Следующим утром Улф, Торг и Хролф отправились в обратный путь, за
женщинами и семилетним Найлом. Джомар и Вайг остались караулить пещеру на
случай, если жуки вознамерятся вдруг снова сунуться сюда. Все тревоги
оказались напрасными. Как выяснилось позже, жуки-скакуны не переносят запаха
горящего креозота- Найл еще помнил, с каким волнением встречал он тогда
отца. Ингельд, жена Торга, вначале громко вскрикнула, а затем зарыдала:
увидев только троих, она подумала, что остальные погибли. Когда же все
разъяснилось и охотники наперебой принялись живописать новое жилище, Ингельд
впала в другую крайность (она всегда отличалась несдержанностью) и принялась
настаивать, чтобы все сейчас же собирались в дорогу. С большим трудом
удалось уговорить ее переждать полуденную жару и холодную, полную опасностей
ночь. И вот наконец за пару часов до рассвета они тронулись в путь. Найл
волновался чуть не больше всех. Предрассветный час выбрали не случайно:
хищники пустыни охотятся, как правило, ночью, а с приближением рассвета
возвращаются в свои логовища.
Температура была чуть выше нуля, от холода не спасала даже ворсистая
шкура гусеницы, и Найла пробирала зябкая дрожь. Он сидел на спине матери
(часть пути та несла его в заплечной корзине), а его душу переполняло такое
счастье, что казалось, еще миг - и мальчик взлетит. Лишь однажды ему
доводилось удаляться от их норы на несколько сотен метров - в ту пору, когда
начались дожди. Ветер тогда обрел неожиданную прохладу, с запада надвинулись
тяжелые сизые тучи, и с неба отвесными потоками хлынула вода. Найл, хохоча,
плясал под теплыми струями. Мать взяла его на прогулку туда, где в стену
плато упирается пересохшее русло небольшой речушки. Мальчик, широко раскрыв
от изумления глаза, смотрел, как иссохшая земля шевельнувшись, словно живая,
приподнялась, расслоилась и наружу вылезла большая лягушка.
Еще через полчаса их уже было множество. Пробудившиеся к жизни существа
спешили к разрастающимся на глазах лужам, чтобы, погрузившись в них,
исполнить брачную песню. Найл смотрел на лягушек и смеялся во все горло,
топая и подпрыгивая под дождем, который становился все сильнее и сильнее. А
из песка, слипшегося в комья полужидкой грязи, уже спешили кверху, жадно
вытягивая стебли, растения и цветы. В грязи то и дело вскипали крохотные,
похожие на взрывы буруны: спекшиеся стручки, разбухнув, выстреливали в
воздух семена. Спустя несколько часов пустыню уже покрывал удивительный
ковер из цветов: белых, желтых, розовато-лиловых, зеленых, красных, голубых.
Найлу, который с самого рождения видел лишь унылый изжелта-серый песок,
камни, да безжалостную синеву обнаженного неба, казалось, что он попал в
сказку. Едва дождь прекратился, откуда ни возьмись налетели пчелы и жадно
набросились на цветы. Бурые лужи кишели юркими, хлопотливыми, пожирающими
друг друга головастиками. В других лужах - побольше и почище - сглатывали
крупицы зеленых водорослей медлительные тритоны.
Найла, четыре года прожившего в безводной пустыне, вдруг окружила
яркая, многоцветная жизнь. Это настолько ошеломило мальчика, что он будто
опьянел.
Вот почему за время странствия, пока Найл попеременно то болтался в
корзине у матери за спиной, то мелко трусил рядом с ней, ощущение неизбывной
радости не покидало его. Рассказывая семье о новом доме, отец произнес слово
"плодородный", и ребенок живо вообразил местность, изобилующую цветами,
деревьями и мелкими животными. В нем воспрянуло ожидание бесконечной череды
чудес, одно восхитительней другого. В полдень, когда безжалостный зной стал
нестерпимым, мужчины выкопали в песке ямы и накрыли их зонтами, присыпав
сверху песком (в нескольких сантиметрах от поверхности песок был
сравнительно прохладным). Отсюда меньше мили оставалось до изъязвленных
ветром каменных столбов, где можно было найти прибежище, но при эдакой жаре
нечего было и думать до них добраться.
Найл ненадолго вздремнул, и ему опять снились цветы и бегущая вода.
Затем продолжили путь.
Ветер переменил направление, вроде бы повеяло прохладой. Ткнув пальцем
в сторону, откуда дул ветер, Найл спросил отца:
- А там что?
- Дельта, - ответил Улф. Голос отца был усталым и бесцветным, но
звучало в нем нечто заставившее Найла насторожиться. К месту, окончательно
выбившись из сил, добрались за час до сумерек. Первое, что приковало взор
Найла на новом месте, были верхушки акаций на горизонте и исполинский
разлапистый кактус. Прежде мальчик деревьев не видел никогда, знал о них
только по рассказам отца. Однако никаких цветов на новом месте не оказалось,
равно как и плещущейся воды, о которой он так мечтал.
Вокруг простиралась лишь голая каменистая земля, присыпанная тонким
слоем песка.
Кое-где из нее торчали блеклые пучки травы, кусты креозота и стебли
травы альфы, виднелись валуны и обломки скал. Лишь древовидный
кактус-юфорбия, увенчанный темно-зелеными листьями, несколько оживлял
монотонную картину. В отдалении возвышались все те же непривычные глазу
колонны красного скального грунта, а сзади, с южной стороны, на горизонте
вздымалась отвесная стена плато. И все-таки здесь было намного интересней,
чем в бесконечных песчаных дюнах, которые окружали их прежнее жилище.
Навстречу им вышли Джомар и Вайг. Старик двигался с большим трудом.
Рана на бедре распухла и почернела, и хотя Вайг обработал ее тертым чертовым
корнем, что рос неподалеку, восстановить рассеченную мышцу так и не удалось,
и Джомар до конца своих дней прихрамывал. В тот вечер у них был пир. Вайгу
удалось добыть крупного зверька, похожего на белку, и поджарить его на
раскаленных солнцем камнях. Еще он насобирал плодов кактуса, желтых и
терпких, набрал кактусового сока. Было ясно, что на новом месте всякой
живности куда больше. И опасностей, правда, тоже. Здесь водились песчаные
скорпионы и жуки-скакуны, полосатые скарабеи с ядовитым жалом, тысяченожки и
серые пауки-пустынники, не ядовитые, но очень сильные и проворные, способные
за минуту опутать человека клейкой паутиной с головы до пят.
На пауков охотились осы-пепсис, создания не крупнее человеческой руки,
которые парализовали хищников ядом и потом использовали их как живую
кормушку для личинок. И конечно же, практически все обитатели пустыни -
насекомые и млекопитающие - служили добычей громадной фаланге, либо
пауку-верблюду - жуткой, похожей на жука твари с огромными челюстями.
Довольно странно, но не было случая, чтобы пауки-верблюды нападали на
человека.
Наблюдая за ними, Найл как-то подумал, что они относятся к людям с
какимто скрытым благодушием, воспринимая их не то как союзников, не то как
ровню. И спасибо на том: их челюстям-пилам противостоять было невозможно. В
течение многих недель после того, как они перебрались в новое жилище, Найл
часами просиживал возле входа в пещеру, наблюдая за снующими мимо
существами.
Их было не так уж много (обитатели пустыни прячутся от дневной жары по
своим щелям), однако ребенку, выросшему среди унылых песчаных дюн, казалось,
что их видимо-невидимо. Многих насекомых мальчик научился различать просто
по звуку. Так, он мог в первую же секунду отличить скорпиона или
паука-пустынника от жука-скакуна или тысяченожки. А заслышав шелест
паука-верблюда, понимал, что можно без всякого страха выбираться наружу:
все, кто представлял хоть какую-то опасность, попрятались. На первых порах
Найл подолгу оставался один. Женщины были в восторге от новых мест и
возвращались в пещеру только тогда, когда немилосердная жара заставляла их
скрываться. Человеку цивилизованному вся эта скудная поросль показалась бы
жалкой и неинтересной, но для тех, кто прожил годы в настоящей пустыне, это
были волшебные кущи. На многих кустах попадались покрытые шипами и толстой
кожурой плоды, восхитительные на вкус. У бурых, безжизненных с виду растений
часто имелись корниклубни, накапливающие воду. Случалось, что жидкость в
клубнях оказывалась горькой и неприятной, зато она оттягивала жар от кожи.
Под охраной мужчин Сайрис и Ингельд забредали довольно далеко, но
всегда приносили полные всевозможной еды корзины. Мужчины наловчились
ставить силки, в которые нередко попадались зайцы, сурки и даже птицы.
Ингельд, никогда не знавшая ни в чем меры, заметно поправилась. Найлу
наказывали сидеть в глубине пещеры, пока он оставался один, но стоило
взрослым уйти, как мальчик тотчас разбирал прикрывавшие вход сучья и камни и
выскальзывал наружу.
Иногда какой-нибудь жук или тысяченожка пытались влезть в пещеру, но
Найл мгновенно отгонял их копьем.
Уяснив наконец, что пещера занята, насекомое спешило прочь, даже не
пытаясь сопротивляться.
Вначале мальчик безумно боялся всего, что быстро движется, а позже,
когда уяснил, что все обитатели пустыни предпочитают избегать встреч с
неведомым, стал излишне самоуверенным. Как-то утром ему наскучило обозревать
окрестность, и он решил поискать чего-нибудь нового. Заботливо прикрыв вход
в пещеру, он отправился побродить между стволами исполинских цереусов. Было
рано, в чаше уару все еще стояла кристально чистая роса. Отыскал Найл и
плоды опунции, даже попытался оторвать один, но силенок не хватило, а
кремневый нож как назло забыл в пещере. Затем внимание мальчика привлек
чертов корень, и, согнувшись над ним, он какое-то время зачарованно
разглядывал причудливые, похожие на когти, листья.
Подойдя к юфорбии, растущей в нескольких метрах от пещеры, он вначале
убедился, что в ее ветвях никто не прячется, а потом взобрался по стволу и
подыскал удобную развилку, на которой можно было стоять, как в клетке. Эта
площадка для обзора оказалась куда лучше той, что возле пещеры: отсюда было
видно все на несколько миль вокруг. Неожиданно в тени юфорбии показался
большой жук-скакун. Найл затаил дыхание: а вдруг прежний хозяин пещеры
вернулся, чтобы отвоевать свое жилище. Но тут на одну из свисающих веток
кактуса опустилась большая, с два кулака, муха и принялась чистить передние
лапки. Не успел Найл и глазом моргнуть, как жук-скакун рванулся с земли и
уже через мгновение проглотил добычу. Пытаясь разглядеть получше, мальчик
чуть подался вперед, нога сорвалась с опоры, и жук замер, уставившись наверх
немигающими глазами-пуговицами. Найл вцепился в ветку побелевшими пальцами,
и на миг ему почудилось, что страшные челюсти смыкаются на его горле.
Прошла, казалось, целая вечность, пока хищник не повернулся и не заковылял
прочь. По телу мальчика прокатилась горячая волна, и он словно очнулся от
кошмарного сна. Пока насекомое смотрело ему прямо в глаза, он не боялся,
нет, его ощущения были настолько странными, что Найл ни за что не смог бы
описать их словами.
Его охватило чувство, будто он лишился тела, все вокруг наводнила
тишина, а сам он понимает мысли жука. И только когда насекомое было уже
далеко, Найлу стало по-настоящему страшно. Он помчался в пещеру и весь
остаток дня носа не казал наружу. Несколько дней спустя жизнь Найла снова
оказалась под угрозой, и спас его лишь счастливый случай.
Оправившись от испуга, мальчик решил разведать, скопилась ли вода в
чаше уару. Чаша оказалась пустой, кто-то уже успел здесь побывать, и Найл от
нечего делать решил пройтись по кактусовой поросли. В нескольких сотнях
метров от нее тоже росли кактусы, но несколько иные, на них гроздьями висели
те самые терпкие плоды, которые мальчик так любил.
День еще только начинался, все было тихо. Найл, устроившись под сенью
кактуса, лениво посматривал по сторонам, затем совершенно бездумно поднял
плоский камешек, повертел его в руке, размахнулся и метнул. Камешек упал в
метрах в двадцати, подняв облачко пыли. И в этот миг что-то произошло.
Настолько быстро, что Найл сначала подумал, что ему померещилось. На
какую-то долю секунды как будто прямо из воздуха возникло огромное неведомое
существо и тут же исчезло. Мальчик вздрогнул и пристально посмотрел по
сторонам. Ничего. Только скучная песчаная равнина, на которой кое-где торчат
черные скалы-обелиски.
Найл бросил еще один камешек, затем несколько камней побольше, однако
существо так и не появилось, видимо, решив, что врагов наверху слишком много
и связываться с ними не стоит. Люди после этого старались не пересекать
полоску земли, которая отделяла друг от друга кактусовые рощицы. Прошло
больше недели, когда Найла снова оставили в пещере одного. Прежде чем уйти,
отец взял с мальчика слово, что тот не только не высунется наружу, но и ни в
коем случае не станет разбирать камни и ветки, закрывающие вход. Найл
побаивался отца и потому обещал так и сделать. Он бы и сдержал слово, да
только сидеть одному в темноте было еще страшнее, чем бродить среди
кактусов, где обитали многочисленные враги. Найл тихо лежал на травяной
подстилке, и вдруг ему ясно представилось, как тот самый мохнатый паук
проделывает сейчас к их жилищу ход и скоро протянет к нему цепкие лапы.
Мимолетный звук, донесшийся в этот миг откуда-то сверху, подтвердил опасения
мальчика. Найл затаил дыхание, прислушался, на цыпочках подошел к выходу,
влез на камень и попытался выглянуть наружу - Никого. Однако это совсем не
успокоило его, ведь он нисколько не сомневался, что хитрый враг притаился
где-то наверху, над пещерой. Простояв так почти полчаса, Найл почувствовал,
что ноги дрожат от напряжения, возвратился на подстилку и лег, подтянув к
себе копье, которое всегда стояло у изголовья.
Спустя еще час до слуха Найла донесся звук, от которого гулко забилось
сердце: за стеной, возле самой головы, кто-то приглушенно скребся. Мальчик
вскочил и уставился на стену, ожидая, что она вот-вот обвалится, потом
осторожно коснулся ее - поверхность по-прежнему была твердой и гладкой.
Только выдержит ли, если ее будут таранить с противоположной стороны?
Звуки так и не стихали.
Найл подошел к выходу из пещеры и приготовился, чтобы в случае чего
расшвырять сучья и выскочить наружу. На всякий случай он попробовал
расширить лаз и тут же понял: отец, не очень-то положившись на обещания
сына, вбил за плоский камень еще и клин из куста акации, да так плотно, что
его невозможно даже расшатать.
Стиснув зубы, мальчик попытался освободить проход и даже не сразу
услышал негромкий шорох, доносившийся сверху. Воображение тотчас нарисовало
второго паука, приготовившегося к нападению. Неожиданно шуршание за стеной
смолкло.
Найл на цыпочках подошел к стене и припал к гладкой поверхности. Шум
возобновился. На этот раз, кажется, звуки были глуше. Мальчик попытался
вспомнить все, что дед рассказывал о подземных пауках, например, что,
встречая на пути большой камень, они нередко меняют направление. Может, и
эта тварь поступила так же? Похоже, теперь она двигалась вдоль стены. Сухие
звуки не прекращались. Иногда они на минуту затихали, и тогда Найл
обдумывал, как будет сражаться с неведомым чудовищем, и все крепче и крепче
сжимал копье, не замечая, как немеют пальцы. От напряжения мальчику
казалось, что его голова разбухла, словно он выпил большую чашу дурманящего
сока ортиса, однако сердце билось ровно и гулко, и Найл с удивлением понял:
если сосредоточить внимание на странной силе, распирающей голову изнутри в
такт биению сердца, можно, оказывается, определить, где находится существо
за стеной. Страх отступил: было ясно, что сию минуту опасность не грозит.
Кроме того, восприятие обострилось настолько, что мальчику далее почудилось,
будто где-то внутри у него зажегся крохотный, но необычайно яркий огонек.
Новые ощущения оказались такими поразительными, что он даже забыл на время о
своем враге. Теперь сердце уже не колотилось о ребра, а билось спокойно и
размеренно. Прислушиваясь к своему пульсу, Найл вдруг сообразил, что может
управлять им, ведя сердцу биться то быстрее, то медленнее, то громче, то
тише. Осознав это, он почувствовал себя счастливым и невольно подумал о том,
что будущее непременно должно быть светлым.
Это, пожалуй, изумило его больше всего. Найл никогда не задумывался о
будущем. Жизнь в пустыне была суровой и, можно сказать, примитивной, она
вовсе не располагала к полету фантазии. Мальчик всегда знал: вот он
подрастет, научится охотиться, будет добывать пищу и надеяться на удачу.
Ощущение, которое пережил сейчас Найл, невозможно было передать словами,
настолько смутным оно было. Однако мальчик не сомневался: его жизнь - не
просто череда случайностей, он создан для чего-то иного, для него судьба
приберегла нечто особенное. Звуки за стеной возобновились, и Найл
переключился на них - теперь уже не со страхом, а скорее, с любопытством.
Еще совсем недавно он вслушивался в них с мучительным беспокойством,
жаждал, чтобы они затихли навсегда.
Нельзя сказать, что страх исчез вовсе, просто мальчик сумел отрешиться
от него, словно все это происходило не с ним. Стараясь не спугнуть свои
новые ощущения, он сосредоточился и, словно обретя способность видеть сквозь
стены, различил небольшого жука-скарабея, бурившего почву в поисках сгнившей
растительности. Найл расслабился, и упоительная сила покинула его, он снова
стал обыкновенным семилетним мальчиком, которого взрослые бросили одного на
целый день и который знал, что ему ничего не угрожает. Но теперь он знал
также и то, что в нем, оказывается, живет и другой Найл - взрослый, равный,
отцу и деду Джомару, а кое в чем даже и превосходящий их. Темный страх перед
тарантулом-затворником продолжал преследовать Найла до тех пор, пока он
своими глазами однажды не увидел, как тот погиб. Однажды мальчик, устроясь в
тени цереуса, тихонько сидел и по обыкновению наблюдал за гнездом тарантула.
Копье лежало рядом: если тарантулу вздумается напасть, убегать будет
бесполезно; единственное, на что еще можно рассчитывать, это попытаться
выставить копье. Конечно, было страшно, но внутренний голос убеждал, что
надо учиться противостоять собственному страху.
Найл отмахнулся от прилетевшей откуда-то крупной осы-пепсис, красивого
создания с блестящим голубым туловищем и большими желтыми крыльями, и та
полетела в другую сторону.
Проследив за ней взглядом, мальчик затаил дыхание: оса медленно
снижалась над заслонкой, закрывающей вход в логово тарантула, и, описав
круг, приземлилась в нескольких метрах от него.
Найл нисколько не сомневался, что еще секунда - и тарантул, выскочив,
поймает ничего не подозревающую жертву. Но тот отчего-то медлил. Оса все
сидела, явно не догадываясь об опасности, и чистила передние лапы. Найл,
неотрывно следящий за насекомым, уловил скрытое движение: тарантул чуть
приподнял заслонку - глянуть на неожиданного гостя. И... Снова опустил. Оса,
повидимому, не заинтересовала его: наверное, он был сыт. Увидев то, что
последовало дальше, Найл едва не задохнулся. Оса, похоже, заметила движение
заслонки.
Подойдя вплотную, она какое-то время ее изучала, а затем начала
открывать! Вот теперь-то, подумал мальчик, хозяин норы вмешается непременно:
р-раз! - и любопытного создания как не бывало. Однако то, что произошло на
самом деле, настолько изумило его, что Найл даже придвинулся метра на два,
чтобы разглядеть все получше. Не без труда оса сумела слегка приподнять
заслонку, хотя тарантул явно пытался удержать ее с внутренней стороны и даже
на какой-то миг совсем закрыл лаз. Оба не уступали, и противостояние
затянулось. Тогда тарантул решился на поединок. Неожиданно лаз распахнулся.
Оса отпрянула в сторону, а из дыры выполз громоздкий мохнатый хищник. Оса,
чуть покачиваясь, приподнялась на тонких ногах, как бы стремясь стать выше.
Принял угрожающую позу и тарантул: поднял над головой передние лапы, словно
торжественно проклиная противника. Стали видны зловещие лапы-клещи,
обнажились клыки. Однако на осу это страшное зрелище не произвело никакого
впечатления. Она наступала на врага быстрыми, уверенными шагами, оттесняя
его к норе. Поднявшись на задние лапы, он оказался едва не на полметра выше
осы, но та, нырнув тарантулу под выпуклое брюхо, сомкнула челюсти на одной
из его задних лап и ударила жалом снизу вверх между третьей и четвертой
лапами. Обхватив неприятеля, паук начал кататься по песку, пытаясь укусить
осу, но та не давалась, ловко орудуя длинными ногами. Жалом, выскользнувшим
было, когда тарантул повалился на песок, она лихорадочно нащупывала на
мохнатом туловище уязвимое место и наконец вонзила его в незащищенное
основание одной из лап.
На какую-то секунду оба напряженно застыли и снова продолжили бой, но
вскоре стало ясно, что паук проигрывает.
Примерно через минуту оса выдернула жало и отскочила от тарантула,
который сразу же вновь поднялся на задних лапах. Только одна из них вдруг
изогнулась самым невероятным образом, а остальные семь, будто не выдержав
веса, подкосились.
Оса медленно подошла к противнику, взобралась ему на спину и опять
вонзила жало между суставами. Тарантул, судя по всему, сопротивляться больше
не мог, и едва она отпустила его, как паук рухнул и замер. Тогда оса,
вцепившись в его переднюю лапу, поволокла оцепеневшую мохнатую тушу к
логову. Ей приходилось пятиться, с усилием упираясь ногами, но с каждым
толчком жертва сдвигалась на несколько сантиметров. Наконец оса подтащила
добычу к самому лазу и, ловко поднырнув, толкнула изо всех сил вверх.
Тарантул, опрокинувшись, упал к себе в логово. Оса потерла передние
лапы, словно стряхивая пыль, и скрылась следом. Найла готов был взорваться
от нетерпения. Как хотелось рассказать комунибудь об этом поединке! Но
поделиться, увы, было не с кем. Жажда деятельности распирала его, и он даже
подумал, а не подползти ли сейчас поближе и не заглянуть ли в логово, но
сразу отказался от этой затеи: оса могла принять его за еще одного врага.
Мальчик с полчаса дожидался, пока оса не появилась из норы и не улетела,
поблескивая крыльями в лучах солнца. Посидев еще немного и убедившись, что
обратно насекомое уже не вернется, Найл подошел к норе и заглянул в
горловину лаза: паук лежал внизу, на глубине примерно двух метров, а на
мохнатом брюхе влажно поблескивало круглое белое яйцо. Хищник выглядел
настолько зловеще, что Найл невольно оглянулся: не подбирается ли сзади еще
один. Страх перед неподвижным чудищем постепенно улегся, уступив место
любопытству.
Теперь можно было во всех подробностях рассмотреть восемь лап, растущих
из центра туловища так, что наиболее крупная часть тела, округлое брюхо,
находилось фактически на весу. В самом его низу угадывались пальцы-отростки
- судя по всему, прядильные органы, вырабатывающие паутину. Более всего
впечатляла голова с длинными усами и грозными челюстями. Клыки сейчас были
сложены, поэтому было видно небольшие отверстия для стока яда.
Такие челюсти запросто могли перекусить человеку руку. Глаза у
тарантула находились на макушке, черные, блестящие... Создавалось
пренеприятное впечатление, будто они следят за Найлом. Логово представляло
собой обыкновенное углубление, чуть шире самого обитателя.
Немного дальше оно уходило резко вниз, поэтому разглядеть, что
находится там, на глубине, мальчик не сумел. Стены, как обивка, покрывала
шелковистая паутина, из паутины же, хитро перемешанной с землей, была и
заслонка, приводимая в действие нитями. Теперь, когда можно было никуда не
спешить, зрелище уже не казалось таким страшным. Неожиданно Найла осенило,
что оса, чего доброго, возвратится. Он порывисто вскочил. От резкого
движения вниз стру"й посыпался песок, прямо пауку на голову.
Угасшие глаза насекомого внезапно ожили, и Найл с запоздалым ужасом
понял, что тварь, оказывается, еще не мертва, и похолодел от ужаса. Ему
сразу же стало стыдно за свой страх, и он поднял лежавший поблизости камень
и швырнул его вниз, своротив чудищу один из клыков. Глаза у того опять на
мгновение ожили. Найл поспешил наружу. Идя обратно к пещере, он испытывал
странное, неизъяснимое чувство неприязни, смешанной с жалостью, Семья
вернулась домой примерно за час до сумерек. Судя по радостным, возбужденным
голосам, слышным уже издали, охота оказалась удачной. Сплетенные из травы
корзины были набиты до отказа крылаткамипустынницами, похожими на
неочищенные кукурузные початки. При входе в пещеру развели небольшой костер,
крылаток, отрывая им ноги, головы и крылья, кидали в огонь, затем наполовину
прожаренное кушанье вынимали, заворачивали в пучки ароматной травы и клали
обратно. Готовое блюдо получалось необычайно вкусным, а аромат травы и дыма
еще улучшал его. Когда, насытившись, все расселись вокруг догорающего
костра, осоловело поглядывая на тлеющие уголья, Джомар, ласково потрепав
Найла по свалявшимся волосам, спросил:
- Ну, как прошел денек? И мальчик, наконец дождавшийся своего часа,
рассказал о том, что видел. Никогда еще его не слушали так внимательно.
Никто в этом не сознавался, но тарантул-затворник нагонял на всю семью не
меньший страх, чем на Найла. Даже Джомар, который прожил долгую жизнь и ко
многому уже относился гораздо спокойнее, чем молодые, постоянно ощущал
опасность, исходившую от этих тварей.
Так что рассказ Найла вызвал у всех бурную радость, и ему пришлось
повторить его несколько раз, настолько всем хотелось посмаковать
подробности. А отец даже не пожурил сына за то, что тот не сдержал слова и
женщинами и семилетним Найлом. Джомар и Вайг остались караулить пещеру на
случай, если жуки вознамерятся вдруг снова сунуться сюда. Все тревоги
оказались напрасными. Как выяснилось позже, жуки-скакуны не переносят запаха
горящего креозота- Найл еще помнил, с каким волнением встречал он тогда
отца. Ингельд, жена Торга, вначале громко вскрикнула, а затем зарыдала:
увидев только троих, она подумала, что остальные погибли. Когда же все
разъяснилось и охотники наперебой принялись живописать новое жилище, Ингельд
впала в другую крайность (она всегда отличалась несдержанностью) и принялась
настаивать, чтобы все сейчас же собирались в дорогу. С большим трудом
удалось уговорить ее переждать полуденную жару и холодную, полную опасностей
ночь. И вот наконец за пару часов до рассвета они тронулись в путь. Найл
волновался чуть не больше всех. Предрассветный час выбрали не случайно:
хищники пустыни охотятся, как правило, ночью, а с приближением рассвета
возвращаются в свои логовища.
Температура была чуть выше нуля, от холода не спасала даже ворсистая
шкура гусеницы, и Найла пробирала зябкая дрожь. Он сидел на спине матери
(часть пути та несла его в заплечной корзине), а его душу переполняло такое
счастье, что казалось, еще миг - и мальчик взлетит. Лишь однажды ему
доводилось удаляться от их норы на несколько сотен метров - в ту пору, когда
начались дожди. Ветер тогда обрел неожиданную прохладу, с запада надвинулись
тяжелые сизые тучи, и с неба отвесными потоками хлынула вода. Найл, хохоча,
плясал под теплыми струями. Мать взяла его на прогулку туда, где в стену
плато упирается пересохшее русло небольшой речушки. Мальчик, широко раскрыв
от изумления глаза, смотрел, как иссохшая земля шевельнувшись, словно живая,
приподнялась, расслоилась и наружу вылезла большая лягушка.
Еще через полчаса их уже было множество. Пробудившиеся к жизни существа
спешили к разрастающимся на глазах лужам, чтобы, погрузившись в них,
исполнить брачную песню. Найл смотрел на лягушек и смеялся во все горло,
топая и подпрыгивая под дождем, который становился все сильнее и сильнее. А
из песка, слипшегося в комья полужидкой грязи, уже спешили кверху, жадно
вытягивая стебли, растения и цветы. В грязи то и дело вскипали крохотные,
похожие на взрывы буруны: спекшиеся стручки, разбухнув, выстреливали в
воздух семена. Спустя несколько часов пустыню уже покрывал удивительный
ковер из цветов: белых, желтых, розовато-лиловых, зеленых, красных, голубых.
Найлу, который с самого рождения видел лишь унылый изжелта-серый песок,
камни, да безжалостную синеву обнаженного неба, казалось, что он попал в
сказку. Едва дождь прекратился, откуда ни возьмись налетели пчелы и жадно
набросились на цветы. Бурые лужи кишели юркими, хлопотливыми, пожирающими
друг друга головастиками. В других лужах - побольше и почище - сглатывали
крупицы зеленых водорослей медлительные тритоны.
Найла, четыре года прожившего в безводной пустыне, вдруг окружила
яркая, многоцветная жизнь. Это настолько ошеломило мальчика, что он будто
опьянел.
Вот почему за время странствия, пока Найл попеременно то болтался в
корзине у матери за спиной, то мелко трусил рядом с ней, ощущение неизбывной
радости не покидало его. Рассказывая семье о новом доме, отец произнес слово
"плодородный", и ребенок живо вообразил местность, изобилующую цветами,
деревьями и мелкими животными. В нем воспрянуло ожидание бесконечной череды
чудес, одно восхитительней другого. В полдень, когда безжалостный зной стал
нестерпимым, мужчины выкопали в песке ямы и накрыли их зонтами, присыпав
сверху песком (в нескольких сантиметрах от поверхности песок был
сравнительно прохладным). Отсюда меньше мили оставалось до изъязвленных
ветром каменных столбов, где можно было найти прибежище, но при эдакой жаре
нечего было и думать до них добраться.
Найл ненадолго вздремнул, и ему опять снились цветы и бегущая вода.
Затем продолжили путь.
Ветер переменил направление, вроде бы повеяло прохладой. Ткнув пальцем
в сторону, откуда дул ветер, Найл спросил отца:
- А там что?
- Дельта, - ответил Улф. Голос отца был усталым и бесцветным, но
звучало в нем нечто заставившее Найла насторожиться. К месту, окончательно
выбившись из сил, добрались за час до сумерек. Первое, что приковало взор
Найла на новом месте, были верхушки акаций на горизонте и исполинский
разлапистый кактус. Прежде мальчик деревьев не видел никогда, знал о них
только по рассказам отца. Однако никаких цветов на новом месте не оказалось,
равно как и плещущейся воды, о которой он так мечтал.
Вокруг простиралась лишь голая каменистая земля, присыпанная тонким
слоем песка.
Кое-где из нее торчали блеклые пучки травы, кусты креозота и стебли
травы альфы, виднелись валуны и обломки скал. Лишь древовидный
кактус-юфорбия, увенчанный темно-зелеными листьями, несколько оживлял
монотонную картину. В отдалении возвышались все те же непривычные глазу
колонны красного скального грунта, а сзади, с южной стороны, на горизонте
вздымалась отвесная стена плато. И все-таки здесь было намного интересней,
чем в бесконечных песчаных дюнах, которые окружали их прежнее жилище.
Навстречу им вышли Джомар и Вайг. Старик двигался с большим трудом.
Рана на бедре распухла и почернела, и хотя Вайг обработал ее тертым чертовым
корнем, что рос неподалеку, восстановить рассеченную мышцу так и не удалось,
и Джомар до конца своих дней прихрамывал. В тот вечер у них был пир. Вайгу
удалось добыть крупного зверька, похожего на белку, и поджарить его на
раскаленных солнцем камнях. Еще он насобирал плодов кактуса, желтых и
терпких, набрал кактусового сока. Было ясно, что на новом месте всякой
живности куда больше. И опасностей, правда, тоже. Здесь водились песчаные
скорпионы и жуки-скакуны, полосатые скарабеи с ядовитым жалом, тысяченожки и
серые пауки-пустынники, не ядовитые, но очень сильные и проворные, способные
за минуту опутать человека клейкой паутиной с головы до пят.
На пауков охотились осы-пепсис, создания не крупнее человеческой руки,
которые парализовали хищников ядом и потом использовали их как живую
кормушку для личинок. И конечно же, практически все обитатели пустыни -
насекомые и млекопитающие - служили добычей громадной фаланге, либо
пауку-верблюду - жуткой, похожей на жука твари с огромными челюстями.
Довольно странно, но не было случая, чтобы пауки-верблюды нападали на
человека.
Наблюдая за ними, Найл как-то подумал, что они относятся к людям с
какимто скрытым благодушием, воспринимая их не то как союзников, не то как
ровню. И спасибо на том: их челюстям-пилам противостоять было невозможно. В
течение многих недель после того, как они перебрались в новое жилище, Найл
часами просиживал возле входа в пещеру, наблюдая за снующими мимо
существами.
Их было не так уж много (обитатели пустыни прячутся от дневной жары по
своим щелям), однако ребенку, выросшему среди унылых песчаных дюн, казалось,
что их видимо-невидимо. Многих насекомых мальчик научился различать просто
по звуку. Так, он мог в первую же секунду отличить скорпиона или
паука-пустынника от жука-скакуна или тысяченожки. А заслышав шелест
паука-верблюда, понимал, что можно без всякого страха выбираться наружу:
все, кто представлял хоть какую-то опасность, попрятались. На первых порах
Найл подолгу оставался один. Женщины были в восторге от новых мест и
возвращались в пещеру только тогда, когда немилосердная жара заставляла их
скрываться. Человеку цивилизованному вся эта скудная поросль показалась бы
жалкой и неинтересной, но для тех, кто прожил годы в настоящей пустыне, это
были волшебные кущи. На многих кустах попадались покрытые шипами и толстой
кожурой плоды, восхитительные на вкус. У бурых, безжизненных с виду растений
часто имелись корниклубни, накапливающие воду. Случалось, что жидкость в
клубнях оказывалась горькой и неприятной, зато она оттягивала жар от кожи.
Под охраной мужчин Сайрис и Ингельд забредали довольно далеко, но
всегда приносили полные всевозможной еды корзины. Мужчины наловчились
ставить силки, в которые нередко попадались зайцы, сурки и даже птицы.
Ингельд, никогда не знавшая ни в чем меры, заметно поправилась. Найлу
наказывали сидеть в глубине пещеры, пока он оставался один, но стоило
взрослым уйти, как мальчик тотчас разбирал прикрывавшие вход сучья и камни и
выскальзывал наружу.
Иногда какой-нибудь жук или тысяченожка пытались влезть в пещеру, но
Найл мгновенно отгонял их копьем.
Уяснив наконец, что пещера занята, насекомое спешило прочь, даже не
пытаясь сопротивляться.
Вначале мальчик безумно боялся всего, что быстро движется, а позже,
когда уяснил, что все обитатели пустыни предпочитают избегать встреч с
неведомым, стал излишне самоуверенным. Как-то утром ему наскучило обозревать
окрестность, и он решил поискать чего-нибудь нового. Заботливо прикрыв вход
в пещеру, он отправился побродить между стволами исполинских цереусов. Было
рано, в чаше уару все еще стояла кристально чистая роса. Отыскал Найл и
плоды опунции, даже попытался оторвать один, но силенок не хватило, а
кремневый нож как назло забыл в пещере. Затем внимание мальчика привлек
чертов корень, и, согнувшись над ним, он какое-то время зачарованно
разглядывал причудливые, похожие на когти, листья.
Подойдя к юфорбии, растущей в нескольких метрах от пещеры, он вначале
убедился, что в ее ветвях никто не прячется, а потом взобрался по стволу и
подыскал удобную развилку, на которой можно было стоять, как в клетке. Эта
площадка для обзора оказалась куда лучше той, что возле пещеры: отсюда было
видно все на несколько миль вокруг. Неожиданно в тени юфорбии показался
большой жук-скакун. Найл затаил дыхание: а вдруг прежний хозяин пещеры
вернулся, чтобы отвоевать свое жилище. Но тут на одну из свисающих веток
кактуса опустилась большая, с два кулака, муха и принялась чистить передние
лапки. Не успел Найл и глазом моргнуть, как жук-скакун рванулся с земли и
уже через мгновение проглотил добычу. Пытаясь разглядеть получше, мальчик
чуть подался вперед, нога сорвалась с опоры, и жук замер, уставившись наверх
немигающими глазами-пуговицами. Найл вцепился в ветку побелевшими пальцами,
и на миг ему почудилось, что страшные челюсти смыкаются на его горле.
Прошла, казалось, целая вечность, пока хищник не повернулся и не заковылял
прочь. По телу мальчика прокатилась горячая волна, и он словно очнулся от
кошмарного сна. Пока насекомое смотрело ему прямо в глаза, он не боялся,
нет, его ощущения были настолько странными, что Найл ни за что не смог бы
описать их словами.
Его охватило чувство, будто он лишился тела, все вокруг наводнила
тишина, а сам он понимает мысли жука. И только когда насекомое было уже
далеко, Найлу стало по-настоящему страшно. Он помчался в пещеру и весь
остаток дня носа не казал наружу. Несколько дней спустя жизнь Найла снова
оказалась под угрозой, и спас его лишь счастливый случай.
Оправившись от испуга, мальчик решил разведать, скопилась ли вода в
чаше уару. Чаша оказалась пустой, кто-то уже успел здесь побывать, и Найл от
нечего делать решил пройтись по кактусовой поросли. В нескольких сотнях
метров от нее тоже росли кактусы, но несколько иные, на них гроздьями висели
те самые терпкие плоды, которые мальчик так любил.
День еще только начинался, все было тихо. Найл, устроившись под сенью
кактуса, лениво посматривал по сторонам, затем совершенно бездумно поднял
плоский камешек, повертел его в руке, размахнулся и метнул. Камешек упал в
метрах в двадцати, подняв облачко пыли. И в этот миг что-то произошло.
Настолько быстро, что Найл сначала подумал, что ему померещилось. На
какую-то долю секунды как будто прямо из воздуха возникло огромное неведомое
существо и тут же исчезло. Мальчик вздрогнул и пристально посмотрел по
сторонам. Ничего. Только скучная песчаная равнина, на которой кое-где торчат
черные скалы-обелиски.
Найл бросил еще один камешек, затем несколько камней побольше, однако
существо так и не появилось, видимо, решив, что врагов наверху слишком много
и связываться с ними не стоит. Люди после этого старались не пересекать
полоску земли, которая отделяла друг от друга кактусовые рощицы. Прошло
больше недели, когда Найла снова оставили в пещере одного. Прежде чем уйти,
отец взял с мальчика слово, что тот не только не высунется наружу, но и ни в
коем случае не станет разбирать камни и ветки, закрывающие вход. Найл
побаивался отца и потому обещал так и сделать. Он бы и сдержал слово, да
только сидеть одному в темноте было еще страшнее, чем бродить среди
кактусов, где обитали многочисленные враги. Найл тихо лежал на травяной
подстилке, и вдруг ему ясно представилось, как тот самый мохнатый паук
проделывает сейчас к их жилищу ход и скоро протянет к нему цепкие лапы.
Мимолетный звук, донесшийся в этот миг откуда-то сверху, подтвердил опасения
мальчика. Найл затаил дыхание, прислушался, на цыпочках подошел к выходу,
влез на камень и попытался выглянуть наружу - Никого. Однако это совсем не
успокоило его, ведь он нисколько не сомневался, что хитрый враг притаился
где-то наверху, над пещерой. Простояв так почти полчаса, Найл почувствовал,
что ноги дрожат от напряжения, возвратился на подстилку и лег, подтянув к
себе копье, которое всегда стояло у изголовья.
Спустя еще час до слуха Найла донесся звук, от которого гулко забилось
сердце: за стеной, возле самой головы, кто-то приглушенно скребся. Мальчик
вскочил и уставился на стену, ожидая, что она вот-вот обвалится, потом
осторожно коснулся ее - поверхность по-прежнему была твердой и гладкой.
Только выдержит ли, если ее будут таранить с противоположной стороны?
Звуки так и не стихали.
Найл подошел к выходу из пещеры и приготовился, чтобы в случае чего
расшвырять сучья и выскочить наружу. На всякий случай он попробовал
расширить лаз и тут же понял: отец, не очень-то положившись на обещания
сына, вбил за плоский камень еще и клин из куста акации, да так плотно, что
его невозможно даже расшатать.
Стиснув зубы, мальчик попытался освободить проход и даже не сразу
услышал негромкий шорох, доносившийся сверху. Воображение тотчас нарисовало
второго паука, приготовившегося к нападению. Неожиданно шуршание за стеной
смолкло.
Найл на цыпочках подошел к стене и припал к гладкой поверхности. Шум
возобновился. На этот раз, кажется, звуки были глуше. Мальчик попытался
вспомнить все, что дед рассказывал о подземных пауках, например, что,
встречая на пути большой камень, они нередко меняют направление. Может, и
эта тварь поступила так же? Похоже, теперь она двигалась вдоль стены. Сухие
звуки не прекращались. Иногда они на минуту затихали, и тогда Найл
обдумывал, как будет сражаться с неведомым чудовищем, и все крепче и крепче
сжимал копье, не замечая, как немеют пальцы. От напряжения мальчику
казалось, что его голова разбухла, словно он выпил большую чашу дурманящего
сока ортиса, однако сердце билось ровно и гулко, и Найл с удивлением понял:
если сосредоточить внимание на странной силе, распирающей голову изнутри в
такт биению сердца, можно, оказывается, определить, где находится существо
за стеной. Страх отступил: было ясно, что сию минуту опасность не грозит.
Кроме того, восприятие обострилось настолько, что мальчику далее почудилось,
будто где-то внутри у него зажегся крохотный, но необычайно яркий огонек.
Новые ощущения оказались такими поразительными, что он даже забыл на время о
своем враге. Теперь сердце уже не колотилось о ребра, а билось спокойно и
размеренно. Прислушиваясь к своему пульсу, Найл вдруг сообразил, что может
управлять им, ведя сердцу биться то быстрее, то медленнее, то громче, то
тише. Осознав это, он почувствовал себя счастливым и невольно подумал о том,
что будущее непременно должно быть светлым.
Это, пожалуй, изумило его больше всего. Найл никогда не задумывался о
будущем. Жизнь в пустыне была суровой и, можно сказать, примитивной, она
вовсе не располагала к полету фантазии. Мальчик всегда знал: вот он
подрастет, научится охотиться, будет добывать пищу и надеяться на удачу.
Ощущение, которое пережил сейчас Найл, невозможно было передать словами,
настолько смутным оно было. Однако мальчик не сомневался: его жизнь - не
просто череда случайностей, он создан для чего-то иного, для него судьба
приберегла нечто особенное. Звуки за стеной возобновились, и Найл
переключился на них - теперь уже не со страхом, а скорее, с любопытством.
Еще совсем недавно он вслушивался в них с мучительным беспокойством,
жаждал, чтобы они затихли навсегда.
Нельзя сказать, что страх исчез вовсе, просто мальчик сумел отрешиться
от него, словно все это происходило не с ним. Стараясь не спугнуть свои
новые ощущения, он сосредоточился и, словно обретя способность видеть сквозь
стены, различил небольшого жука-скарабея, бурившего почву в поисках сгнившей
растительности. Найл расслабился, и упоительная сила покинула его, он снова
стал обыкновенным семилетним мальчиком, которого взрослые бросили одного на
целый день и который знал, что ему ничего не угрожает. Но теперь он знал
также и то, что в нем, оказывается, живет и другой Найл - взрослый, равный,
отцу и деду Джомару, а кое в чем даже и превосходящий их. Темный страх перед
тарантулом-затворником продолжал преследовать Найла до тех пор, пока он
своими глазами однажды не увидел, как тот погиб. Однажды мальчик, устроясь в
тени цереуса, тихонько сидел и по обыкновению наблюдал за гнездом тарантула.
Копье лежало рядом: если тарантулу вздумается напасть, убегать будет
бесполезно; единственное, на что еще можно рассчитывать, это попытаться
выставить копье. Конечно, было страшно, но внутренний голос убеждал, что
надо учиться противостоять собственному страху.
Найл отмахнулся от прилетевшей откуда-то крупной осы-пепсис, красивого
создания с блестящим голубым туловищем и большими желтыми крыльями, и та
полетела в другую сторону.
Проследив за ней взглядом, мальчик затаил дыхание: оса медленно
снижалась над заслонкой, закрывающей вход в логово тарантула, и, описав
круг, приземлилась в нескольких метрах от него.
Найл нисколько не сомневался, что еще секунда - и тарантул, выскочив,
поймает ничего не подозревающую жертву. Но тот отчего-то медлил. Оса все
сидела, явно не догадываясь об опасности, и чистила передние лапы. Найл,
неотрывно следящий за насекомым, уловил скрытое движение: тарантул чуть
приподнял заслонку - глянуть на неожиданного гостя. И... Снова опустил. Оса,
повидимому, не заинтересовала его: наверное, он был сыт. Увидев то, что
последовало дальше, Найл едва не задохнулся. Оса, похоже, заметила движение
заслонки.
Подойдя вплотную, она какое-то время ее изучала, а затем начала
открывать! Вот теперь-то, подумал мальчик, хозяин норы вмешается непременно:
р-раз! - и любопытного создания как не бывало. Однако то, что произошло на
самом деле, настолько изумило его, что Найл даже придвинулся метра на два,
чтобы разглядеть все получше. Не без труда оса сумела слегка приподнять
заслонку, хотя тарантул явно пытался удержать ее с внутренней стороны и даже
на какой-то миг совсем закрыл лаз. Оба не уступали, и противостояние
затянулось. Тогда тарантул решился на поединок. Неожиданно лаз распахнулся.
Оса отпрянула в сторону, а из дыры выполз громоздкий мохнатый хищник. Оса,
чуть покачиваясь, приподнялась на тонких ногах, как бы стремясь стать выше.
Принял угрожающую позу и тарантул: поднял над головой передние лапы, словно
торжественно проклиная противника. Стали видны зловещие лапы-клещи,
обнажились клыки. Однако на осу это страшное зрелище не произвело никакого
впечатления. Она наступала на врага быстрыми, уверенными шагами, оттесняя
его к норе. Поднявшись на задние лапы, он оказался едва не на полметра выше
осы, но та, нырнув тарантулу под выпуклое брюхо, сомкнула челюсти на одной
из его задних лап и ударила жалом снизу вверх между третьей и четвертой
лапами. Обхватив неприятеля, паук начал кататься по песку, пытаясь укусить
осу, но та не давалась, ловко орудуя длинными ногами. Жалом, выскользнувшим
было, когда тарантул повалился на песок, она лихорадочно нащупывала на
мохнатом туловище уязвимое место и наконец вонзила его в незащищенное
основание одной из лап.
На какую-то секунду оба напряженно застыли и снова продолжили бой, но
вскоре стало ясно, что паук проигрывает.
Примерно через минуту оса выдернула жало и отскочила от тарантула,
который сразу же вновь поднялся на задних лапах. Только одна из них вдруг
изогнулась самым невероятным образом, а остальные семь, будто не выдержав
веса, подкосились.
Оса медленно подошла к противнику, взобралась ему на спину и опять
вонзила жало между суставами. Тарантул, судя по всему, сопротивляться больше
не мог, и едва она отпустила его, как паук рухнул и замер. Тогда оса,
вцепившись в его переднюю лапу, поволокла оцепеневшую мохнатую тушу к
логову. Ей приходилось пятиться, с усилием упираясь ногами, но с каждым
толчком жертва сдвигалась на несколько сантиметров. Наконец оса подтащила
добычу к самому лазу и, ловко поднырнув, толкнула изо всех сил вверх.
Тарантул, опрокинувшись, упал к себе в логово. Оса потерла передние
лапы, словно стряхивая пыль, и скрылась следом. Найла готов был взорваться
от нетерпения. Как хотелось рассказать комунибудь об этом поединке! Но
поделиться, увы, было не с кем. Жажда деятельности распирала его, и он даже
подумал, а не подползти ли сейчас поближе и не заглянуть ли в логово, но
сразу отказался от этой затеи: оса могла принять его за еще одного врага.
Мальчик с полчаса дожидался, пока оса не появилась из норы и не улетела,
поблескивая крыльями в лучах солнца. Посидев еще немного и убедившись, что
обратно насекомое уже не вернется, Найл подошел к норе и заглянул в
горловину лаза: паук лежал внизу, на глубине примерно двух метров, а на
мохнатом брюхе влажно поблескивало круглое белое яйцо. Хищник выглядел
настолько зловеще, что Найл невольно оглянулся: не подбирается ли сзади еще
один. Страх перед неподвижным чудищем постепенно улегся, уступив место
любопытству.
Теперь можно было во всех подробностях рассмотреть восемь лап, растущих
из центра туловища так, что наиболее крупная часть тела, округлое брюхо,
находилось фактически на весу. В самом его низу угадывались пальцы-отростки
- судя по всему, прядильные органы, вырабатывающие паутину. Более всего
впечатляла голова с длинными усами и грозными челюстями. Клыки сейчас были
сложены, поэтому было видно небольшие отверстия для стока яда.
Такие челюсти запросто могли перекусить человеку руку. Глаза у
тарантула находились на макушке, черные, блестящие... Создавалось
пренеприятное впечатление, будто они следят за Найлом. Логово представляло
собой обыкновенное углубление, чуть шире самого обитателя.
Немного дальше оно уходило резко вниз, поэтому разглядеть, что
находится там, на глубине, мальчик не сумел. Стены, как обивка, покрывала
шелковистая паутина, из паутины же, хитро перемешанной с землей, была и
заслонка, приводимая в действие нитями. Теперь, когда можно было никуда не
спешить, зрелище уже не казалось таким страшным. Неожиданно Найла осенило,
что оса, чего доброго, возвратится. Он порывисто вскочил. От резкого
движения вниз стру"й посыпался песок, прямо пауку на голову.
Угасшие глаза насекомого внезапно ожили, и Найл с запоздалым ужасом
понял, что тварь, оказывается, еще не мертва, и похолодел от ужаса. Ему
сразу же стало стыдно за свой страх, и он поднял лежавший поблизости камень
и швырнул его вниз, своротив чудищу один из клыков. Глаза у того опять на
мгновение ожили. Найл поспешил наружу. Идя обратно к пещере, он испытывал
странное, неизъяснимое чувство неприязни, смешанной с жалостью, Семья
вернулась домой примерно за час до сумерек. Судя по радостным, возбужденным
голосам, слышным уже издали, охота оказалась удачной. Сплетенные из травы
корзины были набиты до отказа крылаткамипустынницами, похожими на
неочищенные кукурузные початки. При входе в пещеру развели небольшой костер,
крылаток, отрывая им ноги, головы и крылья, кидали в огонь, затем наполовину
прожаренное кушанье вынимали, заворачивали в пучки ароматной травы и клали
обратно. Готовое блюдо получалось необычайно вкусным, а аромат травы и дыма
еще улучшал его. Когда, насытившись, все расселись вокруг догорающего
костра, осоловело поглядывая на тлеющие уголья, Джомар, ласково потрепав
Найла по свалявшимся волосам, спросил:
- Ну, как прошел денек? И мальчик, наконец дождавшийся своего часа,
рассказал о том, что видел. Никогда еще его не слушали так внимательно.
Никто в этом не сознавался, но тарантул-затворник нагонял на всю семью не
меньший страх, чем на Найла. Даже Джомар, который прожил долгую жизнь и ко
многому уже относился гораздо спокойнее, чем молодые, постоянно ощущал
опасность, исходившую от этих тварей.
Так что рассказ Найла вызвал у всех бурную радость, и ему пришлось
повторить его несколько раз, настолько всем хотелось посмаковать
подробности. А отец даже не пожурил сына за то, что тот не сдержал слова и