Пусть, решил он, пусть этот парень идет с ним - даже если он и не владеет заклинаньями змей. Слава богам, аккерийца ещё не подводило его чутье, основанное на опыте и общении с разными людьми, и теперь не подведет.
Чуть оттаяв, он посмотрел на Трилле более благосклонно, и тут же сморщился неприязненно: лохматый крепко зажмурил глаза, весь скрючился, и, дрожа и потея, бормотал какую-то чушь на незнакомом Дигону языке. "Тьфу!" хотел сказать Дигон, но в этот же момент слова замерли на его губах.
Издали послышался тревожный всхрап лошадей, а отовсюду - сзади, слева, справа - мерзопакостное хоровое шипенье. Высокая трава буйно колыхалась уже не под дыханием ветра, а от тел сотен гадов, ползущих в ней. Вот почти у самых ног аккерийца сверкнула блестящая черная лента, поднялась, крошечными злобными глазками в упор разглядывая человека, дернулась к нему, но не смогла преодолеть очерченного Трилле круга. И тут же возле неё закопошилась ещё одна тварь, потом ещё одна, еще...
Разных размеров и видов, змеи ползали в траве, свивались в клубки, шипели - никогда прежде Дигон не видел такого скопления этих бургановых отродьев, а увидев, почувствовал нечто вроде смятения: ему одновременно желалось выхватить меч, изрубить в лапшу гадов, убежать и врезать в здоровый пока голубой глаз бродяги. Но ни того, ни другого, ни третьего он не сделал. Завороженно глядя на богопротивное действо сие, он начинал понимать, какого спутника послал ему Митра (или Стах).
- Смотри, брат! - весело сказал Трилле, которого танцы змей только забавляли. - Глухая гадюка! Вот не знал, что они водятся в Тиме! У ней хвост раздвоен, и кидается она прямо из-под ног!
Дигон не разделял восхищения лохматого. Гадюку, что бросается прямо из-под ног, стоило, по его мнению, изничтожить на месте, а не млеть от умиления, но - здесь хозяином был не он. Подняв глаза на парня, он с отвращением узрел в его руках длинную белесую змею, обвившуюся вокруг тонкой его шеи и свесившую плоскую голову к его рту.
- Тьфу! - в сердцах сплюнул аккериец, отворачиваясь.
- А это... - видимо, Трилле решил доконать нового товарища, - уж, но ядовитый. Он живет под...
- Хватит! - прервал Дигон зарвавшегося натуралиста. - Убери отсюда гадов, пока лошадей не пожрали!
Лохматый покорно кивнул, сложил губы трубочкой и засвистел - тихо, переливисто. Именно так, насколько мог помнить Дигон, свистят настоящие заклинатели змей, но не прогоняя их, а, наоборот, призывая. Тем не менее твари стали расползаться; уж, извиваясь, протащился по руке Трилле вниз, там вытянулся в стрелу и скоро исчез в траве. Через пару всего мгновений в округе стало чисто. Аккериец подавил облегченный вздох и встал.
- Ехать пора.
- Угу, - сказал бродяга отсутствующим голосом, уставясь в одну точку на горизонте. То ли жалко ему было расставаться со змеями, то ли некая мысль посетила его в этот миг, но он не тронулся с места, пока Дигон не поднял его за шиворот и не поставил на ноги. Тогда он тоже вздохнул - не облегченно, а страдальчески - и поплелся за Дигоном, который уверенно шагал впереди, ничуть не опасаясь новой встречи с гадами.
Лошади, оставленные ими посреди степи, стояли беспокойно: подымали морды к небу и ржали, перебирали ногами. Как видно, змеи обползли их стороной, но чуткие животные ощутили их незримое присутствие здесь. - Куда мы? - спросил Дигона очнувшийся наконец Трилле.
- В Ордию, - коротко ответил аккериец, легко взлетая на вороного. Парень пожал плечами, кряхтя, забрался на свою караковую.
- Не близко, - сказал он не то осуждающе, не то уважительно.
- Можешь оставаться! - ухмыльнулся жестокосердый аккериец, ударил коня пятками и поскакал по степи, уже начинающей темнеть, ибо только половина солнца освещала землю в это время.
Повелитель Змей в нерешительности посмотрел назад, потом на Волка, потом опять назад. В Ордию? Не близко... Однако превозмог себя, лень свою, которая, на удивление, присуща всем почти бродягам, и подался вслед за Дигоном - только черной точкой он виделся уже вдалеке...
* * *
К утру он совсем обессилел. Ехали медленно, то шагом, то рысью, и остановок не делали вовсе. Аккериец казался парню выкованным из железа: суровое лицо его с грубыми правильными чертами не выражало ровно никаких чувств, спина была пряма, взгляд чист. Зато Трилле едва удерживался в седле. Он чувствовал, как бледен, как согнулись плечи словно от тяжелой ноши; в глазах его рябило, а ноги в бедрах тряслись как у дряхлого немощного старца. Сколько раз за ночь принимался он благодарить Митру и всех богов за то, что послали им такую милость в виде лошадей. Пешком он точно не смог бы пройти весь день и всю ночь без перерыва. А Волк - тот смог бы...
В начале пути - после представления со змеями - они потолковали немного. Так бродяга выяснил, что новый товарищ прозывается Дигоном-Волком, что родом он из холодной северной Аккерии, что лет ему тридцать и ещё один (на целых пять больше, чем ему, Трилле). Иных сведений выудить из Дигона ему не удалось. На вопрос о цели их нынешнего предприятия он лишь ухмыльнулся, а ответить - не ответил. И о жизни своей поведать не пожелал. Пожалуй, последнее обстоятельство огорчило парня более всего. Мотаясь по свету, он привык рассказывать сам и слушать других, так что к двадцати шести годам различных правдивых историй в запасе у него было полно. Это приносило не только удовольствие, но и хлеб. Длинными зимними вечерами, когда бродягам живется совсем худо, Трилле за похлебку и горбушку вдохновенно посвящал хозяина постоялого двора и его гостей в тайны и приключения путешественников, описывал красоты и обычаи далеких стран, без приукрашивания передавал легенды и сказки разных народов. Два, в лучшем случае, три дня на этом можно было продержаться. Потом хозяину надоедало слушать одно и то же и он, если гости не заступались, прогонял рассказчика вон, хоть в мороз, хоть в пургу - торговые люди не жалостливы, вон Волк уж на что аккериец, а и тот в кабаке в обиду не дал, накормил...
Мысли путались в голове бродяжки. Он то принимался дремать в седле, то, едва не свалившись, выпрямлялся и какое-то время сидел ровно, словно палку проглотил. Усталость постепенно овладевала им; все члены ослабли: пальцы отказывались держать повод, голова норовила упасть на плечо, а глаза, раз закрывшись, и вовсе не желали открываться. Когда первый, ещё невидимый луч солнца высветил равнину Аграна с чередой гор по правую сторону, Трилле все же уснул. Ему снился город. Большой и шумный, с красивыми домами и добрыми жителями... Может, то была его родина? - кто знает...
* * *
Только у стен Замбулы - суматошного агранского города - Дигон заметил, что спутник его крепко спит, и, надо сказать, заметил вовремя. Как раз в этот момент Трилле начал валиться с лошади, и непременно упал бы на землю, да еще, может быть, запутавшись в стремени, расшиб голову, если б железная рука Дигона не подхватила его. Тут же пробудившись, парень захлопал глазами, пока не в силах уразуметь, где он, почему и с кем, но уже напугавшись до полусмерти - не сосчитать, сколько раз сон его прерывался пинком либо бранным словом.
- Дигон?
- Нет, Патос Агранский, - ворчливо ответил аккериец и снова пустил коня вскачь.
Повелитель Змей, измотанный и сонный, погнал свою караковую следом, в душе проклиная себя за то, что все-таки добился своего и прилепился к этому аккерийцу - сам бы он от Руха до Замбулы сделал не меньше десятка привалов, а с Дигоном пришлось ехать без остановки. Вдруг страшная мысль поразила бродягу в самое сердце: а что если железный аккериец решил вовсе нигде не останавливаться, пока не доберется до Ордии? Холодный пот выступил на челе лохматого. Нет, такого испытания он точно не выдержит.
Решив положиться во всем на судьбу, Трилле догнал спутника. Ворота Замбулы уже распахнулись, и первые приезжие уже входили и въезжали по прямой немощеной дороге в город. Здесь были торговцы, охотники, крестьяне с возами визжащей живности на продажу, путешественники, калеки-побирушки... Всего около двадцати человек, что для Замбулы, в общем, было мало. Обыкновенно у этих ворот с ночи толпилось не меньше полусотни всякого сброда, клянча друг у друга хлеб да медяки и умоляя стражников впустить их сейчас, а не утром.
- Волк... - робко обратился лохматый к Дигону. - Может, заедем в кабачишко? Жрать охота...
- Тебе б только жрать, - буркнул Дигон, сам только и мечтающий ещё с полуночи о сочном куске жареной баранины и кружке доброго пива. - Заедем сейчас...
Верный своему решению ехать без остановки, он пожалел время и на еду. Можно было б достать из дорожного мешка снедь, прихваченную в Рухе, но аккериец приберег её на тот случай, когда они окажутся вдалеке от людных мест и негде будет достать еды. Впрочем, ломоть хлеба он все же выудил со дна мешка и разделил со спутником. Правда, было это ещё до темноты...
В первом же встречном кабаке они подкрепились - причем Дигон опять был поражен прожорливостью Повелителя Змей, смолотившего зараз три миски лапши, рыбью похлебку, седло барашка, лепешку величиной с колесо телеги и головку сыра, - а затем за один лишь золотой купили комнату до полудня.
Обстановка была скудна, но на большее никто и не рассчитывал. Тахта, затянутая истрепанным покрывалом, досталась Дигону, грязный дощатый пол Трилле. Увы, пришлось обойтись без стола и табуретов, потому как их тут вовсе не было. Да и вообще ничего не было - одна тахта.
Не сетуя, не суетясь, спутники быстро улеглись на свои места и, совершенно не замечая шума улицы, доносящегося сюда через маленькое окошко без стекла, мгновенно уснули.
Трилле опять снился город.
Глава шестая. Ведьма
После полудня спутники уже выезжали из Замбулы.
Первое время, отдохнувшие и сытые, гнали коней, потом, когда далеко позади остались стены города, поехали шагом.
- Волк, - не выдержал долгого молчания бродяга. - Скажи, ты бывал прежде в Ордии?
- Бывал, - благосклонно ответствовал аккериец.
- А я - нет...
- Где ж ты научился заклинать змей?
- Я не заклинатель, - помотал головой Трилле. - Я - Повелитель. Так сказал мне один мудрый человек. Давно... - и, видя, что Волк готов его слушать, продолжал. - Занесло меня однажды в Пустоши Пиктов. Лето уж прошло, холод, дожди, под ногами хлябь - так, верно, в Ущельях, думал я, и - клянусь всеми богами (своего-то бога у меня нет), очень не хотелось мне попасть туда. Слыхал я, оттуда ещё никто не возвращался к людям...
Протопал я день, другой... Ночи зябкие, на мне рваная куртка, штаны полотняные - и только. Промерз до самых костей. Что делать? А тут ещё с дороги сбился. Попал в самые что ни на есть Боссонские Топи. Куда ни ступишь - кругом вязко, того и гляди, вовсе провалишься с головой. Присел я на кочку (задница сразу намокла, но мне уж все равно было), и размышляю. Направо пойду - болото. Налево - болото. Назад - море Запада, ещё хуже, чем болото. А вперед... Я и так шел вперед.
И тут вдруг из-под ноги моей выползает страшенная змеища. Толстая, что твоя рука, склизкая и головастая. Правду сказать, я не то что не видал таких прежде, а и не слыхал даже, что они есть.
- Каких только гадов не наплодил Бурган, - согласно кивнул аккериец, с интересом слушавший рассказ Трилле.
- Угу. Так вот, подбирается ко мне эта тварь, голову поднимает и прямо мне в глаза смотрит. И знаешь, Дигон, странное дело: змей я до того пару раз издалека видел, а страха нет во мне. Чувствую, что нет. Уж кого я только не боюсь! И медведей, и волков, и тигров... Ладно, признаюсь тебе... Всех я боюсь, даже мышей и зайцев. А тут смотрю на гадину болотную, и хочется мне руку протянуть и гладкую кожу её потрогать... Я и протянул.
- Ну?
- Ничего. Свернулась у моих ног в клубок и лежит. Но тут я совсем окоченел от холода. Встал, да и пошел дальше. Оглянулся - она вслед мне смотрит... Прошел ещё чуть и снова на змею наткнулся. Длинная и тонкая, вроде пояса. Перешагнул, и иду себе...
Дигон заскучал. Откровенно зевнув, он отвернулся от спутника и стал вглядываться вдаль в надежде увидеть стены Кутхемеса. Нет, кроме равнины он ничего не видал - к городу они должны были подъехать лишь к самым сумеркам, а то и ночью.
- Едва выбрался из одного болота, как тут же в другое попал. Увяз по самую грудь, зацепиться не за что. Вот, думаю, и вышел я на ту тропу, что ведет к Ущельям... Знаю, что дергаться нельзя - ещё глубже затянет. А как быть? Распластал руки по вонючей жиже, замер, жду... Чего жду - не знаю. Может, чуда, может, человека какого... К богам обращаться боюсь: вдруг не того назову, которому в моей стране поклоняются. Знать бы, откуда я родом... Вот тебе хорошо - у тебя Стах есть. Какой-никакой, а все ж...
Дигон не мог позволить, чтоб о его боге отзывались так небрежно.
Пусть этот безродный бродяга сколь ему угодно бранит Садока, Равира, Рузбона и прочую шушеру, но - не Стаха.
- Вся великая Аккерия почитает Стаха, - поучительно произнес он, не испытывая, впрочем, особого негодования. - И ты, шакалий хвост, прикуси язык, не то мой меч отхватит тебе его до глотки.
- Хорошо, - покладисто кивнул Трилле, готовый провозгласить Стаха хоть властелином всего мира - лишь бы его новый приятель остался им доволен. - Так вот, раз уж так получилось, что богов у меня нет, я сидел в болоте молча, смотрел в темнеющие небеса и думал о будущем, коего лишился теперь уж навеки. Я думал о... Проснулся ли в душе твоей интерес к моим мыслям?
- Не проснулся, - сурово отринул аккериец любезное предложение спутника ознакомиться с его размышлениями перед гибелью, выраженное столь изысканно.
- Тогда я расскажу тебе о том, что случилось в тот момент, когда я погрузился в это дерьмо по горло. Сижу, скучаю, мерзну... И вдруг... "Держи-ись!"
Трилле заорал так внезапно и так пронзительно, что обе лошади захрапели и встали, видимо, ожидая нападения, а Волк выхватил меч и совсем уж было приготовился к бою, как понял тут, что сей вопль являлся лишь естественным продолжением рассказа. Подавив гнев, он смерил парня холодным взором синих глаз и с философским спокойствием заметил:
- Будешь орать - сверну башку.
- Угу, - согласился Трилле с таким справедливым решением. - Но не я крикнул... - он покраснел от напряжения, собираясь снова заорать, да вспомнил об угрозе спутника и тихо сказал: - "Держись..." Пойми, брат, в тишине болот слабый старческий крик показался мне диким визгом. Я вздрогнул, осторожно повернул голову... На краю трясины стоял человек в длинном сером балахоне, с седой бородою и бледными голубыми глазами, слезящимимся от старости. Он протянул мне клюку, за которую я уцепился обеими руками, и довольно легко вытянул меня на твердое место.
Лишь только я смог снова соображать (а до того страх подавил во мне сию исключительную способность, и наверняка мысли мои во время сидения в болоте не отличались стройностью и глубиной); так вот, лишь только я смог соображать, как без труда догадался, что передо мной ни кто иной как друид - мудрец и колдун, которого пикты почитают более вождя своего. Он пригласил меня в свою хижину - оказалось, что я прошел в стороне от неё шагов пятнадцать, ибо стояла она на самом краю болота, скрытая в зарослях чахлых, но густых кустарников. Там, у огня, пока сушилась моя одежда, он поведал мне... О, брат мой, проснулся ли наконец в душе твоей интерес к умственным беседам?
- Не проснулся, - с отвращением отказался Волк, желающий слушать только саму историю, но никак не рассуждения.
- Тогда я миную первую часть его долгой речи и сразу перейду ко второй, совсем короткой. Протягивая мне чашу с неким крепким и терпким, но весьма горячительным напитком, он на миг посмотрел в мои глаза и вдруг... Лицо его изменилось. Удивленно подняв брови, он рукою повернул мою голову за подбородок к свету и начал пристально в меня вглядываться! Я терпел, хотя мне было неприятно: точно так поступил со мной в Канталии один блонд, проклятый судейский... Держал за подбородок и рассматривал, а потом упрятал в подвал на две луны - за бродяжничество. А кто сказал, что бродяжить нельзя? Митра? Садок?
Тут маленькое происшествие прервало его повествование. Припомнив обиду и свои ощущения, испытанные в темнице, Трилле распалился. Голубые глаза его гневно засверкали, а уши запламенели как флажки на купеческой галере. Размахивая руками и подпрыгивая в седле, он вдруг свалился с лошади, и некоторое время лежал на земле без движения, тщетно ожидая помощи от Дигона. Но, поскольку тот даже не обернулся, Трилле помог себе сам. Вскочив, догнал свою караковую, запрыгнул на нее, и как ни в чем не бывало продолжал рассказ - правда, теперь он старался не шевелиться вовсе.
- Старец долго разглядывал мою физиономию, так долго, что шея моя онемела. Потом встал, собрал в горшок какие-то корешки, коими завешаны были стены его ветхой хижины, залил их водой и повесил над огнем. Пока вода не забулькала, он не сказал мне ни единого слова и не отвечал на мои вопросы. Помешав свое варево, он добавил туда несколько капель того горячительного напитка, и - велел выпить до дна.
Не скажу, чтоб вкус у этой ослиной мочи был так уж приятен, но я выпил. После этого он снова всмотрелся в мои глаза. "Ну, мальчик, - молвил он вдруг тихо и как-то печально, - боги наделили тебя странным даром... Нет в жизни твоей ни любви, ни славы, ни золота. Нет покоя, но нет и войны. Ты - Повелитель Змей..." Я сморщился. "Змей? Вот еще! - отказался я от столь сомнительного титула. - Ежели ты, старик, скажешь, что я утерянный в младенчестве сын короля Бубабундии, я, может быть, и запрыгаю от счастья. Но что мне делать со змеями? Я терпеть их не могу, как, впрочем, и всякую другую живность..."
Он выслушал меня с улыбкою. "Что-то не слыхал я о такой стране Бубабундия..." Я рассердился. "И что с того? Я тоже не слыхал. Не путай меня, старик. Что ты там бормотал о змеях?" Он снова стал серьезен и печален. "Да, мальчик, ты - Повелитель Змей. Таких как ты во всем мире трое. Вы никогда не встретитесь, ибо судьбою сие не загадано, да и не нужны такие встречи ни тебе, ни им..." Я опять показал себя неучтивцем и грубо перебил друида: "Бурган их забери, остальных. На что мне они? Скажи лучше, что мне делать со змеями?" Он пожал костлявыми плечами: "Пусть подскажет жизнь. Знай одно: в трудный момент ты можешь воспользоваться своим даром, но не спеши продавать его за золото. Любой - запомни это, мальчик - любой дар теряет силу, если пускать его в продажу..." Вот, пожалуй, и вся история, - неожиданно закончил Трилле. - Друид вывел меня из болот, показал дорогу к Лахоре...
- А дальше? - Дигон не любил, когда рассказ кончался так обыденно.
- Там, в Кордаве, лахорской столице, я познакомился в кабаке с одним змееловом, и он, выпив пару бутылей кислятины, поведал мне о видах и повадках змей... Потом выдался случай проверить, правду ли говорил друид...
- Что за случай?
- Да ты ж видел, - улыбнулся Трилле.
- Вздор! - резко бросил Дигон. - Откуда ты мог знать, как собрать гадов со всего Тима, если прежде не пробовал?
- Богам ведомо, - неожиданно сурово и чуть торжественно ответил парень.
- Вздор!
Будь Трилле хоть трижды Повелителем Змей, аккериец не мог поверить, что он так уверенно созвал этих тварей со всей округи в первый раз.
- Что-то дрогнуло и будто очнулось в душе моей тогда, - попытался объяснить Трилле. - Я вдруг почувствовал, что простого моего желания будет достаточно для того, чтобы они услышали мой призыв...
Он умолк, понимая, что неубедителен. Впрочем, Волк, хотя и покачал головой, выражая таким образом сомнение, спорить более не стал. В самом деле, на свете столько странного и необъяснимого - есть ли смысл не верить?
Солнце в преддверьи скорого ухода палило яростно, рассылая лучи во все стороны, проникая ими во все уголки земли, так что и под деревами почти не было тени - она растворялась, плавилась под ярким оком благого Митры. Разморенные путешественники уже не имели сил продолжать беседу. Ленивые сонные мысли вяло бродили в их нагретых солнцем головах, а веки наливались тяжестью и норовили закрыть глаза.
Трилле сначала храбро боролся со сном, но вскоре бросил эту воистину бесполезную затею. Уронив подбородок на грудь, завесив лицо космами, он сладко задремал. Ноги его и во сне крепко сжимали тугие бока караковой, которая послушно брела рядом с Дигоновым вороным и больше не делала попыток уронить седока.
То же и аккериец. Он не спал, хотя перед глазами его кроме зеленой безбрежной равнины то и дело мельтешили обрывки прошлых, давних и вчерашних снов. Явь, перемешанная с дремотой, словно старое доброе вино, перемешанное с прокисшим пивом, разжижала кровь, ударяла в голову дурным хмелем, и тягучая, очень длинная, без начала и конца, совершенно непонятная мысль копошилась в мозгу, заполонив собою все его лабиринты - так, наверное, люди сходят с ума. Вот что внезапно пришло на ум Дигону; вот от чего он вздрогнул и проснулся - на одно лишь мгновение, но и того оказалось достаточно, чтоб поднять глаза и увидеть полыхающее вдали зарево...
Сон перепуганным перепелом взлетел ввысь. Волк приподнялся в седле, желая рассмотреть подробности происходящего, и действительно различил узкие, тянущиеся к небу языки пламени, черные точки, бывшие в нервном движении как потревоженные муравьи, а также высокое голое дерево - либо столб - вкруг которого и бушевал пожар.
- Хей, змееныш! - аккериец грубо ткнул кулаком в плечо мирно дремлющего спутника.
- А? - растерянно хлопающий длинными пушистыми ресницами Трилле был сейчас прелестен, и если б рядом с ним ехал не Волк, а юная девица, она всенепременно бросилась бы ему на шею и расцеловала, несмотря на снедающую сердце тревогу. Известно, что нрав женщины таков: будь она хоть на волос от Ущелий, и то не упустит случая приласкать милого юношу... Но, естественно, Дигону подобные чувства были вовсе недоступны. Вид Трилле не то что не умилил, а раздражил его до крайности. Взревев, он пнул приятеля ножищей, обутой в драный, зато кованый сапог, ухватил его за шиворот железной рукою и хорошенько тряхнул.
Трилле жалобно завизжал, завертелся, стараясь выскользнуть из лапы аккерийца. Пока он не понимал, чем вызвано такое суровое отношение - он всего лишь вздремнул, - а оттого сопротивлялся во все свои небольшие силы.
Но тут Дигон отпустил его сам.
- Смотри! - указал он на пламя, разгорающееся все ярче, шире.
- О-о-о... - пролепетал уже совсем проснувшийся парень, в страхе заставляя лошадь остановиться, а потом попятиться. Пожар на равнине, высушенной солнцем, был страшнее ливня, молнии и отряда разбойников, ибо пожирал траву с невероятной быстротой, треща и громыхая от голода и жадно заглатывая все и вся на своем пути. От него можно было только убежать, ускакать, и только на большой скорости. Сейчас его и двух путешественников разделяло лишь полторы сотни шагов, и следовало поторопиться, если оба надеялись прожить ещё хоть пару лет... Трилле с благодарностью посмотрел на товарища. Если б не он... Но додумать мысль он не успел. Дигон, чуть не взвыв от злости на нерасторопность Повелителя Змей, снова тряхнул его и проорал в самое его ухо:
- Шевелись, недоносок! Да не назад!.. - он дернул повод караковой, которую Трилле уже развернул в обратную сторону. - Вперед!
- Как... вперед? - выдавил парень, с ужасом глядя на Дигона. - Там же пожар...
- Какой, к Бургану, пожар? - тут Дигон махнул рукой и погнал своего вороного вперед, оставив спутника на произвол судьбы.
* * *
Он врезался в дико визжащую и рычащую толпу, сразу смяв несколько её рядов. Меч засверкал в красном от пламени воздухе, снося черные, словно обуглившиеся, головы палачей. Да, одного только взгляда Волку хватило, чтоб понять происхождение огня - в этих краях издревле на костре сжигали колдунов, если они чем-либо прогневали население. Казнь свершалась изощренным способом: жертву привязывали к столбу, обнесенному вязанками хвороста, затем вокруг неё на расстоянии двух или трех десятков шагов выкладывали камни, дабы огонь не перекинулся на равнину. Поджигали же не сам хворост, а траву возле этих камней, так что пламя подбиралось к несчастному издалека и он в полной мере мог насладиться приближением смерти. Пока, объятый безумным ужасом, он бился у столба и хрипел, толпа радостно прыгала и швыряла в него камни.
Прежде Дигону не доводилось видеть сего жестокого действа, зато рассказов о нем он наслушался предостаточно в бытность свою наемником в армии Патоса Агранского. Суровость законов он понимал и одобрял, но глумления - никогда. Именно поэтому, завидев полыхающий костер и сразу сообразив, что происходит, он, в мгновение охваченный той первобытной, страшной яростью, которая не раз заставляла его врагов позорно бежать, даже не выхватив оружия, ринулся в бой.
Четверо упали, сраженные смертоносным мечом Дигона, остальные, чуть опомнившись от внезапного нападения, с ревом бросились на него. Конечно, несколько десятков крестьян, пусть и с дубинами, не могли б одолеть воина, но ему такая победа была не нужна. Он хотел только очистить дорогу к столбу и освободить жертву до того, как огонь лизнет её жарким своим языком. Потому-то, клинком и грудью коня повергнув наземь ещё пару воинственных крестьян, он снова сунул меч в ножны и устремил вороного прямо в пламя.
Чуть оттаяв, он посмотрел на Трилле более благосклонно, и тут же сморщился неприязненно: лохматый крепко зажмурил глаза, весь скрючился, и, дрожа и потея, бормотал какую-то чушь на незнакомом Дигону языке. "Тьфу!" хотел сказать Дигон, но в этот же момент слова замерли на его губах.
Издали послышался тревожный всхрап лошадей, а отовсюду - сзади, слева, справа - мерзопакостное хоровое шипенье. Высокая трава буйно колыхалась уже не под дыханием ветра, а от тел сотен гадов, ползущих в ней. Вот почти у самых ног аккерийца сверкнула блестящая черная лента, поднялась, крошечными злобными глазками в упор разглядывая человека, дернулась к нему, но не смогла преодолеть очерченного Трилле круга. И тут же возле неё закопошилась ещё одна тварь, потом ещё одна, еще...
Разных размеров и видов, змеи ползали в траве, свивались в клубки, шипели - никогда прежде Дигон не видел такого скопления этих бургановых отродьев, а увидев, почувствовал нечто вроде смятения: ему одновременно желалось выхватить меч, изрубить в лапшу гадов, убежать и врезать в здоровый пока голубой глаз бродяги. Но ни того, ни другого, ни третьего он не сделал. Завороженно глядя на богопротивное действо сие, он начинал понимать, какого спутника послал ему Митра (или Стах).
- Смотри, брат! - весело сказал Трилле, которого танцы змей только забавляли. - Глухая гадюка! Вот не знал, что они водятся в Тиме! У ней хвост раздвоен, и кидается она прямо из-под ног!
Дигон не разделял восхищения лохматого. Гадюку, что бросается прямо из-под ног, стоило, по его мнению, изничтожить на месте, а не млеть от умиления, но - здесь хозяином был не он. Подняв глаза на парня, он с отвращением узрел в его руках длинную белесую змею, обвившуюся вокруг тонкой его шеи и свесившую плоскую голову к его рту.
- Тьфу! - в сердцах сплюнул аккериец, отворачиваясь.
- А это... - видимо, Трилле решил доконать нового товарища, - уж, но ядовитый. Он живет под...
- Хватит! - прервал Дигон зарвавшегося натуралиста. - Убери отсюда гадов, пока лошадей не пожрали!
Лохматый покорно кивнул, сложил губы трубочкой и засвистел - тихо, переливисто. Именно так, насколько мог помнить Дигон, свистят настоящие заклинатели змей, но не прогоняя их, а, наоборот, призывая. Тем не менее твари стали расползаться; уж, извиваясь, протащился по руке Трилле вниз, там вытянулся в стрелу и скоро исчез в траве. Через пару всего мгновений в округе стало чисто. Аккериец подавил облегченный вздох и встал.
- Ехать пора.
- Угу, - сказал бродяга отсутствующим голосом, уставясь в одну точку на горизонте. То ли жалко ему было расставаться со змеями, то ли некая мысль посетила его в этот миг, но он не тронулся с места, пока Дигон не поднял его за шиворот и не поставил на ноги. Тогда он тоже вздохнул - не облегченно, а страдальчески - и поплелся за Дигоном, который уверенно шагал впереди, ничуть не опасаясь новой встречи с гадами.
Лошади, оставленные ими посреди степи, стояли беспокойно: подымали морды к небу и ржали, перебирали ногами. Как видно, змеи обползли их стороной, но чуткие животные ощутили их незримое присутствие здесь. - Куда мы? - спросил Дигона очнувшийся наконец Трилле.
- В Ордию, - коротко ответил аккериец, легко взлетая на вороного. Парень пожал плечами, кряхтя, забрался на свою караковую.
- Не близко, - сказал он не то осуждающе, не то уважительно.
- Можешь оставаться! - ухмыльнулся жестокосердый аккериец, ударил коня пятками и поскакал по степи, уже начинающей темнеть, ибо только половина солнца освещала землю в это время.
Повелитель Змей в нерешительности посмотрел назад, потом на Волка, потом опять назад. В Ордию? Не близко... Однако превозмог себя, лень свою, которая, на удивление, присуща всем почти бродягам, и подался вслед за Дигоном - только черной точкой он виделся уже вдалеке...
* * *
К утру он совсем обессилел. Ехали медленно, то шагом, то рысью, и остановок не делали вовсе. Аккериец казался парню выкованным из железа: суровое лицо его с грубыми правильными чертами не выражало ровно никаких чувств, спина была пряма, взгляд чист. Зато Трилле едва удерживался в седле. Он чувствовал, как бледен, как согнулись плечи словно от тяжелой ноши; в глазах его рябило, а ноги в бедрах тряслись как у дряхлого немощного старца. Сколько раз за ночь принимался он благодарить Митру и всех богов за то, что послали им такую милость в виде лошадей. Пешком он точно не смог бы пройти весь день и всю ночь без перерыва. А Волк - тот смог бы...
В начале пути - после представления со змеями - они потолковали немного. Так бродяга выяснил, что новый товарищ прозывается Дигоном-Волком, что родом он из холодной северной Аккерии, что лет ему тридцать и ещё один (на целых пять больше, чем ему, Трилле). Иных сведений выудить из Дигона ему не удалось. На вопрос о цели их нынешнего предприятия он лишь ухмыльнулся, а ответить - не ответил. И о жизни своей поведать не пожелал. Пожалуй, последнее обстоятельство огорчило парня более всего. Мотаясь по свету, он привык рассказывать сам и слушать других, так что к двадцати шести годам различных правдивых историй в запасе у него было полно. Это приносило не только удовольствие, но и хлеб. Длинными зимними вечерами, когда бродягам живется совсем худо, Трилле за похлебку и горбушку вдохновенно посвящал хозяина постоялого двора и его гостей в тайны и приключения путешественников, описывал красоты и обычаи далеких стран, без приукрашивания передавал легенды и сказки разных народов. Два, в лучшем случае, три дня на этом можно было продержаться. Потом хозяину надоедало слушать одно и то же и он, если гости не заступались, прогонял рассказчика вон, хоть в мороз, хоть в пургу - торговые люди не жалостливы, вон Волк уж на что аккериец, а и тот в кабаке в обиду не дал, накормил...
Мысли путались в голове бродяжки. Он то принимался дремать в седле, то, едва не свалившись, выпрямлялся и какое-то время сидел ровно, словно палку проглотил. Усталость постепенно овладевала им; все члены ослабли: пальцы отказывались держать повод, голова норовила упасть на плечо, а глаза, раз закрывшись, и вовсе не желали открываться. Когда первый, ещё невидимый луч солнца высветил равнину Аграна с чередой гор по правую сторону, Трилле все же уснул. Ему снился город. Большой и шумный, с красивыми домами и добрыми жителями... Может, то была его родина? - кто знает...
* * *
Только у стен Замбулы - суматошного агранского города - Дигон заметил, что спутник его крепко спит, и, надо сказать, заметил вовремя. Как раз в этот момент Трилле начал валиться с лошади, и непременно упал бы на землю, да еще, может быть, запутавшись в стремени, расшиб голову, если б железная рука Дигона не подхватила его. Тут же пробудившись, парень захлопал глазами, пока не в силах уразуметь, где он, почему и с кем, но уже напугавшись до полусмерти - не сосчитать, сколько раз сон его прерывался пинком либо бранным словом.
- Дигон?
- Нет, Патос Агранский, - ворчливо ответил аккериец и снова пустил коня вскачь.
Повелитель Змей, измотанный и сонный, погнал свою караковую следом, в душе проклиная себя за то, что все-таки добился своего и прилепился к этому аккерийцу - сам бы он от Руха до Замбулы сделал не меньше десятка привалов, а с Дигоном пришлось ехать без остановки. Вдруг страшная мысль поразила бродягу в самое сердце: а что если железный аккериец решил вовсе нигде не останавливаться, пока не доберется до Ордии? Холодный пот выступил на челе лохматого. Нет, такого испытания он точно не выдержит.
Решив положиться во всем на судьбу, Трилле догнал спутника. Ворота Замбулы уже распахнулись, и первые приезжие уже входили и въезжали по прямой немощеной дороге в город. Здесь были торговцы, охотники, крестьяне с возами визжащей живности на продажу, путешественники, калеки-побирушки... Всего около двадцати человек, что для Замбулы, в общем, было мало. Обыкновенно у этих ворот с ночи толпилось не меньше полусотни всякого сброда, клянча друг у друга хлеб да медяки и умоляя стражников впустить их сейчас, а не утром.
- Волк... - робко обратился лохматый к Дигону. - Может, заедем в кабачишко? Жрать охота...
- Тебе б только жрать, - буркнул Дигон, сам только и мечтающий ещё с полуночи о сочном куске жареной баранины и кружке доброго пива. - Заедем сейчас...
Верный своему решению ехать без остановки, он пожалел время и на еду. Можно было б достать из дорожного мешка снедь, прихваченную в Рухе, но аккериец приберег её на тот случай, когда они окажутся вдалеке от людных мест и негде будет достать еды. Впрочем, ломоть хлеба он все же выудил со дна мешка и разделил со спутником. Правда, было это ещё до темноты...
В первом же встречном кабаке они подкрепились - причем Дигон опять был поражен прожорливостью Повелителя Змей, смолотившего зараз три миски лапши, рыбью похлебку, седло барашка, лепешку величиной с колесо телеги и головку сыра, - а затем за один лишь золотой купили комнату до полудня.
Обстановка была скудна, но на большее никто и не рассчитывал. Тахта, затянутая истрепанным покрывалом, досталась Дигону, грязный дощатый пол Трилле. Увы, пришлось обойтись без стола и табуретов, потому как их тут вовсе не было. Да и вообще ничего не было - одна тахта.
Не сетуя, не суетясь, спутники быстро улеглись на свои места и, совершенно не замечая шума улицы, доносящегося сюда через маленькое окошко без стекла, мгновенно уснули.
Трилле опять снился город.
Глава шестая. Ведьма
После полудня спутники уже выезжали из Замбулы.
Первое время, отдохнувшие и сытые, гнали коней, потом, когда далеко позади остались стены города, поехали шагом.
- Волк, - не выдержал долгого молчания бродяга. - Скажи, ты бывал прежде в Ордии?
- Бывал, - благосклонно ответствовал аккериец.
- А я - нет...
- Где ж ты научился заклинать змей?
- Я не заклинатель, - помотал головой Трилле. - Я - Повелитель. Так сказал мне один мудрый человек. Давно... - и, видя, что Волк готов его слушать, продолжал. - Занесло меня однажды в Пустоши Пиктов. Лето уж прошло, холод, дожди, под ногами хлябь - так, верно, в Ущельях, думал я, и - клянусь всеми богами (своего-то бога у меня нет), очень не хотелось мне попасть туда. Слыхал я, оттуда ещё никто не возвращался к людям...
Протопал я день, другой... Ночи зябкие, на мне рваная куртка, штаны полотняные - и только. Промерз до самых костей. Что делать? А тут ещё с дороги сбился. Попал в самые что ни на есть Боссонские Топи. Куда ни ступишь - кругом вязко, того и гляди, вовсе провалишься с головой. Присел я на кочку (задница сразу намокла, но мне уж все равно было), и размышляю. Направо пойду - болото. Налево - болото. Назад - море Запада, ещё хуже, чем болото. А вперед... Я и так шел вперед.
И тут вдруг из-под ноги моей выползает страшенная змеища. Толстая, что твоя рука, склизкая и головастая. Правду сказать, я не то что не видал таких прежде, а и не слыхал даже, что они есть.
- Каких только гадов не наплодил Бурган, - согласно кивнул аккериец, с интересом слушавший рассказ Трилле.
- Угу. Так вот, подбирается ко мне эта тварь, голову поднимает и прямо мне в глаза смотрит. И знаешь, Дигон, странное дело: змей я до того пару раз издалека видел, а страха нет во мне. Чувствую, что нет. Уж кого я только не боюсь! И медведей, и волков, и тигров... Ладно, признаюсь тебе... Всех я боюсь, даже мышей и зайцев. А тут смотрю на гадину болотную, и хочется мне руку протянуть и гладкую кожу её потрогать... Я и протянул.
- Ну?
- Ничего. Свернулась у моих ног в клубок и лежит. Но тут я совсем окоченел от холода. Встал, да и пошел дальше. Оглянулся - она вслед мне смотрит... Прошел ещё чуть и снова на змею наткнулся. Длинная и тонкая, вроде пояса. Перешагнул, и иду себе...
Дигон заскучал. Откровенно зевнув, он отвернулся от спутника и стал вглядываться вдаль в надежде увидеть стены Кутхемеса. Нет, кроме равнины он ничего не видал - к городу они должны были подъехать лишь к самым сумеркам, а то и ночью.
- Едва выбрался из одного болота, как тут же в другое попал. Увяз по самую грудь, зацепиться не за что. Вот, думаю, и вышел я на ту тропу, что ведет к Ущельям... Знаю, что дергаться нельзя - ещё глубже затянет. А как быть? Распластал руки по вонючей жиже, замер, жду... Чего жду - не знаю. Может, чуда, может, человека какого... К богам обращаться боюсь: вдруг не того назову, которому в моей стране поклоняются. Знать бы, откуда я родом... Вот тебе хорошо - у тебя Стах есть. Какой-никакой, а все ж...
Дигон не мог позволить, чтоб о его боге отзывались так небрежно.
Пусть этот безродный бродяга сколь ему угодно бранит Садока, Равира, Рузбона и прочую шушеру, но - не Стаха.
- Вся великая Аккерия почитает Стаха, - поучительно произнес он, не испытывая, впрочем, особого негодования. - И ты, шакалий хвост, прикуси язык, не то мой меч отхватит тебе его до глотки.
- Хорошо, - покладисто кивнул Трилле, готовый провозгласить Стаха хоть властелином всего мира - лишь бы его новый приятель остался им доволен. - Так вот, раз уж так получилось, что богов у меня нет, я сидел в болоте молча, смотрел в темнеющие небеса и думал о будущем, коего лишился теперь уж навеки. Я думал о... Проснулся ли в душе твоей интерес к моим мыслям?
- Не проснулся, - сурово отринул аккериец любезное предложение спутника ознакомиться с его размышлениями перед гибелью, выраженное столь изысканно.
- Тогда я расскажу тебе о том, что случилось в тот момент, когда я погрузился в это дерьмо по горло. Сижу, скучаю, мерзну... И вдруг... "Держи-ись!"
Трилле заорал так внезапно и так пронзительно, что обе лошади захрапели и встали, видимо, ожидая нападения, а Волк выхватил меч и совсем уж было приготовился к бою, как понял тут, что сей вопль являлся лишь естественным продолжением рассказа. Подавив гнев, он смерил парня холодным взором синих глаз и с философским спокойствием заметил:
- Будешь орать - сверну башку.
- Угу, - согласился Трилле с таким справедливым решением. - Но не я крикнул... - он покраснел от напряжения, собираясь снова заорать, да вспомнил об угрозе спутника и тихо сказал: - "Держись..." Пойми, брат, в тишине болот слабый старческий крик показался мне диким визгом. Я вздрогнул, осторожно повернул голову... На краю трясины стоял человек в длинном сером балахоне, с седой бородою и бледными голубыми глазами, слезящимимся от старости. Он протянул мне клюку, за которую я уцепился обеими руками, и довольно легко вытянул меня на твердое место.
Лишь только я смог снова соображать (а до того страх подавил во мне сию исключительную способность, и наверняка мысли мои во время сидения в болоте не отличались стройностью и глубиной); так вот, лишь только я смог соображать, как без труда догадался, что передо мной ни кто иной как друид - мудрец и колдун, которого пикты почитают более вождя своего. Он пригласил меня в свою хижину - оказалось, что я прошел в стороне от неё шагов пятнадцать, ибо стояла она на самом краю болота, скрытая в зарослях чахлых, но густых кустарников. Там, у огня, пока сушилась моя одежда, он поведал мне... О, брат мой, проснулся ли наконец в душе твоей интерес к умственным беседам?
- Не проснулся, - с отвращением отказался Волк, желающий слушать только саму историю, но никак не рассуждения.
- Тогда я миную первую часть его долгой речи и сразу перейду ко второй, совсем короткой. Протягивая мне чашу с неким крепким и терпким, но весьма горячительным напитком, он на миг посмотрел в мои глаза и вдруг... Лицо его изменилось. Удивленно подняв брови, он рукою повернул мою голову за подбородок к свету и начал пристально в меня вглядываться! Я терпел, хотя мне было неприятно: точно так поступил со мной в Канталии один блонд, проклятый судейский... Держал за подбородок и рассматривал, а потом упрятал в подвал на две луны - за бродяжничество. А кто сказал, что бродяжить нельзя? Митра? Садок?
Тут маленькое происшествие прервало его повествование. Припомнив обиду и свои ощущения, испытанные в темнице, Трилле распалился. Голубые глаза его гневно засверкали, а уши запламенели как флажки на купеческой галере. Размахивая руками и подпрыгивая в седле, он вдруг свалился с лошади, и некоторое время лежал на земле без движения, тщетно ожидая помощи от Дигона. Но, поскольку тот даже не обернулся, Трилле помог себе сам. Вскочив, догнал свою караковую, запрыгнул на нее, и как ни в чем не бывало продолжал рассказ - правда, теперь он старался не шевелиться вовсе.
- Старец долго разглядывал мою физиономию, так долго, что шея моя онемела. Потом встал, собрал в горшок какие-то корешки, коими завешаны были стены его ветхой хижины, залил их водой и повесил над огнем. Пока вода не забулькала, он не сказал мне ни единого слова и не отвечал на мои вопросы. Помешав свое варево, он добавил туда несколько капель того горячительного напитка, и - велел выпить до дна.
Не скажу, чтоб вкус у этой ослиной мочи был так уж приятен, но я выпил. После этого он снова всмотрелся в мои глаза. "Ну, мальчик, - молвил он вдруг тихо и как-то печально, - боги наделили тебя странным даром... Нет в жизни твоей ни любви, ни славы, ни золота. Нет покоя, но нет и войны. Ты - Повелитель Змей..." Я сморщился. "Змей? Вот еще! - отказался я от столь сомнительного титула. - Ежели ты, старик, скажешь, что я утерянный в младенчестве сын короля Бубабундии, я, может быть, и запрыгаю от счастья. Но что мне делать со змеями? Я терпеть их не могу, как, впрочем, и всякую другую живность..."
Он выслушал меня с улыбкою. "Что-то не слыхал я о такой стране Бубабундия..." Я рассердился. "И что с того? Я тоже не слыхал. Не путай меня, старик. Что ты там бормотал о змеях?" Он снова стал серьезен и печален. "Да, мальчик, ты - Повелитель Змей. Таких как ты во всем мире трое. Вы никогда не встретитесь, ибо судьбою сие не загадано, да и не нужны такие встречи ни тебе, ни им..." Я опять показал себя неучтивцем и грубо перебил друида: "Бурган их забери, остальных. На что мне они? Скажи лучше, что мне делать со змеями?" Он пожал костлявыми плечами: "Пусть подскажет жизнь. Знай одно: в трудный момент ты можешь воспользоваться своим даром, но не спеши продавать его за золото. Любой - запомни это, мальчик - любой дар теряет силу, если пускать его в продажу..." Вот, пожалуй, и вся история, - неожиданно закончил Трилле. - Друид вывел меня из болот, показал дорогу к Лахоре...
- А дальше? - Дигон не любил, когда рассказ кончался так обыденно.
- Там, в Кордаве, лахорской столице, я познакомился в кабаке с одним змееловом, и он, выпив пару бутылей кислятины, поведал мне о видах и повадках змей... Потом выдался случай проверить, правду ли говорил друид...
- Что за случай?
- Да ты ж видел, - улыбнулся Трилле.
- Вздор! - резко бросил Дигон. - Откуда ты мог знать, как собрать гадов со всего Тима, если прежде не пробовал?
- Богам ведомо, - неожиданно сурово и чуть торжественно ответил парень.
- Вздор!
Будь Трилле хоть трижды Повелителем Змей, аккериец не мог поверить, что он так уверенно созвал этих тварей со всей округи в первый раз.
- Что-то дрогнуло и будто очнулось в душе моей тогда, - попытался объяснить Трилле. - Я вдруг почувствовал, что простого моего желания будет достаточно для того, чтобы они услышали мой призыв...
Он умолк, понимая, что неубедителен. Впрочем, Волк, хотя и покачал головой, выражая таким образом сомнение, спорить более не стал. В самом деле, на свете столько странного и необъяснимого - есть ли смысл не верить?
Солнце в преддверьи скорого ухода палило яростно, рассылая лучи во все стороны, проникая ими во все уголки земли, так что и под деревами почти не было тени - она растворялась, плавилась под ярким оком благого Митры. Разморенные путешественники уже не имели сил продолжать беседу. Ленивые сонные мысли вяло бродили в их нагретых солнцем головах, а веки наливались тяжестью и норовили закрыть глаза.
Трилле сначала храбро боролся со сном, но вскоре бросил эту воистину бесполезную затею. Уронив подбородок на грудь, завесив лицо космами, он сладко задремал. Ноги его и во сне крепко сжимали тугие бока караковой, которая послушно брела рядом с Дигоновым вороным и больше не делала попыток уронить седока.
То же и аккериец. Он не спал, хотя перед глазами его кроме зеленой безбрежной равнины то и дело мельтешили обрывки прошлых, давних и вчерашних снов. Явь, перемешанная с дремотой, словно старое доброе вино, перемешанное с прокисшим пивом, разжижала кровь, ударяла в голову дурным хмелем, и тягучая, очень длинная, без начала и конца, совершенно непонятная мысль копошилась в мозгу, заполонив собою все его лабиринты - так, наверное, люди сходят с ума. Вот что внезапно пришло на ум Дигону; вот от чего он вздрогнул и проснулся - на одно лишь мгновение, но и того оказалось достаточно, чтоб поднять глаза и увидеть полыхающее вдали зарево...
Сон перепуганным перепелом взлетел ввысь. Волк приподнялся в седле, желая рассмотреть подробности происходящего, и действительно различил узкие, тянущиеся к небу языки пламени, черные точки, бывшие в нервном движении как потревоженные муравьи, а также высокое голое дерево - либо столб - вкруг которого и бушевал пожар.
- Хей, змееныш! - аккериец грубо ткнул кулаком в плечо мирно дремлющего спутника.
- А? - растерянно хлопающий длинными пушистыми ресницами Трилле был сейчас прелестен, и если б рядом с ним ехал не Волк, а юная девица, она всенепременно бросилась бы ему на шею и расцеловала, несмотря на снедающую сердце тревогу. Известно, что нрав женщины таков: будь она хоть на волос от Ущелий, и то не упустит случая приласкать милого юношу... Но, естественно, Дигону подобные чувства были вовсе недоступны. Вид Трилле не то что не умилил, а раздражил его до крайности. Взревев, он пнул приятеля ножищей, обутой в драный, зато кованый сапог, ухватил его за шиворот железной рукою и хорошенько тряхнул.
Трилле жалобно завизжал, завертелся, стараясь выскользнуть из лапы аккерийца. Пока он не понимал, чем вызвано такое суровое отношение - он всего лишь вздремнул, - а оттого сопротивлялся во все свои небольшие силы.
Но тут Дигон отпустил его сам.
- Смотри! - указал он на пламя, разгорающееся все ярче, шире.
- О-о-о... - пролепетал уже совсем проснувшийся парень, в страхе заставляя лошадь остановиться, а потом попятиться. Пожар на равнине, высушенной солнцем, был страшнее ливня, молнии и отряда разбойников, ибо пожирал траву с невероятной быстротой, треща и громыхая от голода и жадно заглатывая все и вся на своем пути. От него можно было только убежать, ускакать, и только на большой скорости. Сейчас его и двух путешественников разделяло лишь полторы сотни шагов, и следовало поторопиться, если оба надеялись прожить ещё хоть пару лет... Трилле с благодарностью посмотрел на товарища. Если б не он... Но додумать мысль он не успел. Дигон, чуть не взвыв от злости на нерасторопность Повелителя Змей, снова тряхнул его и проорал в самое его ухо:
- Шевелись, недоносок! Да не назад!.. - он дернул повод караковой, которую Трилле уже развернул в обратную сторону. - Вперед!
- Как... вперед? - выдавил парень, с ужасом глядя на Дигона. - Там же пожар...
- Какой, к Бургану, пожар? - тут Дигон махнул рукой и погнал своего вороного вперед, оставив спутника на произвол судьбы.
* * *
Он врезался в дико визжащую и рычащую толпу, сразу смяв несколько её рядов. Меч засверкал в красном от пламени воздухе, снося черные, словно обуглившиеся, головы палачей. Да, одного только взгляда Волку хватило, чтоб понять происхождение огня - в этих краях издревле на костре сжигали колдунов, если они чем-либо прогневали население. Казнь свершалась изощренным способом: жертву привязывали к столбу, обнесенному вязанками хвороста, затем вокруг неё на расстоянии двух или трех десятков шагов выкладывали камни, дабы огонь не перекинулся на равнину. Поджигали же не сам хворост, а траву возле этих камней, так что пламя подбиралось к несчастному издалека и он в полной мере мог насладиться приближением смерти. Пока, объятый безумным ужасом, он бился у столба и хрипел, толпа радостно прыгала и швыряла в него камни.
Прежде Дигону не доводилось видеть сего жестокого действа, зато рассказов о нем он наслушался предостаточно в бытность свою наемником в армии Патоса Агранского. Суровость законов он понимал и одобрял, но глумления - никогда. Именно поэтому, завидев полыхающий костер и сразу сообразив, что происходит, он, в мгновение охваченный той первобытной, страшной яростью, которая не раз заставляла его врагов позорно бежать, даже не выхватив оружия, ринулся в бой.
Четверо упали, сраженные смертоносным мечом Дигона, остальные, чуть опомнившись от внезапного нападения, с ревом бросились на него. Конечно, несколько десятков крестьян, пусть и с дубинами, не могли б одолеть воина, но ему такая победа была не нужна. Он хотел только очистить дорогу к столбу и освободить жертву до того, как огонь лизнет её жарким своим языком. Потому-то, клинком и грудью коня повергнув наземь ещё пару воинственных крестьян, он снова сунул меч в ножны и устремил вороного прямо в пламя.