Страница:
— Ну, конечно, могу, с удовольствием, — ответил я.
— Тогда я жду от тебя программу посещения России. Пока. Машина внизу.
— Но я же пьяный, а у меня самолет в Дубае, скоро совсем…
— Все предусмотрено, — говорит шейх. — Я предупредил, что прямо к трапу подвезут пьяного русского. А до этого момента не вылетать! Тебя подождут столько, сколько надо.
Так все и произошло. Рейс был задержан. Я оказался в самолете без прохождения таможни и даже без посадочного талона! Утром я уже был у Кирсана и рассказал ему о просьбе шейха и разговоре о шахматном Гран-при.
Мы решили начать его турне с Санкт-Петербурга, потом отправиться в Москву, затем в Ялту и закончить путешествие в Калмыкии. Далее шейх собирался двинуться в Лондон, а по пути залететь еще в Вильнюс.
В Санкт-Петербурге мне было легче всего. Еще не совсем утихли отзвуки баталии с выборами мэра города в 2000 году, в которых я участвовал. У меня остались ребята из моего предвыборного штаба. Откликнувшись на призыв «встретить и проводить» его высочество, они слепили программу с посещением Эрмитажа, Петергофа, Павловска, катанием на «Стреле» по Неве и вечерними походами по злачным питерским местам. Приятели Кирсана, местные бизнесмены, добавили посещение Кронштадта со стрельбой из пушки и аренду знаменитого эротического клуба «Доллс» со всем его женским контингентом на весь вечер.
Далее по всему маршруту тяжесть приемов ложилась на плечи Кирсана. У меня практически не осталось в России связей, которые могли бы обеспечить высокий уровень сервиса молодому монарху. Мои идеи посетить Хохлому, музей художника Шилова, Московский Кремль с Алмазным фондом и Оружейной палатой явно не работали отдельно от ресторанов, клубов и закрытых бань.
В Ялте благодаря знакомству Кирсана с президентом Украины Кучмой шейха ожидала бывшая госдача на берегу моря, экскурсии по дворцам, дегустации коллекционных вин в Массандре и пышные вечерние обеды с оркестром на частном пляже.
А Калмыкия обещала встретить его высочество национальным праздником в степи, охотой на волков с вертолета и множеством концертов фольклорных ансамблей.
Удовлетворенный программой, я снова полетел в Абу-Даби, чтобы присоединиться к шейху и вылететь вместе с ним для ее реализации.
Мы должны были стартовать с частного аэродрома. Самолет «Боинг-737» с эмблемой Арабских Эмиратов, переделанный под частный салон, поражал своим великолепием. Внутри он был оборудован всем необходимым — от мягких кресел, превращающихся в спальные места, до небольшого бассейна с джакузи.
Наша группа состояла из десяти путешественников, друзей шейха, его постоянных попутчиков, которых я видел в фильме, и двух слуг. Среди них выделялся личный телохранитель шейха: двухметровый гигант с выражением лица, напоминающим самца мандрила. При таком свирепом виде он оказался очень мягким и покладистым человеком, просидевшим все путешествие в номерах рядом с багажом шейха.
Шейх задерживался. Мы слонялись по аэропорту и ждали отлета.
Частный аэропорт, как и все публичные места в Абу-Даби, просто утопал в зелени и цветах! Мы ждали шейха сначала в просторном зале, а потом вышли на улицу. Я знал уже секрет такой бурной растительности в пустыне Аравийского полуострова. Ежегодно подданные шейха высаживают в окрестностях города Абу-Даби два миллиона деревьев. К каждому дереву подводится специальная подземная трубка, по которой прямо к корням подается пресная вода. Она вырабатывается мощнейшей атомной опреснительной станцией, стоящей в Персидском заливе, и ее недостатка практически не чувствуется. Они могут себе это позволить: здесь добывается восемьдесят процентов всей нефти страны — почти половина добычи нефти в России. Только живет в Эмиратах всего три миллиона человек. Вот вам и простой рецепт процветания страны.
Шейх очень любит вспоминать свое трудное детство. Тогда не было не только минеральной воды в бутылках, которая сегодня продается в Абу-Даби на каждом шагу, но даже элементарных школ и больниц. Не было богатых и вообще никаких классов — все жители были поголовно нищими и жили вместе с верблюдами и козами в сделанных из глины хижинах.
В конце шестидесятых, когда родители шейха получили первые деньги от нефти, его отправили учиться в Англию. Там шейх, первый в своей семье, научился есть вилкой и ложкой. Из школы, где имелась одна книжка — Коран, он попал в Оксфорд! В школе не было даже часов, и учитель, чтобы следить за временем, втыкал палку в песок. Когда ее тень ложилась под определенным углом, урок заканчивался…
Шейх был очень больным ребенком, поскольку страдал от истощения в последней стадии. Его лечили старинным арабским способом — прижиганием вокруг пупка, чтобы воздух и вода, скопившиеся в дистрофичном организме, могли выйти наружу…
Несмотря на то, что семья шейха была нищей, она правила страной с семнадцатого века.
То ли дело теперь! За каждого новорожденного младенца государство выплачивает семье пятьсот долларов в месяц до его совершеннолетия. Если в семье всего пять детей — две тысячи пятьсот долларов. Каждому коренному жителю дарится дом, причем когда семья увеличивается, он бесплатно обменивается на больший по размеру, а прежний остается в собственности семьи.
В Абу-Даби теперь создана прекрасная система образования. Поэтому только двое детей шейха учатся за границей, остальные дома. Всего у шейха четыре мальчика и пять девочек.
Правительство Арабских Эмиратов и семья шейха по сути одно и то же. На всех самых ответственных постах находятся дяди шейха, его кузены, племянники, братья и другие дальние и ближние родственники. Даже номера на автомашинах в Эмиратах сразу же говорят о том, кто едет. Короткие, состоящие из двух цифр или букв, — самые влиятельные члены правящей семьи. Потом из трех цифр и так далее.
Надо сказать, что без своего золотого облачения выглядит шейх не очень по-королевски: невысокий, узкоплечий и очень раскованный. Он любит хохмить, позволяет своему окружению всякие фамильярности и высказывания в свой адрес, но неожиданно может прикрикнуть на сопровождающих и взглянуть так жестко, что это всех осаживает в мгновение ока и демонстрирует его могущество.
Объединенные Арабские Эмираты состоят из девяти эмиратов, которые когда-то объединились и образовали страну. Во главе каждого стоит свой шейх. И эти девять шейхов выбирают главного, правителя всей страны. Нынешнему главному шейху девяносто два года, и, когда его не станет, состоятся новые выборы. Правда, их результаты уже определены. Поскольку из всех эмиратов Абу-Даби дает наибольшие финансовые средства в казну, правящим всегда выбирают шейха из Абу-Даби.
Исполняя обязанности министра, шейх имеет право параллельно заниматься бизнесом. У него личный банк, а также несколько очень успешных туристических фирм, отелей и еще энное количество предприятий поменьше. Но основной доход, который делится в семье согласно старой, раз и навсегда установленной договоренности, это, конечно, нефть.
При нынешней продаже более трех миллионов баррелей в день семья шейха зарабатывает в год примерно сто пятьдесят миллиардов долларов. Но это не предел — бывали годы гораздо более прибыльные.
В основном деньги вкладываются в развитие собственной страны, с их помощью строят чудеса. Например, в Дубае построили первую в мире семизвездочную гостиницу. Стоимость здания — полтора миллиарда долларов. Подсчитано, что если она каждый день будет занята целиком, на окупаемость уйдет 48 лет. Зачем же такой проект? — спросите вы. Для имиджа, разумеется! Все в мире знают, что на оформление колонн в Эрмитаже ушло девять килограммов золота, а для дубайской гостиницы «Буш аль-Араб» использовали золота больше полутора тонн…
Три белых «Роллс-Ройса» появились вдали, приближаясь к аэропорту. Оживились чиновники, свита и ожидавшие. Его высочество быстро вышел из машины и направился прямо на поле аэродрома. За ним следом двинулся «мандрил» и далее все мы. Шейх поднялся по трапу первым, кивнул встречавшей стюардессе и занял в салоне свое место у окна.
Наш полет длился почти пять часов, но трудным не был. По мере удаления от Эмиратов шейх и сопровождающие его друзья становились все более и более свободными. Иногда мусульмане говорят, что когда человек уезжает из святого места, Аллах не следует за ним и перестает следить за праведностью его поведения. Поэтому можно слегка облегчить жесткие ритуалы, даже потреблять алкоголь и связаться с гулящей женщиной без обязательной прописки ее в гареме.
В Питере нас встретила толпа моих и кирсановских друзей, а также девушки в сарафанах под музыку балалаек и с большим свежеиспеченным караваем в руках.
Так началось наше незабываемое загульное путешествие с арабским принцем по России, Украине и Литве. Простите, частное, а значит, без особых подробностей…
А дальше начался месяц Рамадан, когда ничего не решается, люди вообще не работают. После Рамадана шейх улетел на полтора месяца в Пакистан охотиться с соколами на дрофу и к работе собирался приступать только в феврале. А уже в марте было запланировано открытие турнира Гран-при по шахматам. Понимая, что с таким расписанием к марту мы никак не укладываемся, я договорился о переносе срока турнира на второе апреля. Мы известили всех шахматистов, заказали гостиницу, внесли аванс и подготовили к выпуску брошюру турнира.
Прилетаю к шейху и говорю:
— Ну вот, мы назначили Гран-при на второе апреля, все в порядке.
И шейх сказал:
— Отлично, завтра приходи ко мне, я тебе дам ответ.
Я знал, что работа в Абу-Даби уже началась: еще в феврале шейх призвал министра спорта и дал поручение готовить турнир. Кроме того, он показал знаменитой английской фирме «Октагон», которая взялась раскручивать шахматы, абсолютно закрытый частный клуб, утопающий в золоте, и пятизвездочный отель, который он отдает под Гран-при. Поэтому я прилетел, чтобы получить деньги для призовых выплат и договориться о размещении рекламы.
Прихожу на следующий день, довольный, и вдруг шейх сообщает:
— Ты знаешь, мы подумали — в этом году Гран-при не стоит делать, надо его перенести на следующий год!
И вот ситуация: двадцать дней до серьезнейшего международного турнира, у всех гроссмейстеров уже взяты билеты — и вдруг такой облом! Денег на турнир нет, клуб не выделен, гостиницы нет, покровительства шейха тоже нет! А у Кирсана нет ни копейки денег, потому что он только что отдал пять миллионов «Уралану» и еще пять — на чемпионат мира по шахматам в Москве, который только что прошел в феврале. Что делать?
Дозвониться до Илюмжинова было очень сложно. Пишу ему письмо и посылаю по факсу: «Кирсан, что делать? У нас есть несколько выходов: ты можешь объявить, что шейх не дал денег, мы ликвидируем этот этап Гран-при и перенесем его в Москву или в Элисту в Калмыкию. Второе: мы переезжаем в Дубай, соседний эмират, и пытаемся что-то устроить там, потому что в Абу-Даби без покровительства шейха ничего делать нельзя. А в Дубае есть возможность быстро такое покровительство получить от местного шейха».
Кирсан не отвечает ни на одно из этих писем. Я в жутком состоянии еду в Дубай и иду к директору местного шахматного клуба. И он мне говорит: «Знаешь, Артем, я не могу пойти к дубайскому шейху, потому что абу-дабийский отказал. Я готов тебе помогать, но первое, что ты должен сделать, — это добиться, чтобы абу-дабийский шейх дал слово, что возражать не будет». Звоню Омару, который связал меня с шейхом. Тот говорит:
— Мне так стыдно за него, я все, что мог, ему сказал, но ты пойми — больше я ничего не могу. Я дам тебе немного своих денег. Конечно, я возьму с него слово не препятствовать организации турнира в Дубае. Чем тебе еще помочь?
Я говорю:
— Сходи к нему! Дальше я сам попробую выкрутиться.
Вскоре Омар перезванивает: шейх обещал не мешать и даже помочь, если нужно.
После этого директор клуба в Дубае идет к местному шейху, и тот говорит:
— Дам покровительство, но ни копейки денег не ждите!
И вот началась страшная работа: за двадцать дней подготовить турнир. А это еще сезон, гостиницу снять безумно сложно. Я все-таки нашел гостиницу рядом с клубом, оплатил ее из своего кармана. Договорился о том, чтобы в городе вывесили сорок пять рекламных щитов, нашел транспорт. Появилось агентство Рейтер, которое предложило стать генеральным информационным спонсором. Дубайский аэропорт дал в качестве спонсорской помощи на сто восемьдесят тысяч долларов рекламного пространства. Фирма «Нид» предоставила компьютеры в прокат. То есть дело стало двигаться, но нужен был призовой фонд. Исходя из обещаний шейха, он составляет полмиллиона долларов!
Пытаюсь найти Илюмжинова, тот молчит. Директор клуба требует его приезда хотя бы за пять дней, чтобы провести пресс-конференцию, которая даст толчок прессе.
Наконец Илюмжинов объявляется и прилетает на своем самолете. И я абсолютно уверен, что в сумках, которые несет за ним секретарь, деньги — ведь призовой фонд нужен уже на второй день после начала игры, когда вылетают первые шестнадцать участников и им надо платить. Радуюсь:
— Как хорошо, Кирсан, что ты привез наличность.
Он говорит:
— Какая наличность? У меня с собой ничего нет!
Ситуация просто безумная. А тут еще «Октагон» — второе по величине в мире спортивное маркетинговое агентство из Англии, которое мы наняли, привез огромное количество аппаратуры, целую студию: впервые шахматы должны были попасть на телевидение. И им надо заплатить за работу сто пятьдесят тысяч долларов…
И вот на открытии Кирсан объявляет:
— Призового фонда нет, потому что его не обеспечили компания Тарасова и «Октагон», они во всем виноваты. Поэтому, чтобы выйти из ситуации, я могу покрыть только сто двадцать тысяч.
Надо понять ситуацию. Ведущие шахматисты, которые считают себя гениями, до таких мелочей, как и откуда берется их призовой фонд, не опускаются! Платите и все, раз обещали! Тут четыре ведущих шахматиста — Леко, Халифман, Морозевич и Бареев, все из первой десятки имен — заявляют, что завтра улетают с турнира!
Ну, один из них — Леко — венгр, а наши-то неужели не могли понять, что мы из кожи вылезли, организовали им турнир, смогли найти столько, сколько смогли, и подставили нас неожиданно! Нет! Никакого сочувствия и понимания! С нормальными легче, чем с гениальными. Хорошо, что на свет не все рождаются гениальными шахматистами!
Назавтра первый игровой день, и бывший чемпион мира Халифман на игру не выходит. Ночью он напивается, приходит утром абсолютно пьяный и говорит, что отправляется за билетами. И тут Кирсан, поддаваясь шантажу, говорит: «Хорошо, я удваиваю фонд — двести сорок тысяч! Но, поскольку виноваты Тарасов с „Октагоном“, я увольняю Тарасова и разрываю контракт с „Октагоном“!»
Конечно, это было несправедливо. Менеджеры «Октагона» были потрясены: их репутация как ведущей маркетинговой фирмы поставлена под страшный, совершенно незаслуженный удар! Они сделали огромную работу, договорились со 120 телевизионными станциями, что покажут Гран-при, и никогда не обещали найти для турнира призовой фонд!
Президент «Октагона» звонит Кирсану и просит о немедленной встрече. Тот говорит: «Я сейчас улетаю и прилечу только к закрытию. Появляйтесь девятого числа, когда я буду вручать приз, мы с вами пообщаемся». Это была уже третья встреча, назначенная Кирсаном: на двух предыдущих он просто не появлялся.
Президент «Октагона» прилетает — Кирсана опять нет. Он звонит в Дубай: «Мне в глаз попала соринка, мне делают операцию, я не могу приехать». Возможно, действительно все так…
А мне надо платить!
Я бросаюсь к Омару и занимаю у него сто сорок тысяч долларов для первых выплат призовых. Только Анатолий Карпов повел себя как настоящий человек и джентльмен. Мы стали после этого с ним друзьями, и вся гадость, которую я слышал в его адрес от официальных чиновников ФИДЕ, оказалась пустым вымыслом!
И все-таки турнир состоялся, двести сорок тысяч Илюмжинов в итоге из Москвы перечислил к самому концу чемпионата, и я, вздохнув, вернул Омару долг.
Но Кирсан еще до Абу-Даби решил все переиграть. Я узнал, что ему вдруг позвонил Гарри Каспаров, после стольких лет войны. Они встретились и договорились, что Каспаров снова возвращается в ФИДЕ на определенных условиях. А именно: вся коммерция отходит в руки Каспарова, он рвет все подписанные с «Октагоном» контракты, забирает себе все работы по Интернету, весь наш сайт, который был разработан моими ребятами.
А то, что Каспаров — ферзь, это понятно. Шел 2001 год, надвигались выборы президента ФИДЕ. И, конечно, когда Кирсан появился на этом собрании рука об руку с Каспаровым, это обеспечило ему моментальное переизбрание. Он прослыл героем, который объединил развалившиеся мировые шахматы.
Чтобы найти предлог для расставания со мной, кроме срыва турнира Гран-при, в котором моей вины не было, а была только заслуга в его проведении, меня «обвинили» в интервью, в котором что-то не так было написано.
Кирсан — игрок, и я не хочу на него обижаться. У нас не было никаких бесед — Илюмжинов не любит никаких разборок, и я не опускаюсь в жизни до таких ненужных разговоров. Он всячески давал понять, что так ему будет лучше. Например, вдруг устроил финансовую проверку деятельности «ФИДЕ-Коммерс». Компания оказалась чистой, ни копейки не было своровано. Более того, я ничего не положил себе в карман, наоборот, мои расходы на шахматы превысили миллион шестьсот тысяч долларов! Ведь я практически на свои личные деньги организовывал чемпионат в Лас-Вегасе. За мои деньги устраивались открытия, закрытия, грандиозные концерты, оплачивались все работы по Интернету, это были очень большие траты. Но я решил, что для проекта, который тянул на полмиллиарда, потеря таких инвестиций не страшна. Хотя, конечно, это очень сильно ударило по моему бюджету…
За время, проведенное в шахматах, я тесно соприкоснулся с миром ФИДЕ и был им буквально потрясен! Среди чиновников ФИДЕ очень много бывших несостоявшихся спортсменов-шахматистов. А каждый шахматист проживает свою жизнь, как шахматную партию. Он просчитывает какие-то жизненные ходы, он все время смотрит на людей, как на своих соперников, желает предугадать их следующий ход, будто от того зависит исход партии или жизни. Точно так же, в принципе, мыслит и Кирсан.
Понятно, что в этой среде я выглядел инородным телом, потому что меня было очень сложно предсказать и рассчитать исходя из шахматной логики. Они не понимали, почему я трачу свои деньги, а не ворую у Кирсана и ФИДЕ, что планирую делать дальше — тем более, в бизнесе эти люди, как правило, профаны, потому что бизнес и шахматы несовместимы.
В чиновничьем мире ФИДЕ шла постоянная отчаянная подковерная борьба. Там было все: и острые дебюты, и гамбиты с жертвами фигур, и отложенные эндшпили, где все решает кропотливый домашний анализ… Они жили этой жизнью, которая особенно бурлила во время регулярных встреч ФИДЕ. Каждая такая встреча превращалась в целую цепь кулуарных, закулисных бесед друг с другом, и по отдельности, и по парам, и по три человека. Эти люди уединялись, о чем-то шушукались, потом делились на новые пары и тройки, и только после этого шло голосование по какому-то проекту.
Самым эффективным интриганом был уже упомянутый заместитель Кирсана — грек Александриди. Этот удивительный человек мог проводить закулисные переговоры не прекращая буквально по 12-13 часов в день, подсаживаясь то к одному чиновнику, то к другому, уговаривая, объясняя, угрожая… Александриди формировал все «исторические» решения шахматных ассамблей и выполнял роль серого кардинала спорта.
Когда в Стамбуле на 72-м конгрессе должны были утвердить создание «ФИДЕ-Коммерс», Александриди дал мне понять, что утверждение зависит от него и это будет стоить определенной суммы денег, которую я должен изыскать и заплатить. На самом деле не очень много — тысяч сорок долларов.
Я платить не захотел, поскольку понимал, что это все равно потом выплывет наружу. Поэтому когда ассамблея проголосовала за фирму и Александриди должен был официально завизировать решение, он сделал все, чтобы этого не произошло. Сначала у него не писала ручка, потом он сказал, что надо подписывать чернилами и вообще, чего спешить, нужно прочитать последнюю редакцию, которую, разумеется, он читал. В итоге Александриди вывел какие-то жуткие каракули, чтобы потом, когда настанет подходящий момент, сказать, что эта подпись не его…
Впрочем, все это мелочи. Наша кампания, конечно, не должна была так бесславно провалиться. Но все было предрешено, даже если бы шейх тогда, как обещал, дал денег.
Главной причиной было желание Кирсана вернуть Каспарова, который, возвращаясь в ФИДЕ, естественно, не стал бы ни с кем делиться деньгами. Он ведь создал свою компанию «Клуб Каспаров» и, по слухам, занял шесть миллионов долларов в банке в Израиле. Эта сумма была благополучно истрачена, но его компания тоже не вышла на рынок, фактически ничего не сделала. И поскольку Каспаров оказался должником перед своими же акционерами, он с таким удовольствием забрал коммерческую деятельность ФИДЕ в свои руки.
Это был очередной очень тяжелый момент, на который наложились мои личные переживания. Я почувствовал, что дальше жить с женой в Лондоне не могу. Мои скитания два с половиной года по всем странам и континентам, где мне приходилось организовывать турниры, привели к тому, что дома в Лондоне мне удавалось бывать не более одной недели в месяц. Это сделало свое черное дело. Семья моя развалилась. Финансовая напряженность после развода усилилась неимоверно. Я оставил жене дом с садом, деньги и переехал жить в корпоративную квартиру вместе с моим генеральным менеджером. Все надо было начинать сначала. И вскоре я понял, что выбора у меня нет: надо возвращаться в Россию.
7. ПОЧИТАЙ ОТЦА И МАТЬ ТВОИХ
Глава 15. КОРНИ
— Тогда я жду от тебя программу посещения России. Пока. Машина внизу.
— Но я же пьяный, а у меня самолет в Дубае, скоро совсем…
— Все предусмотрено, — говорит шейх. — Я предупредил, что прямо к трапу подвезут пьяного русского. А до этого момента не вылетать! Тебя подождут столько, сколько надо.
Так все и произошло. Рейс был задержан. Я оказался в самолете без прохождения таможни и даже без посадочного талона! Утром я уже был у Кирсана и рассказал ему о просьбе шейха и разговоре о шахматном Гран-при.
* * *
Мне пришлось разрабатывать программу посещения шейхом России, в которой я сам уже не проживал почти шесть лет. Если бы не помощь Кирсана, программа могла бы и вовсе не состояться. Ведь его высочество не хотел никакого официоза во время своего визита, только отдых и развлечения.Мы решили начать его турне с Санкт-Петербурга, потом отправиться в Москву, затем в Ялту и закончить путешествие в Калмыкии. Далее шейх собирался двинуться в Лондон, а по пути залететь еще в Вильнюс.
В Санкт-Петербурге мне было легче всего. Еще не совсем утихли отзвуки баталии с выборами мэра города в 2000 году, в которых я участвовал. У меня остались ребята из моего предвыборного штаба. Откликнувшись на призыв «встретить и проводить» его высочество, они слепили программу с посещением Эрмитажа, Петергофа, Павловска, катанием на «Стреле» по Неве и вечерними походами по злачным питерским местам. Приятели Кирсана, местные бизнесмены, добавили посещение Кронштадта со стрельбой из пушки и аренду знаменитого эротического клуба «Доллс» со всем его женским контингентом на весь вечер.
Далее по всему маршруту тяжесть приемов ложилась на плечи Кирсана. У меня практически не осталось в России связей, которые могли бы обеспечить высокий уровень сервиса молодому монарху. Мои идеи посетить Хохлому, музей художника Шилова, Московский Кремль с Алмазным фондом и Оружейной палатой явно не работали отдельно от ресторанов, клубов и закрытых бань.
В Ялте благодаря знакомству Кирсана с президентом Украины Кучмой шейха ожидала бывшая госдача на берегу моря, экскурсии по дворцам, дегустации коллекционных вин в Массандре и пышные вечерние обеды с оркестром на частном пляже.
А Калмыкия обещала встретить его высочество национальным праздником в степи, охотой на волков с вертолета и множеством концертов фольклорных ансамблей.
Удовлетворенный программой, я снова полетел в Абу-Даби, чтобы присоединиться к шейху и вылететь вместе с ним для ее реализации.
Мы должны были стартовать с частного аэродрома. Самолет «Боинг-737» с эмблемой Арабских Эмиратов, переделанный под частный салон, поражал своим великолепием. Внутри он был оборудован всем необходимым — от мягких кресел, превращающихся в спальные места, до небольшого бассейна с джакузи.
Наша группа состояла из десяти путешественников, друзей шейха, его постоянных попутчиков, которых я видел в фильме, и двух слуг. Среди них выделялся личный телохранитель шейха: двухметровый гигант с выражением лица, напоминающим самца мандрила. При таком свирепом виде он оказался очень мягким и покладистым человеком, просидевшим все путешествие в номерах рядом с багажом шейха.
Шейх задерживался. Мы слонялись по аэропорту и ждали отлета.
Частный аэропорт, как и все публичные места в Абу-Даби, просто утопал в зелени и цветах! Мы ждали шейха сначала в просторном зале, а потом вышли на улицу. Я знал уже секрет такой бурной растительности в пустыне Аравийского полуострова. Ежегодно подданные шейха высаживают в окрестностях города Абу-Даби два миллиона деревьев. К каждому дереву подводится специальная подземная трубка, по которой прямо к корням подается пресная вода. Она вырабатывается мощнейшей атомной опреснительной станцией, стоящей в Персидском заливе, и ее недостатка практически не чувствуется. Они могут себе это позволить: здесь добывается восемьдесят процентов всей нефти страны — почти половина добычи нефти в России. Только живет в Эмиратах всего три миллиона человек. Вот вам и простой рецепт процветания страны.
Шейх очень любит вспоминать свое трудное детство. Тогда не было не только минеральной воды в бутылках, которая сегодня продается в Абу-Даби на каждом шагу, но даже элементарных школ и больниц. Не было богатых и вообще никаких классов — все жители были поголовно нищими и жили вместе с верблюдами и козами в сделанных из глины хижинах.
В конце шестидесятых, когда родители шейха получили первые деньги от нефти, его отправили учиться в Англию. Там шейх, первый в своей семье, научился есть вилкой и ложкой. Из школы, где имелась одна книжка — Коран, он попал в Оксфорд! В школе не было даже часов, и учитель, чтобы следить за временем, втыкал палку в песок. Когда ее тень ложилась под определенным углом, урок заканчивался…
Шейх был очень больным ребенком, поскольку страдал от истощения в последней стадии. Его лечили старинным арабским способом — прижиганием вокруг пупка, чтобы воздух и вода, скопившиеся в дистрофичном организме, могли выйти наружу…
Несмотря на то, что семья шейха была нищей, она правила страной с семнадцатого века.
То ли дело теперь! За каждого новорожденного младенца государство выплачивает семье пятьсот долларов в месяц до его совершеннолетия. Если в семье всего пять детей — две тысячи пятьсот долларов. Каждому коренному жителю дарится дом, причем когда семья увеличивается, он бесплатно обменивается на больший по размеру, а прежний остается в собственности семьи.
В Абу-Даби теперь создана прекрасная система образования. Поэтому только двое детей шейха учатся за границей, остальные дома. Всего у шейха четыре мальчика и пять девочек.
Правительство Арабских Эмиратов и семья шейха по сути одно и то же. На всех самых ответственных постах находятся дяди шейха, его кузены, племянники, братья и другие дальние и ближние родственники. Даже номера на автомашинах в Эмиратах сразу же говорят о том, кто едет. Короткие, состоящие из двух цифр или букв, — самые влиятельные члены правящей семьи. Потом из трех цифр и так далее.
Надо сказать, что без своего золотого облачения выглядит шейх не очень по-королевски: невысокий, узкоплечий и очень раскованный. Он любит хохмить, позволяет своему окружению всякие фамильярности и высказывания в свой адрес, но неожиданно может прикрикнуть на сопровождающих и взглянуть так жестко, что это всех осаживает в мгновение ока и демонстрирует его могущество.
Объединенные Арабские Эмираты состоят из девяти эмиратов, которые когда-то объединились и образовали страну. Во главе каждого стоит свой шейх. И эти девять шейхов выбирают главного, правителя всей страны. Нынешнему главному шейху девяносто два года, и, когда его не станет, состоятся новые выборы. Правда, их результаты уже определены. Поскольку из всех эмиратов Абу-Даби дает наибольшие финансовые средства в казну, правящим всегда выбирают шейха из Абу-Даби.
Исполняя обязанности министра, шейх имеет право параллельно заниматься бизнесом. У него личный банк, а также несколько очень успешных туристических фирм, отелей и еще энное количество предприятий поменьше. Но основной доход, который делится в семье согласно старой, раз и навсегда установленной договоренности, это, конечно, нефть.
При нынешней продаже более трех миллионов баррелей в день семья шейха зарабатывает в год примерно сто пятьдесят миллиардов долларов. Но это не предел — бывали годы гораздо более прибыльные.
В основном деньги вкладываются в развитие собственной страны, с их помощью строят чудеса. Например, в Дубае построили первую в мире семизвездочную гостиницу. Стоимость здания — полтора миллиарда долларов. Подсчитано, что если она каждый день будет занята целиком, на окупаемость уйдет 48 лет. Зачем же такой проект? — спросите вы. Для имиджа, разумеется! Все в мире знают, что на оформление колонн в Эрмитаже ушло девять килограммов золота, а для дубайской гостиницы «Буш аль-Араб» использовали золота больше полутора тонн…
Три белых «Роллс-Ройса» появились вдали, приближаясь к аэропорту. Оживились чиновники, свита и ожидавшие. Его высочество быстро вышел из машины и направился прямо на поле аэродрома. За ним следом двинулся «мандрил» и далее все мы. Шейх поднялся по трапу первым, кивнул встречавшей стюардессе и занял в салоне свое место у окна.
Наш полет длился почти пять часов, но трудным не был. По мере удаления от Эмиратов шейх и сопровождающие его друзья становились все более и более свободными. Иногда мусульмане говорят, что когда человек уезжает из святого места, Аллах не следует за ним и перестает следить за праведностью его поведения. Поэтому можно слегка облегчить жесткие ритуалы, даже потреблять алкоголь и связаться с гулящей женщиной без обязательной прописки ее в гареме.
В Питере нас встретила толпа моих и кирсановских друзей, а также девушки в сарафанах под музыку балалаек и с большим свежеиспеченным караваем в руках.
Так началось наше незабываемое загульное путешествие с арабским принцем по России, Украине и Литве. Простите, частное, а значит, без особых подробностей…
* * *
Кирсан тратился по полной программе. Я тоже не особенно считал деньги, оплачивая поездку его высочества. И, разумеется, на все наши вопросы, будет ли в Абу-Даби Гран-При, шейх отвечал однозначно: будет!А дальше начался месяц Рамадан, когда ничего не решается, люди вообще не работают. После Рамадана шейх улетел на полтора месяца в Пакистан охотиться с соколами на дрофу и к работе собирался приступать только в феврале. А уже в марте было запланировано открытие турнира Гран-при по шахматам. Понимая, что с таким расписанием к марту мы никак не укладываемся, я договорился о переносе срока турнира на второе апреля. Мы известили всех шахматистов, заказали гостиницу, внесли аванс и подготовили к выпуску брошюру турнира.
Прилетаю к шейху и говорю:
— Ну вот, мы назначили Гран-при на второе апреля, все в порядке.
И шейх сказал:
— Отлично, завтра приходи ко мне, я тебе дам ответ.
Я знал, что работа в Абу-Даби уже началась: еще в феврале шейх призвал министра спорта и дал поручение готовить турнир. Кроме того, он показал знаменитой английской фирме «Октагон», которая взялась раскручивать шахматы, абсолютно закрытый частный клуб, утопающий в золоте, и пятизвездочный отель, который он отдает под Гран-при. Поэтому я прилетел, чтобы получить деньги для призовых выплат и договориться о размещении рекламы.
Прихожу на следующий день, довольный, и вдруг шейх сообщает:
— Ты знаешь, мы подумали — в этом году Гран-при не стоит делать, надо его перенести на следующий год!
И вот ситуация: двадцать дней до серьезнейшего международного турнира, у всех гроссмейстеров уже взяты билеты — и вдруг такой облом! Денег на турнир нет, клуб не выделен, гостиницы нет, покровительства шейха тоже нет! А у Кирсана нет ни копейки денег, потому что он только что отдал пять миллионов «Уралану» и еще пять — на чемпионат мира по шахматам в Москве, который только что прошел в феврале. Что делать?
Дозвониться до Илюмжинова было очень сложно. Пишу ему письмо и посылаю по факсу: «Кирсан, что делать? У нас есть несколько выходов: ты можешь объявить, что шейх не дал денег, мы ликвидируем этот этап Гран-при и перенесем его в Москву или в Элисту в Калмыкию. Второе: мы переезжаем в Дубай, соседний эмират, и пытаемся что-то устроить там, потому что в Абу-Даби без покровительства шейха ничего делать нельзя. А в Дубае есть возможность быстро такое покровительство получить от местного шейха».
Кирсан не отвечает ни на одно из этих писем. Я в жутком состоянии еду в Дубай и иду к директору местного шахматного клуба. И он мне говорит: «Знаешь, Артем, я не могу пойти к дубайскому шейху, потому что абу-дабийский отказал. Я готов тебе помогать, но первое, что ты должен сделать, — это добиться, чтобы абу-дабийский шейх дал слово, что возражать не будет». Звоню Омару, который связал меня с шейхом. Тот говорит:
— Мне так стыдно за него, я все, что мог, ему сказал, но ты пойми — больше я ничего не могу. Я дам тебе немного своих денег. Конечно, я возьму с него слово не препятствовать организации турнира в Дубае. Чем тебе еще помочь?
Я говорю:
— Сходи к нему! Дальше я сам попробую выкрутиться.
Вскоре Омар перезванивает: шейх обещал не мешать и даже помочь, если нужно.
После этого директор клуба в Дубае идет к местному шейху, и тот говорит:
— Дам покровительство, но ни копейки денег не ждите!
И вот началась страшная работа: за двадцать дней подготовить турнир. А это еще сезон, гостиницу снять безумно сложно. Я все-таки нашел гостиницу рядом с клубом, оплатил ее из своего кармана. Договорился о том, чтобы в городе вывесили сорок пять рекламных щитов, нашел транспорт. Появилось агентство Рейтер, которое предложило стать генеральным информационным спонсором. Дубайский аэропорт дал в качестве спонсорской помощи на сто восемьдесят тысяч долларов рекламного пространства. Фирма «Нид» предоставила компьютеры в прокат. То есть дело стало двигаться, но нужен был призовой фонд. Исходя из обещаний шейха, он составляет полмиллиона долларов!
Пытаюсь найти Илюмжинова, тот молчит. Директор клуба требует его приезда хотя бы за пять дней, чтобы провести пресс-конференцию, которая даст толчок прессе.
Наконец Илюмжинов объявляется и прилетает на своем самолете. И я абсолютно уверен, что в сумках, которые несет за ним секретарь, деньги — ведь призовой фонд нужен уже на второй день после начала игры, когда вылетают первые шестнадцать участников и им надо платить. Радуюсь:
— Как хорошо, Кирсан, что ты привез наличность.
Он говорит:
— Какая наличность? У меня с собой ничего нет!
Ситуация просто безумная. А тут еще «Октагон» — второе по величине в мире спортивное маркетинговое агентство из Англии, которое мы наняли, привез огромное количество аппаратуры, целую студию: впервые шахматы должны были попасть на телевидение. И им надо заплатить за работу сто пятьдесят тысяч долларов…
И вот на открытии Кирсан объявляет:
— Призового фонда нет, потому что его не обеспечили компания Тарасова и «Октагон», они во всем виноваты. Поэтому, чтобы выйти из ситуации, я могу покрыть только сто двадцать тысяч.
Надо понять ситуацию. Ведущие шахматисты, которые считают себя гениями, до таких мелочей, как и откуда берется их призовой фонд, не опускаются! Платите и все, раз обещали! Тут четыре ведущих шахматиста — Леко, Халифман, Морозевич и Бареев, все из первой десятки имен — заявляют, что завтра улетают с турнира!
Ну, один из них — Леко — венгр, а наши-то неужели не могли понять, что мы из кожи вылезли, организовали им турнир, смогли найти столько, сколько смогли, и подставили нас неожиданно! Нет! Никакого сочувствия и понимания! С нормальными легче, чем с гениальными. Хорошо, что на свет не все рождаются гениальными шахматистами!
Назавтра первый игровой день, и бывший чемпион мира Халифман на игру не выходит. Ночью он напивается, приходит утром абсолютно пьяный и говорит, что отправляется за билетами. И тут Кирсан, поддаваясь шантажу, говорит: «Хорошо, я удваиваю фонд — двести сорок тысяч! Но, поскольку виноваты Тарасов с „Октагоном“, я увольняю Тарасова и разрываю контракт с „Октагоном“!»
Конечно, это было несправедливо. Менеджеры «Октагона» были потрясены: их репутация как ведущей маркетинговой фирмы поставлена под страшный, совершенно незаслуженный удар! Они сделали огромную работу, договорились со 120 телевизионными станциями, что покажут Гран-при, и никогда не обещали найти для турнира призовой фонд!
Президент «Октагона» звонит Кирсану и просит о немедленной встрече. Тот говорит: «Я сейчас улетаю и прилечу только к закрытию. Появляйтесь девятого числа, когда я буду вручать приз, мы с вами пообщаемся». Это была уже третья встреча, назначенная Кирсаном: на двух предыдущих он просто не появлялся.
Президент «Октагона» прилетает — Кирсана опять нет. Он звонит в Дубай: «Мне в глаз попала соринка, мне делают операцию, я не могу приехать». Возможно, действительно все так…
А мне надо платить!
Я бросаюсь к Омару и занимаю у него сто сорок тысяч долларов для первых выплат призовых. Только Анатолий Карпов повел себя как настоящий человек и джентльмен. Мы стали после этого с ним друзьями, и вся гадость, которую я слышал в его адрес от официальных чиновников ФИДЕ, оказалась пустым вымыслом!
И все-таки турнир состоялся, двести сорок тысяч Илюмжинов в итоге из Москвы перечислил к самому концу чемпионата, и я, вздохнув, вернул Омару долг.
* * *
И вот свершилось: мы с Кирсаном расстались. Мне не хватило примерно полутора лет, чтобы вывести компанию «ФИДЕ-Коммерс» на фондовый рынок, на английскую и американскую биржи. По моим расчетам, мы могли продать процентов двадцать-тридцать за бешеные деньги — за полмиллиарда долларов, потому что компания выглядела очень солидно, через ее счета уже прошло тридцать миллионов долларов. Мы могли привязать ее к началу деятельности ФИДЕ и говорить о том, что компания существует с 1927 года. Для американского рынка этого было бы достаточно, чтобы все бросились покупать наши акции. И кроме того: ведь шесть миллионов человек в мире — это зарегистрированные в клубах шахматисты!Но Кирсан еще до Абу-Даби решил все переиграть. Я узнал, что ему вдруг позвонил Гарри Каспаров, после стольких лет войны. Они встретились и договорились, что Каспаров снова возвращается в ФИДЕ на определенных условиях. А именно: вся коммерция отходит в руки Каспарова, он рвет все подписанные с «Октагоном» контракты, забирает себе все работы по Интернету, весь наш сайт, который был разработан моими ребятами.
А то, что Каспаров — ферзь, это понятно. Шел 2001 год, надвигались выборы президента ФИДЕ. И, конечно, когда Кирсан появился на этом собрании рука об руку с Каспаровым, это обеспечило ему моментальное переизбрание. Он прослыл героем, который объединил развалившиеся мировые шахматы.
Чтобы найти предлог для расставания со мной, кроме срыва турнира Гран-при, в котором моей вины не было, а была только заслуга в его проведении, меня «обвинили» в интервью, в котором что-то не так было написано.
Кирсан — игрок, и я не хочу на него обижаться. У нас не было никаких бесед — Илюмжинов не любит никаких разборок, и я не опускаюсь в жизни до таких ненужных разговоров. Он всячески давал понять, что так ему будет лучше. Например, вдруг устроил финансовую проверку деятельности «ФИДЕ-Коммерс». Компания оказалась чистой, ни копейки не было своровано. Более того, я ничего не положил себе в карман, наоборот, мои расходы на шахматы превысили миллион шестьсот тысяч долларов! Ведь я практически на свои личные деньги организовывал чемпионат в Лас-Вегасе. За мои деньги устраивались открытия, закрытия, грандиозные концерты, оплачивались все работы по Интернету, это были очень большие траты. Но я решил, что для проекта, который тянул на полмиллиарда, потеря таких инвестиций не страшна. Хотя, конечно, это очень сильно ударило по моему бюджету…
За время, проведенное в шахматах, я тесно соприкоснулся с миром ФИДЕ и был им буквально потрясен! Среди чиновников ФИДЕ очень много бывших несостоявшихся спортсменов-шахматистов. А каждый шахматист проживает свою жизнь, как шахматную партию. Он просчитывает какие-то жизненные ходы, он все время смотрит на людей, как на своих соперников, желает предугадать их следующий ход, будто от того зависит исход партии или жизни. Точно так же, в принципе, мыслит и Кирсан.
Понятно, что в этой среде я выглядел инородным телом, потому что меня было очень сложно предсказать и рассчитать исходя из шахматной логики. Они не понимали, почему я трачу свои деньги, а не ворую у Кирсана и ФИДЕ, что планирую делать дальше — тем более, в бизнесе эти люди, как правило, профаны, потому что бизнес и шахматы несовместимы.
В чиновничьем мире ФИДЕ шла постоянная отчаянная подковерная борьба. Там было все: и острые дебюты, и гамбиты с жертвами фигур, и отложенные эндшпили, где все решает кропотливый домашний анализ… Они жили этой жизнью, которая особенно бурлила во время регулярных встреч ФИДЕ. Каждая такая встреча превращалась в целую цепь кулуарных, закулисных бесед друг с другом, и по отдельности, и по парам, и по три человека. Эти люди уединялись, о чем-то шушукались, потом делились на новые пары и тройки, и только после этого шло голосование по какому-то проекту.
Самым эффективным интриганом был уже упомянутый заместитель Кирсана — грек Александриди. Этот удивительный человек мог проводить закулисные переговоры не прекращая буквально по 12-13 часов в день, подсаживаясь то к одному чиновнику, то к другому, уговаривая, объясняя, угрожая… Александриди формировал все «исторические» решения шахматных ассамблей и выполнял роль серого кардинала спорта.
Когда в Стамбуле на 72-м конгрессе должны были утвердить создание «ФИДЕ-Коммерс», Александриди дал мне понять, что утверждение зависит от него и это будет стоить определенной суммы денег, которую я должен изыскать и заплатить. На самом деле не очень много — тысяч сорок долларов.
Я платить не захотел, поскольку понимал, что это все равно потом выплывет наружу. Поэтому когда ассамблея проголосовала за фирму и Александриди должен был официально завизировать решение, он сделал все, чтобы этого не произошло. Сначала у него не писала ручка, потом он сказал, что надо подписывать чернилами и вообще, чего спешить, нужно прочитать последнюю редакцию, которую, разумеется, он читал. В итоге Александриди вывел какие-то жуткие каракули, чтобы потом, когда настанет подходящий момент, сказать, что эта подпись не его…
Впрочем, все это мелочи. Наша кампания, конечно, не должна была так бесславно провалиться. Но все было предрешено, даже если бы шейх тогда, как обещал, дал денег.
Главной причиной было желание Кирсана вернуть Каспарова, который, возвращаясь в ФИДЕ, естественно, не стал бы ни с кем делиться деньгами. Он ведь создал свою компанию «Клуб Каспаров» и, по слухам, занял шесть миллионов долларов в банке в Израиле. Эта сумма была благополучно истрачена, но его компания тоже не вышла на рынок, фактически ничего не сделала. И поскольку Каспаров оказался должником перед своими же акционерами, он с таким удовольствием забрал коммерческую деятельность ФИДЕ в свои руки.
Это был очередной очень тяжелый момент, на который наложились мои личные переживания. Я почувствовал, что дальше жить с женой в Лондоне не могу. Мои скитания два с половиной года по всем странам и континентам, где мне приходилось организовывать турниры, привели к тому, что дома в Лондоне мне удавалось бывать не более одной недели в месяц. Это сделало свое черное дело. Семья моя развалилась. Финансовая напряженность после развода усилилась неимоверно. Я оставил жене дом с садом, деньги и переехал жить в корпоративную квартиру вместе с моим генеральным менеджером. Все надо было начинать сначала. И вскоре я понял, что выбора у меня нет: надо возвращаться в Россию.
7. ПОЧИТАЙ ОТЦА И МАТЬ ТВОИХ
Глава 15. КОРНИ
Моя бабушка Мария Георгиевна прожила до девяноста трех лет. Она рассказывала удивительные истории, созвучные порой тургеневской или толстовской прозе. Со стороны своей мамы, моей прабабушки, Мария Георгиевна унаследовала фамилию Мелик-Гайказова. Приставка «Мелик» у армян означает «сиятельный князь». И, следовательно, по этой линии родословной моим прапрадедом был последний царь Армении — Гайказунь.
Прабабушка, сиятельная княгиня Наталья Николаевна Мелик-Гайказова, жила вместе с семьей то в Санкт-Петербурге, то в Москве и была принята при дворе его величества. Она имела теплые, дружеские отношения с царицей Александрой Федоровной, супругой Николая II и любимой внучкой королевы Англии Виктории. Положение Александры Федоровны в царской семье всегда было сложным, несмотря на большую взаимную любовь между супругами, которую они пронесли через всю жизнь. Эти сложности возникали из-за драматических отношений царицы со свекровью, императрицей Марией Федоровной, которая не принимала ее с самого начала в качестве жены для сына Николая.
Вместе с мужем, российским императором Александром III, Мария Федоровна упорно отвергала свою будущую невестку. Свадьба Николая II состоялась через три недели после смерти отца…
Наталья Николаевна Мелик-Гайказова познакомилась с Александрой Федоровной еще до брака, на одном из светских балов в Германии, во время салонной игры. Девушки встречались и после, обменивались посланиями, делились мыслями о жизни. Она молила Бога, чтобы Александра Федоровна согласилась на брак с Николаем Романовым и смогла переехать в Россию. О том были письма между Алике и Натали, так называли себя подруги, хранимые бабушкой вместе с фотографиями, постыдно утерянными мной при поспешной эмиграции из России.
Наследник престола, которому было суждено стать последним русским государем Николаем II, обожал Алике. Императрица Мария Федоровна же не любила немцев. В девичестве датская принцесса Дагмар не могла забыть, как Пруссия вместе с Австрией под водительством прусского короля Вильгельма в 1864 году напала на Данию и отторгла у нее провинцию Шлезвиг-Гольштейн. Но Николай настаивал на своем, угрожая в противном случае вообще отказаться от престола. Хорошо знавший царя С.Ю. Витте очень точно заметил: «У Николая II упрямство заменяло волю».
Прабабушка, сиятельная княгиня Наталья Николаевна Мелик-Гайказова, жила вместе с семьей то в Санкт-Петербурге, то в Москве и была принята при дворе его величества. Она имела теплые, дружеские отношения с царицей Александрой Федоровной, супругой Николая II и любимой внучкой королевы Англии Виктории. Положение Александры Федоровны в царской семье всегда было сложным, несмотря на большую взаимную любовь между супругами, которую они пронесли через всю жизнь. Эти сложности возникали из-за драматических отношений царицы со свекровью, императрицей Марией Федоровной, которая не принимала ее с самого начала в качестве жены для сына Николая.
Вместе с мужем, российским императором Александром III, Мария Федоровна упорно отвергала свою будущую невестку. Свадьба Николая II состоялась через три недели после смерти отца…
Наталья Николаевна Мелик-Гайказова познакомилась с Александрой Федоровной еще до брака, на одном из светских балов в Германии, во время салонной игры. Девушки встречались и после, обменивались посланиями, делились мыслями о жизни. Она молила Бога, чтобы Александра Федоровна согласилась на брак с Николаем Романовым и смогла переехать в Россию. О том были письма между Алике и Натали, так называли себя подруги, хранимые бабушкой вместе с фотографиями, постыдно утерянными мной при поспешной эмиграции из России.
Наследник престола, которому было суждено стать последним русским государем Николаем II, обожал Алике. Императрица Мария Федоровна же не любила немцев. В девичестве датская принцесса Дагмар не могла забыть, как Пруссия вместе с Австрией под водительством прусского короля Вильгельма в 1864 году напала на Данию и отторгла у нее провинцию Шлезвиг-Гольштейн. Но Николай настаивал на своем, угрожая в противном случае вообще отказаться от престола. Хорошо знавший царя С.Ю. Витте очень точно заметил: «У Николая II упрямство заменяло волю».