Тертлдав Гарри. Тьма надвигается

   Пиилис нахмурился. Ильмаринен просиял — без сомнения, довольный тем, что спровоцировал коллегу.
   — На мой взгляд, — заметил Сиунтио, — мы продвинемся дальше, если возьмемся обсудить то, что знаем об этом феномене, а не то, чего мы еще не знаем.
   — Поскольку мы до сих пор ничего так и не выяснили толком об этом клятом феномене, — напомнил Ильмаринен, — то и обсуждать нам нечего. В каковом случае собрание наше не имеет смысла.
   Он развернулся, как бы собираясь уходить. Раахе, Алкио и Сиунтио разом вскрикнули. Илмаринен вновь обернулся к ним, широко ухмыляясь.
   — Теперь, когда вы достаточно развлеклись, магистр, — заметила Пекка, — вы позволите нам наконец заняться делом?
   — Пожалуй, — снизошел Ильмаринен, глядя на чародейку с некоторым одобрением.
   Пекка улыбнулась про себя. Так, значит, с великим Ильмариненом надо обходиться как с малышом Уто? Чародейка знала, когда следовало проявить твердость — будь то в обхождении с капризным мальчишкой четырех лет или еще более капризным чародеем-теоретиком.
   — К несчастью, магистр Ильмаринен слишком близок к истине, — напомнила Раахе. — Мы знаем, что происходит в примечательных опытах госпожи Пекки, но не знаем — почему, что интересует нас гораздо больше. В нынешней теории колдовства ничто не указывает на то, что один из желудей должен исчезать.
   — Ничто в объединенной теории двух законов, которую мы пытаемся разработать, тоже не указывает на подобный исход, — заметил Пиилис.
   Ильмаринен расхохотался.
   — Значит, пришло время поставить теорию на уши, не так ли? В подобных случаях очень помогает.
   — Должен напомнить также, что у нас нет никаких доказательств тому, что законы подобия и контакта вообще могут быть объединены, — напомнил Сиунтио. — Если уж на то пошло, опыты госпожи Пекки скорее свидетельствуют против возможного объединения.
   — Боюсь, должна согласиться с вами, — грустно заметила Пекка. — Я полагала, что расчеты свидетельствуют об обратном, но тот, кто ставит математику выше опыта, — глупец. Если Два закона несводимы к одному, в наших собраниях нет никакого смысла.
   Она ожидала, что язвительный Ильмаринен согласится с ней.
   — Тот, кто ставит расчет выше опыта, — промолвил желчный чародей, — или напутал в расчетах, или напорол в опытах. Опыты проведены неоднократно. Значит, ошибка в расчетах. Рано или поздно кто-нибудь откроет верную формулу. Я могу измыслить только одну причину, по которой это не можем быть мы, — если мы слишком глупы.
   — Возможно, — проговорил Сиунтио, — всего лишь возможно, что у нас хватит ума. Так или иначе… это стоит проверить, не так ли?
   «Возможно, — промелькнуло в голове у Пекки, — всего лишь возможно, что я чувствую надежду».
 
   У лагоанцев была поговорка: «Из котелка да на сковородку». Именно так чувствовал бы себя в Мицпе Фернао, если бы мог заставить себя растянуть метафору настолько, чтобы сравнить земли обитателей льдов с чем бы то ни было, имеющим отношение к теплу. Хотя Мицпа находилась в руках лагоанцев, городок был еще меньше, ленивей и скучней Хешбона, что волшебнику трудно было представить себе, когда бы он не видел этого своими глазами.
   Если чародей от скуки готов был бегать по потолку, то король Пенда, из одного изгнания попавший в другое, готов был бросаться на людей.
   — Что же нам, придется зимовать здесь? — сердито спросил он.
   Вопрос этот занимал его с того дня, как караван Доега достиг Мицпы. Фернао свое мнение о путешествии через стылую тундру выразил в первый же день в городе — купив тушку снежной куропатки, поджарив ее и сожрав, невзирая на то, что птица отдавала хвоей. Сейчас, однако, нытье бывшего фортвежского короля надоело ему не меньше, чем тогда — дикарское самомнение караванщика.
   — Прыгайте, ваше величество, — бросил он, указывая на бухту, породившую городок на своих берегах. — До Сетубала вы доплывете не больше чем за месяц, если только вас не задержат альгарвейские патрули у берегов Сибиу.
   Пенда не сразу осознал, что над ним издеваются: короли обычно не становятся жертвами насмешек.
   — Лагоаш должен был бы отправить корабль, чтобы отвезти нас в Сетубал, а не оставлять нас здесь разлагаться заживо!
   — Здесь так холодно, — напомнил Фернао, — что разлагаться мы можем еще очень долго.
   — Довольно, силы горние, более чем довольно твоих жалких насмешек и глумлений! — вскричал Пенда, чем нимало не расположил чародея к себе. Двое беженцев и так с трудом переносили друг друга.
   — Ваше величество, — резко бросил чародей, — лагоанскому правительству известно, что вы здесь. А вот привести корабль к здешним берегам не так просто. Позволю напомнить, что моя держава воюет с Альгарве. Напомню также — снова, поскольку в первый раз вы меня, верно, не услышали, — что Альгарве захватила Сибиу. Привести корабль в Мицпу и выбраться отсюда и в лучшие времена было непростой задачей, да вдобавок надвигается зима, и ко всем прочим трудностям прибавятся плавучие льды.
   Пенда вздрогнул — как показалось Фернао, картинно. Хотя… Фортвег был северной державой с мягким северным климатом. Представить себе лед иначе как в чаше с шербетом изгнанному монарху было трудно.
   — На что же похожи здешние зимы? — в ужасе прошептал Пенда.
   — В точности не скажу, — ответил Фернао, — поскольку доселе в здешних краях не зимовал. Но доводилось слыхивать, что по сравнению с местными ункерлантские зимы следует почитать мягкими.
   Ему показалось, что король Пенда всхлипнул про себя и тут же подавил неподобающий звук. На самом деле Фернао сочувствовал ему больше, чем готов был показать. В Фортвеге, в Елгаве, в северной части Альгарве и даже в Валмиере еще царило лето. Даже на островах Сибиу, в Лагоаше и Куусамо погода была терпимой и даже, возможно, теплой.
   Здесь, в Мицпе, днем таял лед на лужах, а ночью если и намерзал, то неглубоко. Лагоанский купец-здоровяк пару дней тому назад разделся до исподнего и залез поплавать в водах Узкого моря, чтобы, выбравшись из студеной воды, обнаружить собравшуюся на берегу толпу обитателей льдов обоего пола. Зевак больше потрясло не то, что иноземец разоблачился едва не догола в стране, где туземцы кутались в шкуры до ушей, а то, что он окунулся в воду, не превратившись при этом в просоленный айсберг.
   Но Пенда, как уже успел заметить Фернао, не собирался купаться в проруби.
   — Ты же первостатейный чародей, — проныл фортвежский монарх, — разве не под силу тебе колдовством перенести нас через море?
   — Если бы это было под силу мне, — ответил Фернао, — то и множеству других чародеев тоже. Если бы такое было под силу многим чародеям, нынешние сражения сводились бы к тому, что солдаты появлялись бы тут и там из воздуха. Я творю волшбу, а не чудеса.
   Можно было догадаться, что Пенда надуется. Как большинство профанов, король не проводил различия между тем и другим. Некоторые излишне самоуверенные чародеи — тоже. Благодаря тем, кто отказывался видеть разницу, чародейство и продвинулось так далеко со времен Каунианской империи. Подавляющее большинство самоуверенных, однако, терпели неудачи в своих трудах, а порой и платили жизнями за свою дерзость.
   — И что вы предлагаете нам делать в таком случае, достопочтенный чародей? — капризно поинтересовался Пенда.
   Фернао вздохнул.
   — Когда поделать нечего, ваше величество, остается со всеми возможными удобствами ничего не делать.
   — Ха! — воскликнул Пенда. — В Патрасе мне нечего было делать, ибо там я, можно сказать, являлся пленником. Мне нечего было делать в Хешбоне, ибо в Хешбоне заняться совершенно нечем. Мне нечего делать здесь, ибо здесь делать менее чем нечего. В Сетубале я оставался бы изгнанником, да, но там, по крайней мере, я мог бы приложить усилия к освобождению родной державы. Диво ли, что я изнемогаю от тоски?
   «Диво ли, что я изнемогаю от тебя?» Высказать вслух первое, что пришло ему в голову, Фернао не мог.
   — Вы не можете добраться до Лагоаша вплавь, — проговорил он. — Вы не можете нанять караван, чтобы он доставил вас туда. Лагоаш не может выслать за вами корабль, как я уже говорил. Больше мне ничего в голову не приходит. Заверяю, мне не меньше вашего хочется вернуться.
   Пенда раздраженно фыркнул; без сомнения, чародей действовал ему на нервы не меньше, чем он — Фернао.
   — Ты всего лишь лагоанец, — объяснил он, будто умственно отсталому ребенку. — Я же не просто фортвежец; я есмь Фортвег. Теперь зришь ли разницу между нами?
   Фернао если и понял что-то, так лишь одно — если он пробудет в обществе Пенды еще хоть миг, то расколотит о голову короля в изгнании ночную вазу.
   — Выйду на базарную площадь, — промолвил он, — посмотрю, что можно узнать.
   — Узнать, что площадь мрачна, промозгла и почти пуста, — огрызнулся Пенда, все еще обиженный. — Если сие до сих пор тебе неведомо.
   К счастью для него, Фернао вышел, не сорвавшись на крик и не проведя коронации горшком.
   К несчастью для чародея, Пенда говорил совершеннейшую правду. Базарная площадь Мицпы была мрачна, промозгла и совершенно пуста. В Хешбон корабли порою еще заходили, шла торговля с Яниной, с Альгарве или Ункерлантом. Здесь альгарвейские корабли не встретили бы теплого приема — хотя если бы флот короля Мезенцио не был занят делами более важными и срочными, ему нетрудно было бы захватить городок. Из Янины и Ункерланта путь до Хешбона был куда короче. Поэтому гавань Мицпы оставалась пуста, как кладовка бедняка.
   Без торговли заморской чахла и караванная торговля. Доег, едва глянув на площажь, покачал косматой башкой и двинулся обратно на запад, и с тех пор ни один караван хотя бы отдаленно сравнимого размера не прходил в город. Фернао не видел выставленных на продажу мехов или киновари — единственных предметов, за которыми лагоанцы и жители Дерлавая наведывались все же на южный континент.
   Медник лудил горшок. Двое туземцев торговались из-за двугорбого верблюда, как могли бы в глухой лагоанской деревушке торговаться из-за мула двое крестьян. Какая-то баба, примечательная только волосатыми щеками, продавала яйца из посудины, изрядно смахивавшей на ночной горшок, который Фернао так и не расколотил о голову короля Пенды. На базарной площади не было бы так тоскливо, когда бы она не была вшестеро просторней, чем следовало для столь жалкой торговли.
   Мимо Фернао прошла еще одна обитательница льдов. Она вылила на себя достаточно дешевых лагоанских духов, чтобы забить вонь немытого с рождения тела; чем торговала она, можно было догадаться. Когда Фернао не выказал никакого интереса, она осыпала его руганью — сначала на своем языке, потом на лагоанском. Чародей поклонился, будто услыхал столь же впечатляющий набор комплиментов, чем привел шлюху в совершенное неистовство — чего, собственно, и добивался.
   Оглядев пустынный рынок, он пожалел, что вообще вышел с постоялого двора, но, представив себе, как вернется и будет терпеть нескончаемые жалобы короля Пенды, понял, что иначе поступить не мог — разве что придет в голову блажь отправиться в глубь континента и забраться на Барьерные горы.
   Но тут, к его изумлению, площадь перестала быть пустынной. Солдаты из небольшого гарнизона, который лагоанское правительство держало в Мицпе, скорым маршем выходили из казарм. Кроме форменных мундиров и килтов на них были надеты теплые меховые гетры по случаю морозной погоды. На учения это было непохоже; на лицах солдат застыло одинаковое мрачное упорство идущих в бой.
   — Что случилось? — крикнул Фернао офицеру, шагавшему рядом со своими людьми.
   Чародей пронаблюдал, как тот соображает, что сказать и говорить ли вообще. Лагоанец пожал плечами — решил, очевидно, что держать новость при себе нет смысла.
   — Проклятые янинцы перешли границу между своей зоной и нашей, — ответил он. — Король Цавеллас объявил Лагоашу войну — пожри его силы преисподние! Посмотрим, скольких его людей мы сумеем спалить и сколько он готов заплатить за свое предательство!
   — А сможете вы удержать янинцев? — спросил чародей.
   Вот теперь офицер не ответил. Возможно, был слишком поглощен собственными мыслями. А может, не хотел говорить правду перед своими подчиненными, а для вранья был слишком горд. Так или иначе, он продолжал шагать молча.
   Янине не составит труда перебросить через Узкое море сотни — тысячи — солдат. Чтобы понять это, Фернао не требовалось быть ни генералом, ни адмиралом. От лагоанцев потребуются огромные усилия, чтобы отправить в Мицпу хоть одного человека. Даже если местный гарнизон отразит первую атаку противника, что тогда?
   Вопрос этот имел для Фернао особое значение. Что станут делать они с Пендой, если янинцы с победой войдут в Мицпу? Мысль о том, чтобы взобраться на Барьерные горы, вдруг показалась ему не столь уж нелепой. Король Цавеллас если и вспомнит чародея, который сумел увести Пенду из его дворца и из его столицы, то без всякой сердечной приязни… да и самого Пенду вряд ли будет так уж рад видеть снова.
   Поддаваться панике Фернао не стал. Чародей имел больше способов скрыть свою личность — и личность короля Пенды, добавил он про себя с неохотой, — чем простой смертный. Некоторыми он уже воспользовался. Остальные ждали своего часа. Но здесь, в Мицпе, толку от них было меньше, чем в многолюдном Патрасе или Сетубале. Чужаков в городе было до обидного мало. Если исчезнут Фернао и Пенда (или Фернастро и Оло, как они называли себя до сих пор), а вместо них по улицам станут разгуливать двое незнакомцев, местные жители обратят на это внимание. Их можно будет разговорить…
   Фернао глянул на юг: над вершинами Барьерных гор клубились черные тучи. Если бы не только что услышанная новость, перспектива пережить еще до начала осени бурю, пришедшую из глубин континента, вызывала бы у него лишь отвращение. Сейчас он только улыбнулся благодушно. Солдатам короля Цавелласа непросто будет маршировать под проливным дождем, или скорей под проливной слякотью.
   — Возможно, у нас еще есть время, — пробормотал маг.
   Надо будет связаться через хрустальный шар с Сетубалом. Возможно теперь, когда Янина вступила в войну с Лагоашем, король Витор сочтет короля Пенду — ну и чародея Фернао заодно — более достойным спасения. А вот о чем Фернао пожалел искренне, так это о том, что столь подробно и старательно объяснял Пенде, почему их никак не могут отсюда вытащить.
 
   После триумфального шествия по улицам Трапани и приема во дворце короля Мезенцио, после еще одного триумфального шествия по улицам Приекуле, столицы поверженной Валмиеры, — после этих высших точек военной карьеры граф Сабрино находил Трикарико, провинциальный городок, на протяжении долгих веков истории совершенно никому не нужный, поразительно скучным.
   Женщины здесь были некрасивы, кухня — банальна, вино… вообще-то вина здесь были очень приличные, вот только напиться как следует драколетчику так и не удавалось.
   Но и командир, и его крыло поднимались в воздух так часто, как могли позволить им усталые ящеры. Когда они все же опускались на землю, им на смену поднимались в небо другие. Очень скоро ни один елгаванский дракон не мог обрушить груз ядер на Трикарико — или, если уж на то пошло, на альгарвейских солдат, державших фронт восточнее города.
   — Детские игры, — заметил капитан Домициано после очередного патрульного вылета, в котором они опять не встретили ни единого вражеского ящера. — Натуральная каунианская трусость — вот что это такое.
   Сабрино мотнул головой и шутливо погрозил ведущему эскадрильи пальцем.
   — Не все так просто. Если бы! Валмиерцы были достаточно отважны, но слишком поздно поняли, куда мы метим. Почему елгаване должны от них так уж отличаться — не вижу причины.
   — Тогда почему они не выходят на бой, полковник? — поинтересовался Домициано. — Спрятали, словно черепахи, голову в панцирь и ждут.
   Он набычился, пытаясь втянуть голову в плечи.
   — Тебе бы на сцене выступать, — рассмеялся Сабрино, — а не на драконе летать. Подумай, дражайший мой друг: взятые вместе Елгава и Валмиера почти не уступали нам. В Шестилетнюю войну они держались вместе и заставили нас поплатиться. Сейчас мы из одних быстро вышибли дух. Чего же тут удивительного, что вторые в одиночку оробели?
   Домициано поразмыслил над этим и, не вставая, поклонился командиру:
   — Если так посмотреть, сударь, нет, пожалуй, ничего удивительного.
   — Они хотят, чтобы мы пришли к ним, — промолвил Сабрино. — Хотят, чтобы мы оплатили счет кровью, как всегда бывало с атакующими в прошлую войну. — Он глянул на восток, где горы Брадано нависали над полевой дракошней — одной из множества, выросших вокруг Трикарико за последние недели, — и хохотнул тихонько. — Очень скоро они поймут, что поступили не так умно, как им казалось.
   — О да, сударь! — Глаза Домициано блеснули. — Если все пройдет как должно, и через тысячу лет о нас будут писать романы — как сейчас всякий, кто освоил грамоту, строчит историйки об альгарвейских вождях, что разорили Каунианскую империю.
   — Скверные историйки — других я, во всяком случае, не встречал. — Сабрино поджал губы: капитан полагал себя ценителем высокой литературы. Он хлопнул своего подчиненного по плечу. — Через тысячу лет ты будешь давно мертв. Ты не узнаешь, что о тебе пишут, и тебя это не взволнует. Подумай лучше, как бы не оказаться в могиле через две недели — тогда тебе тоже будет все равно, что о тебе напишут.
   — И снова вы правы. — Домициано разразился грубоватым хохотом здорового молодого мужчины, здорового молодого зверя. — Я намерен уйти из жизни в возрасте ста пяти лет от руки обманутого мною рогоносца.
   — Выпьем за то, чтобы сбылись твои надежды, мальчик мой, — предложил Сабрино. — Стремления подобного рода достойны награды.
   Подбежал часовой:
   — Прошу пардону, полковник, но к вам полковник Чиландро!
   — Вот и отлично, — заметил Сабрино. — Нам есть что с ним обсудить. В ближайшее время нам придется сотрудничать очень и очень тесно.
   Полковник Чиландро прихрамывал.
   — Подарочек от валмиерцев, — отмахнулся он, когда Сабрино обратил на это внимание. — Кость не задета, так что вскоре заживет. Пока же хромота только помешает мне бежать, если мы попадем в неприятности. Поскольку бежать я все равно не собирался, то какая разница?
   Сабрино поклонился.
   — Вот это по-моему!
   Полковник пехоты отвесил ему ответный поклон.
   — Я также слышал о вас много хорошего, ваша светлость. Позволю себе надеяться, что мы сработаемся. Времени у нас немного.
   — Хранить в секрете операцию подобного масштаба долго просто невозможно, — согласился Сабрино, — а если секрет окажется раскрыт, то что в ней толку? — Он указал в сторону своей палатки, одной из множества проросших на лугу — должно быть, местные овцы питали к королевской армии самые недобрые чувства. — Меня ждет бутылка отличного вина, а пропустив по стаканчику, можно и на карты глянуть.
   — Отлично сказано, — отозвался Чиландро. — Просто отлично! — Он поклонился снова. — Тогда сдвинем стаканы, полковник, — и двинемся к картам.
   Он принял стакан красного вина, но, как ожидал — как, во всяком случае, надеялся — Сабрино, одним стаканом и удовлетворился, потягивая вино маленькими глотками.
   Драколетчик указал на разложенную на складном походном столике карту.
   — Сколько я понимаю, вы начнете движение отсюда.
   Чиландро склонился над картой.
   — Да, примерно так. Если мы сможем пройти вот здесь, — он указал, — все будет просто идеально. — Полковник фыркнул. — В последний раз я думал так, когда готовился расстаться с девственностью. Но к делу. Это самый узкий участок, а значит, удержать его будет легче всего. Кроме того, посреди него бьет источник силы, так что мы сможем перезаряжать жезлы и ядрометы без того, чтобы резать пленным глотки.
   — М-да. — Сабрино накрыл кончиком пальца звездочку, обозначавшую на карте магический родник. — Здесь вы не найдете столько пленников, чтобы резать им глотки. Будем надеяться, что не найдете, иначе с тем же успехом могли бы резать глотки себе.
   — Печальная, однако, истина, дражайший мой полковник, — признал Чиландро. — Всегда лучше устроить врагу сюрприз, чем оказаться его жертвой, не так ли? — Он постучал ногтем по краю стакана. — Но вот что меня гложет: сумеете ли вы перебросить на место столько моих ребят, чтобы нам под силу оказалось выполнить задачу?
   — Сделаем что сможем, — ответил Сабрино. — И будем делать что можем, покамест на земле останется хоть один ваш солдат. От начатого мы не отступаемся — не ункерлантцы, в конце концов. Но это если план провалится, а я думаю, что мы преуспеем и здесь. До сих пор король Мезенцио не ошибался ни разу.
   Чиландро кивнул.
   — Верно. — Он поднял стакан. — Выпьем за короля, достойного своей короны. Если бы в Шестилетнюю войну у нас был такой вождь, нам не пришлось бы сражаться теперь.
   Он допил остатки вина. Сабрино тоже осушил стакан.
   — Не могу поспорить. Ну что ж, послезавтра, если погода продержится, приводите сюда свой полк. Тогда и узнаем, не оставила ли удача нашего короля.
   — Да, да, и еще раз да! — Чиландро стиснул руку драколетчика, потом от избытка чувств сгреб его в объятья. — Послезавтра, полковник! — Он погрозил кулаком небесам — так предположил Сабрино, потому что картинный жест оказался нацелен на холстинный полог палатки. — Если погода продержится.
   Погода продержалась. Перед самым рассветом полк Чиландро выстроился на краю взлетного поля. Вдоль границы между Альгарве и Елгавой бессчетные полки строились в тени драконьих крыльев. Боевой дракон мог нести, помимо летчика, до тысячи фунтов ядер, чтобы обрушить их на головы врагам. Если вместо бомб каждый ящер поднимет в воздух пятерых солдат…
   — Первая, вторая, третья роты — вперед! — скомандовал полковник Чиландро.
   Драконеры из наземных команд торопливо крепили на чешуйчатых спинах огромных ящеров упряжи. Драконам это нравилось не больше, чем все остальное на белом свете. Занимая место за спиной драколетчика, Чиландро жизнерадостно помахал Сабрино рукой.
   — Если мы это переживем, будет здорово! — крикнул полковник пехоты. — А если нет, нам будет все равно! Так что — полетели!
   — Наш связист ждет сигнала, — ответил Сабрино, надеясь, что голос его звучит спокойно. — Все поднимаются в воздух одновременно. Мы не хотим, чтобы елгаванцы раньше срока что-то заподозрили.
   Возможно, Чиландро и мог бы сказать о подозрительных елгаванцах что-нибудь подобающе неприличное, но не успел. Мимо головного дракона эскадрильи пробежал сигнальщик и, остановившись подальше от головы ящера на длинной гибкой шее, поднял к губам горн и протрубил громко и фальшиво.
   Сабрино ткнул дракона стрекалом. Испустив пронзительный вопль, ящер забил крыльями. Когда отягощенная непривычным грузом тварь не сразу смогла оторваться от земли, она взвизгнула снова. Но титанические крылья били все быстрей и быстрей, все сильней и сильней, поднимая клубы удушающей пыли, пока, наконец, дракон не взмыл ввысь, не переставая жаловаться миру на тяжелую свою участь. За спиною полковника восхищенно вскрикнул Чиландро.
   Когда дракон набрал высоту, Сабрино тоже вскрикнул — от радости или от священного ужаса, он не мог бы сказать. В небо устремилось все крыло. Все крылья в полку. В небо поднялись все драконы Альгарве, кроме тех, что вели воздушные бои над Лагоашем, и немногих облетавших западные рубежи вдоль ункерлантской границы. Сабрино знал, что не сможет увидеть их всех. Но и без того взору его предстало больше колоссальных ящеров, чем полковник когда-либо видел вместе.
   Хребет Брадано пересекали семь основных перевалов. Отрезать елгаванскую армию к западу от гор от тыловых баз… и алгарвейцы, если им хоть немного повезет, легко смогут сначала разгромить армию, а затем прогулочным шагом пройтись по всему королевству. План был в достаточной мере дерзок, чтобы сработать. Был ли он в достаточной мере хорош — это предстояло узнать драколетчикам Сабрино и пехотинцам Чиландро.
   Внизу, слишком близко, с точки зрения Сабрино, проплывали вражеские окопы. Эскадрилья елгаванских драконов, отягощенных лишь собственными седоками, могла бы учинить страшный разгром среди тяжело нагруженных альгарвейских зверей. Лишь горстка ящеров летела налегке, исполняя роль охранения.
   Один дракон рухнул, сбитый огнем зенитного жезла. Но остальные продолжали полет к вершинам хребта Брадано, через перевал, который выпало захватить солдатам полковника Чиландро. Сабрино вертел головой, выискивая внизу ориентиры, и бросил дракона в пике раньше, чем заорал Чиландро. Остальные ящеры последовали за вожаком. Стоило зверю коснуться когтями мощеной дороги в самой узкой части перевала, как пехотинцы спрыгнули на землю. Ящеры других эскадрилий принесли на себе головные роты прочих полков.
   — Возвращаемся за вашими ребятами! — крикнул драколетчику Чиландро.
   — Давайте! — отозвался тот, махнув рукой. — А мы начнем затыкать дырку!
   Помахав в ответ, Сабрино вновь поднял своего ящера в воздух. Как быстро и легко мчались освобожденные от груза драконы назад, на взлетное поле близ Трикарико! Но там еще три пехотные роты погрузились на них, чтобы, перепрыгнув через елгаванские позиции, оказаться на перевале. И снова драконы возвратились — почти все — за остальными бойцами.