Теккерей Уильям Мейкпис. Виргинцы (книга 1)

   - Да, ты прав, Джек был бы не хуже, если бы не оспины, ну, а Чарли...
   - Пошел в отца, милая Молли, - сказал полковник, глядя на свою честную физиономию, отражавшуюся в небольшом зеркале с гранеными краями и лакированной рамой, перед которым наиболее почитаемые гости достойного джентльмена и его супруги наклеивали мушки, пудрились или брились.
   - Разве я сказала это, милый? - с некоторым испугом шепнула миссис Ламберт.
   - Нет, но вы это подумали, миссис Ламберт.
   - Почему ты умеешь так правильно угадывать чужие мысли, Мартин?
   - А потому, что я фокусник, и потому, что ты постоянно высказываешь их вслух, душа моя, - ответил ее муж. - Не бойся - после лекарства, которое я ему дал, он не проснется. Потому что стоит тебе только увидеть молодого человека, и ты тут же принимаешься сравнивать его со своими сыновьями. Потому что стоит тебе только услышать про какого-нибудь молодого человека, и ты уже начинаешь раздумывать, которой из наших девочек он сделает предложение.
   - Не говорите глупостей, сэр! - ответила его супруга, прижимая ладонь к губам полковника. К этому времени они уже тихонько вышли из спальни в соседнюю гардеробную - уютную комнату, отделанную дубовыми панелями, где стояли лакированные шкафы и комоды, хранился дорогой фарфор, в воздухе веял приятный запах свежей лаванды, а на окнах, выходивших в сад, висели муслиновые занавески.
   - Не станете же вы отрицать, миссис Ламберт, - начал опять полковник, что минуту назад, пока вы смотрели на этого юношу, вы думали: "А на ком из моих девочек он женится? На Тео или на Эстер?" Вспомнили вы и Люси, хотя она сейчас в пансионе.
   - От тебя ничего нельзя скрыть, Мартин Ламберт, - со вздохом сказала его жена.
   - Твои глаза ничего не умеют скрывать, душа моя. И почему вам, женщинам, так не терпится поскорее продать и выдать замуж своих дочерей? Нам, мужчинам, вовсе не хочется с ними расставаться. И мне, например, этот юноша нравился бы куда меньше, если бы я думал, что он собирается похитить у меня одну из моих милых девочек.
   - Право, Мартин, я сама так счастлива, - ответила любящая жена и мать, бросая на мужа самый нежный взгляд, - что, натурально, хочу, чтобы мои дочери последовали моему примеру и тоже были счастливы!
   - Ах, так вы считаете, миссис Ламберт, что хорошие мужья - совсем не редкость и их можно подбирать каждый день: стоит только выйти за ворота, а он уж там лежит, точно куль с углем?
   - Но, сэр, разве не само провидение распорядилось, чтобы этот молодой человек упал с лошади у наших ворот, а потом оказался сыном моей школьной товарки и старинной подруги? - осведомилась его жена. - Это не может быть просто случай, уж поверьте, мистер Ламберт!
   - И, конечно, это тот самый незнакомец, которого ты три вечера подряд видела в пламени свечи?
   - И в камине тоже, сэр! Два раза уголек выскочил совсем рядом с Тео. Можешь, конечно, смеяться, а все-таки приметам лучше верить! Разве я не видела совершенно ясно, что ты возвращаешься с Минорки и разве ты не приснился мне в тот самый день и час, когда тебя ранили в Шотландии?
   - А сколько раз ты видела, что меня ранили, когда я был цел и невредим, душа моя? Сколько раз ты видел; что я болен, когда со мной не случалось ровно никакой беды? Ты вечно что-нибудь предсказываешь, и, конечно, хоть изредка твои пророчества должны сбываться. Ну, пойдем. Оставим нашего гостя спать, а сами пойдем к девочкам: им пора заниматься французским.
   С этими словами добрый джентльмен взял жену под руку, и они спустились по широкой дубовой лестнице в обширную старинную прихожую, где по стенам висели портреты многих усопших Ламбертов, достойных мировых судей, воинов и помещиков, каким был и полковник, с которым мы только что познакомились. Полковник обладал мягким лукавым юмором. Французский урок, который он разбирал со своими дочерьми, включал сцену из комедии господина Мольера "Тартюф", и папенька всячески подшучивал над мисс Тео, называл ее "мадам" и церемонно ей кланялся. Девицы прочитывали с отцом одну-две сцены его любимого автора (в те дни девицы были не менее скромны, чем теперь, хотя их речь и была несколько более вольной), и папенька очень смешно и с некоторой игривостью произносил слова Оргона из этой знаменитой пьесы.
   Оргон
   Ну вот, все хорошо. Вы, Марианна, мне
   Всегда казалися смиренною вполне,
   Поэтому я вас всегда любил сердечно.
   Марианна
   Отцовская любовь ценна мне бесконечно.
   Оргон
   Отлично...
   Что вы скажете о нашем новом друге?
   Марианна
   Кто? Я?
   Оргон
   Вы. Но к своим прислушайтесь словам.
   Марианна
   Что ж, я о нем скажу все, что угодно вам. (Читая эту последнюю строку, мадемуазель Марианна смеется и против воли краснеет.)
   Оргон
   Ответ разумнейший. Скажите же, что, мол, он
   От головы до ног достоинств редких полон,
   Что вы пленились им и вам милей всего
   Повиноваться мне и выйти за него {*}.
   {* Мольер. Тартюф, или Обманщик, д. II, явл. 1.
   Перевод М. Лозинского.}
   - Не правда ли, Эльмира, мы очень мило прочли эту сцену? - со смехом спросил полковник, поглядев на жену.
   Эльмира и их дочери были в восторге от чтения Оргона - как, впрочем, почти от всего, что говорил или делал полковник Ламберт. А ты, о друг-читатель, можешь ли ты рассчитывать на верность безыскусственного и нежного сердца - и притом не одного? Можешь ли и ты среди милостей, которыми одарило тебя небо, назвать любовь верящих в тебя женщин? Очисти собственное твое сердце и постарайся, чтобы оно было достойно их. И на коленях, на коленях благодари за ниспосланную тебе милость! С ней не сравнятся никакие иные сокровища. Все награды, сулимые честолюбием, богатством, наслаждениями, - лишь суета, не приносящая нам ничего, кроме разочарования. Их жадно хватают, за них радостно дерутся, но вновь и вновь усталый победитель убеждается, что они не стоят ровно ничего. Но любовь не кончается с жизнью, простирается за ее пределы. Мне кажется, мы уносим ее с собой за порог могилы. Разве мы не любим тех, кто ушел от нас? Так неужели мы не можем надеяться, что и они нас любят и что когда мы, в свою очередь, умрем, любовь к нам останется жить в двух-трех верных сердцах?
   Но скажите, почему, с какой стати, зачем эта проповедь? Видите ли, о семье Ламбертов я знаю гораздо больше, чем вы, снисходительный читатель, кому я только что их представил, - да это и естественно: как вы могли их знать, если никогда прежде о них не слышали? Возможно, мои друзья вам не понравятся: людям редко нравятся новые знакомые, когда им представляют их с неумеренными и пылкими похвалами. Вы говорите (вполне естественно): "Как! H это все? И вот от этих-то людей он без ума? Но ведь дочка вовсе не красавица, маменька добродушна и, возможно, была когда-то недурна, хотя от ее прелестей не сохранилось ничего, а что до папеньки, то он человек самый заурядный". Пусть так. Но признайтесь, разве зрелище честного человека, его честной любящей жены и любящих, послушных детей вокруг них не трогает вас и не радует? Если вас познакомят с таким отцом семейства и вы увидите горячую нежность на любящих лицах, окружающих его, и то ласковое доверие и любовь, которые сияют в его собственных глазах, неужели вы останетесь холодны и равнодушны? Если вам доведется гостить в доме такого человека и увидеть, как поутру или ввечеру он, его, дети и слуги соберутся вместе во имя Некое, неужели вы не присоединитесь смиренно к молитве этих слуг и не завершите ее благоговейным "аминь"? В этот первый вечер его пребывания в Окхерсте Гарри Уорингтону в полубреду, вызванном снотворным питьем, вдруг почудилось, что он слышит вечерний псалом, и что поет его любимый брат Джордж, и что он дома, - и, успокоенный этой мыслью, больной снова крепко заснул.
   ^TГлава ХХII^U
   Выздоровление
   Убаюканный этими гармоничными звуками, наш юный больной погрузился в сладостный сон и всю ночь провел в приятном забытьи, а проснувшись, увидел, что в окно льются лучи летнего солнца и что у полога кровати, улыбаясь, стоят его добрые хозяин и хозяйка. Он почувствовал невероятный голод, и доктор разрешил ему тут же съесть вареного цыпленка, которого, как объяснила ему супруга доктора, приготовила одна из ее дочерей.
   Одна из ее дочерей? Юноше вдруг припомнился смутный образ молоденькой девушки с розовыми щеками и черными локонами - двух молоденьких девушек, которые с улыбкой стояли у его ложа и внезапно исчезли, едва он пришел в себя. А затем, затем в его воображении возник образ другой женщины - правда, прелестной, но пожилой... ну, во всяком случае, далеко не молоденькой... и со встав... О, ужас и раскаяние! Он в отчаянии завертелся на постели, оттого что в его памяти всплыли кое-какие обстоятельства. Бездонная пропасть времени зияла между ним и прошлым. Давно ли он услышал, что эти жемчуга были фальшивыми... что эти золотые локоны - всего лишь накладка? Очень, очень давно, когда он был мальчиком, наивным мальчиком. А теперь он - мужчина, почти старик. С тех пор ему обильно пустили кровь, у него был небольшой жар, он почти сутки ничего не ел> он выпил снотворное и долго спал крепким сном.
   - Что с вами, дитя мое? - воскликнула добрейшая миссис Ламберт, заметив его движение.
   - Ничего, сударыня, в плече закололо, - ответил Гарри. - Я, конечно, говорю с моим хозяином и хозяйкой? Вы были ко мне так добры!
   - Но ведь мы с вами старые друзья, мистер Уорингтон. Мой муж, полковник Ламберт, знавал вашего батюшку, а я училась вместе с вашей маменькой в Кенсингтонском пансионе. Вы сразу перестали быть чужим для нас, как только ваша тетушка и кузина сказали нам, кто вы такой.
   - Они здесь? - спросил Гарри с несколько растерянным видом.
   - Эту ночь они провели, наверное, уже в Танбридж-Уэлзе. Вчера они прислали из Рейгета верхового узнать, как вы себя чувствуете.
   - Ах, я вспомнил! - сказал Гарри, поглядывая на свое забинтованное плечо.
   - Я все вам отлично вправил, мистер Уорингтон. И теперь вы поступаете под опеку миссис Ламберт и кухарки.
   - Ну нет, мистер Ламберт, цыпленка и рис приготовила Тео! Может быть, мистер Уорингтон захочет после завтрака встать? Мы пришлем вам вашего лакея.
   - Если вопли служат доказательством преданности, то более верного и любящего слуги найти невозможно, - заметил мистер Ламберт.
   - Он не спохватился вовремя и оставил ваш багаж в карете вашей тетушки, - сказала миссис Ламберт. - Вам придется надеть белье моего мужа, хотя оно, наверное, сшито не из такого тонкого полотна, к какому вы привыкли.
   - Вздор, душа моя! Мои рубашки годятся для любого доброго христианина, - воскликнул полковник.
   - Их шили Тео и Эстер, - объявила маменька, на что ее супруг поднял брови и поглядел ей прямо в глаза. - А Тео подпорола и подшила рукав вашего кафтана, чтобы вашему плечу было удобно, - добавила миссис Ламберт.
   - Какие чудные розы! - воскликнул Гарри, увидев прекрасную фарфоровую вазу с этими цветами, которая стояла на туалетном столике перед зеркалом в лакированной раме.
   - Моя дочь Тео срезала их сегодня утром. Что такое, мистер Ламберт? Ведь она их правда срезала.
   Наверное, полковник, считая, что его супруга слишком уж часто упоминает про Тео, наступил на туфлю миссис Ламберт, или дернул ее за платье, или еще каким-нибудь способом напомнил ей о приличиях.
   - А вчера вечером кто-то чудесно пел вечерний псалом - или мне это только приснилось? - спросил молодой страдалец.
   - И это тоже была Тео, мистер Уорингтон! - ответил полковник, засмеявшись. - Слуги говорили мне, что ваш негр на кухне подпевал так, что потягался бы и с церковным органом.
   - Этот псалом поют у нас дома, сэр. Мой дедушка очень его любил. Отец его жены был большим другом епископа Кенна, который его написал, и... и мой милый брат тоже очень его любил, - докончил юноша дрогнувшим голосом.
   Я думаю, что именно в эту минуту миссис Ламберт захотелось поцеловать бедняжку. Приключившееся с ним несчастье, жар, выздоровление и доброта тех, кто его окружал, смягчили сердце Гарри Уорингтона и сделали его восприимчивым к влиянию лучшему, нежели то, которому он подвергался последние полтора месяца. Он дышал теперь воздухом более чистым, чем отравленная атмосфера эгоизма, суетности и порока, в которую он погрузился сразу после своего приезда в Англию. Порой судьба, склонности или слабость молодого человека толкают его в объятия легкомыслия и тщеславия; и счастлив тот, кому выпадет жребий оказаться в более достойном обществе, где все светильники заправлены и чистые сердца смиренно бодрствуют.
   Очень довольная матрона удалилась, оставив юношу усердно расправляться с цыпленком и рисом мисс Тео, а полковник сел возле кровати своего пациента. Радушие гостеприимных хозяев, вкусная еда - все это привело и дух и тело мистера Уорингтона в весьма приятное состояние. Он стал даже несколько болтлив, хотя обычно - кроме тех случаев, когда бывал сильно увлечен или взволнован, - он был скорее молчалив и сдержан в разговорах и отнюдь не обладал богатым воображением. G книгами наш юноша был не очень-то в ладах, а его суждения о тех немногих романах, которые ему все же довелось прочитать, не отличались ни глубиной, ни оригинальностью. Впрочем, в собаках, лошадях и обычных житейских делах он разбирался намного лучше и с теми, кого интересовали эти предметы, разговаривал вполне свободно.
   Хозяин Гарри, наделенный незаурядной проницательностью, хорошо знавший и книги, и скот, и людей, во время этой беседы со своим молодым гостем успел прекрасно понять, с кем имеет дело. Именно теперь наш виргинец услышал, что миссис Ламберт в юности дружила с его матерью и что отец полковника служил с дедом Гарри, полковником Эсмондом, в знаменитых войнах королевы Анны. Он оказался среди друзей. Вскоре он уже чувствовал себя совсем легко в обществе достойного полковника, который держался с большой простотой и сердечностью и казался совершенным джентльменом, хотя одет был в невзрачный саржевый кафтан и камзол без единой кружевной нашивки.
   - Оба мои сына в отъезде, - сказал хозяин Гарри, - не то они показали бы вам наши края, когда вы поправитесь, мистер Уорингтон. Теперь же вам придется довольствоваться обществом моей жены и дочерей. Миссис Ламберт уже рассказала вам про одну из них - нашу старшую, Тео, которая сварила вам цыпленка, нарезала для вас роз и починила ваш кафтан. Она вовсе не такое чудо, как кажется ее маменьке, однако малютка Тео прекрасная хозяйка, а к тому же хорошая и веселая девочка, хотя отцу, может быть, и не следовало бы так говорить.
   - Я очень благодарен мисс Ламберт за ее доброту ко мне, - сказал молодой человек.
   - Ну, она была к вам не добрее, чем положено быть к ближним, и только исполнила свой долг. - Тут полковник улыбнулся. - Я посмеиваюсь над их матерью за то, что она вечно расхваливает наших детей, - добавил он, - но и сам я, боюсь, не лучше. По правде говоря, господь дал нам очень добрых и послушных детей, и с какой стати должен я притворяться равнодушным к такой милости? У вас, кажется, нет сестер?
   - Нет, сэр. И теперь я остался совсем один, - ответил мистер Уорингтон.
   - Ах да! Прошу у вас прощения за мой неуместный вопрос. Ваш слуга рассказал нашим людям, какое несчастье постигло вас в прошлом году. Я служил с Брэддоком в Шотландии и могу только надеяться, что перед смертью он исправился. Распутник, сэр, но была в нем и честность, и немалая доброта, хоть она и пряталась под грубостью и хвастовством. Ваш чернокожий без всякого стеснения болтает про своего хозяина и его дела. Вероятно, вы спускаете ему эти вольности потому, что он вас спас...
   - Спас меня? - воскликнул мистер Уорингтоя.
   - От орды индейцев во время этого похода. Мы с Молли и не прдозревали, что принимаем у себя столь богатого человека. Он говорит, что вам принадлежит половина Виргинии, но владей вы хоть всей Северной Америкой, мы все равно могли бы предложить вам только то лучшее, что у нас есть.
   - Эти негры, сэр, лгут, как сам отец лжи. Они считают, что прибавляют нам чести, если скажут, что мы вдесятеро богаче, чем есть на самом деле. В Англии поместье моей матери было бы огромным, да и у нас оно считается недурным. Мы не беднее большинства наших соседей, сэр, но и не богаче, а наша сказочная пышность - плод глупой фантазии мистера Гамбо. Он ни разу в жизни не спасал меня даже от одного индейца, а при виде краснокожих сразу бросился бы бежать - как лакей моего бедного брата в тот роковой день, когда его убили.
   - И самый храбрый человек обратится в бегство, когда удача против него, - заметил полковник. - Я сам видел, как при Престоне лучшая в мире армия бежала перед ордой дикарей-горцев.
   - Это потому, что шотландские горцы отстаивали правое дело, сэр.
   - Как по-вашему, - спросил хозяин Гарри, - французские индейцы в прошлогодней битве отстаивали правое дело?
   - Негодяи! Я бы скальпировал их всех до последнего, краснокожих убийц! - крикнул Гарри, сжав кулаки. - Они грабили мирных поселенцев и вторгались на английскую территорию. Ну, а шотландцы ведь сражались за своего короля.
   - А мы сражались за нашего короля и в конце концов победили, - сказал полковник, засмеявшись.
   - Не отступи его высочество принц при Дерби, - вскричал Гарри, - вашим королем и моим был бы теперь его величество король Иаков Третий!
   - Кто сделал из вас такого тори, мистер Уорингтон? - осведомился полковник Ламберт.
   - Никто, сэр! Эсмонды были всегда верны своему законному государю, ответил юноша. - Если бы мы с братом жили на родине и родились на двадцать лет раньше, то наши с ним головы были бы в опасности - мы об этом часто говорили. Конечно, мы были бы готовы сложить их за дело нашего короля.
   - Вашей голове гораздо уютнее на ваших плечах, чем на шесте в Темпл-Баре. Я видел их там, мистер Уорингтон, и это зрелище не из приятных.
   - Я буду снимать шляпу и кланяться им каждый раз, когда пройду там, воскликнул юноша. - И пусть на это смотрят хоть сам король и весь двор!
   - Не думаю, что ваш родственник лорд Каслвуд - такой же стойкий сторонник короля за Ла-Маншем, - с улыбкой сказал полковник Ламберт, - или ваша тетушка, баронесса Бернштейн, которая поручила вас нашим заботам. Каковы бы ни были ее прежние привязанности, она отреклась от них, она перешла на нашу сторону, выхлопотала своим племянникам придворные должности, а теперь подыскивает приличных женихов для своих племянниц. Если вы тори, мистер Уорингтон, то послушайте совета старого солдата и держите свое мнение при себе.
   - Но ведь я не думаю, сэр, что вы способны меня предать! - сказал Гарри.
   - О, разумеется! Не стану возражать. Однако самые близкие родственники иной раз бывают способны сыграть с человеком не очень приятную шутку, и ему приходится расплачиваться за то, что он им доверял. Я не хочу сказать ничего обидного ни для вас, ни для кого-либо из ваших родственников, но ведь у лакеев есть уши, как и у их хозяев, и они разносят по округе всяческие сплетни. Например, ваш негр готов разболтать все, что ему про вас известно, и добавить, по-видимому, еще многое сверх того.
   - А он рассказал вам про мою лошадь? - спросил Гарри, пунцово покраснев.
   - По правде говоря, мой конюх как будто что-то знает, и, по его мнению, не годится джентльмену продавать такую клячу другому джентльмену, да к тому же родственнику. Я вовсе не хочу брать на себя роль вашего ментора или передавать сплетни слуг. Когда вы поближе познакомитесь с вашими родственниками, вы составите о них собственное мнение, а пока я могу только еще раз повторить совет старого солдата: смотрите, с кем вы имеете дело, и будьте осторожнее в своих речах.
   Вскоре после этой беседы гость мистера Ламберта поднялся с постели и оделся с помощью Гамбо, которому он, по крайней мере в сотый раз, пригрозил поркой, если тот и впредь посмеет разглагольствовать в людской о делах своего господина, - и Гамбо торжественно поклялся отныне и вовеки ус нарушать этого запрета. Однако я не сомневаюсь, что он уже выболтал все каслвудские секреты своим новым друзьям на кухне полковника Ламберта, - во всяком случае, хозяйка Гарри вынуждена была выслушать от экономки немало историй про молодого виргинца - о, разумеется, мне и в голову не придет обвинить эту достойную даму, а с ней и весь прекрасный пол, да и наш тоже, в неуместном любопытстве касательно дел наших ближних. Но разве можно помешать слугам болтать между собой или не слушать, когда эти верные, преданные создания что-нибудь вам рассказывают?
   Дом мистера Ламберта стоял на окраине городка Окхерст, каковой городок терпеливый читатель, если только не заблудится, найдет на дороге между Фарнэмом и Рейгетом, - когда Гарри упал с лошади, слуги госпожи Бернштейн постучались, конечно, в ближайшие ворота. В сотне-другой ярдов начиналась длинная улица старинного городка, где можно было найти и стол и кров под огромной раскачивающейся вывеской с двумя бочонками, а также и помощь врачевателя, о чем свидетельствовала сверкающая позолотой ступка с пестиком. Но какой костоправ оказался бы искуснее хозяина Гарри, не бравшего с него к тому же никакой платы, и какой трактирщик принял бы его более радушно?
   За выходившими на проезжую дорогу высокими воротами с геральдическими чудищами на столбах подъездная аллея поднималась по склону к аккуратно выложенной камнем широкой террасе, на которой стоял Окхерст-Хаус квадратное кирпичное здание с каменными наличниками на окнах, множеством печных труб и крутой крышей, обнесенной изящной балюстрадой. Позади тянулся обширный сад с огородом - места там хватало и для капусты, и для роз, а перед домом, отделенный от него проезжей дорогой, простирался большой луг, где паслись коровы и лошади полковника. Над центральным окном те же чудища, которые гарцевали и резвились на воротах, поддерживали геральдический щит, а увенчивала этот щит коронка. Дело в том, что дом этот был некогда собственностью владельцев Окхерстского замка, расположенного поблизости, его трубы и башенки вздымались над темной летней зеленью парка. Дом мистера Ламберта считался первым в городке, но замок был куда важнее всего городка. Между замком и этим домом существовала давняя дружба. Отцы их нынешних владельцев сражались бок о бок в войнах королевы Анны. Перед домом стояли две маленькие кулеврины и шесть перед замком, - эти восемь пушек были сняты с каперского судна, которое мистер Ламберт и его родственник и начальник лорд Ротем привели в Гарвич, когда были посланы из Фландрии в Англию с депешами герцога Мальборо.
   Наконец Гарри Уорингтон с помощью Гамбо завершил свой туалет: его белокурые волосы были тщательно причесаны этим же темнокожим искусником, больная рука удобно уложена в привязанный к шее платок, распоротый рукав кафтана прихвачен лентой, и молодой виргинец вслед за своим хозяином вышел из спальни и по широкой дубовой лестнице, вдоль которой висели старинные пики и мушкеты, спустился в квадратную прихожую с мраморным полом, куда выходили двери жилых комнат. Стены прихожей также украшало всевозможное оружие - пики и алебарды прошлых веков, пистолеты и мушкетоны, отслужившие свою службу сто лет назад в кромвелевских войнах, разорванный французский значок, с которым скакал французский кирасир при Мальплаке, и два тяжелых обоюдоострых шотландских меча, которые, побывав у самого Дерби, были брошены на роковом Куллоденском поле. Тут висели кирасы и черные каски солдат Оливера, а с ними рядом - портреты суровых воинов в кожаных куртках и с коротко остриженными волосами.
   - Они сражались против ваших предков и короля Карла, мистер Уорингтон, - сказал хозяин Гарри. - Я этого не скрываю. Они приехали в Эксетер, чтобы присоединиться к войску Оранского. Мы всегда были вигами, молодой человек, и более того: генерал-майор Джон Ламберт - родственник нашего дома, и мы все в той или иной мере предпочитали короткие волосы и длинные проповеди. А вам, по-видимому, не по вкусу и то и другое? - Действительно, лицо Гарри, рассматривавшего портреты воинственных сторонников парламента, не выражало ни малейшего восторга. - Но не тревожьтесь: теперь мы стали верными сынами англиканской церкви. Мой старший сын скоро будет рукоположен. Сейчас он в качестве гувернера путешествует с сыном лорда Ротема по Италии. Ну, а все женщины в нашей семье - ревностные англиканки и не позволяют мне сбиться с пути истинного. Любая женщина - тори в сердце своем. Правда, мистер Поп употребил тут словечко "распутница", но "тори" звучит менее обидно. Ну, так пойдемте же к ним. - И, распахнув темную дубовую дверь, полковник Ламберт ввел молодого виргинца в гостиную, где сидели его жена и дочери.
   - Вот это - мисс Эстер, - сказал полковник, - а это мисс Тео, варительница супов, швея и певунья, аккомпанирующая себе на клавикордах, которая убаюкивала вас вчера. Сделайте реверанс джентльмену, девицы! Ах да, я забыл: Тео - хозяйка тех роз, которыми вы столь недавно восхищались у себя в спальне. Мне кажется, две из них она сберегла на своих щеках.
   И правда, пока папенька говорил, мисс Тео, делая реверанс, стыдливо порозовела. Я не собираюсь ее описывать, хотя до конца этой истории нам придется видеться с ней очень часто. Ослепительной красавицей она не была. Гарри не влюбился в нее по уши с первого взгляда, коварно изменив той... той, другой особе, которой, как мы знаем, еще совсем недавно было отдано его сердце. У мисс Тео были кроткие глаза, приятный голос и румяные веснушчатые щечки, а на ее округлую белую шейку из-под белого чепчика, какие в те времена носили молодые девицы, падали пышные пряди волнистых темно-каштановых волос. В ней не было заметно ни томности, ни чувствительности. Ее руки, открытые по моде тех времен по локоть, были полненькими и розовыми. Ножки ее вовсе не отличались такой миниатюрностью, что разглядеть их можно было бы только в подзорную трубу. И талией она не могла бы соперничать с осой. Ей было шестнадцать лет, но она казалась старше своего возраста. Право, не знаю, зачем ей понадобилось краснеть, когда она делала реверанс незнакомому молодому человеку. Таких глубоких церемонных реверансов нынче уже не увидишь. Когда мисс Тео выпрямилась после этого приветствия, папенька взял ее за подбородок (довольно пухленький) и со смехом продекламировал строку, которую читал накануне: