки так пеклись о том, чтобы сохранить
своим пленникам жизнь? В глубине души он надеялся отыскать в насекомых хоть
чуточку добрых качеств, и тогда его бы меньше мучил страх. Ответ Джомара,
однако, успокоения не принес:
- Они нужны были для размножения, особенно женщины. - Дышал старик
хрипло, такая долгая беседа явно его утомляла. - До мужчин им особого дела
нет, один может наплодить целый выводок. А вот рожениц ним постоянно не
хватает.
Неожиданно Мара тихонько захныкала во сне. Найл мгновенно смекнул, что
это его вина: страх и неприязнь от него передавались ребенку. Джомар,
вытянув руку, положил ее на лоб девочки - та вздрогнула и затихла.
- Рожениц не хватает, - повторил он.
- Как тебе удалось бежать, дедушка?
- На шаре. Мы завладели шарами. - Найл ждал. Наконец старик снова
заговорил: - Двое моих сообщников служили жукам-бомбардирам. Это была их
затея. Они-то смышленые, не то что недоумки из паучьего городища.
Смертоносцы извели всех, кто хоть мало-мальски выделялся умом. Им надо, чтоб
мы толстые были да глупые А вот жукам все равно. Им главное, чтобы
грохотало.
- Грохотало?
- Им нравятся громкие звуки - чем громче, тем лучше. Потому и люди
нужны, которые разбираются во взрывчатых веществах. Эти двое и решили
убежать, Джебил и Тит. Они выведали, как делается газ, которым заполняют
шары. Водород называется. Меня попросили помочь. Как раз накануне мне стало
известно, что пауки хотят от меня отделаться. Так что терять мне было
нечего. Я показал ребятам, где женщины изготавливают шары.
- Их делают женщины?
- Да, под надзором пауков. Мы просто вошли и взяли. Стража и не думала
нас останавливать. Они, вероятно, рассудили, что нам велели отнести шары.
Что им еще могло прийти на ум? Прежде никто не пытался убежать таким
образом, мы первые. Вот они посторонились и пропустили нас. Джомар
рассмеялся. Даже по смеху, похожему на кашель, было ясно, насколько он
устал. Прошло минут пять, и Найл уже начал подумывать, что дед заснул. Но
тот снова заговорил:
- Спутники мои погибли. Один канул в море, другой сел в Дельте. С
шарами, видать, не все было в порядке. А мой ничего, донес меня до гор, что
возле озера. Опустился я в полусотне миль от того места, где нас похватали.
- Они потом ударились в розыски? Дед осклабился:
- С той вот самой поры и ищут. Мара опять начала похныкивать.
- Тихо, - сказал Джомар и положил ладонь на лобик ребенку. Прошло
несколько минут, и дыхание старика стало тихим и ровным: он и сам заснул.
Через два дня Джомар умер. Рано утром, когда старшие еще спали, их
разбудила Руна:
- Дедушка не разговаривает. И все сразу же поняли, что он мертв. Джомар
лежал на полу вниз лицом, вытянув руки вперед, словно рухнул с большой
высоты. Лицо его, когда старика перевернули на спину, казалось безмятежным.
Стало ясно, что последние его минуты не были омрачены кошмарным видением
пауков-людоедов. Весь тот день Улф, Вайг и Найл копали возле юфорбии могилу,
копали глубоко, чтобы до тела не добрались хищники. Но, посмотрев на место
захоронения через несколько дней, Найл по ряду характерных признаков
определил, что туда забрался жук-скарабей. В пустыне никакая пища не
залеживается. В тот вечер, когда не стало Джомара, Сайрис попыталась
установить связь со своей сестрой в Дире. Для этого она перешла глубже в
пещеру - за загородку, туда, где скончался старик, - а остальные в глубоком
молчании сидели в соседнем помещении, вслушиваясь в дыхание женщины: как
только оно станет реже и глубже, значит, она вошла в контакт. Дожидались с
полчаса. В конце концов послышался досадливый вздох, и Сайрис появилась
из-за загородки.
- Ну что ты волнуешься! - попытался утешить ее Улф. - В городе Каззака
только муравьиным пастухам известно, когда светает. Остальные вообще не
разбирают, что там наверху, день или ночь.
Сайрис кивнула, но не сказала ничего. Вторую попытку она предприняла
утром, перед рассветом, надеясь разбудить Стефну, и опять безрезультатно.
Прислушиваясь к дыханию матери, Найл примерно понимал, что она сейчас
ощущает. Попытка выйти на мысленную связь начинается с того, что пробуешь
как можно ясней представить облик собеседника, с которым надо "поговорить",
и мысленно окликаешь его.
Лучше всего, когда попытку предпринимают оба собеседника одновременно.
Однако это не обязательно.
Если двое связаны чем-то общим, искренними добрыми чувствами, то
внимание собеседника, даже если он ни о чем не подозревает, все равно можно
привлечь. Тот вдруг начинает беспокоиться... А когда наступает слияние, оба
собеседника ощущают присутствие друг друга так же отчетливо, будто и впрямь
общаются напрямую. Если связи достичь не удается, то возникает некая
блеклая, отягощенная особой неподвижной тишиной сфера, куда иной раз
проникает разрозненное эхо чужих голосов. Обычно это означает, что
собеседник сейчас занят - может статься, самозабвенно работает. Бывает так,
что тот, кто пытался войти в контакт, уже устал, а до собеседника едва
доходит, что до него пытались дозваться.
Такое порой случалось между двумя сестрами, поэтому обе в подобных
случаях старались держать ум "приоткрытым" по возможности дольше на случай,
если зов повторится.
Вот почему Сайрис забеспокоилась. Вглядываясь в блеклое пустое
пространство, населенное сонмами далеких приглушенных голосов, она
вынашивала под сердцем темное предчувствие: что-то случилось. И по мере того
как, нанизываясь один на другой, проходили дни, предчувствие крепло,
перерастая в уверенность.
Дурные предчувствия томили и самого Найла. Ни он, ни отец не
обмолвились даже, что прикончили смертоносца, но память о том цепко
угнездилась в обоих. Помнил юноша и рассказ Джомара о том, какой жуткой
казни предали горстку жителей пустыни, поднявших на паука руку. И о том, как
в день песчаной бури проплыли по небу два паучьих шара. Недавний поединок
длился не больше полминуты, однако агонизирующему существу хватило бы
времени подать сигнал тревоги своим. Каззак считал свой город неприступным,
но, понятное дело, он лишь выдавал желаемое за действительное. Смертоносец и
лапой не коснется, а взглядом пришпилит так, что не пошевелишься. Найл сам
это недавно на себе испытал. Еще и Джомар рассказывал, как их всех взяли в
плен - а это лишь подтверждало, какую внутреннюю силищу имеют пауки.
Спустя неделю после кончины Джомара наихудшие опасения подтвердились.
Все произошло тем самым утром, когда Найл наклонился над чашей уару утолить
жажду и случайно перехватил взглядом плывущий по небу шар. И весь тот день,
когда паучья армада заполнила небо и жилище сострясалось от жалящих ударов
насылаемого страха, юноша никак не мог освободиться от тяжелой мысли, что в
нагрянувших бедах виновен именно он, Найл. Утешал он себя единственно тем,
что уж коли пауки развернули такие поиски, то им действительно неизвестно,
где прячутся мятежники-люди. А когда вчера засыпал, чуть не вскрикнул от
страшной мысли: а ну как Ингельд, угодив смертоносцам в лапы, выдаст, где
они скрываются? Улф, видимо, тоже подумал об этом. Утром за едой он сказал:
- Будем уходить. Возвращаемся на прежнее место, у подножия плато.
- Когда? - только и спросила Сайрис.
- Сегодня, ближе к сумеркам. Задерживаться глупо. Они будут здесь
роиться, пока нас не отыщут. Найл взглянул украдкой на ногу отца - опухоль
все еще не сошла.
- Ты думаешь, тебе легко будет идти?
- Рассуждать не приходиться.
- Сейчас бы сюда листья герета, - вздохнул Вайг. Куст этого растения
рос примерно там, где начинается пустыня. Его листья обладали мощными
целебными свойствами. Истолчешь их в кашу, приложишь - и любая опухоль
сойдет на нет в считанные часы.
- Я видел один такой, когда мы шли обратно из Диры.
- Где?
- Недалеко, часа два ходьбы.
- Я пойду с тобой. Улф качнул головой:
- Ты, Вайг, понадобишься здесь. Уходим сегодня, поэтому предстоит много
работы. Найл у нас уже взрослый парень, один справится. И Найл, закончив
еду, сразу же отправился в путь. С собой он прихватил сплетенную из травы
сумку для листьев, фляжку с водой и металлическую трубкужезл. Раздвинутая на
всю длину, она могла служить посохом, а ее тяжесть в правой руке придавала
уверенности. С таким оружием никакой хищник не страшен. До полудня
оставалось по меньшей мере часов пять. Если ничего непредвиденного не
произойдет, к этой поре можно вернуться уже домой. Бодро шагая вперед, Найл
не забывал зорко посматривать по сторонам. Не ускользнул бы от него ни
заметный бугорок - признак обиталища тарантулазатворника, ни скользящий по
небу паучий шар. Обходил он загодя и большие камни: именно под ними любят
укрываться скорпионы. Время от времени юноша настороженно сосредотачивался,
мысленно выявляя потаенные признаки возможной опасности. Обостряющимся в
такие мгновения чутьем он улавливал всякое трепетанье враждебной воли. Но
сейчас никакой опасности поблизости не чувствовалось. Был, правда,
здоровенный паук-верблюд, остановившийся достаточно близко рассмотреть, что
там такое движется: грызун, ящерица или еще что-нибудь сестное. Убедившись,
что это не его добыча, насекомое заспешило своей дорогой. Найл так и не мог
взять в толк, почему пауки-верблюды не интересуются людьми.
На расстоянии мили от поросли, где они как-то наткнулись на гигантского
сверчка-сагу, юноша и отыскал тот самый куст герета, что приметил ранее.
Высоты в нем было метра два, на концах широких глянцевитых листьев виднелись
красненькие отростки, из которых впоследствии должны появиться остроконечные
цветы. Куст, к удивлению Найла, оказался целиком покрыт шелковистой
паутиной, отчего издалека походил на шатер. Заглянув сквозь хитросплетение
прозрачных волокон, он разглядел десятки малышей-паучат, каждый не больше
сантиметра. Стоило легонько коснуться паутины кончиком жезла-копья, как из
потайного места сразу же выглянула мать-паучиха - посмотреть, что
происходит. Она была довольно крупная (около полуметра в поперечнике),
бурая, большое округлое туловище опиралось на длинные передние лапы,
покрытые мелкой шиловидной щетиной. Ее крохотные глазки пристально смотрели
на Найла, и юноше даже почудилось, что она что-то соображает.
Паука-шатровика Найл видел впервые, поэтому понятия не имел, ядовитый он или
нет. Чтобы добраться до листьев, придется сечь паутину ножом. Паучиха,
безусловно, вступится за малышей. Надо будет драться. Несколько минут они не
отрываясь смотрели друг на друга, затем паучиха потеряла к человеку всякий
интерес и отступила назад, под прикрытие широких листьев.
Найл устроился так, чтобы видеть выступающие из листвы кончики лап, и
сосредоточился, очистив ум от посторонних мыслей. Через считанные секунды он
уже утратил чувство времени, что очень важно для такого контакта. Едва это
произошло, как в мозгах словно все перевернулось: показалось, что на паучиху
Найл смотрит с огромной высоты. Еще миг, и он уже сам не отличал себя от
этой твари.
Удивительно. Пытаясь в свое время вклиниться в умы серых
пауковпустынников, он явно ощущал, какая бездна лежит между его и их мозгом.
Они как бы воздвигали некую преграду, противясь вторжению. Судя по всему,
шатровику такое свойство не было присуще, будто паучиха не сознавала
различия между Найлом и собой.
Их сущности непроизвольно слились воедино. С серыми пустынниками
слияния не получалось, как невозможно было бы смешать воду и нефть. То же
самое и в незабвенной стычке со смертоносцем - но только тогда паук сам
пытался проникнуть в человеческий разум.
Получается (поразительно!), что на шатровика можно влиять едва ли не
так же, как смертоносец воздействует на человека. Неожиданно послышалось
жужжание, и в паутину врезалась муха-росянка. Соблазнясь запахом красненьких
цветков, она даже не заметила тонкие полупрозрачные волокна. Паучиха тотчас
зашевелилась, и стало понятно, что она голодна. Несколько насекомых,
случайно угодивших сегодня в сеть, без труда осбовождались, будучи слишком
крупными и сильными. А блестящая черненькая росянка - не больше пяти
сантиметров длиной увязла лапками в клейких тенетах. Паучиха мгновенно
очутилась возле мухи и, всадив клыки, впрыснула быстродействующий
паралитический яд. Прошло несколько секунд, и муха перестала сопротивляться.
Вытянув через паутину длинные передние лапы, охотница подтащила добычу к
себе. О Найле к этой поре она совершенно забыла. Она не могла охватить его
своим меленьким умишком, человеческое сознание было для нее непостижимо
огромным. Челюсти насекомого с хрустом вгрызлись в мягкую брюшину росянки,
все еще живой, но не способной пошевелиться. Находиться в сознании
насекомого в момент, когда оно с голодной жадностью выедало живую плоть,
было противно, и Найла затошнило. Однако он легко справился с приступом, ибо
четкость ощущений изумляла его и он ни за что не хотел прерывать контакт.
Круговая панорама зрения насекомого, удовольствие от насыщения... Юноша
недоуменно поглядел на собственные руки - убедиться, что у него не длинные
лапы, покрытые щетиной. Он чувствовал даже неизбывную нежность к паучатам:
маленьким, беспомощным, беззащитным и отчаянно любопытным. Найл сознавал и
определенную неловкость, которую ощущала сейчас паучиха. Она бы и рада
получше присматривать за потомством, но кто же тогда будет охотиться? Найл
определил, что бесхитростное насекомое добывает пищу, даже подстерегая и
накидываясь на пролетающую мимо добычу - не особо надеясь, что та сама
попадет в сети. Она знала и то, что дети ее голодны, им бы надо оставить
часть трапезы. Однако собственный голод был сильнее даже заботы о потомстве.
Паучихой всецело руководил инстинкт. Найл мысленно уговорил насекомое, чтобы
оно перестало есть. Затем добился, чтобы паучиха сбросила остатки росянки
паучатам, которые мгновенно сгрудились вокруг пищи, покусывая друг друга от
нетерпения скорей добраться до еды. Почувствовав неутоленный голод бедной
твари, юноша даже усовестился, что сыграл с ней такую шутку. Ощущение было
поистине ошеломляющим (а что необычным - уж и говорить не приходится), самым
невероятным из всех, какие он когда-либо испытывал: править волей чужого
существа.
Найл ловил себя на том, что относится с явной симпатией к насекомому,
которое, по сути, стало частью его самого. Оказывается, в этом волнующем
ощущении было нечто сходное с чувством, которое он испытывал к Мерлью:
желание слиться с ней, овладеть ее волей. Вот почему, понял юноша, в нем
- Не знаю. Это запах Дельты-
Пахло преющей растительностью, да еще немного - тошнотворно сладко
тлением. От Найла не укрылось, что, пока ветер не изменил направления, отец
выглядел встревоженным и чуточку растерянным. На следующее утро с Улфом
случилась история, которая могла бы плохо кончиться. Расположившись на
привал в тени дерева - переждать жаркие послеполуденные часы, - оба заметили
движение в кустах, примерно в полусотне шагов, Там стоял куцехвостый зверек,
который, встав на задние лапы, силился дотянуться до веточки с лакомыми
ягодами.
Так как люди не двигались, животное их не замечало. Улф, подхватив
копье, осторожно отошел в сторону, чтобы не попасть в поле зрения зверька, а
затем стал незаметно подбираться к нему за кустами креозота. Найл, стараясь
не шуметь, достал свою трубку и утопил кнопку. Внезапно Улф резко вскрикнул.
Животное, испуганно встрепенувшись, мгновенно исчезло. Улф стоял на одном
колене. Правая ступня и голень угодили, похоже, в какую-то дыру. Паренек
сначала подумал, что отец просто споткнулся и угодил в обыкновенную трещину
на сухой земле, но вскоре увидел, что отец вызволяет ногу с заметным
усилием. Следом за ступней наружу показалось темное, поросшее густым волосом
создание, напоминающее гусеницу. Найл не мешкая бросился на помощь и всадил
острый конец трубки-жезла в извивающееся туловище. Но тварь и не думала
отцепляться. Резко и мощно сократившись, она чуть не втянула ногу Улфа
обратно в дыру. В конце концов отцу удалось-таки высвободиться - правда, уже
без сандалии, а по щиколотке сочилась кровь. Найл же лупил гусеницу до тех
пор, пока она не затихла.
- Что это такое? Улф сел, старательно осматривая стопу:
- Личинка львиного жука. В норах прячутся, как тарантулы-затворники. С
час ушло на то, чтобы обработать раны - несколько глубоких продольных
царапин, след не то зубов, не то челюстей. У отца была с собой мазь,
сделанная из чертова корня. Разодрав на полоски кусок ткани, он смочил их и
перевязал ступню и голень.
Жаль было переводить на это добротную материю - подарок Сайрис от
Стефны, - но куда деваться! Улф переобулся в сандалии, подаренные Хамной, и
снова тронулся в путь, но уже хромая все заметнее и заметнее. К вечеру
добрели уже и до знакомых мест, милях в двадцати от пещеры. Спали опять на
голой земле, наспех соорудив укрытие из камней и кустов. А к утру ступня
Улфа безобразно распухла и начала синеть. Найл взял отцовский кузов, взвалил
себе на свободное плечо и зашагал, согнувшись под тяжестью ноши, а Улф
ковылял сзади, опираясь на древесный сук как на костыль. Оба сознавали, что
надо во что бы то ни стало добраться до темноты: на следующее утро, не
исключено, яд расползется настолько, что Улф не сможет идти. Так что
мучились, но шли, и протопали под палящим зноем не меньше десятка миль.
Затем устроили короткий привал в тени большого камня, перекусили, и Улф
ненадолго вздремнул. Нога у него к этому времени так раздулась, что на нее
уже невозможно было опереться. Если бы не костыль, он бы и шагу ступить не
смог. Часто приходилось останавливаться и отдыхать, по несколько раз на одну
милю. Когда солнце начало понемногу клониться к горизонту, у Улфа
прорезалось второе дыхание и он пошел равномерными тяжелыми шагами, не
соглашаясь на остановки.
Наконец справа показались красные столбы, за которыми угадывалась вдали
кактусовая поросль. К этому времени отец и сын уже так выбились из сил, что
представляли собой легкую добычу для скорпиона или жука-скакуна, не говоря
уже о тарантулезатворнике. Найл опирался на складную трубку-жезл как на
посох, и еле переставлял ноги, пошатываясь под тяжестью двух кузовов,
мотавшихся туда-сюда за спиной. И вдруг глядь (надо же, и откуда?) -
навстречу через песок уже спешат Вайг и Сайрис, а сзади усердно топочет
ножонками Руна. У Найла забрали кузова, и ему стало удивительно легко, дунь
сейчас ветер - понесет, помчит его вперед. Сайрис, бережно обняв мужа за
пояс, помогла ему одолеть последние полсотни метров до жилища. Уступая
дорогу при входе, юноша бросил взор туда, где, отделенное простором пустыни,
синело на горизонте плато, и невольно изумился. Как-то даже и не верилось,
что его могло занести в такую даль. А Мерлью? Была ли она на самом деле?
Пещера ярко осветилась масляными светильниками - в честь события
запалили все шесть. Однако радость встречи все же была омрачена недомоганием
дедушки.
У старого Джомара не хватало сил даже на то, чтобы подняться с постели
и обнять Найла и Улфа. Было ясно, что старику недолго осталось. За те две
недели, что не виделись, Джомар совсем одряхлел: щеки ввалились, глаза
запали и постоянно слезились. Сайрис сказала, что он только что оправился
после лихорадки. Но вовсе не болезнь подкосила дела, просто он безумно устал
от жизни. Все вроде бы повидал, все испытал, так что и жить больше незачем -
умаялся, неинтересно. Не стало Торга с Хролфом, ушла Ингельд, ноги едва
держат... Джомару стало все равно, ощущает он в себе теплоту жизни или нет.
Он, казалось, с интересом прислушивался к рассказу о подземном городе
Каззака, но когда спросил: "А там все так же водятся крысы среди развалин?"
- стало ясно, что рассудок уже изменяет старику. Сонное это равнодушие
было Найлу вполне понятно. После дворца Каззака жизнь в пещере казалась
невероятно скучной. Хотя в Дире он прожил совсем недолго, юноша понял, как
хочется ему быть среди множества людей, болтать со сверстниками, делиться с
ними мыслями и переживаниями. Вспоминая теперь об этом, он представлял ту
жизнь в розовом свете. Все в том городе казалось удивительным, прекрасным.
Он завидовал Ингельд: удалось же остаться, да еще навсегда! Нередко с теплым
чувством вспоминал Дону, и грусть охватывала при мысли, что ведь он с ней
даже не попрощался: когда уходили, девочка спала. Только мысли о Мерлью
заставляли его болезненно морщиться. Без Торга, Хролфа и Ингельд пещера,
казалась удивительно пустой. А теперь, когда было видно, что дни Джомара
сочтены, в груди возникало горькое, безотрадное чувство утраты.
Старика переместили в глубь пещеры, чтобы не нарушать его сон. По утрам
ему помогали выбраться на солнце, и там он сидел, поклевывая носом под
жужжание мух, пока не сгущался зной. Время от времени в безветренную погоду
Джомара относили под тень юфорбии. Найл садился рядом и караулил, держа
возле себя копье на случай, если объявится вдруг какой-нибудь хищник.
Втихомолку юноша дивился: когда старик начинал просить, чтобы его отвели
обратно в пещеру, руки у него были так холодны на ощупь, будто он только что
выбрался наружу. Единственной отрадой деда была в те последние дни малышка
Мара, не дававшая старику угаснуть окончательно. Девочке исполнился год, и
ее стало не узнать.
Сок ортиса весьма благотворно повлиял на нее. Мара перестала
нервничать, капризы прекратились, и малышка, когда бодрствовала, с жадным
любопытством лазала всюду. Она часами просиживала у деда на коленях,
выпрашивая, чтобы он чтонибудь рассказывал. Если тот медлил, она принималась
барабанить кулачком в грудь, поторапливая его. Дедушка вспоминал о том, как
сам был маленьким, пересказывал легенды о великих охотниках прежних времен.
А Найл старался не пропустить этих чудесных минут и, сидя углу,
внимательно слушал каждое слово. После всего, что ему довелось увидеть,
юношу терзали бесчисленные вопросы, и он надеялся, что в рассказах деда
найдет хоть какойнибудь ответ.
Однажды, когда Мара заснула прямо на руках старика, Найл стал
расспрашивать деда о заброшенном городе. Джомар вырос неподалеку от тех
мест, в предгорье, и среди загадочных руин проходили его детские игры. Найл
поинтересовался, что там за здание с высокими стройными колоннами. По словам
деда, это было когда-то святилище. А вот на вопрос о странных коробах,
высеченных из цельного камня, Джомар не ответил: он просто их не помнил.
В пору его юности заброшенный город был на десятки метров погребен под
песком. Это объясняло, почему старик никогда не видел каменных коробов,
равно как и никакого металлического чудища.
- А сколько ты уж прожил, когда смертоносцы забрали тебя в свой город?
- спросил Найл.
Старик молчал, и юноша подумал было, что он не желает об этом
распространяться, однако после длинной паузы Джомар заговорил:
- Это было, пожалуй... Я доживал тогда свое восемнадцатое лето,
примерно так... То был черный день для людей Диры.
- Что тогда произошло?
- Они нагрянули на рассвете. Целые полчища. Я понял, что это они, едва
проснулся.
- Как именно?
- Не смог пошевельнуться у себя на постели. Сесть решил, а на груди
словно громадный камень какой. Хочу двинуть ногой, а не могу - как отлежал.
- А почему так?
- Они нас будто пригвоздили. Мы все оказались в одинаковом положении.
- Но чем пригвоздили? Как?
- Волей своей. У Найла мурашки побежали по спине. В голове мелькнула
мысль о городе Каззака.
- И что потом?
- А ничего. Искали, покуда не нашли.
- Покуда не нашли? Вас? - Найл даже слегка растерялся. - Они что, не
знали, где вы находитесь?
- Точно не знали, но чуяли, что где-то рядом.
- Должны ж они были знать, где вы находитесь, коли пригвоздили!
- Нет. Сначала именно пригвоздили, а потом стали отыскивать.
- А дальше что?
Джомар осторожно снял Мару с колена и переложил на постель, словно
опасаясь, как бы темные воспоминания не просочились в душу ребенка.
- Они убили всех, кто пытался сопротивляться. Моего отца и вождя нашего
Халлада.
- Они отбивались от смертоносцев?
- Нет, оружие здесь не при чем. Они пытались воспротивиться силой своей
воли. Паукам это не понравилось. Халлад был человеком стойкого духа. Старик
рассказал, как смертоносцы держали их весь день под землей, словно узников.
Пауки не любили жару, им сподручнее передвигаться ночью. В течение дня твари
пожирали тела убитых. Джомару невыносимо было видеть, как четверо
смертоносцев расправляются с трупом его отца, и, отвернувшись, он до боли
зажмурился, но отвратительное чавканье и треск разрываемой плоти кошмарным
эхом отдавались в его ушах. Если пауки не торопятся, они предпочитают
размягчать свою добычу ядом и поглощать, когда та уже пролежала несколько
дней. На этот раз времени у них не хватало, надо было возвращаться в
городище. В тот же вечер с заходом солнца смертоносцы отправились в долгий
обратный путь. Кое-кто из них, воспользовавшись переменой ветра, отчалил на
шарах эти прихватили с собой детей. Взрослые для шаров не годились:
крупноваты, а потому отправились пешком. Шли долго, несколько недель,
приходилось огибать морской залив.
А пауки не спешили, они твердо были настроены доставить всех пленников
живыми.
Но почему, допытывался Найл, пауки так пеклись о том, чтобы сохранить
своим пленникам жизнь? В глубине души он надеялся отыскать в насекомых хоть
чуточку добрых качеств, и тогда его бы меньше мучил страх. Ответ Джомара,
однако, успокоения не принес:
- Они нужны были для размножения, особенно женщины. - Дышал старик
хрипло, такая долгая беседа явно его утомляла. - До мужчин им особого дела
нет, один может наплодить целый выводок. А вот рожениц ним постоянно не
хватает.
Неожиданно Мара тихонько захныкала во сне. Найл мгновенно смекнул, что
это его вина: страх и неприязнь от него передавались ребенку. Джомар,
вытянув руку, положил ее на лоб девочки - та вздрогнула и затихла.
- Рожениц не хватает, - повторил он.
- Как тебе удалось бежать, дедушка?
- На шаре. Мы завладели шарами. - Найл ждал. Наконец старик снова
заговорил: - Двое моих сообщников служили жукам-бомбардирам. Это была их
затея. Они-то смышленые, не то что недоумки из паучьего городища.
Смертоносцы извели всех, кто хоть мало-мальски выделялся умом. Им надо, чтоб
мы толстые были да глупые А вот жукам все равно. Им главное, чтобы
грохотало.
- Грохотало?
- Им нравятся громкие звуки - чем громче, тем лучше. Потому и люди
нужны, которые разбираются во взрывчатых веществах. Эти двое и решили
убежать, Джебил и Тит. Они выведали, как делается газ, которым заполняют
шары. Водород называется. Меня попросили помочь. Как раз накануне мне стало
известно, что пауки хотят от меня отделаться. Так что терять мне было
нечего. Я показал ребятам, где женщины изготавливают шары.
- Их делают женщины?
- Да, под надзором пауков. Мы просто вошли и взяли. Стража и не думала
нас останавливать. Они, вероятно, рассудили, что нам велели отнести шары.
Что им еще могло прийти на ум? Прежде никто не пытался убежать таким
образом, мы первые. Вот они посторонились и пропустили нас. Джомар
рассмеялся. Даже по смеху, похожему на кашель, было ясно, насколько он
устал. Прошло минут пять, и Найл уже начал подумывать, что дед заснул. Но
тот снова заговорил:
- Спутники мои погибли. Один канул в море, другой сел в Дельте. С
шарами, видать, не все было в порядке. А мой ничего, донес меня до гор, что
возле озера. Опустился я в полусотне миль от того места, где нас похватали.
- Они потом ударились в розыски? Дед осклабился:
- С той вот самой поры и ищут. Мара опять начала похныкивать.
- Тихо, - сказал Джомар и положил ладонь на лобик ребенку. Прошло
несколько минут, и дыхание старика стало тихим и ровным: он и сам заснул.
Через два дня Джомар умер. Рано утром, когда старшие еще спали, их
разбудила Руна:
- Дедушка не разговаривает. И все сразу же поняли, что он мертв. Джомар
лежал на полу вниз лицом, вытянув руки вперед, словно рухнул с большой
высоты. Лицо его, когда старика перевернули на спину, казалось безмятежным.
Стало ясно, что последние его минуты не были омрачены кошмарным видением
пауков-людоедов. Весь тот день Улф, Вайг и Найл копали возле юфорбии могилу,
копали глубоко, чтобы до тела не добрались хищники. Но, посмотрев на место
захоронения через несколько дней, Найл по ряду характерных признаков
определил, что туда забрался жук-скарабей. В пустыне никакая пища не
залеживается. В тот вечер, когда не стало Джомара, Сайрис попыталась
установить связь со своей сестрой в Дире. Для этого она перешла глубже в
пещеру - за загородку, туда, где скончался старик, - а остальные в глубоком
молчании сидели в соседнем помещении, вслушиваясь в дыхание женщины: как
только оно станет реже и глубже, значит, она вошла в контакт. Дожидались с
полчаса. В конце концов послышался досадливый вздох, и Сайрис появилась
из-за загородки.
- Ну что ты волнуешься! - попытался утешить ее Улф. - В городе Каззака
только муравьиным пастухам известно, когда светает. Остальные вообще не
разбирают, что там наверху, день или ночь.
Сайрис кивнула, но не сказала ничего. Вторую попытку она предприняла
утром, перед рассветом, надеясь разбудить Стефну, и опять безрезультатно.
Прислушиваясь к дыханию матери, Найл примерно понимал, что она сейчас
ощущает. Попытка выйти на мысленную связь начинается с того, что пробуешь
как можно ясней представить облик собеседника, с которым надо "поговорить",
и мысленно окликаешь его.
Лучше всего, когда попытку предпринимают оба собеседника одновременно.
Однако это не обязательно.
Если двое связаны чем-то общим, искренними добрыми чувствами, то
внимание собеседника, даже если он ни о чем не подозревает, все равно можно
привлечь. Тот вдруг начинает беспокоиться... А когда наступает слияние, оба
собеседника ощущают присутствие друг друга так же отчетливо, будто и впрямь
общаются напрямую. Если связи достичь не удается, то возникает некая
блеклая, отягощенная особой неподвижной тишиной сфера, куда иной раз
проникает разрозненное эхо чужих голосов. Обычно это означает, что
собеседник сейчас занят - может статься, самозабвенно работает. Бывает так,
что тот, кто пытался войти в контакт, уже устал, а до собеседника едва
доходит, что до него пытались дозваться.
Такое порой случалось между двумя сестрами, поэтому обе в подобных
случаях старались держать ум "приоткрытым" по возможности дольше на случай,
если зов повторится.
Вот почему Сайрис забеспокоилась. Вглядываясь в блеклое пустое
пространство, населенное сонмами далеких приглушенных голосов, она
вынашивала под сердцем темное предчувствие: что-то случилось. И по мере того
как, нанизываясь один на другой, проходили дни, предчувствие крепло,
перерастая в уверенность.
Дурные предчувствия томили и самого Найла. Ни он, ни отец не
обмолвились даже, что прикончили смертоносца, но память о том цепко
угнездилась в обоих. Помнил юноша и рассказ Джомара о том, какой жуткой
казни предали горстку жителей пустыни, поднявших на паука руку. И о том, как
в день песчаной бури проплыли по небу два паучьих шара. Недавний поединок
длился не больше полминуты, однако агонизирующему существу хватило бы
времени подать сигнал тревоги своим. Каззак считал свой город неприступным,
но, понятное дело, он лишь выдавал желаемое за действительное. Смертоносец и
лапой не коснется, а взглядом пришпилит так, что не пошевелишься. Найл сам
это недавно на себе испытал. Еще и Джомар рассказывал, как их всех взяли в
плен - а это лишь подтверждало, какую внутреннюю силищу имеют пауки.
Спустя неделю после кончины Джомара наихудшие опасения подтвердились.
Все произошло тем самым утром, когда Найл наклонился над чашей уару утолить
жажду и случайно перехватил взглядом плывущий по небу шар. И весь тот день,
когда паучья армада заполнила небо и жилище сострясалось от жалящих ударов
насылаемого страха, юноша никак не мог освободиться от тяжелой мысли, что в
нагрянувших бедах виновен именно он, Найл. Утешал он себя единственно тем,
что уж коли пауки развернули такие поиски, то им действительно неизвестно,
где прячутся мятежники-люди. А когда вчера засыпал, чуть не вскрикнул от
страшной мысли: а ну как Ингельд, угодив смертоносцам в лапы, выдаст, где
они скрываются? Улф, видимо, тоже подумал об этом. Утром за едой он сказал:
- Будем уходить. Возвращаемся на прежнее место, у подножия плато.
- Когда? - только и спросила Сайрис.
- Сегодня, ближе к сумеркам. Задерживаться глупо. Они будут здесь
роиться, пока нас не отыщут. Найл взглянул украдкой на ногу отца - опухоль
все еще не сошла.
- Ты думаешь, тебе легко будет идти?
- Рассуждать не приходиться.
- Сейчас бы сюда листья герета, - вздохнул Вайг. Куст этого растения
рос примерно там, где начинается пустыня. Его листья обладали мощными
целебными свойствами. Истолчешь их в кашу, приложишь - и любая опухоль
сойдет на нет в считанные часы.
- Я видел один такой, когда мы шли обратно из Диры.
- Где?
- Недалеко, часа два ходьбы.
- Я пойду с тобой. Улф качнул головой:
- Ты, Вайг, понадобишься здесь. Уходим сегодня, поэтому предстоит много
работы. Найл у нас уже взрослый парень, один справится. И Найл, закончив
еду, сразу же отправился в путь. С собой он прихватил сплетенную из травы
сумку для листьев, фляжку с водой и металлическую трубкужезл. Раздвинутая на
всю длину, она могла служить посохом, а ее тяжесть в правой руке придавала
уверенности. С таким оружием никакой хищник не страшен. До полудня
оставалось по меньшей мере часов пять. Если ничего непредвиденного не
произойдет, к этой поре можно вернуться уже домой. Бодро шагая вперед, Найл
не забывал зорко посматривать по сторонам. Не ускользнул бы от него ни
заметный бугорок - признак обиталища тарантулазатворника, ни скользящий по
небу паучий шар. Обходил он загодя и большие камни: именно под ними любят
укрываться скорпионы. Время от времени юноша настороженно сосредотачивался,
мысленно выявляя потаенные признаки возможной опасности. Обостряющимся в
такие мгновения чутьем он улавливал всякое трепетанье враждебной воли. Но
сейчас никакой опасности поблизости не чувствовалось. Был, правда,
здоровенный паук-верблюд, остановившийся достаточно близко рассмотреть, что
там такое движется: грызун, ящерица или еще что-нибудь сестное. Убедившись,
что это не его добыча, насекомое заспешило своей дорогой. Найл так и не мог
взять в толк, почему пауки-верблюды не интересуются людьми.
На расстоянии мили от поросли, где они как-то наткнулись на гигантского
сверчка-сагу, юноша и отыскал тот самый куст герета, что приметил ранее.
Высоты в нем было метра два, на концах широких глянцевитых листьев виднелись
красненькие отростки, из которых впоследствии должны появиться остроконечные
цветы. Куст, к удивлению Найла, оказался целиком покрыт шелковистой
паутиной, отчего издалека походил на шатер. Заглянув сквозь хитросплетение
прозрачных волокон, он разглядел десятки малышей-паучат, каждый не больше
сантиметра. Стоило легонько коснуться паутины кончиком жезла-копья, как из
потайного места сразу же выглянула мать-паучиха - посмотреть, что
происходит. Она была довольно крупная (около полуметра в поперечнике),
бурая, большое округлое туловище опиралось на длинные передние лапы,
покрытые мелкой шиловидной щетиной. Ее крохотные глазки пристально смотрели
на Найла, и юноше даже почудилось, что она что-то соображает.
Паука-шатровика Найл видел впервые, поэтому понятия не имел, ядовитый он или
нет. Чтобы добраться до листьев, придется сечь паутину ножом. Паучиха,
безусловно, вступится за малышей. Надо будет драться. Несколько минут они не
отрываясь смотрели друг на друга, затем паучиха потеряла к человеку всякий
интерес и отступила назад, под прикрытие широких листьев.
Найл устроился так, чтобы видеть выступающие из листвы кончики лап, и
сосредоточился, очистив ум от посторонних мыслей. Через считанные секунды он
уже утратил чувство времени, что очень важно для такого контакта. Едва это
произошло, как в мозгах словно все перевернулось: показалось, что на паучиху
Найл смотрит с огромной высоты. Еще миг, и он уже сам не отличал себя от
этой твари.
Удивительно. Пытаясь в свое время вклиниться в умы серых
пауковпустынников, он явно ощущал, какая бездна лежит между его и их мозгом.
Они как бы воздвигали некую преграду, противясь вторжению. Судя по всему,
шатровику такое свойство не было присуще, будто паучиха не сознавала
различия между Найлом и собой.
Их сущности непроизвольно слились воедино. С серыми пустынниками
слияния не получалось, как невозможно было бы смешать воду и нефть. То же
самое и в незабвенной стычке со смертоносцем - но только тогда паук сам
пытался проникнуть в человеческий разум.
Получается (поразительно!), что на шатровика можно влиять едва ли не
так же, как смертоносец воздействует на человека. Неожиданно послышалось
жужжание, и в паутину врезалась муха-росянка. Соблазнясь запахом красненьких
цветков, она даже не заметила тонкие полупрозрачные волокна. Паучиха тотчас
зашевелилась, и стало понятно, что она голодна. Несколько насекомых,
случайно угодивших сегодня в сеть, без труда осбовождались, будучи слишком
крупными и сильными. А блестящая черненькая росянка - не больше пяти
сантиметров длиной увязла лапками в клейких тенетах. Паучиха мгновенно
очутилась возле мухи и, всадив клыки, впрыснула быстродействующий
паралитический яд. Прошло несколько секунд, и муха перестала сопротивляться.
Вытянув через паутину длинные передние лапы, охотница подтащила добычу к
себе. О Найле к этой поре она совершенно забыла. Она не могла охватить его
своим меленьким умишком, человеческое сознание было для нее непостижимо
огромным. Челюсти насекомого с хрустом вгрызлись в мягкую брюшину росянки,
все еще живой, но не способной пошевелиться. Находиться в сознании
насекомого в момент, когда оно с голодной жадностью выедало живую плоть,
было противно, и Найла затошнило. Однако он легко справился с приступом, ибо
четкость ощущений изумляла его и он ни за что не хотел прерывать контакт.
Круговая панорама зрения насекомого, удовольствие от насыщения... Юноша
недоуменно поглядел на собственные руки - убедиться, что у него не длинные
лапы, покрытые щетиной. Он чувствовал даже неизбывную нежность к паучатам:
маленьким, беспомощным, беззащитным и отчаянно любопытным. Найл сознавал и
определенную неловкость, которую ощущала сейчас паучиха. Она бы и рада
получше присматривать за потомством, но кто же тогда будет охотиться? Найл
определил, что бесхитростное насекомое добывает пищу, даже подстерегая и
накидываясь на пролетающую мимо добычу - не особо надеясь, что та сама
попадет в сети. Она знала и то, что дети ее голодны, им бы надо оставить
часть трапезы. Однако собственный голод был сильнее даже заботы о потомстве.
Паучихой всецело руководил инстинкт. Найл мысленно уговорил насекомое, чтобы
оно перестало есть. Затем добился, чтобы паучиха сбросила остатки росянки
паучатам, которые мгновенно сгрудились вокруг пищи, покусывая друг друга от
нетерпения скорей добраться до еды. Почувствовав неутоленный голод бедной
твари, юноша даже усовестился, что сыграл с ней такую шутку. Ощущение было
поистине ошеломляющим (а что необычным - уж и говорить не приходится), самым
невероятным из всех, какие он когда-либо испытывал: править волей чужого
существа.
Найл ловил себя на том, что относится с явной симпатией к насекомому,
которое, по сути, стало частью его самого. Оказывается, в этом волнующем
ощущении было нечто сходное с чувством, которое он испытывал к Мерлью:
желание слиться с ней, овладеть ее волей. Вот почему, понял юноша, в нем