Страница:
— Да брось ты это дерьмо, — скривился Скорцени. — Твои знания могут оказаться мне полезными. Пойдем и правда чего-нибудь выпьем. Сначала я накачаю тебя спиртным, а потом попытаюсь соблазнить.
— Понятно, тебе нужно мое тело, — заметил танкист.
— Нет, только голова, — поправил его Скорцени.
Весело хохоча, они нашли маленький кабачок неподалеку от здания, где располагался штаб гестапо. Официант за стойкой был в военной форме, как, впрочем, практически все в Берктесгадене.
— Сейчас даже шлюхи носят серенькие штанишки, — проворчал Скорцени, усаживаясь за столик в полутемном подвале. Подняв стакан, он отсалютовал Егеру, залпом его осушил и поморщился. — Ну и гадость!
Егер сделал большой глоток
— Не стану с тобой спорить. — Но приятное тепло действительно разлилось по всему телу, немного успокаивая нервы. — Зато в состав входит старый добрый антифриз. — Он немного наклонился вперед и проговорил: — Прежде чем ты на меня набросишься, я попытаюсь тебя расколоть: что нашли в танке, который ты угнал у ящеров? Я все еще делаю вид, что остался танкистом, а не физиком, или бандитом, как ты.
— Неприкрытая лесть не поможет, — фыркнул Скорцени. — Но я отвечу на твой вопрос — почему бы и нет? Все равно я не понимаю и половины того, о чем идет речь. Другая половина остается загадкой для остальных — вот в чем проблема. Ящеры делают машины, которые умнее людей, пытающихся в них разобраться. Но скоро мы начнем выпускать новые боеприпасы и новую броню — несколько слоев стали и керамики… уж не знаю, как они собираются соединить их вместе.
— Ты же воевал на русском фронте, — сказал Егер. — Новая амуниция, новая броня — прекрасно. Может быть, даже наступит день, когда мне удастся их испробовать. Похоже, не скоро, верно?
Скорцени кивнул, соглашаясь. Егер грустно вздохнул, допил свой стакан, сходил за добавкой и снова уселся за стол. Скорцени набросился на новую порцию выпивки, словно оголодавший тигр.
— Ну, и как ты намерен меня использовать? — поинтересовался Егер.
— Ах, да. Ты собирался стать археологом перед тем, как тебя засосала военная трясина, так?
— Значит, изучал мое досье, — довольно миролюбиво заметил Егер и подкрепил свои слова хорошим глотком шнапса. Теперь он уже не казался таким отвратительным — наверное, первый стакан притупил все вкусовые ощущения. — Причем тут археология?
— Тебе ведь известно, что ящеры захватили Италию, — сказал Скорцени.
— Им там не так хорошо, как было в начале, да и итальянцы не особенно их жалуют. Я им немного помог — нам удалось вывезти Муссолини из замка, в котором ящеры его прятали.
Вид у него сделался чрезвычайно довольный, впрочем, он имел на это право.
— Ты снова собираешься туда отправиться и хочешь, чтобы я составил тебе компанию? — спросил Егер. — Я буду там, как бельмо на глазу. Не из-за внешности, как ты, наверное, догадался, а потому, что не знаю ни слова по-итальянски.
— Не в Италию, — покачав головой, сказал Скорцени. — Ящеры черт знает что творят на восточном берегу Адриатики, в Хорватии. Я с трудом переношу Анте Павелича note 10, но он наш союзник, а нам совсем не нужно, чтобы ящеры закрепились в том регионе. Тебе понятно, что я имею в виду?
— Со стратегической точки зрения, понятно, — ответил Егер, умолчав о том, что представитель СС вообще с трудом кого-то переносит. До него доходили слухи, что хорватские союзники, или марионетки — называйте их, как хотите — относятся к идеям фашизма (кстати, и к кровной вражде тоже) чрезвычайно серьезно. Наверное, слова Скорцени являются подтверждением слухов. — Знаешь, я все равно не понимаю, при чем тут я? — проговорил он.
Скорцени стал похож на рыбака, решившего испробовать новую наживку.
— Предположим, я скажу тебе, что главная база ящеров в Хорватии находится неподалеку от Сплита. Это тебе что-нибудь говорит?
— Дворец Диоклетиана, — мгновенно ответил Егер. — Я даже там один раз был, во время каникул, лет восемь или десять назад. Очень впечатляющее сооружение, а ведь ему тысяча шестьсот лет.
— Я знаю. Твой отчет, по-видимому, использован во время планирования операции «Возмездие». Мы примерно наказали югославов за то, что они нарушили договор с нами. Однако это не имеет отношения к делу. Важно, что ты знаком с местностью — ты ведь не только там побывал, ты интересовался дворцом Диоклетиана, верно? Вот почему я сказал, что ты можешь оказаться мне полезным.
— Неужели ты собираешься его взорвать? — взволнованно спросил Егер.
Конечно, когда идет война страдают исторические памятники, и тут ничего не сделаешь. Во время наступления на Россию Егер видел множество горящих русских церквей, но они значили для него гораздо меньше, чем дворец римского императора.
— Если возникнет необходимость, я его взорву, — сказал Скорцени. — Я понимаю, что ты имеешь в виду, Егер, но если ты придерживаешься таких взглядов, значит, я ошибся и сделал неверный выбор.
— Может, и так. Ты не забыл, что к югу от Бельфора меня ждет мой полк?
— Ты отличный танкист, Егер, но не гений, — проговорил Скорцени. — Твой полк прекрасно справится со своими обязанностями, если им будет командовать кто-нибудь другой. А вот для меня твои знания могут оказаться исключительно полезными. Я тебя соблазнил или нет?
Егер почесал подбородок. Он не сомневался, что Скорцени сумеет добиться, чтобы его отправили в Хорватию. Он совершил такое количество героических поступков, что командование непременно пойдет ему навстречу. Вопрос заключался в другом: хочет ли он, Егер, попробовать что-то новенькое, или предпочитает вернуться в свой полк и заняться привычным делом?
— Купи-ка мне еще стаканчик шнапса, — попросил он Скорцени.
— Хочешь, чтобы я сначала тебя напоил, а потом ты заявишь, будто не понимал, о чем идет речь, когда согласился на мое предложение, — ухмыльнувшись, сказал Скорцени. — Ладно, Егер, будь по-твоему.
* * * Генерал-лейтенант Курт Чилл насмешливо посмотрел на своих советских собеседников.
«Может, мне просто показалось», — подумал Джордж Бэгнолл, — «и во всем виноват пляшущий свет факелов?»
Но нет, голос генерала тоже звучал насмешливо:
— Надеюсь, господа, нам удастся создать объединенный фронт для обороны Плескау? Мы и раньше к этому стремились, однако, к сожалению, наше сотрудничество носит весьма ограниченный характер.
Командиры двух партизанских отрядов, Николай Васильев и Александр Герман с трудом сохраняли спокойствие. Герман, который знал не только русский, но и идиш, понял слова генерала.
— Называйте наш город его настоящим именем, а не тем, которое вы, нацисты, ему дали — потребовал он. — Сотрудничество! Ха! По крайней мере, раньше вы соблюдали приличия.
Бэгнолл, знакомый с немецким весьма приблизительно, нахмурился, пытаясь понять, что говорит партизан. Васильев, который не знал никакого иностранного языка, подождал, когда переводчик закончит шептать ему в ухо.
— Да! — прорычал он, а потом добавил что-то непонятное по-русски.
— Товарищ Васильев возражает против термина «объединенный фронт», который следует употреблять, только если речь идет о союзах прогрессивных сил, нам с реакционерами не по пути, — сообщил переводчик.
Сидевший рядом с Бэгноллом Джером Джонс тихонько присвистнул.
— Он смягчил перевод. Васильев назвал немцев «фашистскими шакалами».
— И почему я нисколько не удивлен? — прошептал в ответ Бэгнолл. — По-моему, уже хорошо, что вместо того, чтобы сразу прикончить друг друга, они всего лишь мерзко ругаются.
— В этом что-то есть, — согласился Джонс.
Он собрался еще что-то сказать, но тут снова заговорил Чилл:
— Если мы сейчас не объединим усилия, причем мне наплевать, какое имя вы дадите нашему союзу, ящеры придумают вашему любимому городу свое собственное название.
— Ну и как же мы им помешаем? — Герман снова понял слова генерала на несколько мгновений раньше Васильева. Русский партизан несколько изменил вопрос:
— Да, разве мы можем отправить своих солдат сражаться вместе с вашими, не опасаясь выстрелов в спину?
— Можете, потому что я тоже отправляю своих солдат сражаться рядом с вашими, — заявил Чилл. — Не следует забывать, что у нас общий страшный враг. А насчет выстрелов в спину… Сколько отрядов Красной армии шло в бой, зная, что у них за спиной идут офицеры НКВД — для обеспечения необходимой степени героизма?
— Партизан это не касается — ответил Герман и замолчал. Васильев тоже ничего не сказал, из чего Бэгнолл сделал вывод, что Чилл заработал очко.
— Кто-нибудь из вас, господа, готов взять на себя организацию обороны Плескау… прошу прощения, Пскова? — сложив руки на груди, спросил Чилл.
Александр Герман и Николай Васильев переглянулись. Ни тот, ни другой не испытывал энтузиазма по поводу предложения Чилла. На их месте Бэгнолл чувствовал бы себя так же. Устраивать налеты, подготовленные на базе, запрятанной глубоко в лесу, не одно и то же, что сражаться в открытом бою. Партизаны отлично умели доставлять своим врагам мелкие неприятности. Но, вне всякого сомнения, они отдавали себе отчет в том, что их действия не помешали немцам занять Псков.
— Нет, — сказал по-русски Васильев, а потом продолжил через переводчика: — Вы сможете лучше организовать оборону, если, конечно, будете защищать город, его население и советских солдат, а не станете думать только о своих нацистах.
— Если я беру на себя оборону какого-то района, я отвечаю за все — насколько, конечно, это в моих силах, учитывая количественный состав армии и наличие боеприпасов, — ответил Чилл. — Надеюсь, вы понимаете, что если я отдам приказ одному из ваших подразделений, оно должно будет его выполнить?
— Разумеется, — сказал Васильев. — Но только если командир и политрук посчитают ваш приказ отвечающим интересам общего дела, а не вашим, личным.
— Нет, меня такая постановка вопроса не устраивает, — холодно заявил Чилл. — Они должны быть уверены в том, что я действую из соображений общего блага и выполнять мои распоряжения, считают они их правильными или нет. Одна из причин, по которой необходимо иметь человека, отвечающего за проведение всей операции, заключается в том, что он находится в положении, дающем ему возможность увидеть то, что не видно его подчиненным.
— Нет, — одновременно заявили по-русски Васильев и Герман.
— Ну вот, начинается, — прошептал Бэгнолл Джерому Джонсу. Тот только молча кивнул. — Нужно что-то сделать, прежде чем они снова пустятся в свои идиотские пререкания. Я еще не забыл, как большевики поцапались с нацистами на прошлой неделе. Не знаю, как ты, но мне не хочется оказаться между двух огней.
— Мне тоже не хочется, — прошептал в ответ Джонс. — Если так сражаются на земле, благодарение Богу, что есть военно-воздушные силы, вот что я вам скажу.
— Кто ж тут спорит? — согласился Бэгнолл. — Ты не забыл, мне уже пришлось почувствовать это на собственной шкуре. Ты не участвовали в рейде на базу ящеров, расположенную к югу отсюда.
«Они не захотели тобой рисковать», — подумал он без особого раздражения. — «Мы с Кеном и бедняга Эл… ну, нас можно и заменить, а вот ты… слишком хорошо разбираешься в своих радарных установках».
— Я просил, чтобы меня тоже взяли в тот рейд, — словно угадав его мысли, проговорил Джонс. — Но проклятые русские не пустили.
— Правда? Я не знал.
Джонс сразу вырос в глазах Бэгнолла. Добровольно пойти под пули мало кто согласится, в особенности, если ты не обязан это делать.
— Да какая разница! Нам нужно подумать о том, что происходит сейчас, а не вспоминать прошлое. — Он встал и громко сказал по-русски: — Товарищи!
— Даже Бэгнолл знал это слово. А Джонс, тем временем, продолжал сначала по-русски, а потом по-немецки: — Если вы хотите преподнести Псков ящерам на тарелочке с голубой каемочкой, давайте, продолжайте в том же духе.
— Так-так! И какое же решение вы предлагаете? — поинтересовался Курт Чилл. — Может быть, выбрать главнокомандующим вас? — Его холодная жесткая улыбка напоминала волчий оскал. Джонс покраснел и быстро сел. — Представляю себе, генералы пляшут под дудку простого солдата, немного разбирающегося в радарных установках. Ничего не выйдет.
— А почему? — Бэгнолл поднялся на ноги. Он говорил только по-немецки, да и то не слишком хорошо, но решил не отступать: — Красная армия не доверяет Вермахту, а Вермахт — Kpaq-ной армии. Мы, англичане, сделали что-нибудь такое, чтобы вызвать подозрения в нашей лояльности у той или другой стороны? Пусть генерал Чилл командует. Если русским не понравятся его предложения, они пожалуются нам. Если мы посчитаем приказы разумными, русские должны будут им подчиниться, словно их отдал сам Сталин. Разве не справедливо?
Повисла напряженная тишина, если не считать тихого бормотания переводчика, который докладывал Васильеву, что сказал Бэгнолл. Через несколько секунд Чилл заявил:
— Вообще, ослабление командования это плохо, поскольку тот, кто руководит операцией, должен обладать всей полнотой власти. Но в данных, особых обстоятельствах…
— Только англичанам придется принимать решения быстро, — сказал Александр Герман. — Если они будут слишком долго размышлять, приказы потеряют актуальность.
— Ну, это войдет в условия договора, — успокоил его Бэгнолл.
— Англичанам также придется помнить, что все мы здесь союзники и вместе боремся против ящеров. Речь не идет о коалиции Англии с Россией, выступающей против Рейха, — проговорил генерал-лейтенант Курт Чилл. — Если решения окажутся не объективными, то очень скоро сооружение рухнет, и мы снова начнем стрелять друг в друга…
— Да, разумеется, — нетерпеливо перебил его Бэгнолл. — Если бы я сомневался в том, что мы с такой задачей справимся, я бы не стал ничего предлагать. Должен заметить, в этой комнате не мне одному трудно постоянно помнить, что все мы союзники и должны вместе планировать свои действия.
Чилл наградил его сердитым взглядом. Васильев и Герман тоже.
— Здорово вы их! — прошептал Джером Джонс. — При такой постановке вопроса каждый из них думает, будто вы имели в виду другого. Прямо-таки византийская мудрость.
— Это комплимент? — спросил Бэгнолл.
— Сказано, как комплимент, — заверил его Джонс.
— Вас устроит такое распределение обязанностей, господа? — спросил Чилл русских партизан. — Вы согласны, чтобы англичане стали арбитрами в нашем союзе?
— Уж очень сильно он нажимает на слово «господа», — прошептал Джонс.
— В противовес «товарищам». По-моему, он их специально дразнит. Такое обращение никак не укладывается в доктрину о диктатуре пролетариата.
Бэгнолл слушал его в пол-уха. Он наблюдал за двумя людьми, которые возглавляли «лесную республику» перед приходом ящеров. Они что-то обсуждали, причем вид у них был явно не слишком довольный. Впрочем, Бэгнолла мало волновало, довольны они или нет. Главное, чтобы Герман и Васильев соблюдали условия договора.
Наконец, Николай Васильев повернулся к генералу Чиллу и произнес по-русски одно единственное предложение. Переводчик повторил его по-немецки:
— Лучше англичане, чем вы.
— Полностью с вами согласен — с точностью до наоборот, разумеется, — сказал он и насмешливо поклонился Бэгноллу. — Примите мои поздравления. Вы и двое ваших соотечественников только что стали фельдмаршальским советом из трех человек. Может быть, заказать вам жезл и приказать портному пришить вам на брюки алые лампасы?
— Нет никакой необходимости, — ответил Бэгнолл. — Мне нужно только, чтобы вы и ваши советские коллеги заверили меня в том, что вы готовы подчиняться решениям, которые мы примем. Иначе и начинать не стоит.
Немецкий генерал наградил его внимательным взглядом, а потом медленно кивнул.
— Вы и в самом деле осознаете, с какими проблемами вам придется столкнуться. Я в этом сомневался. Хорошо, пусть будет по-вашему. Клянусь честью солдата и офицера Вермахта и Рейха, что приму ваше решение по спорным вопросам без возражений.
— А вы? — спросил Бэгнолл командиров партизанских отрядов.
Александру Герману и Николаю Васильеву такая постановка вопроса пришлась явно не по душе, но Герман сказал:
— Если возникнет неоднозначная ситуация, и ваше решение будет противоречить нашим представлениям о том, как следует поступить, мы подчинимся, как подчинились бы воле самого великого Сталина. Я клянусь.
— Да, — сказал Васильев, выслушав переводчика. — Сталин, — он произнес имя своего вождя с благоговением и восторгом, так верующий человек призывает себе на помощь Бога… или могущественного демона.
— Желаю получить удовольствие от ответственности, которая легла на ваши плечи, мои английские друзья, — проговорил Курт Чилл и, четко отсалютовав Бэгноллу и Джонсу, вышел из комнаты.
У Бэгнолла возникло ощущение, будто вокруг него неожиданно сгустился воздух, а на плечи лег непосильный груз.
— Кен будет недоволен, что мы его втянули, в особенности, если учесть, что он не присутствовал на совещании, — сказал он.
— Наказание за прогул, — ответил Джонс.
— Возможно. — Бэгнолл искоса посмотрел на Джонса. — Как ты думаешь, немцы могут потребовать, чтобы ты порвал с прекрасной Татьяной заявив, что иначе твое мнение нельзя будет считать объективным?
— Пусть только попробуют, — заявил Джонс. — Вот тогда у меня появятся основания для необъективного отношения к ним. Она лучшее, что есть в вонючем городе под названием Псков. Если кто-нибудь попытается ее у меня отнять, ему очень сильно не поздоровиться. Уж это я вам обещаю.
— Что? — Бэгнолл удивленно приподнял брови. — Тебя не вдохновляет здешняя весна? Насколько я помню, когда мы летели сюда в «Ланкастере», ты так красиво о ней рассуждал.
— И весна тут вонючая, — заявил Джонс и, сердито топая, вышел из комнаты.
На самом деле весна в Пскове была очень даже ничего. Река Великая, наконец, освободившись ото льда, с ревом устремилась в Псковское озеро. На крутых склонах тут и там высились огромные серые с розовыми вкраплениями валуны, величественные на фоне зеленой стены леса. На улицах окружавших Псков покинутых жителями деревень росла высокая трава.
Ослепительно голубое небо украшали медленно плывущие с запада на восток маленькие белые облачка. На их фоне три параллельные, словно прочерченные по линейке, линии казались особенно уродливыми.
«Следы самолетов ящеров», — подумал Бэгнолл, и у него мгновенно испортилось настроение.
Ящеры еще не перешли в наступление, но они готовятся.
* * * Услышав вой двигателей, Мордехай Анелевич поднял глаза от свекольного поля. Далеко на севере три крошечные серебристые точки уплывали на запад.
«Садятся в Варшаве», — подумал он по привычке.
Сначала он научился опасаться немецких самолетов, а потом на Землю явились ящеры.
Интересно, что они затеяли?
Тот, кто сейчас возглавляет еврейское сопротивление, непременно имеет в аэропорту своего человека, который свободно говорит на языке ящеров и наверняка знает ответ на этот вопрос. И, конечно же, генерал Бор-Коморовский, из польской армии. Анелевич скучал по возможности получать информацию практически из первых рук, он привык постоянно находиться среди людей и вести активный образ жизни. Покидая Варшаву и направляясь в Лешно, Анелевич не представлял, что его горизонты так катастрофически сузятся.
В городе имелось несколько радиоприемников, но какая от них польза, если нет электричества? В крупных польских городах с этим все в порядке — относительно, конечно. Но никому не пришло в голову починить линии электропередач в небольших населенных пунктах. Скорее всего, в Лешно электричества не было и во времена Первой мировой войны. Теперь, когда его снова не стало, люди научились обходиться без него.
Анелевич вернулся к работе. Вытащил сорняк, убедился в том, что в земле не осталось корня, продвинулся вперед на пол метра и повторил все сначала.
«Какое странное занятие», — мелькнуло у него в голове, — «думать не нужно, а к концу дня от усталости жить на свете не хочется. И непонятно, на что ушел день».
Работавший через несколько грядок от него поляк, поднял голову и крикнул:
— Эй ты, еврей! Как называет себя существо, которое утверждает, будто является губернатором Варшавы?
В его обращении не прозвучало злобы, он всего лишь позвал Анелевича, нисколько не намереваясь его обидеть. Да ему и не пришло бы в голову, что тот может обидеться.
— Золрааг, — ответил Мордехай, старательно выговаривая двойной звук «а».
— Золрааг, — не так уверенно повторил поляк. Потом снял шапку и почесал в затылке. — Он что, такой же маленький, как и все остальные? По-моему, это неправильно.
— Все самцы, которых мне довелось видеть, примерно одного размера, — ответил Мордехай.
Поляк снова почесал затылок; Анелевич имел дело с ящерами практически каждый день и знал их настолько хорошо, насколько человек может узнать инопланетян. Здесь, в Лешно, о ящерах много говорили, но для местных жителей они продолжали оставаться загадкой. Их видели, когда они изгнали из города фашистов, и теперь, на дороге в Люблин, где они что-то покупали и продавали.
— Они действительно такие мерзкие, как о них говорят? — спросил поляк.
Ну и как отвечать на такой вопрос?
— Они не такие жестокие, как нацисты, — медленно проговорил Анелевич.
— И не отличаются особой сообразительностью — точнее, дело в том, что они понимают людей не лучше, чем мы их, вот и кажется, что они глупее, чем на самом деле. Но техника у них такая, что немцам и не снилось, а, следовательно, они очень опасны.
— Ты рассуждаешь, точно священник, — заметил крестьянин, и слова его явно не были похвалой. — Задашь простой вопрос, а тебе говорят: «Ну, понимаешь, это так, а с другой стороны и не так. К тому же, и вообще…» — он сердито фыркнул. — Я всего лишь хотел услышать «да» или «нет».
— Есть такие вопросы, на которые нельзя дать утвердительный или отрицательный ответ, — возразил ему Анелевич.
Несмотря на то, что он получил светское образование, среди его предков имелись целые поколения ученых талмудистов. А если ты еврей, то довольно быстро начинаешь понимать, что в жизни все не так просто, как кажется на первый взгляд.
Анелевич видел, что поляк ему не поверил. Он снял с пояса флягу с водкой, хорошенько к ней приложился и протянул Анелевичу. Тот сделал маленький глоток, водка помогала дожить до конца дня.
— Ну, и из-за чего тебе пришлось бежать из Варшавы в наш маленький городок? — спросил через некоторое время поляк.
— Последнего человека, задавшего мне этот вопрос, я пристрелил, — ответил Анелевич спокойно.
Крестьянин удивленно на него вытаращился, а потом громко расхохотался.
— А ты веселый паренек, как я погляжу. Придется нам за тобой приглядывать, верно? — Потом он поморщился и заявил: — А ты знаешь, кое-кто из девиц уже не сводит с тебя глаз.
Анелевич пробормотал нечто маловразумительное. Он знал. И не имел ни малейшего представления, что ему делать. Когда он возглавлял еврейское сопротивление, времени на женщин у него не оставалось, кроме того, ему приходилось думать о собственной безопасности, а подруга — это всегда опасно. Сейчас он находился в ссылке. Опыт работы в подполье подсказывал, что и здесь следует держать себя в руках. Но Анелевич не был монахом, да и молодая кровь играла.
— Когда идешь ночью облегчиться, главное не смотреть под телеги или в сторону сеновала, — ухмыльнувшись, сообщил поляк, — а то, не дай Бог, увидишь что-нибудь не подобающее.
— Правда? — удивился Анелевич, хотя знал, что это чистая правда. Поляки не только отличались менее строгой моралью, чем евреи, они еще использовали водку в качестве оправдания своему недостойному поведению. — Не понимаю, неужели после целого дня в поле можно заниматься еще чем-нибудь? Я мечтаю только об одном — добраться до своей постели.
— Думаешь, мы сейчас много работаем? Подожди, вот начнем собирать урожай… — заявил поляк, и Анелевич застонал. Крестьянин рассмеялся, а потом сказал уже более серьезным тоном: — Старики, те, что остались в живых, они нас презирают за то, что мы обходимся без тракторов и всякой там техники, с которой, конечно, было бы легче. Но ее нет, и потому мы рады любой паре рук. Если мы не хотим голодать зимой, сейчас нужно работать. — Он наклонился, вырвал сорняк и двинулся дальше вдоль грядки.
Наверное, его не волновало, что творится в двух километрах от Лешно, но ему удалось понять суть главной проблемы. Поскольку сельскохозяйственная техника в большинстве своем вышла из строя, а та, что работала, нуждалась в топливе, достать которое не представлялось возможным, люди думали только об одном — нужно сделать все, чтобы просто остаться в живых. А, значит, у них не оставалось времени на то, чтобы сражаться с ящерами.
«Наверное, ящеры именно на это и рассчитывают», — подумал Анелевич.
А может быть, и нет. Судя по высказываниям Золраага, инопланетяне вообще не предполагали, что у людей есть машины. А представить себе, что они научатся обходиться без них, ящеры, разумеется не могли. Но если ящеры превратят все население Земли в простых крестьян, заботящихся лишь о куске хлеба, смогут ли люди когда-нибудь их победить? Анелевич потряс головой, совсем как лошадь, которой надоели жужжащие целый день мухи. Он не знал, какое будущее ждет Землю.
— Понятно, тебе нужно мое тело, — заметил танкист.
— Нет, только голова, — поправил его Скорцени.
Весело хохоча, они нашли маленький кабачок неподалеку от здания, где располагался штаб гестапо. Официант за стойкой был в военной форме, как, впрочем, практически все в Берктесгадене.
— Сейчас даже шлюхи носят серенькие штанишки, — проворчал Скорцени, усаживаясь за столик в полутемном подвале. Подняв стакан, он отсалютовал Егеру, залпом его осушил и поморщился. — Ну и гадость!
Егер сделал большой глоток
— Не стану с тобой спорить. — Но приятное тепло действительно разлилось по всему телу, немного успокаивая нервы. — Зато в состав входит старый добрый антифриз. — Он немного наклонился вперед и проговорил: — Прежде чем ты на меня набросишься, я попытаюсь тебя расколоть: что нашли в танке, который ты угнал у ящеров? Я все еще делаю вид, что остался танкистом, а не физиком, или бандитом, как ты.
— Неприкрытая лесть не поможет, — фыркнул Скорцени. — Но я отвечу на твой вопрос — почему бы и нет? Все равно я не понимаю и половины того, о чем идет речь. Другая половина остается загадкой для остальных — вот в чем проблема. Ящеры делают машины, которые умнее людей, пытающихся в них разобраться. Но скоро мы начнем выпускать новые боеприпасы и новую броню — несколько слоев стали и керамики… уж не знаю, как они собираются соединить их вместе.
— Ты же воевал на русском фронте, — сказал Егер. — Новая амуниция, новая броня — прекрасно. Может быть, даже наступит день, когда мне удастся их испробовать. Похоже, не скоро, верно?
Скорцени кивнул, соглашаясь. Егер грустно вздохнул, допил свой стакан, сходил за добавкой и снова уселся за стол. Скорцени набросился на новую порцию выпивки, словно оголодавший тигр.
— Ну, и как ты намерен меня использовать? — поинтересовался Егер.
— Ах, да. Ты собирался стать археологом перед тем, как тебя засосала военная трясина, так?
— Значит, изучал мое досье, — довольно миролюбиво заметил Егер и подкрепил свои слова хорошим глотком шнапса. Теперь он уже не казался таким отвратительным — наверное, первый стакан притупил все вкусовые ощущения. — Причем тут археология?
— Тебе ведь известно, что ящеры захватили Италию, — сказал Скорцени.
— Им там не так хорошо, как было в начале, да и итальянцы не особенно их жалуют. Я им немного помог — нам удалось вывезти Муссолини из замка, в котором ящеры его прятали.
Вид у него сделался чрезвычайно довольный, впрочем, он имел на это право.
— Ты снова собираешься туда отправиться и хочешь, чтобы я составил тебе компанию? — спросил Егер. — Я буду там, как бельмо на глазу. Не из-за внешности, как ты, наверное, догадался, а потому, что не знаю ни слова по-итальянски.
— Не в Италию, — покачав головой, сказал Скорцени. — Ящеры черт знает что творят на восточном берегу Адриатики, в Хорватии. Я с трудом переношу Анте Павелича note 10, но он наш союзник, а нам совсем не нужно, чтобы ящеры закрепились в том регионе. Тебе понятно, что я имею в виду?
— Со стратегической точки зрения, понятно, — ответил Егер, умолчав о том, что представитель СС вообще с трудом кого-то переносит. До него доходили слухи, что хорватские союзники, или марионетки — называйте их, как хотите — относятся к идеям фашизма (кстати, и к кровной вражде тоже) чрезвычайно серьезно. Наверное, слова Скорцени являются подтверждением слухов. — Знаешь, я все равно не понимаю, при чем тут я? — проговорил он.
Скорцени стал похож на рыбака, решившего испробовать новую наживку.
— Предположим, я скажу тебе, что главная база ящеров в Хорватии находится неподалеку от Сплита. Это тебе что-нибудь говорит?
— Дворец Диоклетиана, — мгновенно ответил Егер. — Я даже там один раз был, во время каникул, лет восемь или десять назад. Очень впечатляющее сооружение, а ведь ему тысяча шестьсот лет.
— Я знаю. Твой отчет, по-видимому, использован во время планирования операции «Возмездие». Мы примерно наказали югославов за то, что они нарушили договор с нами. Однако это не имеет отношения к делу. Важно, что ты знаком с местностью — ты ведь не только там побывал, ты интересовался дворцом Диоклетиана, верно? Вот почему я сказал, что ты можешь оказаться мне полезным.
— Неужели ты собираешься его взорвать? — взволнованно спросил Егер.
Конечно, когда идет война страдают исторические памятники, и тут ничего не сделаешь. Во время наступления на Россию Егер видел множество горящих русских церквей, но они значили для него гораздо меньше, чем дворец римского императора.
— Если возникнет необходимость, я его взорву, — сказал Скорцени. — Я понимаю, что ты имеешь в виду, Егер, но если ты придерживаешься таких взглядов, значит, я ошибся и сделал неверный выбор.
— Может, и так. Ты не забыл, что к югу от Бельфора меня ждет мой полк?
— Ты отличный танкист, Егер, но не гений, — проговорил Скорцени. — Твой полк прекрасно справится со своими обязанностями, если им будет командовать кто-нибудь другой. А вот для меня твои знания могут оказаться исключительно полезными. Я тебя соблазнил или нет?
Егер почесал подбородок. Он не сомневался, что Скорцени сумеет добиться, чтобы его отправили в Хорватию. Он совершил такое количество героических поступков, что командование непременно пойдет ему навстречу. Вопрос заключался в другом: хочет ли он, Егер, попробовать что-то новенькое, или предпочитает вернуться в свой полк и заняться привычным делом?
— Купи-ка мне еще стаканчик шнапса, — попросил он Скорцени.
— Хочешь, чтобы я сначала тебя напоил, а потом ты заявишь, будто не понимал, о чем идет речь, когда согласился на мое предложение, — ухмыльнувшись, сказал Скорцени. — Ладно, Егер, будь по-твоему.
* * * Генерал-лейтенант Курт Чилл насмешливо посмотрел на своих советских собеседников.
«Может, мне просто показалось», — подумал Джордж Бэгнолл, — «и во всем виноват пляшущий свет факелов?»
Но нет, голос генерала тоже звучал насмешливо:
— Надеюсь, господа, нам удастся создать объединенный фронт для обороны Плескау? Мы и раньше к этому стремились, однако, к сожалению, наше сотрудничество носит весьма ограниченный характер.
Командиры двух партизанских отрядов, Николай Васильев и Александр Герман с трудом сохраняли спокойствие. Герман, который знал не только русский, но и идиш, понял слова генерала.
— Называйте наш город его настоящим именем, а не тем, которое вы, нацисты, ему дали — потребовал он. — Сотрудничество! Ха! По крайней мере, раньше вы соблюдали приличия.
Бэгнолл, знакомый с немецким весьма приблизительно, нахмурился, пытаясь понять, что говорит партизан. Васильев, который не знал никакого иностранного языка, подождал, когда переводчик закончит шептать ему в ухо.
— Да! — прорычал он, а потом добавил что-то непонятное по-русски.
— Товарищ Васильев возражает против термина «объединенный фронт», который следует употреблять, только если речь идет о союзах прогрессивных сил, нам с реакционерами не по пути, — сообщил переводчик.
Сидевший рядом с Бэгноллом Джером Джонс тихонько присвистнул.
— Он смягчил перевод. Васильев назвал немцев «фашистскими шакалами».
— И почему я нисколько не удивлен? — прошептал в ответ Бэгнолл. — По-моему, уже хорошо, что вместо того, чтобы сразу прикончить друг друга, они всего лишь мерзко ругаются.
— В этом что-то есть, — согласился Джонс.
Он собрался еще что-то сказать, но тут снова заговорил Чилл:
— Если мы сейчас не объединим усилия, причем мне наплевать, какое имя вы дадите нашему союзу, ящеры придумают вашему любимому городу свое собственное название.
— Ну и как же мы им помешаем? — Герман снова понял слова генерала на несколько мгновений раньше Васильева. Русский партизан несколько изменил вопрос:
— Да, разве мы можем отправить своих солдат сражаться вместе с вашими, не опасаясь выстрелов в спину?
— Можете, потому что я тоже отправляю своих солдат сражаться рядом с вашими, — заявил Чилл. — Не следует забывать, что у нас общий страшный враг. А насчет выстрелов в спину… Сколько отрядов Красной армии шло в бой, зная, что у них за спиной идут офицеры НКВД — для обеспечения необходимой степени героизма?
— Партизан это не касается — ответил Герман и замолчал. Васильев тоже ничего не сказал, из чего Бэгнолл сделал вывод, что Чилл заработал очко.
— Кто-нибудь из вас, господа, готов взять на себя организацию обороны Плескау… прошу прощения, Пскова? — сложив руки на груди, спросил Чилл.
Александр Герман и Николай Васильев переглянулись. Ни тот, ни другой не испытывал энтузиазма по поводу предложения Чилла. На их месте Бэгнолл чувствовал бы себя так же. Устраивать налеты, подготовленные на базе, запрятанной глубоко в лесу, не одно и то же, что сражаться в открытом бою. Партизаны отлично умели доставлять своим врагам мелкие неприятности. Но, вне всякого сомнения, они отдавали себе отчет в том, что их действия не помешали немцам занять Псков.
— Нет, — сказал по-русски Васильев, а потом продолжил через переводчика: — Вы сможете лучше организовать оборону, если, конечно, будете защищать город, его население и советских солдат, а не станете думать только о своих нацистах.
— Если я беру на себя оборону какого-то района, я отвечаю за все — насколько, конечно, это в моих силах, учитывая количественный состав армии и наличие боеприпасов, — ответил Чилл. — Надеюсь, вы понимаете, что если я отдам приказ одному из ваших подразделений, оно должно будет его выполнить?
— Разумеется, — сказал Васильев. — Но только если командир и политрук посчитают ваш приказ отвечающим интересам общего дела, а не вашим, личным.
— Нет, меня такая постановка вопроса не устраивает, — холодно заявил Чилл. — Они должны быть уверены в том, что я действую из соображений общего блага и выполнять мои распоряжения, считают они их правильными или нет. Одна из причин, по которой необходимо иметь человека, отвечающего за проведение всей операции, заключается в том, что он находится в положении, дающем ему возможность увидеть то, что не видно его подчиненным.
— Нет, — одновременно заявили по-русски Васильев и Герман.
— Ну вот, начинается, — прошептал Бэгнолл Джерому Джонсу. Тот только молча кивнул. — Нужно что-то сделать, прежде чем они снова пустятся в свои идиотские пререкания. Я еще не забыл, как большевики поцапались с нацистами на прошлой неделе. Не знаю, как ты, но мне не хочется оказаться между двух огней.
— Мне тоже не хочется, — прошептал в ответ Джонс. — Если так сражаются на земле, благодарение Богу, что есть военно-воздушные силы, вот что я вам скажу.
— Кто ж тут спорит? — согласился Бэгнолл. — Ты не забыл, мне уже пришлось почувствовать это на собственной шкуре. Ты не участвовали в рейде на базу ящеров, расположенную к югу отсюда.
«Они не захотели тобой рисковать», — подумал он без особого раздражения. — «Мы с Кеном и бедняга Эл… ну, нас можно и заменить, а вот ты… слишком хорошо разбираешься в своих радарных установках».
— Я просил, чтобы меня тоже взяли в тот рейд, — словно угадав его мысли, проговорил Джонс. — Но проклятые русские не пустили.
— Правда? Я не знал.
Джонс сразу вырос в глазах Бэгнолла. Добровольно пойти под пули мало кто согласится, в особенности, если ты не обязан это делать.
— Да какая разница! Нам нужно подумать о том, что происходит сейчас, а не вспоминать прошлое. — Он встал и громко сказал по-русски: — Товарищи!
— Даже Бэгнолл знал это слово. А Джонс, тем временем, продолжал сначала по-русски, а потом по-немецки: — Если вы хотите преподнести Псков ящерам на тарелочке с голубой каемочкой, давайте, продолжайте в том же духе.
— Так-так! И какое же решение вы предлагаете? — поинтересовался Курт Чилл. — Может быть, выбрать главнокомандующим вас? — Его холодная жесткая улыбка напоминала волчий оскал. Джонс покраснел и быстро сел. — Представляю себе, генералы пляшут под дудку простого солдата, немного разбирающегося в радарных установках. Ничего не выйдет.
— А почему? — Бэгнолл поднялся на ноги. Он говорил только по-немецки, да и то не слишком хорошо, но решил не отступать: — Красная армия не доверяет Вермахту, а Вермахт — Kpaq-ной армии. Мы, англичане, сделали что-нибудь такое, чтобы вызвать подозрения в нашей лояльности у той или другой стороны? Пусть генерал Чилл командует. Если русским не понравятся его предложения, они пожалуются нам. Если мы посчитаем приказы разумными, русские должны будут им подчиниться, словно их отдал сам Сталин. Разве не справедливо?
Повисла напряженная тишина, если не считать тихого бормотания переводчика, который докладывал Васильеву, что сказал Бэгнолл. Через несколько секунд Чилл заявил:
— Вообще, ослабление командования это плохо, поскольку тот, кто руководит операцией, должен обладать всей полнотой власти. Но в данных, особых обстоятельствах…
— Только англичанам придется принимать решения быстро, — сказал Александр Герман. — Если они будут слишком долго размышлять, приказы потеряют актуальность.
— Ну, это войдет в условия договора, — успокоил его Бэгнолл.
— Англичанам также придется помнить, что все мы здесь союзники и вместе боремся против ящеров. Речь не идет о коалиции Англии с Россией, выступающей против Рейха, — проговорил генерал-лейтенант Курт Чилл. — Если решения окажутся не объективными, то очень скоро сооружение рухнет, и мы снова начнем стрелять друг в друга…
— Да, разумеется, — нетерпеливо перебил его Бэгнолл. — Если бы я сомневался в том, что мы с такой задачей справимся, я бы не стал ничего предлагать. Должен заметить, в этой комнате не мне одному трудно постоянно помнить, что все мы союзники и должны вместе планировать свои действия.
Чилл наградил его сердитым взглядом. Васильев и Герман тоже.
— Здорово вы их! — прошептал Джером Джонс. — При такой постановке вопроса каждый из них думает, будто вы имели в виду другого. Прямо-таки византийская мудрость.
— Это комплимент? — спросил Бэгнолл.
— Сказано, как комплимент, — заверил его Джонс.
— Вас устроит такое распределение обязанностей, господа? — спросил Чилл русских партизан. — Вы согласны, чтобы англичане стали арбитрами в нашем союзе?
— Уж очень сильно он нажимает на слово «господа», — прошептал Джонс.
— В противовес «товарищам». По-моему, он их специально дразнит. Такое обращение никак не укладывается в доктрину о диктатуре пролетариата.
Бэгнолл слушал его в пол-уха. Он наблюдал за двумя людьми, которые возглавляли «лесную республику» перед приходом ящеров. Они что-то обсуждали, причем вид у них был явно не слишком довольный. Впрочем, Бэгнолла мало волновало, довольны они или нет. Главное, чтобы Герман и Васильев соблюдали условия договора.
Наконец, Николай Васильев повернулся к генералу Чиллу и произнес по-русски одно единственное предложение. Переводчик повторил его по-немецки:
— Лучше англичане, чем вы.
— Полностью с вами согласен — с точностью до наоборот, разумеется, — сказал он и насмешливо поклонился Бэгноллу. — Примите мои поздравления. Вы и двое ваших соотечественников только что стали фельдмаршальским советом из трех человек. Может быть, заказать вам жезл и приказать портному пришить вам на брюки алые лампасы?
— Нет никакой необходимости, — ответил Бэгнолл. — Мне нужно только, чтобы вы и ваши советские коллеги заверили меня в том, что вы готовы подчиняться решениям, которые мы примем. Иначе и начинать не стоит.
Немецкий генерал наградил его внимательным взглядом, а потом медленно кивнул.
— Вы и в самом деле осознаете, с какими проблемами вам придется столкнуться. Я в этом сомневался. Хорошо, пусть будет по-вашему. Клянусь честью солдата и офицера Вермахта и Рейха, что приму ваше решение по спорным вопросам без возражений.
— А вы? — спросил Бэгнолл командиров партизанских отрядов.
Александру Герману и Николаю Васильеву такая постановка вопроса пришлась явно не по душе, но Герман сказал:
— Если возникнет неоднозначная ситуация, и ваше решение будет противоречить нашим представлениям о том, как следует поступить, мы подчинимся, как подчинились бы воле самого великого Сталина. Я клянусь.
— Да, — сказал Васильев, выслушав переводчика. — Сталин, — он произнес имя своего вождя с благоговением и восторгом, так верующий человек призывает себе на помощь Бога… или могущественного демона.
— Желаю получить удовольствие от ответственности, которая легла на ваши плечи, мои английские друзья, — проговорил Курт Чилл и, четко отсалютовав Бэгноллу и Джонсу, вышел из комнаты.
У Бэгнолла возникло ощущение, будто вокруг него неожиданно сгустился воздух, а на плечи лег непосильный груз.
— Кен будет недоволен, что мы его втянули, в особенности, если учесть, что он не присутствовал на совещании, — сказал он.
— Наказание за прогул, — ответил Джонс.
— Возможно. — Бэгнолл искоса посмотрел на Джонса. — Как ты думаешь, немцы могут потребовать, чтобы ты порвал с прекрасной Татьяной заявив, что иначе твое мнение нельзя будет считать объективным?
— Пусть только попробуют, — заявил Джонс. — Вот тогда у меня появятся основания для необъективного отношения к ним. Она лучшее, что есть в вонючем городе под названием Псков. Если кто-нибудь попытается ее у меня отнять, ему очень сильно не поздоровиться. Уж это я вам обещаю.
— Что? — Бэгнолл удивленно приподнял брови. — Тебя не вдохновляет здешняя весна? Насколько я помню, когда мы летели сюда в «Ланкастере», ты так красиво о ней рассуждал.
— И весна тут вонючая, — заявил Джонс и, сердито топая, вышел из комнаты.
На самом деле весна в Пскове была очень даже ничего. Река Великая, наконец, освободившись ото льда, с ревом устремилась в Псковское озеро. На крутых склонах тут и там высились огромные серые с розовыми вкраплениями валуны, величественные на фоне зеленой стены леса. На улицах окружавших Псков покинутых жителями деревень росла высокая трава.
Ослепительно голубое небо украшали медленно плывущие с запада на восток маленькие белые облачка. На их фоне три параллельные, словно прочерченные по линейке, линии казались особенно уродливыми.
«Следы самолетов ящеров», — подумал Бэгнолл, и у него мгновенно испортилось настроение.
Ящеры еще не перешли в наступление, но они готовятся.
* * * Услышав вой двигателей, Мордехай Анелевич поднял глаза от свекольного поля. Далеко на севере три крошечные серебристые точки уплывали на запад.
«Садятся в Варшаве», — подумал он по привычке.
Сначала он научился опасаться немецких самолетов, а потом на Землю явились ящеры.
Интересно, что они затеяли?
Тот, кто сейчас возглавляет еврейское сопротивление, непременно имеет в аэропорту своего человека, который свободно говорит на языке ящеров и наверняка знает ответ на этот вопрос. И, конечно же, генерал Бор-Коморовский, из польской армии. Анелевич скучал по возможности получать информацию практически из первых рук, он привык постоянно находиться среди людей и вести активный образ жизни. Покидая Варшаву и направляясь в Лешно, Анелевич не представлял, что его горизонты так катастрофически сузятся.
В городе имелось несколько радиоприемников, но какая от них польза, если нет электричества? В крупных польских городах с этим все в порядке — относительно, конечно. Но никому не пришло в голову починить линии электропередач в небольших населенных пунктах. Скорее всего, в Лешно электричества не было и во времена Первой мировой войны. Теперь, когда его снова не стало, люди научились обходиться без него.
Анелевич вернулся к работе. Вытащил сорняк, убедился в том, что в земле не осталось корня, продвинулся вперед на пол метра и повторил все сначала.
«Какое странное занятие», — мелькнуло у него в голове, — «думать не нужно, а к концу дня от усталости жить на свете не хочется. И непонятно, на что ушел день».
Работавший через несколько грядок от него поляк, поднял голову и крикнул:
— Эй ты, еврей! Как называет себя существо, которое утверждает, будто является губернатором Варшавы?
В его обращении не прозвучало злобы, он всего лишь позвал Анелевича, нисколько не намереваясь его обидеть. Да ему и не пришло бы в голову, что тот может обидеться.
— Золрааг, — ответил Мордехай, старательно выговаривая двойной звук «а».
— Золрааг, — не так уверенно повторил поляк. Потом снял шапку и почесал в затылке. — Он что, такой же маленький, как и все остальные? По-моему, это неправильно.
— Все самцы, которых мне довелось видеть, примерно одного размера, — ответил Мордехай.
Поляк снова почесал затылок; Анелевич имел дело с ящерами практически каждый день и знал их настолько хорошо, насколько человек может узнать инопланетян. Здесь, в Лешно, о ящерах много говорили, но для местных жителей они продолжали оставаться загадкой. Их видели, когда они изгнали из города фашистов, и теперь, на дороге в Люблин, где они что-то покупали и продавали.
— Они действительно такие мерзкие, как о них говорят? — спросил поляк.
Ну и как отвечать на такой вопрос?
— Они не такие жестокие, как нацисты, — медленно проговорил Анелевич.
— И не отличаются особой сообразительностью — точнее, дело в том, что они понимают людей не лучше, чем мы их, вот и кажется, что они глупее, чем на самом деле. Но техника у них такая, что немцам и не снилось, а, следовательно, они очень опасны.
— Ты рассуждаешь, точно священник, — заметил крестьянин, и слова его явно не были похвалой. — Задашь простой вопрос, а тебе говорят: «Ну, понимаешь, это так, а с другой стороны и не так. К тому же, и вообще…» — он сердито фыркнул. — Я всего лишь хотел услышать «да» или «нет».
— Есть такие вопросы, на которые нельзя дать утвердительный или отрицательный ответ, — возразил ему Анелевич.
Несмотря на то, что он получил светское образование, среди его предков имелись целые поколения ученых талмудистов. А если ты еврей, то довольно быстро начинаешь понимать, что в жизни все не так просто, как кажется на первый взгляд.
Анелевич видел, что поляк ему не поверил. Он снял с пояса флягу с водкой, хорошенько к ней приложился и протянул Анелевичу. Тот сделал маленький глоток, водка помогала дожить до конца дня.
— Ну, и из-за чего тебе пришлось бежать из Варшавы в наш маленький городок? — спросил через некоторое время поляк.
— Последнего человека, задавшего мне этот вопрос, я пристрелил, — ответил Анелевич спокойно.
Крестьянин удивленно на него вытаращился, а потом громко расхохотался.
— А ты веселый паренек, как я погляжу. Придется нам за тобой приглядывать, верно? — Потом он поморщился и заявил: — А ты знаешь, кое-кто из девиц уже не сводит с тебя глаз.
Анелевич пробормотал нечто маловразумительное. Он знал. И не имел ни малейшего представления, что ему делать. Когда он возглавлял еврейское сопротивление, времени на женщин у него не оставалось, кроме того, ему приходилось думать о собственной безопасности, а подруга — это всегда опасно. Сейчас он находился в ссылке. Опыт работы в подполье подсказывал, что и здесь следует держать себя в руках. Но Анелевич не был монахом, да и молодая кровь играла.
— Когда идешь ночью облегчиться, главное не смотреть под телеги или в сторону сеновала, — ухмыльнувшись, сообщил поляк, — а то, не дай Бог, увидишь что-нибудь не подобающее.
— Правда? — удивился Анелевич, хотя знал, что это чистая правда. Поляки не только отличались менее строгой моралью, чем евреи, они еще использовали водку в качестве оправдания своему недостойному поведению. — Не понимаю, неужели после целого дня в поле можно заниматься еще чем-нибудь? Я мечтаю только об одном — добраться до своей постели.
— Думаешь, мы сейчас много работаем? Подожди, вот начнем собирать урожай… — заявил поляк, и Анелевич застонал. Крестьянин рассмеялся, а потом сказал уже более серьезным тоном: — Старики, те, что остались в живых, они нас презирают за то, что мы обходимся без тракторов и всякой там техники, с которой, конечно, было бы легче. Но ее нет, и потому мы рады любой паре рук. Если мы не хотим голодать зимой, сейчас нужно работать. — Он наклонился, вырвал сорняк и двинулся дальше вдоль грядки.
Наверное, его не волновало, что творится в двух километрах от Лешно, но ему удалось понять суть главной проблемы. Поскольку сельскохозяйственная техника в большинстве своем вышла из строя, а та, что работала, нуждалась в топливе, достать которое не представлялось возможным, люди думали только об одном — нужно сделать все, чтобы просто остаться в живых. А, значит, у них не оставалось времени на то, чтобы сражаться с ящерами.
«Наверное, ящеры именно на это и рассчитывают», — подумал Анелевич.
А может быть, и нет. Судя по высказываниям Золраага, инопланетяне вообще не предполагали, что у людей есть машины. А представить себе, что они научатся обходиться без них, ящеры, разумеется не могли. Но если ящеры превратят все население Земли в простых крестьян, заботящихся лишь о куске хлеба, смогут ли люди когда-нибудь их победить? Анелевич потряс головой, совсем как лошадь, которой надоели жужжащие целый день мухи. Он не знал, какое будущее ждет Землю.