Таманцев Андрей. Гонки на выживание

   — Точно, менты! Усиленный наряд.
   — Ха! — вдруг вскрикнул Боцман. — Все бабки мне! Да живее! — С этими словами он извлек из внутреннего кармана большой, чуть не в пол-ладони, памятный медальон призера победителя гонок на выживание. — Авто выиграл? Выиграл. Загнал?
   Загнал. Как говорится, «моя вещь, хочу — крашу». Вот и бабки. Награждение должны были по телеку показывать, в новостях спорта. А вот еще доказательство. — И на его жесткой ладони появилась цветная карточка «Поляроида» — Боцман в белом костюме у своего «форда».
   — Такая тачка не тянет на шестьдесят штук, — сказал Муха, — сам знаешь.
   — А, ладно, обойдется.
   Теплоход ткнулся бортом в причал, взревел и захлебнулся дизель. Послышались голоса, топот ног. Вполне возможно, вся эта ментовская катавасия была затеяна из-за них.
   — Надоела мне Москва, — вдруг заявил Трубач. — На волю хочу, на простор.
   — Лучшее средство от всех депрессий — вот такие трое суток, — усмехнулся Перегудов. — Все психозы как рукой снимет.
   — Ну что, пошли сдаваться? — сказал Пастух. Они стали подниматься друг за другом по трапу. Вышли на верхнюю палубу к ограждению фальшборта, легко, пружинисто, чуть снисходительно улыбаясь, сбежали по трапу на дебаркадер. Менты трясли всех подряд, мужчин и женщин, просматривая документы с подчеркнутой хмурой серьезностью.
   Пастух, а за ним и остальные полезли в карманы, достали красные корочки общегражданских паспортов, а у кого были — и заграничные. Артист вдруг замешкался, отстал, и это не прошло мимо внимания блюстителей порядка. Один из милиционеров шагнул к нему:
   — Ваши документы.
   Семен растерянно смотрел то на товарищей, то на милиционеров. Он хлопал себя по бокам, рылся в карманах, пожимал плечами. Пастух чувствовал, что их уже профессионально взяли в незримое кольцо, отсекли от остальных. Он шагнул к Злотникову:
   — Ну что у тебя?
   — А фиг его знает! — нервно пожал плечами Семен. — Ни паспорта, ни черта… Видно, выронил где-то.
   Один из милиционеров, видимо, старший в наряде, криво усмехнулся:
   — Знаем мы вас! Вечно вы то роняете, то теряете. Ты откуда? Из Грузии небось? Или армян?
   — Азебарджан! — огрызнулся Артист.
   — Регистрационное удостоверение, быстро!
   — Слушайте, лейтенант, — вмешался Боцман. — Вы что, не видите, москвич он.
   Просто паспорт с собой не взял.
   — С таким шнобелем надо брать, — хохотнул лейтенант.
   — Во! — вскрикнул Семен. — Тоже мне, нашли «лицо кавказской национальности»!
   У вас рация — свяжитесь с Центральной, сверите адрес, данные паспорта я помню… — Щас прям! — оборвал начальник наряда. — Делать нам нечего! Вот возьмем тебя на тридцать суток, тогда и разберемся.
   Но Артист, незаметно подмигнув своим, вдруг качнулся, как пьяный, толкнул плечом дюжего парнягу в бронежилете с автоматом и как бы на миг повис на Пастухе, успев шепнуть:
   — Сваливайте, живо! С Трубачом! — и внезапно рухнул на дощатый причал.
   Милиционеры отпрянули. А Семен вскочил, будто подброшенный подкидной доской и кинулся в толпу. Вскрикнули женщины, чья-то услужливая нога высунулась, намереваясь сделать убегающему подножку, но Артист перепрыгнул ее и кинулся вверх по гранитной лестнице. За ним следом метнулся и Олег Мухин.
   — Рвем когти! — хриплым шепотом быстро проговорил Пастух и помчался вверх по гранитным ступеням противоположной лестницы, выходящей на набережную. Трубач, Боцман и Док, не рассуждая, бросились за ним.
   Артист миновал верхнюю ступеньку, без труда оторвавшись от преследователейфиз-подготовка у тех была явно не та.
   — Стой, стрелять буду! — кинул в спину старший под визг шарахнувшихся в разные стороны прохожих. И тот, что был с автоматом, на бегу передернул затвор.
   Злотников тут же остановился и присел на гранитный парапет, с улыбкой поджидая парней в голубых рубашках с погонами. Те подскочили, заломили ему руки.
   — А в чем, собственно, дело? — благодушнейшим тоном, уже не делая попыток вырваться, с удивленной улыбкой повторял он. — Ничего не понимаю! Хватают граждан средь бела дня, применяют насилие… Один из наряда с садистским наслаждением вытянул его резиновой дубинкой по спине.
   — Ой-ей-ей! — даже не поморщившись и все так же улыбаясь, воскликнул Артист. — Господа! Граждане! Обратите внимание! Лупцуют мирных людей ни за что ни про что! Чем я провинился, что нарушил?!
   Дрожа от нервного возбуждения, рядом стоял и Муха, сбитый с толку метаморфозой, внезапно произошедшей с товарищем. Как водится, из мгновенно возникшей толпы послышались сердобольные женские голоса:
   — Совсем озверели! Избивают людей!
   — В чем дело? — выступил дюжий мужик, не иначе свой брат, офицер-отставник.Что случилось, капитан?
   — Без документов, хотел удрать… — То есть в каком смысле без документов? — часто-часто заморгал Семен.Пожалуйста, вот мой документы. Скажите лучше — мой нос вам не понравился. Может, он мне и самому не нравится, что ж теперь делать? Что выросло — то и есть.
   В толпе засмеялись.
   — Ты мне тут цирк кончай! — рявкнул лейтенант. — То у него нет документов, то они есть! — Он торопливо пролистывал странички новенького паспорта. — Та-а-к, та-ак… Злотников Семен Львович… прописан — Вавилова, тридцать семь… квартира сто сорок восемь… А чего тогда убегал?
   — Испугался очень, — развел руками Артист и подмигнул Мухе. — Нервы, знаете ли… проблемы… Трудное детство… Лейтенант, видно, не знал, что делать.
   — Подожди, — вдруг спохватился один из его подчиненных. — А остальные-то где?
   Их же вроде еще четверо было.
   До лейтенанта вдруг что-то дошло.
   — У с-сука! — заорал он на Семена. — А ну в машину!
   — Да почему, — кинулся к ним Муха, — почему в машину, какую машину? Товарищи, да помогите вы, это ж полный беспредел!
   — И этого тоже в машину! — вновь заорал лейтенант.
   — Ну так и я с вами! — гаркнул мужик, похожий на отставника. — А то знаюпривезете сейчас, изметелите парней, а после с вас и взятки гладки.
   — Да, да, поезжайте! — закричали в толпе. — Поезжайте обязательно!
   — Вы из какого отделения? — подскочила какая-то дамочка в дорогих очках. — Я тоже поеду!
   — Спасибо вам большое! — обернувшись, сердечно поблагодарил их Мухин.
   Их затолкали в два патрульных милицейских «жигуленка», и машины тронулись с места.

* * *

   — Артист он и есть Артист, — переводя дух, сказал Пастухов, выглядывая из арки соседнего дома.
   — Что-то я ничего не пойму, — сказал Боцман, — Чего это он?
   — А ты подумай, — строго ответил Пастух. Боцман подумал, но на лице его сохранилось прежнее недоумевающее выражение.
   — Тьфу! — плюнул Док. — И до меня только сейчас дошло! «Дорожный патруль»!
   Колькина будка у них наверняка есть. Отвел Артист от нас этих архаровцев. Ну а дальше-то что будет? Нас же осталось двое и двое.
   — Как-нибудь выкрутятся ребята. Брать их не на чем.
   — Ну да, — сказал Док, — если только не подвалят те, что заявились ночью.
   — Надо деваться куда-то, — сказал Боцман. — Фото в «Патруле» — не хрен собачий. Колькина личность наверняка теперь у каждого постового.

* * *

   Артиста и Муху привезли в обычное замызганное отделение. Их уж собрались пихнуть за решетку в дежурке, где полным-полно было всякого лихого уличного народа, но Артист закричал, что требует начальника, сейчас же, немедленно, что творится, мол, форменный произвол, и его с Мухой оставили перед барьерчиком, за которым сидел унылый дежурный, одуревший от криков, матерщины и расквашенных пьяных морд. Лейтенант, перегнувшись, что-то пошептал коллеге, и тот протянул ему листок протокола о задержании, но отставник, решивший грудью встать за правое дело, вдруг гаркнул привычным командирским басом:
   — Товарищ дежурный! Я свидетель, и вот эта дама — тоже. Мы все видели. Ребят взяли ни за что.
   — Ну, так в чем дело? — закрутил головой дежурный, попеременно переводя взгляд со скромно сидящих задержанных на свидетеля-доброхота и ретивого лейтенанта. — Давайте объясняйте… Артист поднялся, и с доверительной улыбкой обратился к нему как к полноправному вершителю истинной справедливости.
   — Понимаете, лейтенант, я мог бы, конечно, жаловаться, мог бы устроить грандиозный скандал… Но это не нужно ни мне, ни вам, верно?
   — Ну, говорите, говорите, в чем дело.
   — Ваш товарищ потребовал документы, — начал Семен. — Я предъявил документы, они у вашего лейтенанта — мой паспорт и паспорт моего друга.
   — Ничего не понимаю. — Дежурный даже глаза прикрыл: пытаясь сосредоточиться.
   — Ха… — выдохнул Семен с вековой скорбью в глазах. — В общем, разрешите мне позвонить.
   — Кому?
   — Родственнику, дяде… Вы же не можете отказать гражданину в такой мелочи.
   — Давайте номер, я сам наберу, — сказал дежурный.
   Семен назвал семь цифр. Это был тот самый телефон, которым они имели право воспользоваться только в крайнем случае.
   Артист и Муха с нетерпением смотрели на аппарат. Наконец дежурный сказал в трубку:
   — Здравия желаю! Дежурный сто восемьдесят первого отделения лейтенант Квашнин. — Поднял глаза на Артиста:
   — Кого позвать?
   — Дядю Костю.
   — Здравствуйте, дядю Костю позовите, — продолжил дежурный. — Дядя Костя?
   Гражданин Злотников Семен Львович приходится вам племянником, так? Он находится у нас, задержан. Передаю трубку.
   — Что стряслось? — быстро заговорил на том конце провода Голубков. — Куда вы делись? Докладывай, племянничек!
   — Беда, — дрожащим от волнения и обиды голосом проговорил Артист. — Вы меня хорошо слышите, дядя Костя?
   — Слышу хорошо, говори!
   По голосу Артиста Голубкову стало ясно, что произошло действительно нечто непредвиденное и чрезвычайное.
   — Шли мы по городу с ребятами, а тут ни с того ни с сего пришлось прощаться и расставаться. Мы туда, а они — сюда. Понимаете?
   — Не совсем, — сказал Голубков. — Скажи яснее.
   — Были мы все вместе, а теперь, как в песне — «ты налево, я направо, ну и до свидания».
   — Вы чего это, чего мелете? — вскинулся дежурный. — При чем здесь песни?
   — Понял тебя, — наконец сориентировался Голубков. — Вы разделились?
   — Ну да, да! — воскликнул Семен. — Мы-то думали к Быкову заехать. А тут, оказывается, еще и Валерий Павлович вызывает, ну тот, знаете?.. Летчик. Друг нашего дяди Мони! Хоть разорвись!
   — Понял, понял, — воскликнул Константин Дмитриевич, — все понял. Ну спасибо, племянник, ну удружил! Тащись теперь невесть куда. Ладно. Сидите там в отделении и ждите меня. Сейчас приеду, попробую договориться… Артист вернул трубку дежурному. Он и Муха не слышали, что сказал полковник Голубков лейтенанту, но лицо последнего сразу смягчилось.
   — Вы уж извините нас. Видно, ошибочка вышла, — сказал дежурный, возвращая им паспорта. — Можете идти. И вы, граждане свидетели. Все свободны. А ты, Баландин, в другой раз смотри, кого хватаешь… Однако, к удивлению дежурного, задержанные уходить не спешили. Они остались в милиции, скромно сидели на продавленных стульях около дежурной части, тихо переговаривались и поглядывали на часы в ожидании Константина Дмитриевича.
   — Понял он? — спросил Муха.
   — Да вроде… — кивнул Артист.
   — Слушай, а при чем здесь какой-то… дядя Моня?
   — Не врубился? — улыбнулся Артист. — Это станция Монино, как раз рядом с Чкаловской. Олег мотнул головой и усмехнулся.

* * *

   Звонок Артиста по спецтелефону был для полковника Голубкова самым радостным событием этого тяжкого дня. На много часов он утратил связь с отрядом Пастухова.
   В то же время это известие еще туже затягивало запутанный узел, который им с Нифонтовым надлежало развязать.
   Как следовало из сообщения Артиста, на горизонте внезапно возник аэродром в Чкаловской. Что еще могло скрываться под «Валерием Павловичем» и «дядей Моней», как не эта крупнейшая воздушная база, которую он узнал как свои пять пальцев за многие годы, когда улетал с нее в Афганистан, Литву, на север и на юг, а в последние годы — в Чечню и Таджикистан. Сообщение Артиста как будто мгновенно соединило в замкнутую цепь разрозненные провода. Последние месяцы они отслеживали и брали на заметку буквально всякую мелочь, так или иначе имевшую отношение к ракете «Зодиак», ее двигателю «РД‑018» и топливу ФФ-2.
   И как выяснилось, именно с аэродрома в Чкаловской был намечен вылет гигантского военно-транспортного самолета АН-124 «Руслан» с разобранной ракетой «Зодиак» и макетом двигателя на борту. Как было решено на заседании правительства, это новейшее изделие военно-космической технологии отправлялось прямым рейсом в Сингапур, на открывающийся через неделю международный салон.

* * *

   Два милицейских «жигуленка» унеслись куда-то по набережной, увозя Муху и Артиста.
   — Эх, — воскликнул Пастух, — хотел бы я знать, случайная была проверка или по нашу душу.
   — Теперь не узнаем, — сказал Док. Они быстро уходили дворами в сторону от Москвы-реки.
   — И попрощаться не успели, — вздохнул Трубач. — Когда увидимся-то теперь?
   Никто не ответил ему. Но все подумали одно: увидятся ли вообще когда-нибудь.
   — Йе-о!.. Да у них ведь и денег-то нет, — вдруг вспомнил Боцман. — Ни копейки не осталось.
   — Не гони печаль, — оборвал его Пастух и нервно потер щеку. — Надо дать знать дяде Косте. Семка и сам сообразит, но лучше подстраховаться.
   Они нашли телефон-автомат, предусмотрительный Боцман достал из кармана несколько жетонов. Пастух набрал номер, подождал… — Не берет трубку.
   — Как поступим? — спросил Док.
   — Ну а что, собственно? — пожал плечами Пастух. — Задача поставлена, цель ясна. Что еще надо? Работаем в автономном режиме. Не привыкать… — Однако опасно шибко, начальник, — с «чукотским» акцентом заметил Боцман и цыкнул зубом.
   — А что теперь не опасно? Выхода нет, — покачал головой Пастух.
   Они проходили мимо детской площадки. Никого не было там. Пустая голубая лавочка стояла под кленом.
   — Ну что? — вздохнул Док. — Видно, и нам расходиться теперь. Разделимся по двое, дождемся часа пик, а после… Ну, присели на дорожку.
   Они сидели на голубой лавочке плечом к плечу, глядя в солнечное небо, на зелень листвы, на дома, на какие-то заборчики… Чье-то белье чуть колыхалось на веревке, в песочнице валялось забытое малышом зеленое пластмассовое ведерко… Город жил, чего-то ждал, на что-то надеялся. И никто знать не знал, что предстояло им.
   Сидели не шевелясь, впитывая в себя эти минуты сосредоточенного безмолвия.
   Пастух встал.
   — Все, парни! Обнялись, разошлись! Все четверо поочередно крепко стиснули друг друга, коротко взглянули в глаза, кивнули и быстро, не оглядываясь, зашагали по двое в разные стороны.

* * *

   — Слушай, Боцман, — сказал Пастухов, когда они вышли на какую-то неприметную улицу, — ты сколько раз бывал на аэродроме в Чкаловской?
   — Что я, считал? — пожал плечами Хохлов. — Раз двадцать, может. Улетал, прилетал… Ты это к чему?
   — А вот припомни, Митя, много ты видел там штатских? В пижонских шпаковских курточках и джинсах «леви-страус»?
   — Эх, — стукнул себя по лбу Боцман, — что же делать?
   — Как говорит Артист, «за что люблю я наши времена»… Лично я люблю их за свободу выбора и широту ассортимента. Кстати, и время убьем. С барышнями побазлаем… Знаю я один такой неприметный магазинчик.
   Минут через сорок они уже переодевались в подсобке магазинчика, заваленной разным привозным и нашим тряпьем.
   Пастух сбросил свою легкую куртку и уже хотел было напялить серо-буро-зеленую пятнистую робу, когда Боцман вдруг засмеялся.
   — Запасливый ты, как моя бабка. Тоже вечно булавки за подкладку вкалывала.
   И он показал серебристую булавочную головку на внутренней стороне полы старой куртки Пастуха.
   Пастух поднес ее к глазам.
   — Вот так клюква, блин! — Он вытащил булавку. — Вот ведь как интересно.
   — Думаешь, «клоп»? — спросил Боцман.
   — И думать нечего. Когда только успели приладить? Надо вспомнить. Хотя бы попытаться.
   Он напряг память, но ничего в голову не приходило.
   — А ну подожди, — сказал Пастух и снова надел эту куртку. — Где она была? Вот тут? Ну-ка, Боцман, попробуй потяни за фалду.
   И едва Хохлов прикоснулся к его куртке в том месте, где была булавка, Пастух тотчас вспомнил то же ощущение минувшей ночью — он поднимался по железной лесенке в вагон, когда чья-то рука вот так же потянула за куртку.
   — Вспомнил! — воскликнул Пастух. — Это тот, с «мицубиси», который встретил нас. И думать нечего — он!
   — Что теперь делать с ней? — спросил Боцман.
   — А ничего.
   Пастух бросил булавку на пол и расплющил ее подошвой нового ботинка армейского образца.
   Через пять минут они оба были облачены в такую обычную теперь в городе военизированную камуфляжную форму — удобные пятнисто-зеленые одеяния и высокие ботинки, в которых оба сразу почувствовали себя уверенно.
   — Неплохо, — сказал Боцман, придирчиво разглядывая друга. — Ты даже слегка смахиваешь, Серега, на военного человека.
   — Служил когда-то, — кивнул Пастух. — Пришлось.
   — Одно паршиво, — сказал Боцман, — новье. За километр видать.
   — Ну эт-то мы щас исправим, — сказал Пастухов. — Айда, обомнем маленько.
   Тот, кто увидел бы их через пару минут, наверняка решил бы, что у них с головами нешуточные проблемы.
   Уединившись в темном пыльном подъезде, два совершенно трезвых молодых человека деловито боролись, сосредоточенно катались по площадке, вставали на ноги, отряхивались, обрызгивали друг друга из большущей бутыли минеральной водой «Вера» и вновь катались по полу, а затем подходили к замызганному окну и критически разглядывали друг друга.
   — На швах еще пыли вотри, — наставительно говорил Боцман. — Локти, локти погуще и коленки. А главное — на заднице. Самое ходовое место… — Как бы не переборщить, — бормотал Пастух, — а то на губу упекут за неряшливый вид. Погончики бы нам еще, нашивочки, эмблемки… — Перебьются, — сказал Боцман. — Там же вольнонаемных до и больше. Все в таких формах. Они доводили себя до кондиции долго и с удовольствием, до жаркого пота, и вышли из парадного изрядно потрепанные, как бы покипевшие в семи котлах.
   И когда у метро тормознул мимоходом комендантский патруль при бляхах и штык-ножах и несколько разочарованно проверил их гражданские паспорта, Боцман и Пастух заключили, что усилия были не напрасными.

* * *

   Черный служебный «Вольво-850» быстро мчался по Ярославскому шоссе, приближаясь к Москве. Едва миновали Абрамцево, в машине Роберта Николаевича загудел телефон. Он снял трубку и невольно сжался, впервые после того памятного совещания услышав голос того, о ком думал весь этот месяц и кого страшился услышать.
   — Здравствуйте, Андрей Терентьевич, — упавшим голосом ответил он на приветствие Черемисина. — Как я рад, что вы мне позвонили.
   — Позвольте усомниться, — желчно усмехнулся старик. — Мы проработали вместе пятнадцать лет. Так что мое отношение к лицемерам и фарисеям вам известно. Я бы никогда не позвонил вам, если бы, так сказать, не событие чрезвычайное. Несмотря на мои возражения, вы все-таки отправляете в Сингапур на авиасалон ракету с нашим «Зодиаком». Пусть так… Пусть моим мнением пренебрегли — пинать мертвого льва у нас всегда охотников хватало. Однако, сведения о смерти льва, как говорится, сильно преувеличены. Я еще жив и в здравом уме. И я не допущу того, что вы затеяли.
   — Простите, Андрей Терентьевич, — смешался Стенин, вдруг ощутив, что неясная давешняя тревога, нахлынувшая после разговора с Курцевским, с новой силой наваливается на него. — Я что-то не пойму… Ведь вы же знаете — мы отправляем натурный макет. Вы согласились с этим. Одно сопло, торчащее из нижней части носителя. Там будет только пустая оболочка ракеты с имитацией начинки. Поверьте, это будет выглядеть весьма внушительно и… — Зачем вы лжете?! — перебил его Черемисин. — Что за мерзость! Мне только что позвонили с «Апогея». Им приказано смонтировать и установить в моторный отсек ракеты настоящий двигатель! И вы, генеральный, не знаете об этом?
   Стенин от души рассмеялся.
   — Этого не может быть, Андрей Терентьевич, это же чистый бред. Кто вам сказал? Просто курам на смех! То же самое, что в витринный манекен вставить живое сердце.
   — После того, что случилось, я могу поверить всему. Но вам, сударь мой, я уже не верю. Не взыщите — я немедленно отправляюсь в ФСБ! Пусть они разберутся, что тут правда, что ложь, где бред, а где истина!
   Черемисин бросил трубку.
   Стенин смотрел вперед через ветровое стекло, но не видел ничего — ни залитого солнцем вечернего шоссе, ни разноцветных машин, ни деревьев… Накатила мертвящая истома, как перед обмороком. Он ничего не мог понять.
   Вдруг острое желание бросить все, забыть, забиться в какую-нибудь темную щель охватило его.
   Миновали Мытищи, впереди виднелась Москва, игла Останкинской телебашни уже прокалывала впереди столичное небо.

* * *

   — Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло, — быстро говорил Голубков, когда они с Артистом и Мухой уходили задними дворами от приземистого строения отделения милиции. — Просто неслыханная удача, что вас сцапали эти охламоны.
   — Ну… мы им тут сами маленько помогли, — засмеялся Семен. — Надо же было найти какой-нибудь способ, чтоб побыстрей ввести вас в курс текущих событий. А в чем удача?
   — Как вы знаете, в нашей операции задействован предельно узкий круг лиц.
   Предельно узкий! Мы не хотели бы подключать кого-то еще. Только самые доверенные. А вы уже в курсе дела, в работе, понимаете задачу… И вот сейчас, когда позарез нужны, вы оказались в моем распоряжении.
   — По воле судьбы или по воле рока? Как сказал бы принц Датский, «вот в чем вопрос», — усмехнулся Артист. — Ладно, шучу. Простите, Константин Дмитриевич. Мы слушаем вас.
   — Сегодня днем нам сообщили, — продолжал Голубков, — что топливо двигателя, видимо, уже в пути. Его образцы похитили в лаборатории неделю назад.
   — Ну и при чем тут мы? — не понял Артист.
   — Тут понимаете какая связка… Без этого топлива сам по себе двигатель мало чего стоит. Так что возможному покупателю железо и горючее требуются только одновременно.
   — В одном флаконе, — кивнул Артист.
   — Вот-вот. Тот, кого мы считаем таким потенциальным покупателем, это, конечно, знает. И отвалит деньги продавцам не раньше, чем сразу получит и то и другое. А для тех, кто намерен толкнуть весь этот комплекс, вопрос времени — то есть скорейшего получения денег — играет важную роль… — Что ж, я отлично понимаю и тех и других, — вставил Артист.
   — В общем, так, Семен… — сказал Голубков. — Как у тебя с вождением автомобиля в экстремальных условиях? Тебе, Олег, после гонок на выживание задавать такой вопрос было бы просто неприлично.
   — Как с вождением? — улыбнулся Артист. — Тягаться с Мухиным и Хохловым я бы не рискнул. Хотя, конечно, кое-какой кураж имеется… — Не слушайте вы его, товарищ полковник! — перебил Муха. — Отлично он водит!
   Не гроссмейстер, но на уровне мастера. Спецназ все-таки.
   — Так что от нас требуется? — спросил Артист.
   Глаза у Мухина азартно загорелись.
   — Неужели?..
   — Как вы знаете, — сказал Голубков, — завтра семнадцатый день, как идет международное авторалли «Европа—Азия»… — Еще бы! — с нескрываемой завистливой тоской воскликнул Муха. — Кто ж не знает! Весь мир по телеку смотрит. Супермарафон! Самое сложное ралли из всех, какие были. Таких до конца века уже не будет.
   — Ну да! — недоверчиво воскликнул Артист.
   — То-то и оно, — не унимался Муха. — Трасса — через восемнадцать стран — от севера Финляндии до Сингапура. Пустыни, горы, лесные дороги, морские и речные паромы, форсирование сотен водных рубежей.
   — Да-да, — сказал Голубков. — Вижу, Олег не отстал от жизни. Трасса тяжелая и крайне опасная. В Финляндии стартовало двести сорок машин, лучшие гонщики со всех континентов. На маршруте осталось не больше сотни.
   — А главное, — жарко продолжил Мухин, — на всех этапах вне конкурса на трассу может выйти кто угодно, любой человек. При условии, конечно, что его машину квалифицируют… — Переведи, — сказал Артист.
   — Если тачку пропустят большое жюри и оргкомитет как соответствующую правилам безопасности для гонок такой категории сложности.
   — А гонщиков тоже квалифицируют?
   — В том-то и фокус, что добровольцев — нет. Люди квалифицируют себя сами.
   Самим участием. Рискуя своими бабками и шеей. Только, конечно, чайникам там делать не фига. В конце концов, есть много других способов самоубийства. А что касается крутых профи… — Так за чем дело стало, Мушка? — засмеялся Артист. — Ты у нас не любитель, а крупный ас. Чего ж не пристал к ним? Они ведь проезжали через Москву, хлебом-солью их встречали… — А где бы я машину такую нашел? Где бы оборудовал? Ты хоть представляешь, сколько все это стоит? Да еще за право участия тоже надо «зелень» отстегивать.
   — Короче, парни, — сказал Голубков, — расклад такой: правитель Рашиджистана, известный вам эмир Рашид-Шах, на время ралли дал разрешение открыть границы своей страны на том участке, где проходит трасса.
   — А что, обычно границы закрыты? — спросил Муха.
   — Последние семь лет его территория наглухо закрыта для всех. Кроме друзей эмира, близких по духу. Вроде известного африканского полковника… Но теперь Рашид-Шах почему-то решил сделать исключение из правил и пропустить участников.