сердце: приглушенный расстоянием крик человека. Вынырнув из-за поворота
примерно в полумиле, навстречу шли люди, размахивая руками.
- Видите, мои соплеменники вышли меня встречать! - напыщенно
воскликнула Ингельд.
- Как они, интересно, догадались, что мы на подходе? - недоуменно
спросил Найл.
Ингельд снисходительно, как недоумку, улыбнулась юноше:
- Они многое знают. Вам не понять. Губы Улфа скривила усмешка, но он
промолчал.
Через несколько минут людей можно было разглядеть уже отчетливо. Всего
их было около десяти. Тот, что шел впереди, был высокого роста и облачен в
какое-то замысловатое одеяние. Он поднял руку в приветственном жесте, и
когда обе группы сблизились, громко воскликнул:
- Добро пожаловать на землю Диры!
Между склонами очнулось звонкое эхо. Уже от одного этого Найл опешил.
Его с самого детства учили никогда не шуметь, разве что в исключительных
случаях: от того, насколько ты незаметен и бесшумен, напрямую зависит твоя
жизнь. А этому верзиле как будто все равно, пусть хоть все хищники пустыни
сбегутся на крик.
И вот они с Улфом уже коснулись запястьями в знак приветствия.
- Мое имя Хамна, - представился рослый, который оказался значительно
моложе отца, - сын Каззака. А это мои соплеменники. Мы посланы встретить вас
и просить быть нашими гостями.
- А как вы узнали, что мы подходим? - полюбопытствовал Найл.
- Стефна, моя мать, получила от своей сестры известие, что вы вот-вот
должны подойти.
Улф с холодной иронией поглядел на Ингельд:
- Получается, все не настолько уж и выше нашего разумения. Сайрис тогда
еще говорила, что попробует связаться с сестрой. Ингельд уже не слушала.
Сделав шаг вперед, она обняла Хамну:
- Я Ингельд, твоя двоюродная сестра. - И, злорадно взглянув на Улфа,
добавила: - Я так рада, что вернулась наконец к своим!
- Добро пожаловать, - ответил Хамна сдержанно.
- Мы тоже рады, что наконец доставили ее, - сухо произнес Улф. К
счастью, никто не обратил внимания на его тон. Встречающие начали поочередно
представляться. Все они вызывали у Найла искреннее восхищение.
Начать с того, что каждый из них был крупнее и дороднее, чем
родственники Найла - видно было, что здесь лучше питаются. Одежда не из
какой-то кожи гусеницы или паучьего шелка, а из тонкой ткани. Но более всего
его поразило то, что одежда оказалась разных цветов - Найл прежде никогда не
слышал о красителях. А сандалии на толстой подошве выглядели совершенно
одинаковыми.
Хамна и его спутники вышли в путь на рассвете, так что дорога все еще
предстояла неблизкая. Но усталость отошла теперь на задний план: окруженный
новыми попутчиками, юноша жил предвкушением чего-то приятного, забыв даже о
жаре.
Самым младшим из спутников Хамны был парень по имени Массиг. Он,
видимо, приходился сверстником Найлу, только ростом был по меньшей мере
сантиметров на десять выше, с широкой и сильной грудью. Волосы - просто
загляденье, такие опрятные, локон к локону; на лбу, чтобы не разлетались,
марлевая повязка.
Массиг, судя по всему, был общительным, добродушным юношей и все
расспрашивал Найла о подробностях их путешествия. Найл не сразу понял (а
поняв, несказанно удивился), что Массиг завидует ему, своему сверстнику,
путешествующему в такой дали от дома. Не укрылось от Найла и то, что Массиг
украдкой бросает мечтательные взгляды на Ингельд. Ему и в голову не
приходило, что кто-то может считать ее привлекательной. У самой Ингельд
окружение сильных мужчин, похоже, вызывало дикий восторг - на щеках румянец,
в глазах блеск. Найл никогда не видел ее такой счастливой.
И только отец беспокоил юношу по-настоящему: он сильно прихрамывал и
вообще выглядел совершенно измотанным.
Найл спросил Массига, что за исполины высечены на скальных отвесах.
Оказывается, Массиг сам толком не знал.
- Это сделали люди, которые уже давно сгинули. Так давно, что никто и
не припомнит, когда они жили. Там, в торцовой части, есть еще гробницы, где
хоронили древних.
- А ты туда поднимался?
- Нет. Там бродят духи.
- Духи? Еще и бродят?... Массиг обмолвился о душах умерших, и у Найла
заколотилось сердце: в его семье никогда не заговаривали о привидениях. У
встречающих были при себе еда и питье. Ели прямо на ходу, под палящим
полуденным солнцем, пили воду, сдобренную соком плода, который Найлу еще ни
разу не доводилось пробовать (позднее выяснилось, что это лимон). Резкий
кисловатый привкус чудесно освежал. Сушеное мясо почти не отличалось от
того, что они брали с собой в дорогу, но было его гораздо больше, да и вкус
получше. Угощались также плодами кактуса, хурмой и апельсинами (эти фрукты
Найл тоже пробовал впервые).
Пейзаж уже не был таким скудным, пальмы и невысокие цветущие деревца
напоминали юноше страну муравьев. Впереди серебром переливалась сияющая
гладь озера, вдоль дороги бежал ручей. Найл неожиданно вспомнил мать и
сестренок и сразу загрустил: сейчас бы увидели все это да порадовались
вместе с ним, как это было бы прекрасно.
К удивлению Найла, идущие впереди вдруг повернули в сторону от озера и
двинулись по тропе, ведущей в глубь пустыни. Постепенно дорога пошла вверх,
пейзаж стал скудеть на глазах.
- Почему вы не живете возле воды? - удивленно спросил Найл у Массига.
- Из-за пауков. Они думают, что люди будут селиться возле озера, а мы,
наоборот, живем в глубине пустыни. Было время, когда наш народ действительно
жил возле воды. Но пауки отыскали их и многих забрали с собой. Было горько
сознавать, что и здесь, на такой замечательной земле, людям приходилось
постоянно остерегаться смертоносцев и быть начеку. Найл пристально, с
прищуром оглядел даль. Ни следа тех высоких жилищ, о которых рассказывал
Вайг.
Ничего, лишь скалы да скучный песчаный простор, простирающийся до
самого горизонта, где за завесой унылого зноя горбилось плато. Интересно,
сколько еще предстоит идти?
Ответ последовал неожиданно быстро. Хамна вдруг остановился на
совершенно неприметном пятачке земли - песок да камень. Подняв тяжелый
каменный обломок, он опустился на одно колено и несколько раз стукнул по
земле. Звук получился неожиданно гулким. Через несколько секунд от земли,
отделившись, приподнялась угловатая створка, и показалась голова человека!
Хамна, обернувшись, как ни в чем не бывало поманил гостей рукой, чтобы шли
следом. Оказывается, вниз уводили ступени - узкие, всего в полшага шириной.
Найл также с интересом отметил, что песок и камни с наружной стороны
"крышки" очень хорошо прикреплены и не оползают, даже когда она поднята.
Хамна пошел первым. Ступени вели в темноту, так что пробираться приходилось
буквально на ощупь. Узкий проход - едва ли шире, чем у них в нижней части
жилища - уходил вниз под таким крутым углом, что приходилось невольно
упираться в стены, сложенные, судя по всему из камня, обеими руками. Хотя не
было видно ни зги, в воздухе стоял характерный запах горелого масла для
светильников.
Из темноты раздался отчетливый троекратный стук. Некоторое время стояла
тишина, но вот послышалось тяжелое скрежетание, будто там двигали что-то
невероятно громоздкое, и откуда-то сверху пробился луч света.
Стало видно, что они находятся в помещении с низким сводчатым потолком,
площадью примерно с десяток метров. Свет проникал через щель между
гигантскими каменными плитами, которые на глазах раздвигались. В лица ударил
живительный поток прохладного воздуха. Плиты раздвигали люди - четверо возле
каждой. Вскоре Найл увидел обширный зал, освещенный десятком светильников, и
даже приоткрыл рот от изумления. Огромное помещение насчитывало по меньшей
мере полсотни шагов в длину. Светильники в нишах освещали его светом, по
яркости едва ли уступающим дневному. Но и это, видимо, был всего лишь
переход. Хамна повел гостей вперед, и перед ним разъехались в стороны еще
две плиты.
Еще один зал, залитый светом, у которого потолок был еще выше, чем у
предыдущего, а стены подпирали широкие каменные столбы. Но как выяснилось, и
это был всего лишь коридор. Впереди виднелся вход в покои, каменные двери
которых были предусмотрительно раздвинуты. Под его сводами толпой стояли
люди. Толпа раздвинулась, уступая дорогу Хамне, и впереди, возле
противоположной стены, Найл увидел массивное каменное кресло, стоящее на
возвышении. К нему вело несколько ступеней. На кресле восседал дородный,
крепко сбитый человек, седые волосы которого опоясывала золотистая лента.
Длинное белое одеяние достигало пола. Седовласый с улыбкой поднялся и
протянул руку Улфу. Они коснулись друг друга предплечьями.
- Добро пожаловать в Диру. Мое имя Каззак. У седовласого было широкое
лицо, чуть одутловатое, и выглядел он как человек, чье слово - непреложный
закон.
Внимание же Найла привлек не столько Каззак, сколько высокая грациозная
девушка, стоящая возле кресла. Лицом она отдаленно напоминала Ингельд,
только черты более тонкие, изящные. Обруч из блестящего металла охватывал
рыжеватые волосы. Обнаружив, что и она с любопытством поглядывает в его
сторону. Найл поспешно отвел взор.
Представились и гости - вначале Улф, за ним Найл и Ингельд. Седовласый,
обратил внимание Найл, посмотрел на Ингельд с оценивающим любопытством, на
мгновение задержав взгляд на скрывающем формы коротком платье из паучьего
шелка. Платье Ингельд было гораздо короче, чем на других женщинах, в том
числе и на девушке, стоявшей возле трона.
- Это Мерлью, моя дочь, - представил ее Каззак. - Занимается у меня
хозяйством. Коснувшись Мерлью предплечьем, Найл ощутил в груди сладостный
трепет настолько нежной была кожа девушки, и аромат от нее исходил нежный,
не то что его застоявшийся запах пота.
Когда она улыбнулась, показав ровные белые зубы, сердце у Найла застыло
от ощущения, похожего на страх, только почему-то приятного. Однако он умел
держать себя в руках, и внешне остался совершенно спокоен. Неожиданно на
него накинулась и принялась тискать в объятиях какая-то женщина с пышной
грудью и удивительно белыми плечами, и Найл догадался, что это, должно быть,
Стефна, сестра матери. Она взъерошила пареньку волосы:
- Бедный мальчик! Устал, наверное. Сейчас поешь и пойдешь отдыхать. Она
церемонно поклонилась Каззаку, чуть коснувшись пола правым коленом и, взяв
юношу за руку, повела его из зала. Мерлью махнула вслед рукой, весело
крикнув:
- Увидимся!
Они миновали еще один коридор, идущий чуть под наклоном, - вероятно, в
жилые помещения. Найл думал, что это будет одна на всех большая комната,
однако вопреки его ожиданиям очутился в просторном зале с ответвляющимися от
него проходами.
Больше всего юношу изумляли почти идеально ровные стены и четкие
прямоугольники дверных проемов. Продуманность планировки, тщательность
отделки
- все здесь было необычным для того, кто вырос в пустыне. Стефна
остановилась возле двери в боковом проходе. Две ступени вели вниз, в
просторную квадратную комнату, где на полу лежала тростниковая циновка. Там
же были сиденья - широкие, гладкие, выточенные из дерева, и приземистый
деревянный же столик метра полтора в поперечнике. Через невысокую дверь в
комнату заглянула темноволосая девочка-подросток.
- Иди-ка сюда, Дона, - позвала Стефна. - Познакомься, это твой
двоюродный братец Найл. Девочка, подойдя, застенчиво потупилась и робко
прикоснулась к предплечью юноши. Найл окинул ее быстрым взглядом: большие
карие глаза, чуть смуглая кожа, и лет ей, наверное, не больше двенадцати.
Несмотря на заверения, что он не голоден, Стефна взялась за стряпню. И тут
совершенно неожиданно на Найла навалилась запоздалая усталость - такая, что
глаза смыкались сами собой, а голова стала каменной, тяжелой. Кстати, была
именно та пора суток, когда путники обычно располагались на дневку. Сам-то
Найл выспался последний раз как следует лишь в той огромной крепости на
плато. Невнятно пробормотав извинения, он лег на постель из листьев и
тростника, расслабился и, стараясь не заснуть, начал отвечать на расспросы
Доны. Из коридора в комнату то и дело заглядывали любопытные лица ребят, и
Найл быстро сообразил, что всем хочется взглянуть на него. А Доне, наверное,
завидуют: гость-то остановился именно у нее. Девочке же явно нравилась роль
хозяйки, и вскоре она совсем освоилась, да и Найл поймал себя на том, что
ведет себя с ней как с сестренкой Руной - ему стало так легко, что он забыл
об усталости и принялся рассказывать обо всем, что ему довелось увидеть.
Дону так поразила его история о походе в страну муравьев, что пришлось
повторить ее еще раз.
Когда наконец сели за стол, Найл вдруг почувствовал, что есть-то,
оказывается, ох как хочется (может, потому, что здесь не так жарко), к тому
же различные кушанья чудесно пахли, да и вкус у них был отменный. За едой он
отвечал на расспросы Стефны, однако стоило юноше утолить первый голод, как
он сразу почувствовал, что его неудержимо клонит в сон. К счастью, вскоре
подошел отец, и главное внимание переключилось на него Беседу Найл в
основном пропустил мимо ушей, ибо уже откровенно клевал носом.
В конце концов их с отцом отвели в небольшую комнату с постелями из
травы, накрытыми сверху матерчатыми покрывалами. Постели оказались
восхитительно мягкими, и вскоре Найл уже спал безо всяких сновидений.
Проснувшись, юноша обнаружил, что возле постели сидит Дона, терпеливо
дожидаясь, когда он откроет глаза. Через час, сказала девочка, начнется пир
в честь гостей, такова воля Каззака. А пока она покажет, где можно умыться,
и проведет по "дворцу" (сами обитатели называли его просто убежищем). Найл
поразился, узнав, что под этим уровнем помещений находится еще один.
Добравшись в свое время сюда, люди потом углубились еще на тридцать метров и
выкопали несколько котлованов.
На этом этаже находились помещения общего пользования, а также места,
где обитатели "дворца" справляли естественные надобности. Здесь существовала
удивительно хитрая система канализации: отходы удаляла целая армия навозных
жуков. Помимо этого жители Диры приучили к работе муравьев и серых пауков.
Муравьи были из тех, что "выгуливают" дающих нектар зеленых афидов. Глубоко
в толще стен трудяги прорыли целые катакомбы, где устроили гнезда, в которых
подрастали личинки тли. Когда наступала пора, муравьи вытаскивали их на
белый свет и относили в зеленые кущи, окаймляющие берег озера. Там насекомые
их пасли, как заправские пастухи по несколько раз на дню доили нектар, один
из самых главных продуктов питания во "дворце". Пауков держали, чтобы
добывать шелк, который после обработки терял клейкость, и сырье затем
перерабатывали в материю. Существовали мастерские, где женщины ткали из
хлопка и паучьего шелка ткани. Были целые цеха, где трудились каменотесы,
обрабатывая громадные глыбы, что привозили издалека на колесах-барабанах.
Ими выкладывали новые галереи и коридоры. В подземном городе постоянно
кипела работа, словно в муравейнике. Не для того только, чтобы обеспечить
каждого жителя едой и одеждой - хотя это, разумеется, прежде всего. Дело
было еще и в том (Найл уяснил это почти сразу), что одной из главных бед
подземного существования была обыкновенная скука. Лишь очень немногие из
жителей Диры выходили наружу чаще одного раза в месяц, да и то на час, не
больше.
Смертоносцы знали, что где-то в окрестностях соленого озера обитают
люди: много лет назад во время повальной облавы они захватили несколько
сотен пленников (Джомар, дед Найла, угодил в рабство именно тогда). Но в те
годы люди обитали и в других местах, в пещерах возле заброшенного города,
миль на десять ближе к побережью.
После той облавы люди рассеялись по пустыне. Многие умерли. А потом
Каззак сплотил оставшихся, и с помощью огня они выжили из подземного
лабиринта на границе с пустыней колонию муравьев-листорезов. Так возникло
убежище. За два десятка лет оно превратилось в неприступную крепость.
Вмурованные в стены тяжелые глыбы не только защищали от оползней, но и не
давали проникать сюда случайным насекомым.
Еще больше об истории Диры и ее жителей Найл узнал в тот вечер на пиру.
Ели за низкими столиками из древесных спилов. Полы устилали шкуры животных.
Искусные и опытные руки творили чудеса: в некоторых ковриках шкурки мелких
грызунов исчислялись десятками. Улф сидел по правую руку, Найл слева от
Каззака. Голос старца отличался глубиной и проникновенной силой. Каззак
рассказывал, как они случайно обнаружили в крепости на плато орудия труда:
металлические топоры, пилы, молоток и клещи - и как по фрескам на стенах
гробниц учились с ними обращаться.
Каменные глыбы доставлять приходилось по ночам - не приведи небо, могли
заметить паучьи дозоры. Даже пастухи, присматривающие за муравьями, выгоняли
свое "стадо" за час до рассвета, а возвращались лишь с наступлением темноты.
Главную трудность на первых порах составляло освещение. Хотя в здешних
местах в изобилии водились жуки-меднотелы, из которых можно добывать масло
для светильников, на нужды всего населения этого не хватало. Но вот один из
жителей, исходивший в свое время другой берег озера, рассказал, что есть там
небольшой заливчик, на поверхности которого пузырится какое-то черное,
жирное, маслянистое вещество, которое пахнет почти так же, как горелое
масло. Каззак отправил двоих на разведку. Как он и ожидал, что эта вязкая
жидкость (которая оказалась нефтью) неплохо горела, давая при этом, правда,
обильную копоть. Небольшой же язычок огня копоти не давал. Тогда в жидкость
стали подмешивать масло меднотела, и с той поры в городе появилась своя
система освещения.
Отряды мужчин, сменяя друг друга, стали носить нефть с того берега
озера (на переход уходило шесть дней), а женщины и девочки-подростки
наполняли светильники и подрезали фитили, чтобы те не коптили. Найл слушал,
не спеша насыщаясь яствами, которые подносили одно за другим. Ему никогда не
доводилось видеть такого изобилия, большую часть блюд он пробовал впервые.
Джомар рассказывал о рыбе, но Найл и представить не мог, что это такое.
Теперь он отведал три разных сорта - улов из реки, впадающей в соленое
озеро. Мяса тоже было много, в основном круто посоленного (как с гордостью
заявил Каззак, запасов провизии хватило бы на полугодовую осаду). В особый
восторг Найл пришел от малюсенькой - чуть больше ногтя - мышки, запеченной с
каким-то злаком. Он один съел целую тарелку. Из напитков подавали
разбавленный водой нектар и перебродивший фруктовый сок. Здешний сок хмелил
куда сильнее, чем тот, что дома. Найл не без злорадства заметил, что Ингельд
хлебнула явно лишку и стала не в меру разговорчива и общительна. Она не
скрывала интереса к Хамне, да и к Корвигу, его младшему брату. Брата она то
и дело поглаживала по светлым длинным волосам, а Хамну будто ненароком
хватала за руки. В самом разгаре трапезы очень привлекательная девушка,
прислуживавшая гостям, невзначай запнулась на ровном месте и обронила чашку
с жирным салатом прямо Ингельд на голову. Ох, как хитрунья расшаркивалась!
Ведь от Найла не укрылось, что все это не случайно. Перехватив украдкой взор
девушки, он подмигнул ей, а та заговорщицки улыбнулась в ответ. Ингельд, изо
всех сил сдерживая ярость, вынуждена была удалиться в отведенную ей комнату,
чтобы как-то привести себя в порядок. Однако не прошло и получаса, как она
снова была на месте, успев разжиться еще и лентой, которую повязала на лоб.
От скованности и стеснительности вскоре не осталось и следа. Каззак выглядел
внушительно и солидно. От наблюдательного юноши не укрылось, что ему явно
нравится показывать свою власть. Он без конца теребил приказаниями слуг и
вообще вел себя с подданными так, будто его окружали непослушные дети.
К нему все относились с подлинным уважением, каждое слово венценосца
встречалось поспешным одобрительным кивком.
После третьей чаши вина в Каззаке проснулась чванливость, и он принялся
рассказывать истории, лишний раз подтверждающие его мудрость и прозорливость
Правдивость рассказов не вызывала сомнения, но было не совсем понятно, зачем
такому уважаемому вождю еще и выставлять напоказ свои добродетели. В
завершение трапезы Каззак встал и произнес тост в честь гостей. Все с шумом
поднялись и осушили чаши стоя.
Венценосец, простецки хлопнув Улфа по плечу, предложил ему привести всю
свою семью в Диру и поселиться здесь. Найл едва удержался, чтобы не
вскрикнуть от безудержного восторга. Жить - кто бы мог подумать, постоянно!
- в этом прекрасном чертоге.
А вот Улфа эта идея, похоже, прельщала куда меньше Уж кому как не Найлу
было знать: если отец вот так раздумчиво кивает, потупив взгляд, ответа
можно и не спрашивать.
И все равно парень решил уговаривать отца до последнего. Вдруг да и
уступит в конце концов!
Затем Каззак попросил спеть свою дочь Мерлью. Услышав такую просьбу,
Найл слегка смутился, если не сказать большего: когда он был, совсем еще
ребенком, мать песней убаюкивала его и кстати, до сих пор напевала
сестренкам Руне и Маре, но чтобы вот так, при всех... Казалось, как-то
неловко. Подобные мысли рассеялись сразу же, едва Мерлью открыла рот. Голос
у нее оказался нежным, чистым. Она пела о девушке, возлюбленный которой,
рыбак, утонул в озере. Было в этой незамысловатой песенке что-то такое,
отчего на глаза наворачивались слезы. Когда она закончила, все дружно
застучали кулаками по столешницам, выражая одобрение, и громче всех
грохотал, понятно, Найл. Теперь ему было совершенно ясно, что он не просто
влюблен в Мерлью он поклоняется ей, боготворит ее. Все в ней просто пьянило:
и стройная фигурка, и золотистые волосы, и лучезарная улыбка Скажи она
сейчас: "Умри!" - умер бы, хохоча от счастья.
Мерлью спела еще пару песен. Одну грустную, про даму, оплакивающую
сраженного в боях витязя, и веселую - о девушке, которая влюбилась в
красавецкипарис. И снова Найл смеялся и грохотал кулаком громче всех, а
затем вдруг замер, не веря своему счастью: Мерлью, обернувшись, с улыбкой
посмотрела на него.
Сердце юноши забилось так, что, казалось, вот-вот выскочит из груди. Он
чувствовал, что предательски краснеет, однако сладкая, саднящая радость
охватила его при мысли о том, что девушка не просто удостоила его взглядом,
но еще и улыбнулась.
Вслед за Мерлью на середину зала вышел Хамна и прочел великолепную
балладу о короле, идущем в поход против неисчислимых вражеских полчищ. Стихи
Найл также слышал впервые, и его на глаза снова навернулись слезы восторга.
Он вздохнул с облегчением, узнав, что Хамна - брат Мерлью. Юноша был так
красив и декламировал с таким мастерством, что устоять перед его обаянием не
смогла бы, наверное, ни одна из женщин. Когда Хамна сел, Ингельд взяла его
за руку и приложилась к ней губами, отчего на лице красавчика мелькнуло
недоумение. Много песен и стихов звучало еще в тот вечер. Найл был поистине
околдован: всякая песня, всякая баллада будто уносила в иные края, и когда
умолкал последний звук, юноше казалось, будто он, Найл, только что
возвратился из дальнего странствия. Героические предания наполняли сердце
гордостью за то, что он человек, но вместе с тем одолевала и печаль: ведь
собственная его жизнь лишена всякого героизма. Найл мысленно дал себе зарок,
что при первом же удобном случае совершит что-нибудь такое, что можно будет
считать подвигом. Он украдкой поглядел в сторону Мерлью, надеясь, что
девушка вновь заметит его и улыбнется, но та, очевидно, и думать о нем
забыла.
А напротив Найла, чуть правее, сидела Дона, которая не сводила с него
глаз. Это немое обожание льстило юноше, но не вызывало ответного чувства. С
таким же успехом он мог бы принимать преклонение своей сестренки Руны. Скажи
ему кто, что Дона очарована им так же, как он сам Мерлью. Найл смутился бы,
но все равно остался б равнодушен.
Время шло незаметно. Наступил момент, когда появившийся откуда-то из
глубины зала мальчик, приблизившись к Каззаку, что-то прошептал ему на ухо.
Венценосец встал, воздел руку, требуя тишины (совершенно излишне: все
смолкли еще тогда, когда он поднимался), и громко напомнил, что пастухам
пора выводить к озеру муравьев. Из-за стола поднялись шестеро молодых мужчин
и дружно двинулись к выходу. У двери они ненадолго задержались, чтобы
отвесить поклон владыке.
Похоже, это был сигнал к окончанию пиршества. Ушла Мерлью, и с ее
уходом у Найла пропал интерес ко всему, что происходит в зале. Каззак жестом
подозвав к себе Ингельд, похлопал по сиденью рядом с собой. Женщина с
покорным видом присела. Люди один за другим начали исчезать из зала, не
забывая при выходе кланяться Каззаку, однако все его внимание было поглощено
Ингельд. Найл поинтересовался у Хамны:
- Слушай, а как вы различаете, какое сейчас время суток? Ведь вы
безвылазно сидите под землей.
- У нас есть часы.
- Часы? Это что такое?
- Ведро с водой, а в днище малюсенькая дырочка. Пока вся вода вытечет,
проходит ровно полдня.
Тут Найл понял, для чего, оказывается, в доме у Доны к потолку
подвешено ведро, из которого безостановочно, капля за каплей сочится вода,
падая в другое ведро, снизу.
Он в очередной раз восхитился смекалистостью жителей Диры и пожалел,
что сам не из их числа.
- Ты как, устал? - осведомился Хамна.
- Не особо, спать вообще не хочу.
- Как насчет того, чтоб прогуляться наружу вместе с пастухами?
примерно в полумиле, навстречу шли люди, размахивая руками.
- Видите, мои соплеменники вышли меня встречать! - напыщенно
воскликнула Ингельд.
- Как они, интересно, догадались, что мы на подходе? - недоуменно
спросил Найл.
Ингельд снисходительно, как недоумку, улыбнулась юноше:
- Они многое знают. Вам не понять. Губы Улфа скривила усмешка, но он
промолчал.
Через несколько минут людей можно было разглядеть уже отчетливо. Всего
их было около десяти. Тот, что шел впереди, был высокого роста и облачен в
какое-то замысловатое одеяние. Он поднял руку в приветственном жесте, и
когда обе группы сблизились, громко воскликнул:
- Добро пожаловать на землю Диры!
Между склонами очнулось звонкое эхо. Уже от одного этого Найл опешил.
Его с самого детства учили никогда не шуметь, разве что в исключительных
случаях: от того, насколько ты незаметен и бесшумен, напрямую зависит твоя
жизнь. А этому верзиле как будто все равно, пусть хоть все хищники пустыни
сбегутся на крик.
И вот они с Улфом уже коснулись запястьями в знак приветствия.
- Мое имя Хамна, - представился рослый, который оказался значительно
моложе отца, - сын Каззака. А это мои соплеменники. Мы посланы встретить вас
и просить быть нашими гостями.
- А как вы узнали, что мы подходим? - полюбопытствовал Найл.
- Стефна, моя мать, получила от своей сестры известие, что вы вот-вот
должны подойти.
Улф с холодной иронией поглядел на Ингельд:
- Получается, все не настолько уж и выше нашего разумения. Сайрис тогда
еще говорила, что попробует связаться с сестрой. Ингельд уже не слушала.
Сделав шаг вперед, она обняла Хамну:
- Я Ингельд, твоя двоюродная сестра. - И, злорадно взглянув на Улфа,
добавила: - Я так рада, что вернулась наконец к своим!
- Добро пожаловать, - ответил Хамна сдержанно.
- Мы тоже рады, что наконец доставили ее, - сухо произнес Улф. К
счастью, никто не обратил внимания на его тон. Встречающие начали поочередно
представляться. Все они вызывали у Найла искреннее восхищение.
Начать с того, что каждый из них был крупнее и дороднее, чем
родственники Найла - видно было, что здесь лучше питаются. Одежда не из
какой-то кожи гусеницы или паучьего шелка, а из тонкой ткани. Но более всего
его поразило то, что одежда оказалась разных цветов - Найл прежде никогда не
слышал о красителях. А сандалии на толстой подошве выглядели совершенно
одинаковыми.
Хамна и его спутники вышли в путь на рассвете, так что дорога все еще
предстояла неблизкая. Но усталость отошла теперь на задний план: окруженный
новыми попутчиками, юноша жил предвкушением чего-то приятного, забыв даже о
жаре.
Самым младшим из спутников Хамны был парень по имени Массиг. Он,
видимо, приходился сверстником Найлу, только ростом был по меньшей мере
сантиметров на десять выше, с широкой и сильной грудью. Волосы - просто
загляденье, такие опрятные, локон к локону; на лбу, чтобы не разлетались,
марлевая повязка.
Массиг, судя по всему, был общительным, добродушным юношей и все
расспрашивал Найла о подробностях их путешествия. Найл не сразу понял (а
поняв, несказанно удивился), что Массиг завидует ему, своему сверстнику,
путешествующему в такой дали от дома. Не укрылось от Найла и то, что Массиг
украдкой бросает мечтательные взгляды на Ингельд. Ему и в голову не
приходило, что кто-то может считать ее привлекательной. У самой Ингельд
окружение сильных мужчин, похоже, вызывало дикий восторг - на щеках румянец,
в глазах блеск. Найл никогда не видел ее такой счастливой.
И только отец беспокоил юношу по-настоящему: он сильно прихрамывал и
вообще выглядел совершенно измотанным.
Найл спросил Массига, что за исполины высечены на скальных отвесах.
Оказывается, Массиг сам толком не знал.
- Это сделали люди, которые уже давно сгинули. Так давно, что никто и
не припомнит, когда они жили. Там, в торцовой части, есть еще гробницы, где
хоронили древних.
- А ты туда поднимался?
- Нет. Там бродят духи.
- Духи? Еще и бродят?... Массиг обмолвился о душах умерших, и у Найла
заколотилось сердце: в его семье никогда не заговаривали о привидениях. У
встречающих были при себе еда и питье. Ели прямо на ходу, под палящим
полуденным солнцем, пили воду, сдобренную соком плода, который Найлу еще ни
разу не доводилось пробовать (позднее выяснилось, что это лимон). Резкий
кисловатый привкус чудесно освежал. Сушеное мясо почти не отличалось от
того, что они брали с собой в дорогу, но было его гораздо больше, да и вкус
получше. Угощались также плодами кактуса, хурмой и апельсинами (эти фрукты
Найл тоже пробовал впервые).
Пейзаж уже не был таким скудным, пальмы и невысокие цветущие деревца
напоминали юноше страну муравьев. Впереди серебром переливалась сияющая
гладь озера, вдоль дороги бежал ручей. Найл неожиданно вспомнил мать и
сестренок и сразу загрустил: сейчас бы увидели все это да порадовались
вместе с ним, как это было бы прекрасно.
К удивлению Найла, идущие впереди вдруг повернули в сторону от озера и
двинулись по тропе, ведущей в глубь пустыни. Постепенно дорога пошла вверх,
пейзаж стал скудеть на глазах.
- Почему вы не живете возле воды? - удивленно спросил Найл у Массига.
- Из-за пауков. Они думают, что люди будут селиться возле озера, а мы,
наоборот, живем в глубине пустыни. Было время, когда наш народ действительно
жил возле воды. Но пауки отыскали их и многих забрали с собой. Было горько
сознавать, что и здесь, на такой замечательной земле, людям приходилось
постоянно остерегаться смертоносцев и быть начеку. Найл пристально, с
прищуром оглядел даль. Ни следа тех высоких жилищ, о которых рассказывал
Вайг.
Ничего, лишь скалы да скучный песчаный простор, простирающийся до
самого горизонта, где за завесой унылого зноя горбилось плато. Интересно,
сколько еще предстоит идти?
Ответ последовал неожиданно быстро. Хамна вдруг остановился на
совершенно неприметном пятачке земли - песок да камень. Подняв тяжелый
каменный обломок, он опустился на одно колено и несколько раз стукнул по
земле. Звук получился неожиданно гулким. Через несколько секунд от земли,
отделившись, приподнялась угловатая створка, и показалась голова человека!
Хамна, обернувшись, как ни в чем не бывало поманил гостей рукой, чтобы шли
следом. Оказывается, вниз уводили ступени - узкие, всего в полшага шириной.
Найл также с интересом отметил, что песок и камни с наружной стороны
"крышки" очень хорошо прикреплены и не оползают, даже когда она поднята.
Хамна пошел первым. Ступени вели в темноту, так что пробираться приходилось
буквально на ощупь. Узкий проход - едва ли шире, чем у них в нижней части
жилища - уходил вниз под таким крутым углом, что приходилось невольно
упираться в стены, сложенные, судя по всему из камня, обеими руками. Хотя не
было видно ни зги, в воздухе стоял характерный запах горелого масла для
светильников.
Из темноты раздался отчетливый троекратный стук. Некоторое время стояла
тишина, но вот послышалось тяжелое скрежетание, будто там двигали что-то
невероятно громоздкое, и откуда-то сверху пробился луч света.
Стало видно, что они находятся в помещении с низким сводчатым потолком,
площадью примерно с десяток метров. Свет проникал через щель между
гигантскими каменными плитами, которые на глазах раздвигались. В лица ударил
живительный поток прохладного воздуха. Плиты раздвигали люди - четверо возле
каждой. Вскоре Найл увидел обширный зал, освещенный десятком светильников, и
даже приоткрыл рот от изумления. Огромное помещение насчитывало по меньшей
мере полсотни шагов в длину. Светильники в нишах освещали его светом, по
яркости едва ли уступающим дневному. Но и это, видимо, был всего лишь
переход. Хамна повел гостей вперед, и перед ним разъехались в стороны еще
две плиты.
Еще один зал, залитый светом, у которого потолок был еще выше, чем у
предыдущего, а стены подпирали широкие каменные столбы. Но как выяснилось, и
это был всего лишь коридор. Впереди виднелся вход в покои, каменные двери
которых были предусмотрительно раздвинуты. Под его сводами толпой стояли
люди. Толпа раздвинулась, уступая дорогу Хамне, и впереди, возле
противоположной стены, Найл увидел массивное каменное кресло, стоящее на
возвышении. К нему вело несколько ступеней. На кресле восседал дородный,
крепко сбитый человек, седые волосы которого опоясывала золотистая лента.
Длинное белое одеяние достигало пола. Седовласый с улыбкой поднялся и
протянул руку Улфу. Они коснулись друг друга предплечьями.
- Добро пожаловать в Диру. Мое имя Каззак. У седовласого было широкое
лицо, чуть одутловатое, и выглядел он как человек, чье слово - непреложный
закон.
Внимание же Найла привлек не столько Каззак, сколько высокая грациозная
девушка, стоящая возле кресла. Лицом она отдаленно напоминала Ингельд,
только черты более тонкие, изящные. Обруч из блестящего металла охватывал
рыжеватые волосы. Обнаружив, что и она с любопытством поглядывает в его
сторону. Найл поспешно отвел взор.
Представились и гости - вначале Улф, за ним Найл и Ингельд. Седовласый,
обратил внимание Найл, посмотрел на Ингельд с оценивающим любопытством, на
мгновение задержав взгляд на скрывающем формы коротком платье из паучьего
шелка. Платье Ингельд было гораздо короче, чем на других женщинах, в том
числе и на девушке, стоявшей возле трона.
- Это Мерлью, моя дочь, - представил ее Каззак. - Занимается у меня
хозяйством. Коснувшись Мерлью предплечьем, Найл ощутил в груди сладостный
трепет настолько нежной была кожа девушки, и аромат от нее исходил нежный,
не то что его застоявшийся запах пота.
Когда она улыбнулась, показав ровные белые зубы, сердце у Найла застыло
от ощущения, похожего на страх, только почему-то приятного. Однако он умел
держать себя в руках, и внешне остался совершенно спокоен. Неожиданно на
него накинулась и принялась тискать в объятиях какая-то женщина с пышной
грудью и удивительно белыми плечами, и Найл догадался, что это, должно быть,
Стефна, сестра матери. Она взъерошила пареньку волосы:
- Бедный мальчик! Устал, наверное. Сейчас поешь и пойдешь отдыхать. Она
церемонно поклонилась Каззаку, чуть коснувшись пола правым коленом и, взяв
юношу за руку, повела его из зала. Мерлью махнула вслед рукой, весело
крикнув:
- Увидимся!
Они миновали еще один коридор, идущий чуть под наклоном, - вероятно, в
жилые помещения. Найл думал, что это будет одна на всех большая комната,
однако вопреки его ожиданиям очутился в просторном зале с ответвляющимися от
него проходами.
Больше всего юношу изумляли почти идеально ровные стены и четкие
прямоугольники дверных проемов. Продуманность планировки, тщательность
отделки
- все здесь было необычным для того, кто вырос в пустыне. Стефна
остановилась возле двери в боковом проходе. Две ступени вели вниз, в
просторную квадратную комнату, где на полу лежала тростниковая циновка. Там
же были сиденья - широкие, гладкие, выточенные из дерева, и приземистый
деревянный же столик метра полтора в поперечнике. Через невысокую дверь в
комнату заглянула темноволосая девочка-подросток.
- Иди-ка сюда, Дона, - позвала Стефна. - Познакомься, это твой
двоюродный братец Найл. Девочка, подойдя, застенчиво потупилась и робко
прикоснулась к предплечью юноши. Найл окинул ее быстрым взглядом: большие
карие глаза, чуть смуглая кожа, и лет ей, наверное, не больше двенадцати.
Несмотря на заверения, что он не голоден, Стефна взялась за стряпню. И тут
совершенно неожиданно на Найла навалилась запоздалая усталость - такая, что
глаза смыкались сами собой, а голова стала каменной, тяжелой. Кстати, была
именно та пора суток, когда путники обычно располагались на дневку. Сам-то
Найл выспался последний раз как следует лишь в той огромной крепости на
плато. Невнятно пробормотав извинения, он лег на постель из листьев и
тростника, расслабился и, стараясь не заснуть, начал отвечать на расспросы
Доны. Из коридора в комнату то и дело заглядывали любопытные лица ребят, и
Найл быстро сообразил, что всем хочется взглянуть на него. А Доне, наверное,
завидуют: гость-то остановился именно у нее. Девочке же явно нравилась роль
хозяйки, и вскоре она совсем освоилась, да и Найл поймал себя на том, что
ведет себя с ней как с сестренкой Руной - ему стало так легко, что он забыл
об усталости и принялся рассказывать обо всем, что ему довелось увидеть.
Дону так поразила его история о походе в страну муравьев, что пришлось
повторить ее еще раз.
Когда наконец сели за стол, Найл вдруг почувствовал, что есть-то,
оказывается, ох как хочется (может, потому, что здесь не так жарко), к тому
же различные кушанья чудесно пахли, да и вкус у них был отменный. За едой он
отвечал на расспросы Стефны, однако стоило юноше утолить первый голод, как
он сразу почувствовал, что его неудержимо клонит в сон. К счастью, вскоре
подошел отец, и главное внимание переключилось на него Беседу Найл в
основном пропустил мимо ушей, ибо уже откровенно клевал носом.
В конце концов их с отцом отвели в небольшую комнату с постелями из
травы, накрытыми сверху матерчатыми покрывалами. Постели оказались
восхитительно мягкими, и вскоре Найл уже спал безо всяких сновидений.
Проснувшись, юноша обнаружил, что возле постели сидит Дона, терпеливо
дожидаясь, когда он откроет глаза. Через час, сказала девочка, начнется пир
в честь гостей, такова воля Каззака. А пока она покажет, где можно умыться,
и проведет по "дворцу" (сами обитатели называли его просто убежищем). Найл
поразился, узнав, что под этим уровнем помещений находится еще один.
Добравшись в свое время сюда, люди потом углубились еще на тридцать метров и
выкопали несколько котлованов.
На этом этаже находились помещения общего пользования, а также места,
где обитатели "дворца" справляли естественные надобности. Здесь существовала
удивительно хитрая система канализации: отходы удаляла целая армия навозных
жуков. Помимо этого жители Диры приучили к работе муравьев и серых пауков.
Муравьи были из тех, что "выгуливают" дающих нектар зеленых афидов. Глубоко
в толще стен трудяги прорыли целые катакомбы, где устроили гнезда, в которых
подрастали личинки тли. Когда наступала пора, муравьи вытаскивали их на
белый свет и относили в зеленые кущи, окаймляющие берег озера. Там насекомые
их пасли, как заправские пастухи по несколько раз на дню доили нектар, один
из самых главных продуктов питания во "дворце". Пауков держали, чтобы
добывать шелк, который после обработки терял клейкость, и сырье затем
перерабатывали в материю. Существовали мастерские, где женщины ткали из
хлопка и паучьего шелка ткани. Были целые цеха, где трудились каменотесы,
обрабатывая громадные глыбы, что привозили издалека на колесах-барабанах.
Ими выкладывали новые галереи и коридоры. В подземном городе постоянно
кипела работа, словно в муравейнике. Не для того только, чтобы обеспечить
каждого жителя едой и одеждой - хотя это, разумеется, прежде всего. Дело
было еще и в том (Найл уяснил это почти сразу), что одной из главных бед
подземного существования была обыкновенная скука. Лишь очень немногие из
жителей Диры выходили наружу чаще одного раза в месяц, да и то на час, не
больше.
Смертоносцы знали, что где-то в окрестностях соленого озера обитают
люди: много лет назад во время повальной облавы они захватили несколько
сотен пленников (Джомар, дед Найла, угодил в рабство именно тогда). Но в те
годы люди обитали и в других местах, в пещерах возле заброшенного города,
миль на десять ближе к побережью.
После той облавы люди рассеялись по пустыне. Многие умерли. А потом
Каззак сплотил оставшихся, и с помощью огня они выжили из подземного
лабиринта на границе с пустыней колонию муравьев-листорезов. Так возникло
убежище. За два десятка лет оно превратилось в неприступную крепость.
Вмурованные в стены тяжелые глыбы не только защищали от оползней, но и не
давали проникать сюда случайным насекомым.
Еще больше об истории Диры и ее жителей Найл узнал в тот вечер на пиру.
Ели за низкими столиками из древесных спилов. Полы устилали шкуры животных.
Искусные и опытные руки творили чудеса: в некоторых ковриках шкурки мелких
грызунов исчислялись десятками. Улф сидел по правую руку, Найл слева от
Каззака. Голос старца отличался глубиной и проникновенной силой. Каззак
рассказывал, как они случайно обнаружили в крепости на плато орудия труда:
металлические топоры, пилы, молоток и клещи - и как по фрескам на стенах
гробниц учились с ними обращаться.
Каменные глыбы доставлять приходилось по ночам - не приведи небо, могли
заметить паучьи дозоры. Даже пастухи, присматривающие за муравьями, выгоняли
свое "стадо" за час до рассвета, а возвращались лишь с наступлением темноты.
Главную трудность на первых порах составляло освещение. Хотя в здешних
местах в изобилии водились жуки-меднотелы, из которых можно добывать масло
для светильников, на нужды всего населения этого не хватало. Но вот один из
жителей, исходивший в свое время другой берег озера, рассказал, что есть там
небольшой заливчик, на поверхности которого пузырится какое-то черное,
жирное, маслянистое вещество, которое пахнет почти так же, как горелое
масло. Каззак отправил двоих на разведку. Как он и ожидал, что эта вязкая
жидкость (которая оказалась нефтью) неплохо горела, давая при этом, правда,
обильную копоть. Небольшой же язычок огня копоти не давал. Тогда в жидкость
стали подмешивать масло меднотела, и с той поры в городе появилась своя
система освещения.
Отряды мужчин, сменяя друг друга, стали носить нефть с того берега
озера (на переход уходило шесть дней), а женщины и девочки-подростки
наполняли светильники и подрезали фитили, чтобы те не коптили. Найл слушал,
не спеша насыщаясь яствами, которые подносили одно за другим. Ему никогда не
доводилось видеть такого изобилия, большую часть блюд он пробовал впервые.
Джомар рассказывал о рыбе, но Найл и представить не мог, что это такое.
Теперь он отведал три разных сорта - улов из реки, впадающей в соленое
озеро. Мяса тоже было много, в основном круто посоленного (как с гордостью
заявил Каззак, запасов провизии хватило бы на полугодовую осаду). В особый
восторг Найл пришел от малюсенькой - чуть больше ногтя - мышки, запеченной с
каким-то злаком. Он один съел целую тарелку. Из напитков подавали
разбавленный водой нектар и перебродивший фруктовый сок. Здешний сок хмелил
куда сильнее, чем тот, что дома. Найл не без злорадства заметил, что Ингельд
хлебнула явно лишку и стала не в меру разговорчива и общительна. Она не
скрывала интереса к Хамне, да и к Корвигу, его младшему брату. Брата она то
и дело поглаживала по светлым длинным волосам, а Хамну будто ненароком
хватала за руки. В самом разгаре трапезы очень привлекательная девушка,
прислуживавшая гостям, невзначай запнулась на ровном месте и обронила чашку
с жирным салатом прямо Ингельд на голову. Ох, как хитрунья расшаркивалась!
Ведь от Найла не укрылось, что все это не случайно. Перехватив украдкой взор
девушки, он подмигнул ей, а та заговорщицки улыбнулась в ответ. Ингельд, изо
всех сил сдерживая ярость, вынуждена была удалиться в отведенную ей комнату,
чтобы как-то привести себя в порядок. Однако не прошло и получаса, как она
снова была на месте, успев разжиться еще и лентой, которую повязала на лоб.
От скованности и стеснительности вскоре не осталось и следа. Каззак выглядел
внушительно и солидно. От наблюдательного юноши не укрылось, что ему явно
нравится показывать свою власть. Он без конца теребил приказаниями слуг и
вообще вел себя с подданными так, будто его окружали непослушные дети.
К нему все относились с подлинным уважением, каждое слово венценосца
встречалось поспешным одобрительным кивком.
После третьей чаши вина в Каззаке проснулась чванливость, и он принялся
рассказывать истории, лишний раз подтверждающие его мудрость и прозорливость
Правдивость рассказов не вызывала сомнения, но было не совсем понятно, зачем
такому уважаемому вождю еще и выставлять напоказ свои добродетели. В
завершение трапезы Каззак встал и произнес тост в честь гостей. Все с шумом
поднялись и осушили чаши стоя.
Венценосец, простецки хлопнув Улфа по плечу, предложил ему привести всю
свою семью в Диру и поселиться здесь. Найл едва удержался, чтобы не
вскрикнуть от безудержного восторга. Жить - кто бы мог подумать, постоянно!
- в этом прекрасном чертоге.
А вот Улфа эта идея, похоже, прельщала куда меньше Уж кому как не Найлу
было знать: если отец вот так раздумчиво кивает, потупив взгляд, ответа
можно и не спрашивать.
И все равно парень решил уговаривать отца до последнего. Вдруг да и
уступит в конце концов!
Затем Каззак попросил спеть свою дочь Мерлью. Услышав такую просьбу,
Найл слегка смутился, если не сказать большего: когда он был, совсем еще
ребенком, мать песней убаюкивала его и кстати, до сих пор напевала
сестренкам Руне и Маре, но чтобы вот так, при всех... Казалось, как-то
неловко. Подобные мысли рассеялись сразу же, едва Мерлью открыла рот. Голос
у нее оказался нежным, чистым. Она пела о девушке, возлюбленный которой,
рыбак, утонул в озере. Было в этой незамысловатой песенке что-то такое,
отчего на глаза наворачивались слезы. Когда она закончила, все дружно
застучали кулаками по столешницам, выражая одобрение, и громче всех
грохотал, понятно, Найл. Теперь ему было совершенно ясно, что он не просто
влюблен в Мерлью он поклоняется ей, боготворит ее. Все в ней просто пьянило:
и стройная фигурка, и золотистые волосы, и лучезарная улыбка Скажи она
сейчас: "Умри!" - умер бы, хохоча от счастья.
Мерлью спела еще пару песен. Одну грустную, про даму, оплакивающую
сраженного в боях витязя, и веселую - о девушке, которая влюбилась в
красавецкипарис. И снова Найл смеялся и грохотал кулаком громче всех, а
затем вдруг замер, не веря своему счастью: Мерлью, обернувшись, с улыбкой
посмотрела на него.
Сердце юноши забилось так, что, казалось, вот-вот выскочит из груди. Он
чувствовал, что предательски краснеет, однако сладкая, саднящая радость
охватила его при мысли о том, что девушка не просто удостоила его взглядом,
но еще и улыбнулась.
Вслед за Мерлью на середину зала вышел Хамна и прочел великолепную
балладу о короле, идущем в поход против неисчислимых вражеских полчищ. Стихи
Найл также слышал впервые, и его на глаза снова навернулись слезы восторга.
Он вздохнул с облегчением, узнав, что Хамна - брат Мерлью. Юноша был так
красив и декламировал с таким мастерством, что устоять перед его обаянием не
смогла бы, наверное, ни одна из женщин. Когда Хамна сел, Ингельд взяла его
за руку и приложилась к ней губами, отчего на лице красавчика мелькнуло
недоумение. Много песен и стихов звучало еще в тот вечер. Найл был поистине
околдован: всякая песня, всякая баллада будто уносила в иные края, и когда
умолкал последний звук, юноше казалось, будто он, Найл, только что
возвратился из дальнего странствия. Героические предания наполняли сердце
гордостью за то, что он человек, но вместе с тем одолевала и печаль: ведь
собственная его жизнь лишена всякого героизма. Найл мысленно дал себе зарок,
что при первом же удобном случае совершит что-нибудь такое, что можно будет
считать подвигом. Он украдкой поглядел в сторону Мерлью, надеясь, что
девушка вновь заметит его и улыбнется, но та, очевидно, и думать о нем
забыла.
А напротив Найла, чуть правее, сидела Дона, которая не сводила с него
глаз. Это немое обожание льстило юноше, но не вызывало ответного чувства. С
таким же успехом он мог бы принимать преклонение своей сестренки Руны. Скажи
ему кто, что Дона очарована им так же, как он сам Мерлью. Найл смутился бы,
но все равно остался б равнодушен.
Время шло незаметно. Наступил момент, когда появившийся откуда-то из
глубины зала мальчик, приблизившись к Каззаку, что-то прошептал ему на ухо.
Венценосец встал, воздел руку, требуя тишины (совершенно излишне: все
смолкли еще тогда, когда он поднимался), и громко напомнил, что пастухам
пора выводить к озеру муравьев. Из-за стола поднялись шестеро молодых мужчин
и дружно двинулись к выходу. У двери они ненадолго задержались, чтобы
отвесить поклон владыке.
Похоже, это был сигнал к окончанию пиршества. Ушла Мерлью, и с ее
уходом у Найла пропал интерес ко всему, что происходит в зале. Каззак жестом
подозвав к себе Ингельд, похлопал по сиденью рядом с собой. Женщина с
покорным видом присела. Люди один за другим начали исчезать из зала, не
забывая при выходе кланяться Каззаку, однако все его внимание было поглощено
Ингельд. Найл поинтересовался у Хамны:
- Слушай, а как вы различаете, какое сейчас время суток? Ведь вы
безвылазно сидите под землей.
- У нас есть часы.
- Часы? Это что такое?
- Ведро с водой, а в днище малюсенькая дырочка. Пока вся вода вытечет,
проходит ровно полдня.
Тут Найл понял, для чего, оказывается, в доме у Доны к потолку
подвешено ведро, из которого безостановочно, капля за каплей сочится вода,
падая в другое ведро, снизу.
Он в очередной раз восхитился смекалистостью жителей Диры и пожалел,
что сам не из их числа.
- Ты как, устал? - осведомился Хамна.
- Не особо, спать вообще не хочу.
- Как насчет того, чтоб прогуляться наружу вместе с пастухами?