Тарасова Татьяна. Богиня судеб

Тарасова Татьяна
Богиня судеб

   Татьяна Тарасова
   Богиня судеб
   роман-фэнтези
   Часть первая.
   Сокровище рыцаря
   Глава первая.
   Братья
   Белый двухэтажный дом Сервуса Нарота стоял на самой окраине Лидии небольшого городка на юго-востоке Багеса. Вся Лидия построена на холмах, между коими текут быстрые ручьи с водою чудесного голубого цвета, такой прозрачной и вкусной, что за ней каждый день ходят с бадьями и сосудами люди из соседнего Тима. Горожане не против: подземные источники щедро питают ручьи, а тимиты в благодарность за воду дешево продают на их базарах ткани и зерно.
   Что касается дома благородного рыцаря с благородным именем Сервус Нарот, то про него говорят, будто комнат там не меньше сотни, а коридоры имеют столько рукавов, что заблудиться в них не стоит труда. Еще говорят, что дорогими коврами из Аграна покрыты полы, все светильники сделаны из чистого золота и украшены самоцветами, вкруг дома разбит роскошный сад, и в нем гуляют павлины с хвостами такой красоты, какой в мире просто нет словом, много чего болтают славные лидийцы о своем земляке и его благосостоянии, но кто б им верил! Всем известно, что Лидия - столица сплетен, пусть и весьма малых размеров.
   Подъезжая к западным воротам города, философ Бенино Брасс с добродушным смехом передавал эти россказни своему младшему брату Пеппо, при этом не забывая сопровождать их соответствующими смыслу нравоучениями. Парень слушал внимательно, хотя длинное белое лицо его ни разу не озарилось даже подобием улыбки: судя по всему, он считался при брате кем-то вроде ученика, и сия должность ему давно наскучила. Во всяком случае, он избегал смотреть в глаза Бенино, предпочитая разглядывать шелковую гриву своей коротконогой буланой, что от самой Иссантии - их родного города - хромала, оступившись в овраге. Менять же её в пути на другую он не желал, ибо бедняжка буланая была его старой подругой - ещё ребенком он получил её в подарок от отца, и с тех пор никогда с ней не расставался.
   Половина солнца, уже оседавшего за горизонт, блестела тускло и красно, почти багрово, обещая назавтра ветер и, может быть, дождь. В этом свете все мстилось волшебным: и деревья, и кусты, и трава, чья зелень сейчас густо перемешалась с розовым, и серая городская стена, в серебристых слюдяных крупинках коей сверкали тысячи крошечных алых солнц, и голубые небеса с бело-фиолетовыми хлопьями облаков, и сама полоса горизонта, ставшая в это время пурпурной, как пояс придворного казначея.
   Сквозь решетку ворот Пеппо увидел узкие и кривые, но аккуратно вымощенные желтым плоским камнем улочки Лидии, приземистые домишки, выстроенные как по одному рисунку - все квадратные, одноэтажные, с полукруглыми крышами, - а также редких прохожих с одинаковым выражением усталости на смугло-серых лицах. Все это тоже было залито тем же розовым мертвым светом, но не трогало нежную душу Пеппо тоскою - так часто бывает в предзакатное время, и он не раз наблюдал подобную картину из окна собственного дома в Иссантии.
   Философ с небрежной щедростью кинул в растопыренные пальцы стражника несколько монет, и тот услужливо распахнул перед братьями городские ворота.
   - Ах, до чего люблю я маленькую Лидию! - так воскликнул Бенино, поворачивая свою лошадку (тоже, кстати, буланую, но помоложе) направо от ворот. - Посмотри, Пеппо, посмотри, мой мальчик, какова геометрия! Кажется, и твой учитель Климеро не начертил бы так ровно! Дом - словно целиком выточен мастером из огромного валуна, а рядом - точь-в-точь такой же, и вот еще, и еще...
   На восторги брата Пеппо лишь смурно усмехнулся, а головы так и не поднял.
   - Но сейчас ты увидишь истинное искусство. Правду сказать, сплетники не так уж и лгут, описывая красоты дома Сервуса. Мрамор необычайной белизны, в солнечный день прямо слепит. Витражи в окнах первого этажа составляют настоящие картины с сюжетом; цветные стекла для них, между прочим, везли из нашей с тобой Иссантии. Ну, светильники, ясно, не из чистого золота, а всего-то из бронзы, да и павлин - существо гнусное, гордиться им, право, смешно... Зато крыша!.. О-о-о... Сплошь стеклянная! Как чудесно взирать сквозь неё на небеса - ночные ли, дневные ли...
   Бенино вдруг замолчал, споткнувшись на последнем слове, и Пеппо сразу насторожился. Он понял, что брата посетила некая интересная мысль, кою следовало немедленно записать, иначе потом Бенино её забудет и впадет в уныние, а хуже уныния философа - уж он-то знал наверняка - ничего быть не могло.
   - Вот, - со вздохом пробурчал он, вытягивая из притороченной к седлу сумки помятый лист папируса, а из кармана камзола перо и склянку чернил.
   Старший брат важно кивнул, придержал лошадь, и, удобно устроившись на её холке, начал строчить, то и дело фыркая от удовольствия - по всей видимости, мысль была действительно интересная. Завершив сей труд огромной кляксой, он промакнул папирус рукавом бархатной куртки и вернул все письменные принадлежности Пеппо.
   - Я бывал в этом доме трижды, - посылая буланую шагом, продолжил Бенино, - и всякий раз восхищению моему не было предела - чему, между прочим, Сервус радовался как ребенок...
   Они повернули в каштановую аллею, вспугнув своим появлением стайки жирных ленивых голубей, меж которых важно разгуливали огромные, черные с лиловым отливом вороны. Багровый краешек солнца ещё виднелся сквозь листву, но тьма быстро наползала со всех сторон на землю, окрашивая её в черный и серый - вечные цвета ночи; с нею пришла и тишина, поглотившая звуки, и принцесса Луна, что блеснула раз и снова скрылась за большой тяжелой тучей; с нею звезды усыпали небо, только готовясь пока засветить во всю мощь, ярко и - бессмысленно...
   С аллеи братья выехали на длинную прямую улицу, потом пересекли круглую площадь, и наконец увидели вдали белые стены дома Сервуса Нарота, покрытые тенью ночи.
   Наверное, в светлое время он и в самом деле выглядел великолепно, но сейчас Пеппо только скривил губы в презрительной ухмылке: ничего особенного в этом громадном здании (величиной с центральный храм солнечного бога Митры в Иссантии) он не находил.
   - И что с того, мальчик? - недовольно проворчал Бенино, без труда прочитав потаенные мысли брата. - Ночью и красавицу можно принять за дурнушку... Давай-ка поторопимся - я обещал Сервусу прибыть не позже сумерек; если бы твоя буланая не оступилась, так оно и вышло б...
   Он с укором посмотрел на несчастную кобылку Пеппо. - Говорил я тебе: возьми вороного. Пусть не так красив, зато молод и резв, а сие для дальней дороги куда важнее...
   Бледный лик луны, затянутый клочьями тучи, повис над домом Сервуса Нарота. В этом тусклом безжизненном свете все вокруг - и сам дом, и сад, и ограда из тонких, затейливо переплетенных между собой железных прутьев, и дорога, ведущая к высоким и узким воротам - казалось сотворением злобного Бургана; иначе отчего так затомило вдруг душу, так заледенило кровь? отчего мрачное предощущение овладело всеми мыслями обоих братьев? Пеппо скосил глаза на красивое тонкое лицо Бенино и прочитал на нем отражение своих чувств. Да, сорокалетний философ испытывал то же, что и его младший брат, не далее как прошлым днем отметивший свою семнадцатую весну.
   - Вздор... - буркнул Бенино, передергивая плечами. - Митрой клянусь, чистейшей воды вздор...
   В этот момент тяжелая створка ворот скрипнула и медленно поехала в сторону, открывая взору братьев прекрасный даже в полутьме сад. Пеппо, отличавшийся богатым воображением, облегченно вздохнул, увидев выходящего из двора на дорогу маленького, совершенно обыкновенного старичка с седой бородой лопатой и короткими кривыми ножками. Он вовсе не был похож на демона, появления коего скорее ожидал юноша в сию ночную тревожную пору. Щуря крошечные глазки, старичок сделал несколько мелких шажков по направлению к спутникам, но остановился, начал возиться с фонарем, который упорно не желал загораться.
   - Ламберт? - неуверенно предположил философ.
   - Мейстер Брасс? - в свою очередь спросил тот голосом тонким и пронзительным.
   - Он самый! - Бенино повеселел и тоже, сколько мог заметить Пеппо, вздохнул с облегчением. - Вот, мальчик: это - Ламберт, самый лучший слуга в Багесе! Так, во всяком случае, утверждает мой друг Сервус Нарот...
   Явно польщенный, Ламберт отбросил злополучный фонарь и живо засеменил к братьям, дабы помочь им спешиться.
   - Господин давно вас ждет, - ворковал он, принимая поклажу из рук юноши. - Все ходит у окна, ходит, выглядывает... А чего выглядывать? Ночь, да и не видать дороги из-за дерев. Спать иди, говорю, я сам их встречу, и накормлю по-королевски - нет, все болтается по залу, травой вонючей дымит и пиво пьет... Никак, с полтора кувшина уж выдул.
   Пеппо едва сдерживался, чтобы не рассмеяться. Пожалуй, этот Ламберт был для своего хозяина кем-то вроде отца или дядюшки - а то стал бы он так на него ворчать! Например, в их доме слуги не позволяли себе и рта открыть лишний раз без надобности, а все Бенино. Строг - как сам судья!
   Поймав насмешливый взгляд брата, философ нахмурился. Впрочем, чело его тут же и разгладилось: от дверей дома с радостным ревом к ним спешил огромный детина, кажется, намереваясь задушить в медвежьих объятьях своих старого друга Бенино. Длинный, до пят ночной балахон путался в его ногах, так что немудрено было предположить, что он сейчас грохнется наземь, а, учитывая немалый рост и внушительную комплекцию, сие вряд ли обойдется легким ушибом. Так и получилось: споткнувшись на ровном месте, великан со всего размаху шлепнулся на посыпанную галькой дорожку, сдавленно пискнул, но тут же вскочил и с прежней прытью снова бросился к Бенино.
   Юноша хмыкнул: он представлял себе Сервуса Нарота совсем иначе.
   Богач, знаменитый не только в маленькой Лидии, но и во всем Багесе; рыцарь, одолевший на турнире самого Всадника Ночи; владелец отлично подобранной коллекции самоцветов; любимец женщин - вот кто такой был Сервус Нарот. По мысли Пеппо, который частенько витал в романтических мечтах о воинской славе и богатстве, подобный герой должен был выглядеть если не старше, то хотя бы солиднее и строже; при этом ему непременно следовало обладать черными бровями, сдвинутыми к переносице, острым надменным взором и длинным мечом на поясе. В этом же господине, принимающем гостей в ночной рубахе, ничего подобного юноша не увидел.
   Он обернулся к Ламберту. Старый слуга хладнокровно наблюдал за падением своего хозяина, и, как ни странно, даже не подумал прийти ему на помощь.
   Но вот Бенино оторвался наконец от могучей груди рыцаря, тщательно вытер губы тыльной стороной ладони.
   - В дом! Скорее в дом! - густым басом прогудел Сервус Нарот после того, как точно так же вытер губы.
   Бодрой рысцой друзья устремились к крыльцу.
   - Давно пора, - буркнул Ламберт, закидывая за спину дорожные мешки братьев. - Что за охота целоваться на холоде, да ещё ночью... Был бы ты малым, я б тебе показал...
   Тут Пеппо все же не выдержал и расхохотался.
   * * *
   Немногим позже, за великолепно сервированным столом, юноша разглядел хозяина с пристрастием. Стоит заметить, что в конце концов осмотр его удовлетворил. Великан Сервус сплошь состоял из мускулов, и вообще являлся живым воплощением силы и здоровья - о последнем достоинстве свидетельствовал девичий румянец, покрывший гладкие ровные щеки. Глаза его - серые в зеленую крапинку - были ясны и от природы веселы. Белые брови топорщились, как и такие же белые ресницы: Пеппо впервые видел, чтобы ресницы у человека росли в разные стороны. Копна светлых волос с заметной рыжиной напоминала пастушью шапку; ровная челка полностью закрывала низкий - по всей вероятности - лоб. Нос великоват, рот слишком красен, но зато губы полны и очерчены изящно, как и подобает мужу из рода аристократов. Все-таки он совершенно ничем не походил на коренного багессца, кои в большинстве своем невысоки, смуглы и черноволосы...
   - Выпей еще, верный друг мой Бенино! - громогласно вещал рыцарь, щедрой рукою наливая вина в кубок философа. - Выпей, и предадимся воспоминаниям о днях героической юности нашей!
   Пеппо сильно сомневался в том, что юность его брата можно назвать героической, но, опасаясь миной недоверия вызвать у друзей поток легенд о прошлом, не дрогнул ни единой чертой. Подобная сдержанность была немедленно вознаграждена: не заметив на лице юноши и тени интереса, Бенино со вздохом отказался от воспоминаний и велел ему идти спать.
   - Пусть сидит с нами! - за Пеппо отверг сие предложение Сервус. Я-то в его годы только и мечтал о том, чтоб выпить со старшими за одним столом. Верно я говорю, Ламберт?
   - Да ты уж скажешь, - фыркнул слуга, швыряя на стол блюда с новыми яствами.
   Братья в унисон хрюкнули от смеха, а благородный рыцарь покрылся краской гнева.
   - Пошел вон! - заорал он, срываясь на визг. - Убью! Искалечу! Продам на галеры!
   - Тьфу! - с достоинством ответил старик и вышел из зала.
   Вероятно, такие сцены повторялись в этом доме часто, потому что Сервус и не подумал бежать за дерзким слугой, дабы претворить в жизнь свои угрозы. Вместо этого он, тяжело дыша, схватил целую бутыль и громадными глотками выпил до дна. Лекарство подействовало всего через несколько мгновений: багровая краска гнева сошла со щек рыцаря, уступая место естественному румянцу, а в глазах заплясали лукавые искорки.
   - А что, братцы мои, не прогуляться ли нам по ночной Лидии? Славный городишко, уверяю вас, славный!
   - Опять в кабак? - сморщил нос Бенино.
   - А где ещё я тебе девиц возьму? - возмутился Сервус, вновь приникая толстыми красными губами к кубку с вином. Похоже, сие было для него самым привычным времяпровождением.
   Философ видимо смутился, искоса поглядел на младшего брата. Тот так и сидел - невозмутим и мрачен, как обычно, и только ресницы его слегка подрагивали, что означало сдерживаемый смех.
   - Ну? - вылакав вино до капли, рыцарь вопросительно взирал на старого друга. - Ну же, Бенино?
   - Право, не могу... - колебался тот. - Два дня в пути, Сервус... Не обессудь. Очень хочется спать.
   Пеппо, конечно, понял, что если б не его присутствие, брат немедленно принял бы приглашение рыцаря - и никакая усталость не удержала б его дома. Он припомнил, что из всех своих прежних поездок в Лидию Бенино возвращался весьма помятый и скучный, и от него сильно пахло пивом, луком, и отвратительными, дешевыми и сладкими благовониями. Потом он несколько дней отлеживался в мансарде, оглашая воздух воплями тихими и такими печальными, что у Пеппо невольно сердце сжималось от жалости. Все это время слуга беспрестанно таскал наверх подогретое вино, целебный отвар сарсапарили, ломти черного черствого хлеба; домочадцы, включая самого отца, ходили на цыпочках; друзья философа приходили справиться о его здоровье, и им всякий раз шепотом отвечали: "надежда есть"...
   А когда, терзаемый угрызениями совести уже более, чем телесными муками, бледный и исхудавший, Бенино наконец спускался к ним и слабым голосом осведомлялся у Пеппо об его успехах в учении, все наперебой старались порадовать его сообщениями о том, что мальчик необычайно умен и талантлив, а главное, трудолюбив точно так, как старший брат. Губы Бенино начинали дрожать - как бы от волнения, и на глаза навертывались слезы; он ласково гладил руку Пеппо, затем вставал и неверной походкой снова удалялся наверх, в свою мансарду. Честно говоря, ничто не вызывало у Пеппо большего отвращения, нежели сей спектакль...
   После краткого размышления философ все же твердо решил отказаться от любезного приглашения друга.
   - Нет, Сервус, нет, - с глубочайшим вздохом сказал он. - Может быть, в другой раз...
   Великан надулся и замолчал. Обида была так глубока, что даже белые густые волоски на его толстых руках вздыбились, а живой хмельной огонь в серых глазах потух.
   - А послушай-ка, - вдруг нарочито оживился Бенино. - Ты сообщал о том, что ждешь гостей, так? Кто же они? Когда прибудут?
   - Утром, - мрачно буркнул Сервус. - А кто такие, увидишь сам.
   - Ну что ж, я рад, - философ изобразил на бледном красивом лице своем счастливую улыбку, хотя Пеппо готов был поклясться, что никакой радости его брат не испытывает. Более того, он терпеть не мог, когда ему навязывали новые знакомства, да ещё в чужом доме, откуда нельзя тотчас уйти, не оскорбив тем самым хозяина. - Очень, очень рад, - повторил Бенино, честно стараясь убедить в этом себя самого. - До безумия рад...
   - Ну, ты уж слишком, - произнес благородный рыцарь, оттаивая. - В этих ублюдках нет ничего такого, что могло б тебя так обрадовать.
   - А чего ж ты их пригласил? - удивленно осведомился философ.
   - Кое-чем интересуюсь, - последовал весьма туманный ответ. - И они тоже кое-чем интересуются. Вот и поинтересуемся вместе.
   Вежливый Бенино, не получив испрашиваемой информации, уточнять предмет столь пристального интереса взрослых мужчин не стал, а вместо этого широко зевнул и, кивнув младшему брату, поднялся.
   - Все, Сервус. Прости, но - все. Мы отправляемся спать.
   - Валяйте, - неожиданно легко согласился тот, открывая новую бутыль.
   Бенино взял Пеппо за руку и повел наверх, где для них уже давно были приготовлены лучшие комнаты в доме Сервуса Нарота.
   Глава вторая.
   Незваные гости
   Ночью Пеппо снились демоны. Их было немного, всего трое, но каждый стремился утащить его в свое логово и там растерзать. По жутким черным лабиринтам убегал от них юноша, всякий раз на повороте рискуя попасть в когтистые лапы огромного, бесформенного, вонючего чудовища. Ужас, охвативший его всего, сковывал дыхание, так что крик застревал в горле; ноги слабели и подкашивались; слезы потоком лились из глаз, затекали в нос, в рот и за воротник. Наконец одному монстру все же удалось ухватить его за ногу - Пеппо коротко вскрикнул и...
   Проснувшись именно в этот момент, он долго лежал без движения, не в силах сообразить, где он и жив ли вообще. Солнечный луч, вопреки предсказаниям вчерашней погоды шаривший по белой стенке, казался сейчас снопом желтого мертвого света из ока демона, а стрекотание павлинов в саду - его же нетерпеливым хрипом, что сопровождал поиски ускользнувшей жертвы.
   Но, впрочем, сознание постепенно прояснялось, и спустя всего несколько мгновений юноша уже был способен понять, что все, с ним произошедшее, есть лишь сон, и ничего более. На душе, однако, оставалось темно и тоскливо.
   - Ты спишь, мальчик?
   В комнату на цыпочках зашел Бенино - встрепанный и отекший, со свернутым набок носом вследствие дурной привычки спать лицом вниз.
   Пеппо улыбнулся. Вот так и дома брат будил его по утрам: осторожно открывал дверь, протискивался внутрь и громким шепотом спрашивал, спит ли он. Если он спал, то вопрос сей повторялся с различными интонациями до тех пор, пока мальчик не подавал голос в ответ. Но и потом Бенино не оставлял его в покое, а садился на край широкой, привезенной из далекого Аграна тахты, и начинал работать ветром, то есть дуть ему в лицо сколько было сил, до розовых сусликов в глазах. Приходилось подниматься, в душе проклиная этого зануду и обещая себе когда-нибудь сбежать из дома и уплыть с пиратами, далеко-далеко в море, на синие просторы - там-то он будет спать хоть до полудня!
   Но сейчас юноша улыбнулся. Все-таки родной брат гораздо приятнее, нежели демоны, пусть даже и ненастоящие... Свесив ноги с тахты, он сладко зевнул, сунул голову в солнечный луч, лишь теперь ощутив и оценив его воистину живое тепло, и потянулся. Что ж, нынче его первый день в чужом доме - надо вставать... Как говорит Бенино - и людей посмотреть, и себя показать...
   - Прибыли первые гости, - таинственно прожужжал философ в оттопыренное ухо Пеппо. - Пойдем, поглядим, что за гуси?
   * * *
   Гостей (или гусей, как окрестил их Бенино) пока оказалось двое. Кажется, ни тот, ни другой не были удостоены особого расположения благородного рыцаря, ибо он даже не пригласил их сесть и не подумал угостить. Сам же при том преспокойно восседал в своем любимом кресле и вкушал очередной кубок игристого красного вина.
   Спускаясь по лестнице - чистого белого мрамора, с высокими, застеленными ковровой дорожкой ступенями, - Пеппо окинул быстрым взглядом массивную фигуру Сервуса Нарота, особенно обратив внимание на его лицо. Вывод напрашивался сам собой: их любезный хозяин все же посетил ночью кабак, где, по всей вероятности, оставил немалую часть своего состояния. Толстые щеки его были уж не румяны, а красны, да ещё отливали разными цветами, от багрового до фиолетового; большой нос лоснился; под глазами висели зеленоватые пустые мешочки, а сами глаза потускнели и слезились. Тем не менее он взирал на своих гостей со всем возможным высокомерием, что, как заметил Пеппо, ничуть их не трогало.
   Сложив на груди руки, они стояли перед Сервусом Наротом и, в свою очередь, молча таращились на него. Пауза явно затянулась, потому что Ламберт, притулившийся у кресла своего повелителя, успел погрузиться в сладкую дрему - он, как задушенный куренок, свесил голову набок, обнаружив при этом маленькую аккуратную проплешину на затылке.
   При виде братьев благородный рыцарь оживился.
   - О-о, Бенино, милый друг мой! - простуженным голосом протянул он, делая безуспешную попытку встать. - Как спал ты? Удобно ли было ложе твое? Отдохнул ли ты с дороги?
   Философ не потрудился отвечать, ибо справедливо предположил, что сии вопросы Сервус задает исключительно из врожденной вежливости, на деле же его нисколько не волнует, как спал его милый друг и не свалился ли он с удобного ложа своего. А посему он лишь улыбнулся, подтолкнул брата к столу и, тоже усевшись, сказал:
   - Вижу, первые гости уже осчастливили твой дом своим прибытием?
   - Осчастливили, как же... - фыркнул рыцарь, небрежно махая рукой в сторону новоприбывших. - Вообще не знаю, кто такие... Толкуют, мол, Гай Деметриос их послал, мой давний знакомец. Но я не верю - Гай должен был сам приехать...
   - Да, мейстер Гай сам бы приехал! - встрял Ламберт, открывая глаза и с гневом оглядывая незваных гостей.
   - Помолчи, старик, - в Бенино проснулся тот надменный хозяин огромного, несуразного, но пышно отделанного дома в Иссантии, который одним появлением своим наводил благоговейный ужас на слуг. - Что там взбрело в голову мейстера Гая - не твоя забота. Подавай на стол, и поживее.
   - Да, господин, - пробормотал Ламберт, устремляясь к двери.
   - Бени-ино, дру-у-г... - осклабившись, Сервус развел руками, будучи восхищен способностями философа поставить на место прислугу. - Что б я делал без тебя?
   Лоб Бенино прорезала глубокая складка.
   - Сдается мне, Сервус, ты даже не удосужился выслушать почтенных посетителей своих, - строго произнес он, качая головой. - Я прав?
   Благородный рыцарь несколько смутился, но ненадолго. Пожав могучими плечами, он демонстративно зевнул и отвернул багровеющую физиономию от всех.
   - Ты прав, - вместо хозяина ответил гость - белобрысый бледнолицый здоровяк немногим моложе Сервуса и Бенино, настоящий белый медведь, о коих Пеппо немало слышал от учителя Климеро. - Едва я сказал, что Гай Деметриос не может приехать по причине тяжелой болезни, как твой друг зафыркал и наотрез отказался с нами разговаривать.
   - Чем же болен уважаемый Гай? - участливо осведомился философ (причем младший брат его был убежден, что уважаемого Гая он и в глаза никогда не видал).
   - Видишь ли, добрый человек, - здоровяк вдруг замялся, опустил глаза - Пеппо весело было смотреть на смущение медведя. - Мой дядя великий путешественник, известный в Леведии и в округе. В прошлом году он вернулся в наш родной город, в Ханумар, уже навсегда, и с тех пор беспрерывно страдал головными болями, ныне же... Ныне же... О, недуг сей странен, очень странен, и... не знаю, можно ли говорить в приличном обществе о... о нем...
   - Говори, - счел нужным ободрить гостя Бенино, - мы слушаем тебя со всем вниманием и почтением, будь уверен.
   - Так ты племянник Гая? - угрюмо вопросил рыцарь. - Что ж, сие, конечно, меняет дело... Как звать тебя?
   - Лумо. Лумо Деметриос.
   - А я Сервус Нарот. А это - мой старый друг Бенино Брасс, философ из Иссантии. Это - его брат Пеппо, просто мальчик... - исполнил наконец долг вежливости благородный рыцарь. - Ну, продолжай - каков же этот странный недуг?
   Лумо вздохнул, всем видом показывая, что не по своей воле приступает сейчас к описанию вышеупомянутой болезни, и замямлил себе под нос:
   - Гай Деметриос стар; тысячи дорог исходил он, влекомый достойной жаждой познания; опираясь на свою знаменитую клюку, он шел по горам, по лесам, по полям...
   - Недержание у него, - буркнул второй, которого прежде никто не замечал. Между тем, он гораздо более белого медведя - во всяком случае, внешне - был достоин самого что ни на есть пристальнейшего внимания. Обыкновенное недержание. Он теперь как дырявая бочка - изо всех дыр течет...
   Услышав такое определение дядиного недуга, деликатно заявленного им как "странного", Лумо возмущенно ахнул, всплеснул большими руками.
   - О, Гвидо! Опомнись! Как ты обижаешь дядю!
   Пока Сервус Нарот ржал как лошадь, даже из соображений приличия не посетовав на превратности судьбы, кои всего за два года из крепкого и веселого мужа сотворили немощного старца, братья с любопытством глазели на Гвидо. Он тоже, как и Лумо, был круглоголов и белобрыс, но ростом очень мал, тощ и явно пронырлив, о каковом качестве свидетельствовала хитрая кошачья мордочка с глазами круглыми, густо-зелеными, с коротким носом, вздернутым вверх, и целой россыпью рыжих веснушек на лбу и щеках. Лет ему едва ли исполнилось тридцать, чему втайне порадовался юный Пеппо: остальные казались ему глубокими стариками, стоящими на самом пороге царства смерти Ущелий.