- А впрочем, - благородный рыцарь с грохотом поставил на стол пустой кувшин, - теперь мне нет охоты спускаться в подвал. Да и Леонардаса все же следует подождать. Прощайте!
Он развернулся и быстрым широким шагом вышел из зала, оставив гостей в полном недоумении и растерянности. Пеппо заметил: один только Бенино вздохнул облегченно.
Глава четвертая.
В сокровищнице рыцаря
Ночью в комнату Бенино постучался Сервус Нарот.
- Меня хотят убить, - прошептал он на ухо сонному философу. - Я знаю точно.
Бенино сел на кровати, с удивлением всмотрелся в бледное, почти белое лицо друга, в потемневшие глаза с расширенными зрачками. Похоже, Сервус не шутил и не лукавил.
- Меня хотят убить, - повторил он. Левая щека, утратившая румянец, задергалась, и рыцарь с досадой прижал её ладонью.
- С чего ты взял?
- Я расскажу тебе... Ты знаешь, что у Ламберта есть племянник? Фенидо, сын служанки моей матери... Мы росли вместе и он был мне... Нет, не другом, конечно, но... Я любил его как брата, я доверял ему.
- Постой, Сервус. Ты прежде не говорил мне о нем.
- Да, но... Я был зол. Мы поссорились, и он сбежал из дома - тому уж пятнадцать лет... - дальше рыцарь рассказывал почти без пауз, что свидетельствовало о крайнем его волнении. - За эти пятнадцать лет я не получил от него ни одного известия. Я не знал, где он, что с ним... Правду сказать, меня не очень-то сие трогало. Преступный слуга! Так я думал о нем тогда. В моем сердце не осталось для него места. Но вот однажды... Постой, я припомню день... Да, три луны назад. Ровно три луны назад... Проезжий странник остановился у моего дома, вызвал Ламберта и попросил позвать хозяина: только хозяину он передаст поручение от Фенидо, а более ни с кем и говорить не станет.
Глупый Ламберт поначалу решил отослать его прочь - племянника он вовсе не любил и никогда им не интересовался. Но в этот момент из дома вышел я. Увидев, что мой старик машет руками, прогоняя нищего, я возмутился. Ты знаешь, у меня правило: нищих не пускать, но и не гнать, а вручить монету и закрыть ворота перед его носом.
Я приблизился. Оборванный тощий бородач, заметив мою фигуру издалека, разразился истошными воплями, из коих я понял только несколько слов "Фенидо", "Сервус Нарот" и "срочно". Признаюсь, и того было достаточно, ибо я будто почувствовал некую тайну, которая вот-вот раскроется и окажется мне полезною. Быстрым шагом подошел я к воротам и осведомился у странника, зачем ему понадобился именно я и что он может знать о пропавшем пятнадцать лет назад Фенидо.
"Фенидо умер!" - такими словами ответил он на мой последний вопрос. На миг сердце мое замерло, но затем снова забилось спокойно и бестревожно: я говорил тебе, что выкинул этого парня из мыслей и памяти своей. "Ну и что? - сказал я, пожимая плечами. - Мне-то что за дело?" Странник удивился, но все же продолжал. "Фенидо умер, но перед тем просил передать тебе, чтоб ты берегся. Один из друзей твоих хочет тебя убить..."
"Вздор!" - перебил его я, приходя в крайнее негодование. - "Парень мстит мне, только и всего! Пошел прочь, бродяга!" Я хотел уходить, но он все-таки закончил: "... один из друзей твоих хочет тебя убить, дабы завладеть Лалом Богини Судеб..." Вот тут, при последних словах бородача, мое сердце и остановилось. Теперь я расскажу тебе об этом камне.
- Погоди-ка, Сервус, - хмурясь, сказал Бенино. - Я знаю, что ты хотел представить гостям - и мне в том числе - некое поразительное сокровище. Это и есть Лал Богини Судеб?
- Да. Ты слыхал о нем?
- Конечно! Это камень величиною с глаз бизона. Он нечист - в самой середине его черная крапинка, словно песчинка, но красота его все равно не поддается описанию...
- Ты его видел? - мрачно вопросил благородный рыцарь, и взгляд его, направленный на старого друга, наполнился подозрением.
- Нет! Откуда? Но, надеюсь, увижу. Ведь ты покажешь его всем?
- Покажу... Что ты ещё знаешь о Лале Богини Судеб?
- Клянусь Митрой, более ничего. Разве... Разве что... Но нет, сие наверняка досужие выдумки.
- Что досужие выдумки?
- Говорят, будто камень этот дорог не только красотою своей, но и магическою силой. Какой силой - не ведаю.
- Я скажу тебе, Бенино. Он действительно обладает магической силой. Во мраке ночи красный свет его рассыпается на тысячу лучей и на тысячу искр. Дождись ясной луны и встань так, чтобы с ног до головы ты был освещен светом луны, смешанным со светом камня. И тогда... О, тогда любое твое желание, могущее повернуть линию жизни в сторону или вспять - как тебе будет угодно - исполнится! Да, один только раз, но умному человеку и этого раза достаточно. Ты понимаешь, Бенино, почему я не пользуюсь помощью камня сейчас, чтобы обнаружить моего врага... Мне едва сорок лет, я могу прожить ещё столько же, и, конечно, не знаю, что меня ждет впереди. Мало ли примеров, когда люди теряли вдруг - вдруг! - целое состояние. Или внезапная болезнь ломала члены и отнимала разум. Или... Неисповедима судьба! Могу ли я быть уверен в том, что далее моя жизнь будет течь так же мирно и спокойно как ныне? Нет. Вот почему я преберегаю счастливое свойство камня на крайний случай. Убийца? Ха! Я найду его сам! И ты поможешь мне...
- Но почему ты не спросил у странника, кто именно из твоих друзей так коварен?
- Да спросил я! Он ответил, что Фенидо не успел того поведать, ибо умер. Мол, он стремился ко мне издалека (откуда - неизвестно), потому что случаем узнал, какая опасность мне грозит. И вот, за два дня пути до Лидии столкнулся с шайкой разбойников, которые смертельно его ранили. Тот странник, проходя мимо, обнаружил безжизненное почти тело, пробовал залечить раны - безуспешно. Фенидо умер на его руках, за несколько мгновений до смерти рассказав то, что я тебе только что передал. Так ты поможешь мне?
- Я помогу тебе, Сервус, но как?
Благородный рыцарь замялся. Он то поднимал глаза на старого друга, то вновь опускал их и принимался рассматривать покрывало, вольно лежащее на кровати. Наконец он решился.
- Буду честен с тобой, Бенино. Я не доверяю никому, и тебе тоже. Только брат твой (потому что мальчик) не вызывает у меня подозрений. Но мне необходимо кому-то довериться, и я выбрал для этого тебя, друг. Мой план таков: я вызвал всех своих ближайших знакомцев, кои дружбу со мной совмещают с коллекционированием самоцветов, с целью спровоцировать на убийство... Не смотри на меня так. Я не сошел с ума. Подумай же! Неужели мне стоило отравить свое существование ожиданием смерти? Я постоянно, каждый день и каждый миг, ощущал бы за спиной своей врага. Кому ведомо, когда б подлый убийца решился на преступление? Через год? Два? Пять? И все это время я бы ждал?.. И превращался бы в старца с трясущимися от вечного страха руками и слезящимися глазами? Нет! Я бросаю вызов ехидне, что смотрит прямо мне в глаза, твердо зная, что эти глаза по её воле закроются навек раньше срока, отпущенного богами!
- Так как же я помогу тебе?
- А вот как: ты, верно, помнишь нашу беседу о способности видеть и запоминать? Ты говорил, что этим особенно отличается Пеппо, твой юный брат.
- Да, от Пеппо никогда не скроешься - все видит и понимает!
- Ну, и ты не промах. Вот я и прошу тебя - смотри сам, спрашивай Пеппо. Пусть он рассказывает тебе, что показалось ему странным либо и вовсе неестественным. В поведении ли, взгляде ли, слове ли... Только ему ничего не объясняй - мальчик не должен знать, что где-то рядом ходит убийца!
- Скажи, Сервус, кто-нибудь кажется тебе особенно подозрительным?
- Все, - без раздумий ответил рыцарь. - Увы, мой друг, решительно все. И два крепких парня, прибывших из Леведии вместо Гая Деметриоса; и толстый Теренцо, у коего и в Тарантии дел полно, а он бросает все и едет сюда по первому зову; и тимит Маршалл - просто потому, что он тимит; и Заир Шах, древняя развалина... Говорят, в последние времена он вообще не покидает дом свой - так зачем же притащился сюда? Всех я подозреваю, в том-то и грусть, в том-то и печаль, что - всех...
Сервус Нарот вздохнул так тяжело, что философу стало ясно: он и в самом деле подозревает всех, и сие гнетет его безмерно. Значит, его веселость, беспечность и добродушие были только маской? О, как же, наверное, непросто сохранять обычный вид, когда душа замирает в ожидании предательства и смерти! Недаром сейчас, позволив себе расслабиться наедине с другом, рыцарь так бледен и серьезен; недаром сам облик его в этот момент изменился - темные, почти что черные глаза, блестящие лихорадочно, как у помешанного, опавшие щеки, судорога, дергающая угол рта, нервные движения холеных пальцев...
Бенино участливо положил руку на поникшее плечо старого друга.
- Будь тверд. Помни: и я, и брат мой - мы с тобой...
- Поклянись мне, Бенино! - горячо воскликнул вдруг Сервус, уставя глаза прямо в зрачки философа. - Если гадине удастся отправить меня на вечную прогулку по тропам Ущелий, он не уйдет от расплаты! Пусть карающей рукою станешь ты - мой самый близкий и верный друг!
Растроганный Бенино снял подушечкой большого пальца слезу с нижней ресницы и улыбнулся.
- Он не уйдет от расплаты, Сервус. Я придушу его - вот так.
Тонкие изящные руки философа протянулись к массивному бронзовому подсвечнику, напряглись - синие вены вздулись и твердые мускулы обозначились под кожей - и через мгновенье согнули его наподобие агранского ятагана.
- Вот так, - повторил Бенино, отбрасывая испорченный подсвечник в сторону. - Вот так!
* * *
Утренняя трапеза состояла из жареных перепелов и груш в густом сиропе. Легкое красное вино быстро перетекало из серебряных кувшинов в бездонные глотки гостей. На прибывшего ночью Леонардаса - тощего и высокого светлоглазого эганца, на вид придурковатого, никто внимания не обращал.
Бенино, после ночных признаний Сервуса возбужденный и встревоженный, сошел в зал последним. Найдя глазами брата, а потом целого и вполне невредимого (если не считать некоторой бледности и дряблости щек) рыцаря, он успокоился, сел за стол. Теперь и ему все эти гости казались весьма подозрительны. Сервус прав: с чего это прикатил сюда на повозке, запряженной четверкой лошадей, жирный канталец Теренцо, обремененный всякими неотложными делами, да ещё и супругу прихватил с собой? А Заир Шах, трухлявый пень? Жёваная физиономия лицемерно благочестива, а глазки так и блестят, и в этом блеске при желании можно разглядеть и алчность, и злобу, и даже сладострастие (на кого только оно направлено - уж не на супругу ли толстяка?). И Маршалл, поскольку тимит, доверия не вызывает... И этот тощий эганец... как его... он всегда забывает его имя... А, Леонардас... А про этих двоих - Лумо и Гвидо, родственничков достопочтимого Гая Деметриоса, Бурган бы его побрал совсем - и говорить нечего. Более подозрительных лиц Бенино до сих пор не встречал.
Но все это были лишь измышления, навеянные бессонной почти ночью. В душе философ отлично понимал, что люди сии почтенные - такие, каков и он сам; что убийца средь них только один, и есть ли он в природе вообще неизвестно. Может, прохожий решил просто подшутить над высокомерным богачом? То есть, на деле перед пытливым умом Бенино стояла все-таки загадка, и каким образом её разрешить, он пока не знал.
Вдруг он заметил, что трапезничают гости в полном молчании, и думал уже начать светскую беседу, но тут выяснилось, что блюда пусты, и кувшины тоже, так что и ему пришлось поторопиться. Наскоро обсосав грушу, он поднялся вслед за другими, повинуясь приглашающему жесту хозяина. Так и не произнеся ни слова, Сервус Нарот повел всех вниз, в подвал, где, как было известно, размещалась его уникальная коллекция.
Гуськом спустились они по узкой винтовой лестнице, освещенной парой всего светильников, затем прошли по длинному коридору, выложенному мраморными плитами и сверху, и снизу, и по бокам, повернули в темный сыроватый рукав и остановились у двери - вернее, у спины рыцаря.
Он долго возился с ключами, торкая то один, то другой, то третий в глубокие пазы, и наконец отворил дверь - тяжелую, обитую железными толстыми листами. Перед тем, как впустить сюда гостей, Сервус Нарот зажег все светильники, которых, в отличие от коридора, здесь было не менее двух дюжин. Когда свет вспыхнул, осветив ярче новорожденного солнечного луча небольшое помещение, рыцарь дернул за рукав стоящего к нему ближе всех Пеппо. За Пеппо потянулись остальные.
Такого великолепия юноша не видел у себя дома. Бенино держал свою коллекцию в обычной комнатке под крышей, и, несмотря на природную педантичность, не особенно следил за тем, как располагаются сокровища. Рубины лежали у него в одних сундучках с бриллкандами и перидотами, бирюза соседствовала с жемчугом, а хризобериллы с горстью гиацинтов и карбункулов. Сервус Нарот оказался рачительным хозяином. Вся коллекция у него была тщательнейшим образом рассортирована и разложена по коробкам. Внутри коробки были обшиты бархатом, который цветом соответствовал цвету камня, подчеркивал его сияние и чистоту. Так, рубины покоились в ячейках на розовом бархате, бриллканды - на серебристо-сером, жемчуг - на черном, а шпинели - на голубом. Пеппо, завороженно глядя на игру самоцветов, шепотом называл их по именам, едва удерживаясь от того, чтоб не протянуть руку и не взять драгоценность, дабы поближе рассмотреть. Вот венисы, красные, как языки пламени; вот кимофаны, тускло блистающие серебристыми прожилками; вот зелено-желтые как кошачий глаз хризолиты... Перидоты, гиацинты, сапфиры, изумруды, опалы... Глаза разбегались при виде такого великолепия. Пеппо спиной ощущал пораженные вздохи гостей, тоже имевших свои коллекции, но явно поскромней, чем эта.
- Безоар, - охрипшим от волнения голосом пробормотал Леонардас. Чудо... Истинное чудо...
- Целебный камень, - пальцем указывая на безоар, сказал рыцарь. - И этот тоже - аспилат. И этот - дихроит. А вот... - Он сунул руку куда-то вбок, и обратно вытащил её уже с коробкой, где в глубокой ячейке сидел огромный гранат, - вот великий гранат. Его называют Красным Отцом. Его нашли на месте древнего Ахерона, в золотой шкатулке. Он был завернут в обрывок ткани, на коей сохранилось его описание. Мол, от этого граната произошли все красные камни, посему и прозывается он именно так, а не иначе.
- Скажи-ка, любезный хозяин, - ликом бледный как смерть проскрипел белый медведь Лумо. - А сей прекрасный лунный камень как достался тебе?
- Я привез его из Ордии, - с удовольствием пояснил Сервус Нарот. Отдал за него ни много ни мало пять сотен золотых, и то считаю, что купил дешево.
- А этот как зовется? - вопросил Гвидо, указывая на розовый камень с прожилками вроде рисунка и очком посередине.
- Оникс! - презрительно фыркнул Лумо. - Не видишь сам? И чему тебя дядя учил!
Малыш Гвидо только пожал узкими плечами на это. Кажется, он один остался безучастен к такой красоте, и разглядывал камни исключительно из вежливости и толики любопытства.
- О-о-о-о... - простонала за спиной Пеппо Лавиния. - Это же настоящий розовый жемчуг!..
- И что? - На Сервуса Нарота её чары не действовали. - Ты прежде не видала розового жемчуга?
- Не такая уж редкость, - поддержал хозяина Заир Шах. - Вот на что посмотри, красавица! - Он кивнул на крупную, продолговатую словно фасолина черную жемчужину. - Такой и у меня нет!
- А у меня есть, - небрежно сказал Маршалл, взирая на сердоликовую чашу, обшитую понизу черненым серебром. - Малость поменьше, но есть.
- Да откуда ж у тебя? - ревниво поинтересовался рыцарь. - Я ведь, кажется, все у тебя видел...
- Прошлой луной приобрел, - с улыбкой ответствовал тимит. - И тоже недорого - за полторы сотни золотых и породистого жеребца.
- Для небольшой черной жемчужины полторы сотни золотых - большая цена, - Заир Шах с притворной жалостью перевел взгляд с мелоция, вдавленного в бархатную подушку на три четверти, на Маршалла. - Тут величина главное, а не сорт.
- Лавиния, положи аквамарин на место, - недовольно буркнул Сервус Нарот. - Знаешь, что я не люблю, когда мои камни лапают...
Девушка раздраженно сунула голубовато-зеленый камень в ячейку и повернулась к супругу, который, вследствие обета молчания, говорить не мог, а мог только хрипеть и стонать от восхищения.
- Ну, а сейчас... - благородный рыцарь торжественно оглядел своих гостей, на миг задерживаясь взором на глазах каждого. - Сейчас я покажу вам то, ради чего, собственно, и пригласил приехать... Напряженное молчание было ему ответом.
- Вы слышали о Лале Богини Судеб?
Общий тяжелый выдох был ему ответом.
- Так вот: я - его обладатель!
Тихий стон, смешанный с рычанием, был ему ответом.
Сервус Нарот снял с могучей шеи золотую цепочку, и все смогли увидеть, что на ней висит золотой ключик, такой крошечный, что вовсе теряется в толстых пальцах рыцаря. Потом хозяин вышел из помещения, оставив гостей одних, догадываться о направлении его пути.
Настороженно косясь друг на друга, они стояли в ожидании Сервуса полукругом, и никто не решался заговорить. То ли сие казалось в данный момент кощунством, то ли свои, очень личные мысли занимали умные головы коллекционеров. Хмурился белый медведь Лумо, отворачивая взор ото всех; покачивался с носка на пятку малыш Гвидо, явно едва удерживаясь, чтоб не засвистеть; кривил и без того сморщенную рожу противный старик Заир Шах; улыбался чему-то Маршалл; хмурился Бенино, обнимая за плечи брата; сморкался в шелковый плат новоприбывший эганец; мрачно обменивались взглядами супруги.
Пеппо тоже думал о своем. Например, почему Сервус Нарот так жаждет показать свое сокровище непременно всем вместе? Разве для этого стоило собирать их в срочном порядке? Не проще ли было показать сначала им с братом, потом уж, как-нибудь на досуге, и канталцу, и старику, и тимиту... Странно... Очень, очень странно.
Он не успел не то что ответить на свои вопросы, но и задать их все. В проеме двери показался благородный рыцарь, тащивший под мышкой большой золотой ларец прекрасной работы, с хитайскими рисунками на крышке. Не медля и мига, он аккуратно водрузил ларец на высокий стол красного тополя и золотым ключиком открыл массивную крышку...
* * *
Да, этим вечером все гости были подавлены увиденным, но на следующее утро все изменилось, и изменилось далеко не к лучшему, так что о каком-то настроении вообще не могло быть и речи. Дело в том, что ближе к полудню обнаружилось, что Сервуса Нарота все-таки убили...
Глава пятая.
Убийство
К утренней трапезе хозяин не спустился, и Ламберт, сноровисто обслуживая гостей, беспрестанно ворчал себе под нос всякого рода ругательства в адрес лентяев, что готовы нежиться в постели и ночь и день напролет. Кстати, к лентяям относился и белый медведь Лумо, который тоже пока отсутствовал.
Пеппо, по молодости лет не особенно угнетенный вчерашним созерцанием неземной красоты камня Богини Судеб, фыркал, слушая излияния старого слуги. Правда, всю ночь ему снились хризопрасы, рубины и бриллканды, но утром все забылось, и настроение сохранилось ровное - такое, как всегда.
Остальные, по всей видимости, не могли похвастаться тем же. С прежним аппетитом поглощая фазанов, только снятых с вертела, они хранили молчание угрюмое, тяжелое, отстраненное. Сокровище Сервуса Нарота, цены не имеющее, поразило их до глубин души. Наверняка все они, думал юноша, преисполнились зависти и теперь ломают головы над тем, как бы и где бы приобрести нечто подобное по великолепию и силе. Только Гвидо и этот эганец - Леонардас хранят спокойное, вовсе незамутненное дурными мыслями выражение лица...
- Да что ж это такое! - вдруг нервно воскликнул Бенино, швыряя на стол надкусанный персик. - Ламберт! Сходи к хозяину, позови его к столу!
- Слушаю, господин, - довольный приказанием (сам он не осмелился бы потревожить рыцаря), старый слуга стрелой метнулся к лестнице.
Пеппо нахмурился: раньше Бенино не позволял себе так вольничать в чужом доме. Странно... Сквозь опущенные ресницы он внимательно всмотрелся в лицо брата и ещё раз повторил себе: "странно..." Глаза с расширенными зрачками блестят, лицо бледно, как бывает с ним лишь после бурно проведенной ночи, а тонкие пальцы ни мига не находятся без движения...
- Надо и Лумо разбудить, - вздохнул Гвидо, поднимаясь.
Пойду, постучу...
Но стоило ему сделать шаг вперед, как вдруг сверху раздался дикий, ни с чем не сравнимый вопль, заключающий в себе и ужас, и отчаяние, и... О, от этого вопля волосы у всех стали дыбом! Придурковатый Леонардас чуть не свалился с табурета, супруги одновременно вздрогнули, а Гвидо подскочил на месте и ринулся наверх с такой скоростью, какую трудно было предположить, глядя на этого человечка с коротенькими ножками.
Философ, не мешкая и четверти мига, вылетел из-за стола и понесся вслед за младшим Деметриосом, по пути громко проклиная Бургана и себя самого. Другие гости тоже не остались ждать. Повскакав с мест, они заспешили наверх по лестнице, обмирая от вопля, который все не прекращался.
Наверное, один Бенино знал, что произошло. Перепрыгивая ступеньки, он уже страдал от мысли, что не сумел помочь, не сумел предотвратить то, чего страшился его друг Сервус Нарот - то бишь убийства. Он хотел оправдать себя тем, что все случилось слишком скоро, неожиданно скоро, но тут же с негодованием на себя самого отринул сие извинение преступной беспечности. Миллионы мыслей пронеслись в его голове за то короткое время, какое стремился он к комнате рыцаря. Миллионы чувств, основными среди коих были укор, стыд и отчаяние, испытало его сердце тогда же. Скрипя зубами в бессильной ярости, Бенино подбежал к настежь распахнутой двери, ворвался внутрь, сбив с ног Гвидо, и тут остановился...
* * *
Картина, представшая глазам философа, а за ним и глазам других гостей, была ужасна.
Ламберт, и без того маленький ростом, стоял на коленях возле роскошного ложа хозяина, подбородком доставая только до уровня его, и дико вопил, вырывая из висков своих клочья седых волос. Видно, сам остановиться он не мог, а потому Гвидо, поднявшись после падения и установив необходимое равновесие, подошел к нему и сильно встряхнул за плечи - только тогда старик замолчал.
В полумраке комнаты - занавеси ещё были задернуты - не сразу бросалось в глаза самое страшное. Впрочем, может, люди непроизвольно оттягивали момент определения и понимания... Огромная фигура Сервуса Нарота недвижимо лежала на шелковом белом покрывале, половиной его покрытая с колен до плеч. То, что рыцарь был мертв, не вызывало и малейших сомнений: в спине его торчал кинжал, всаженный по самую рукоять; алое пятно крови расплылось по покрывалу; кровь склеила светлые волосы на затылке, стекла на пол, в легкие кожаные сандалии. Вообще весь затылок его, как с содроганием заметил Бенино, ещё не приблизившись, был разбит чем-то тяжелым. Судя по позе - а рыцарь лежал, раскинув руки, лицом вниз - он спал, когда коварный убийца занес над ним смертоносный кинжал. Удивительно, но Бенино подумал, что Сервус так и не узнал своего врага, и сие почему-то показалось философу самым обидным.
Решившись, он все-таки подошел ближе. Без сомнения, дух благородного рыцаря переселился в Ущелья - он ещё убедился в этом, увидев, с какой силой был нанесен удар. Даже волоса нельзя было б просунуть между рукоятью и спиной убитого.
Бенино поежился и отвел взгляд. Бахрома покрывала, тоже заляпанная кровью, большая рука Сервуса, синевато-белая, с модным дутым золотым перстнем на толстом пальце левой руки, крупный, но недорогой алмаз у изголовья (наверное, он смотрел его перед сном), и... Философ отшатнулся. Золотая цепочка, на которой рыцарь носил ключ от ларца с Лалом Богини Судеб, была разорвана!
Судорожно сдернув её с шеи друга, Бенино убедился в ужасном подозрении своем. Ключа на цепочке не оказалось, а это значит, что и камня в ларце уже нет... Не обращая больше внимания на стоны и всхлипы гостей за спиной, до того сильно раздражавшие его, философ кинулся на колени и принялся судорожно шарить рукой под кроватью. Умом он понимал, что все поиски его напрасны - вчера все видели, что ключ от ларца Сервус носил на этой цепочке, но слабая надежда заставляла сердце трепетать в ожидании находки.
- Ты думаешь, Лал Богини Судеб ещё на месте? - криво, совсем невесело усмехаясь, спросил философа Гвидо.
- Думаю, нет, - ответил Бенино, поднимаясь и отряхиваясь.
- Тогда позволь мне осмотреть место... преступления... Друзья! вежливо обратился Гвидо к гостям. - Прошу вас идти вниз. Право, здесь вы уже ничем не можете помочь.
И он, не дожидаясь, когда его просьба будет выполнена, направился к ложу рыцаря.
- Нет! - дико взвизгнул вдруг Ламберт, кидаясь к телу хозяина и закрывая его как птица закрывает своих птенцов. - Нет! Не дам! Не прикасайтесь к нему!
Слезы брызнули из глаз старика. Повернувшись спиной ко всем, он склонил голову к мертвому телу, обняв его руками, и тихо, горько заплакал.
Сердце Бенино сжалось. Его никогда не вводила в заблуждение извечная ворчливость старого слуги. Он отлично видел и знал, что Сервус Нарот является его единственным любимым существом. Он нянчил его, когда тот только родился, он носил его на руках, он воспитывал его - словом, был нежнее и заботливее, нежели мог быть родной отец. И вот теперь жизнь его разбита. Как можно пережить такое горе?
Бенино со вздохом покосился на стоящего сзади Пеппо. Для него тоже этот мальчик был как сын. Когда он родился, философу уже стукнуло двадцать три года. Он помнил и первую улыбку брата, и первый шаг, и первое слово его. Не имея собственных детей, Бенино самовольно принял на себя обязанности отца, так что Пеппо до сих пор воспринимал его именно так. Впрочем, их родной отец находился в полном здравии, но воспитание детей никогда не входило в круг его интересов...
Он развернулся и быстрым широким шагом вышел из зала, оставив гостей в полном недоумении и растерянности. Пеппо заметил: один только Бенино вздохнул облегченно.
Глава четвертая.
В сокровищнице рыцаря
Ночью в комнату Бенино постучался Сервус Нарот.
- Меня хотят убить, - прошептал он на ухо сонному философу. - Я знаю точно.
Бенино сел на кровати, с удивлением всмотрелся в бледное, почти белое лицо друга, в потемневшие глаза с расширенными зрачками. Похоже, Сервус не шутил и не лукавил.
- Меня хотят убить, - повторил он. Левая щека, утратившая румянец, задергалась, и рыцарь с досадой прижал её ладонью.
- С чего ты взял?
- Я расскажу тебе... Ты знаешь, что у Ламберта есть племянник? Фенидо, сын служанки моей матери... Мы росли вместе и он был мне... Нет, не другом, конечно, но... Я любил его как брата, я доверял ему.
- Постой, Сервус. Ты прежде не говорил мне о нем.
- Да, но... Я был зол. Мы поссорились, и он сбежал из дома - тому уж пятнадцать лет... - дальше рыцарь рассказывал почти без пауз, что свидетельствовало о крайнем его волнении. - За эти пятнадцать лет я не получил от него ни одного известия. Я не знал, где он, что с ним... Правду сказать, меня не очень-то сие трогало. Преступный слуга! Так я думал о нем тогда. В моем сердце не осталось для него места. Но вот однажды... Постой, я припомню день... Да, три луны назад. Ровно три луны назад... Проезжий странник остановился у моего дома, вызвал Ламберта и попросил позвать хозяина: только хозяину он передаст поручение от Фенидо, а более ни с кем и говорить не станет.
Глупый Ламберт поначалу решил отослать его прочь - племянника он вовсе не любил и никогда им не интересовался. Но в этот момент из дома вышел я. Увидев, что мой старик машет руками, прогоняя нищего, я возмутился. Ты знаешь, у меня правило: нищих не пускать, но и не гнать, а вручить монету и закрыть ворота перед его носом.
Я приблизился. Оборванный тощий бородач, заметив мою фигуру издалека, разразился истошными воплями, из коих я понял только несколько слов "Фенидо", "Сервус Нарот" и "срочно". Признаюсь, и того было достаточно, ибо я будто почувствовал некую тайну, которая вот-вот раскроется и окажется мне полезною. Быстрым шагом подошел я к воротам и осведомился у странника, зачем ему понадобился именно я и что он может знать о пропавшем пятнадцать лет назад Фенидо.
"Фенидо умер!" - такими словами ответил он на мой последний вопрос. На миг сердце мое замерло, но затем снова забилось спокойно и бестревожно: я говорил тебе, что выкинул этого парня из мыслей и памяти своей. "Ну и что? - сказал я, пожимая плечами. - Мне-то что за дело?" Странник удивился, но все же продолжал. "Фенидо умер, но перед тем просил передать тебе, чтоб ты берегся. Один из друзей твоих хочет тебя убить..."
"Вздор!" - перебил его я, приходя в крайнее негодование. - "Парень мстит мне, только и всего! Пошел прочь, бродяга!" Я хотел уходить, но он все-таки закончил: "... один из друзей твоих хочет тебя убить, дабы завладеть Лалом Богини Судеб..." Вот тут, при последних словах бородача, мое сердце и остановилось. Теперь я расскажу тебе об этом камне.
- Погоди-ка, Сервус, - хмурясь, сказал Бенино. - Я знаю, что ты хотел представить гостям - и мне в том числе - некое поразительное сокровище. Это и есть Лал Богини Судеб?
- Да. Ты слыхал о нем?
- Конечно! Это камень величиною с глаз бизона. Он нечист - в самой середине его черная крапинка, словно песчинка, но красота его все равно не поддается описанию...
- Ты его видел? - мрачно вопросил благородный рыцарь, и взгляд его, направленный на старого друга, наполнился подозрением.
- Нет! Откуда? Но, надеюсь, увижу. Ведь ты покажешь его всем?
- Покажу... Что ты ещё знаешь о Лале Богини Судеб?
- Клянусь Митрой, более ничего. Разве... Разве что... Но нет, сие наверняка досужие выдумки.
- Что досужие выдумки?
- Говорят, будто камень этот дорог не только красотою своей, но и магическою силой. Какой силой - не ведаю.
- Я скажу тебе, Бенино. Он действительно обладает магической силой. Во мраке ночи красный свет его рассыпается на тысячу лучей и на тысячу искр. Дождись ясной луны и встань так, чтобы с ног до головы ты был освещен светом луны, смешанным со светом камня. И тогда... О, тогда любое твое желание, могущее повернуть линию жизни в сторону или вспять - как тебе будет угодно - исполнится! Да, один только раз, но умному человеку и этого раза достаточно. Ты понимаешь, Бенино, почему я не пользуюсь помощью камня сейчас, чтобы обнаружить моего врага... Мне едва сорок лет, я могу прожить ещё столько же, и, конечно, не знаю, что меня ждет впереди. Мало ли примеров, когда люди теряли вдруг - вдруг! - целое состояние. Или внезапная болезнь ломала члены и отнимала разум. Или... Неисповедима судьба! Могу ли я быть уверен в том, что далее моя жизнь будет течь так же мирно и спокойно как ныне? Нет. Вот почему я преберегаю счастливое свойство камня на крайний случай. Убийца? Ха! Я найду его сам! И ты поможешь мне...
- Но почему ты не спросил у странника, кто именно из твоих друзей так коварен?
- Да спросил я! Он ответил, что Фенидо не успел того поведать, ибо умер. Мол, он стремился ко мне издалека (откуда - неизвестно), потому что случаем узнал, какая опасность мне грозит. И вот, за два дня пути до Лидии столкнулся с шайкой разбойников, которые смертельно его ранили. Тот странник, проходя мимо, обнаружил безжизненное почти тело, пробовал залечить раны - безуспешно. Фенидо умер на его руках, за несколько мгновений до смерти рассказав то, что я тебе только что передал. Так ты поможешь мне?
- Я помогу тебе, Сервус, но как?
Благородный рыцарь замялся. Он то поднимал глаза на старого друга, то вновь опускал их и принимался рассматривать покрывало, вольно лежащее на кровати. Наконец он решился.
- Буду честен с тобой, Бенино. Я не доверяю никому, и тебе тоже. Только брат твой (потому что мальчик) не вызывает у меня подозрений. Но мне необходимо кому-то довериться, и я выбрал для этого тебя, друг. Мой план таков: я вызвал всех своих ближайших знакомцев, кои дружбу со мной совмещают с коллекционированием самоцветов, с целью спровоцировать на убийство... Не смотри на меня так. Я не сошел с ума. Подумай же! Неужели мне стоило отравить свое существование ожиданием смерти? Я постоянно, каждый день и каждый миг, ощущал бы за спиной своей врага. Кому ведомо, когда б подлый убийца решился на преступление? Через год? Два? Пять? И все это время я бы ждал?.. И превращался бы в старца с трясущимися от вечного страха руками и слезящимися глазами? Нет! Я бросаю вызов ехидне, что смотрит прямо мне в глаза, твердо зная, что эти глаза по её воле закроются навек раньше срока, отпущенного богами!
- Так как же я помогу тебе?
- А вот как: ты, верно, помнишь нашу беседу о способности видеть и запоминать? Ты говорил, что этим особенно отличается Пеппо, твой юный брат.
- Да, от Пеппо никогда не скроешься - все видит и понимает!
- Ну, и ты не промах. Вот я и прошу тебя - смотри сам, спрашивай Пеппо. Пусть он рассказывает тебе, что показалось ему странным либо и вовсе неестественным. В поведении ли, взгляде ли, слове ли... Только ему ничего не объясняй - мальчик не должен знать, что где-то рядом ходит убийца!
- Скажи, Сервус, кто-нибудь кажется тебе особенно подозрительным?
- Все, - без раздумий ответил рыцарь. - Увы, мой друг, решительно все. И два крепких парня, прибывших из Леведии вместо Гая Деметриоса; и толстый Теренцо, у коего и в Тарантии дел полно, а он бросает все и едет сюда по первому зову; и тимит Маршалл - просто потому, что он тимит; и Заир Шах, древняя развалина... Говорят, в последние времена он вообще не покидает дом свой - так зачем же притащился сюда? Всех я подозреваю, в том-то и грусть, в том-то и печаль, что - всех...
Сервус Нарот вздохнул так тяжело, что философу стало ясно: он и в самом деле подозревает всех, и сие гнетет его безмерно. Значит, его веселость, беспечность и добродушие были только маской? О, как же, наверное, непросто сохранять обычный вид, когда душа замирает в ожидании предательства и смерти! Недаром сейчас, позволив себе расслабиться наедине с другом, рыцарь так бледен и серьезен; недаром сам облик его в этот момент изменился - темные, почти что черные глаза, блестящие лихорадочно, как у помешанного, опавшие щеки, судорога, дергающая угол рта, нервные движения холеных пальцев...
Бенино участливо положил руку на поникшее плечо старого друга.
- Будь тверд. Помни: и я, и брат мой - мы с тобой...
- Поклянись мне, Бенино! - горячо воскликнул вдруг Сервус, уставя глаза прямо в зрачки философа. - Если гадине удастся отправить меня на вечную прогулку по тропам Ущелий, он не уйдет от расплаты! Пусть карающей рукою станешь ты - мой самый близкий и верный друг!
Растроганный Бенино снял подушечкой большого пальца слезу с нижней ресницы и улыбнулся.
- Он не уйдет от расплаты, Сервус. Я придушу его - вот так.
Тонкие изящные руки философа протянулись к массивному бронзовому подсвечнику, напряглись - синие вены вздулись и твердые мускулы обозначились под кожей - и через мгновенье согнули его наподобие агранского ятагана.
- Вот так, - повторил Бенино, отбрасывая испорченный подсвечник в сторону. - Вот так!
* * *
Утренняя трапеза состояла из жареных перепелов и груш в густом сиропе. Легкое красное вино быстро перетекало из серебряных кувшинов в бездонные глотки гостей. На прибывшего ночью Леонардаса - тощего и высокого светлоглазого эганца, на вид придурковатого, никто внимания не обращал.
Бенино, после ночных признаний Сервуса возбужденный и встревоженный, сошел в зал последним. Найдя глазами брата, а потом целого и вполне невредимого (если не считать некоторой бледности и дряблости щек) рыцаря, он успокоился, сел за стол. Теперь и ему все эти гости казались весьма подозрительны. Сервус прав: с чего это прикатил сюда на повозке, запряженной четверкой лошадей, жирный канталец Теренцо, обремененный всякими неотложными делами, да ещё и супругу прихватил с собой? А Заир Шах, трухлявый пень? Жёваная физиономия лицемерно благочестива, а глазки так и блестят, и в этом блеске при желании можно разглядеть и алчность, и злобу, и даже сладострастие (на кого только оно направлено - уж не на супругу ли толстяка?). И Маршалл, поскольку тимит, доверия не вызывает... И этот тощий эганец... как его... он всегда забывает его имя... А, Леонардас... А про этих двоих - Лумо и Гвидо, родственничков достопочтимого Гая Деметриоса, Бурган бы его побрал совсем - и говорить нечего. Более подозрительных лиц Бенино до сих пор не встречал.
Но все это были лишь измышления, навеянные бессонной почти ночью. В душе философ отлично понимал, что люди сии почтенные - такие, каков и он сам; что убийца средь них только один, и есть ли он в природе вообще неизвестно. Может, прохожий решил просто подшутить над высокомерным богачом? То есть, на деле перед пытливым умом Бенино стояла все-таки загадка, и каким образом её разрешить, он пока не знал.
Вдруг он заметил, что трапезничают гости в полном молчании, и думал уже начать светскую беседу, но тут выяснилось, что блюда пусты, и кувшины тоже, так что и ему пришлось поторопиться. Наскоро обсосав грушу, он поднялся вслед за другими, повинуясь приглашающему жесту хозяина. Так и не произнеся ни слова, Сервус Нарот повел всех вниз, в подвал, где, как было известно, размещалась его уникальная коллекция.
Гуськом спустились они по узкой винтовой лестнице, освещенной парой всего светильников, затем прошли по длинному коридору, выложенному мраморными плитами и сверху, и снизу, и по бокам, повернули в темный сыроватый рукав и остановились у двери - вернее, у спины рыцаря.
Он долго возился с ключами, торкая то один, то другой, то третий в глубокие пазы, и наконец отворил дверь - тяжелую, обитую железными толстыми листами. Перед тем, как впустить сюда гостей, Сервус Нарот зажег все светильники, которых, в отличие от коридора, здесь было не менее двух дюжин. Когда свет вспыхнул, осветив ярче новорожденного солнечного луча небольшое помещение, рыцарь дернул за рукав стоящего к нему ближе всех Пеппо. За Пеппо потянулись остальные.
Такого великолепия юноша не видел у себя дома. Бенино держал свою коллекцию в обычной комнатке под крышей, и, несмотря на природную педантичность, не особенно следил за тем, как располагаются сокровища. Рубины лежали у него в одних сундучках с бриллкандами и перидотами, бирюза соседствовала с жемчугом, а хризобериллы с горстью гиацинтов и карбункулов. Сервус Нарот оказался рачительным хозяином. Вся коллекция у него была тщательнейшим образом рассортирована и разложена по коробкам. Внутри коробки были обшиты бархатом, который цветом соответствовал цвету камня, подчеркивал его сияние и чистоту. Так, рубины покоились в ячейках на розовом бархате, бриллканды - на серебристо-сером, жемчуг - на черном, а шпинели - на голубом. Пеппо, завороженно глядя на игру самоцветов, шепотом называл их по именам, едва удерживаясь от того, чтоб не протянуть руку и не взять драгоценность, дабы поближе рассмотреть. Вот венисы, красные, как языки пламени; вот кимофаны, тускло блистающие серебристыми прожилками; вот зелено-желтые как кошачий глаз хризолиты... Перидоты, гиацинты, сапфиры, изумруды, опалы... Глаза разбегались при виде такого великолепия. Пеппо спиной ощущал пораженные вздохи гостей, тоже имевших свои коллекции, но явно поскромней, чем эта.
- Безоар, - охрипшим от волнения голосом пробормотал Леонардас. Чудо... Истинное чудо...
- Целебный камень, - пальцем указывая на безоар, сказал рыцарь. - И этот тоже - аспилат. И этот - дихроит. А вот... - Он сунул руку куда-то вбок, и обратно вытащил её уже с коробкой, где в глубокой ячейке сидел огромный гранат, - вот великий гранат. Его называют Красным Отцом. Его нашли на месте древнего Ахерона, в золотой шкатулке. Он был завернут в обрывок ткани, на коей сохранилось его описание. Мол, от этого граната произошли все красные камни, посему и прозывается он именно так, а не иначе.
- Скажи-ка, любезный хозяин, - ликом бледный как смерть проскрипел белый медведь Лумо. - А сей прекрасный лунный камень как достался тебе?
- Я привез его из Ордии, - с удовольствием пояснил Сервус Нарот. Отдал за него ни много ни мало пять сотен золотых, и то считаю, что купил дешево.
- А этот как зовется? - вопросил Гвидо, указывая на розовый камень с прожилками вроде рисунка и очком посередине.
- Оникс! - презрительно фыркнул Лумо. - Не видишь сам? И чему тебя дядя учил!
Малыш Гвидо только пожал узкими плечами на это. Кажется, он один остался безучастен к такой красоте, и разглядывал камни исключительно из вежливости и толики любопытства.
- О-о-о-о... - простонала за спиной Пеппо Лавиния. - Это же настоящий розовый жемчуг!..
- И что? - На Сервуса Нарота её чары не действовали. - Ты прежде не видала розового жемчуга?
- Не такая уж редкость, - поддержал хозяина Заир Шах. - Вот на что посмотри, красавица! - Он кивнул на крупную, продолговатую словно фасолина черную жемчужину. - Такой и у меня нет!
- А у меня есть, - небрежно сказал Маршалл, взирая на сердоликовую чашу, обшитую понизу черненым серебром. - Малость поменьше, но есть.
- Да откуда ж у тебя? - ревниво поинтересовался рыцарь. - Я ведь, кажется, все у тебя видел...
- Прошлой луной приобрел, - с улыбкой ответствовал тимит. - И тоже недорого - за полторы сотни золотых и породистого жеребца.
- Для небольшой черной жемчужины полторы сотни золотых - большая цена, - Заир Шах с притворной жалостью перевел взгляд с мелоция, вдавленного в бархатную подушку на три четверти, на Маршалла. - Тут величина главное, а не сорт.
- Лавиния, положи аквамарин на место, - недовольно буркнул Сервус Нарот. - Знаешь, что я не люблю, когда мои камни лапают...
Девушка раздраженно сунула голубовато-зеленый камень в ячейку и повернулась к супругу, который, вследствие обета молчания, говорить не мог, а мог только хрипеть и стонать от восхищения.
- Ну, а сейчас... - благородный рыцарь торжественно оглядел своих гостей, на миг задерживаясь взором на глазах каждого. - Сейчас я покажу вам то, ради чего, собственно, и пригласил приехать... Напряженное молчание было ему ответом.
- Вы слышали о Лале Богини Судеб?
Общий тяжелый выдох был ему ответом.
- Так вот: я - его обладатель!
Тихий стон, смешанный с рычанием, был ему ответом.
Сервус Нарот снял с могучей шеи золотую цепочку, и все смогли увидеть, что на ней висит золотой ключик, такой крошечный, что вовсе теряется в толстых пальцах рыцаря. Потом хозяин вышел из помещения, оставив гостей одних, догадываться о направлении его пути.
Настороженно косясь друг на друга, они стояли в ожидании Сервуса полукругом, и никто не решался заговорить. То ли сие казалось в данный момент кощунством, то ли свои, очень личные мысли занимали умные головы коллекционеров. Хмурился белый медведь Лумо, отворачивая взор ото всех; покачивался с носка на пятку малыш Гвидо, явно едва удерживаясь, чтоб не засвистеть; кривил и без того сморщенную рожу противный старик Заир Шах; улыбался чему-то Маршалл; хмурился Бенино, обнимая за плечи брата; сморкался в шелковый плат новоприбывший эганец; мрачно обменивались взглядами супруги.
Пеппо тоже думал о своем. Например, почему Сервус Нарот так жаждет показать свое сокровище непременно всем вместе? Разве для этого стоило собирать их в срочном порядке? Не проще ли было показать сначала им с братом, потом уж, как-нибудь на досуге, и канталцу, и старику, и тимиту... Странно... Очень, очень странно.
Он не успел не то что ответить на свои вопросы, но и задать их все. В проеме двери показался благородный рыцарь, тащивший под мышкой большой золотой ларец прекрасной работы, с хитайскими рисунками на крышке. Не медля и мига, он аккуратно водрузил ларец на высокий стол красного тополя и золотым ключиком открыл массивную крышку...
* * *
Да, этим вечером все гости были подавлены увиденным, но на следующее утро все изменилось, и изменилось далеко не к лучшему, так что о каком-то настроении вообще не могло быть и речи. Дело в том, что ближе к полудню обнаружилось, что Сервуса Нарота все-таки убили...
Глава пятая.
Убийство
К утренней трапезе хозяин не спустился, и Ламберт, сноровисто обслуживая гостей, беспрестанно ворчал себе под нос всякого рода ругательства в адрес лентяев, что готовы нежиться в постели и ночь и день напролет. Кстати, к лентяям относился и белый медведь Лумо, который тоже пока отсутствовал.
Пеппо, по молодости лет не особенно угнетенный вчерашним созерцанием неземной красоты камня Богини Судеб, фыркал, слушая излияния старого слуги. Правда, всю ночь ему снились хризопрасы, рубины и бриллканды, но утром все забылось, и настроение сохранилось ровное - такое, как всегда.
Остальные, по всей видимости, не могли похвастаться тем же. С прежним аппетитом поглощая фазанов, только снятых с вертела, они хранили молчание угрюмое, тяжелое, отстраненное. Сокровище Сервуса Нарота, цены не имеющее, поразило их до глубин души. Наверняка все они, думал юноша, преисполнились зависти и теперь ломают головы над тем, как бы и где бы приобрести нечто подобное по великолепию и силе. Только Гвидо и этот эганец - Леонардас хранят спокойное, вовсе незамутненное дурными мыслями выражение лица...
- Да что ж это такое! - вдруг нервно воскликнул Бенино, швыряя на стол надкусанный персик. - Ламберт! Сходи к хозяину, позови его к столу!
- Слушаю, господин, - довольный приказанием (сам он не осмелился бы потревожить рыцаря), старый слуга стрелой метнулся к лестнице.
Пеппо нахмурился: раньше Бенино не позволял себе так вольничать в чужом доме. Странно... Сквозь опущенные ресницы он внимательно всмотрелся в лицо брата и ещё раз повторил себе: "странно..." Глаза с расширенными зрачками блестят, лицо бледно, как бывает с ним лишь после бурно проведенной ночи, а тонкие пальцы ни мига не находятся без движения...
- Надо и Лумо разбудить, - вздохнул Гвидо, поднимаясь.
Пойду, постучу...
Но стоило ему сделать шаг вперед, как вдруг сверху раздался дикий, ни с чем не сравнимый вопль, заключающий в себе и ужас, и отчаяние, и... О, от этого вопля волосы у всех стали дыбом! Придурковатый Леонардас чуть не свалился с табурета, супруги одновременно вздрогнули, а Гвидо подскочил на месте и ринулся наверх с такой скоростью, какую трудно было предположить, глядя на этого человечка с коротенькими ножками.
Философ, не мешкая и четверти мига, вылетел из-за стола и понесся вслед за младшим Деметриосом, по пути громко проклиная Бургана и себя самого. Другие гости тоже не остались ждать. Повскакав с мест, они заспешили наверх по лестнице, обмирая от вопля, который все не прекращался.
Наверное, один Бенино знал, что произошло. Перепрыгивая ступеньки, он уже страдал от мысли, что не сумел помочь, не сумел предотвратить то, чего страшился его друг Сервус Нарот - то бишь убийства. Он хотел оправдать себя тем, что все случилось слишком скоро, неожиданно скоро, но тут же с негодованием на себя самого отринул сие извинение преступной беспечности. Миллионы мыслей пронеслись в его голове за то короткое время, какое стремился он к комнате рыцаря. Миллионы чувств, основными среди коих были укор, стыд и отчаяние, испытало его сердце тогда же. Скрипя зубами в бессильной ярости, Бенино подбежал к настежь распахнутой двери, ворвался внутрь, сбив с ног Гвидо, и тут остановился...
* * *
Картина, представшая глазам философа, а за ним и глазам других гостей, была ужасна.
Ламберт, и без того маленький ростом, стоял на коленях возле роскошного ложа хозяина, подбородком доставая только до уровня его, и дико вопил, вырывая из висков своих клочья седых волос. Видно, сам остановиться он не мог, а потому Гвидо, поднявшись после падения и установив необходимое равновесие, подошел к нему и сильно встряхнул за плечи - только тогда старик замолчал.
В полумраке комнаты - занавеси ещё были задернуты - не сразу бросалось в глаза самое страшное. Впрочем, может, люди непроизвольно оттягивали момент определения и понимания... Огромная фигура Сервуса Нарота недвижимо лежала на шелковом белом покрывале, половиной его покрытая с колен до плеч. То, что рыцарь был мертв, не вызывало и малейших сомнений: в спине его торчал кинжал, всаженный по самую рукоять; алое пятно крови расплылось по покрывалу; кровь склеила светлые волосы на затылке, стекла на пол, в легкие кожаные сандалии. Вообще весь затылок его, как с содроганием заметил Бенино, ещё не приблизившись, был разбит чем-то тяжелым. Судя по позе - а рыцарь лежал, раскинув руки, лицом вниз - он спал, когда коварный убийца занес над ним смертоносный кинжал. Удивительно, но Бенино подумал, что Сервус так и не узнал своего врага, и сие почему-то показалось философу самым обидным.
Решившись, он все-таки подошел ближе. Без сомнения, дух благородного рыцаря переселился в Ущелья - он ещё убедился в этом, увидев, с какой силой был нанесен удар. Даже волоса нельзя было б просунуть между рукоятью и спиной убитого.
Бенино поежился и отвел взгляд. Бахрома покрывала, тоже заляпанная кровью, большая рука Сервуса, синевато-белая, с модным дутым золотым перстнем на толстом пальце левой руки, крупный, но недорогой алмаз у изголовья (наверное, он смотрел его перед сном), и... Философ отшатнулся. Золотая цепочка, на которой рыцарь носил ключ от ларца с Лалом Богини Судеб, была разорвана!
Судорожно сдернув её с шеи друга, Бенино убедился в ужасном подозрении своем. Ключа на цепочке не оказалось, а это значит, что и камня в ларце уже нет... Не обращая больше внимания на стоны и всхлипы гостей за спиной, до того сильно раздражавшие его, философ кинулся на колени и принялся судорожно шарить рукой под кроватью. Умом он понимал, что все поиски его напрасны - вчера все видели, что ключ от ларца Сервус носил на этой цепочке, но слабая надежда заставляла сердце трепетать в ожидании находки.
- Ты думаешь, Лал Богини Судеб ещё на месте? - криво, совсем невесело усмехаясь, спросил философа Гвидо.
- Думаю, нет, - ответил Бенино, поднимаясь и отряхиваясь.
- Тогда позволь мне осмотреть место... преступления... Друзья! вежливо обратился Гвидо к гостям. - Прошу вас идти вниз. Право, здесь вы уже ничем не можете помочь.
И он, не дожидаясь, когда его просьба будет выполнена, направился к ложу рыцаря.
- Нет! - дико взвизгнул вдруг Ламберт, кидаясь к телу хозяина и закрывая его как птица закрывает своих птенцов. - Нет! Не дам! Не прикасайтесь к нему!
Слезы брызнули из глаз старика. Повернувшись спиной ко всем, он склонил голову к мертвому телу, обняв его руками, и тихо, горько заплакал.
Сердце Бенино сжалось. Его никогда не вводила в заблуждение извечная ворчливость старого слуги. Он отлично видел и знал, что Сервус Нарот является его единственным любимым существом. Он нянчил его, когда тот только родился, он носил его на руках, он воспитывал его - словом, был нежнее и заботливее, нежели мог быть родной отец. И вот теперь жизнь его разбита. Как можно пережить такое горе?
Бенино со вздохом покосился на стоящего сзади Пеппо. Для него тоже этот мальчик был как сын. Когда он родился, философу уже стукнуло двадцать три года. Он помнил и первую улыбку брата, и первый шаг, и первое слово его. Не имея собственных детей, Бенино самовольно принял на себя обязанности отца, так что Пеппо до сих пор воспринимал его именно так. Впрочем, их родной отец находился в полном здравии, но воспитание детей никогда не входило в круг его интересов...