Тертлдав Гарри. Ответный удар

   Скорчившись в дверном проеме, Дрефсаб принял еще одну порцию имбиря. Он нуждался в его поддержке, зная, что иначе не сможет идти в бой. По крайней мере, так он себе говорил.
   Одно из зданий впереди — или несколько? — загорелось. Узкую улицу наполнил дым. Целеустремленный самец — особенно, если ему помогает имбирь
   — должен воспользоваться представившейся возможностью. Дрефсабу казалось, что впереди будет полно самых разнообразных мест, где он сумеет спрятаться. Он выскочил из своего укрытия и помчался по улочке.
   Дрефсаб все время менял направление, чтобы никто его не подстрелил. Вскоре от густого черного дыма он начал задыхаться и кашлять; мигательные мембраны тут же опустились на глаза, чтобы защитить их от ядовитых испарений.
   Дым был такой густой, что Дрефсаб заметил тосевита лишь когда они налетели друг на друга. Вокруг стоял такой грохот, что он не слышал, как тот подбежал. Даже с точки зрения Больших Уродов этот самец оказался огромным. Из него получилось бы два Дрефсаба.
   Однако оружие делает всех равными. Когда Дрефсаб навел свое на врага, он заметил у него на лице шрам, не слишком умело скрытый пудрой и гримом. Он крикнул:
   — Скорцени!
   Но у Скорцени тоже имелось оружие, винтовка неизвестного образца. Она выплевывала пули совсем как пулеметы Расы. Дрефсаб почувствовал удар, словно на него опустился громадный молоток, потом еще один… И все.
   * * * В воздухе ревели моторы бомбардировщиков ящеров. Громоподобные взрывы сравнивали с землей территорию крепости, где стоял дворец Диоклетиана. Спрятавшись в дверном проеме, Егер молил всех святых, чтобы здание не обрушилось прямо на него. Он знал, что, когда бомбардировщики закончат свое дело, от дворца практически ничего не останется. Тысяча шестьсот лет истории превратилось в прах всего за несколько часов.
   Самолеты сбросили свой смертоносный груз и улетели. Оглушенный, разбитый, но абсолютно целый, если не считать осколка стекла в ноге, Егер медленно встал и печально оглядел дымящиеся руины, когда-то живописного маленького порта.
   — Он наш, — сказал Егер.
   — Хорошо, правда? — проговорил кто-то у него за спиной.
   Егер резко повернулся — сработал рефлекс — и почувствовал острую боль. Перед ним стоял Скорцени. Пот смыл грим, но его лицо покрывал толстый слой сажи и грязи — заметить шрам все равно не представлялось возможным.
   — Если бы мы тут завязли, они могли бы слетать за подкреплением, — продолжал он. — Вряд ли это доставило бы нам удовольствие.
   — Никакого, — весело согласился с ним Егер. Он снова посмотрел на уничтоженную крепость. — А они крепче, чем я думал.
   — Они умеют воевать. — Скорцени тоже огляделся по сторонам. Если на него и произвела впечатление картина страшных разрушений, вида он не подавал. — Русские тоже оказались крепче, чем мы думали. Но в конце концов мы бы все равно их разбили.
   Казалось, его невозможно вывести из состояния уверенного спокойствия. Дайте ему военное задание — самое немыслимое — и он отправится его выполнять. И добьется успеха.
   Хорват навел винтовку на пленного ящера.
   — Halt! — громко крикнул Егер — если хорват понимает по-немецки, он услышит.
   — Остановись! — крикнул Скорцени еще громче Егера. — Что, черт тебя задери, ты тут вытворяешь… ты грязное, вонючее, вшивое собачье дерьмо!
   Хорват понимал по-немецки. Он отвел винтовку от перепуганного, скорчившегося ящера и направил дуло на Скорцени.
   — Хочу избавиться от этой пакости, — ответил он. — Только, пожалуй, начну с вас.
   Большинство тех, кто сражался на превращенных в руины улицах Сплита, являлись хорватами, а не немцами. Вокруг Егера и Скорцени постепенно собралась небольшая толпа. Боевики еще не навели своего оружия на немецких офицеров, но могли сделать это в любой момент. Среди них оказался капитан Петрович, который явно с радостью расправился бы с немцами.
   — Убивать ящеров нельзя, — пояснил Егер. — Они много знают. Лучше сохранить ему жизнь и заставить поделиться с нами своими секретами.
   Хорват с винтовкой сплюнул на землю.
   — А мне нет дела до того, что он знает. Мне хочется прикончить эту дрянь — и все тут!
   — Если ты убьешь ящера, я убью тебя, — предупредил его Скорцени, причем так спокойно, словно сидел с хорватом за одним столиком в кафе. — Если ты попытаешься убить меня, я убью тебя. Полковник Егер совершенно прав, и тебе это прекрасно известно.
   Хорват нахмурился, но винтовку сдвинул чуть в сторону. Егер знаком приказал ящеру подойти. Тот мгновенно бросился выполнять волю своего спасителя.
   — Хорошо, — тихо поговорил Скорцени. затем, повернувшись к Петровичу, громко сказал: — Я хочу, чтобы ваши люди разыскали и собрали здесь всех оставшихся в живых ящеров. По моим сведениям, нам сдалось около двадцати штук. И еще столько же раненых. Как добыча, они представляют не меньшую ценность, чем сам город.
   — Вы хотите, — холодно повторил Петрович. — Ну и что? Мы находимся в Независимом Государстве Хорватия, а не в Германии. Здесь отдаю приказы я, а не вы. Что вы станете делать, если я скажу «нет»?
   — Застрелю вас, — ответил Скорцени. — А если вы думаете, что я не смогу уложить вас вместе с вашим дружком весельчаком… — он ткнул пальцем в хорвата, который собирался убить ящера — …прежде чем вы, ребятишки, меня достанете… Давайте, посмотрим, что у вас получится.
   Петрович трусостью не отличался. В противном случае он никогда не бросился бы в самую гущу сражения, которое только что закончилось. Скорцени стоял совершенно спокойно, дожидаясь, что он станет делать. Егер изо всех сил старался сделать вид, что чувствует себя так же уверенно, как и эсэсовец. Равняться с ним в отваге он даже и не пытался.
   После затянувшегося молчания Петрович прорычал приказ на своем родном языке. Кто-то из его людей запротестовал, Петрович принялся яростно его поносить. Егер не слишком хорошо знал местное наречие, но смысл сказанного был и так ясен.
   Хорваты разошлись, а потом начали приводить пленных ящеров — сначала самцов, сдавшихся, когда сражение подошло к концу, а за ними на самодельных носилках принесли перевязанных раненых, которым пришлось покинуть поле боя. Их стоны боли неприятно напоминали человеческие.
   — Я совсем не был уверен, что у тебя получится, — шепнул Егер Скорцени.
   — Главное, чтобы разговор перешел на личности, — так же шепотом ответил Скорцени. — Эти ублюдки все воспринимают очень лично. Я просто сыграл с ними в их игру. И победил. — Он хитро улыбнулся. — Снова.
   * * *
   — Я знал, что обязательно попаду в Москву, — сказал Георг Шульц, — но не представлял, что именно так — я в нее отступаю.
   — Не смешно.
   Людмила Горбунова откусила кусок черного хлеба. Кто-то протянул ей стакан эрзац-чая. Она быстро его выпила. Ей тут же подали миску щей. Людмила мгновенно проглотила и суп. Пока она восстанавливала силы, техники осматривали ее самолет, заливали горючее, загружали бомбы и боеприпасы.
   — А я и не говорил, что смешно, — заявил немец.
   Было видно, что он смертельно устал, светлая кожа посерела, под глазами черные тени, волосы и борода растрепаны, грязь на лице и одежде — сейчас никто не мылся.
   Людмила не сомневалась, что она выглядит не лучше. Она уже и не помнила, когда ей удавалось поспать хотя бы несколько часов подряд. Уже перед Калугой она была сильно измучена, а с тех пор…
   В их задачу входило тянуть время. Когда немцы в 1941 году подошли к Москве, старики, дети и десятки тысяч женщин рыли окопы и строили противотанковые заграждения, чтобы остановить врага. В них снова возникла необходимость. Насколько их усилия помогут замедлить продвижение ящеров вперед, когда перед натиском врага не устояли и более серьезные преграды, никто не знал. Но советский народ будет защищать свою столицу до последнего вздоха.
   — Готово, товарищ пилот, — крикнул один из техников.
   Людмила поставила миску со щами — жидкой, водянистой бурдой, без мяса, почти без капусты — и встала. Она устало забралась в свой У-2.
   — Надеюсь, вы вернетесь, — сказал Шульц. — Надеюсь, мы еще будем здесь, когда вы вернетесь.
   Никифор Шолуденко проходил мимо как раз, когда немецкий танкист, превратившийся в техника, произнес эти слова.
   — Наказание за пораженческие разговоры — смерть — прошипел он.
   — А каково наказание за убийство единственного нормального техника, который имеется в распоряжении базы? — сердито спросил он. — Моя смерть причинит вашей стороне больше вреда, чем мои разговоры.
   — Вполне возможно, — ответил Шолуденко. — Только ведь за это не предусмотрено никакого наказания. — Он опустил руку на кобуру.
   Людмила знала, что они желают друг другу смерти.
   — Может быть, кто-нибудь из вас крутанет винт? А воевать будете, когда победим ящеров.
   «Если победим», — подумала она.
   Произнеси она эти слова вслух, обвинил бы Шолуденко ее в пораженческих настроениях? Скорее всего, нет. Он не хотел видеть ее мертвой — только обнаженной.
   Офицер НКВД и бывший сержант вермахта одновременно бросились к «кукурузнику». Шульц оказался первым. Когда он ухватился за лопасть винта, Шолуденко пришлось отскочить в сторону. Стоит попасть под раскрученный винт, и тебе грозит смерть, куда более страшная, чем от пули.
   Винт завертелся, пятицилиндровый двигатель выплюнул вонючий дым. Людмила отпустила тормоза, У-2 помчался по неровной посадочной полосе (на самом деле, всего лишь расчищенному участку поля) и начал набирать скорость. А в следующее мгновение маленький биплан медленно поднялся в воздух.
   Однако даже в полете У-2 не превратился из гадкого утенка в прекрасного лебедя. Но «кукурузники» гораздо чаще возвращались с заданий, на которых погибали большие самолеты — так комар укусит тебя и легко избежит возмездия, тогда как слепня обязательно заметят и раздавят.
   От Калуги почти ничего не осталось. Людмила летела над пригородом бывшего промышленного центра. Сначала часть города разрушили немцы — во время своего наступления на Москву в 1941 году, затем русские приложили свою руку, когда отбили его чуть позже. За последние несколько недель ящеры уничтожили остальное.
   Сегодня фронт находился к северу от Калуги. Ящеры расчистили часть улиц, идущих с севера на юг, чтобы иметь возможность доставлять боеприпасы своим войскам. Грузовики, их собственного производства и захваченные у немцев и русских (часть из них американские), катили по дорогам так, словно никакого неприятеля поблизости не было.
   «Наверное, во мне трудно видеть в качестве опасного противника», — подумала Людмила. Она заметила колонну грузовиков и направила свой У-2 в их сторону.
   Ее не видели до тех пор, пока она не подобралась достаточно близко, чтобы открыть огонь.
   — Комарик прилетел! — крикнула она и пронеслась над колонной, наблюдая за тем, как ящеры выскакивают из грузовиков и пытаются спрятаться в кустах.
   Впрочем, прятались не все, некоторые принялись отстреливаться. Пули свистели вокруг маленького У-2, но Людмила спокойно нажала на рычаг и сбросила весь свой запас бомб. Избавившись от лишнего веса, самолетик моментально стал легче и маневреннее.
   «Кукурузник» чуть подбросило, когда начали взрываться бомбы. Людмила оглянулась через плечо. Несколько грузовиков охватило веселое яркое пламя. Да еще на дороге образовались воронки от взрывов — теперь враг некоторое время не сможет пользоваться этим маршрутом.
   Жаль, что У-2 берет на борт только легкие бомбы.
   — Мне мало того, что ящеры не будут ездить по одной дороге, — сказала она вслух, словно какая-нибудь волшебница могла услышать и исполнить ее желание. — Я бы сделала все, чтобы эти твари убрались из города.
   К сожалению, желания и возможности Людмилы не совпадали. Она пролетела над домами — далеко не все из них имели крыши — стреляя в то, что попадалось на пути. Но лучшим ее достижением на сегодня осталась колонна грузовиков, расстрелянная на дороге.
   Ящеры вели по ней ответный огнь, они начинали стрелять, как только Людмила оказывалась в переделах досягаемости, иногда до того, как она успевала нажать на гашетку. Пора возвращаться, — сказала она себе. У ящеров гораздо больше передатчиков, чем в Красной армии, они, наверное, уже сообщили своим, что она летает над городом.
   Людмила постаралась побыстрее выбраться из Калуги, ловко маневрируя между разрушенными домами и уходя из-под огня противника. В результате всего несколько пуль угодило в фюзеляж и крылья.
   Она направилась на запад, чтобы ящеры подумали, будто база находится там. Кроме того, Людмила летела в сторону солнца, что заметно усложняло задачу стрелкам ящеров, которые продолжали вести по ней огонь. Вскоре она промчалась по сложной траектории над полуобгоревшими сливовыми деревьями и повернула на северо-восток, в сторону линии фронта. Ящеров почти ничто не отделяло от Москвы, и ей следовало сделать все, чтобы помешать их продвижению вперед.
   К северу от Калуги глазам Людмилы предстало страшное зрелище. Впрочем, она уже начала привыкать к картинам отступления русской армии — разбитые танки и бронемашины, окопы, превращенные артиллерийским огнем в большие воронки, трупы в форме. Даже пролетая над полем боя на достаточной высоте, она задохнулась от тошнотворного запаха разложения.
   Обломков техники, принадлежавшей ящерам, было значительно меньше. Уходя, они старались забирать все, что возможно. Впрочем, и потери они несли менее значительные. Такое положение дел сложилось с самого начала войны.
   На востоке гремели артиллерийские взрывы. Орудия ящеров оказались дальнобойнее тех, что имелись на вооружении у Красной армии. Находясь на северных окраинах Калуги, они без проблем бомбили Москву. Людмила направилась к орудиям. Если удастся расстрелять орудийные расчеты, можно будет считать, что сегодняшний день прошел успешно.
   Несмотря на то, что Красная армия отступала, она не прекратила сопротивления. Людмила услышала знакомый вой — примерно в километре от «кукурузника» раздавались взрывы.
   — «Катюши»! — радостно вскричала она.
   Ракетные установки являлись самым лучшим оружием русских. В отличие от традиционных артиллерийских орудий, они оказались более маневренными, а ракеты не только причиняли серьезный вред, но и наводили на врага ужас.
   Ящеры как раз выбирались из своих укрытий, куда они попрятались во время залпа «Катюш», когда над ними пролетала Людмила. Она открыла пулеметный огонь, и они метнулись назад. Людмила надеялась, что кто-то из них оказался не слишком ловким, но посмотреть на результат ей было некогда
   — она умчалась прочь.
   Возле артиллерийской позиции ящеров Людмила опустилась ниже уровня деревьев. На нескольких установках имелись шасси с противовоздушными пушками, установленными для защиты больших орудий. Если ей удастся заметить такую, нужно будет спасаться бегством. Прямое попадание снаряда мгновенно подожжет «кукурузник». Людмила заставила себя думать не о себе, а о том, что пострадает машина.
   Она осторожно приблизилась к орудиям ящеров, не увидела никаких противовоздушных орудий, подлетела еще ближе.
   — За Родину! — крикнула Людмила и нажала на гашетку.
   Ящеры бросились врассыпную, словно тараканы, когда хозяин неожиданно зажигает на кухне свет. Только в отличие от тараканов, инопланетяне принялись отстреливаться. Вспышки напоминали маленьких светлячков, но Людмила понимала, что враг настроен серьезно и намерен с ней расправиться. Несколько пуль угодило в кукурузник, но маленький биплан по-прежнему уверенно держался в воздухе.
   Людмила проверила, сколько осталось горючего. Чуть больше половины бака.
   «Пора возвращаться», — с сожалением подумала она.
   Уже давно у нее не было такого удачного дня. Однако она прекрасно знала, что испытывать удачу не стоит. Если она не остановится, то сама превратится в отличную мишень.
   — Будет еще и завтра, — сказала она вслух и рассмеялась.
   Она не станет ждать завтрашнего дня, чтобы сделать еще один вылет: снова заправится, погрузит на борт бомбы и новый запас боеприпасов и поднимется в воздух. Тебя используют столько, сколько возможно. А потом находят кого-то еще — если могут.
   «А что будет, если больше никого не останется?» — подумала Людмила.
   И ответила сама себе: значит, мы проиграли. Какой бы безнадежной не казалась ситуация, до поражения еще не дошло. Когда в 1941 году немцы наступали на Москву, им пришлось столкнуться с суровой зимой и свежими войсками, прибывшими из Сибири. Сейчас начало лета, и свежих войск у русских не осталось.
   — Следовательно, ветеранам, вроде меня, придется тащить на себе груз войны еще некоторое время, — сказала она, а потом добавила: — Если останутся ветераны, вроде меня.
   Был еще Георг Шульц, но этот не в счет; потому что он вступил в войну на другой стороне. Полковник Карпов на фронте с первого дня войны, но он, скорее, управленец, чем солдат. Людмилу это вполне устраивало; Карпов прекрасно справлялся с руководством военно-воздушной базой, учитывая тот факт, что русские несли потери и терпели одно поражение за другим.
   «Интересно, что сейчас делает Гейнрих Егер?» — подумала она.
   Он тоже на фронте с первых дней, и тоже начинал на чужой стороне. Воспоминания о том недолгом времени, что они провели вместе, зимой в Германии, постепенно стирались, казались какими-то нереальными. Что она станет делать, если снова его увидит? Людмила покачала головой. Во-первых, это маловероятно. Во-вторых, откуда ей знать?
   На земле какой-то человек в форме Красной армии помахал шапкой, когда Людмила пролетала мимо. Она вернулась на территорию, которую удерживали советские войска. Калуга, захваченная ящерами, наступающими на Москву, осталась далеко позади. Они сосредоточили огромные силы на решении данной задачи и направили на интересующий их участок огромные резервы оружия и солдат. Людмила отчаянно надеялась на то, что база все еще остается в целости и сохранности.
   У-2 подпрыгнул в воздухе, словно от удара противовоздушного орудия, но в следующее мгновение снова выправился и полетел ровнее. Людмила выругалась. Неужели в нее снова стреляют свои? Она бросила взгляд на приборную доску. Все в порядке, хотя некоторые показания она прочитала с трудом, потому что на приборы падала тень от ее головы и плеч.
   И тут она сообразила, что летит в сторону солнца.
   Когда она сделала резкий разворот, странная тень начала исчезать. Людмила оглянулась, пытаясь понять, откуда она взялась. Сначала летчица подумала, что ящеры сбросили бомбу, а взрывная волна тряхнула ее маленький «кукурузник» так, что она решила, будто в нее угодил снаряд.
   Однако в этом случае она вряд ли успела бы заметить тень. Людмила повернула голову, опережая движение своего самолетика, чтобы понять, что же все-таки происходит.
   Поскольку сначала она посмотрела вниз, ничего особенного ей заметить не удалось. Затем она подняла глаза и почувствовала себя полной идиоткой. Огненный шар, который бросил тень на ее приборную доску, уже практически исчез, а в воздухе носились обломки и поднималась туча пыли.
   — Боже мой! — прошептала она.
   На востоке, примерно в двадцати пяти километрах, или даже больше, повисла огромная туча. Она поднялась в воздух, сияя самыми разными оттенками розового, желтого и оранжевого цветов. Форма тучи напомнила Людмиле осенние довоенные дни, когда она со своими родными ходила в лес недалеко от Киева собирать грибы.
   — Боже мой, — снова повторила Людмила, когда поняла, что это, скорее всего, одна из бомб ящеров, тех, что сравняли с землей Берлин и Вашингтон.
   Она застонала. Неужели любимая Родина обречена? Неужели ее ждет такая же страшная судьба?
   Туча продолжала расти. Пять тысяч метров? Шесть? Восемь? Людмила не знала, какова ее высота. Она просто наблюдала, продолжая управлять своим маленьким У-2 чисто автоматически, думая о другом. Постепенно к ней вернулась способность здраво рассуждать, и она поняла, что бомба взорвалась не так, чтобы расчистить ящерам дорогу на Москву, а позади их позиций, где она могла причинить им наибольший урон.
   Неужели ящеры сбросили ее не туда? Нет, они не совершают таких ошибок. А, может быть, ученые из Советского Союза изобрели свою собственную бомбу из взрывного металла, вроде той, что имелась на вооружении у ящеров?
   — Боже, прошу тебя, сделай, чтобы это было так! — взмолилась она.
   * * * На стол Атвара безостановочно ложились самые разнообразные отчеты: видеопленки ядерного взрыва, снятые спутником-разведчиком, подтверждение случившегося (словно в нем была нужда) от командиров, которым посчастливилось остаться в живых и предварительные списки подразделений, которым повезло меньше.
   Вошел Кирел. Атвар наградил его коротким взглядом одного бугорка, а затем вернулся к изучению отчетов.
   — Прошу меня простить, недосягаемый господин, — сказал Кирел, — но я получил официальное обращение от Страха, командира корабля «206-ой Император Йовер».
   — Давайте сюда, — приказал Атвар.
   Представители Расы прибегали к официальным обращениям тогда, когда хотели, чтобы документ был зарегистрирован.
   Обращение оказалось кратким. Оно звучало так:
   И ЧТО ДАЛЬШЕ, НЕДОСЯГАЕМЫЙ ГОСПОДИН?
   — Вы видели, что тут написано? — спросил Атвар.
   — Да, недосягаемый господин, — мрачно ответил Кирел.
   — Хорошо. Ответ отправьте обычным способом. Мы обойдемся без официальных процедур.
   — Слушаюсь, недосягаемый господин, — проговорил Кирел. — А каким будет ответ?
   — Простым — всего три слова: «Я не знаю».