Страница:
Я расспросила Лоуренса о ГАМ – ведь именно из-за столкновений партизан с индонезийскими военными Банда-Ачех так долго считался запретной территорией.
– Военные не хотели затруднять себя арестами подозреваемых членов ГАМ, чтобы те предстали перед судом, – ответил Лоуренс. – Их просто убили на улице. В результате погибли тысячи человек. Кто-то из них оказался виновным, остальные являлись лишь подозреваемыми. Ачех считаются свирепыми противниками, военные из других районов Индонезии боятся их.
СТРАННОЕ МЕСТО
НАКАЗАНИЕ ИЛИ НАГРАДА?
НЕОЖИДАННЫЙ ГИД
ТАКОВ ЗАКОН
ЗВЕЗДА БАНДА-АЧЕХ
УРОК ТАНЦЕВ ВМЕСТО АНГЛИЙСКОГО
КУЛИНАРНАЯ ГЛАВА
– Военные не хотели затруднять себя арестами подозреваемых членов ГАМ, чтобы те предстали перед судом, – ответил Лоуренс. – Их просто убили на улице. В результате погибли тысячи человек. Кто-то из них оказался виновным, остальные являлись лишь подозреваемыми. Ачех считаются свирепыми противниками, военные из других районов Индонезии боятся их.
СТРАННОЕ МЕСТО
Я и моя большая сумка сели в такси и, покинув мир экспатов[7], прилетевших с благородной миссией, отправились в дом ФВА на окраине города. Мне предстояло делить кров с двенадцатью местными ребятами. В субботу они отдыхали, и в доме остался лишь сонный дядечка по имени Бустами. Он читал газету. Ему было около сорока, он носил закрученные кверху усы и легко решал проблемы. Такая у него оказалась работа: если выключался свет, он его включал; расплодились москиты – у него всегда находилось нужное средство от них.
Бустами встал у мотоцикла и сделал круговое движение рукой: «Кататься?» Я всегда не прочь прокатиться, поэтому мигом запрыгнула на заднее сиденье, и мы отправились на стройку. Деньги на строительство школы, которым занималась ФВА, пожертвовала ирландская компания. Открытие должно было состояться менее чем через два месяца. Кирпичи на второй этаж поднимали на веревке в пластиковом ведре. Медленный процесс, но здание уже обретало очертания.
Мы поехали дальше мимо засыпанного щебенкой пустыря, на котором стояли расписанные граффити стены недостроенных, как мне показалось, зданий. «Зачем он привез меня сюда?» – подумала я, в очередной раз засомневавшись в том, стоило ли слепо доверять незнакомому человеку. Но потом я поняла: это и есть район цунами.
Я онемела, не в силах представить, что когда-то здесь действительно жили люди. Несколько остовов зданий сохранились, но было невозможно понять, что это за постройки. Мы стояли посреди останков деревни, называвшейся Улее-Ллеу. Теперь все вокруг превратилось в сюрреалистическую картину бедствия. Я с трудом верила, что это не сон. Люди, которых я встречала, были дружелюбны и веселы, отчего ощущение нереальности происходящего усиливалось. Они часто здоровались со мной, незнакомкой, радостным «Привет!», пробовали произносить те немногие слова, которые знали по-английски. В Банда-Ачех вежливость являлась нормой, и неважно, с другом или незнакомцем приходилось общаться. Большинство людей держались дружелюбно и открыто. Я задумалась: откуда в этих людях столько оптимизма?
Кое-где из-за цунами просела земля, образовав зловонные соляные озера. Там, где раньше было море, остались голые пространства. Единственным сохранившимся зданием здесь оказалась красивая мечеть, которую использовали под штаб-квартиру кувейтского подразделения Красного Креста.
Рыбацкие лодки оттащили на берег; в некоторых устроили временное жилье. Дома очутились под водой, и палатки с эмблемами гуманитарных организаций служили временным пристанищем среди обломков. От палатки к палатке тянулись веревки, на которых сохла одежда. Люди готовили еду на кострах. Время от времени попадались одинокие школьники в форме, возвращающиеся домой по разбитой дороге. Из фургона высадилась группа женщин в яркой одежде и длинных струящихся покрывалах; они с печальным видом прошагали к пустому участку земли, огляделись и вернулись в машину. Жили они здесь когда-то или поминали того, кто жил, я могла лишь догадываться.
Самым странным зрелищем был так называемый «порт» – на самом деле никакой не порт, а место сбора пассажиров из различных районов. В данный момент новенький, блестящий паром, выкрашенный белой и синей красками, ждал пассажиров, отправляющихся на Сабанг. Один из ста островов архипелага Ачех, Сабанг, не был затронут цунами, он по-прежнему оставался туристическим центром, самым космополитическим и терпимым островом региона, где женщины могли плавать в бикини. Среди обломков и развалин паром выглядел совершенно чужим, словно космический корабль. Порт был уничтожен, а участок суши, где он находился, со всех сторон почти полностью окружила вода.
Бустами встал у мотоцикла и сделал круговое движение рукой: «Кататься?» Я всегда не прочь прокатиться, поэтому мигом запрыгнула на заднее сиденье, и мы отправились на стройку. Деньги на строительство школы, которым занималась ФВА, пожертвовала ирландская компания. Открытие должно было состояться менее чем через два месяца. Кирпичи на второй этаж поднимали на веревке в пластиковом ведре. Медленный процесс, но здание уже обретало очертания.
Мы поехали дальше мимо засыпанного щебенкой пустыря, на котором стояли расписанные граффити стены недостроенных, как мне показалось, зданий. «Зачем он привез меня сюда?» – подумала я, в очередной раз засомневавшись в том, стоило ли слепо доверять незнакомому человеку. Но потом я поняла: это и есть район цунами.
Я онемела, не в силах представить, что когда-то здесь действительно жили люди. Несколько остовов зданий сохранились, но было невозможно понять, что это за постройки. Мы стояли посреди останков деревни, называвшейся Улее-Ллеу. Теперь все вокруг превратилось в сюрреалистическую картину бедствия. Я с трудом верила, что это не сон. Люди, которых я встречала, были дружелюбны и веселы, отчего ощущение нереальности происходящего усиливалось. Они часто здоровались со мной, незнакомкой, радостным «Привет!», пробовали произносить те немногие слова, которые знали по-английски. В Банда-Ачех вежливость являлась нормой, и неважно, с другом или незнакомцем приходилось общаться. Большинство людей держались дружелюбно и открыто. Я задумалась: откуда в этих людях столько оптимизма?
Кое-где из-за цунами просела земля, образовав зловонные соляные озера. Там, где раньше было море, остались голые пространства. Единственным сохранившимся зданием здесь оказалась красивая мечеть, которую использовали под штаб-квартиру кувейтского подразделения Красного Креста.
Рыбацкие лодки оттащили на берег; в некоторых устроили временное жилье. Дома очутились под водой, и палатки с эмблемами гуманитарных организаций служили временным пристанищем среди обломков. От палатки к палатке тянулись веревки, на которых сохла одежда. Люди готовили еду на кострах. Время от времени попадались одинокие школьники в форме, возвращающиеся домой по разбитой дороге. Из фургона высадилась группа женщин в яркой одежде и длинных струящихся покрывалах; они с печальным видом прошагали к пустому участку земли, огляделись и вернулись в машину. Жили они здесь когда-то или поминали того, кто жил, я могла лишь догадываться.
Самым странным зрелищем был так называемый «порт» – на самом деле никакой не порт, а место сбора пассажиров из различных районов. В данный момент новенький, блестящий паром, выкрашенный белой и синей красками, ждал пассажиров, отправляющихся на Сабанг. Один из ста островов архипелага Ачех, Сабанг, не был затронут цунами, он по-прежнему оставался туристическим центром, самым космополитическим и терпимым островом региона, где женщины могли плавать в бикини. Среди обломков и развалин паром выглядел совершенно чужим, словно космический корабль. Порт был уничтожен, а участок суши, где он находился, со всех сторон почти полностью окружила вода.
НАКАЗАНИЕ ИЛИ НАГРАДА?
Проходили дни, и мне начало казаться, что в мире есть два типа людей: те, кто пережил цунами, и все остальные. Если не принадлежишь к первой группе, то никогда не сможешь представить, какой ужас остался в сердцах пострадавших.
Несколько ребят, с которыми я жила в доме ФВА, потеряли все. Мусафир – высокий, худощавый мужчина лет тридцати с огромными черными глазами – потерял родителей и всех братьев. Его семье принадлежали двадцать мебельных магазинов в Банда-Ачех. Как и многие местные жители, они придерживались мнения, что хранить деньги в банке – это не по-мусульмански[8]. Деньги вкладывали в золото и держали его в доме – в цунами сгинули всё и все. Мусафир остался в полном одиночестве. Азвар призвал его не терять надежду. Мусафир стал работать в фонде. Обосновавшись в доме ФВА, при поддержке поставщика из Медана, он постепенно нашел возможность открыть один из своих магазинов.
Мусафир познакомил меня со своей девушкой Фифи. Она оказалась красивой миниатюрной танцовщицей в облегающих джинсах и хлопчатобумажной футболке с особыми рукавчиками. Они продавались на всех рынках, чтобы женщины могли носить одежду с коротким рукавом, но рука ниже локтя все же оставалась закрытой. Сделанные из плотного хлопка, они натягивались до плеч и фиксировались резинкой у запястья. Фифи носила платок и никогда его не снимала.
В моей невыносимо жаркой комнате без вентиляции мы учили друг друга танцевать. Фифи показала мне несколько комбинаций самана: в этом танце исполнитель стоит на коленях и бьет себя по плечам и бедрам, соблюдая сложную последовательность движений; при этом он крутит головой и поет мантры. Танец обычно исполняется в группе, он известен под названием «живого барабана».
– Саман также называют «танцем тысячи рук», – сказала Фифи. – Предназначение этого танца – поведать людям об истории, духовности и о том, как сделать жизнь лучше.
Танцоры – как правило, женщины (иногда танец исполняют и мужчины, однако мужчины и женщины вместе – никогда) – встают на колени в ряд, выставляют вперед голову и грудь, поют рифмованные строки и в определенном порядке наносят себе удары по телу. Затем они сцепляют руки и делают волнообразные движения телами и руками.
Фифи научила меня четырем комбинациям и уточнила:
– Комбинаций столько, что один танец может длиться до двух часов. Обычно он состоит из восьми – двенадцати частей. Первые четыре – основные. После этого начинается импровизация.
Мы сделали паузу, и она сказала:
– Чтобы написать книгу, ты должна узнать как можно больше об исламе и понять природу цунами. Цунами послал Аллах, рассердившись и устав от бесконечной войны. – Фифи считала, что люди совсем забыли о Боге и начали убивать друг друга без разбора. – Цунами принесло мир, – заключила она. – Ненависть и общественно-политические проблемы в Ачех стали незначительными перед лицом трагедии. Теперь внимание всего мира сосредоточено на этой далекой провинции, куда так долго не осмеливались заглянуть иностранцы. Чтобы помочь людям, к нам прибыли заграничные организации. Когда в городе появилось так много иностранцев (мы называем их турис), бои прекратились. Все стали думать только о том, как выжить.
Другие люди, с которыми я говорила, трактовали ситуацию иначе:
– Грешники остались в живых, а те, кто умер, не должны больше страдать; теперь они в счастливом месте.
Как бы то ни было, все сходились в одном: цунами послал Аллах, лишь Аллах решает, когда людям умирать, и мы должны смириться с его волей.
Фифи также сказала:
– Я люблю ислам и хочу следовать всем его предписаниям. Ислам дает мне силу, вселяет любовь и поддерживает меня – я могу добиться всего, чего желаю. – Ей нравилось носить закрытую одежду. – Не нужно волноваться, что какая-то деталь одежды упадет или выскочит, не нужно стесняться своего тела. – Она даже выдала маленький секрет: – В закрытой одежде кожа защищена и становится красивее.
Еще она объяснила, почему так важно молиться пять раз в день: молитва наполняет человека ощущением внутренней свободы, и он возвращается к этому чувству в течение дня.
– У каждого всегда есть разочарования и проблемы. Во время молитвы люди просят Аллаха о помощи, просят дать им силы и понимания или другие качества, необходимые для того, чтобы сделать жизнь лучше.
Ее слова заставили меня задуматься о том, как изменился бы мир, если бы власть имущие общались с Богом с такой регулярностью. Сколько людей удалось бы спасти?
Несколько ребят, с которыми я жила в доме ФВА, потеряли все. Мусафир – высокий, худощавый мужчина лет тридцати с огромными черными глазами – потерял родителей и всех братьев. Его семье принадлежали двадцать мебельных магазинов в Банда-Ачех. Как и многие местные жители, они придерживались мнения, что хранить деньги в банке – это не по-мусульмански[8]. Деньги вкладывали в золото и держали его в доме – в цунами сгинули всё и все. Мусафир остался в полном одиночестве. Азвар призвал его не терять надежду. Мусафир стал работать в фонде. Обосновавшись в доме ФВА, при поддержке поставщика из Медана, он постепенно нашел возможность открыть один из своих магазинов.
Мусафир познакомил меня со своей девушкой Фифи. Она оказалась красивой миниатюрной танцовщицей в облегающих джинсах и хлопчатобумажной футболке с особыми рукавчиками. Они продавались на всех рынках, чтобы женщины могли носить одежду с коротким рукавом, но рука ниже локтя все же оставалась закрытой. Сделанные из плотного хлопка, они натягивались до плеч и фиксировались резинкой у запястья. Фифи носила платок и никогда его не снимала.
В моей невыносимо жаркой комнате без вентиляции мы учили друг друга танцевать. Фифи показала мне несколько комбинаций самана: в этом танце исполнитель стоит на коленях и бьет себя по плечам и бедрам, соблюдая сложную последовательность движений; при этом он крутит головой и поет мантры. Танец обычно исполняется в группе, он известен под названием «живого барабана».
– Саман также называют «танцем тысячи рук», – сказала Фифи. – Предназначение этого танца – поведать людям об истории, духовности и о том, как сделать жизнь лучше.
Танцоры – как правило, женщины (иногда танец исполняют и мужчины, однако мужчины и женщины вместе – никогда) – встают на колени в ряд, выставляют вперед голову и грудь, поют рифмованные строки и в определенном порядке наносят себе удары по телу. Затем они сцепляют руки и делают волнообразные движения телами и руками.
Фифи научила меня четырем комбинациям и уточнила:
– Комбинаций столько, что один танец может длиться до двух часов. Обычно он состоит из восьми – двенадцати частей. Первые четыре – основные. После этого начинается импровизация.
Мы сделали паузу, и она сказала:
– Чтобы написать книгу, ты должна узнать как можно больше об исламе и понять природу цунами. Цунами послал Аллах, рассердившись и устав от бесконечной войны. – Фифи считала, что люди совсем забыли о Боге и начали убивать друг друга без разбора. – Цунами принесло мир, – заключила она. – Ненависть и общественно-политические проблемы в Ачех стали незначительными перед лицом трагедии. Теперь внимание всего мира сосредоточено на этой далекой провинции, куда так долго не осмеливались заглянуть иностранцы. Чтобы помочь людям, к нам прибыли заграничные организации. Когда в городе появилось так много иностранцев (мы называем их турис), бои прекратились. Все стали думать только о том, как выжить.
Другие люди, с которыми я говорила, трактовали ситуацию иначе:
– Грешники остались в живых, а те, кто умер, не должны больше страдать; теперь они в счастливом месте.
Как бы то ни было, все сходились в одном: цунами послал Аллах, лишь Аллах решает, когда людям умирать, и мы должны смириться с его волей.
Фифи также сказала:
– Я люблю ислам и хочу следовать всем его предписаниям. Ислам дает мне силу, вселяет любовь и поддерживает меня – я могу добиться всего, чего желаю. – Ей нравилось носить закрытую одежду. – Не нужно волноваться, что какая-то деталь одежды упадет или выскочит, не нужно стесняться своего тела. – Она даже выдала маленький секрет: – В закрытой одежде кожа защищена и становится красивее.
Еще она объяснила, почему так важно молиться пять раз в день: молитва наполняет человека ощущением внутренней свободы, и он возвращается к этому чувству в течение дня.
– У каждого всегда есть разочарования и проблемы. Во время молитвы люди просят Аллаха о помощи, просят дать им силы и понимания или другие качества, необходимые для того, чтобы сделать жизнь лучше.
Ее слова заставили меня задуматься о том, как изменился бы мир, если бы власть имущие общались с Богом с такой регулярностью. Сколько людей удалось бы спасти?
НЕОЖИДАННЫЙ ГИД
Устроившись в маленьком чайном домике, я заказала тех сусу панас (чай, процеженный через полотняный мешочек, с щедрой добавкой сгущенного молока), старательно выговаривая индонезийские слова. В Банда-Ачех никто не воспринимал мои попытки говорить на бахаса Индонесия, и я не понимала, что мне отвечают. Наконец до меня дошло, что они говорят на другом языке. Напротив меня присела миниатюрная молодая женщина, назвалась Каде и объяснила:
– Мы говорим на ачехском, но я учу английский и с удовольствием позанимаюсь с вами. На бахаса «один», «два», «три» будет сату, эмпат, тига, а на ачехском — са, дуа, лех.
Я выучила новый диалог.
– Пуэ кахме джак камеве? – «Хотите поехать на рыбалку?»
– На. – «Да».
– Теримеунг геунасех. – «Спасибо».
– Сабан сабан. – «Не за что».
Мы не поехали на рыбалку, но подружились. Я взяла чай навынос. Его разливали в полиэтиленовые мешочки и завязывали резинкой. Мешочки были совсем тоненькие, но почему-то никогда не плавились.
Каде училась в медицинском, а я сидела в офисе; мы с ней часто встречались и совершали вылазки в город на моторикшах. Я брала интервью у местных, а Каде помогала переводить.
Мы проезжали мимо торговцев бензином – их было несколько десятков. Бензин хранили в больших пластиковых контейнерах, зачерпывали канистрами и заправляли мотоциклы. Однажды мы видели человека, который вместо канистры налил бензин в целлофановый мешочек и завязал резинкой. Как и мой мешочек с чаем, он не расплавился.
Как-то раз Каде тайком протащила меня в великую мечеть Байтуррахман, одну из главных достопримечательностей Банда-Ачех.
Это прекрасное здание из белого мрамора возвели голландцы. Раньше здесь находилась квадратная деревянная мечеть в индонезийском стиле. На этом месте жители Ачех сражались с голландцами и доказали, что колонизировать их не удастся. Ачех всегда был королевством ревностных мусульман, и жителей глубоко уязвило, что на их землю напали чужеземцы и разрушили любимый храм. После того как голландцы объявили об окончании войны, они построили мечеть Байтуррахман в знак примирения. Мечеть была возведена в чуждом индонезийцам архитектурном стиле британской колониальной Индии. Поначалу ачех не приняли ее, но последующие поколения полюбили ее элегантный стиль, и мечеть стала символом надежды и гордости.
Интерьер мечети представлял собой лабиринт прекрасных колонн и белоснежного мрамора. Группы учеников собрались на чтение Корана; дети играли, носились в догонялки и смеялись. Многие взрослые молились в одиночестве, некоторые дремали. Здесь царила атмосфера полной свободы, за одним только исключением: посещать мечеть могли только мусульмане. Табличка на входе гласила: «Вход в мусульманском платье». Мужчина у дверей спросил, мусульманка ли я, и Каде приказала мне плотно завернуться в шаль и тихонько протолкнула внутрь. Я чувствовала себя белой вороной, но зато мне удалось увидеть мечеть изнутри.
Мусульмане, которых я встречала в Индонезии, казалось, вовсе не осуждали западный образ жизни. Даже Каде восхищалась фотографиями на моем сайте: на одной из них я лежала на земле в бюстгальтере с роскошной вышивкой и стразами и обтягивающей бедра юбке, с голым животом. Каде показала этот снимок своим подругам в колледже – все они носили платки и были очень религиозны. Когда я познакомилась с ними, они воскликнули: «Мы видели ваш сайт! Прелесть!» Многие, кого я встречала, от сотрудников ФВА до учителей и лавочников, ясно давали понять, что их убеждения тверды, они знают, кто они и как хотят жить. Азнави однажды сказал: «Нам все равно, чем занимаются другие, лишь бы нам позволили жить так, как того требует наша вера».
– Мы говорим на ачехском, но я учу английский и с удовольствием позанимаюсь с вами. На бахаса «один», «два», «три» будет сату, эмпат, тига, а на ачехском — са, дуа, лех.
Я выучила новый диалог.
– Пуэ кахме джак камеве? – «Хотите поехать на рыбалку?»
– На. – «Да».
– Теримеунг геунасех. – «Спасибо».
– Сабан сабан. – «Не за что».
Мы не поехали на рыбалку, но подружились. Я взяла чай навынос. Его разливали в полиэтиленовые мешочки и завязывали резинкой. Мешочки были совсем тоненькие, но почему-то никогда не плавились.
Каде училась в медицинском, а я сидела в офисе; мы с ней часто встречались и совершали вылазки в город на моторикшах. Я брала интервью у местных, а Каде помогала переводить.
Мы проезжали мимо торговцев бензином – их было несколько десятков. Бензин хранили в больших пластиковых контейнерах, зачерпывали канистрами и заправляли мотоциклы. Однажды мы видели человека, который вместо канистры налил бензин в целлофановый мешочек и завязал резинкой. Как и мой мешочек с чаем, он не расплавился.
Как-то раз Каде тайком протащила меня в великую мечеть Байтуррахман, одну из главных достопримечательностей Банда-Ачех.
Это прекрасное здание из белого мрамора возвели голландцы. Раньше здесь находилась квадратная деревянная мечеть в индонезийском стиле. На этом месте жители Ачех сражались с голландцами и доказали, что колонизировать их не удастся. Ачех всегда был королевством ревностных мусульман, и жителей глубоко уязвило, что на их землю напали чужеземцы и разрушили любимый храм. После того как голландцы объявили об окончании войны, они построили мечеть Байтуррахман в знак примирения. Мечеть была возведена в чуждом индонезийцам архитектурном стиле британской колониальной Индии. Поначалу ачех не приняли ее, но последующие поколения полюбили ее элегантный стиль, и мечеть стала символом надежды и гордости.
Интерьер мечети представлял собой лабиринт прекрасных колонн и белоснежного мрамора. Группы учеников собрались на чтение Корана; дети играли, носились в догонялки и смеялись. Многие взрослые молились в одиночестве, некоторые дремали. Здесь царила атмосфера полной свободы, за одним только исключением: посещать мечеть могли только мусульмане. Табличка на входе гласила: «Вход в мусульманском платье». Мужчина у дверей спросил, мусульманка ли я, и Каде приказала мне плотно завернуться в шаль и тихонько протолкнула внутрь. Я чувствовала себя белой вороной, но зато мне удалось увидеть мечеть изнутри.
Мусульмане, которых я встречала в Индонезии, казалось, вовсе не осуждали западный образ жизни. Даже Каде восхищалась фотографиями на моем сайте: на одной из них я лежала на земле в бюстгальтере с роскошной вышивкой и стразами и обтягивающей бедра юбке, с голым животом. Каде показала этот снимок своим подругам в колледже – все они носили платки и были очень религиозны. Когда я познакомилась с ними, они воскликнули: «Мы видели ваш сайт! Прелесть!» Многие, кого я встречала, от сотрудников ФВА до учителей и лавочников, ясно давали понять, что их убеждения тверды, они знают, кто они и как хотят жить. Азнави однажды сказал: «Нам все равно, чем занимаются другие, лишь бы нам позволили жить так, как того требует наша вера».
ТАКОВ ЗАКОН
В 2004 году в Ачех было объявлено главенство шариата. Прежде женщины не должны были покрывать голову, однако большинство все равно делали это добровольно. Теперь же существует так называемая «исламская полиция». Полицейские ездят на мотоциклах и следят, чтобы парочки в общественных местах не слишком откровенно проявляли свои чувства, а у женщин были покрыты волосы. Это касается лишь мусульманок. Другие женщины могут ходить как угодно. Если мусульманка не покрывает голову, ее могут обрить. Закия, единственная женщина из ФВА, объяснила:
– Полиция следит за тем, чтобы неженатые пары не вели себя неприлично, не целовались на людях и не касались друг друга, а также не занимались сексом в кустах. Если их поймают, то об этом напечатают в газетах, а виновных отведут в людное место, объявят по громкоговорителю об их проступке и изобьют у всех на виду.
Я спросила, что она думает по этому поводу, и она ответила:
– Таков закон. Они согрешили и должны быть наказаны.
Браки в Ачех заключались по взаимному согласию, однако Закия разделяла общее убеждение, считая, что «целоваться до свадьбы грешно». Женщины из Банда-Ачех, к какой бы социальной группе они ни принадлежали – от учителей до танцовщиц, студенток и домохозяек, – соглашались с законами шариата, не ставя их под сомнение.
Я выяснила, что у слова «шариат» есть более глубокий смысл. Шариа означает «путь» или «тропа»; этот свод мусульманских правил охватывает многие аспекты повседневной жизни. Существует распространенное мнение, что шариат – возведенная в ранг закона скромность, однако его действие распространяется также и на политику, экономику, банковское дело, строительное право, общественные и интимные вопросы. Это очень сложная и многоступенчатая система.
– Полиция следит за тем, чтобы неженатые пары не вели себя неприлично, не целовались на людях и не касались друг друга, а также не занимались сексом в кустах. Если их поймают, то об этом напечатают в газетах, а виновных отведут в людное место, объявят по громкоговорителю об их проступке и изобьют у всех на виду.
Я спросила, что она думает по этому поводу, и она ответила:
– Таков закон. Они согрешили и должны быть наказаны.
Браки в Ачех заключались по взаимному согласию, однако Закия разделяла общее убеждение, считая, что «целоваться до свадьбы грешно». Женщины из Банда-Ачех, к какой бы социальной группе они ни принадлежали – от учителей до танцовщиц, студенток и домохозяек, – соглашались с законами шариата, не ставя их под сомнение.
Я выяснила, что у слова «шариат» есть более глубокий смысл. Шариа означает «путь» или «тропа»; этот свод мусульманских правил охватывает многие аспекты повседневной жизни. Существует распространенное мнение, что шариат – возведенная в ранг закона скромность, однако его действие распространяется также и на политику, экономику, банковское дело, строительное право, общественные и интимные вопросы. Это очень сложная и многоступенчатая система.
ЗВЕЗДА БАНДА-АЧЕХ
Однажды, когда мы с Каде колесили по городу на бечаке, поблизости раздался оглушительный вой сирен, бой барабанов и из трескучих громкоговорителей послышалось пение. Начался большой парад, возвещающий приход Рамадана – главного поста, обязательно соблюдаемого мусульманами по всему миру. Я расспросила многих, но никто не мог точно ответить, когда же начинается Рамадан. Некоторые говорили, что третьего или четвертого октября. Сотни женщин в белых платках с пением проезжали мимо нас на фургонах и мотоциклах. Они раздавали листовки, напоминающие жителям верную дату начала Рамадана – пятое октября. Дети и взрослые размахивали цветными флагами; атмосфера была праздничная. Вдоль улицы выстроились толпы людей, которые вышли из домов, чтобы наблюдать за парадом.
Мы по-прежнему сидели на бечаке, когда у Каде возникла идея:
– Я могу устроить так, чтобы ты присутствовала на танцевальной репетиции.
Водитель отвез нас в концертный зал. Там стояли обычная ударная установка, электрогитара и клавишные. Двое мужчин спали на голом полу, еще несколько сновали вокруг. Не похоже, что тут намечалось что-то интересное. Каде вышла и поговорила с пожилым мужчиной на мотоцикле. Он сказал: «Следуйте за мной».
С того самого концерта я искала способ познакомиться с Рафли. Мы приехали на съемочную площадку, где снимали клип для другого музыканта. Он исполнял смесь рока и фолка в том же стиле, которым прославился Рафли. К нам подошел Сиек Газали – коренастый мужчина в традиционной шапочке и жилете. Сиек был самым известным музыкальным продюсером в городе, и, по счастливому стечению обстоятельств, оказалось, что он работает с Рафли. Сиек договорился с ним, что тот заедет за нами и мы вместе отправимся в дом губернатора, где вечером должен был состояться концерт.
На сцене Рафли казался гигантом. При личной встрече выяснилось, что он ниже меня. Он излучал спокойную мужественность и обладал сильнейшей харизмой. Когда мы вышли из машины, его окружила толпа фанатов и провожала до самой сцены. Он поприветствовал каждого, сердечно пожимая руки, словно здоровался с друзьями, которых не видел тысячу лет. Вместо того чтобы принимать присутствие фанатов как должное, он был постоянно благодарен им за то, что они пришли посмотреть на него.
Дом губернатора оказался ратушей в деревушке недалеко от Банда-Ачех, куда пригласили многих горожан. Перед выступлением женская труппа исполнила медленный праздничный фольклорный танец королевской свиты. За ним последовали бесконечные выступления мужчин в красивых расписных шелковых рубашках и традиционных шапочках – они произносили длинные речи, часто упоминая цунами.
– Эта деревня вовсе не пострадала от цунами, – заметила Каде.
Нам было невыносимо скучно, но мы терпеливо ждали, и наконец Рафли спел три песни, помахал фанатам у выхода и подвез нас в штаб-квартиру ФВА.
Дом, где Каде снимала комнату, закрывался в одиннадцать, и я пригласила ее переночевать у меня. Местным женщинам строго запрещено ночевать в доме, где живет так много мужчин. Даже Закия, единственная женщина из ФВА, всегда уходила домой на закате. Каде же отказалась выходить из спальни, даже в туалет. Индонезийки, которых я встречала, носили платок даже дома, но Каде сняла свой перед сном. Я представляла, что под платками у всех девушек длинные струящиеся локоны, однако у нее была короткая стрижка. Ее волосы выглядели так, будто она стригла их сама.
– Чем меньше волос, тем удобнее носить платок, да и все равно их никто не видит, – сказала она.
Мы по-прежнему сидели на бечаке, когда у Каде возникла идея:
– Я могу устроить так, чтобы ты присутствовала на танцевальной репетиции.
Водитель отвез нас в концертный зал. Там стояли обычная ударная установка, электрогитара и клавишные. Двое мужчин спали на голом полу, еще несколько сновали вокруг. Не похоже, что тут намечалось что-то интересное. Каде вышла и поговорила с пожилым мужчиной на мотоцикле. Он сказал: «Следуйте за мной».
С того самого концерта я искала способ познакомиться с Рафли. Мы приехали на съемочную площадку, где снимали клип для другого музыканта. Он исполнял смесь рока и фолка в том же стиле, которым прославился Рафли. К нам подошел Сиек Газали – коренастый мужчина в традиционной шапочке и жилете. Сиек был самым известным музыкальным продюсером в городе, и, по счастливому стечению обстоятельств, оказалось, что он работает с Рафли. Сиек договорился с ним, что тот заедет за нами и мы вместе отправимся в дом губернатора, где вечером должен был состояться концерт.
На сцене Рафли казался гигантом. При личной встрече выяснилось, что он ниже меня. Он излучал спокойную мужественность и обладал сильнейшей харизмой. Когда мы вышли из машины, его окружила толпа фанатов и провожала до самой сцены. Он поприветствовал каждого, сердечно пожимая руки, словно здоровался с друзьями, которых не видел тысячу лет. Вместо того чтобы принимать присутствие фанатов как должное, он был постоянно благодарен им за то, что они пришли посмотреть на него.
Дом губернатора оказался ратушей в деревушке недалеко от Банда-Ачех, куда пригласили многих горожан. Перед выступлением женская труппа исполнила медленный праздничный фольклорный танец королевской свиты. За ним последовали бесконечные выступления мужчин в красивых расписных шелковых рубашках и традиционных шапочках – они произносили длинные речи, часто упоминая цунами.
– Эта деревня вовсе не пострадала от цунами, – заметила Каде.
Нам было невыносимо скучно, но мы терпеливо ждали, и наконец Рафли спел три песни, помахал фанатам у выхода и подвез нас в штаб-квартиру ФВА.
Дом, где Каде снимала комнату, закрывался в одиннадцать, и я пригласила ее переночевать у меня. Местным женщинам строго запрещено ночевать в доме, где живет так много мужчин. Даже Закия, единственная женщина из ФВА, всегда уходила домой на закате. Каде же отказалась выходить из спальни, даже в туалет. Индонезийки, которых я встречала, носили платок даже дома, но Каде сняла свой перед сном. Я представляла, что под платками у всех девушек длинные струящиеся локоны, однако у нее была короткая стрижка. Ее волосы выглядели так, будто она стригла их сама.
– Чем меньше волос, тем удобнее носить платок, да и все равно их никто не видит, – сказала она.
УРОК ТАНЦЕВ ВМЕСТО АНГЛИЙСКОГО
Учительница, с которой я познакомилась на ярмарке, отвела меня в свою школу. Это была одна из немногих школ, оставшихся в целости. Она представила меня как учительницу танцев, и дети восторженно заголосили:
– Сальса?
– Нет, мой танец другой, – ответила я.
Но разговор все равно несколько раз возвращался к сальсе. К счастью, я знала базовые движения. Мальчики танцевали с одной стороны класса, девочки – с другой. В благодарность девочки станцевали саман – танец, которому начала учить меня Фифи. Они сели на колени и запели, ударяя себя по плечам и хлопая в ладоши.
Эти жизнерадостные смешливые дети выглядели так же, как и подростки в любой другой стране мира; только мальчики были в форме, и она делала их похожими на охранников, а девочки носили длинные юбки, жакеты и платки.
Когда я приехала в школу во второй раз, я попала на урок к другой учительнице, и та просто ушла. Дети оказались совсем неуправляемыми. Я не знала, что с ними делать, но, когда мальчишки стащили мою камеру, решила, что надо успокоить их любым способом. Английский их не интересовал, однако мне удалось привлечь внимание импровизированным уроком испанского, дополнив его парой шагов из сальсы.
– Сальса?
– Нет, мой танец другой, – ответила я.
Но разговор все равно несколько раз возвращался к сальсе. К счастью, я знала базовые движения. Мальчики танцевали с одной стороны класса, девочки – с другой. В благодарность девочки станцевали саман – танец, которому начала учить меня Фифи. Они сели на колени и запели, ударяя себя по плечам и хлопая в ладоши.
Эти жизнерадостные смешливые дети выглядели так же, как и подростки в любой другой стране мира; только мальчики были в форме, и она делала их похожими на охранников, а девочки носили длинные юбки, жакеты и платки.
Когда я приехала в школу во второй раз, я попала на урок к другой учительнице, и та просто ушла. Дети оказались совсем неуправляемыми. Я не знала, что с ними делать, но, когда мальчишки стащили мою камеру, решила, что надо успокоить их любым способом. Английский их не интересовал, однако мне удалось привлечь внимание импровизированным уроком испанского, дополнив его парой шагов из сальсы.
КУЛИНАРНАЯ ГЛАВА
В обед мы с Закией и Бустами ходили через улицу в одно и то же кафе. Это была придорожная закусочная с пластиковыми столами. Вместо окошка – синяя занавеска из целлофана. Меню не отличалось разнообразием, но всегда включало нази (рис), самбал (острый перец или смесь перцев), чуть теплую рыбу, часами лежавшую на солнце, и крошечный кусочек какого-нибудь овоща в пластиковой миске.
Многие рестораны были уничтожены цунами. После трагедии возросла потребность в готовой еде из-за наплыва сотрудников иностранных благотворительных организаций, поэтому новые закусочные появлялись, как грибы после дождя.
Помимо ми горенг, продававшегося с прилавков в центре города, и нази горенг – название этого блюда у придорожных закусочных было выведено фломастером по трафарету, – популярным дополнением к рису были сатай – маленькие шашлычки на деревянных шампурах. Их делали из говядины или курицы и ели, обмакивая в острый арахисовый соус. В Индонезии людей с аллергией на арахис всегда мучил бы голод: гарнир из арахиса подается к большинству блюд из риса, а орехи используются во многих пикантных соусах. Моим любимым блюдом было денден, ачехская версия вяленого мяса – острая хрустящая высушенная на солнце говядина.
Азнави и студент из японской делегации повели меня по заброшенному переулочку на краю города, чтобы отведать руджак. Место, куда мы шли, славилось блюдами из свежих фруктов, о чем свидетельствовали роскошные прилавки с тропическими фруктами у входа. Мужчина вычерпывал желеобразную коричневую мякоть плода с твердой коркой, который я никогда прежде не видела. Потом мякоть смешали с соевым соусом, арахисом, пальмовым сахаром, фруктами и острыми перчиками чили. Мы наслаждались этим лакомством, присыпанным крошеным льдом, окуная его кусочки в необычный коричневый кисло-сладко-соленый соус.
В Индонезии огурцы и авокадо относятся к фруктам. Из огурцов готовят сладкий суп и вместе с другими свежими фруктами используют для приготовления руджака. Мы утолили жажду кокосовым молоком, смешанным с соком лайма и пальмовым сахаром; в молоко были добавлены кусочки свежего кокоса.
Я перепробовала огромное количество свежих соков: из авокадо, тамаринда, карамболы, манго, папайи, тамарилло, огурца и дыни. Больше всего мне понравился приторный эс кампур. Его готовили из темно-коричневого пальмового сиропа с добавлением кокосового молока и льда, драже и кусочков желе. Желе очень популярно в Индонезии: его разноцветные шарики приятно жевать, хотя они не имеют вкуса. «Растительное» желе черного цвета – это густой мармелад из сока какого-то растения. Еще есть бесцветное желе, а мне особенно нравились твердое и красное, тоже в форме шариков.
Больше всего противоречивых эмоций вызывал дуриан – огромный, покрытый шишками желто-коричневый плод; он известен как афродизиак[9]. Когда дуриан разрезают, появляется едкий запах – Росс и Дэн при этом всегда выходили из комнаты. Дурианы продавались огромными кучами у дороги: видимо, люди готовы были мириться с вонью ради мягкой, напоминающей сливочный крем, мякоти с большими черными косточками.
Как-то раз, после того как я несколько часов помогала переводить документы из Сингапура, Бустами сделал круговой жест пальцем: «Кататься!» – и изобразил мотоцикл, выставив вперед кулаки и двигая ими вверх и вниз, будто держался за руль. Перед отъездом из Банда-Ачех Росс и Дэн сказали, что я обязательно должна попробовать вкусное блюдо под названием мартабак банка. Я не знала, какое оно, но стоило ребятам произнести эти слова, как у Бустами засияли глаза.
Мы ехали по цветущей деревенской местности, где было полно всевозможной живности, миновали любопытные особняки – они вполне могли бы стоять на улицах Майами-Бич и Лос-Анджелеса (в некоторых располагались штаб-квартиры международных благотворительных организаций, перед входом стояли шеренги дорогих автомобилей). Особняки интересно сочетались с картонными домиками и деревянными постройками.
(А тот район, где я жила, Геусе Меунара, не был затронут цунами. Но туда приносили гниющие трупы, чтобы потом их захоронить в общей могиле. Пересекая тихий ручей в зарослях зелени, было невозможно представить, что совсем рядом происходит нечто подобное; впрочем, и к ручью не стоило приглядываться, чтобы не видеть проплывающий мусор.)
Завернув за угол, мы оказались на оживленном перекрестке, где открыли свои лавки торговцы горячей едой и фруктами. На стеклянной витрине было написано: Мартабак. Нам подали самые толстые блины в моей жизни: примерно девять дюймов в диаметре; они были такие пышные, что тесто для выпечки приходилось заливать в металлическую форму. Пузырясь на гладкой плоской металлической жаровне, они поднимались до дюйма в высоту. Я сняла на камеру, как мой блинчик полили сгущенным молоком и посыпали кусочками шоколада, а блинчик Бустами намазали пюре из дуриана. Затем эти толстые блины, больше похожие на пиццы, складывали пополам, как сэндвичи, резали на кусочки и заворачивали в листья.
В другой день все сотрудники ФВА расселись по машинам и мотоциклам и поехали на вечеринку. Азнави остановился у дома, где он снимал комнату, и сбегал за большим тазом сырой рыбы. Каждая рыбина оказалась длиной несколько дюймов, ее выловили буквально только что. Я не знала, что будет. Мы сидели на парковке большой гостиницы, выкрашенной в оранжевый цвет, над входом которой нависала гигантская скульптура орла. На фоне развалин здание выглядело новым – еще один пример того, что люди называли «волей Аллаха». Аллах пощадил тех, кто вел праведную жизнь; их дома и магазины остались нетронутыми.
Начался спор: устроить вечеринку прямо на парковке или где-то еще. Наконец мы пошли к ближайшему дому, одному из немногих уцелевших, и разложили циновки на дорожке. Азнави и несколько ребят из ФВА развели большой костер и принялись готовить рыбу в металлических корзинах. Мы все вместе резали перец и лук, затем смешивали их с соевым соусом и специями и обмакивали в эту смесь рыбу.
Многие рестораны были уничтожены цунами. После трагедии возросла потребность в готовой еде из-за наплыва сотрудников иностранных благотворительных организаций, поэтому новые закусочные появлялись, как грибы после дождя.
Помимо ми горенг, продававшегося с прилавков в центре города, и нази горенг – название этого блюда у придорожных закусочных было выведено фломастером по трафарету, – популярным дополнением к рису были сатай – маленькие шашлычки на деревянных шампурах. Их делали из говядины или курицы и ели, обмакивая в острый арахисовый соус. В Индонезии людей с аллергией на арахис всегда мучил бы голод: гарнир из арахиса подается к большинству блюд из риса, а орехи используются во многих пикантных соусах. Моим любимым блюдом было денден, ачехская версия вяленого мяса – острая хрустящая высушенная на солнце говядина.
Азнави и студент из японской делегации повели меня по заброшенному переулочку на краю города, чтобы отведать руджак. Место, куда мы шли, славилось блюдами из свежих фруктов, о чем свидетельствовали роскошные прилавки с тропическими фруктами у входа. Мужчина вычерпывал желеобразную коричневую мякоть плода с твердой коркой, который я никогда прежде не видела. Потом мякоть смешали с соевым соусом, арахисом, пальмовым сахаром, фруктами и острыми перчиками чили. Мы наслаждались этим лакомством, присыпанным крошеным льдом, окуная его кусочки в необычный коричневый кисло-сладко-соленый соус.
В Индонезии огурцы и авокадо относятся к фруктам. Из огурцов готовят сладкий суп и вместе с другими свежими фруктами используют для приготовления руджака. Мы утолили жажду кокосовым молоком, смешанным с соком лайма и пальмовым сахаром; в молоко были добавлены кусочки свежего кокоса.
Я перепробовала огромное количество свежих соков: из авокадо, тамаринда, карамболы, манго, папайи, тамарилло, огурца и дыни. Больше всего мне понравился приторный эс кампур. Его готовили из темно-коричневого пальмового сиропа с добавлением кокосового молока и льда, драже и кусочков желе. Желе очень популярно в Индонезии: его разноцветные шарики приятно жевать, хотя они не имеют вкуса. «Растительное» желе черного цвета – это густой мармелад из сока какого-то растения. Еще есть бесцветное желе, а мне особенно нравились твердое и красное, тоже в форме шариков.
Больше всего противоречивых эмоций вызывал дуриан – огромный, покрытый шишками желто-коричневый плод; он известен как афродизиак[9]. Когда дуриан разрезают, появляется едкий запах – Росс и Дэн при этом всегда выходили из комнаты. Дурианы продавались огромными кучами у дороги: видимо, люди готовы были мириться с вонью ради мягкой, напоминающей сливочный крем, мякоти с большими черными косточками.
Как-то раз, после того как я несколько часов помогала переводить документы из Сингапура, Бустами сделал круговой жест пальцем: «Кататься!» – и изобразил мотоцикл, выставив вперед кулаки и двигая ими вверх и вниз, будто держался за руль. Перед отъездом из Банда-Ачех Росс и Дэн сказали, что я обязательно должна попробовать вкусное блюдо под названием мартабак банка. Я не знала, какое оно, но стоило ребятам произнести эти слова, как у Бустами засияли глаза.
Мы ехали по цветущей деревенской местности, где было полно всевозможной живности, миновали любопытные особняки – они вполне могли бы стоять на улицах Майами-Бич и Лос-Анджелеса (в некоторых располагались штаб-квартиры международных благотворительных организаций, перед входом стояли шеренги дорогих автомобилей). Особняки интересно сочетались с картонными домиками и деревянными постройками.
(А тот район, где я жила, Геусе Меунара, не был затронут цунами. Но туда приносили гниющие трупы, чтобы потом их захоронить в общей могиле. Пересекая тихий ручей в зарослях зелени, было невозможно представить, что совсем рядом происходит нечто подобное; впрочем, и к ручью не стоило приглядываться, чтобы не видеть проплывающий мусор.)
Завернув за угол, мы оказались на оживленном перекрестке, где открыли свои лавки торговцы горячей едой и фруктами. На стеклянной витрине было написано: Мартабак. Нам подали самые толстые блины в моей жизни: примерно девять дюймов в диаметре; они были такие пышные, что тесто для выпечки приходилось заливать в металлическую форму. Пузырясь на гладкой плоской металлической жаровне, они поднимались до дюйма в высоту. Я сняла на камеру, как мой блинчик полили сгущенным молоком и посыпали кусочками шоколада, а блинчик Бустами намазали пюре из дуриана. Затем эти толстые блины, больше похожие на пиццы, складывали пополам, как сэндвичи, резали на кусочки и заворачивали в листья.
В другой день все сотрудники ФВА расселись по машинам и мотоциклам и поехали на вечеринку. Азнави остановился у дома, где он снимал комнату, и сбегал за большим тазом сырой рыбы. Каждая рыбина оказалась длиной несколько дюймов, ее выловили буквально только что. Я не знала, что будет. Мы сидели на парковке большой гостиницы, выкрашенной в оранжевый цвет, над входом которой нависала гигантская скульптура орла. На фоне развалин здание выглядело новым – еще один пример того, что люди называли «волей Аллаха». Аллах пощадил тех, кто вел праведную жизнь; их дома и магазины остались нетронутыми.
Начался спор: устроить вечеринку прямо на парковке или где-то еще. Наконец мы пошли к ближайшему дому, одному из немногих уцелевших, и разложили циновки на дорожке. Азнави и несколько ребят из ФВА развели большой костер и принялись готовить рыбу в металлических корзинах. Мы все вместе резали перец и лук, затем смешивали их с соевым соусом и специями и обмакивали в эту смесь рыбу.