Страница:
В дополнение к этому, в развитие Суперэго вносит свой вклад боязнь ответной враждебности со стороны эдипового соперника. Часто на этом этапе развития страх возмездия воображается в виде ущерба телу. Так как сексуальное возбуждение связано теперь с гениталиями, то дети (в особенности мальчики) представляют себе, что за Эдиповы желания последует наказание в форме телесного ущерба. Этот страх основан на примитивной концепции «закона талиона» (т.е. на возмездии по принципу «око за око»; Freud, 1913), значимой для ребенка данного возраста и данной стадии умственного развития. Поэтому поскольку центром его сексуального возбуждения теперь является пенис, а нарциссический вклад в пенис — центром его идеального представления о мужественности, мальчик воображает, что наказанием за Эдиповы желания будет кастрация.
Ущерба гениталиям (как следствия мастурбации), может бояться и девочка, хотя с более общей точки зрения она боится телесных повреждений любого типа, являющихся магическим результатом ответных попыток матери атаковать ее внешность и сделать ее менее привлекательной в качестве сексуального объекта для отца. Например, с одной шестилетней девочкой случился истерический припадок после укуса пчелы, которую, по ее мнению, магически наслала на нее ведьма. На расспросы девочка отвечает: «У меня такие длинные ресницы, что люди называют меня хорошенькой, а ведьма ревнует!»
Эти страхи являются преувеличенными из-за нарциссического вклада в тело, природы детской фантазии и влияния мышления первичных процессов; тем не менее они основаны на относящемся к раннему детству опыту многократных травмирующих телесных воздействии и боли. В эти страхи вносят свою лепту беспомощность и уязвимость перед лицом превосходящих по силе взрослых, например, при заигрывании с ребенком, щекотании его, физическом наказании, сексуальном или психическом насилии, медицинских вмешательствах.
Боязнь телесного ущерба способствует дальнейшему структурированию Суперэго. Ребенок стремится избежать не только ущерба телу, но и потери идеализированной связи с родителем, тоже идеализированным. Таким образом, ребенок подталкивается к отказу от инцестуозных желаний и приверженности к родительским и внутренним стандартам тройной угрозой: телесного ущерба, ущемлением его нарциссизма, страхом потери любви, равно как и ранними реактивными образованиями и страхом потери объектной любви, помогавшей справиться с конфликтами, порождавшимися анальными импульсами. Соответственно, Эдиповы конфликты служат мощной, хотя и не единственной, мотивирующей силой, способствующей формированию Суперэго, о чем в свое время и писал Фрейд (1924а).
Эдипов комплекс содержит в себе также потенциал следующей стадии формирования Суперэго — идентификации с интроектами и идеалами. Ребенок со всевозрастающей отчетливостью осознает, что родители не только провозглашают определенные поведенческие стандарты, но и сами живут по некоему моральному и нравственному кодексу. Ребенок в своей идеализации родителей приходит к необходимости идеализировать и этот кодекс (Hartmann и сотр., 1946) и выстраивает собственную мораль, идентифицируясь со вполне конкретно идеализированными моральными стандартами родителей.
С увеличением степени интернализации конфликта ребенок начинает бояться потерять любовь собственного Суперэго больше, чем любовь родительскую; наказание, исходящее от Суперэго, переживается одновременно, но в разном соотношении, как потеря чувства собственного достоинства и как болезненное чувство вины. Это чувство вины может быть сознательным, или же может проявляться сознательными последствиями активного бессознательного защитного процесса (Pulver, 1974), например, в форме самонаказания, добавочного чувства неполноценности или чувства утраты собственного достоинства. Поскольку Суперэго становится действующим внутренним источником наказаний, то боязнь внутреннего неодобрения за неспособность соответствовать интернализованным стандартам столь же сильно мотивирует приверженность поведенческим стандартам, как и предшествовавшая этому боязнь потери объекта, потери любви, унижения, кастрации или иного телесного ущерба.
Чтобы избежать этого чувства вины, ребенок обычно идет на дальнейшие внутренние компромиссы. Ища искупления вины, любви и одобрения со стороны Суперэго, он стремится идентифицироваться с воплощаемыми в нем требованиями и идеалами. Тогда он, обеспечивая соответствие внутренним поведенческим стандартам и обретая достаточное чувство собственного достоинства, становится менее зависимым от внешних источников.
Разрешение Эдипова конфликта ускоряется и облегчается процессом окончательной и зависящей от обстоятельств (хотя всегда неполной) идентификации ребенка со своим собственным внутренним моральным кодексом. Хотя свидетельства идентификации с определенными идеалами и интроектами очевидны и до его вхождения в Эдипову фазу (в реактивных образованиях трехлетнего возраста, например), ребенок совершает следующий шаг в своем развитии, когда эти идентификации становятся тверже. По мере этого процесса конфликты ослабевают, так как стандарты идеала и требования интроекта становятся желаниями и характеристикой представлений о своем «Я». Путем идентификации с идеалом ребенок приходит к росту чувства собственного достоинства, что косвенно компенсирует отказ от прямой реализации влечений. Такая идентификация также помогает ребенку почувствовать себя защищенным от опасности реализации влечения и последующих нарциссических разочарований, которые несет с собой Эдипов комплекс. Более того, как только чувство вины принимает на себя сигнальную функцию, ребенок становится более чувствительным, избегая тех ситуаций, которые могут привести к интенсивному ощущению виновности. Когда регрессии или значительного внутрисистемного конфликта нет, поведение все в большей мере становится автоматическим (или «второй натурой»), в соответствии с интернализованным моральным кодексом и требованиями интроектов.
Эти решающие идентификации означают, что возникающее Суперэго, будучи пока еще неустойчивым и подверженным экстернализации, можно рассматривать как согласованно действующую умственную единицу. Теперь имеется возможность для инфантильного невроза, так как первоистоки конфликта, наказания, так же как и источники чувства собственного достоинства, — все становится внутренним.
Когда нет непреодолимого конфликта или пагубного внешнего влияния, ребенок постепенно отказывается от своих инцестуозных Эдиповых желаний, а связанные с ними конфликты находят определенное разрешение, благодаря наличию внутренней наказывающей инстанции, строгость которой соответствует интенсивности сексуальных, либо агрессивных импульсов. Чувство собственного достоинства уязвимо до той степени, в которой функции наказания и самоосуждения оперативны в действиях против несоблюдения требований интроекта или неспособности достичь идеальных стандартов, хотя по сравнению с бессознательными импульсами эти внутренние средства контроля и управления остаются слабыми. До некоторой степени такая непоследовательность в функционировании остается характеристикой Суперэго, ибо его функционирование никогда не является ни единообразным, ни полностью надежным. Поэтому и впредь будет сохраняться потребность в любви родителей или определенной форме нарциссической подпитки, дабы уравновешивать исходящую изнутри критику. Однако, постепенно самоодобрение, источником которого является приверженность внутренним идеалам и моральным требованиям, начинает перевешивать предполагаемую ценность желаемого удовольствия и удовлетворения от внешних источников, так как пришла пора инфантильного невроза, и голос совести ощущается как часть отчетливо самостоятельной внутренней инстанции.
РАЗРЕШЕНИЕ ЭДИПОВА КОНФЛИКТА И СОГЛАСОВАННОСТЬ ФУНКЦИОНИРОВАНИЯ СУПЕРЭГО
ЛАТЕНТНАЯ ФАЗА И СУПЕРЭГО КАК ВНУТРЕННИЙ АВТОРИТЕТ
СУПЕРЭГО В ПОДРОСТКОВОМ ВОЗРАСТЕ
Ущерба гениталиям (как следствия мастурбации), может бояться и девочка, хотя с более общей точки зрения она боится телесных повреждений любого типа, являющихся магическим результатом ответных попыток матери атаковать ее внешность и сделать ее менее привлекательной в качестве сексуального объекта для отца. Например, с одной шестилетней девочкой случился истерический припадок после укуса пчелы, которую, по ее мнению, магически наслала на нее ведьма. На расспросы девочка отвечает: «У меня такие длинные ресницы, что люди называют меня хорошенькой, а ведьма ревнует!»
Эти страхи являются преувеличенными из-за нарциссического вклада в тело, природы детской фантазии и влияния мышления первичных процессов; тем не менее они основаны на относящемся к раннему детству опыту многократных травмирующих телесных воздействии и боли. В эти страхи вносят свою лепту беспомощность и уязвимость перед лицом превосходящих по силе взрослых, например, при заигрывании с ребенком, щекотании его, физическом наказании, сексуальном или психическом насилии, медицинских вмешательствах.
Боязнь телесного ущерба способствует дальнейшему структурированию Суперэго. Ребенок стремится избежать не только ущерба телу, но и потери идеализированной связи с родителем, тоже идеализированным. Таким образом, ребенок подталкивается к отказу от инцестуозных желаний и приверженности к родительским и внутренним стандартам тройной угрозой: телесного ущерба, ущемлением его нарциссизма, страхом потери любви, равно как и ранними реактивными образованиями и страхом потери объектной любви, помогавшей справиться с конфликтами, порождавшимися анальными импульсами. Соответственно, Эдиповы конфликты служат мощной, хотя и не единственной, мотивирующей силой, способствующей формированию Суперэго, о чем в свое время и писал Фрейд (1924а).
Эдипов комплекс содержит в себе также потенциал следующей стадии формирования Суперэго — идентификации с интроектами и идеалами. Ребенок со всевозрастающей отчетливостью осознает, что родители не только провозглашают определенные поведенческие стандарты, но и сами живут по некоему моральному и нравственному кодексу. Ребенок в своей идеализации родителей приходит к необходимости идеализировать и этот кодекс (Hartmann и сотр., 1946) и выстраивает собственную мораль, идентифицируясь со вполне конкретно идеализированными моральными стандартами родителей.
С увеличением степени интернализации конфликта ребенок начинает бояться потерять любовь собственного Суперэго больше, чем любовь родительскую; наказание, исходящее от Суперэго, переживается одновременно, но в разном соотношении, как потеря чувства собственного достоинства и как болезненное чувство вины. Это чувство вины может быть сознательным, или же может проявляться сознательными последствиями активного бессознательного защитного процесса (Pulver, 1974), например, в форме самонаказания, добавочного чувства неполноценности или чувства утраты собственного достоинства. Поскольку Суперэго становится действующим внутренним источником наказаний, то боязнь внутреннего неодобрения за неспособность соответствовать интернализованным стандартам столь же сильно мотивирует приверженность поведенческим стандартам, как и предшествовавшая этому боязнь потери объекта, потери любви, унижения, кастрации или иного телесного ущерба.
Чтобы избежать этого чувства вины, ребенок обычно идет на дальнейшие внутренние компромиссы. Ища искупления вины, любви и одобрения со стороны Суперэго, он стремится идентифицироваться с воплощаемыми в нем требованиями и идеалами. Тогда он, обеспечивая соответствие внутренним поведенческим стандартам и обретая достаточное чувство собственного достоинства, становится менее зависимым от внешних источников.
Разрешение Эдипова конфликта ускоряется и облегчается процессом окончательной и зависящей от обстоятельств (хотя всегда неполной) идентификации ребенка со своим собственным внутренним моральным кодексом. Хотя свидетельства идентификации с определенными идеалами и интроектами очевидны и до его вхождения в Эдипову фазу (в реактивных образованиях трехлетнего возраста, например), ребенок совершает следующий шаг в своем развитии, когда эти идентификации становятся тверже. По мере этого процесса конфликты ослабевают, так как стандарты идеала и требования интроекта становятся желаниями и характеристикой представлений о своем «Я». Путем идентификации с идеалом ребенок приходит к росту чувства собственного достоинства, что косвенно компенсирует отказ от прямой реализации влечений. Такая идентификация также помогает ребенку почувствовать себя защищенным от опасности реализации влечения и последующих нарциссических разочарований, которые несет с собой Эдипов комплекс. Более того, как только чувство вины принимает на себя сигнальную функцию, ребенок становится более чувствительным, избегая тех ситуаций, которые могут привести к интенсивному ощущению виновности. Когда регрессии или значительного внутрисистемного конфликта нет, поведение все в большей мере становится автоматическим (или «второй натурой»), в соответствии с интернализованным моральным кодексом и требованиями интроектов.
Эти решающие идентификации означают, что возникающее Суперэго, будучи пока еще неустойчивым и подверженным экстернализации, можно рассматривать как согласованно действующую умственную единицу. Теперь имеется возможность для инфантильного невроза, так как первоистоки конфликта, наказания, так же как и источники чувства собственного достоинства, — все становится внутренним.
Когда нет непреодолимого конфликта или пагубного внешнего влияния, ребенок постепенно отказывается от своих инцестуозных Эдиповых желаний, а связанные с ними конфликты находят определенное разрешение, благодаря наличию внутренней наказывающей инстанции, строгость которой соответствует интенсивности сексуальных, либо агрессивных импульсов. Чувство собственного достоинства уязвимо до той степени, в которой функции наказания и самоосуждения оперативны в действиях против несоблюдения требований интроекта или неспособности достичь идеальных стандартов, хотя по сравнению с бессознательными импульсами эти внутренние средства контроля и управления остаются слабыми. До некоторой степени такая непоследовательность в функционировании остается характеристикой Суперэго, ибо его функционирование никогда не является ни единообразным, ни полностью надежным. Поэтому и впредь будет сохраняться потребность в любви родителей или определенной форме нарциссической подпитки, дабы уравновешивать исходящую изнутри критику. Однако, постепенно самоодобрение, источником которого является приверженность внутренним идеалам и моральным требованиям, начинает перевешивать предполагаемую ценность желаемого удовольствия и удовлетворения от внешних источников, так как пришла пора инфантильного невроза, и голос совести ощущается как часть отчетливо самостоятельной внутренней инстанции.
РАЗРЕШЕНИЕ ЭДИПОВА КОНФЛИКТА И СОГЛАСОВАННОСТЬ ФУНКЦИОНИРОВАНИЯ СУПЕРЭГО
Опираясь на наблюдения и анализ детей, Холдер (1982) утверждает, что значение разрешения Эдипова конфликта для формирования Суперэго, возможно, переоценивается. Он отмечает, что в латентной фазе у некоторых детей уже завершается процесс интернализации и структурирования Суперэго, функционирующего самостоятельно, в то время как они все еще остаются в центре эдиповой борьбы с неослабевающими соперничеством и желанием смерти родителю противоположного пола; с сильным желанием занять место отца или матери и стать объектом привязанности родителя одноименного пола. Такие дети не всегда демонстрируют типы родительских идентификаций, свидетельствующих о разрешении эдипова конфликта; тем не менее кажется, что они подвержены сильному чувству вины не только вследствие поступков, но и вследствие некоторых из их желаний. Позиция Холдера отражает то, что названо Левальдом (1979) «изживанием Эдипова комплекса» в психоанализе. То есть нам кажется, что преобладающий интерес в настоящее время к доэдиповым стадиям развития привел к угасанию веры в то, что вовлечение в эдипов конфликт и разрешение его, неполноценность или отсутствие этих процессов могут оказывать влияние на дальнейшее развитие ребенка. На наш взгляд, для достижения Суперэго самостоятельности требуется больше, чем идентификации с наказывающими родительскими интроектами.
Нами уже отмечен тот факт, что интроекты и идеалы формируются рано, поэтому интроекция авторитетных родительских фигур и потребность в наказании для «искупления» проступков (действительных или вымышленных) может существовать до вовлечения в эдипову фазу. Несмотря на раннее чувство вины (или, по крайней мере, угрызения совести), ребенок под натиском эдиповых импульсов может упрямо искать запретного удовольствия: либо в форме проявления инцестуозных желаний к объекту, либо выражая влечение другими способами.
Таким образом, мы придерживаемся того мнения, что именно интернализация родительских ценностей и моральных норм и идентификация с этим внутренним кодексом трансформирует межличностные эдиповы конфликты во внутрипсихические. Это подразумевает протекание внутренних модификаций, основанных скорее на компромиссе и действии защит, нежели на продолжении манипуляций с окружающим миром. Только идентифицируясь со своими собственными интернализованными моральными нормами, ребенок берет на себя большую ответственность за свои поступки. Следовательно, неудачная интернализация родительских ценностей или идентификация с интернализованными стандартами представляет собой неудачу в структурировании Суперэго. В таком случае ребенок может чувствовать себя нарциссически зависимым от исполнения эдиповых желаний и обманутым в случае, если его желания не удовлетворены. О такой неудаче можно судить по резким колебаниям чувства собственного достоинства, по непостоянству ценностей и поведения в разнообразных ситуациях с различными людьми, когда ребенок пытается манипулировать окружением, чтобы получить инстинктивное удовлетворение, и по затянувшейся зависимости от внешних объектов — средств контроля за инстинктивным и импульсивным поведением и поддержания собственного достоинства. Это можно проиллюстрировать на примере одной семилетней девочки. Будучи обнаруженной за сексуальной игрой с другой девочкой, она не проявляет видимых угрызений совести, а скорее разъярена: какое право они имеют входить в ее комнату?!
Можно теперь задать вопрос: разрешение ли эдипова конфликта консолидирует функционирование Суперэго, ведя к самостоятельности, или же более последовательное функционирование Суперэго облегчает преодоление конфликта? На этот вопрос можно ответить, что справедливо и то, и другое. Эдиповы желания обыкновенно ведут к чувству вины (особенно потому что Суперэго не видит различия между намерениями и поступками (Freud, 1930), и значительный стимул к отказу от них и идентификации с интернализованными родительскими ценностями исходит от тех болезненных аффектов, которые связаны с функционированием Суперэго. Но в этом случае имеет место инфантильный невроз, и идет соответственное структурирование психики. Мы согласны с Джоунсом, что «концепция Суперэго — это то самое средоточие, где мы можем ожидать соприкосновения всех проблем Эдипова комплекса и нарциссизма с одной стороны, и ненависти и садизма — с другой» (1926, стр. 304).
Нами уже отмечен тот факт, что интроекты и идеалы формируются рано, поэтому интроекция авторитетных родительских фигур и потребность в наказании для «искупления» проступков (действительных или вымышленных) может существовать до вовлечения в эдипову фазу. Несмотря на раннее чувство вины (или, по крайней мере, угрызения совести), ребенок под натиском эдиповых импульсов может упрямо искать запретного удовольствия: либо в форме проявления инцестуозных желаний к объекту, либо выражая влечение другими способами.
Таким образом, мы придерживаемся того мнения, что именно интернализация родительских ценностей и моральных норм и идентификация с этим внутренним кодексом трансформирует межличностные эдиповы конфликты во внутрипсихические. Это подразумевает протекание внутренних модификаций, основанных скорее на компромиссе и действии защит, нежели на продолжении манипуляций с окружающим миром. Только идентифицируясь со своими собственными интернализованными моральными нормами, ребенок берет на себя большую ответственность за свои поступки. Следовательно, неудачная интернализация родительских ценностей или идентификация с интернализованными стандартами представляет собой неудачу в структурировании Суперэго. В таком случае ребенок может чувствовать себя нарциссически зависимым от исполнения эдиповых желаний и обманутым в случае, если его желания не удовлетворены. О такой неудаче можно судить по резким колебаниям чувства собственного достоинства, по непостоянству ценностей и поведения в разнообразных ситуациях с различными людьми, когда ребенок пытается манипулировать окружением, чтобы получить инстинктивное удовлетворение, и по затянувшейся зависимости от внешних объектов — средств контроля за инстинктивным и импульсивным поведением и поддержания собственного достоинства. Это можно проиллюстрировать на примере одной семилетней девочки. Будучи обнаруженной за сексуальной игрой с другой девочкой, она не проявляет видимых угрызений совести, а скорее разъярена: какое право они имеют входить в ее комнату?!
Можно теперь задать вопрос: разрешение ли эдипова конфликта консолидирует функционирование Суперэго, ведя к самостоятельности, или же более последовательное функционирование Суперэго облегчает преодоление конфликта? На этот вопрос можно ответить, что справедливо и то, и другое. Эдиповы желания обыкновенно ведут к чувству вины (особенно потому что Суперэго не видит различия между намерениями и поступками (Freud, 1930), и значительный стимул к отказу от них и идентификации с интернализованными родительскими ценностями исходит от тех болезненных аффектов, которые связаны с функционированием Суперэго. Но в этом случае имеет место инфантильный невроз, и идет соответственное структурирование психики. Мы согласны с Джоунсом, что «концепция Суперэго — это то самое средоточие, где мы можем ожидать соприкосновения всех проблем Эдипова комплекса и нарциссизма с одной стороны, и ненависти и садизма — с другой» (1926, стр. 304).
ЛАТЕНТНАЯ ФАЗА И СУПЕРЭГО КАК ВНУТРЕННИЙ АВТОРИТЕТ
Процесс нормального развития требует, чтобы в латентной фазе ребенок привык к Суперэго, как внутреннему авторитетному голосу, чтобы Суперэго стало терпимее к выражению влечений за счет модификации некоторых излишне строгих архаических черт ранних интроектов. В самом начале латентной фазы в функционировании Суперэго имеется тенденция к примитивности, жестокости, ригидности, непоследовательности и легкости экстернализации. Эти разрывы и крайности в функционировании Суперэго периода начала латентной фазы являются результатом того, что Суперэго не является точной копией функций, до того заимствованных у других во внешнем мире, а искаженной и неустойчивой (особенно вначале) их версией. Впоследствии, однажды ребенок может показаться способным на любое правонарушение из-за отсутствия интернализованных моральных стандартов, в другой раз — человеком сверхморальным и, как полицейский, следящим за порядком, докладывающим о нарушениях других, и в то же время осуждающим их за свои собственные проступки. Однако, иной раз он может повести себя так, чтобы спровоцировать повторное наказание, призванное смягчить его бессознательную вину, что немало озадачивает окружающих (Freud, 1917).
Поскольку детская способность сдерживать себя по сравнению с сильным давлением влечений относительно слаба, ребенок часто терпит неудачу, пытаясь поддерживать постоянные стандарты и идеалы Суперэго. Это обозначает в начале латентной фазы период уязвимости чувства собственного достоинства. Черты характера оказываются теперь более определенными, чем раньше. Многие из них основываются на реактивных образованиях, но ставших стойкими этическими принципами (Freud, 1926). В латентный период ребенок выказывает убежденность и честность и особенно старается, чтобы другие соблюдали все правила и были честными.
Для ребенка в этот период особенно важны выполняемые Суперэго функции отслеживания инстинктивных импульсов и их контроля. Суровые ограничения необходимы в связи с тем, что нужно подавлять ассоциированные эдиповы инцестуозные желания. Когда на мастурбацию наложен строгий запрет, может появиться множество симптомов, таких как навязчивые действия, обсессивное мышление, извращенные «сны наяву», невнимательность или трудности с концентрацией внимания в школе и даже асоциальное поведение. Чрезмерное чувство вины, жесткие внутренние стандарты и страх кастрации могут запустить порочный круг. Борнштайн отмечает, что чем менее извращена и смещена мастурбация ребенка, тем менее изнуряющим будет возникающее потом чувство вины (1953, стр. 70).
Расширяющийся в латентном периоде круг общения несет ребенку новые искушения, тогда как поддержка стандартов родителями уменьшается по мере роста ожиданий того, что ребенок будет в этом самостоятельнее. Сопровождающаяся ослаблением родительской поддержки борьба с сексуальными и агрессивными влечениями представляет собою испытание для незрелых Эго и Суперэго, обнаруживая в функционировании последнего слабые места. В результате может пострадать поведение в школе (A. Freud, 1949), ребенок время от времени может вовлекаться в сексуальные игры со сверстниками, после которых обостряется чувство вины.
Ко второй половине латентного периода конфликты и чувство вины, связанные с мастурбацией, имеют тенденцию к ослаблению. Против вмешательства сексуальных импульсов у ребенка уже имеется более совершенная защитная структура; Суперэго менее примитивно, менее жестоко и требовательно, и мастурбация и связанные с ней фантазии, к этому времени уже замаскированы и смещены от первоначальных эдиповых желаний и объектов, кажутся менее опасными. Следовательно, неизвращенная генитальная мастурбация, сопровождаемая явно сексуальными фантазиями, время от времени практикуется в поздний латентный период и психически нормальным ребенком.
На ранних стадиях развития Суперэго легко экстернализуется. Мальчик, который весь день дрожит при мысли, что скажет отец, если он перепачкается, демонстрирует это, только услышав отцовские слова: «Смотри у меня!» Будущее развитие ребенка, однако, требует, чтобы в латентном периоде он стал брать на себя ответственность за свои поступки и ощущать Суперэго как внутренний авторитетный голос.
Продолжающийся процесс идентификации с родительскими морально-нравственными ценностями отчасти стабилизирует функцию Суперэго и способствует всевозрастающей независимости от давления, оказываемого самыми ранними или примитивными интроектами и влечениями (Hartmann & Loewenstein, 1962; E. Jacobson, 1964). По мере протекания идентификации с внутренними правилами и стандартами, все более независимо от внешнего авторитета, имеют место самокритика и самонаказание, самовознаграждение с более устойчивым чувством благополучия. Как только возникает такая стабильность и независимость, то можно говорить об самостоятельном Суперэго.
Промежуточной ступенью в этом процессе является то, что ребенок при сверстниках задействует иные моральные стандарты, нежели в присутствии родителей. Значит, согласно замечанию Анны Фрейд, «подлинная нравственность начинается, когда интернализованная критика, воплощенная теперь в стандартах, выставляемых Суперэго, совпадает с восприятием Эго своей вины» (1936, стр. 119).
Поэтому латентная фаза несет двойную нагрузку, требуя, во-первых, интеграции развивающегося Эго, когнитивных функций и функций Суперэго (смягчение сурового, наказывающего характера последнего) и, во-вторых, консолидация, ревизия и поддержание морального кодекса. Пиаже (1964), Кольберг (1981) и Гиллигэн (1982) рассматривают мораль и то, как моральный кодекс изменяется в процессе развития. Этим изменениям способствует прогресс в абстрактном мышлении, позволяющий ребенку совершать свой нравственный выбор независимо от внешней поддержки способами более последовательными и адекватными.
Интернализация и консолидация родительского отношения, авторитета и ценностей продолжается весь латентный период. На этом пути ребенок находит другие объекты поклонения, чьи требования и стандарты могут отличаться от родительских. Эти различия позволяют ребенку в процессе деперсонификации Суперэго переоценивать родительские стандарты и осуществлять модификацию или пополнение своего представления о нравственности. По словам Фрейда: «В процессе развития Суперэго также воспринимает влияние тех людей, которые заступили на место родителей — воспитателей, учителей, объектов преклонения. Как правило, оно все дальше удаляется от первоначальных родительских фигур, становясь, так сказать, безличней» (1933, стр. 64).
Иногда ребенку не удается целиком взять на себя ответственность за собственные поступки, что является показателем того, что директивы Суперэго слабо интернализованы или легко экстернализуются, так что он продолжает наделять авторитетом внешние фигуры. При нехватке самостоятельности Суперэго ребенок остается зависимым от других, однако оказывает сопротивление их давлению и порядкам. Его действия продолжают основываться на принципе удовольствия, не совпадая с тем поведением, которого от него ожидают, и он не способен идентифицироваться с авторитетными фигурами. Ребенку кажется, что окружающие его не понимают, плохо с ним обращаются и злоупотребляют им. Такой ребенок в подростковом возрасте обычно сталкивается с серьезными затруднениями, его мораль, стандарты и способы их реализации обыкновенно реэкстернализуются и переоцениваются. Если, уже подростком, ребенок так и не достигает саморегуляции и самостоятельности Суперэго, то он продолжает ожидать от внешнего мира соответствия своим желаниям; он определенно получает нарциссическую травму всякий раз, когда его ожидания, что внешний мир ему что-то должен, не оправдываются.
Поскольку детская способность сдерживать себя по сравнению с сильным давлением влечений относительно слаба, ребенок часто терпит неудачу, пытаясь поддерживать постоянные стандарты и идеалы Суперэго. Это обозначает в начале латентной фазы период уязвимости чувства собственного достоинства. Черты характера оказываются теперь более определенными, чем раньше. Многие из них основываются на реактивных образованиях, но ставших стойкими этическими принципами (Freud, 1926). В латентный период ребенок выказывает убежденность и честность и особенно старается, чтобы другие соблюдали все правила и были честными.
Для ребенка в этот период особенно важны выполняемые Суперэго функции отслеживания инстинктивных импульсов и их контроля. Суровые ограничения необходимы в связи с тем, что нужно подавлять ассоциированные эдиповы инцестуозные желания. Когда на мастурбацию наложен строгий запрет, может появиться множество симптомов, таких как навязчивые действия, обсессивное мышление, извращенные «сны наяву», невнимательность или трудности с концентрацией внимания в школе и даже асоциальное поведение. Чрезмерное чувство вины, жесткие внутренние стандарты и страх кастрации могут запустить порочный круг. Борнштайн отмечает, что чем менее извращена и смещена мастурбация ребенка, тем менее изнуряющим будет возникающее потом чувство вины (1953, стр. 70).
Расширяющийся в латентном периоде круг общения несет ребенку новые искушения, тогда как поддержка стандартов родителями уменьшается по мере роста ожиданий того, что ребенок будет в этом самостоятельнее. Сопровождающаяся ослаблением родительской поддержки борьба с сексуальными и агрессивными влечениями представляет собою испытание для незрелых Эго и Суперэго, обнаруживая в функционировании последнего слабые места. В результате может пострадать поведение в школе (A. Freud, 1949), ребенок время от времени может вовлекаться в сексуальные игры со сверстниками, после которых обостряется чувство вины.
Ко второй половине латентного периода конфликты и чувство вины, связанные с мастурбацией, имеют тенденцию к ослаблению. Против вмешательства сексуальных импульсов у ребенка уже имеется более совершенная защитная структура; Суперэго менее примитивно, менее жестоко и требовательно, и мастурбация и связанные с ней фантазии, к этому времени уже замаскированы и смещены от первоначальных эдиповых желаний и объектов, кажутся менее опасными. Следовательно, неизвращенная генитальная мастурбация, сопровождаемая явно сексуальными фантазиями, время от времени практикуется в поздний латентный период и психически нормальным ребенком.
На ранних стадиях развития Суперэго легко экстернализуется. Мальчик, который весь день дрожит при мысли, что скажет отец, если он перепачкается, демонстрирует это, только услышав отцовские слова: «Смотри у меня!» Будущее развитие ребенка, однако, требует, чтобы в латентном периоде он стал брать на себя ответственность за свои поступки и ощущать Суперэго как внутренний авторитетный голос.
Продолжающийся процесс идентификации с родительскими морально-нравственными ценностями отчасти стабилизирует функцию Суперэго и способствует всевозрастающей независимости от давления, оказываемого самыми ранними или примитивными интроектами и влечениями (Hartmann & Loewenstein, 1962; E. Jacobson, 1964). По мере протекания идентификации с внутренними правилами и стандартами, все более независимо от внешнего авторитета, имеют место самокритика и самонаказание, самовознаграждение с более устойчивым чувством благополучия. Как только возникает такая стабильность и независимость, то можно говорить об самостоятельном Суперэго.
Промежуточной ступенью в этом процессе является то, что ребенок при сверстниках задействует иные моральные стандарты, нежели в присутствии родителей. Значит, согласно замечанию Анны Фрейд, «подлинная нравственность начинается, когда интернализованная критика, воплощенная теперь в стандартах, выставляемых Суперэго, совпадает с восприятием Эго своей вины» (1936, стр. 119).
Поэтому латентная фаза несет двойную нагрузку, требуя, во-первых, интеграции развивающегося Эго, когнитивных функций и функций Суперэго (смягчение сурового, наказывающего характера последнего) и, во-вторых, консолидация, ревизия и поддержание морального кодекса. Пиаже (1964), Кольберг (1981) и Гиллигэн (1982) рассматривают мораль и то, как моральный кодекс изменяется в процессе развития. Этим изменениям способствует прогресс в абстрактном мышлении, позволяющий ребенку совершать свой нравственный выбор независимо от внешней поддержки способами более последовательными и адекватными.
Интернализация и консолидация родительского отношения, авторитета и ценностей продолжается весь латентный период. На этом пути ребенок находит другие объекты поклонения, чьи требования и стандарты могут отличаться от родительских. Эти различия позволяют ребенку в процессе деперсонификации Суперэго переоценивать родительские стандарты и осуществлять модификацию или пополнение своего представления о нравственности. По словам Фрейда: «В процессе развития Суперэго также воспринимает влияние тех людей, которые заступили на место родителей — воспитателей, учителей, объектов преклонения. Как правило, оно все дальше удаляется от первоначальных родительских фигур, становясь, так сказать, безличней» (1933, стр. 64).
Иногда ребенку не удается целиком взять на себя ответственность за собственные поступки, что является показателем того, что директивы Суперэго слабо интернализованы или легко экстернализуются, так что он продолжает наделять авторитетом внешние фигуры. При нехватке самостоятельности Суперэго ребенок остается зависимым от других, однако оказывает сопротивление их давлению и порядкам. Его действия продолжают основываться на принципе удовольствия, не совпадая с тем поведением, которого от него ожидают, и он не способен идентифицироваться с авторитетными фигурами. Ребенку кажется, что окружающие его не понимают, плохо с ним обращаются и злоупотребляют им. Такой ребенок в подростковом возрасте обычно сталкивается с серьезными затруднениями, его мораль, стандарты и способы их реализации обыкновенно реэкстернализуются и переоцениваются. Если, уже подростком, ребенок так и не достигает саморегуляции и самостоятельности Суперэго, то он продолжает ожидать от внешнего мира соответствия своим желаниям; он определенно получает нарциссическую травму всякий раз, когда его ожидания, что внешний мир ему что-то должен, не оправдываются.
СУПЕРЭГО В ПОДРОСТКОВОМ ВОЗРАСТЕ
Биологические изменения подросткового возраста приводят в движение то, что Эриксон (1956) называет «нормативным кризисом» подросткового возраста, и основой этого становятся результаты развития в латентной фазе. Функционирование Суперэго играет в это время решающую роль, определяя, реализует ли человек свой потенциал, поскольку в отношении Суперэго к идеалам, объектам и влечениям, должно быть, происходят новые перемены. Вдобавок, если подросток идет к тому, чтобы стать полностью самостоятельным, он должен принимать существенно большую ответственность за себя и свои поступки. Это подразумевает, что его Суперэго должно стать полностью интернализованным, что ведет к постепенному отказу от руководящей роли родителей. В итоге, функционирование Эго должно возобладать над функционированием Суперэго.
По замечанию Фрейда: «...одно из наиболее значительных, но одновременно и наиболее болезненных достижений подросткового периода... — это обретение независимости от родительского авторитета, процесс, который сам по себе создает противостояние... между новым поколением и старым» (1905b, стр. 227). Якобсон (1961) делает наблюдение, что определенное и окончательное преодоление практической и психологической зависимости от родителей часто сопровождается сильным чувством вины, которому нет аналогов в детстве. Это, как указывает Левальд, связано с тем, что разрушение родительского авторитета и увеличение собственной значимости сродни, в психической реальности, убийству родителей; разрушается не только их власть, но и они сами, как либидные объекты (1979, стр. 390). Хотя процесс принятия на себя ответственности и начинается раньше, его завершение — это задача подросткового периода, того времени, когда ранние идеалы и интроекты переоцениваются и модифицируются, а Суперэго перестраивается, так чтобы оно могло функционировать как прочная и устойчивая система сообразно реалиям взрослой жизни. В это время оптимальное развитие подростка сопровождается параллельным процессом у родителей, которые должны постепенно отказываться от своего давления на молодую личность и руководящей роли.
Регрессивная персонификация Суперэго — то есть экстернализация внутреннего авторитета — это первый шаг подростка на пути реорганизации Суперэго. С этого времени он ощущает себя скорее в непрекращающемся противостоянии с родителями, чем осознает то, что у него имеется внутренний конфликт. Даже ожидая от родителей поддержания стандартов и обеспечения стабильности, он может, превозмогая себя, сопротивляться навязыванию этих стандартов.
С другой стороны, когда родители подростка расходятся в своих требованиях к нему или когда кто-то из родителей не проявляет постоянства, результатом могут быть разнообразные проявления непоследовательности со стороны Суперэго. Временами родитель может быть требовательным в одном и попустительствовать в другом, или требовать от ребенка определенного поведения, но сам подавать пример прямо противоположного. Так поступает, например, мать, которая запрещает дочери встречаться с мальчиками, а в то же время сама ведет беспорядочный образ жизни (клинический случай см. у Блюма, 1985). Хоть мы и обсуждаем возможные пагубные результаты непоследовательного поведения родителей, когда говорим о раннем детстве, неустойчивость Суперэго в подростковом возрасте и потребность во внешнем авторитете создает условия для потенциально равновеликого ущерба, если родители непоследовательны.
Ослабляя свой контроль, родители (или интернализованные их фигуры), как либидные и авторитетные объекты, могут вызывать у подростка чувства одиночества, несчастья и покинутости. Такое состояние души Анна Фрейд характеризует как «утрату внутреннего объекта» (1958). Борясь с этими чувствами, ребенок перемещает свои эмоциональные привязанности, также как и функции Суперэго, на коллектив и замещает идентификации с родителями идентификациями с сильным, идеализированным групповым лидером.
По наблюдению Фрейда, «сильные эмоциональные привязанности, наблюдаемые нами в группах, вполне достаточны, чтобы объяснить одну из их типичных черт — нехватку независимости и инициативы их членов, одинаковость реакций, их скатывание, так сказать, до уровня групповых людей». Но если мы рассмотрим группу, как единое целое, мы увидим больше. Некоторые ее особенности, такие, как оскудение интеллектуального потенциала, несдержанность эмоций, стихийность, тенденция переходить все границы в выражении эмоций и целиком отреагировать их в форме действий — эти и подобные черты... определенно создают впечатление регрессии психической деятельности на более раннюю стадию». (1921, стр. 117)
Данное Фрейдом описание группового поведения особенно полезно для понимания подростковых коллективов. Создается впечатление, что подросток перестает страдать от чувства вины, вызванного неспособностью стойко придерживаться внутренних стандартов, как только его эмоциональные связи и руководство его поведением оказываются внутри коллектива. Последний способствует переработке регрессивных бессознательных импульсов и зависящих от объекта конфликтов в тоже самое время, когда подвергаются пересмотру ранние интроекты и идеалы. В самом деле, коллектив предлагает альтернативные возможности для идентификации, новые стандарты и эмоциональную поддержку на фоне психического рассогласования, вызванного регрессией и реорганизацией Суперэго.
По замечанию Фрейда: «...одно из наиболее значительных, но одновременно и наиболее болезненных достижений подросткового периода... — это обретение независимости от родительского авторитета, процесс, который сам по себе создает противостояние... между новым поколением и старым» (1905b, стр. 227). Якобсон (1961) делает наблюдение, что определенное и окончательное преодоление практической и психологической зависимости от родителей часто сопровождается сильным чувством вины, которому нет аналогов в детстве. Это, как указывает Левальд, связано с тем, что разрушение родительского авторитета и увеличение собственной значимости сродни, в психической реальности, убийству родителей; разрушается не только их власть, но и они сами, как либидные объекты (1979, стр. 390). Хотя процесс принятия на себя ответственности и начинается раньше, его завершение — это задача подросткового периода, того времени, когда ранние идеалы и интроекты переоцениваются и модифицируются, а Суперэго перестраивается, так чтобы оно могло функционировать как прочная и устойчивая система сообразно реалиям взрослой жизни. В это время оптимальное развитие подростка сопровождается параллельным процессом у родителей, которые должны постепенно отказываться от своего давления на молодую личность и руководящей роли.
Регрессивная персонификация Суперэго — то есть экстернализация внутреннего авторитета — это первый шаг подростка на пути реорганизации Суперэго. С этого времени он ощущает себя скорее в непрекращающемся противостоянии с родителями, чем осознает то, что у него имеется внутренний конфликт. Даже ожидая от родителей поддержания стандартов и обеспечения стабильности, он может, превозмогая себя, сопротивляться навязыванию этих стандартов.
С другой стороны, когда родители подростка расходятся в своих требованиях к нему или когда кто-то из родителей не проявляет постоянства, результатом могут быть разнообразные проявления непоследовательности со стороны Суперэго. Временами родитель может быть требовательным в одном и попустительствовать в другом, или требовать от ребенка определенного поведения, но сам подавать пример прямо противоположного. Так поступает, например, мать, которая запрещает дочери встречаться с мальчиками, а в то же время сама ведет беспорядочный образ жизни (клинический случай см. у Блюма, 1985). Хоть мы и обсуждаем возможные пагубные результаты непоследовательного поведения родителей, когда говорим о раннем детстве, неустойчивость Суперэго в подростковом возрасте и потребность во внешнем авторитете создает условия для потенциально равновеликого ущерба, если родители непоследовательны.
Ослабляя свой контроль, родители (или интернализованные их фигуры), как либидные и авторитетные объекты, могут вызывать у подростка чувства одиночества, несчастья и покинутости. Такое состояние души Анна Фрейд характеризует как «утрату внутреннего объекта» (1958). Борясь с этими чувствами, ребенок перемещает свои эмоциональные привязанности, также как и функции Суперэго, на коллектив и замещает идентификации с родителями идентификациями с сильным, идеализированным групповым лидером.
По наблюдению Фрейда, «сильные эмоциональные привязанности, наблюдаемые нами в группах, вполне достаточны, чтобы объяснить одну из их типичных черт — нехватку независимости и инициативы их членов, одинаковость реакций, их скатывание, так сказать, до уровня групповых людей». Но если мы рассмотрим группу, как единое целое, мы увидим больше. Некоторые ее особенности, такие, как оскудение интеллектуального потенциала, несдержанность эмоций, стихийность, тенденция переходить все границы в выражении эмоций и целиком отреагировать их в форме действий — эти и подобные черты... определенно создают впечатление регрессии психической деятельности на более раннюю стадию». (1921, стр. 117)
Данное Фрейдом описание группового поведения особенно полезно для понимания подростковых коллективов. Создается впечатление, что подросток перестает страдать от чувства вины, вызванного неспособностью стойко придерживаться внутренних стандартов, как только его эмоциональные связи и руководство его поведением оказываются внутри коллектива. Последний способствует переработке регрессивных бессознательных импульсов и зависящих от объекта конфликтов в тоже самое время, когда подвергаются пересмотру ранние интроекты и идеалы. В самом деле, коллектив предлагает альтернативные возможности для идентификации, новые стандарты и эмоциональную поддержку на фоне психического рассогласования, вызванного регрессией и реорганизацией Суперэго.