Тайсон Роберт. Психоаналитические теории развития

   Даже когда значимость его либидных стремлений признается, мальчик может пережить Эдипово разочарование как удар по самооценке в период очень высокой нарциссической уязвимости. Более того, кастрационная тревога существует так же долго, как и либидные желания. В это время кастрационная угроза включает страшную потерю пениса, потерю любви отца и все усиливающееся наказание Суперэго. Чтобы сохранить нарциссическую интеграцию и баланс и избежать кастрационных страхов, он постепенно откладывает свои эдиповы желания.
   Отказу от эдиповых желаний способствует возрастающий набор защит, развитие Суперэго и интернализация родительских указаний, а также возрастающий доступ в расширяющийся социальный мир, где могут быть представлены либидные желания. Со временем эдиповы желания подавляются, модифицируются или сублимируются, что делает возможным для мальчика поддерживать нежные отношения с обоими родителями.

ИДЕНТИФИКАЦИЯ С ОТЦОМ

   При рассмотрении Эдипова комплекса Фрейд описывал роль идентификации с отцом и как шаг к Эдипову комплексу, и одновременно как средство его разрешения. Первый шаг часто недооценивается и процесс неправильно истолковывается в смысле того, что идентификация с отцом — это защитное состояние, защищающее мальчика от проецируемых враждебных эдиповых желаний, и это родственно разрешению эдипова конфликта. Но некоторые авторы отметили, что близкие наблюдения маленьких детей продемонстрировали, что незащитная идентификация с отцом начинается очень рано (Loewald, 1951; Abelin, 1971, 1975; Edgcumbe & Burgner, 1975; Stoller, 1979; P. Tyson, 1982a, 1986b). Фрейд рассматривал идентификацию как «самое раннее выражение эмоциональной связи с другим миром» (1921). Следовательно, идентификация — это не только защита; более того, идентификация с отцом предшествует началу и является условием Эдипова комплекса. Именно благодаря идентификации с отцом в его половой роли мальчик может сам приобрести мужскую половую идентичность и в фантазиях сделать поворот от того, чтобы быть ребенком своей матери к тому, чтобы стать ее любовником. Как отмечал Абелин (1971), эдипово соперничество предполагает эмпатическую идентификацию с отцом-соперником. Только позже ребенок замечает, что отец стоит на пути его позитивных эдиповых фантазий, что «его идентификация с отцом приобретает враждебную окраску и становится идентичной с желанием заменить отца в отношениях с матерью» (Фрейд, 1921).
   Идентификация с отцом продолжается и за пределами инфантильной генитальной фазы. Фрейд описывал, как происходит разрешение эдипова конфликта путем принятия отца как Эго-идеала, идентификации с этим идеалом в процессе развития Суперэго (1921, 1924а). Мы уже описывали формирование Эго-идеала, при котором отец играет такую важную роль. Теперь когнитивное продвижение позволяет мальчику более часто принимать к сведению других людей и их желания — то есть, мыслить менее эгоцентрично. Таким образом, он все более способен эмпатически чувствовать желания отца и распознать, что правила отца распространяются не только на сына, но и на себя самого. По мере развития целостности Суперэго отцовские правила и моральные стандарты все более идеализируются и интернализуются, и нарциссическое вознаграждение приходит через идентификацию с идеалом. Страх кастрации и вина создают для мальчика мощную мотивацию отказаться от либидных желаний, направленных на мать и идентифицироваться с родительскими интроектами. Поступая так, он сохраняет нежные отношения с обоими родителями и временно откладывает дальнейшее разрешение Эдипова комплекса на более позднее время.

ЛАТЕНТНЫЙ ПЕРИОД

   Ко времени латентного периода у мальчика уже присутствуют основные; структуры психики. В идеале, он входит в период психической интеграции и консолидации, включая половую идентичность. Прочное чувство мужественности базируется на его идентификации с отцом. Однако, очевидно сохраняются небезопасность и кастрационные страхи, о чем свидетельствует абсолютное царствование фаллического нарциссизма, так как мальчики в латентном периоде склонны соревновательно демонстрировать свои мужские доблести и дразнить или избегать девочек. Широкие социальные возможности в этот период помогают мальчику интегрировать чувство мужественности, переживая различные отношения со сверстниками, с другими мальчиками и другими мужчинами. Идеализация этих фигур включается в Эго-идеал и упорно сохраняется; когда мальчик успешно идентифицируется с этими идеализациями, приходит нарциссическое удовлетворение. Таким образом, широкие социальные контакты дают мальчику возможность расширить его чувство половой идентичности.
   Социальные отношения латентного периода по существу отражают фаллическо-нарциссическую идеализированную привязанность сына к отцу, которая в это время бесконфликтна и помогает сохранить подавление задержанных эдиповых желаний, защищает от женственных желаний и идентификаций и предотвращает дальнейшую угрозу кастраций. Латентный период — это также время, когда мальчик может практиковаться в различных формах мужской роли. Таким путем внутрипсихическая роль, ранее установленных отношений, уточняется социальными и культурными влияниями, и в результате расширяется смысл половой роли.

ПОДРОСТКОВЫЙ ПЕРИОД

   Биологические изменения предподросткового и подросткового периода бросают вызов мужественности мальчика, его чувству идентичности со своей половой ролью и его предшествующей позиции, относительно выбора объекта любви. Поскольку возрастает давление влечений, могут оживляться конфликты всех уровней предшествующего развития. Доэдиповые пассивные стремления конфликтуют с активной мужской идентификацией; женские идентификации конфликтуют с мужской идеализацией; инцестуозные конфликты угрожают кастрацией и опасны для целостности Суперэго, и конфликты по поводу выбора сексуального объекта угрожают чувству мужественности.
   Эти конфликтующие потоки усиливают внутреннюю дисгармонию так сильно, что границы между нормой и патологией часто становятся размытыми. Мальчик может противостоять ожившим позитивным эдиповым нежным чувствам до тех пор, пока его инцестуозные желания остаются подавленными (Shengold, 1980), но, вновь появившиеся негативные эдиповы желания, одновременно возбуждают его стремление к мужскому приятельству и страх гомосексуальности. Случайный гомосексуальный контакт — например, в виде взаимной мастурбации — способен привести его к множеству вопросов, тревог и проблем по поводу сексуальной идентичности. Подросток может опасаться, что привязанность или сексуальная активность по отношению к другим мальчикам свидетельствует о фиксированной гомосексуальной позиции. Вследствие тревоги он может регрессировать к доэдиповым привязанностям.
   Такая регрессия, однако, впоследствии осложняет бисексуальный конфликт. Оживление ранних женственных идентификаций может подрывать ненадежное чувство мужественности, тогда как оживление анально-воссоединительного конфликта вновь вызывает кастрационную тревогу — в особенности, страх кастрирующей матери. Представление о матери как фаллической и кастрирующей может распространяться на всех женщин, заставляя мальчика совсем отказаться от контактов с женщинами. Поскольку некоторые девочки в этом возрасте склонны проявлять довольно грубую настойчивость — они «преследуют» мальчиков — они могут быть для восприимчивых мальчиков как бы угрожающими и усиливать страх перед женщиной и восхищение мужчинами.
   У некоторых мальчиков восхищение мужчинами вызывает такую тревогу по поводу своего чувства мужественности, что для того, чтобы его доказать и поддержать, они преждевременно обращаются к гетеросексуальной активности. Из-за защитной природы этих отношений, основанной на фаллических нарциссических стремлениях, они часто поверхностны и непродолжительны (то, что иногда называется типом дон Жуана). Эти отношения скорее служат преимущественно защитой от гомосексуальности, чем подтверждают чувство мужественности и помогают разрешить конфликт выбора сексуального объекта. Однажды установившись, такой стиль отношений мешает возможному достижению зрелых, взаимных гетеросексуальных отношений.
   Когда конфликт выбора объекта ведет к какого-то рода гомосексуальной активности, такие эпизоды могут переживаться как травма и приводить к «вторичной подростковой фиксации» (Blos, 1979). В этом случае мальчик остается в том, что ощущается как невыбранная, но, тем не менее, фиксированная гомосексуальная позиция. В гомосексуальную ориентацию вовлечено множество факторов, многие из которых имеют более ранние корни, чем их проявление в подростковом периоде, и мы только начинаем распознавать ряд этих факторов (Green, 1980; Isay, 1989; Fridman, 1988). Но проходящий со временем гомосексуальный компонент подростковой сексуальности — это обязательная задача развития для всех подростков. Окончательная ориентация по поводу сексуального партнера определяется во многом решением; принятым в это время.
   Успешная реорганизация Эго-идеала — это основа для разрешения тревог и конфликтов, связанных с половой идентичностью мальчиков-подростков. Присутствующее в подростковом периоде подавление привязанностей к инфантильным объектам заставляет его искать другие выражения любви к его отцу. Так, он ищет мальчиков или мужчин, которые бы имели какие-то характеристики его отцовского Эго-идеала. Спрюэл отметил это: «Так же, как запрещающее Суперэго зарождалось в тлеющих углях Эдипова комплекса, основной взрослый Эго-идеал рождается в углях раннего подросткового периода» (1979). Таким образом, инфантильный Эго-идеал подлежит пересмотру, и более зрелый мужской Эго-идеал укрепляется. Мальчик стремится стать подобным идеалу, и это усиливает его чувство мужественности, поскольку предоставляет свободу гетеросексуального выбора.
   По мере того, как мальчик достигает разрешения конфликтов выбора объекта и дальше интегрирует более зрелый Эго-идеал, снова появляются вопросы о половой роли. Эти вопросы становятся более ясно определенными в связи с некоторым сексуальным экспериментированием в течение среднего и позднего подросткового периода и расширением отношений за пределы семьи. Если мальчик не слишком ограничен необходимостью демонстрировать фаллические доблести, эти отношения могут служить основой для построения зрелых гетеросексуальных взаимных отношений и укреплять половую идентичность юноши.
   Ко времени достижения «взрослости» юноша обычно уже имеет довольно стабильное чувство собственной общей половой идентичности. Оптимально, если он интегрирует некую смесь мужественности и женственности; его позиция относительно сексуальных предпочтений стабильна; у него есть ясное понятие о сексе и о желаемом объекте любви; и, соответственно, его половая идентичность более-менее целостна.

РЕЗЮМЕ

   Установление прочного чувства мужественности — это длительный процесс для мальчика, начинающийся в младенчестве, когда устанавливается телесная половая идентичность. Прочное чувство мужественности зависит, в числе прочего, и от деидентификации с матерью и идентификации с отцом. Оно также зависит от успешного преодоления кастрационной тревоги. Мы полагаем, что поскольку кастрационная тревога — это постоянно существующая в процессе развития проблема, проявляющаяся в различных стадиях, ее можно считать «метафорой развития». Динамика лежащих в основании конфликтов, так же как и описанные проявления в конкретных случаях дают ключи к пониманию времени их происхождения.
   В добавление к половой идентичности, идентичность мужской роли должна рассматриваться в дискуссии о родовом развитии. Мы указывали, что хотя идентификация с матерью и ее ролью обязательно существует в раннем развитии мужчины, критическим для окончательного чувства мужественности мальчика, так же как и для вступления в эдипову фазу, является то, что мальчик деидентифицируется с матерью и принимает мужскую половую роль. Это прокладывает путь для Эдиповых отношений мальчика с матерью. Таким образом, эдипово движение для мальчика включает не смену объекта, а смену роли в отношении этого объекта.
   Мы отметили, что ориентация в отношений сексуального партнера является отдельной задачей, со своей собственной траекторией развития. Конфликты по поводу выбора объекта начинаются в раннем детстве, когда в течение идеализации и идентификации с отцом в фаллической нарциссической фазе мальчик формирует близкие отношения с отцом. В развивающихся эдиповых желаниях эта идеализация может быть основанием для того, чтобы отец стал первичным либидным объектом. Хотя многие другие факторы могут участвовать в выборе объекта, и некоторые из них еще плохо понятны, окончательная ориентация, будь она гомосексуальная, гетеро-, или бисексуальная, зависит от того, как разрешился конфликт подросткового периода. Хотя конфликты никогда не могут быть полностью разрешены, ориентация на сексуального партнера у мужчины обычно фиксируется в позднем подростковом периоде.
   Наконец, мы обсуждали половую идентичность, поло-ролевую идентичность и ориентацию на сексуального партнера раздельно, но мы также подчеркивали, что они являются переплетающимися аспектами родового развития. Синтезирующая и интегрирующая функции Эго способствуют установлению адаптивного динамического баланса между ними на протяжении всех стадий развития, так что все они участвуют и вносят свой вклад в общее законченное чувство половой идентичности.

ЧАСТЬ ВОСЬМАЯ. ЭГО

Глава 18. РАЗВИТИЕ ЭГО

   Наша ключевая предпосылка состоит в том, что многие различные аспекты личности, о которых мы здесь говорим, развиваются одновременно. Любая связь между функциями или объединение всех этих функций (приобретаемых, очевидно, случайно) проистекает из функционирования Эго. Последнее создает из психических элементов некую структуру, какую-то упорядоченность, тем самым привнося в нашу психику согласованность.
   В одной из ранних работ Фрейдом используется термин das Ich,переводимый как Эго, который вводится для обозначения эмпирического чувства «я». Выдвигая свою гипотезу о строении психики, Фрейд добавляет, что Эго можно также представить себе, как «организацию согласованных умственных процессов», включающую все те функции, которые необходимы для регулирования влечений и адаптации к реальности (1923а, стр. 17). Иными словами, подразумеваются два уровня абстрагирования: эмпирический уровень, который ведет к формированию представлений о себе и об объекте, и неэмпирический, необходимый для целей организации, синтеза и регуляции личности. Нами уже дано описание первого из них, и теперь мы переходим к не эмпирическому. Мы обсуждаем ряд концептуальных вопросов и даем определение развития Эго как организующей структуры.
   Сначала рассмотрим вопросы функционирования Эго. Фрейд относит к Эго те функции, которые служат задаче адаптации к внешней реальности, и в то же время связаны с миром внутренним и с поддержанием психического равновесия. Эти ориентированные внутрь и вовне функции постоянно взаимодействуют друг с другом, и, в процессе развития, Эго обретает навык общения как с миром внутренним, так и с внешним. Эволюционируют защитные механизмы, помогающие контролировать или задерживать инстинктивное удовлетворение или иные импульсивные побуждения. Аффекты, как мы уже видели, играют роль сигнала, предваряющего опасность, связанную либо с бессознательными импульсами, либо идущую извне. Используя процессы интернализации и отождествления, Суперэго формирует и затем поддерживает Эго в деле приспособления к требованиям как внутренней, так и внешней реальности.
   Одна из наиболее важных функций Эго проявляется в тенденции организовывать и объединять личность. Фрейд отмечает, что эта способность к синтезу возрастает с ростом силы Эго (1926, стр. 98; дальнейшую проработку см. также у Нюнберга, 1931). Хартманн (1956) замечает, что Фрейд, признавая эту синтезирующую функцию наряду с функциями адаптации и контроля (на которые Хартманн ссылается как на мощную триаду функций Эго), описывает Эго не только как организацию, но также как инстанцию организующуюи гармонизирующуютри составные системы личности. Мы хотим добавить, что именно этот синергизм функционирования Эго объясняет устойчивость и связность чувства «я». Нойбауэр (1980, стр. 33) рассматривает различия между организующей, синтезирующей и интегрирующей функциями Эго. Эти ценные различия мы здесь не затрагиваем, чтобы не усложнять изложение материала.
   Рассматривая Эго в качестве инстанции, организующей личность, неизбежно приходится поднимать вопрос о том, каким нам видится его развитие. Если, признавая фрейдовскую классификацию умственных процессов, в соответствии с их функциями в ситуациях конфликта и адаптации, под Эго понимать просто группу схожих функций, тогда одним из способов оценки его развития будет отслеживание эволюции этих функций. Мы, однако же, предпочитаем иной подход. Мы следуем представлению о внутренней организации Эго, выработанному Левальдом, и концептуализируем стадии его развития, основываясь на увязывании между собой различных функций (1978, стр. 210). Иными словами, мы предпочитаем сосредоточиться на эволюции интегративной функции, нежели углубляться в вопросы развития разнообразных индивидуальных функций, ибо Эго в своем развитии стремится к слаженности.
   Некоторые авторы интерпретируют концепцию «сферы, свободной от конфликта» Хартманна, как расходящуюся с этим интегративным взглядом. Хотя он не зря обращает внимание на функции Эго, не являющиеся результатом конфликта, — когнитивные, например, — некоторые сочли, что его мысль о том, что определенные функции имеют «первичную самостоятельность», подразумевает, что они проявляются как-то изолированно и независимо от любой прочей части личности.
   Если эти разнообразные функции Эго настолько взаимосвязаны, тогда когнитивные функции не могут быть изолированными, и, таким образом, самостоятельными или свободными от любых простых зависимостей. Хоть когнитивные способности и развиваются независимо от конфликта, оптимальность их развития зависит от правильности материнского отношения (которое необходимо включает адекватную и своевременную сенсорную стимуляцию), адекватности развития влечения и, конечно, они могут быть нарушены позднейшим конфликтом. Рост когнитивных способностей доставляет удовольствие, но они, также, все более сложными способами задействуются для удовлетворения влечений и других актуальных побуждений. Подобное происходит и с аффектом: он не вырастает из конфликта, но принимает впоследствии сигнальную функцию в связи с ним. Акцент на взаимосвязи функций уводит прочь от дебатов по поводу того, какие из них возникают из конфликта, а какие —независимо от него. Вместо этого внимание фокусируется на том, каким образом взаимодействуют влечения, функции Эго и внешние факторы, и как они влияют друг на друга в процессе развития.
   Именно эти вопросы интеграции и организации функций Эго обратили на себя внимание Спитца (1959). Как уже упоминалось выше, он полагает, что по мере того, как дискретные процессы увязываются и складываются в связную структуру, формируется стереотип, отражающий возросшую интеграцию и структурализацию внутри Эго. Далее, с каждым успешным шагом в структурализации, приобретение нового опыта становится интегрированным функционированием всей структуры как целого, а не процессом, основанным на несвязанных, дискретных компонентах.
   Мы считаем, что положение Спитца о том, что вновь возникающие аффекты и модели поведения указывают на сдвиги в организации Эго и рост взаимосвязанности его элементов, полезным для понимания последовательности этапов развития этой системы. Соответственно, при написании данной главы его схема была принята нами за основу. Хотя Спитца интересовали только первые два года жизни, сдвиги в развитии отмечаются на протяжении всего подросткового возраста. В связи с этим один из авторов этой книги (Tyson, 1988) предполагает, что применение предложенной Спитцем схемы организующих психику факторов может с пользой быть распространено, по крайней мере, на Эдипову фазу. В настоящей же работе ее применение распространяется также на латентный и подростковый периоды. Альтернативную схему можно найти у Гриншпан (1988).
   Вновь возникающие выражения аффектов и модели поведения используются нами как индикаторы рывков вперед в организации Эго, его сложности и связности. Таковыми являются: социальная улыбка; стрессовая реакция на постороннего; проявления негативизма в жестах и речи; стыд и тревога, вытекающие из интернализации конфликта; либидное постоянство объекта со способностью приводить себя в комфортное состояние и использованием аффектов в их сигнальной функции; инфантильный невроз и чувство вины; практика при интеграции, происходящей в латентный период; подвижность аффекта, упреждающая внутрипсихические сдвиги подросткового периода; устойчивость настроения, отражающая примат Эго над инстинктивными импульсами и архаическими требованиями Суперэго к концу подросткового возраста.
   Здесь настал момент сделать предостережение. Эго — это, несомненно, гипотетическое, внеопытное умопостроение, однако всегда имеется тенденция подходить к нему антропоморфно. Если мы, говоря об Ид, Эго или Суперэго, время от времени называем их конфликтующими, договаривающимися, совершающими сделку, охраняющими содержимое и т.п., то мы надеемся, что читатель понимает, что, как однажды выразилась Анна Фрейд, мы «только притворяемся». «Как мне кажется, Эго и не возражало бы против персонификации на время представления о нем... То, против чего Эго возражает, — это осознание бессознательного» (Sandler, 1985, стр. 33).

ФАЗА НЕДИФФЕРЕНЦИРОВАННОСТИ

   Начало жизни характеризуется как фаза «отсутствия различий» (Hartmann, Kris & Loewenstein, 1946) или как стадия «недифференцированности» (Spitz, 1959), из-за того, что наблюдения, свидетельствующие о возможности функционирования Ид и Эго как психических систем (или о том, что существует какое-то различие в это время между удовольствием и неудовольствием), отсутствуют. Хартманн (1939) признает, что состояние «адаптированности» новорожденного к окружающему не управляется непосредственно какой-то внутри психической структурой, а определяется главным образом биологическими потребностями, а также эмоциональной и сенсорной поддержкой со стороны окружения.
   Междисциплинарные исследования последних лет привели к пересмотру ряда представлений о младенчестве и расширили наши знания об адаптированности новорожденного. Он совсем не tabula rasa или «оглушенный и сбитый с толку» (William James, 1890) в затянувшемся состоянии первичного нарциссизма (Freud, 1914) или «нормального аутизма» (Mahler и сотр., 1975), а активный, ищущий стимулов, когнитивно вполне развитый и социально контактный человечек. Для поддержания физиологического гомеостаза и регулирования психики у него имеется сложно организованная система эндогенно задаваемых моделей поведения.
   Однако, мы еще не можем говорить об Эго, как психической системе, регулирующей поведение, хотя новорожденный и настойчиво движется к этому. Наличие у новорожденного врожденного набора высоко организованных моделей поведения связано с синхронизацией им своего внутреннего состояния (Emde, 1980с; Sandier, 1983). Как подчеркивает Спитц: «Физиологические механизмы приспособления новорожденного к окружающей среде не аналогичны психическим» (Spitz, Emde, Metkalf, 1970, стр. 433). ²⁰Эта ранняя интегративная синхронизация облегчается эмоциональной атмосферой взаимоотношений матери и ребенка, которые, в свою очередь, возможны при соответствующем «настрое» матери (Stern, 1984) и полноценности младенца. Такая синхронность создает физиологическую базу для возникновения синтезирующего Эго. Стоит этой интегрирующей, регулирующей и синхронизирующей функции нарушиться, например, при воздействии стресса на уровне организма или состоянии сильного напряжения (вызываемых физиологическими нарушениями, разрывом синхронии мать — ребенок или неоднократными задержками в удовлетворении потребностей), как может развиться целый ряд нарушений функций Эго, а также недостаточность, преждевременность развития или несбалансированность в его организации и синтезирующей способности (Spitz, 1959; Sandier, 1962, 1969; Spitz & Kobliner, 1965; Sandier, 1970; Vale, 1970, 1978).
   Пример раннего, но несбалансированного развития Эго приводится Джеймсом (1960), описывающим развитие младенца, которого хронически недокармливали первые три месяца жизни. Уход за ним по преимуществу осуществлялся няней, кормившей ребенка по часам и пеленавшей его руки перед кормлением. Наблюдение за ребенком показало, что он крайне насторожен, напряжен, часто вздрагивает и, пребывая в хронически недокормленном и беспокойном состоянии, хватает ртом свои руки под пеленкой. Джеймс проследил развитие ребенка в течение нескольких лет и отметил в ряде аспектов преждевременность развития и несбалансированность, которые он отнес на счет влияния упомянутого раннего опыта. К трем месяцам жизни выражение лица ребенка в спокойном состоянии представляло собой нечто среднее между изумленным, обескураженным и подавленным. Такое состояние чередовалось с состоянием гиперчувствительности к стимуляции. К восьми месяцам у ребенка начало отмечаться жалобно-призывное выражение лица, чему Джеймс предложил объяснение объектного голода. С момента поднятия на ноги у ребенка отмечалось легкое расстройство движений, и при том необычная умственная пластичность. С двух пет девочка тянулась к чтению и письму, изучая азбуку, подражала своему старшему брату, идущему в школу, но у нее сохранилась тенденция к задержке моторной активности. К пятилетнему возрасту она стала очаровательной «общественной особой», перенимая манеры, жесты и интересы других, с которыми она находила общий язык, однако эти отношения были совсем лишены эмоций. В восемь лет у девочки был отмечен фетишизм к шерстяным вещам: она укутывала руки в шерстяное кашне и теребила его, одновременно посасывая свои большие пальцы, щекоча нос и верхнюю губу перебираемой шерстью, что напоминало то, как она слюнявила свои спеленутые, укутанные в простыню руки, будучи младенцем. Джеймс сделал вывод, что травматический опыт кормления в раннем возрасте и нянечка вместо матери помешали установлению надлежащих объектных отношений; интеграция личности была, таким образом, затруднена, и результатом стало серьезное нарциссическое отклонение.