Страница:
Среди других современных комментаторов, Шафер (1974) и Бернштейн (1983) делали акцент на том, что различия в женских и мужских ценностях приводят к очевидным различиям в функционировании Суперэго, даже в случае слабости Суперэго. Концепция «твердость» против «гибкости» иллюстрирует это. Читая работы Фрейда о Суперэго, мы поняли, что он подразумевал, что прочная структура, не подверженная воздействию эмоций прошлого и настоящего, является наиболее желательной. Напротив, мы сказали бы, что бывают случаи, когда гибкая структура, способная своевременно отвечать на окружающее, каким оно является в данный момент, более моральна. Гиллиган (1982) с позиций психолога демонстрировала значимые различия в мужских и женских откликах на необходимость решить моральную дилемму; она заключила, что мужчины часто реагировали, исходя из приверженности абстрактным законам, тогда как женщины часто реагировали, исходя из того, что лучше для отношений.
С нашей точки зрения, ошибочное заключение о том, что Суперэго у женщин слабее, отражает воздействие внутрисистемного конфликта. Такой конфликт может начаться, когда, следуя за ранними указаниями Суперэго о послушании авторитету, женщина подчиняется мнению другого, для того чтобы поддержать отношения. Затем директивы Суперэго, исходящие из более поздних источников, могут помочь ей принимать независимые решения. Но более ранние интроекции все еще имеют сильное влияние и противоречат более поздним. При такой дилемме даже самые независимые женщины могут временами страдают от нерешительности, колебаний и чувства вины.
Спорный вопрос о мотивации и временных рамках также важен для обсуждения половых различий в развитии Суперэго. Мы интерпретируем данные о развитии Суперэго, чтобы показать, что, в общем, у девочек формирование Суперэго начинается раньше, чем у мальчиков. В некоторой степени это облегчается благодаря хорошо известному факту, что на первых годах жизни когнитивные способности лучше развиты у девочек, чем у мальчиков того же возрастание мы полагаем, что желание любви идеализированного объекта того же пола и страх потери этой любви являются первостепенно важными в развитии Суперэго. Исход половой идентификации, нарциссизм и самоуважение тесно связаны с этим желанием. Следовательно, потребность разрешить конфликтные чувства любви и ненависти, приводящая к идеализации объекта любви того же пола, является центральной в формировании Суперэго. У девочек этот конфликт должен быть разрешен до того, как произойдет эдипова прогрессия. Для мальчиков этот конфликт является центральным для разрешения эдипова комплекса. Следовательно, мы утверждаем, что у девочек центральной мотивацией для формирования Суперэго является ее желание любви идеализированной матери. Часто это влечет за собой желание фантазийного, идеализированного чувства близости или единства, что, как девочка воображает, должно было быть частью ее связи с матерью в младенчестве. С появлением ведущей роли гениталий это часто принимает форму сближения со сказочной Богоматерью — типическим образом. Конфликт стадии воссоединения, тем не менее, вместе с борьбой с излишним давлением и попыткой упрочить раздельную идентичность и чувство самостоятельности приводит девочку к страху потерять любовь идеала. Первые шаги девочки в формировании Суперэго затем представляют собой ее попытки разрешить этот конфликт. Часто это подразумевает идеализацию матери и формирование жестких интроектов, которые оборачиваются против личности, когда она проявляет сексуальные или агрессивные побуждения.
Хорошо разработано: конфликт стадии воссоединения и гнев на мать сталкиваются с ощущением, что она любима матерью. Утрата чувства интимной близости ведет к чувству амбивалентного и фрустрации других желаний. Теперь проекции искажают реальную мать, но ранние идентификации с запретами, требованиями этой искаженной материнской репрезентации в попытке разрешить сильную болезненную амбивалентность, формируют основу ее Суперэго.
Рассматривая пример Бет, трех с половиной лет, обратим внимание на ее обращение с другими детьми: из-за импульсивности своего поведения, она сторонилась других детей, щипалась, таскала за волосы и била их. Всякий раз, когда она была недовольна, она дралась, а когда ей выговаривали, она упорно забиралась под стол и рыдала, заявляя, что ее никто не любит. Она делал так, опасаясь любого вида интимности в отношениях, и будучи чрезмерно зависимой от других в поддержании своего самоуважения. Ее мать, боящаяся, что контроль над Бет недостаточен, реагировала на это неправильно, обрывая ее, применяя силу, допуская пугающие проявления гнева и отстаивая свой контроль, ругая ее за то, что она никогда не думает о других людях и часто сравнивая ее (не в ее пользу) с сестрой, которая была на два года младше, пока Бет не была полностью деморализована, и ее сердце не было разбито. Бет пыталась, в соответствии с указаниями, думать о других, что она понимала как противопоставление «себя и других», ее когнитивное развитие еще не позволяло ей понять истинную благопристойность, слушалась их, но все равно чувствовала только неодобрение, на что реагировала гневом. Отец, пытаясь смягчить влияние матери, считал свою негативную реакцию на поведение Бет адекватной.
В ходе терапии главным желанием переноса была фантазия, что Бет и аналитик — близнецы. Она любила рисовать, но считала, что рисунки аналитика лучше, ее собственные рисунки не казались ей хорошими, если ее рисунки были лучше, она опасалась ревнивого гнева аналитика, который может опустошить ее чувства. Поэтому она делала вывод, что будет лучше, если она и аналитик будут одинаковыми — или близнецами. Они провели многие часы, рисуя «рисунки близнецов», на которых аналитик делал то же, что делала Бет. Таким способом она воссоздала не только свое регрессивное желание чувства единства и преданности, но также свой поиск идеализированной матери.
Хотя патология Бет не может быть взята как пример нормального развития, она, тем не менее, показывает преувеличенную картину того, что обычно обнаруживается в раннем развитии женщин, где разногласия между контролем и конкуренцией, основанные не на эдиповых переживаниях, а на нарциссическом сравнении женской красоты являются наивысшими. Затем это разрушает желанную близость с матерью. Одним из следствий этой динамики может быть то, что девочка может быстро сдаться в борьбе за независимость в угоду пассивной уступчивости и в поддержку регрессивной фантазии о том, что она — младенец. Поскольку примитивные самокритичные элементы интроекций и идеалов имеют постоянное влияние, они менее подвержены переменам, чем более поздние, более реально ориентированные элементы, авторитетные фигуры продолжают рассматриваться как враждебные и жесткие, что усиливает пассивное подчинение. Хотя амбивалентность периода воссоединения у мальчиков также ведет к интернализации конфликта, в этом случае половое отличие отталкивает его от чувства близости к матери и ведет к отдаленности и чувству отличия от нее, к отождествлению с идеализированным отцом, вместо подчинения требованиям матери. Поскольку Фрейд считал, что формирование Суперэго связано только с Эдиповым комплексом и преимущественно применимо к мужчинам, неудивительно, что он делал вывод, что важнейшим является элементом страх кастрации. Однако, мотивация формирования Суперэго не так проста и меняется с течением времени, как мы уже описали в предыдущей главе. Там мы выделяли, что удовольствие от отождествления с идеалом и желание заслужить одобрение идеализированной матери являются потенциальными мотивами для формирования Суперэго, как только материнская любовь дает такую возможность.
Разумеется, одним из наиболее важных аспектов развития женщины является сильная привязанность девочки к матери и трудность существования вне ее. Успешная эдипова прогрессия включает в себя не просто смену объекта. В нашем обсуждении половой идентификации в следующей главе мы подробно опишем трудности, которые возникают у девочек при отказе от привязанности к матери при одновременном отождествлении и соревновании с ней. Часто она достигает эдиповой прогрессии только ценой постоянной сильной ненависти к матери. Даже если она имеет дело с этими чувствами только через формирование реакций, они могут сформировать жесткое, критичное и наказующее Суперэго. Часто девочки оказываются не в состоянии до конца оставить мать и сохраняют привязанность к ней на всю жизнь. Балинт (1973) описывает женщин, которые переносили свою привязанность на других женщин, но оставались доэдиповыми в том, как заботились о них и обращались с ними.
Хотя такая борьба наблюдается часто, на удивление малую роль в формировании Суперэго женщин играет агрессия. Действительно, враждебные импульсы и связанные с ними конфликты подразумеваются во многих формулировках, но акцент делается на сексуальности — чувстве вины за мастурбацию, эдиповых желаниях, желании получить отцовский пенис и так далее. Исключая Мелани Кляйн, концепции ранней связи с матерью включают в себя разочарование в ней и гнев на нее за то, что она не снабдила дочь пенисом.
Современные исследования показывают, что враждебные импульсы имеют много источников, это не просто реакция на разочарование и нарциссическую обиду на отсутствие пениса, не менее важными, чем этот, являются сексуальные источники. Малер, например, обращала внимание на чередование отдаления и освобождения начавшего ходить ребенка с призывающим и сближающим поведением, что она назвала амбитенденцией (Mahler et al., 1975). Этот феномен обычно появляется у девочки, начавшей ходить, одновременно с построением ее собственной индивидуальной идентичности и способности независимо функционировать. В этот период регрессивная связь объединения мать—дитя разрушается независимостью и идентичностью девочки. Агрессия служит развитию отделения—индивидуации, но сила ненависти и гнева на мать может преждевременно разрушить идеал мать. В результате возникает преждевременно и пассивно сформированный характер или задержка в подчинении матери, прерывание разрешения конфликтов развития и задержку в формировании способности переносить амбивалентность. Потеря идеализирующего взгляда на мать также прерывает интернализацию руководящих, оберегающих и поддерживающих интроектов. Вместо этого девочка формирует ниспровергающую точку зрения на объект и интернализирует враждебные, бескомпромиссные интроекты. Идентификация с негативным объектом подвергает ее риску сформировать негативный образ себя, и в результате получается личность с ненавидящим самокритичным Суперэго и уязвимым самоуважением. Наделсон и ее коллеги (1982) подчеркивали, что матери часто критически осуждают враждебные импульсы своих дочерей. Маленькая девочка начинает бояться ответного лишения любви (наказания за гнев); к тому же собственный гнев девочка ощущает, как разрыв связи, препятствующий наслаждению от ощущения материнской любви и идеализации матери. Это способствует расширению враждебности интроектов и чрезмерному увеличению самокритикующей функции Эго. Насколько сильны фантазии о потере любви, настолько же сильна тревога девочки; ее чувство утраты раннего взращивающего материнского Эго-идеала, поэтому ее гнев, направленный вовне, приводит к еще большей тревоге и обесцениванию матери. Благодаря защитным возмещающим усилиям разрешить чувство амбивалентности, девочка старается быть хорошей, чистой и опрятной, чтобы вернуть материнскую любовь. Делая это, она часто вовлекает подчиненную и мазохистскую позиции во внутренний авторитет (и обуславливает этим будущее Суперэго) для поддержания объектной связи и предотвращения утраты любви. Этот страх возникает оттого, что она проецирует свои враждебные интроекты (Blum, 1976).
Хотя формулировки Кернберга (1976) не создавались специально для женщин, они уместны при рассмотрении препятствий на ранних фазах формирования Суперэго у женщин. Он описал, как патогенный эффект раннего преобладания агрессии в результате искажает образов родителей. Он прерывает интернализацию более поздних, более реалистичных образов родителей, так что сохраняются ненавидящие, враждебные (Кернберг предпочитал говорить — садистичные), разрушительные и легко проецируемые качества Суперэго. Это оборачивается столкновением с более высокими уровнями Суперэго и с развитием интернализации системы ценностей. Такой недостаток может принять форму патологической интеграции враждебных и идеализированный репрезентаций себя и объекта; тогда идеал доминирует в агрессивных аортах и приобретает характеристики враждебных требований совершенствования, вызывающих чрезмерное подавление инстинктивных проявлений.
Сходная динамическая картина может возникнуть из-за патологии матери (Lax, 1977). Рождение дочери может вывести мать из душевного равновесия, так как это событие может иметь для нее различные бессознательные значения. Возможно, она бессознательно желает пенис и потому предпочитает мальчика. По этой или какой-либо другой причине мать оказывается не в состоянии развить генитальную материнскую озабоченность (Winnicott, 1956), поскольку ребенок не соответствует ее фантазии о ребенке. Возникающий у девочки образ себя затем объединяется с позицией, обесценивающей мать, и девочка затем познает себя как существо, негодное для любви, никчемное и неадекватное. Конфликты анальной и детской генитальной фаз добавляются к ниспровергающему чувству неполноценности, мать сама по себе не воспринимается как идеал. Интернализация отвергающей, обесценивающей матери ведет к мазохистской самообесценивающей позиции и примитивному, жесткому и враждебному Суперэго. Обнаружение девочкой анатомических различий может привести к компромиссу в конфликте стадии воссоединения, если идеализация матери серьезно подрывается каким-либо из описанных способов. Девочка уже не хочет быть как мать, она чувствует нарциссическую обиду, гнев и разочарование, пришедшие с этим открытием (Jacobson, 1954, 1964). Зависть к пенису может развиваться, но это вторично по отношению к неспособности девочки разрешить ее амбивалентность по отношению к матери (Roiphe & Galenson, 1981; Grossman & Stewart, 1976). В этих обстоятельствах, зависть к пенису может часто сопровождаться обесцениванием женственности и отождествление с отцом и с его идеалами.
Хотя эти обстоятельства делают эдипову привязанность девочки к отцу трудной или задерживают ее эдипово соединение с ним, эдипова прогрессия может, тем не менее, произойти. В этом случае вся любовь и нарциссические ожидания направлены на отца, а разрушительный, чрезмерный эдипов гнев и враждебность связываются с соперничеством с матерью. Если мать является предметом этих негативных чувств, тогда интроекты, основанные на раннем познании матери, превратятся во враждебность, направленную наружу. Из-за этого увеличится потребность в отце и в его любви. Следовательно, тревога девочки по поводу ее продолжающегося гнева будет фокусироваться на нарциссической угрозе — неотзывчивости отца и враждебности матери и лишения ее любви. Страх наказания за эдиповы желания затем комбинируется вокруг пугающих образов, которые могут включать в себя некоторые формы повреждения тела, выстроенных на раннем чувстве беспомощности и бессилия. Девочка может проявлять такие страхи по-разному. Одна шестилетняя девочка, после того, как описала, как ей приятно, когда ее щекочет отец, увидела сон, в котором ее щекотал вампир.
Неразрешенные конфликты по поводу агрессии, обращенной на мать, могут сделать девочку уязвимой к переживанию неизбежного в процессе развития эдипова разочарования, как очень болезненного отказа. Она чувствует, что она недостаточно красивая, не подходит для любви и недостаточно хорошая, и это предшествует крушению иллюзий в отношении матери. Эти же чувства снова возникают в связи с возрождением самообесценивания.
Окончательное укрепление Суперэго девочки почти не зависит от влечений и враждебных интроекций. Внутренние образы зависят от того, в какой степени отец способен уберечь ее и помочь ей на стадии воссоединения. Отец может помочь девочке снизить агрессию (Herzog, 1982), такая помощь полезна девочке для понижения враждебности к матери и также к ней самой в ее враждебных интроектах. Для этого, чтобы выйти из затруднительного положения, нужно, чтобы отец был для дочери добавочным голосом авторитета и дополнительным источником благополучия, чтобы он адекватно поддерживал ее эдипово развитие и был эмпатичен к ее эдипову разочарованию. Девочка еще больше поможет, если связь отца с ней такова, что она чувствует одобрение своей женственности и материнского эго-идеала, а так же соответствующих аспектов отца, его идеалов и моральных принципов.
РАЗВИТИЕ СУПЕРЭГО У МУЖЧИН
С нашей точки зрения, ошибочное заключение о том, что Суперэго у женщин слабее, отражает воздействие внутрисистемного конфликта. Такой конфликт может начаться, когда, следуя за ранними указаниями Суперэго о послушании авторитету, женщина подчиняется мнению другого, для того чтобы поддержать отношения. Затем директивы Суперэго, исходящие из более поздних источников, могут помочь ей принимать независимые решения. Но более ранние интроекции все еще имеют сильное влияние и противоречат более поздним. При такой дилемме даже самые независимые женщины могут временами страдают от нерешительности, колебаний и чувства вины.
Спорный вопрос о мотивации и временных рамках также важен для обсуждения половых различий в развитии Суперэго. Мы интерпретируем данные о развитии Суперэго, чтобы показать, что, в общем, у девочек формирование Суперэго начинается раньше, чем у мальчиков. В некоторой степени это облегчается благодаря хорошо известному факту, что на первых годах жизни когнитивные способности лучше развиты у девочек, чем у мальчиков того же возрастание мы полагаем, что желание любви идеализированного объекта того же пола и страх потери этой любви являются первостепенно важными в развитии Суперэго. Исход половой идентификации, нарциссизм и самоуважение тесно связаны с этим желанием. Следовательно, потребность разрешить конфликтные чувства любви и ненависти, приводящая к идеализации объекта любви того же пола, является центральной в формировании Суперэго. У девочек этот конфликт должен быть разрешен до того, как произойдет эдипова прогрессия. Для мальчиков этот конфликт является центральным для разрешения эдипова комплекса. Следовательно, мы утверждаем, что у девочек центральной мотивацией для формирования Суперэго является ее желание любви идеализированной матери. Часто это влечет за собой желание фантазийного, идеализированного чувства близости или единства, что, как девочка воображает, должно было быть частью ее связи с матерью в младенчестве. С появлением ведущей роли гениталий это часто принимает форму сближения со сказочной Богоматерью — типическим образом. Конфликт стадии воссоединения, тем не менее, вместе с борьбой с излишним давлением и попыткой упрочить раздельную идентичность и чувство самостоятельности приводит девочку к страху потерять любовь идеала. Первые шаги девочки в формировании Суперэго затем представляют собой ее попытки разрешить этот конфликт. Часто это подразумевает идеализацию матери и формирование жестких интроектов, которые оборачиваются против личности, когда она проявляет сексуальные или агрессивные побуждения.
Хорошо разработано: конфликт стадии воссоединения и гнев на мать сталкиваются с ощущением, что она любима матерью. Утрата чувства интимной близости ведет к чувству амбивалентного и фрустрации других желаний. Теперь проекции искажают реальную мать, но ранние идентификации с запретами, требованиями этой искаженной материнской репрезентации в попытке разрешить сильную болезненную амбивалентность, формируют основу ее Суперэго.
Рассматривая пример Бет, трех с половиной лет, обратим внимание на ее обращение с другими детьми: из-за импульсивности своего поведения, она сторонилась других детей, щипалась, таскала за волосы и била их. Всякий раз, когда она была недовольна, она дралась, а когда ей выговаривали, она упорно забиралась под стол и рыдала, заявляя, что ее никто не любит. Она делал так, опасаясь любого вида интимности в отношениях, и будучи чрезмерно зависимой от других в поддержании своего самоуважения. Ее мать, боящаяся, что контроль над Бет недостаточен, реагировала на это неправильно, обрывая ее, применяя силу, допуская пугающие проявления гнева и отстаивая свой контроль, ругая ее за то, что она никогда не думает о других людях и часто сравнивая ее (не в ее пользу) с сестрой, которая была на два года младше, пока Бет не была полностью деморализована, и ее сердце не было разбито. Бет пыталась, в соответствии с указаниями, думать о других, что она понимала как противопоставление «себя и других», ее когнитивное развитие еще не позволяло ей понять истинную благопристойность, слушалась их, но все равно чувствовала только неодобрение, на что реагировала гневом. Отец, пытаясь смягчить влияние матери, считал свою негативную реакцию на поведение Бет адекватной.
В ходе терапии главным желанием переноса была фантазия, что Бет и аналитик — близнецы. Она любила рисовать, но считала, что рисунки аналитика лучше, ее собственные рисунки не казались ей хорошими, если ее рисунки были лучше, она опасалась ревнивого гнева аналитика, который может опустошить ее чувства. Поэтому она делала вывод, что будет лучше, если она и аналитик будут одинаковыми — или близнецами. Они провели многие часы, рисуя «рисунки близнецов», на которых аналитик делал то же, что делала Бет. Таким способом она воссоздала не только свое регрессивное желание чувства единства и преданности, но также свой поиск идеализированной матери.
Хотя патология Бет не может быть взята как пример нормального развития, она, тем не менее, показывает преувеличенную картину того, что обычно обнаруживается в раннем развитии женщин, где разногласия между контролем и конкуренцией, основанные не на эдиповых переживаниях, а на нарциссическом сравнении женской красоты являются наивысшими. Затем это разрушает желанную близость с матерью. Одним из следствий этой динамики может быть то, что девочка может быстро сдаться в борьбе за независимость в угоду пассивной уступчивости и в поддержку регрессивной фантазии о том, что она — младенец. Поскольку примитивные самокритичные элементы интроекций и идеалов имеют постоянное влияние, они менее подвержены переменам, чем более поздние, более реально ориентированные элементы, авторитетные фигуры продолжают рассматриваться как враждебные и жесткие, что усиливает пассивное подчинение. Хотя амбивалентность периода воссоединения у мальчиков также ведет к интернализации конфликта, в этом случае половое отличие отталкивает его от чувства близости к матери и ведет к отдаленности и чувству отличия от нее, к отождествлению с идеализированным отцом, вместо подчинения требованиям матери. Поскольку Фрейд считал, что формирование Суперэго связано только с Эдиповым комплексом и преимущественно применимо к мужчинам, неудивительно, что он делал вывод, что важнейшим является элементом страх кастрации. Однако, мотивация формирования Суперэго не так проста и меняется с течением времени, как мы уже описали в предыдущей главе. Там мы выделяли, что удовольствие от отождествления с идеалом и желание заслужить одобрение идеализированной матери являются потенциальными мотивами для формирования Суперэго, как только материнская любовь дает такую возможность.
Разумеется, одним из наиболее важных аспектов развития женщины является сильная привязанность девочки к матери и трудность существования вне ее. Успешная эдипова прогрессия включает в себя не просто смену объекта. В нашем обсуждении половой идентификации в следующей главе мы подробно опишем трудности, которые возникают у девочек при отказе от привязанности к матери при одновременном отождествлении и соревновании с ней. Часто она достигает эдиповой прогрессии только ценой постоянной сильной ненависти к матери. Даже если она имеет дело с этими чувствами только через формирование реакций, они могут сформировать жесткое, критичное и наказующее Суперэго. Часто девочки оказываются не в состоянии до конца оставить мать и сохраняют привязанность к ней на всю жизнь. Балинт (1973) описывает женщин, которые переносили свою привязанность на других женщин, но оставались доэдиповыми в том, как заботились о них и обращались с ними.
Хотя такая борьба наблюдается часто, на удивление малую роль в формировании Суперэго женщин играет агрессия. Действительно, враждебные импульсы и связанные с ними конфликты подразумеваются во многих формулировках, но акцент делается на сексуальности — чувстве вины за мастурбацию, эдиповых желаниях, желании получить отцовский пенис и так далее. Исключая Мелани Кляйн, концепции ранней связи с матерью включают в себя разочарование в ней и гнев на нее за то, что она не снабдила дочь пенисом.
Современные исследования показывают, что враждебные импульсы имеют много источников, это не просто реакция на разочарование и нарциссическую обиду на отсутствие пениса, не менее важными, чем этот, являются сексуальные источники. Малер, например, обращала внимание на чередование отдаления и освобождения начавшего ходить ребенка с призывающим и сближающим поведением, что она назвала амбитенденцией (Mahler et al., 1975). Этот феномен обычно появляется у девочки, начавшей ходить, одновременно с построением ее собственной индивидуальной идентичности и способности независимо функционировать. В этот период регрессивная связь объединения мать—дитя разрушается независимостью и идентичностью девочки. Агрессия служит развитию отделения—индивидуации, но сила ненависти и гнева на мать может преждевременно разрушить идеал мать. В результате возникает преждевременно и пассивно сформированный характер или задержка в подчинении матери, прерывание разрешения конфликтов развития и задержку в формировании способности переносить амбивалентность. Потеря идеализирующего взгляда на мать также прерывает интернализацию руководящих, оберегающих и поддерживающих интроектов. Вместо этого девочка формирует ниспровергающую точку зрения на объект и интернализирует враждебные, бескомпромиссные интроекты. Идентификация с негативным объектом подвергает ее риску сформировать негативный образ себя, и в результате получается личность с ненавидящим самокритичным Суперэго и уязвимым самоуважением. Наделсон и ее коллеги (1982) подчеркивали, что матери часто критически осуждают враждебные импульсы своих дочерей. Маленькая девочка начинает бояться ответного лишения любви (наказания за гнев); к тому же собственный гнев девочка ощущает, как разрыв связи, препятствующий наслаждению от ощущения материнской любви и идеализации матери. Это способствует расширению враждебности интроектов и чрезмерному увеличению самокритикующей функции Эго. Насколько сильны фантазии о потере любви, настолько же сильна тревога девочки; ее чувство утраты раннего взращивающего материнского Эго-идеала, поэтому ее гнев, направленный вовне, приводит к еще большей тревоге и обесцениванию матери. Благодаря защитным возмещающим усилиям разрешить чувство амбивалентности, девочка старается быть хорошей, чистой и опрятной, чтобы вернуть материнскую любовь. Делая это, она часто вовлекает подчиненную и мазохистскую позиции во внутренний авторитет (и обуславливает этим будущее Суперэго) для поддержания объектной связи и предотвращения утраты любви. Этот страх возникает оттого, что она проецирует свои враждебные интроекты (Blum, 1976).
Хотя формулировки Кернберга (1976) не создавались специально для женщин, они уместны при рассмотрении препятствий на ранних фазах формирования Суперэго у женщин. Он описал, как патогенный эффект раннего преобладания агрессии в результате искажает образов родителей. Он прерывает интернализацию более поздних, более реалистичных образов родителей, так что сохраняются ненавидящие, враждебные (Кернберг предпочитал говорить — садистичные), разрушительные и легко проецируемые качества Суперэго. Это оборачивается столкновением с более высокими уровнями Суперэго и с развитием интернализации системы ценностей. Такой недостаток может принять форму патологической интеграции враждебных и идеализированный репрезентаций себя и объекта; тогда идеал доминирует в агрессивных аортах и приобретает характеристики враждебных требований совершенствования, вызывающих чрезмерное подавление инстинктивных проявлений.
Сходная динамическая картина может возникнуть из-за патологии матери (Lax, 1977). Рождение дочери может вывести мать из душевного равновесия, так как это событие может иметь для нее различные бессознательные значения. Возможно, она бессознательно желает пенис и потому предпочитает мальчика. По этой или какой-либо другой причине мать оказывается не в состоянии развить генитальную материнскую озабоченность (Winnicott, 1956), поскольку ребенок не соответствует ее фантазии о ребенке. Возникающий у девочки образ себя затем объединяется с позицией, обесценивающей мать, и девочка затем познает себя как существо, негодное для любви, никчемное и неадекватное. Конфликты анальной и детской генитальной фаз добавляются к ниспровергающему чувству неполноценности, мать сама по себе не воспринимается как идеал. Интернализация отвергающей, обесценивающей матери ведет к мазохистской самообесценивающей позиции и примитивному, жесткому и враждебному Суперэго. Обнаружение девочкой анатомических различий может привести к компромиссу в конфликте стадии воссоединения, если идеализация матери серьезно подрывается каким-либо из описанных способов. Девочка уже не хочет быть как мать, она чувствует нарциссическую обиду, гнев и разочарование, пришедшие с этим открытием (Jacobson, 1954, 1964). Зависть к пенису может развиваться, но это вторично по отношению к неспособности девочки разрешить ее амбивалентность по отношению к матери (Roiphe & Galenson, 1981; Grossman & Stewart, 1976). В этих обстоятельствах, зависть к пенису может часто сопровождаться обесцениванием женственности и отождествление с отцом и с его идеалами.
Хотя эти обстоятельства делают эдипову привязанность девочки к отцу трудной или задерживают ее эдипово соединение с ним, эдипова прогрессия может, тем не менее, произойти. В этом случае вся любовь и нарциссические ожидания направлены на отца, а разрушительный, чрезмерный эдипов гнев и враждебность связываются с соперничеством с матерью. Если мать является предметом этих негативных чувств, тогда интроекты, основанные на раннем познании матери, превратятся во враждебность, направленную наружу. Из-за этого увеличится потребность в отце и в его любви. Следовательно, тревога девочки по поводу ее продолжающегося гнева будет фокусироваться на нарциссической угрозе — неотзывчивости отца и враждебности матери и лишения ее любви. Страх наказания за эдиповы желания затем комбинируется вокруг пугающих образов, которые могут включать в себя некоторые формы повреждения тела, выстроенных на раннем чувстве беспомощности и бессилия. Девочка может проявлять такие страхи по-разному. Одна шестилетняя девочка, после того, как описала, как ей приятно, когда ее щекочет отец, увидела сон, в котором ее щекотал вампир.
Неразрешенные конфликты по поводу агрессии, обращенной на мать, могут сделать девочку уязвимой к переживанию неизбежного в процессе развития эдипова разочарования, как очень болезненного отказа. Она чувствует, что она недостаточно красивая, не подходит для любви и недостаточно хорошая, и это предшествует крушению иллюзий в отношении матери. Эти же чувства снова возникают в связи с возрождением самообесценивания.
Окончательное укрепление Суперэго девочки почти не зависит от влечений и враждебных интроекций. Внутренние образы зависят от того, в какой степени отец способен уберечь ее и помочь ей на стадии воссоединения. Отец может помочь девочке снизить агрессию (Herzog, 1982), такая помощь полезна девочке для понижения враждебности к матери и также к ней самой в ее враждебных интроектах. Для этого, чтобы выйти из затруднительного положения, нужно, чтобы отец был для дочери добавочным голосом авторитета и дополнительным источником благополучия, чтобы он адекватно поддерживал ее эдипово развитие и был эмпатичен к ее эдипову разочарованию. Девочка еще больше поможет, если связь отца с ней такова, что она чувствует одобрение своей женственности и материнского эго-идеала, а так же соответствующих аспектов отца, его идеалов и моральных принципов.
РАЗВИТИЕ СУПЕРЭГО У МУЖЧИН
Поскольку именно мать привносит стандарты и требования на ранних стадиях развития Суперэго, происхождение мужского авторитетного голоса в Суперэго требует объяснения. С нашей точки зрения ответ лежит не только в способе, которым доэдиповы конфликты преобразуются Эдиповым комплексом, но также в природе доэдиповых и эдиповых конфликтов как таковых. Хотя мальчик имеет дело с амбивалентностью в отношении матери в фазе воссоединения, в противоположность девочке, мальчик не сталкивается с потерей иллюзий и гневом от потери идеализированного чувства единства с матерью, поскольку это чувство единства разрушает его ощущение собственной мужественности. Различие, таким образом, дает толчок его борьбе за самостоятельность. Мальчики получают нарциссическое удовлетворение хотя бы от того, что, как они думают, они обладают чем-то, чего нет у матери, что полезно для защиты от чувства гнева и беспомощности, вызываемых ощущением силы и всемогущества матери (Chasseguet-Smirgel, 1970). К тому же, хотя его ранние интроекты авторитетной фигуры и сопутствующей ей системы ценностей основаны на запретах и стандартах, установленных матерью, с возрастанием чувства мужественности он все больше и больше считает авторитетом своего отца. Разумеется, мальчик может защищаться от ранних страхов кастрации, идеализируя отца. Эта идеализация может уменьшать стремление подчиняться материнским стандартам. Если он воспринимает требования матери как очень назойливые, он может упрямо отказываться от их выполнения, стремясь утвердить чувство независимости и мужественности, что часто и отчетливо заметно при трудностях обучения пользованию туалетом. Как только мальчик переходит в детскую генитальную фазу и ощущает ведущую роль гениталий, в его сознании возрастает важность отца как идеала и приближение к идеалу доставляет нарциссическое удовольствие от возрастающего чувства мужественности. Когда мальчик принимает отца как идеал мужественности и старается идентифицироваться с ним, это прокладывает путь позитивному разрешению Эдипова комплекса (Freud, 1921). Теперь отец нужен мальчику не только для конечной эдиповой прогрессии, но и для интернализации безопасного чувства мужественности (этот процесс, детально описан в последующих главах).
Когда, из-за конфликтующих инцестуозных влечений возрастает амбивалентность мальчика по отношению к отцу, отцовские репрезентации становятся все более авторитетными. В то же время, отцовский интроект становится выразителем, так сказать, всех прежних интроектов Суперэго, и доэдиповы враждебные чувства к материнским запретам реорганизуются, трансформируются и направляются на отца. Тогда мальчик может вернуться к матери как к менее амбивалентно любимому либидному объекту. Такой взгляд на мать смягчает другие, крайне враждебные доэдиповы материнские интроекты. Во время возрастающей включенности Эдипова комплекса появляются приятные фантазии эдипова успеха, этим фантазиям сопутствует соперничество и ненависть к отцу. Поскольку мальчик также любит идеально воспринимаемого отца, эти эдиповы фантазии привносят болезненное чувство амбивалентности, а также страх. И страх кастрации, и амбивалентность могут прийти в противоречие с приятным ощущением собственной мужественности. Амбивалентность по отношению к отцу может привести к его обесцениванию, и, следовательно, к обесцениванию самого мальчика как мужчины. Разрешение конфликта амбивалентности обеспечивает поддержание его фаллически-нарциссических отношений, что усиливает полноправное чувство мужественности, с которым мальчик отождествляется как с идеальным отцом. Приятное чувство мужественности, следовательно, зависит от успешного разрешения мальчиком его амбивалентности к отцу, достигаемой за счет отказа от инцестуозных желаний и принятия правил отца, и за счет дальнейшей идеализации отца. Нарциссическое удовлетворение, увеличивающееся с помощью отождествления с идеалом отца и его моральными стандартами, помогает уравновесить нарциссическую травму от эдиповой неудачи. Мы считаем, что так же как у девочек, у мальчиков есть потребность в разрешении амбивалентности через идеализацию объекта любви одного с ними пола, создающей сильную мотивацию для формирования Суперэго. Любовь и ненависть мальчика к отцу могут вызнать различные фантазии об ответном наказании, избегание которого создает дальнейшую мотивацию для отождествления с правилами отца. Как мы отмечали ранее, мальчик также получает все большее осознание как того, что у отца есть правила для него, так и то, что отец сам живет, следуя установленным моральным стандартами и правилам и, как часть эдипова становления, мальчик идеализирует эти моральные правила и отождествляется с ними. Мы уже подчеркивали, что девочки начинают формировать Суперэго раньше, чем мальчики, что в последствии можно обнаружить в ее Суперэго примитивные элементы, и чем более поздние, более реально ориентированные элементы, тем они более подвержены изменениям. Это значит, что репрезентации авторитета у мальчиков могут не иметь настолько примитивных черт, какие есть у раннего Суперэго девочек.
В некоторых случаях Суперэго мужчин проявляет ригидное и догматическое соблюдение правил, что, возможно, как считает Шафер (1974), преимущественно связано с обсессивной патологией. Важным этиологическим фактором обсессивной психопатологии является потребность в строгом следовании директивам Суперэго из-за сильного страха кастрации. Здесь мы хотим отметить такой относительно мало рассмотренный аспект роли отца, как снижение агрессии. По разным причинам, мальчики часто имеют больше трудностей, чем девочки, в контроле над либидными и агрессивными импульсами. Из-за большей импульсивности они более уязвимы для жестких интроектов. и страх кастрации может сохраняться. Один маленький мальчик даже проявлял этот страх в виде активного желания. Он хотел быть девочкой, потому что «девочкам не так сложно быть хорошими...» Как и для девочек, для мальчиков существенно, чтобы отец помог ему понизить контроль и другими способами управлять своей сексуальностью и агрессией и отождествиться с отцовскими предписаниями. Он частично делает это, грубовато играя с мальчиком. Это сначала возбуждает мальчика, но затем отец помогает ему, приводя его в спокойное состояние. Когда отец не выполняет этой функции, чрезмерно увеличивая агрессию и снижая контроль над ней, возрастает вероятность жестких интроектов или реального наказания. И то и другое усиливает страх кастрации. Позже рациональные рассуждения могут быть нарушены, и мужчина может упорно настаивать на том, что только точно следуя законам и придерживаясь буквы закона, можно избежать несчастья или кастрации.
Приведем пример Джимми, шести с половиной лет. Родители Джимми развелись, когда ему было три года, оба заключили повторные браки и разделили опеку над ним. Джимми одинаково восхищался как родным отцом, так и отчимом, но эти двое мужчин придерживались различных воззрений и представляли собой контрастно противоположные модели для отождествления. Его родной отец вел себя в несколько пугающей, агрессивной манере, и выражал грубый, жесткий образ мужественности. Его отчим был спокойным, с мягкой речью, любящим, нежным, но твердо контролирующий себя. Пока Джимми сражался с этими двумя точками зрения на мужественность, интеграция и эффективное функционирование Суперэго страдали. Он был маленького роста и очень сердился, если его поддразнивали за его рост. Он пытался демонстрировать свою мужественность путем физической агрессии и нападок, как его отец. Но затем он становился подавленным, считал себя плохим мальчиком, — реакция, которая отражает жесткие интроекты и идеалы, основанные на ценностях его отчима.
Интересно, что точно обратное поведение может также указывать на сильный и устойчивый страх кастрации тревогу. Неуступчивость в отношении внутренних или интернализированных запретов и моральных стандартов приводит к разрушительному поведению, которое ставит мальчика в положение конфликта с внутренним авторитетом; такое поведение часто мотивируется потребностью продемонстрировать и увеличить свою мужественность. Хотя оценка авторитета может быть болезненной и приводить к чувству стыда, она может также подтверждать возмужание и эффективность, и, поэтому, в некоторой степени негативная оценка подкрепляется. В этом случае, тем не менее, дальнейшая интернализация Суперэго задерживается другими патологическими последствиями.
Когда, из-за конфликтующих инцестуозных влечений возрастает амбивалентность мальчика по отношению к отцу, отцовские репрезентации становятся все более авторитетными. В то же время, отцовский интроект становится выразителем, так сказать, всех прежних интроектов Суперэго, и доэдиповы враждебные чувства к материнским запретам реорганизуются, трансформируются и направляются на отца. Тогда мальчик может вернуться к матери как к менее амбивалентно любимому либидному объекту. Такой взгляд на мать смягчает другие, крайне враждебные доэдиповы материнские интроекты. Во время возрастающей включенности Эдипова комплекса появляются приятные фантазии эдипова успеха, этим фантазиям сопутствует соперничество и ненависть к отцу. Поскольку мальчик также любит идеально воспринимаемого отца, эти эдиповы фантазии привносят болезненное чувство амбивалентности, а также страх. И страх кастрации, и амбивалентность могут прийти в противоречие с приятным ощущением собственной мужественности. Амбивалентность по отношению к отцу может привести к его обесцениванию, и, следовательно, к обесцениванию самого мальчика как мужчины. Разрешение конфликта амбивалентности обеспечивает поддержание его фаллически-нарциссических отношений, что усиливает полноправное чувство мужественности, с которым мальчик отождествляется как с идеальным отцом. Приятное чувство мужественности, следовательно, зависит от успешного разрешения мальчиком его амбивалентности к отцу, достигаемой за счет отказа от инцестуозных желаний и принятия правил отца, и за счет дальнейшей идеализации отца. Нарциссическое удовлетворение, увеличивающееся с помощью отождествления с идеалом отца и его моральными стандартами, помогает уравновесить нарциссическую травму от эдиповой неудачи. Мы считаем, что так же как у девочек, у мальчиков есть потребность в разрешении амбивалентности через идеализацию объекта любви одного с ними пола, создающей сильную мотивацию для формирования Суперэго. Любовь и ненависть мальчика к отцу могут вызнать различные фантазии об ответном наказании, избегание которого создает дальнейшую мотивацию для отождествления с правилами отца. Как мы отмечали ранее, мальчик также получает все большее осознание как того, что у отца есть правила для него, так и то, что отец сам живет, следуя установленным моральным стандартами и правилам и, как часть эдипова становления, мальчик идеализирует эти моральные правила и отождествляется с ними. Мы уже подчеркивали, что девочки начинают формировать Суперэго раньше, чем мальчики, что в последствии можно обнаружить в ее Суперэго примитивные элементы, и чем более поздние, более реально ориентированные элементы, тем они более подвержены изменениям. Это значит, что репрезентации авторитета у мальчиков могут не иметь настолько примитивных черт, какие есть у раннего Суперэго девочек.
В некоторых случаях Суперэго мужчин проявляет ригидное и догматическое соблюдение правил, что, возможно, как считает Шафер (1974), преимущественно связано с обсессивной патологией. Важным этиологическим фактором обсессивной психопатологии является потребность в строгом следовании директивам Суперэго из-за сильного страха кастрации. Здесь мы хотим отметить такой относительно мало рассмотренный аспект роли отца, как снижение агрессии. По разным причинам, мальчики часто имеют больше трудностей, чем девочки, в контроле над либидными и агрессивными импульсами. Из-за большей импульсивности они более уязвимы для жестких интроектов. и страх кастрации может сохраняться. Один маленький мальчик даже проявлял этот страх в виде активного желания. Он хотел быть девочкой, потому что «девочкам не так сложно быть хорошими...» Как и для девочек, для мальчиков существенно, чтобы отец помог ему понизить контроль и другими способами управлять своей сексуальностью и агрессией и отождествиться с отцовскими предписаниями. Он частично делает это, грубовато играя с мальчиком. Это сначала возбуждает мальчика, но затем отец помогает ему, приводя его в спокойное состояние. Когда отец не выполняет этой функции, чрезмерно увеличивая агрессию и снижая контроль над ней, возрастает вероятность жестких интроектов или реального наказания. И то и другое усиливает страх кастрации. Позже рациональные рассуждения могут быть нарушены, и мужчина может упорно настаивать на том, что только точно следуя законам и придерживаясь буквы закона, можно избежать несчастья или кастрации.
Приведем пример Джимми, шести с половиной лет. Родители Джимми развелись, когда ему было три года, оба заключили повторные браки и разделили опеку над ним. Джимми одинаково восхищался как родным отцом, так и отчимом, но эти двое мужчин придерживались различных воззрений и представляли собой контрастно противоположные модели для отождествления. Его родной отец вел себя в несколько пугающей, агрессивной манере, и выражал грубый, жесткий образ мужественности. Его отчим был спокойным, с мягкой речью, любящим, нежным, но твердо контролирующий себя. Пока Джимми сражался с этими двумя точками зрения на мужественность, интеграция и эффективное функционирование Суперэго страдали. Он был маленького роста и очень сердился, если его поддразнивали за его рост. Он пытался демонстрировать свою мужественность путем физической агрессии и нападок, как его отец. Но затем он становился подавленным, считал себя плохим мальчиком, — реакция, которая отражает жесткие интроекты и идеалы, основанные на ценностях его отчима.
Интересно, что точно обратное поведение может также указывать на сильный и устойчивый страх кастрации тревогу. Неуступчивость в отношении внутренних или интернализированных запретов и моральных стандартов приводит к разрушительному поведению, которое ставит мальчика в положение конфликта с внутренним авторитетом; такое поведение часто мотивируется потребностью продемонстрировать и увеличить свою мужественность. Хотя оценка авторитета может быть болезненной и приводить к чувству стыда, она может также подтверждать возмужание и эффективность, и, поэтому, в некоторой степени негативная оценка подкрепляется. В этом случае, тем не менее, дальнейшая интернализация Суперэго задерживается другими патологическими последствиями.