Страница:
Несмотря на императорский приказ и отвагу видесской кавалерии, вытеснить врага с каменистой, предательской осыпи оказалось невозможно. Крисп отчаянно желал, чтобы противник оказался трусливее, чем его собственные телохранители. Но это было не так. Он видел, как пронзенный копьем насквозь халогай срубил в седле своего противника, прежде чем рухнуть.
— Ничего не поделаешь! — проревел Маммиан Криспу в ухо. — Если мы хотим их взять, придется идти напролом.
— Мы хотим их взять, — ответил Крисп.
Маммиан кивнул и принялся отдавать распоряжения. Трубачи приложили к губам горны и флейты, барабанщики изготовили палочки, и между стенами ущелья заметались бешеные звуки сигнала: «В атаку!» С радостным кличем видессиане ринулись на преграждавшую им путь баррикаду.
Ущелье было слишком узким, чтобы в бой могла вступить хотя бы часть имперской армии. Ризульф, чей полк стоял вторым, отдал своим людям приказ не двигаться с места. Между ними и передними рядами образовалось пустое пространство.
Когда Крисп обернулся, все его подозрения относительно отца Дары превратились в мрачную уверенность. Он хлопнул гонца по спине.
— Ризульфа ко мне немедля! — рявкнул он. — Если не пойдет силой притащить, живого или мертвого!
Гонец нервно обернулся на гневного императора, и пришпорил коня.
Крисп сжимал рукоять сабли, словно то была шея Ризульфа.
Оставить авангард армии на расправу кровавым убийцам Арваша?
Крисп был настолько уверен, что Ризульф не пойдет с гонцом по доброй воле, что, когда его тесть подъехал, сумел выдавить только:
— Ради бога благого, что это еще за игры?
— Даю вашим войскам место для отступления, конечно, ваше величество, — ответил Ризульф. Если он и был предателем, то скрывал это изумительно. «Ну и что? — подумал Крисп. — Я уже знаю, что он в этом мастер».
— Это обычный прием в сражении с халогаями, — продолжал Ризульф. — Ложное отступление часто заставляет их в преследовании выходить из-за укреплений, так что мы можем, развернувшись, ударить по ним, пока они не встали в строй.
Крисп покосился на Маммиана. Толстопузый генерал кивнул.
— А, — пробормотал Крисп. — Хорошо.
Хорошо было то, что шлем прикрывал от чужих взглядов его горящие уши.
Видессиане у баррикады рубили и кололи халогаев; те рубили сверху всадников и коней. В ущелье эхом отдавались крики. Потом сквозь шум прорвался протяжный тоскливый вой трубы. Кавалеристы развернулись и поскакали прочь.
Северяне осыпали их с баррикады проклятьями на собственном наречии, на кубратском и ломаном видесском. Пара халогаев начала было карабкаться на баррикаду за убегающими имперцами, но их остановили собственные товарищи.
— Чума и мор на ваши головы! — выругался Маммиан, увидев это. — Почему они не могут нам облегчить жизнь?!
— Такую дисциплину у них можно увидеть редко, — заметил Ризульф. — В учебниках военного дела говорится, что против северян подобная тактика действует неизменно.
— Только вот об Арваше в наших учебниках не сказано, — ответил Крисп.
Ризульф усмехнулся одним уголком рта.
— Боюсь, что насчет учебников вы правы, ваше величество, — сказал он. — А сам он — вон стоит.
Крисп проследил на указующим перстом Ризульфа. Да, высокая фигура за баррикадой не могла быть никем иным, как только Арвашем Черным Плащом. Никто из его последователей не одевался подобным образом. Несмотря на кличку, Крисп все же ожидал увидеть пышно разодетого вождя варваров. Арваш действительно выделялся своим одеянием, но не роскошью его, а скромностью.
Перекрашенная из черного цвета в синий, его хламида сошла бы за рясу видесского священника.
Но как бы ни был одет Арваш, он правил своей ордой. По его повелению халогаи носились взад и вперед, не обращая внимания на тяжесть кольчуг. А когда Арваш поднимал руки, — рукава рясы развевались, точно крылья стервятника, — северяне оставались на месте, что было для них весьма необычно.
Маммиан глядел на эту сцену так, словно дисциплина халогаев была для него личным оскорблением.
— Если они не идут за нами, — одышливо вздохнул он, — придется лезть на них лоб в лоб.
Эти слова явно отдавали для него желчью; столкновение лоб в лоб не принадлежало к излюбленным приемам боя хитроумных видессиан.
Но если не сумеет умный — осилит сильный. Когда офицеры вновь установили строй, а солдаты проверили, сколько стрел осталось в колчанах, музыканты вновь протрубили атаку. И вновь видесская кавалерия ринулась на баррикаду. «Крисп!» было их боевым кличем и: «Имброс!»
Арваш опять воздел руки, но теперь он указывал не на своих головорезов или возведенную ими преграду, а на стены ущелья. И тогда Трокунд пошатнулся в седле.
— Отзовите людей! — вскрикнул он, с трудом удерживаясь на коне. — Отзовите!
Крисп и его генералы уставились на чародея.
— Во имя бога благого, почему?! — воскликнул император.
— Боевые чары, — прохрипел Трокунд, но гром катящихся по склонам валунов заглушил его слова.
Крисп, не сводивший глаз с Трокунда, не видел, как вырывались из земли, в которой мирно покоились годами, если не столетиями, первые камни. Тем вечером ему рассказал об этом один из солдат:
«Видели, как выскакивает из норы вспугнутый кролик? Вот так и эти каменюги прыгали. Только не во все стороны, как кролики, а на нас».
Валуны врезались в ряды видесской кавалерии со звуком, какой могла бы издать раздавленная ногой великана кузница. Кони падали, точно скошенная трава, подминая седоков. Следующие ряды, не в силах остановиться, натыкались на них и тоже попадали под обвал. Хаос разрастался.
Первые ряды атакующих в момент обвала уже почти достигли баррикады. Солдаты оборачивались, чтобы выяснить, что случилось с их товарищами. Кто-то останавливался в ошеломлении, кто-то кидался на баррикаду. И только тогда халогаи рванулись вперед, ревя от злобной радости. Имперские солдаты сражались отчаянно, но некому было прийти к ним на помощь через кровавое месиво обвала.
Крисп с проклятьями бил кулаком по колену, глядя, как северяне одолевают его людей одного за другим. Арваш вновь воздел руки, и опять выскочили из земли валуны, обрушиваясь на авангард видесской армии.
— Останови их! — заорал Крисп на Трокунда.
— Не могу. — Лицо чародея вмиг осунулось, глаза дико блуждали. — Я не представляю, как ему это удается. Напряжение, горячка боя ослабляет силу чар, даже если они подготовлены заранее. Я пытался наложить противоборствующие заклятья — они срываются, как и должно быть.
— Так что нам делать?
— Ваше величество, у меня не хватит сил противостоять Арвашу даже вместе с моими товарищами. — Это признание доставляло Трокунду почти физическую боль. — Возможно, вместе с мастерами Чародейской коллегии нам еще удастся победить его.
— Но не сейчас, — подвел итог Крисп.
— Нет, ваше величество, не сейчас. Он скрыл свой лагерь так, что я не смог даже заметить его, его боевые чары так сильны, что едва не сломили меня… Ваше величество, уже много лет меня не пугал ни один чародей, но Арваш меня ужасает.
Видессиане у баррикады погибли почти все. Их тела и тела погибших под обвалом преграждали путь армии. Взгляд Криспа скользнул вверх, по склонам ущелья. Сколько еще валунов ждут только колдовского приказа Арваша, чтобы рухнуть на видесскую армию, и какое еще чародейство мог приготовить вождь северян?
— Отступаем, — приказал Крисп и сплюнул желчью.
— Отлично, ваше величество, — сказал Маммиан. Пораженный Крисп повернулся к нему. — Отлично, — повторил генерал. — В нашем деле едва ли не главное — знать, когда отойти вовремя. Я боялся, что вы прикажете наступать, несмотря на потери, и превратите поражение в катастрофу.
— Это уже катастрофа, — ответил Крисп.
По ущелью пронесся скорбный сигнал к отступлению. Но Маммиан покачал головой.
— Нет, ваше величество. Мы еще не потеряли строй, паники нет, и люди готовы сражаться в будущем — или в будущем году. Но если этот ведьмак и дальше будет нас гонять в хвост и в гриву, наши солдаты станут бежать, едва завидев его разбойников.
Слабое утешение, но уж лучше такое — немного лучше — чем никакого. Телохранители-халогаи Криспа сомкнулись вокруг него, пока армия выходила из ущелья. Если бы северяне хотели убить его и перейти на сторону собратьев, лучшего момента им не представилось бы. Но императорская стража оборачивалась, лишь чтобы погрозить кулаками врагам Видесса.
И все же верность телохранителей заботила Криспа меньше всего.
Взгляд его, как и взгляды всей армии, постоянно обращались вверх, на стены ущелья — не грянутся ли вниз новые валуны, сминая людей и коней? Если Арваш сумел подготовить ловушки по всей длине ущелья, поражение еще может превратиться в катастрофу даже по критериям Маммиана.
Но отступление не стало бегством. Валуны оставались на своих местах. И наконец склоны разошлись, открывая пологие предгорные холмы.
— Назад, к лагерю? — спросил Маммиан.
— А почему нет? — горько ответил Крисп. — Так мы можем сделать вид, что ничего не случилось. Те, кто еще живы.
— Такие вещи без потерь не делаются, — попытался успокоить его Маммиан.
— Мы и с потерями ничего сделать не можем, — бросил Крисп, на что генерал только хмыкнул.
Лагерь разбитой армии всегда мрачен. Вокруг шатров победителей тоже кричат от боли раненые, но и они, и их товарищи знают, что добились цели, за которую сражались. Побежденные лишены подобного утешения. Они не просто гибли — они гибли зря.
Именно поражение сломило армию Петрония, вспомнил Крисп. Он приказал усилить охрану не с северной стороны лагеря, а с южной.
Офицеры, которым он отдал это распоряжение, вслух своих мнений не высказали, но многозначительно кивнули.
Крисп бродил по окраинам лагеря, где тяжелораненые ждали, пока до них дойдет внимание жрецов-целителей. Те, кто мог шевелиться, с улыбками отдавали императору честь, отчего совесть грызла Криспа еще сильнее. Но он постарался повидаться со всеми и поговорить с большинством, прежде чем отправиться к себе в шатер.
К этому времени спустилась темнота. Больше всего Криспу хотелось уснуть и забыть на несколько часов про злосчастный сегодняшний день. Но перед ним стояла еще одна задача, куда более тяжелая, чем посещение раненых. Крисп все откладывал с письмом Танилиде: он хотел написать в нем, что смерть ее сына отмщена. Теперь эта надежда исчезла — да и что ей в том утешении? Она потеряла единственного сына. Крисп опустил перо в чернильницу и уставился на пустой пергаментный лист. Как же начать?
«От Криспа, Автократора видессиан, превосходной и благороднорожденной госпоже Танилиде привет». Формула закончилась, оставив Крисп в затруднении. Тут нужны были гладкие фразы, выстроить которые не составило бы труда человеку, получившего вместе с образованием и знание риторики. Образования Крисп не получал, а доверять это письмо секретарю не собирался.
— Твое величество? — пробасил снаружи Гейррод.
— В чем дело? — Крисп отложил перо со смешанным чувством облегчения и вины.
Как оказалось, облегчение было преждевременным.
— Дело чести, твое величество, — отозвался Гейррод.
Последний раз с ним в таком тоне разговаривал нацелившийся на самоубийство Вагн.
— И чем я затронул твою честь, Гейррод? — осведомился Крисп, выскакивая из шатра.
— Не мою, твое величество, но всех нас, кто получает от тебя золото, — ответил Гейррод. Высокому для видессианина Криспу пришлось поднять голову, чтобы посмотреть халогаю в глаза. — Меня выбрали говорить за нас всех из-за того, что я первым склонился перед тобой.
— Верно, — согласился Крисп, — и за это я держу тебя и всех вас в почете. Сомневаешься ли ты в этом? — Гейррод покачал тяжелой головой. — Так чем я оскорбил тебя — то есть вас всех? — нетерпеливо кинул Крисп.
— Тем, что не послал нас сегодня в бой против тех, кто следует за Арвашем, несмотря на то что я сказал тебе на дороге южнее Имброса, — ответил Гейррод. — Многим из нас это мнится обидой и знаком недоверия. Лучше нам вернуться домой в землю Халога, чем носить секиры, не обагренные кровью. Видессиане любят парадные полки. Мы же давали клятву сражаться за тебя, твое величество, а не вышагивать на парадах.
— Если ты думаешь, что я удержал вас, опасаясь измены, руби сейчас, Гейррод. — С некоторой внутренней дрожью — халогаи могли воспринимать фигуры речи удивительно буквально — Крисп склонил голову. — Удара не последовало; император выпрямился и вновь глянул телохранителю в лицо. — Если ты думаешь иначе, то чем я мог затронуть твою честь?
Телохранитель встал по стойке «смирно».
— Ты говоришь мудро, твое величество. Теперь я вижу, что ошибался. И так я передам своим товарищам. Те, кто не согласится, пусть спорят с этим. — Гейррод многозначительно потрогал лезвие секиры.
— Хорошо, — ответил Крисп. — И передай им, что я не послал их в бой потому, что надеялся выбить халогаев — халогаев Арваша из-за баррикады стрелами. Если бы нам это удалось, мы победили бы малой кровью.
Гейррод громко фыркнул.
— Порой ты думаешь, как один из нас, но в сердце своем ты все же видессианин. Так, верно, и быть должно, и этому не поможешь. Но бой сладок сам по себе. Время считать сраженных приходит потом, а не прежде.
— Как скажешь, Гейррод. — Криспу слова северянина показались безрассудными до безумства. Халогай же прекрасно знал, что большинство имперцев думает так, как Крисп, и считал их в военном деле в лучшем случае излишне осторожными, а то и просто трусоватыми. Поэтому, наверное, никто из видессиан не служил телохранителем у северных вождей и вряд ли будет.
Гейррод вновь занял свой пост, явно удовлетворенный беседой, а Крисп вернулся в шатер и позволил себе тихо вздохнуть. Он не солгал Гейрроду впрямую, но в верности халогаев все же одно время усомнился. Однако, спросив Гейррода, а верит ли тот в подобное, Крисп как бы снял с себя вину. Но в следующем сражении с головорезами Арваша он не станет сдерживать своих телохранителей.
Император присел за складной столик, который служил ему вместо письменного. Пергамент и перо лежали там, где он их оставил, выходя. На листе одиноко красовалось приветствие. Крисп снова вздохнул. Если бы только у Трокунда нашлось заклятье, по которому неприятные письма писались бы сами… но это было бы уже не чародейство, а чудотворство.
Вздохнув в третий раз, Крисп макнул перо в чернильницу и по привычке приступил сразу к сути:
«Госпожа моя, покуда я сражался с Петронием в западных землях, Мавр, узнав о поражении Агапета, вывел из города Видесса армию, дабы остановить Арваша Черного Плаща от продвижения в глубь империи. Со скорбью должен сообщить вам, что, как вы и предсказывали, ваш сын потерпел поражение и погиб сам».
Выведенные на пергаменте, эти слова вновь вызвали в памяти день гибели побратима. Крисп перечитал написанное. Не слишком ли прямолинейно?.. Нет, решил он. Танилида предпочитала неприукрашенную правду… и, кроме того, она могла узнать о случившемся раньше его.
Он подумал немного и приписал: «Я любил Мавра, как родного брата. Я удержал бы его от нападения на Арваша, если бы знал, что у него на уме, но он скрывал свои намерения от меня, пока не стало поздно. Вы лучше меня знаете, что Мавр всегда шел вперед, не оглядываясь».
Крисп присыпал написанное песком, чтобы высушить чернила, потом свернул пергамент и надписал на свитке: «Превосходной и благороднорожденной госпоже Танилиде, в ее поместье близ Опсикиона». Эти слова он тоже присыпал песком, стянул свиток лентой и, перевязав, капнул на ленту немного алого воска. В еще мягкий воск он вдавил свою печать и долго смотрел на нее.
Солнечный имперский герб оставался так же совершенен, точно армии Видесса только что одержали три великих победы, а не пережили три позорных поражения и отчаяние при виде города, вырезанного до последнего жителя.
Высунувшись из шатра, Крисп кликнул гонца. Когда тот положил письмо в водонепроницаемый футляр, Крисп обещал себе, что империя станет цела и неделима, как эта печать, еще до того, как завершится война с Арвашем. Это была отличная клятва, но Крисп чувствовал бы себя спокойнее, если бы знал, как ее исполнить.
Глава 7
— Ничего не поделаешь! — проревел Маммиан Криспу в ухо. — Если мы хотим их взять, придется идти напролом.
— Мы хотим их взять, — ответил Крисп.
Маммиан кивнул и принялся отдавать распоряжения. Трубачи приложили к губам горны и флейты, барабанщики изготовили палочки, и между стенами ущелья заметались бешеные звуки сигнала: «В атаку!» С радостным кличем видессиане ринулись на преграждавшую им путь баррикаду.
Ущелье было слишком узким, чтобы в бой могла вступить хотя бы часть имперской армии. Ризульф, чей полк стоял вторым, отдал своим людям приказ не двигаться с места. Между ними и передними рядами образовалось пустое пространство.
Когда Крисп обернулся, все его подозрения относительно отца Дары превратились в мрачную уверенность. Он хлопнул гонца по спине.
— Ризульфа ко мне немедля! — рявкнул он. — Если не пойдет силой притащить, живого или мертвого!
Гонец нервно обернулся на гневного императора, и пришпорил коня.
Крисп сжимал рукоять сабли, словно то была шея Ризульфа.
Оставить авангард армии на расправу кровавым убийцам Арваша?
Крисп был настолько уверен, что Ризульф не пойдет с гонцом по доброй воле, что, когда его тесть подъехал, сумел выдавить только:
— Ради бога благого, что это еще за игры?
— Даю вашим войскам место для отступления, конечно, ваше величество, — ответил Ризульф. Если он и был предателем, то скрывал это изумительно. «Ну и что? — подумал Крисп. — Я уже знаю, что он в этом мастер».
— Это обычный прием в сражении с халогаями, — продолжал Ризульф. — Ложное отступление часто заставляет их в преследовании выходить из-за укреплений, так что мы можем, развернувшись, ударить по ним, пока они не встали в строй.
Крисп покосился на Маммиана. Толстопузый генерал кивнул.
— А, — пробормотал Крисп. — Хорошо.
Хорошо было то, что шлем прикрывал от чужих взглядов его горящие уши.
Видессиане у баррикады рубили и кололи халогаев; те рубили сверху всадников и коней. В ущелье эхом отдавались крики. Потом сквозь шум прорвался протяжный тоскливый вой трубы. Кавалеристы развернулись и поскакали прочь.
Северяне осыпали их с баррикады проклятьями на собственном наречии, на кубратском и ломаном видесском. Пара халогаев начала было карабкаться на баррикаду за убегающими имперцами, но их остановили собственные товарищи.
— Чума и мор на ваши головы! — выругался Маммиан, увидев это. — Почему они не могут нам облегчить жизнь?!
— Такую дисциплину у них можно увидеть редко, — заметил Ризульф. — В учебниках военного дела говорится, что против северян подобная тактика действует неизменно.
— Только вот об Арваше в наших учебниках не сказано, — ответил Крисп.
Ризульф усмехнулся одним уголком рта.
— Боюсь, что насчет учебников вы правы, ваше величество, — сказал он. — А сам он — вон стоит.
Крисп проследил на указующим перстом Ризульфа. Да, высокая фигура за баррикадой не могла быть никем иным, как только Арвашем Черным Плащом. Никто из его последователей не одевался подобным образом. Несмотря на кличку, Крисп все же ожидал увидеть пышно разодетого вождя варваров. Арваш действительно выделялся своим одеянием, но не роскошью его, а скромностью.
Перекрашенная из черного цвета в синий, его хламида сошла бы за рясу видесского священника.
Но как бы ни был одет Арваш, он правил своей ордой. По его повелению халогаи носились взад и вперед, не обращая внимания на тяжесть кольчуг. А когда Арваш поднимал руки, — рукава рясы развевались, точно крылья стервятника, — северяне оставались на месте, что было для них весьма необычно.
Маммиан глядел на эту сцену так, словно дисциплина халогаев была для него личным оскорблением.
— Если они не идут за нами, — одышливо вздохнул он, — придется лезть на них лоб в лоб.
Эти слова явно отдавали для него желчью; столкновение лоб в лоб не принадлежало к излюбленным приемам боя хитроумных видессиан.
Но если не сумеет умный — осилит сильный. Когда офицеры вновь установили строй, а солдаты проверили, сколько стрел осталось в колчанах, музыканты вновь протрубили атаку. И вновь видесская кавалерия ринулась на баррикаду. «Крисп!» было их боевым кличем и: «Имброс!»
Арваш опять воздел руки, но теперь он указывал не на своих головорезов или возведенную ими преграду, а на стены ущелья. И тогда Трокунд пошатнулся в седле.
— Отзовите людей! — вскрикнул он, с трудом удерживаясь на коне. — Отзовите!
Крисп и его генералы уставились на чародея.
— Во имя бога благого, почему?! — воскликнул император.
— Боевые чары, — прохрипел Трокунд, но гром катящихся по склонам валунов заглушил его слова.
Крисп, не сводивший глаз с Трокунда, не видел, как вырывались из земли, в которой мирно покоились годами, если не столетиями, первые камни. Тем вечером ему рассказал об этом один из солдат:
«Видели, как выскакивает из норы вспугнутый кролик? Вот так и эти каменюги прыгали. Только не во все стороны, как кролики, а на нас».
Валуны врезались в ряды видесской кавалерии со звуком, какой могла бы издать раздавленная ногой великана кузница. Кони падали, точно скошенная трава, подминая седоков. Следующие ряды, не в силах остановиться, натыкались на них и тоже попадали под обвал. Хаос разрастался.
Первые ряды атакующих в момент обвала уже почти достигли баррикады. Солдаты оборачивались, чтобы выяснить, что случилось с их товарищами. Кто-то останавливался в ошеломлении, кто-то кидался на баррикаду. И только тогда халогаи рванулись вперед, ревя от злобной радости. Имперские солдаты сражались отчаянно, но некому было прийти к ним на помощь через кровавое месиво обвала.
Крисп с проклятьями бил кулаком по колену, глядя, как северяне одолевают его людей одного за другим. Арваш вновь воздел руки, и опять выскочили из земли валуны, обрушиваясь на авангард видесской армии.
— Останови их! — заорал Крисп на Трокунда.
— Не могу. — Лицо чародея вмиг осунулось, глаза дико блуждали. — Я не представляю, как ему это удается. Напряжение, горячка боя ослабляет силу чар, даже если они подготовлены заранее. Я пытался наложить противоборствующие заклятья — они срываются, как и должно быть.
— Так что нам делать?
— Ваше величество, у меня не хватит сил противостоять Арвашу даже вместе с моими товарищами. — Это признание доставляло Трокунду почти физическую боль. — Возможно, вместе с мастерами Чародейской коллегии нам еще удастся победить его.
— Но не сейчас, — подвел итог Крисп.
— Нет, ваше величество, не сейчас. Он скрыл свой лагерь так, что я не смог даже заметить его, его боевые чары так сильны, что едва не сломили меня… Ваше величество, уже много лет меня не пугал ни один чародей, но Арваш меня ужасает.
Видессиане у баррикады погибли почти все. Их тела и тела погибших под обвалом преграждали путь армии. Взгляд Криспа скользнул вверх, по склонам ущелья. Сколько еще валунов ждут только колдовского приказа Арваша, чтобы рухнуть на видесскую армию, и какое еще чародейство мог приготовить вождь северян?
— Отступаем, — приказал Крисп и сплюнул желчью.
— Отлично, ваше величество, — сказал Маммиан. Пораженный Крисп повернулся к нему. — Отлично, — повторил генерал. — В нашем деле едва ли не главное — знать, когда отойти вовремя. Я боялся, что вы прикажете наступать, несмотря на потери, и превратите поражение в катастрофу.
— Это уже катастрофа, — ответил Крисп.
По ущелью пронесся скорбный сигнал к отступлению. Но Маммиан покачал головой.
— Нет, ваше величество. Мы еще не потеряли строй, паники нет, и люди готовы сражаться в будущем — или в будущем году. Но если этот ведьмак и дальше будет нас гонять в хвост и в гриву, наши солдаты станут бежать, едва завидев его разбойников.
Слабое утешение, но уж лучше такое — немного лучше — чем никакого. Телохранители-халогаи Криспа сомкнулись вокруг него, пока армия выходила из ущелья. Если бы северяне хотели убить его и перейти на сторону собратьев, лучшего момента им не представилось бы. Но императорская стража оборачивалась, лишь чтобы погрозить кулаками врагам Видесса.
И все же верность телохранителей заботила Криспа меньше всего.
Взгляд его, как и взгляды всей армии, постоянно обращались вверх, на стены ущелья — не грянутся ли вниз новые валуны, сминая людей и коней? Если Арваш сумел подготовить ловушки по всей длине ущелья, поражение еще может превратиться в катастрофу даже по критериям Маммиана.
Но отступление не стало бегством. Валуны оставались на своих местах. И наконец склоны разошлись, открывая пологие предгорные холмы.
— Назад, к лагерю? — спросил Маммиан.
— А почему нет? — горько ответил Крисп. — Так мы можем сделать вид, что ничего не случилось. Те, кто еще живы.
— Такие вещи без потерь не делаются, — попытался успокоить его Маммиан.
— Мы и с потерями ничего сделать не можем, — бросил Крисп, на что генерал только хмыкнул.
Лагерь разбитой армии всегда мрачен. Вокруг шатров победителей тоже кричат от боли раненые, но и они, и их товарищи знают, что добились цели, за которую сражались. Побежденные лишены подобного утешения. Они не просто гибли — они гибли зря.
Именно поражение сломило армию Петрония, вспомнил Крисп. Он приказал усилить охрану не с северной стороны лагеря, а с южной.
Офицеры, которым он отдал это распоряжение, вслух своих мнений не высказали, но многозначительно кивнули.
Крисп бродил по окраинам лагеря, где тяжелораненые ждали, пока до них дойдет внимание жрецов-целителей. Те, кто мог шевелиться, с улыбками отдавали императору честь, отчего совесть грызла Криспа еще сильнее. Но он постарался повидаться со всеми и поговорить с большинством, прежде чем отправиться к себе в шатер.
К этому времени спустилась темнота. Больше всего Криспу хотелось уснуть и забыть на несколько часов про злосчастный сегодняшний день. Но перед ним стояла еще одна задача, куда более тяжелая, чем посещение раненых. Крисп все откладывал с письмом Танилиде: он хотел написать в нем, что смерть ее сына отмщена. Теперь эта надежда исчезла — да и что ей в том утешении? Она потеряла единственного сына. Крисп опустил перо в чернильницу и уставился на пустой пергаментный лист. Как же начать?
«От Криспа, Автократора видессиан, превосходной и благороднорожденной госпоже Танилиде привет». Формула закончилась, оставив Крисп в затруднении. Тут нужны были гладкие фразы, выстроить которые не составило бы труда человеку, получившего вместе с образованием и знание риторики. Образования Крисп не получал, а доверять это письмо секретарю не собирался.
— Твое величество? — пробасил снаружи Гейррод.
— В чем дело? — Крисп отложил перо со смешанным чувством облегчения и вины.
Как оказалось, облегчение было преждевременным.
— Дело чести, твое величество, — отозвался Гейррод.
Последний раз с ним в таком тоне разговаривал нацелившийся на самоубийство Вагн.
— И чем я затронул твою честь, Гейррод? — осведомился Крисп, выскакивая из шатра.
— Не мою, твое величество, но всех нас, кто получает от тебя золото, — ответил Гейррод. Высокому для видессианина Криспу пришлось поднять голову, чтобы посмотреть халогаю в глаза. — Меня выбрали говорить за нас всех из-за того, что я первым склонился перед тобой.
— Верно, — согласился Крисп, — и за это я держу тебя и всех вас в почете. Сомневаешься ли ты в этом? — Гейррод покачал тяжелой головой. — Так чем я оскорбил тебя — то есть вас всех? — нетерпеливо кинул Крисп.
— Тем, что не послал нас сегодня в бой против тех, кто следует за Арвашем, несмотря на то что я сказал тебе на дороге южнее Имброса, — ответил Гейррод. — Многим из нас это мнится обидой и знаком недоверия. Лучше нам вернуться домой в землю Халога, чем носить секиры, не обагренные кровью. Видессиане любят парадные полки. Мы же давали клятву сражаться за тебя, твое величество, а не вышагивать на парадах.
— Если ты думаешь, что я удержал вас, опасаясь измены, руби сейчас, Гейррод. — С некоторой внутренней дрожью — халогаи могли воспринимать фигуры речи удивительно буквально — Крисп склонил голову. — Удара не последовало; император выпрямился и вновь глянул телохранителю в лицо. — Если ты думаешь иначе, то чем я мог затронуть твою честь?
Телохранитель встал по стойке «смирно».
— Ты говоришь мудро, твое величество. Теперь я вижу, что ошибался. И так я передам своим товарищам. Те, кто не согласится, пусть спорят с этим. — Гейррод многозначительно потрогал лезвие секиры.
— Хорошо, — ответил Крисп. — И передай им, что я не послал их в бой потому, что надеялся выбить халогаев — халогаев Арваша из-за баррикады стрелами. Если бы нам это удалось, мы победили бы малой кровью.
Гейррод громко фыркнул.
— Порой ты думаешь, как один из нас, но в сердце своем ты все же видессианин. Так, верно, и быть должно, и этому не поможешь. Но бой сладок сам по себе. Время считать сраженных приходит потом, а не прежде.
— Как скажешь, Гейррод. — Криспу слова северянина показались безрассудными до безумства. Халогай же прекрасно знал, что большинство имперцев думает так, как Крисп, и считал их в военном деле в лучшем случае излишне осторожными, а то и просто трусоватыми. Поэтому, наверное, никто из видессиан не служил телохранителем у северных вождей и вряд ли будет.
Гейррод вновь занял свой пост, явно удовлетворенный беседой, а Крисп вернулся в шатер и позволил себе тихо вздохнуть. Он не солгал Гейрроду впрямую, но в верности халогаев все же одно время усомнился. Однако, спросив Гейррода, а верит ли тот в подобное, Крисп как бы снял с себя вину. Но в следующем сражении с головорезами Арваша он не станет сдерживать своих телохранителей.
Император присел за складной столик, который служил ему вместо письменного. Пергамент и перо лежали там, где он их оставил, выходя. На листе одиноко красовалось приветствие. Крисп снова вздохнул. Если бы только у Трокунда нашлось заклятье, по которому неприятные письма писались бы сами… но это было бы уже не чародейство, а чудотворство.
Вздохнув в третий раз, Крисп макнул перо в чернильницу и по привычке приступил сразу к сути:
«Госпожа моя, покуда я сражался с Петронием в западных землях, Мавр, узнав о поражении Агапета, вывел из города Видесса армию, дабы остановить Арваша Черного Плаща от продвижения в глубь империи. Со скорбью должен сообщить вам, что, как вы и предсказывали, ваш сын потерпел поражение и погиб сам».
Выведенные на пергаменте, эти слова вновь вызвали в памяти день гибели побратима. Крисп перечитал написанное. Не слишком ли прямолинейно?.. Нет, решил он. Танилида предпочитала неприукрашенную правду… и, кроме того, она могла узнать о случившемся раньше его.
Он подумал немного и приписал: «Я любил Мавра, как родного брата. Я удержал бы его от нападения на Арваша, если бы знал, что у него на уме, но он скрывал свои намерения от меня, пока не стало поздно. Вы лучше меня знаете, что Мавр всегда шел вперед, не оглядываясь».
Крисп присыпал написанное песком, чтобы высушить чернила, потом свернул пергамент и надписал на свитке: «Превосходной и благороднорожденной госпоже Танилиде, в ее поместье близ Опсикиона». Эти слова он тоже присыпал песком, стянул свиток лентой и, перевязав, капнул на ленту немного алого воска. В еще мягкий воск он вдавил свою печать и долго смотрел на нее.
Солнечный имперский герб оставался так же совершенен, точно армии Видесса только что одержали три великих победы, а не пережили три позорных поражения и отчаяние при виде города, вырезанного до последнего жителя.
Высунувшись из шатра, Крисп кликнул гонца. Когда тот положил письмо в водонепроницаемый футляр, Крисп обещал себе, что империя станет цела и неделима, как эта печать, еще до того, как завершится война с Арвашем. Это была отличная клятва, но Крисп чувствовал бы себя спокойнее, если бы знал, как ее исполнить.
Глава 7
Город Видесс скорбел. Со скорбью в город пришел страх. Уже три столетия, с тех времен, когда дикие хаморские племена из степей Пардрайи отсекли от живого тела Видесской империи Кубрат, Хатриш и Татагуш, жители столицы не опасались вторжения с севера.
— Все ведут себя так, точно нас завтра возьмут в осаду, — жаловался Крисп Яковизию через пару дней после возвращения. — Головорезы Арваша сидят по ту сторону Заистрийских гор и останутся там до весны.
Яковизий нацарапал ответ на табличке и передал Криспу. «Даже Арваш не такой могучий колдун, чтобы остановить осенние дожди».
Он ткнул пальцем в потолок и приложил ладонь к уху.
Крисп кивнул. По крыше барабанил дождь.
— Прошлой осенью я проклинал осенние ливни, потому что они не давали мне разделаться с Петронием. А теперь благословляю их, потому что они не пускают Арваша через границу империи.
Яковизий отобрал табличку и написал ответ:
«Когда люди хвалят или проклинают погоду, Фос затыкает уши. Иначе он бы оглох».
— Ты, как всегда, прав, — отозвался Крисп. — Но люди от этого не перестают хвалить или проклинать дожди. А то, что до Арваша отсюда пара сотен миль, не мешает горожанам оглядываться на север при каждом шуме.
«Это ненадолго, — с уверенностью циника начертал Яковизий. — Помни — горожане переменчивы. Скоро Пирр даст им новую тему для слухов».
Крисп скорчил гримасу.
— Даже не напоминай.
Более чем когда-либо Крисп жалел о том, что Гнатий не остался ему верен. Политическая фигура в куда большей степени, чем духовное лицо, Гнатий был бы гибок. Пирр, избрав единожды свой путь, двигался по нему, прилагая к этому всю свою власть, — а властью вселенский патриарх видессиан обладал немалой, большей, чем кто-либо, кроме самого Криспа. И его ни в малейшей степени не волновало, что от его речей и дел у всех прочих священнослужителей волосы встают дыбом. Порой Криспу казалось, что патриарх именно этого и добивается. Но намеренно или нет, а результатов он достигал поистине невероятных.
«Я его, если помнишь, дольше твоего знаю, — написал Яковизий.
— Он мне, в конце концов, двоюродный брат. Он меня не одобряет, взаимно. Впрочем, он почти ничего не одобряет». Аристократ булькающе рассмеялся.
— Что он тебя не одобряет — невеликое чудо! — Крисп тоже расхохотался. Привычки сибарита и вечные поиски симпатичных молодых людей никак не поднимали Яковизия в глазах его сурового и аскетичного родственника. — Ты, я смотрю, никак не остановишься. Только больше стал за мальчиками гоняться.
Яковизий снова забулькал.
«Наоборот, ваше величество, — написал он. — Теперь они за мной гоняются».
Крисп хотел было посмеяться, но, глянув на собеседника, раздумал.
— Благим богом клянусь, ты всерьез, — проговорил он. — Но как — почему? Не хотел бы вас обидеть, превосходный господин, но вы меня ошеломили.
Яковизий в ответ написал большими буквами одно-единственное слово: «УНИКУМ». Ухмыльнулся, показал на себя и написал еще:
«Где они второго такого найдут? Вот и вешаются на шею».
Крисп не знал, смеяться ему или кривиться. От выбора его избавил вошедший в палату Барсим.
— Прошение на имя вашего величества, — сказал вестиарий, протягивая пергаментный свиток на подносе. — От монаха Гнатия. — Ничто в голосе евнуха не выдавало, что когда-то Гнатий носил и более почетный титул.
— Легок на помине, — Крисп принял свиток, и Барсим вышел.
Император глянул на Яковизия:
— Хочешь послушать?
Яковизий кивнул.
— «От смиренного, грешного и раскаявшегося монаха Гнатия его сиятельному императорскому величеству Криспу, Автократору видессиан привет!» — прочел Крисп и фыркнул. — Да уж, стелет он мягко.
«Придворный», — написал Яковизий, так, словно это все объясняло.
— «Нижайше молю ваше императорское величество, — продолжил Крисп, — даровать мне великую милость, разрешив мне прервать на краткий срок заточение в монастыре, посвященном памяти святого Скирия, дабы мог я насладиться встречею с вами и ознакомить ваше императорское величество с плодами исторических исследований моих, продолжаемых по указанию вашему, ибо оные летописи, несмотря на древность их, сведения содержат весьма важные и с нынешним состоянием дел видесских связь несомненную имеющие». Крисп отложил пергамент. — Уф! Если я в его прошении разобраться не могу, с чего бы его историческим трудам оказаться понятнее?
«Гнатий не дурак», — напомнил Яковизий.
— Знаю, — раздраженно ответил Крисп. — Так почему он меня за дурака принимает? Наверное, это какой-то хитрый план побега. Я моргнуть не успею, как наш дорогой Гнатий будет шляться по всей стране, пока его не поймают, проповедовать против Пирра и сеять раздоры среди священников. Только смуты в церквях мне не хватало к Арвашу. Это прямая дорога к гражданской войне.
«Так ты его не примешь?» — осведомился Яковизий.
— Нет, богом благим и премудрым клянусь. — Крисп повысил голос:
— Барсим, будьте добры, перо и чернила!
Получив письменные принадлежности, он нацарапал на краю свитка «ЗАПРЕЩАЮ — К. « буквами еще больше тех, которыми Яковизий обозначил себя уникумом. Свернув пергамент, он вернул его Барсиму.
— Проследите, чтобы это передали назад монаху Гнатию, — приказал он. В его устах титул бывшего патриарха прозвучал намеренно презрительно.
— Будет сделано, ваше величество, — ответил вестиарий.
— Благодарю, Барсим. — Постельничий собрался уходить, и Крисп добавил:
— И когда закончите с этим, пришлите нам что-нибудь из кухни. Неважно что, но я хотел бы перекусить. А вы, превосходный господин?
Яковизий кивнул. «И вина, почитаемый господин, с вашего позволения», — написал он и показал табличку Барсиму.
Вскоре вестиарий внес в палату серебряный поднос с кувшином вина, двумя кубками и прикрытым серебряной крышкой блюдом.
— Куропатки в сырном соусе с чесноком и орегано, ваше величество. Надеюсь, вы не против?
— Ничуть, — заверил его Крисп.
Со своей птичкой он расправился за пару минут. Яковизий ел медленнее. Ему приходилось резать мясо на крохотные кусочки, и каждый кусочек проталкивать в горло глотком вина — лишенный языка, он не мог ни пережевывать пищу как следует, ни глотать.
Но и с этим, как со всем остальным, он ухитрялся справляться, судя по тому, что почти набрал сброшенный во время болезни вес.
— Рад видеть, что ты так хорошо справляешься. — Крисп поднял свой кубок, наблюдая, как Яковизий обсасывает куропаточью ножку.
«Я рад не меньше твоего», — написал Яковизий, отвлекшись на минуту от еды. Крисп фыркнул, и они выпили вместе.
* * *
Бледная Дара оторвалась от тазика; служанка вытерла ей подбородок влажной тряпочкой и унесла таз.
— Если бы это была только утренняя болезнь, еще бы ладно, — устало проговорила Дара, — но теперь меня тошнит в любое время дня и ночи.
Крисп подал ей кубок с вином.
— Возьми, сполосни рот.
Дара сделала осторожный глоточек и, склонив голову набок, подождала, пока желудок не выскажет своего мнения. Желудок не протестовал, и она отпила еще.
— Может, надо мне было самой выкармливать Фостия, — сказала она. — Повитухи говорят, кормящей матери сложнее понести вновь.
— Я тоже так слышал, — ответил Крисп, — не знаю только, правда ли это. Как бы там ни было, надеюсь, что скоро тебе полегчает.
— Я тоже надеюсь. — Дара закатила глаза. — Но если с этим ребенком будет так же, как с Фостием, мне еще два месяца предстоит выворачиваться наизнанку.
— Надеюсь, что нет. — Но Крисп знал, что внимательно будет следить, когда Дару прекратит мучить тошнота по утрам и когда родится ребенок. Не то чтобы он ей не доверял. Хотя он пробыл в городе лишь пару дней между двумя кампаниями, но провел он их никак уж не в праздности, а тошнота у Дары появилась вовремя после этого — считать по месячным, еще не установившимся после родов, было бессмысленно.
Но Крисп все равно считал дни. Дара обманывала Анфима с ним, может обмануть и его. Маловероятно, но Автократоры, полагавшиеся лишь на вероятное, правили на удивление недолго.
— Фостий вчера сам сел, — заметила Дара.
— Кормилица мне сказала. — Крисп постарался выразить радость.
Как он ни пытался, проникнуться к Фостию родительской любовью у него никак не получалось. Мешала назойливая мыслишка — а не кукушонка ли он растит?»Если следующий ребенок будет мальчиком… «, — сказал себе Крисп, и поняв, как счастлив он будет тогда, осознал, что это, безусловно и неоспоримо, его ребенок.
Дара сменила тему.
— Как там налоги?
— С запада — отлично. С острова Калаврия, с Опсикионского полуострова, с пригородных земель — отлично. С севера… — Продолжать не имело смысла. Собрать для себя что-то ценное близ Заистрийских гор могли разве что стервятники.
— Хватит ли, чтобы сражаться с Арвашем будущей весной? — спросила Дара. Истинная генеральская дочь, она понимала, что армии не меньше солдат нужны деньги и все то, что на них можно купить.
— Все ведут себя так, точно нас завтра возьмут в осаду, — жаловался Крисп Яковизию через пару дней после возвращения. — Головорезы Арваша сидят по ту сторону Заистрийских гор и останутся там до весны.
Яковизий нацарапал ответ на табличке и передал Криспу. «Даже Арваш не такой могучий колдун, чтобы остановить осенние дожди».
Он ткнул пальцем в потолок и приложил ладонь к уху.
Крисп кивнул. По крыше барабанил дождь.
— Прошлой осенью я проклинал осенние ливни, потому что они не давали мне разделаться с Петронием. А теперь благословляю их, потому что они не пускают Арваша через границу империи.
Яковизий отобрал табличку и написал ответ:
«Когда люди хвалят или проклинают погоду, Фос затыкает уши. Иначе он бы оглох».
— Ты, как всегда, прав, — отозвался Крисп. — Но люди от этого не перестают хвалить или проклинать дожди. А то, что до Арваша отсюда пара сотен миль, не мешает горожанам оглядываться на север при каждом шуме.
«Это ненадолго, — с уверенностью циника начертал Яковизий. — Помни — горожане переменчивы. Скоро Пирр даст им новую тему для слухов».
Крисп скорчил гримасу.
— Даже не напоминай.
Более чем когда-либо Крисп жалел о том, что Гнатий не остался ему верен. Политическая фигура в куда большей степени, чем духовное лицо, Гнатий был бы гибок. Пирр, избрав единожды свой путь, двигался по нему, прилагая к этому всю свою власть, — а властью вселенский патриарх видессиан обладал немалой, большей, чем кто-либо, кроме самого Криспа. И его ни в малейшей степени не волновало, что от его речей и дел у всех прочих священнослужителей волосы встают дыбом. Порой Криспу казалось, что патриарх именно этого и добивается. Но намеренно или нет, а результатов он достигал поистине невероятных.
«Я его, если помнишь, дольше твоего знаю, — написал Яковизий.
— Он мне, в конце концов, двоюродный брат. Он меня не одобряет, взаимно. Впрочем, он почти ничего не одобряет». Аристократ булькающе рассмеялся.
— Что он тебя не одобряет — невеликое чудо! — Крисп тоже расхохотался. Привычки сибарита и вечные поиски симпатичных молодых людей никак не поднимали Яковизия в глазах его сурового и аскетичного родственника. — Ты, я смотрю, никак не остановишься. Только больше стал за мальчиками гоняться.
Яковизий снова забулькал.
«Наоборот, ваше величество, — написал он. — Теперь они за мной гоняются».
Крисп хотел было посмеяться, но, глянув на собеседника, раздумал.
— Благим богом клянусь, ты всерьез, — проговорил он. — Но как — почему? Не хотел бы вас обидеть, превосходный господин, но вы меня ошеломили.
Яковизий в ответ написал большими буквами одно-единственное слово: «УНИКУМ». Ухмыльнулся, показал на себя и написал еще:
«Где они второго такого найдут? Вот и вешаются на шею».
Крисп не знал, смеяться ему или кривиться. От выбора его избавил вошедший в палату Барсим.
— Прошение на имя вашего величества, — сказал вестиарий, протягивая пергаментный свиток на подносе. — От монаха Гнатия. — Ничто в голосе евнуха не выдавало, что когда-то Гнатий носил и более почетный титул.
— Легок на помине, — Крисп принял свиток, и Барсим вышел.
Император глянул на Яковизия:
— Хочешь послушать?
Яковизий кивнул.
— «От смиренного, грешного и раскаявшегося монаха Гнатия его сиятельному императорскому величеству Криспу, Автократору видессиан привет!» — прочел Крисп и фыркнул. — Да уж, стелет он мягко.
«Придворный», — написал Яковизий, так, словно это все объясняло.
— «Нижайше молю ваше императорское величество, — продолжил Крисп, — даровать мне великую милость, разрешив мне прервать на краткий срок заточение в монастыре, посвященном памяти святого Скирия, дабы мог я насладиться встречею с вами и ознакомить ваше императорское величество с плодами исторических исследований моих, продолжаемых по указанию вашему, ибо оные летописи, несмотря на древность их, сведения содержат весьма важные и с нынешним состоянием дел видесских связь несомненную имеющие». Крисп отложил пергамент. — Уф! Если я в его прошении разобраться не могу, с чего бы его историческим трудам оказаться понятнее?
«Гнатий не дурак», — напомнил Яковизий.
— Знаю, — раздраженно ответил Крисп. — Так почему он меня за дурака принимает? Наверное, это какой-то хитрый план побега. Я моргнуть не успею, как наш дорогой Гнатий будет шляться по всей стране, пока его не поймают, проповедовать против Пирра и сеять раздоры среди священников. Только смуты в церквях мне не хватало к Арвашу. Это прямая дорога к гражданской войне.
«Так ты его не примешь?» — осведомился Яковизий.
— Нет, богом благим и премудрым клянусь. — Крисп повысил голос:
— Барсим, будьте добры, перо и чернила!
Получив письменные принадлежности, он нацарапал на краю свитка «ЗАПРЕЩАЮ — К. « буквами еще больше тех, которыми Яковизий обозначил себя уникумом. Свернув пергамент, он вернул его Барсиму.
— Проследите, чтобы это передали назад монаху Гнатию, — приказал он. В его устах титул бывшего патриарха прозвучал намеренно презрительно.
— Будет сделано, ваше величество, — ответил вестиарий.
— Благодарю, Барсим. — Постельничий собрался уходить, и Крисп добавил:
— И когда закончите с этим, пришлите нам что-нибудь из кухни. Неважно что, но я хотел бы перекусить. А вы, превосходный господин?
Яковизий кивнул. «И вина, почитаемый господин, с вашего позволения», — написал он и показал табличку Барсиму.
Вскоре вестиарий внес в палату серебряный поднос с кувшином вина, двумя кубками и прикрытым серебряной крышкой блюдом.
— Куропатки в сырном соусе с чесноком и орегано, ваше величество. Надеюсь, вы не против?
— Ничуть, — заверил его Крисп.
Со своей птичкой он расправился за пару минут. Яковизий ел медленнее. Ему приходилось резать мясо на крохотные кусочки, и каждый кусочек проталкивать в горло глотком вина — лишенный языка, он не мог ни пережевывать пищу как следует, ни глотать.
Но и с этим, как со всем остальным, он ухитрялся справляться, судя по тому, что почти набрал сброшенный во время болезни вес.
— Рад видеть, что ты так хорошо справляешься. — Крисп поднял свой кубок, наблюдая, как Яковизий обсасывает куропаточью ножку.
«Я рад не меньше твоего», — написал Яковизий, отвлекшись на минуту от еды. Крисп фыркнул, и они выпили вместе.
* * *
Бледная Дара оторвалась от тазика; служанка вытерла ей подбородок влажной тряпочкой и унесла таз.
— Если бы это была только утренняя болезнь, еще бы ладно, — устало проговорила Дара, — но теперь меня тошнит в любое время дня и ночи.
Крисп подал ей кубок с вином.
— Возьми, сполосни рот.
Дара сделала осторожный глоточек и, склонив голову набок, подождала, пока желудок не выскажет своего мнения. Желудок не протестовал, и она отпила еще.
— Может, надо мне было самой выкармливать Фостия, — сказала она. — Повитухи говорят, кормящей матери сложнее понести вновь.
— Я тоже так слышал, — ответил Крисп, — не знаю только, правда ли это. Как бы там ни было, надеюсь, что скоро тебе полегчает.
— Я тоже надеюсь. — Дара закатила глаза. — Но если с этим ребенком будет так же, как с Фостием, мне еще два месяца предстоит выворачиваться наизнанку.
— Надеюсь, что нет. — Но Крисп знал, что внимательно будет следить, когда Дару прекратит мучить тошнота по утрам и когда родится ребенок. Не то чтобы он ей не доверял. Хотя он пробыл в городе лишь пару дней между двумя кампаниями, но провел он их никак уж не в праздности, а тошнота у Дары появилась вовремя после этого — считать по месячным, еще не установившимся после родов, было бессмысленно.
Но Крисп все равно считал дни. Дара обманывала Анфима с ним, может обмануть и его. Маловероятно, но Автократоры, полагавшиеся лишь на вероятное, правили на удивление недолго.
— Фостий вчера сам сел, — заметила Дара.
— Кормилица мне сказала. — Крисп постарался выразить радость.
Как он ни пытался, проникнуться к Фостию родительской любовью у него никак не получалось. Мешала назойливая мыслишка — а не кукушонка ли он растит?»Если следующий ребенок будет мальчиком… «, — сказал себе Крисп, и поняв, как счастлив он будет тогда, осознал, что это, безусловно и неоспоримо, его ребенок.
Дара сменила тему.
— Как там налоги?
— С запада — отлично. С острова Калаврия, с Опсикионского полуострова, с пригородных земель — отлично. С севера… — Продолжать не имело смысла. Собрать для себя что-то ценное близ Заистрийских гор могли разве что стервятники.
— Хватит ли, чтобы сражаться с Арвашем будущей весной? — спросила Дара. Истинная генеральская дочь, она понимала, что армии не меньше солдат нужны деньги и все то, что на них можно купить.