Страница:
Комната утопает в Малере. Танигути внезапно встает, уменьшает громкость.
– Ты пришел по какому-то поводу, – говорит он. – Чем могу помочь? – Оживленный, внимательный – кажется, все прошло.
– Министерство здравоохранения, – говорит Мори. – Один из высших чиновников недавно умер. Кое-кто заказал мне расследование.
– Кое-кто?
– Мама-сан клуба на Гиндзе. У нее какая-то безумная идея, что его убили.
Танигути берет бутылку сётю, выливает остатки себе в кофе.
– Рассказывай.
Мори выдает ему сокращенный вариант истории, выпуская пропавшего охранника, визитку и еще некоторые детали, которые Танигути знать не следует. Тот слушает, кивает, потягивает пришпоренный кофе. Потом наступает его очередь. Он выдает Мори полную инсайдерскую историю Министерства здравоохранения с конца 1950-х до настоящего времени: борьбу за власть; замятые скандалы; связи с видными политиками; темные сделки с подпольными абортмахерами; и строителями домов призрения; и фармацевтическими компаниями; и банками, управляющими государственным пенсионным фондом. Интриги, беспощадная алчность, предательство – в устах Танигути высшая бюрократия предстает бандой якудза на национальном содержании. Вот почему его журналистику так интересно читать.
– Ну а что Миура? – спрашивает Мори. – Каким боком он там замешан?
– Миура? Он в самом центре, конечно. Ты не сможешь понять, какое положение он занимал, без долгой и очень крупной торговли с очень важными людьми. Этот человек знал, как заставить систему работать, так же, как Ростропович заставляет работать оркестр.
– И на этом он сделал столько денег? Я видел его дом – как замок даймё.[17]
Танигути отхлебывает кофе, хмурится.
– У Миуры никогда не было проблем с деньгами. Разве ты не знаешь, кто у него тесть?
Мори мотает головой.
– Тесть? Нет, я ничего не слышал.
– Сэйдзи Торияма.
Мори выпрямляется. Он не следит за перипетиями и поворотами событий в политическом мире, но знает: Торияма – глава новой политической силы, которая поддерживает баланс интересов в парламенте. И звезда этого человека восходит.
– Семья Торияма владеет половиной префектуры Кумамото. Миуре было предложено место в нижней палате по этому округу. Если бы все шло как надо, он стал бы министром здравоохранения в кабинете Ториямы. А может, в один прекрасный день и премьером. Он был достаточно хитер для хорошего политика, и достаточно безжалостен.
Вот это уже интересно. Мысленному взору Мори открываются новые просторы для подозрений.
– А кто-нибудь хотел его остановить? Соперник в министерстве, или не в министерстве, а вообще в политическом мире?
Танигути заглатывает остатки кофе.
– Ты имеешь в виду, настолько хотел его остановить, что убил? Так сразу никто не приходит на ум. Конечно, я наведу справки, если хочешь.
– Спасибо, – говорит Мори. – Мы, разумеется, не можем быть уверены, что это убийство. Это всего лишь бабский закидон. И все-таки если набредешь на что-нибудь, дай знать.
– Понял, – говорит Танигути, кивая в такт музыке.
С него хватит, он хочет, чтоб Мори ушел. Любопытство Мори далеко не удовлетворено, но он решает повиноваться. И лишь когда Танигути, шатаясь, провожает его до двери, Мори понимает, насколько он пьян. Настоящий алкоголик: бойко болтает, даже если стоять прямо не может.
Когда Мори надевает плащ, в голове у него вырисовывается вопрос.
– Ты сказал, что Миура был безжалостен, хитер и так далее.
– Правильно.
– Ты сказал это так, будто встречался с ним.
– Встречался, – спокойно говорит Танигути.
Пряжка ремня выпадает из ладони Мори, он беспомощно смотрит на своего старого друга. Вот так новости. Почему сразу не сказал?
– И – что ты думаешь? Он был человеком, которого могли хотеть убить, или нет?
Танигути не делает паузы для размышления.
– Не вопрос, – отвечает он.
Что это значит? Мори хочет большего, но из Танигути ничего не вытянешь. Он переключается на какую-то ерунду про будущую игру «Гигантов» и выталкивает Мори за дверь, чтоб шел своей дорогой.
Мори тяжело спускается по шаткой деревянной лестнице, в его ноздрях – по-прежнему запах сётю. Только семь, но внизу, в клубе, уже грохочет караокэ. На Мори накатывают мрачные мысли. Ты полагаешь, что твои связи, твое будущее, твой мир – прочны. Все иллюзии. Человеческая жизнь – как воздушный змей на ветру. Пока леска натянута, он парит, и трепыхается, и танцует в воздухе. Но сломай одну только перекладину – и порывы ветра порвут его в клочья. Взгляни на Танигути, когда-то он был таким шустрым, таким проворным. А теперь – сломлен, ему уже не подняться с земли.
Самому-то Мори давно не о чем беспокоиться. Змей, на котором было нарисовано его собственное лицо, потерпел крушение пару десятилетий назад.
Юная дурь: пять горячих радикалов в шлемах и масках врываются в университетские кабинеты, находят секретные папки, касающиеся студенческих политических затей, и предают их огню. Четверо из пяти – юноши из влиятельных семей, отпущены с предупреждением. Пятого как зачинщика исключают за две недели до выпуска, что означает для него невозможность поступления в любые другие университеты и крупные компании на весь остаток дней. С тех пор воздушный змей по имени Мори не поднимается в воздух.
Мори пришпоривает «хонду» и направляется в Синдзюку. Старые добрые деньки – чего уж в них было такого доброго? Разве не было несовершеннолетних проституток? Бесчестных бюрократов, слабоумных интеллектуалов? Напротив, проституция была одной из самых развитых индустрии в стране; продать свою дочь, чтоб выплатить долги, – по тем временам обычная практика. Бюрократам и бизнесменам не приходилось обмениваться конвертиками с деньгами. Они планировали военные кампании с целью обогащения и называли это патриотизмом. А что касается интеллектуалов, так эти шатались от марксизма к национализму, от национализма к демократии, меняя принципы, как школьницы меняют любимых певцов. Танигути должен это знать. Все это прописано в его любимых книжках по истории.
Вывод Мори: ценности на сегодняшний день попраны; они были попраны в прошлом; они будут попираться в будущем. Для частного детектива мысль вполне утешительная.
«Хонда» шуршит по залитым дождем улицам. Граненые башни Синдзюку приближаются.
Шесть
– Ты пришел по какому-то поводу, – говорит он. – Чем могу помочь? – Оживленный, внимательный – кажется, все прошло.
– Министерство здравоохранения, – говорит Мори. – Один из высших чиновников недавно умер. Кое-кто заказал мне расследование.
– Кое-кто?
– Мама-сан клуба на Гиндзе. У нее какая-то безумная идея, что его убили.
Танигути берет бутылку сётю, выливает остатки себе в кофе.
– Рассказывай.
Мори выдает ему сокращенный вариант истории, выпуская пропавшего охранника, визитку и еще некоторые детали, которые Танигути знать не следует. Тот слушает, кивает, потягивает пришпоренный кофе. Потом наступает его очередь. Он выдает Мори полную инсайдерскую историю Министерства здравоохранения с конца 1950-х до настоящего времени: борьбу за власть; замятые скандалы; связи с видными политиками; темные сделки с подпольными абортмахерами; и строителями домов призрения; и фармацевтическими компаниями; и банками, управляющими государственным пенсионным фондом. Интриги, беспощадная алчность, предательство – в устах Танигути высшая бюрократия предстает бандой якудза на национальном содержании. Вот почему его журналистику так интересно читать.
– Ну а что Миура? – спрашивает Мори. – Каким боком он там замешан?
– Миура? Он в самом центре, конечно. Ты не сможешь понять, какое положение он занимал, без долгой и очень крупной торговли с очень важными людьми. Этот человек знал, как заставить систему работать, так же, как Ростропович заставляет работать оркестр.
– И на этом он сделал столько денег? Я видел его дом – как замок даймё.[17]
Танигути отхлебывает кофе, хмурится.
– У Миуры никогда не было проблем с деньгами. Разве ты не знаешь, кто у него тесть?
Мори мотает головой.
– Тесть? Нет, я ничего не слышал.
– Сэйдзи Торияма.
Мори выпрямляется. Он не следит за перипетиями и поворотами событий в политическом мире, но знает: Торияма – глава новой политической силы, которая поддерживает баланс интересов в парламенте. И звезда этого человека восходит.
– Семья Торияма владеет половиной префектуры Кумамото. Миуре было предложено место в нижней палате по этому округу. Если бы все шло как надо, он стал бы министром здравоохранения в кабинете Ториямы. А может, в один прекрасный день и премьером. Он был достаточно хитер для хорошего политика, и достаточно безжалостен.
Вот это уже интересно. Мысленному взору Мори открываются новые просторы для подозрений.
– А кто-нибудь хотел его остановить? Соперник в министерстве, или не в министерстве, а вообще в политическом мире?
Танигути заглатывает остатки кофе.
– Ты имеешь в виду, настолько хотел его остановить, что убил? Так сразу никто не приходит на ум. Конечно, я наведу справки, если хочешь.
– Спасибо, – говорит Мори. – Мы, разумеется, не можем быть уверены, что это убийство. Это всего лишь бабский закидон. И все-таки если набредешь на что-нибудь, дай знать.
– Понял, – говорит Танигути, кивая в такт музыке.
С него хватит, он хочет, чтоб Мори ушел. Любопытство Мори далеко не удовлетворено, но он решает повиноваться. И лишь когда Танигути, шатаясь, провожает его до двери, Мори понимает, насколько он пьян. Настоящий алкоголик: бойко болтает, даже если стоять прямо не может.
Когда Мори надевает плащ, в голове у него вырисовывается вопрос.
– Ты сказал, что Миура был безжалостен, хитер и так далее.
– Правильно.
– Ты сказал это так, будто встречался с ним.
– Встречался, – спокойно говорит Танигути.
Пряжка ремня выпадает из ладони Мори, он беспомощно смотрит на своего старого друга. Вот так новости. Почему сразу не сказал?
– И – что ты думаешь? Он был человеком, которого могли хотеть убить, или нет?
Танигути не делает паузы для размышления.
– Не вопрос, – отвечает он.
Что это значит? Мори хочет большего, но из Танигути ничего не вытянешь. Он переключается на какую-то ерунду про будущую игру «Гигантов» и выталкивает Мори за дверь, чтоб шел своей дорогой.
Мори тяжело спускается по шаткой деревянной лестнице, в его ноздрях – по-прежнему запах сётю. Только семь, но внизу, в клубе, уже грохочет караокэ. На Мори накатывают мрачные мысли. Ты полагаешь, что твои связи, твое будущее, твой мир – прочны. Все иллюзии. Человеческая жизнь – как воздушный змей на ветру. Пока леска натянута, он парит, и трепыхается, и танцует в воздухе. Но сломай одну только перекладину – и порывы ветра порвут его в клочья. Взгляни на Танигути, когда-то он был таким шустрым, таким проворным. А теперь – сломлен, ему уже не подняться с земли.
Самому-то Мори давно не о чем беспокоиться. Змей, на котором было нарисовано его собственное лицо, потерпел крушение пару десятилетий назад.
Юная дурь: пять горячих радикалов в шлемах и масках врываются в университетские кабинеты, находят секретные папки, касающиеся студенческих политических затей, и предают их огню. Четверо из пяти – юноши из влиятельных семей, отпущены с предупреждением. Пятого как зачинщика исключают за две недели до выпуска, что означает для него невозможность поступления в любые другие университеты и крупные компании на весь остаток дней. С тех пор воздушный змей по имени Мори не поднимается в воздух.
Мори пришпоривает «хонду» и направляется в Синдзюку. Старые добрые деньки – чего уж в них было такого доброго? Разве не было несовершеннолетних проституток? Бесчестных бюрократов, слабоумных интеллектуалов? Напротив, проституция была одной из самых развитых индустрии в стране; продать свою дочь, чтоб выплатить долги, – по тем временам обычная практика. Бюрократам и бизнесменам не приходилось обмениваться конвертиками с деньгами. Они планировали военные кампании с целью обогащения и называли это патриотизмом. А что касается интеллектуалов, так эти шатались от марксизма к национализму, от национализма к демократии, меняя принципы, как школьницы меняют любимых певцов. Танигути должен это знать. Все это прописано в его любимых книжках по истории.
Вывод Мори: ценности на сегодняшний день попраны; они были попраны в прошлом; они будут попираться в будущем. Для частного детектива мысль вполне утешительная.
«Хонда» шуршит по залитым дождем улицам. Граненые башни Синдзюку приближаются.
Шесть
Мори обедает у себя – ест жареного угря, запивает бутылочкой пива «Кирин» «Первый солод». Сейчас можно купить какое угодно пиво. Мексиканское, китайское, бельгийское, какое пожелаешь. Хорошо для коллекционеров, собирающих этикетки. А если ты их не собираешь, можно хранить верность «Кирин». Это холодное пламя, обжигающее рот, этот вкус, который помнишь с тех пор, как украдкой сделал первый глоток из отцовского стакана, когда Мори-старший отвернулся на минутку. Отец всю жизнь пил «Кирин» каждый вечер. Когда он выходил из ванной, это пиво всегда ждало его на столе. Теперь «Кирин» теряет долю рынка. Чем больше покупателей он теряет, тем больше «Первого солода» выпивает Мори.
Дождь бежит по стеклу неоновыми ручейками. На проигрывателе альбом Эрика Дол фи – «Последнее свидание», – купленный в прошлом году у коллекционера в Сэндае. Несколько царапин не могут затмить сурового достоинства бас-кларнета.
Мори кидает взгляд на вечернюю газету, полуразвернутую на столе. Фотография на первой странице: Сэйдзи Торияма произносит речь в Кэйданрэн-холле. Стройный, овальное лицо, мягкие волосы. Что Мори знает об этом человеке? Обходительный, аристократаческое происхождение. Великий реформатор, конечно, что бы это ни значило. Мори пробегает текст. Сегодня Торияма призывает к: «всесторонней политической и экономической реструктуризации»; «новому видению для нового века» и «возрождению гордости и доверия в нашем народе». Боссы большого бизнеса, сидящие за столом позади него, сияют от удовлетворения. Им явно нравится то, что они слышат. Газетным обозревателям и людям с телевидения он, похоже, тоже нравится. По результатам опросов, он нравится также и женщинам. Даже политические противники относятся к нему с уважением. Получается, его все любят, кроме Мори. Мори Торияма не нравится, потому что он не может понять, что это за человек. Либерал? Реакционер? Никак не объяснить. Прячется за красивыми фразами, как ящерица за шелковой ширмой.
Музыка рассыпается в щелчки и шипения. Иголка поднимается. Когда последняя нота замолкла, Долфи отложил инструмент навеки. Умер в тридцать шесть. Почему так получается? Потому что настоящий джазмен – он как самурай, хочет рисковать всем, каждый раз, ради одного подлинного мига. Вот почему звуки музыки мертвого человека так наполнены жизнью. И вот почему в наши дни звуки музыки живых людей зачастую так мертвы.
Мысли Мори прерывает телефонный звонок. На другом конце провода знакомый умело-сахарно-вежливый голос. Это Кимико Ито, она хочет объяснить корни их взаимонепонимания. Мори вспоминает аэропорт Нарита, объявления по громкоговорителю, Гиндза-маму, бегущую к воротцам.
– Погодите, – говорит Мори. – Что случилось? Вы опоздали на самолет?
– Вы весьма любезны в проявлении беспокойства, но оно ни к чему. Я успела как раз вовремя.
– Я думал, вы летите в Италию.
Ее самолет взлетел четыре часа назад. До Италии лету по меньшей мере часов десять. Это ничего не значит. Кимико Ито забавляется изумлением Мори и с легким хихиканьем разрешает его:
– Я в самолете, Мори-сан. Видите ли, для пассажиров первого класса здесь есть телефонная служба.
Мори ничего не говорит. Его разум сражается с двумя мыслями. Первая: Кимико Ито звонит ему из точки, находящейся в нескольких километрах над российскими степями, и голос ее звучит так же обыкновенно, как если бы она звонила из автомата со станции Синдзюку. Вторая мысль: она летит в Европу первым классом. Первым классом! Мори редко летает. Но когда он летает, он иногда думает, проталкиваясь к своему сиденью в хвосте: что происходит там, за занавесью, что такое ты получаешь там за эти дикие деньги? Две стюардессы намазывают тебя маслом и массируют? Шеф-повар изготовляет для тебя свежее суси? Теперь он знает. У них там телефоны. Более чем неутешительно.
Объяснения Кимико Ито достаточно невероятны, чтобы им поверить. Она взяла визитную карточку Мори у Дзюнко Хаяси в конце прошлого года и переписала данные в записную книжку. Саму визитку положила в ящик тумбочки у кровати и забыла про нее. Когда Мори вчера ушел из ее квартиры, она пошла посмотреть и увидела, что карточки нет. Тогда она кое-что вспомнила – разговор с Миурой за два месяца до его смерти. Он спрашивал, пользовалась ли она когда-либо услугами частных детективов. Она ответила, что нет. Вывод Кимико
Ито: визитка Мори попала в дом Миуры, потому что Миура взял ее сам, без спросу.
Более чем когда-либо Кимико Ито уверена, что здесь что-то не так. Она хочет, чтобы Мори удвоил усилия и сосредоточил всю энергию на деле Миуры, чтобы ничто не стояло у него на пути.
– Вы имеете в виду, отложить все другие дела? – спрашивает Мори. – Гм-м-м… Это может создать трудности для человека в моем положении.
Трудности – потому что откладывать больше нечего, и может быть нечего – еще долгие месяцы. Но Кимико Ито этого не знает.
– Я прекрасно понимаю ваше положение, – воркует она. – Вот почему я предложила специальный бонус, когда звонила в прошлый раз. Но, может быть, тридцати процентов недостаточно, чтобы компенсировать трудности, о которых вы говорите.
– Недостаточно? – выдыхает Мори, и трубка неожиданно становится легкой в его руке.
– Пятьдесят процентов более ощутимо. А если вам удастся раскрыть это дело, будет еще тридцать процентов. Вам подходят такие условия? Это поможет вам сосредоточиться, Мори-сан?
Мори отвечает, что поможет; и добавляет, что желает ей приятно отдохнуть. Кимико Ито говорит, что выходные несомненно окажутся приятными, если она будет знать, что Мори посвящает себя раскрытию дела Миуры. Потом она описывает вид из иллюминатора – изгибы рек, горы, подернутые оранжевым светом заходящего солнца. Здесь красиво, сообщает она.
Мори выглядывает из собственного окна. Вот что он видит: Синдзюку, ночная версия. Неоновый хаос, джунгли сигнальных огней. Толпы сарариманов пробираются по лабиринту узких улиц. Сырость, темнота, страшная гуща. А у нас, сообщает он Кимико Ито, по-прежнему идет дождь.
Что вы делаете, когда ниндзя, дразнивший вас из переулков, наконец выскакивает из-за угла? Что вы делаете, когда он выхватывает из рукава кимоно серебряную метательную звезду и поднимает руку, собираясь всадить ее вам в глотку? Вы делаете единственно возможную вещь. Вы быстро пригибаетесь.
Ричард Митчелл пригибается точно вовремя. Метательная звезда с жужжанием проносится над головой и ударяется в деревянный столб позади него. Концы звезды остры, как бритвы, и блестят от змеиного яда.
– Хо! – Ниндзя хрюкает от удивления и достает другую звезду. На этот раз он не промахнется. Митчелл отходит назад и прячется за грудой полных рисовых мешков. Краем глаза выхватывает силуэт за окном, затянутым бумагой.
– Здесь безопасно! Входи скорей.
Там гейша, заманивает его внутрь. Митчелл сомневается. Ниндзя скользит вперед, звезда сверкает в его руке. Выбора нет – ныряем! Пальцы ниндзя – сплошным мазком. Митчелл бросается в бумажное окно, проламываясь сквозь раскалывающуюся раму. Позади него метательная звезда врезается в мешок, и рис ручейком сыплется на землю.
Гейша ведет Митчелла в комнату с горячей ванной.
– Этот человек не может последовать за тобой сюда. Таковы правила нашего города.
Вздох облегчения. Правила города непостижимы, но на данный момент он спасен. Митчелл разглядывает гейшу: зачерненные зубы, выщипанные брови, волосы уложены на макушке при помощи сложной системы заколок и расчесок, украшенных драгоценностями.
– Что вы ищете, уважаемый клиент? – говорит она, низко кланяясь.
Митчелл помнит фразу, которую ему дали.
– Я ищу меч Мусаси.
– Я могу помочь вам найти меч. Но сначала вы должны принять ванну.
Выбора снова нет. Гейша хихикает, когда Митчелл снимает с себя пыльную одежду. Отвернувшись, он омывает себя и робко погружается в воду. Кимоно падает с фарфорово-бледных плеч гейши. Она скользит в ванну, погружая его лицо в свои груди и обвивая ноги вокруг его талии.
Что-то не так. Митчелл ерзает, пытается выбраться из воды, однако ноги женщины крепко держат его. Внезапно он обмирает в панике. Она достает что-то из прически, какую-то жуткую шпильку сантиметров десяти длиной.
– Нет, – выдыхает Митчелл. – Прошу вас, не надо! Рука гейши уходит под воду.
– Ты нарушил правила нашего города, – говорит она с глумливой улыбкой.
– Я не виноват! Никто не объяснял мне этих правил!
Слишком поздно. Рука гейши выбрасывается вперед. Митчелл зажмуривает глаза. Когда он открывает их, между его бедер кружится багровый водоворот.
– Йоууу! – Митчелл срывает шлем и швыряет его на стол перед собой.
– Пожалуйста, будьте осторожны с этим, Митчелл-сан. Это крайне деликатная часть оборудования.
Девушка из рекламной службы смотрит на него с улыбкой. В ее голосе точно та же мелодика, что у гейши.
– П-простите, – мямлит он, и сердце у него бьется, как барабан. – Но это было потрясающе… Я хочу сказать, это было настолько РЕАЛЬНО…
– Разумеется, – говорит рекламная девушка, помогая ему снять громоздкие перчатки. – Наши исследователи имели доступ к новейшим работам по искусственному разуму и нейропсихологии. Это первая игра в мире, основанная на гиперреальности и применяющая КХИ, что означает…
Что означает – Когнитивная Холистическая Интерактивность, типичная идиотская аббревиатура. Поэтому у рекламной девушки не только голос, как у той гейши, но и черты лица. Повинуясь побуждениям КХИ, мозг Митчелла каким-то образом сконструировал гейшу из последней привлекательной женщины, которую он встретил перед тем, как облачиться в шлем и перчатки.
– Вы когда-нибудь слышали историю с синяками? Митчелл кивает, во рту у него до сих пор сухо. Кто-то из команды разработчиков обнаружил у себя на теле синяки после КХИ-индуцированного боя каратэ. Когда Митчелл впервые услышал эту историю, то не поверил – думал, маркетинговый трюк. Теперь, после десяти минут в шлеме, он готов изменить свое мнение. Пот течет по спине, а пульс колотится так, словно Митчелл только что пробежал кросс.
Рекламная девушка продолжает:
– В традициях народов Азии тело и дух – не отдельные вещи, но разные аспекты бытия. Такова философская подоплека нашей КХИ-технологии. Мне кажется, она сильно отличается от дуализма западной науки.
Откуда она этого нахваталась? Вероятно, от Соноды, президента компании. Впрочем, Митчелл не собирается спорить с ней о философии. Новые серии игр чрезвычайно впечатляют, они даже лучше, чем слухи, которые о них ходят. Тот момент паники в ванне – да ему теперь несколько месяцев кошмары будут сниться.
Презентация заканчивается. В соседней комнате ждет роскошное угощение – фаршированные голубиные грудки, говядина из Кобэ, гигантские омары, у которых еще вяло шевелятся усики. Митчелл избегает своих собратьев – фондовых аналитиков. Вместо общения он ест – прилежно, серьезно, пасется по всему столу. В наше время никогда не знаешь, какой бесплатный обед будет последним. Один неверный шаг – и съедят, как одного из этих омаров.
Шум голосов стихает. В дальнем конце зала начинается групповое обсуждение. Тема: «Культура игр в эпоху мультимедиа». Выступающие: девушка – игровой критик; прикормленный академик; и Ёити Сонода, основатель и президент компании «Софтджой». Игровой критик – есть о чем поразмыслить. Мы привыкли к кинокритикам, литературным и ресторанным критикам. Теперь появились люди, которые оценивают видеоигры – сравнивают, истолковывают, рекомендуют. В результате эта юная леди – настоящая знаменитость. Митчелл видел ее в рекламе косметики, она делала нечто незабываемое с тюбиком помады.
Прикормленный академик начинает дискуссию. Он великолепно подходит для своей роли – прилизанные седые волосы, очки в огромной черной оправе, из-за которых он похож на безумного сыча. Академик разглагольствует о будущем с абсолютной уверенностью, как будто лишь сейчас сошел с машины времени. В первые пять минут он успевает впомнить Олвина Тоффлера, Ницше, Маркса и Юкио Мисиму.
– Мы входим в новую фазу исторического развития, которую я назвал второй эпохой Эдо.[18] Первая эра Эдо была прекраснейшим периодом японской истории. У нас были мир, процветание, буйный расцвет культуры, не затронутой иностранным влиянием. Теперь, благодаря стараниям таких корпораций, как «Софтджой», у нас появилась великая возможность объединить и оживить японскую культуру…
Профессор делает паузу для глотка воды, смахивает прядь волос с очков, и снова принимается вещать с безжалостным напором настоящего пафосного хмыря:
– Вспомните, до того как иностранные корабли появились в Токийском заливе, мы уже обладали самой развитой поп-культурой в мире – культурой, которая объединяла богатых и бедных, купцов и воинов. Я верю, что именно великие художники эпохи Эдо, люди, которые запечатлевали изменчивый мир на гравюрах, в наши дни производили бы игровые программы.
Волна аплодисментов проходит по комнате; в основном хлопает персонал «Софтджоя» в своих ярко-оранжевых блузах, потом Ёити Сонода поднимает руку и начинает говорить. Финансовые аналитики принимаются строчить. Этой части вечера они и ждали.
– Вам будет приятно узнать, что новая версия «Джойстэйшн» достигла запланированного уровня месячных продаж. Как результат, мы надежно удерживаем долю рынка в 30 %, всего лишь на пять пунктов позади нашего главного конкурента – «Мега Энтерпрайзис». К концу года я планирую поднять нашу долю рынка до 60 %. – Замечательно амбициозная цифра. Большинство аналитиков улыбаются, записывая. – В конечном счете, наша потребительская база будет расширена до людей всех возрастов и социальных слоев – от школьников начальных классов до бабушек и от офисных работников до священников. Образцы игр, которые мы сегодня вам продемонстрировали, могут дать вам некоторое представление о том, что это будет. Действительно, как и предсказал нам сэнсэй, Япония находится на пороге цифровой версии эпохи Эдо. Давайте научимся играть, как умели наши предки. Давайте играть серьезно.
Персонал разражается новыми аплодисментами. Митчелл присоединяется. Сонода определенно впечатляет. Чтобы стать успешным предпринимателем в Японии, нужна яростная решимость – в этой стране нарушение сложившегося экономического порядка воспринимается как чуть ли не преступление. Добиться господства на поле, которое в течение последнего десятилетия неустанно удобряют ресурсами гигантские конгломераты, – тут нужны кремниевые яйца.
Теперь очередь девушки – игрового критика. И вот тут всех ждет главный сюрприз. Она начинает с обзора американской игровой индустрии и прав интеллектуальной собственности. Другими словами, Рэйко Танака оборачивается весьма неглупой женщиной, красноречивой и остроумной. Митчелл чувствует, что обманут, увлечен, сконфужен. Это хихиканье во время дурацкой телевикторины – она притворялась? Или это она сейчас притворяется? Может, ни тогда, ни сейчас. Может, это женщина с внешностью кинозвезды, отличными мозгами и простодушным, веселым характером. Вот был бы феномен! Митчеллу хватает доли секунды, чтобы понять, что он хочет жениться на Рэйко Танака.
Он придвигается ближе, смотрит, слушает, пожирает. Когда дискуссия окончена, Соноду и двоих выступающих окружает толпа атлетически сложенных работников «Софтджой». Митчелл внедряется в толпу, бормочет комплименты, обменивается визитками. Многие люди, которыми любуешься по телевизору, в обычной жизни выглядят странно. Но не Рэйко Танака. Она выглядит глянцевой, симметричной, легкой как воздух. Она бросает взгляд на Митчелла. Сексуальное излучение пронизывает его с близкого расстояния, оно так сильно, что поднимает дыбом волосы у него на затылке. Он улыбается и бормочет что-то еще. Рэйко впечатлена тем, как умело он пользуется японскими любезностями. Он обожает ее за это и пытается взглядом сделать ей предложение. Не работает; ее взгляд непроницаем, как отражатель. Быстрая телевизионная улыбка – и Сонода ведет ее к двери. Любовь с первого взгляда, без сомнения.
Два члена личного мозгового центра Ёити Соноды ведут его к лифту. Профессор Судзуки за его спиной все еще тараторит про свою цифровую нирвану. Рэйко Танака хранит мрачное молчание, что неудивительно после того, что произошло прошлой ночью. Но все хорошее кончается, даже самые успешные форматы нуждаются в апгрейде. Такова разница между предпринимателем и менеджером. Менеджер действует, когда заставляет необходимость. Предприниматель действует и тогда, когда необходимости нет. Между ним и Рэйко было еще столько удовольствия и тепла, столько еще таилось новых открытий. Вот почему она сейчас так огорчена и, быть может, ненавидит его. Но если б она его не ненавидела, это бы значило, что он опоздал и повел себя как менеджер. Ни в бизнесе, ни в личных делах Ёити Сонода никогда не вел себя как менеджер.
Лифт с приглушенным шумом поднимается на тридцатый этаж. Он имеет форму сферы со стеклянной стенкой и ходит вверх-вниз по прозрачной шахте сбоку здания, как пузырь в термометре. Сонода глядит вниз на кучу мелкоты внизу, которая быстро удаляется и уменьшается. Единственный небоскреб на мили в округе – отель «Сэйкю». Братья, которые его контролируют, также владеют, помимо прочего, железной дорогой, растянувшейся по западным окраинам Токио, и сетью универмагов, супермаркетов и круглосуточных магазинчиков в торговых районах города. При строительстве отеля старший брат потратил кучу денег, чтобы обойти некоторые пункты строительного кодекса. По слухам, взятка равнялась пятистам миллионам иен. Деньги были спрятаны в мешках с рисом и под покровом ночи доставлены старой иссохшей енотовидной собаке, которая тогда работала губернатором.
Работники «Софтджоя» ждут их на тридцатом этаже: оранжевые блузы с черной молнией на груди. Средний возраст сотрудников: двадцать семь лет. Самый старший сотрудник: тридцатидевятилетний президент компании.
Сонода ведет их в одну из своих комнат. Они усаживаются на диван, пощипывают суси и пьют белое вино. Профессор продолжает свой монолог, словно сидит напротив своего лучшего студента, а не работодателя. Хмурая Рэйко глядит в окно – после презентации она погасла. Сонода смотрит на телеэкраны на стене: каждый демонстрирует новые видеоигры «Софтджоя», загруженные с нового цифрового спутникового канала.
Стук в дверь. Это Оти, начальник отдела разработки. Сонода читает в его глазах: проблема. Они уходят в комнату, служащую кабинетом, и садятся за стол. В голосе Оти звучит беспокойство.
– Наш друг прислал неприятные отчеты о новом формате «Меги». По-видимому, ознакомился с их секретными планами: летом этот формат будет выведен на рынок.
Дождь бежит по стеклу неоновыми ручейками. На проигрывателе альбом Эрика Дол фи – «Последнее свидание», – купленный в прошлом году у коллекционера в Сэндае. Несколько царапин не могут затмить сурового достоинства бас-кларнета.
Мори кидает взгляд на вечернюю газету, полуразвернутую на столе. Фотография на первой странице: Сэйдзи Торияма произносит речь в Кэйданрэн-холле. Стройный, овальное лицо, мягкие волосы. Что Мори знает об этом человеке? Обходительный, аристократаческое происхождение. Великий реформатор, конечно, что бы это ни значило. Мори пробегает текст. Сегодня Торияма призывает к: «всесторонней политической и экономической реструктуризации»; «новому видению для нового века» и «возрождению гордости и доверия в нашем народе». Боссы большого бизнеса, сидящие за столом позади него, сияют от удовлетворения. Им явно нравится то, что они слышат. Газетным обозревателям и людям с телевидения он, похоже, тоже нравится. По результатам опросов, он нравится также и женщинам. Даже политические противники относятся к нему с уважением. Получается, его все любят, кроме Мори. Мори Торияма не нравится, потому что он не может понять, что это за человек. Либерал? Реакционер? Никак не объяснить. Прячется за красивыми фразами, как ящерица за шелковой ширмой.
Музыка рассыпается в щелчки и шипения. Иголка поднимается. Когда последняя нота замолкла, Долфи отложил инструмент навеки. Умер в тридцать шесть. Почему так получается? Потому что настоящий джазмен – он как самурай, хочет рисковать всем, каждый раз, ради одного подлинного мига. Вот почему звуки музыки мертвого человека так наполнены жизнью. И вот почему в наши дни звуки музыки живых людей зачастую так мертвы.
Мысли Мори прерывает телефонный звонок. На другом конце провода знакомый умело-сахарно-вежливый голос. Это Кимико Ито, она хочет объяснить корни их взаимонепонимания. Мори вспоминает аэропорт Нарита, объявления по громкоговорителю, Гиндза-маму, бегущую к воротцам.
– Погодите, – говорит Мори. – Что случилось? Вы опоздали на самолет?
– Вы весьма любезны в проявлении беспокойства, но оно ни к чему. Я успела как раз вовремя.
– Я думал, вы летите в Италию.
Ее самолет взлетел четыре часа назад. До Италии лету по меньшей мере часов десять. Это ничего не значит. Кимико Ито забавляется изумлением Мори и с легким хихиканьем разрешает его:
– Я в самолете, Мори-сан. Видите ли, для пассажиров первого класса здесь есть телефонная служба.
Мори ничего не говорит. Его разум сражается с двумя мыслями. Первая: Кимико Ито звонит ему из точки, находящейся в нескольких километрах над российскими степями, и голос ее звучит так же обыкновенно, как если бы она звонила из автомата со станции Синдзюку. Вторая мысль: она летит в Европу первым классом. Первым классом! Мори редко летает. Но когда он летает, он иногда думает, проталкиваясь к своему сиденью в хвосте: что происходит там, за занавесью, что такое ты получаешь там за эти дикие деньги? Две стюардессы намазывают тебя маслом и массируют? Шеф-повар изготовляет для тебя свежее суси? Теперь он знает. У них там телефоны. Более чем неутешительно.
Объяснения Кимико Ито достаточно невероятны, чтобы им поверить. Она взяла визитную карточку Мори у Дзюнко Хаяси в конце прошлого года и переписала данные в записную книжку. Саму визитку положила в ящик тумбочки у кровати и забыла про нее. Когда Мори вчера ушел из ее квартиры, она пошла посмотреть и увидела, что карточки нет. Тогда она кое-что вспомнила – разговор с Миурой за два месяца до его смерти. Он спрашивал, пользовалась ли она когда-либо услугами частных детективов. Она ответила, что нет. Вывод Кимико
Ито: визитка Мори попала в дом Миуры, потому что Миура взял ее сам, без спросу.
Более чем когда-либо Кимико Ито уверена, что здесь что-то не так. Она хочет, чтобы Мори удвоил усилия и сосредоточил всю энергию на деле Миуры, чтобы ничто не стояло у него на пути.
– Вы имеете в виду, отложить все другие дела? – спрашивает Мори. – Гм-м-м… Это может создать трудности для человека в моем положении.
Трудности – потому что откладывать больше нечего, и может быть нечего – еще долгие месяцы. Но Кимико Ито этого не знает.
– Я прекрасно понимаю ваше положение, – воркует она. – Вот почему я предложила специальный бонус, когда звонила в прошлый раз. Но, может быть, тридцати процентов недостаточно, чтобы компенсировать трудности, о которых вы говорите.
– Недостаточно? – выдыхает Мори, и трубка неожиданно становится легкой в его руке.
– Пятьдесят процентов более ощутимо. А если вам удастся раскрыть это дело, будет еще тридцать процентов. Вам подходят такие условия? Это поможет вам сосредоточиться, Мори-сан?
Мори отвечает, что поможет; и добавляет, что желает ей приятно отдохнуть. Кимико Ито говорит, что выходные несомненно окажутся приятными, если она будет знать, что Мори посвящает себя раскрытию дела Миуры. Потом она описывает вид из иллюминатора – изгибы рек, горы, подернутые оранжевым светом заходящего солнца. Здесь красиво, сообщает она.
Мори выглядывает из собственного окна. Вот что он видит: Синдзюку, ночная версия. Неоновый хаос, джунгли сигнальных огней. Толпы сарариманов пробираются по лабиринту узких улиц. Сырость, темнота, страшная гуща. А у нас, сообщает он Кимико Ито, по-прежнему идет дождь.
Что вы делаете, когда ниндзя, дразнивший вас из переулков, наконец выскакивает из-за угла? Что вы делаете, когда он выхватывает из рукава кимоно серебряную метательную звезду и поднимает руку, собираясь всадить ее вам в глотку? Вы делаете единственно возможную вещь. Вы быстро пригибаетесь.
Ричард Митчелл пригибается точно вовремя. Метательная звезда с жужжанием проносится над головой и ударяется в деревянный столб позади него. Концы звезды остры, как бритвы, и блестят от змеиного яда.
– Хо! – Ниндзя хрюкает от удивления и достает другую звезду. На этот раз он не промахнется. Митчелл отходит назад и прячется за грудой полных рисовых мешков. Краем глаза выхватывает силуэт за окном, затянутым бумагой.
– Здесь безопасно! Входи скорей.
Там гейша, заманивает его внутрь. Митчелл сомневается. Ниндзя скользит вперед, звезда сверкает в его руке. Выбора нет – ныряем! Пальцы ниндзя – сплошным мазком. Митчелл бросается в бумажное окно, проламываясь сквозь раскалывающуюся раму. Позади него метательная звезда врезается в мешок, и рис ручейком сыплется на землю.
Гейша ведет Митчелла в комнату с горячей ванной.
– Этот человек не может последовать за тобой сюда. Таковы правила нашего города.
Вздох облегчения. Правила города непостижимы, но на данный момент он спасен. Митчелл разглядывает гейшу: зачерненные зубы, выщипанные брови, волосы уложены на макушке при помощи сложной системы заколок и расчесок, украшенных драгоценностями.
– Что вы ищете, уважаемый клиент? – говорит она, низко кланяясь.
Митчелл помнит фразу, которую ему дали.
– Я ищу меч Мусаси.
– Я могу помочь вам найти меч. Но сначала вы должны принять ванну.
Выбора снова нет. Гейша хихикает, когда Митчелл снимает с себя пыльную одежду. Отвернувшись, он омывает себя и робко погружается в воду. Кимоно падает с фарфорово-бледных плеч гейши. Она скользит в ванну, погружая его лицо в свои груди и обвивая ноги вокруг его талии.
Что-то не так. Митчелл ерзает, пытается выбраться из воды, однако ноги женщины крепко держат его. Внезапно он обмирает в панике. Она достает что-то из прически, какую-то жуткую шпильку сантиметров десяти длиной.
– Нет, – выдыхает Митчелл. – Прошу вас, не надо! Рука гейши уходит под воду.
– Ты нарушил правила нашего города, – говорит она с глумливой улыбкой.
– Я не виноват! Никто не объяснял мне этих правил!
Слишком поздно. Рука гейши выбрасывается вперед. Митчелл зажмуривает глаза. Когда он открывает их, между его бедер кружится багровый водоворот.
– Йоууу! – Митчелл срывает шлем и швыряет его на стол перед собой.
– Пожалуйста, будьте осторожны с этим, Митчелл-сан. Это крайне деликатная часть оборудования.
Девушка из рекламной службы смотрит на него с улыбкой. В ее голосе точно та же мелодика, что у гейши.
– П-простите, – мямлит он, и сердце у него бьется, как барабан. – Но это было потрясающе… Я хочу сказать, это было настолько РЕАЛЬНО…
– Разумеется, – говорит рекламная девушка, помогая ему снять громоздкие перчатки. – Наши исследователи имели доступ к новейшим работам по искусственному разуму и нейропсихологии. Это первая игра в мире, основанная на гиперреальности и применяющая КХИ, что означает…
Что означает – Когнитивная Холистическая Интерактивность, типичная идиотская аббревиатура. Поэтому у рекламной девушки не только голос, как у той гейши, но и черты лица. Повинуясь побуждениям КХИ, мозг Митчелла каким-то образом сконструировал гейшу из последней привлекательной женщины, которую он встретил перед тем, как облачиться в шлем и перчатки.
– Вы когда-нибудь слышали историю с синяками? Митчелл кивает, во рту у него до сих пор сухо. Кто-то из команды разработчиков обнаружил у себя на теле синяки после КХИ-индуцированного боя каратэ. Когда Митчелл впервые услышал эту историю, то не поверил – думал, маркетинговый трюк. Теперь, после десяти минут в шлеме, он готов изменить свое мнение. Пот течет по спине, а пульс колотится так, словно Митчелл только что пробежал кросс.
Рекламная девушка продолжает:
– В традициях народов Азии тело и дух – не отдельные вещи, но разные аспекты бытия. Такова философская подоплека нашей КХИ-технологии. Мне кажется, она сильно отличается от дуализма западной науки.
Откуда она этого нахваталась? Вероятно, от Соноды, президента компании. Впрочем, Митчелл не собирается спорить с ней о философии. Новые серии игр чрезвычайно впечатляют, они даже лучше, чем слухи, которые о них ходят. Тот момент паники в ванне – да ему теперь несколько месяцев кошмары будут сниться.
Презентация заканчивается. В соседней комнате ждет роскошное угощение – фаршированные голубиные грудки, говядина из Кобэ, гигантские омары, у которых еще вяло шевелятся усики. Митчелл избегает своих собратьев – фондовых аналитиков. Вместо общения он ест – прилежно, серьезно, пасется по всему столу. В наше время никогда не знаешь, какой бесплатный обед будет последним. Один неверный шаг – и съедят, как одного из этих омаров.
Шум голосов стихает. В дальнем конце зала начинается групповое обсуждение. Тема: «Культура игр в эпоху мультимедиа». Выступающие: девушка – игровой критик; прикормленный академик; и Ёити Сонода, основатель и президент компании «Софтджой». Игровой критик – есть о чем поразмыслить. Мы привыкли к кинокритикам, литературным и ресторанным критикам. Теперь появились люди, которые оценивают видеоигры – сравнивают, истолковывают, рекомендуют. В результате эта юная леди – настоящая знаменитость. Митчелл видел ее в рекламе косметики, она делала нечто незабываемое с тюбиком помады.
Прикормленный академик начинает дискуссию. Он великолепно подходит для своей роли – прилизанные седые волосы, очки в огромной черной оправе, из-за которых он похож на безумного сыча. Академик разглагольствует о будущем с абсолютной уверенностью, как будто лишь сейчас сошел с машины времени. В первые пять минут он успевает впомнить Олвина Тоффлера, Ницше, Маркса и Юкио Мисиму.
– Мы входим в новую фазу исторического развития, которую я назвал второй эпохой Эдо.[18] Первая эра Эдо была прекраснейшим периодом японской истории. У нас были мир, процветание, буйный расцвет культуры, не затронутой иностранным влиянием. Теперь, благодаря стараниям таких корпораций, как «Софтджой», у нас появилась великая возможность объединить и оживить японскую культуру…
Профессор делает паузу для глотка воды, смахивает прядь волос с очков, и снова принимается вещать с безжалостным напором настоящего пафосного хмыря:
– Вспомните, до того как иностранные корабли появились в Токийском заливе, мы уже обладали самой развитой поп-культурой в мире – культурой, которая объединяла богатых и бедных, купцов и воинов. Я верю, что именно великие художники эпохи Эдо, люди, которые запечатлевали изменчивый мир на гравюрах, в наши дни производили бы игровые программы.
Волна аплодисментов проходит по комнате; в основном хлопает персонал «Софтджоя» в своих ярко-оранжевых блузах, потом Ёити Сонода поднимает руку и начинает говорить. Финансовые аналитики принимаются строчить. Этой части вечера они и ждали.
– Вам будет приятно узнать, что новая версия «Джойстэйшн» достигла запланированного уровня месячных продаж. Как результат, мы надежно удерживаем долю рынка в 30 %, всего лишь на пять пунктов позади нашего главного конкурента – «Мега Энтерпрайзис». К концу года я планирую поднять нашу долю рынка до 60 %. – Замечательно амбициозная цифра. Большинство аналитиков улыбаются, записывая. – В конечном счете, наша потребительская база будет расширена до людей всех возрастов и социальных слоев – от школьников начальных классов до бабушек и от офисных работников до священников. Образцы игр, которые мы сегодня вам продемонстрировали, могут дать вам некоторое представление о том, что это будет. Действительно, как и предсказал нам сэнсэй, Япония находится на пороге цифровой версии эпохи Эдо. Давайте научимся играть, как умели наши предки. Давайте играть серьезно.
Персонал разражается новыми аплодисментами. Митчелл присоединяется. Сонода определенно впечатляет. Чтобы стать успешным предпринимателем в Японии, нужна яростная решимость – в этой стране нарушение сложившегося экономического порядка воспринимается как чуть ли не преступление. Добиться господства на поле, которое в течение последнего десятилетия неустанно удобряют ресурсами гигантские конгломераты, – тут нужны кремниевые яйца.
Теперь очередь девушки – игрового критика. И вот тут всех ждет главный сюрприз. Она начинает с обзора американской игровой индустрии и прав интеллектуальной собственности. Другими словами, Рэйко Танака оборачивается весьма неглупой женщиной, красноречивой и остроумной. Митчелл чувствует, что обманут, увлечен, сконфужен. Это хихиканье во время дурацкой телевикторины – она притворялась? Или это она сейчас притворяется? Может, ни тогда, ни сейчас. Может, это женщина с внешностью кинозвезды, отличными мозгами и простодушным, веселым характером. Вот был бы феномен! Митчеллу хватает доли секунды, чтобы понять, что он хочет жениться на Рэйко Танака.
Он придвигается ближе, смотрит, слушает, пожирает. Когда дискуссия окончена, Соноду и двоих выступающих окружает толпа атлетически сложенных работников «Софтджой». Митчелл внедряется в толпу, бормочет комплименты, обменивается визитками. Многие люди, которыми любуешься по телевизору, в обычной жизни выглядят странно. Но не Рэйко Танака. Она выглядит глянцевой, симметричной, легкой как воздух. Она бросает взгляд на Митчелла. Сексуальное излучение пронизывает его с близкого расстояния, оно так сильно, что поднимает дыбом волосы у него на затылке. Он улыбается и бормочет что-то еще. Рэйко впечатлена тем, как умело он пользуется японскими любезностями. Он обожает ее за это и пытается взглядом сделать ей предложение. Не работает; ее взгляд непроницаем, как отражатель. Быстрая телевизионная улыбка – и Сонода ведет ее к двери. Любовь с первого взгляда, без сомнения.
Два члена личного мозгового центра Ёити Соноды ведут его к лифту. Профессор Судзуки за его спиной все еще тараторит про свою цифровую нирвану. Рэйко Танака хранит мрачное молчание, что неудивительно после того, что произошло прошлой ночью. Но все хорошее кончается, даже самые успешные форматы нуждаются в апгрейде. Такова разница между предпринимателем и менеджером. Менеджер действует, когда заставляет необходимость. Предприниматель действует и тогда, когда необходимости нет. Между ним и Рэйко было еще столько удовольствия и тепла, столько еще таилось новых открытий. Вот почему она сейчас так огорчена и, быть может, ненавидит его. Но если б она его не ненавидела, это бы значило, что он опоздал и повел себя как менеджер. Ни в бизнесе, ни в личных делах Ёити Сонода никогда не вел себя как менеджер.
Лифт с приглушенным шумом поднимается на тридцатый этаж. Он имеет форму сферы со стеклянной стенкой и ходит вверх-вниз по прозрачной шахте сбоку здания, как пузырь в термометре. Сонода глядит вниз на кучу мелкоты внизу, которая быстро удаляется и уменьшается. Единственный небоскреб на мили в округе – отель «Сэйкю». Братья, которые его контролируют, также владеют, помимо прочего, железной дорогой, растянувшейся по западным окраинам Токио, и сетью универмагов, супермаркетов и круглосуточных магазинчиков в торговых районах города. При строительстве отеля старший брат потратил кучу денег, чтобы обойти некоторые пункты строительного кодекса. По слухам, взятка равнялась пятистам миллионам иен. Деньги были спрятаны в мешках с рисом и под покровом ночи доставлены старой иссохшей енотовидной собаке, которая тогда работала губернатором.
Работники «Софтджоя» ждут их на тридцатом этаже: оранжевые блузы с черной молнией на груди. Средний возраст сотрудников: двадцать семь лет. Самый старший сотрудник: тридцатидевятилетний президент компании.
Сонода ведет их в одну из своих комнат. Они усаживаются на диван, пощипывают суси и пьют белое вино. Профессор продолжает свой монолог, словно сидит напротив своего лучшего студента, а не работодателя. Хмурая Рэйко глядит в окно – после презентации она погасла. Сонода смотрит на телеэкраны на стене: каждый демонстрирует новые видеоигры «Софтджоя», загруженные с нового цифрового спутникового канала.
Стук в дверь. Это Оти, начальник отдела разработки. Сонода читает в его глазах: проблема. Они уходят в комнату, служащую кабинетом, и садятся за стол. В голосе Оти звучит беспокойство.
– Наш друг прислал неприятные отчеты о новом формате «Меги». По-видимому, ознакомился с их секретными планами: летом этот формат будет выведен на рынок.