Таманцев Андрей. Гонки на выживание

   — Значит, почему-то вдруг снялись и уехали без света. Чтоб не быть замеченными? — спросил Пастух.
   — Занятно, да? — откликнулся Артист. — Причем полное ощущение, будто они сейчас зафиксировали этот наш разговор… — Окстись, Семка! — замахал руками Боцман. — За три километра? Ты что?!
   — Да что мы знаем? — чуть слышно сказал Пастух. — А вдруг у них такая техника, что нам и не снилась? И потом, мы же не знаем — откуда и кто они?
   — Тут вопрос надо иначе ставить, брат. Если все так и они пожаловали сюда по наши души… — начал Боцман.
   — То откуда им известно — кто мы? — оборвал его высказывание Сергей. — То-то и оно!
   — По-моему, надо сваливать, мужики, — сказал Боцман. — Не иначе кто-то нас взял на прицел.
   — Свалить-то можно, — согласился Пастух. — Только, может, им того и надо, чтобы нас на дороге перехватить?
   — Значит, ждать тут? — спросил Боцман. — Без оружия, без ничего?
   Пастух приумолк, потом сказал:
   — Хотели бы грохнуть — времени было навалом.
   До утра дергаться не будем. Ты, Артист, продолжай наблюдение. Хохловотдыхать, В половине четвертого Семен растолкал Хохлова. Тот нехотя выбрался из мешка и, зябко поеживаясь на предрассветном холодке, обошел лагерь и занял тот же пост на склоне, где до него сторожил сон товарищей Артист. Рядом, нахохлившись, сидел Пастух и, пожевывая травинку, смотрел из стороны в сторону.
   — Ну что, — спросил Боцман, — какая диспозиция?
   — Все тихо, — ответил Сергей. — Сижу, думаю… А Злотников, юркнув в нагретый Боцманом мешок и затянув шнуровку до подбородка, лежал в тишине, прислушиваясь к каждому звуку. Заснуть не удавалось.
   Не отпускали тревожные мысли… Но пришло сверкающее солнцем лесное утро, ясное, теплое, с радостным пересвистом птиц. Друзья поднялись, пробежались, основательно размялись, покатались по траве, побросали друг друга через плечо да через бедро, побултыхались в холодной речке, растерлись полотенцами и принялись завтракать.
   После завтрака Сергей устроил оперативку-пятиминутку. Почему-то серьезней всех отнесся к услышанному Док.
   — Всегда разумнее исходить из худшего, — сказал он. — Так что вариант случайных совпадений лучше сразу отбросить.
   — Подождите, — вдруг поднял руку Артист. — Подождите, подождите… Все с недоумением уставились на него. А Семен, быстро оглядев всех, вдруг поднес палец к губам. Отбежал к «джипу», достал из бардачка измятую вчерашнюю программку гонок на выживание и капиллярную ручку. Вернувшись к товарищам, которые все так же молча непонимающе смотрели на него, он быстро написал своим мелким четким почерком на обороте программки:
   «Как ты вообще оказался на гонках?»
   И, показав написанное остальным, протянул программку и ручку Боцману. Тот пожал плечами и написал рядом:
   "Позвонил один малый вроде нас, тоже спецназовец. Пригласил покататься.
   Обещали штуку за выступление. Почему нет?"
   Артист прочитал и кивнул. А после задал очередной письменный вопрос:
   «Кто знал, что все мы будем на гонках?»
   «Только я да Муха», — коряво вывел Боцман. Подумал и приписал рядом: «Больше никто».
   «А костюм этот белый — твой?» — быстро написал Артист.
   «Призовой, — ответил Боцман. — Тоже там дали. Все победители такие получают».
   Артист усмехнулся и тихо сказал вслух:
   — А коли так, извини, Митя, не взыщи… А ну-ка встань да повернись… Так-так-так… Боцман растерянно поднялся.
   — Небольшая интимная сцена, — чуть слышным шепотом пояснил Артист.Зайдем-ка, брат Митя, в кустики… И ты, Док, не в службу, а в дружбу — помоги мне.
   Они зашли втроем в чащу, где их наверняка не могли увидеть издали, и Артист с Перегудовым методично и кропотливо принялись обследовать великолепный белоснежный адидасовский костюм, в котором Боцман явственно смахивал на матерого северного медведя. Процедура происходила в полной тишине.
   Легкая куртка костюма была на «молниях», на «молниях» были и карманы.
   Неожиданно внимание Артиста привлекли замочки этих «молний». На их поводках болтались удлиненные металлические висюльки.
   Артист присмотрелся к одной из них, сравнил с другими.
   — Отличный у тебя костюмчик, — вдруг заметил Артист, — удобный. Думаю, ба-альших денег стоит. — И он показал висюльку Доку.
   Боцман ошалело раскрыл рот.
   — А ты думал! — серьезно заметил Перегудов. Он приблизил серебристую висюльку к глазам, сильными пальцами хирурга чуть повернул блестящую головку против часовой стрелки. Она вдруг подалась и легко свинтилась, обнажив крохотное электронное устройство.
   — Вуаля! Как говорили древние — бойтесь данайцев, приносящих яйцев.
   — Вот-вот, — шепнул Артист, — замечательный прикид. Да только ради него одного стоило шишки набивать. А, Боцман?
   Док аккуратно вновь собрал хитрую висюльку и вернул в прежнее состояние.
   Так же обследовал остальные. Все они оказались подлыми «жучками». А один обнаружился даже на короткой «молнии» заднего брючного кармана.
   — Ну это я уж и не знаю, какие звуки транслировать… — заметил Артист.
   Все трое усмехнулись и вернулись на прежнее место.
   «Все четко, — написал Артист на программке и кинул на траву, чтобы каждый мог прочесть. — Прослушка. Высший класс. Американская или итальянская».
   — Ладно, парни, — сказал Боцман. — Коли так, вы тут сидите, толкуйте, а я пойду маленько пошляюсь, обследую окрестности.
   Пастухов одобрительно кивнул.
   Боцман вытащил из «джипа» маленький кассетный магнитофончик с приемником и, выкрутив на полную громкость забойную музыку и разухабистые голоса бойких ведущих радиостанции «Максимум», неспешно побрел к берегу речки, унося на себе «дары» неведомых данайцев.
   Когда Хохлов удалился на приличное расстояние и его ослепительный силуэт замаячил в лучах солнца лишь ярким белым пятнышком среди зеленой травы, Док сказал:
   — То-то я все гадал: с чего бы это у меня на прошлой неделе дома телефончик растренькался? Стало быть, «ушки» вешали.
   — И у меня… — кивнул Артист.
   — И у нас с матерью тоже, — добавил Муха.
   — Ясно! Какие будут соображения у честной компании? — обвел их глазами Перегудов.
   — Чего тут соображать? — сказал Пастух. — И козе понятно — нас снова взяли в оборот.
   — Как думаешь, откуда ноги растут? — спросил Артист.
   — Откуда всегда… — мрачно прищурился Пастух. — Кому-то позарез потребовалось собрать нас всех в одном месте. Что им, как видите, удалось. За вычетом Кольки-симулянта. Видно, не достали тебя, Трубач, в твоей палате номер шесть. Не сыскали.
   — Или… списали за ненадобностью по болезни как отработанный материал,заметил Перегудов. — Да, Коля, как ты, кстати, загремел туда? А ну-ка расскажи.
   — Чего рассказывать? Жизнь обрыдла — вот и загремел, — отвернулся Трубач.Лежал кверху пузом — римских философов читал. А еще Ницше и Эдгара По.
   — Понятно, — кивнул Перегудов. — Лучшее чтение для потенциального самоубийцы.
   — А в больнице как оказался? — спросил Пастух.
   — Да я Доку докладывал… Лежал как-то ночью, обдумывал способ… Тут звонок в дверь — сестра из Саратова. Она ж невропатолог. Только увидела меня, с ходу просекла, в какой я депрюге. Наутро села на телефон, коллег в Москве навалом, ну и сосватала… — Значит, кроме сестры, никто не знал, где ты залег? — уточнил Пастухов.Хорошо подумай! Вспомни.
   — Никто. Железно.
   — Так, — сказал Артист. — Стало быть, скорей всего, эти типы просто не вычислили твою дислокацию. В любом случае ясно — против нас явно не дураки. Все учли, даже твой, Трубач, юбилей. Сели на подслушку, прицепили хвост.
   — Почему бы им прямо на нас не выйти? — почесал за ухом Пастух. — Уж больно капитально все вопросы решают… На хрена такие подходы?
   — И работают без дураков, — продолжил Перегудов. — Ведь сколько времени — мы ни сном ни духом… Единственное, чего они сегодня не учли, так этого пикника.
   Пришлось тащиться за нами — ну и засветились.
   — Может, просто грохнуть хотят? — предположил Муха.
   — Не спеши, парень, — жестко усмехнулся Док. — Хотели бы прижмурить — не ломали бы голову. Гонки, приз… Да на фига? Один залп из гранатомета — и пишите письма! Нет, здесь что-то друго-о-е… — Главное — кому все это нужно? — упрямо повторил Артист. — Или кому мы мешаем?
   — Ну, тут выбор большой, — развел руками Док. — Даже слишком.
   — Стало быть, будем ждать… — сказал Пастух. Боцман вернулся минут через сорок в одной тельняшке и белых штанах.
   — А хламида? — повернулся к нему Артист. — По-моему, уходя ты был одет побогаче.
   — А ну ее, хламиду. — Боцман сверкнул белыми зубами. — Где-то на сучке осталась. Пускай теперь этим воронам дятлов транслирует.
   — Принято и подписано, — согласился Док. — Ну а дальше-то что?
   — А дальше — ничего, — сказал Трубач. — Есть, пить, веселиться, лабать на саксе. Если мы им нужны — прорежутся.
   — Занятно, — встрепенулся Артист. — Почему-то принято считать, что художники и музыканты, как правило, дураки. Слушай, Ухов, может, ты не музыкант?
   — Не-а, — покачал головой Николай. — Куда там! Я просто наемник. Солдат неудачи.
   День прошел в точном согласии с программой, объявленной Трубачом. Ели, пили, вспоминали прошлое и по загадочному устройству человеческой психики к вечеру волнения минувшей ночи уже казались им далекими и нереальными.
   Сами не заметили, как начало смеркаться, но уезжать не хотелось, да и Трубач обратно к людям в белых халатах не торопился. Вновь развели костер и просидели в разговорах до темноты… В Москву засобирались, когда уже совсем стемнело. Залили костер, сели в машину и медленно тронулись в молчании, понимая, что праздник кончился и они снова вступают в зону неизбежных боевых действий.
   Неслись по лесной дороге как бы в узком коридоре между двумя стенами леса.
   Лучи фар выхватывали из мрака самые храбрые деревца, выбежавшие из строя прямо к бетонке.
   Вопреки обыкновению, Артист упорно молчал, неотрывно глядя вперед в ветровое стекло из-за черных спин сидящих впереди рулевого Боцмана и Пастухова.
   Изредка посматривал и назад. Его тревога передалась остальным, и все не чаяли поскорей проскочить этот участок, эти семь или восемь километров лесного массива, откуда их безнаказанно могли «загасить» одним выстрелом из РПГ-7.
   Все чувства, мысли и ощущения вновь сделались… фронтовыми, до боли напряженными. И потому Боцман все прибавлял скорость — благо, дорога была прямая, ровная, старая «стратегическая» бетонка, рассчитанная на прохождение танковых колонн.
   Но вот лес кончился. Они выскочили на открытую местность, через два-три километра должны были выехать на магистральную трассу.
   — Странно… — сказал Трубач. — Такой кусок отмахали — и ни одной машины. Ни навстречу, ни по пути. Вечером, в воскресенье… Тут никогда так не бывает. Всегда поток. А сейчас — никого… Очень странно.
   — Да мы по той ли дороге пилим? — обернулся Артист. — Может, не там свернули?
   И тут впервые ожил за двое суток сотовый телефон, который Артист на время перенес в «патрол» Пастуха из своей «БМВ»: кто-то вызывал их. Пастух взял трубку.
   — Слушаю.
   Но никто не отозвался.
   Сергей свирепо посмотрел на трубку и швырнул на подставку между сиденьями.
   — Кто там еще? — подавшись вперед, спросил Артист.
   — Если б я знал, — ответил Пастух. — Товарищ не обозначился.
   — Может, ошибка? — предположил Муха.
   — Не думаю… — нахмурился Пастух. — Скорее, это… они. Давят на психику.
   Еще около минуты ехали в молчании. Как вдруг, увидев что-то на дороге.
   Боцман подался вперед и сбросил газ.
   — Ах ты, яп-понский бог!..
   Тут все увидели: впереди поперек узкой бетонной полосы лежала женщина в коротком зеленом платье, видно сбитая недавно проехавшей машиной. Объехать ее было почти невозможно.
   Все ближе, ближе… Мрак, ночь, распластанное женское тело в ярком свете фар… — Не останавливай! — вдруг крикнул сзади Артист. — Боцман, гони! Проезжай!
   — Да ты что?! — мотнул головой рулевой. Его нога уже автоматически надавила на тормоз. Всех мотнуло вперед, и «джип» встал как вкопанный, припав на передние колеса. Боцман и Пастухов одновременно выскочили из машины и бросились к женщине, не зная, ранена она или погибла. За ними кинулся Док с дорожной аптечкой в руках. Но вдруг, разглядев на бегу, как лежала жертва дорожного происшествия, повидавший сотни раненых и убитых, Док понял… — Назад! — закричал он. — Мужики, назад!
   Но было поздно.
   Снопы нестерпимо яркого света одновременно ударили из черноты. Мелькнули отсветы на темных кузовах спрятанных в кустах двух или трех больших машин, от них метнулись навстречу массивные тени с ослепляющими галогенными фонарями.
   Пастух пересчитал точки фонарей — пять. Но в кромешной темноте нападающих наверняка было больше.
   — Занять круговую!
   Припав спинами к темным полированным бокам своего «джипа». Пастух и его люди встали в боевую стойку.
   — Огни! — коротко, так, чтобы услышали только свои, скомандовал Пастух.
   Фонари врагов прожигали насквозь. Но они же были и мишенями. Муха бесшумно взлетел и молниеносным ударом ноги выбил фонарь у ближнего нападавшего. Фонарь еще не долетел до земли, а тот, что держал его, уже был выведен из строя локтевым ударом в ухо. Перевернувшись через голову, как кошка. Муха оказался под «джипом». Схватил закатившийся туда фонарь, тряханул — стекло вылетело, но лампа светила вовсю.
   Он направил луч в сторону — и они увидели противников.
   В призрачном свете из черноты выступали темные силуэты здоровенных бойцов в пятнистой полевой форме и черных масках. При оружии — но не стреляли. Шли врукопашную. А в рукопашной каждый из людей Пастуха не уступил бы ни альфовцу, ни «вымпелу».
   Темнота… Мелькание огней.. Хриплые вскрики, удары, стоны! Утробные вопли сраженных ударами в пах и в печень, дикий мат… Пастух «вывел в партер» первого, второго… Бок о бок с ним методично молотили и сваливали противников Трубач, Боцман и остальные.
   Но и враги бились жестоко, умело, ловко. Женщины в зеленом платье, что прикинулась, будто ее сбила машина, уже и след простыл. Не иначе с ними, из их банды. Подлюка!
   Вдруг неподалеку, за поворотом дороги, бахнул выстрел и над лесом, осветив все адским багровым заревом, шипя, взлетела яркая, как алая сварка, сигнальная ракета.
   Разом погасли все фары и фонари, кроме двух трофейных, что достались в бою Мухе и Трубачу. Натиск противников как обрезало. Они метнулись в тень, таща на себе раненых, поймавших особо меткие увесистые удары. Взревели моторы их «джипов», и они унеслись в сторону трассы.
   — Ну, — тяжело дыша, оглядел свою команду Пастух. — Все целы?
   — Что за финты? — сплюнув, хрипло спросил Артист. — Чего им надо было? Почему не стреляли?
   — Слишком много вопросов, — перебил Пастух. — У меня всего один — почему они свалили? Ведь точно готовили захват.
   — Ладно, — потирая руку, сказал Док. — Может, когда и узнаем. Поехали!
   Избитые, грязные, в кровоточащих ссадинах, с рассеченными руками, они торопливо забрались в свою машину.
   Мчались в темноту, навстречу неизвестности. Все чувствовали: история не закончилась и, хотя у противника сейчас явно что-то сорвалось, ждать теперь можно чего угодно. Артист машинально взглянул на часы — случившееся заняло всего три минуты.
   Проехали чуть больше километра, как вдруг опять заметили впереди на дороге какой-то странный предмет. Снова что-то зеленое… темное… И только приблизившись, поняли — та женщина в зеленом. Вернее, все, что от нее осталось: она была только что раздавлена тяжелыми колесами одного из вражеских «джипов». Даже они, навидавшиеся всякого на войне, невольно отвели глаза.
   — Выходит, не с ними она была, — прошептал Артист. — Эх, бедняга… — Слушайте, а ведь теперь она на нас будет! — воскликнул Боцман. — Точно навесят!
   Останавливаться больше не рискнули. И так было ясно — ей уже не помочь.
   Хохлов осторожно объехал тело, впритык подавшись к обочине, и снова нажал на газ. Ехали молча.
   — Через километр — трасса. Вон за тем поворотом, — показал Трубач, который хорошо знал эту местность. — Слышь, Боцман, гони потише. Надо осмотреться.
   — Подфарники выруби, — подсказал Трубач.
   — Блеск! — усмехнулся Артист. — Ни в чем не виноваты, а уже менжуемся, как побитые собаки.
   — Нормальная психология, — мрачно кивнул Док. — Российская… Боцман выключил габаритки и резко сбавил скорость. Двигаясь не быстрее десяти километров в час, вползли на горку, откуда открывалась трасса. До нее оставалось метров восемьсот. В вечерней темноте по шоссе, как по столичному проспекту, сплошной вереницей мчались огни. Сотни людей возвращались с дач после выходных. Там, где бетонная отвилка примыкала к широкой трассе, перегородив ее, стояло несколько машин.
   — Тормозни-ка, — вытянув шею, произнес Артист и достал бинокль. Навел, вгляделся и молча передал Пастуху, тот — Доку.
   — Поворачивай оглобли, — сказал Перегудов Боцману. — Гаишники, ментура, народ с автоматами… Полный ансамбль. Не иначе по нашу душу.
   — А ведь тех — пропустили, — заметил Сергей. — Делайте выводы.
   Боцман включил задний ход, потихоньку осаживая, сполз назад под уклон.
   Стараясь не взреветь мотором, на малых оборотах с трудом развернулся на темной узкой дороге и, понемногу набирая скорость, покатил обратно — туда, где осталась лежать убитая.
   Но когда выскочили из-за очередного поворота на прямую в полукилометре от того места, где лежала погибшая, впереди уже мелькали огни, двигались фигурки людей, часто сверкали синими и красными мигалками патрульные машины ГАИ.
   Боцман остановил «джип» и повернулся к Пастуху, ожидая дальнейших распоряжений.
   — Все, — сказал Сергей. — Ловушка. Они нас переиграли.
   — Потому и машин никаких не было, — кивнул Док. — Перекрыли и заперли дорогу с обоих концов, чтобы остались только мы — и те.
   — Ладно, — нахмурившись, кивнул Пастух. — Деваться некуда. Готовьте документы. Сидите тихо. Базарить с ментами будем мы с Иваном. Давай, Боцман, двигай!
   «Джип» тронулся вперед. Мигающие красно-синие маячки становились все ближе.
   Завидев их машину, несколько гаишников и спецназовцев в камуфляже угрожающе двинулись навстречу с «Калашниковыми» наперевес. Рассредоточились, перегородили дорогу, навели стволы на сидящих в машине и колеса «джипа».
   — Знакомая картина, — заметил Артист. — Блокпост Харджали или Ведено.
   Боцман, Пастух и Иван выпрыгнули из машины и медленно двинулись навстречу гашникам с автоматами.
   — Всем выйти! — рявкнул один из гаишников, подскочив к машине и сунув ствол «Калашникова» в окно «джипа». — Лицом к машине, руки за голову! Не дергаться!
   Стреляю без предупреждения!
   Муха замешкался и тотчас получил прикладом автомата между лопаток.
   — Охренел? — обернулся он, но вместо ответа тут же получил повторно дубинкой по ребрам, что вполне отвечало новому стилю общения защитников правопорядка с мирным населением.
   — Что?! — приблизился майор ГАИ в бронежилете. — Думали смыться?! Поглядите, что вы наделали! — ткнул он большим пальцем назад, за спину, где лежала погибшая. — Или, скажете, не ваша работа?
   — А что случилось-то? — спросил Пастух вполне миролюбиво.
   — Ну и сволота! — изумился майор, — Он еще спрашивает! А чего тогда от пикета на трассе назад повернули? Всех обыскать! — рыкнул он и с удовольствием въехал Доку тяжелым ботинком под коленную чашечку. Тот крякнул от боли, но устоял.
   — Вы что, очумели, майор? — резко обернулся Пастух.
   — Мы-то не очумели, — оскалился тот, — а вот с вами разговор короткий.
   «Джип»? — постучал он по капоту их машины. — «Джип»! «Ниссан-патрол»?
   «Ниссан-патрол»! След протектора колес на трупе совпадает! Скрыться пытались?
   Все, ребятки, приехали!
   — Ты смотри, а?! — взвился Муха. — Да так что угодно припаять можно! Где на нашей машине след удара? Где доказательства?
   — Не волнуйся, парень! Будут и следы, будут и доказательства, — заверил майор. — Кроме вас, тут никто не проезжал. Так что спрячь зубы, пока торчат.
   — Не рыпайся, Муха, — бросил Пастух.
   Через считанные минуты все шестеро были в наручниках. Их уже собирались рассаживать по машинам ГАИ, но тут подкатили три небольших темных фургона.
   Из них выскочили какие-то люди в армейской форме и после короткого разговора с майором ГАИ они затолкали задержанных в эти глухие фургоны, повалили их на пол и повезли куда-то в полной темноте.
   Ехали долго, не менее полутора часов. Говорить запретили. Каждое слово стоило жестокого удара, который следовал из темноты. Фургоны кружили, тормозили и разгонялись… Определить направление было невозможно.
   Наконец прикатили куда-то. С лязгом отворили задние двери. Пинками вытряхнули из фургонов. Они еле успели оглядеться.
   Фургоны стояли в обширном темном дворе, окруженном высоким забором, за которым высились, освещенные луной, шумящие сосны. С диким рыком и лаем, вставая на дыбы и вздымая шерсть на загривках, на длинных цепях бесновались несколько кавказских овчарок.
   Озираться и разглядывать местность не пришлось. Подталкивая автоматами, их погнали к огромному загородному дому, похожему на дорогой дачный особняк, в котором светилось всего одно узкое окно. Ввели в дом, провели коридорами и оставили одних в роскошно обставленной гостиной с камином.
   Здесь было довольно светло, в камине потрескивал огонь. Всюду — на стенах и на полу — дорогие ковры. Добротная старомодная мебель красного дерева, в высоких книжных шкафах — многотомные энциклопедии, иностранные словари, собрания сочинений. В нише темнел экран большого японского телевизора, на нем на подставке из прозрачного оргстекла красовалась модель-копия голубой подводной лодки с золотым штырьком перископа над рубкой.
   Помещение, судя по всему, было жилое, и в то же время по каким-то неуловимым признакам в нем угадывалось нечто казенное. Почему-то все шестеро почувствовали это сразу.
   — Госдача, — шепнул Док Пастуху. — Или вроде того.
   Сергей глазами показал, чтобы тот помалкивал.
   Вошел плотный человек в дорогом темно-сером штатском костюме. Однако походка и выправка легко выдавали в нем военного, скорее всего из спецподразделения: не то «медведя» — телохранителя, не то опера-"волкодава".
   Лицо его скрывала черная вязаная шапка-маска с прорезями для глаз, и такая экипировка выглядела непривычно, как-то не вязалась с цивильной одеждой.
   Вошедший достал ключ, молча, переходя от одного к другому, снял с каждого по очереди наручники. Вручил единственному курящему из них, Ивану, пачку сигарет, зажигалку и отступил на шаг.
   — Значит, так, господа, — сказал он. — Люди вы опытные, военные, лишних объяснений не требуется. Сопротивление, бегство и прочую дурь из головы можно выбросить сразу. Есть вопросы, пожелания?
   Все шестеро молчали. Но вдруг поднял голову Трубач.
   — У меня в нашей машине остался саксофон, друзья подарили. Так чтобы был в целости и сохранности.
   Человек в маске усмехнулся.
   — Если господин Ухов считает, что это для него сейчас самое актуальное, то может не волноваться.
   — Кто вы и что вам надо? — резко спросил Пастух.
   — В течение часа вам ответят на кое-какие вопросы, — спокойно сообщил тот и вышел.
   Все понимали: обсуждать что-либо в этих стенах глупо и бессмысленно.
   Растирая запястья, молча переглядываясь и рассматривая обстановку, расселись по креслам. Перегудов закурил и, закинув голову, закрыл глаза.
   — Боюсь, Коля, — сказал Артист, — тут тебе не твоя Матросская Тишина. Тут дурдом посерьезнее.
   — Тюряга тут, а не дурдом, — сквозь зубы процедил Трубач. — Натуральная гэбэшная хаза.
   — Ошибаетесь, Николай Михайлович, — вдруг раздался чей-то внушительный мужской голос из невидимого динамика. — Вы попали совсем в другое место. Нам предстоит очень серьезный разговор. Но прежде мне бы хотелось, чтобы вы ясно осознали свое положение. От вас потребуется тридцать минут внимания. Потом продолжим беседу.
   Огромный экран телевизора вспыхнул и засветился. Возникло превосходное цветное изображение: вот они все шестеро сидят на полянке у костра, дружно сдвигая солдатские кружки, вот Трубач отправляется к «патролу» и, остолбенев, молча смотрит на коробку с саксофоном… На всех кадрах в углу четко фиксировались электронные цифры тайм-кода: число, месяц, год, часы, бегущие минуты и секунды записи.
   Снято было издалека, сверхсильной цифровой оптикой, и, хотя камера слегка подрагивала, качество записи поражало. Но главное — каждое слово их запечатлелось на фонограмме. Все самые сокровенные, самые доверительные вчерашние разговоры, все смешки, все признания, все воспоминания о прошлых делах. Расслабившись и малость подвыпив у костра, они рассказали о себе слишком много.
   Проклятые «жучки» — висюльки на белой хламиде Боцмана оправдали себя с лихвой.
   Пастухов сокрушенно покачал головой.
   А в это время он сам с горечью говорил с экрана:
   «…Если бы нашлось действительно стоящее дело, я бы еще покувыркался. Но только вместе с вами…»
   — Н-да, — сказал в пространство Трубач. — Техника!
   Потом, но уже с другой точки было запечатлено, как этим утром они разминались, боролись, бегали и бултыхались в речке. А вот Артист и Иван скрываются с Боцманом в лесу, чтобы исследовать его чемпионский костюм. Вот когда уже наткнулись на хитрые висюльки и смекнули, что к чему, разговоры смолкают — и с пленки звучат лишь потрескивания, щелчки, птичий свист, незначительные отрывочные фразы и междометия… — Продолжим наш сериал, — вновь раздался голос из динамиков. — Дальше все значительно интереснее… На черном экране загорелись сдвоенные точки огней, из тьмы возник их «джип», вдруг он резко вильнул, остановился — и взгляд камеры перенесся на изувеченное женское тело, распластанное на дороге. Причем сумели как-то так смонтировать и переставить кадры, что возникла полная иллюзия наезда на женщину в эту самую минуту именно этого «джипа», что подтверждала и ложная фиксация момента записи в углу изображения.