Ривен сделала шаг вперед и положила свою невесомую руку на плечо старого путешественника.
   — Я не стала бы будить вас только для того, чтобы сообщить вам это радостное известие, потому что знаю — вы заслужили отдых. Фен и Альбин, настал тот момент, когда я прошу вас исполнить вашу часть договора, который мы заключили Я хочу покинуть Джедестром сегодня ночью и вернуться в свои родные горы. Поможете ли вы мне добраться туда?
   Оба мужчины пораженно уставились на нее. Альбин уже давно решил, что Ривен больше не покинет Броуна, так как она, безусловно, любила его. Юноша видел, с какой лаской и нежностью она относилась к нему, как ухаживала за ним на протяжении всей его болезни.
   — Ваш срок уже близок, миледи, — возразил Фен, многозначительно поглядев на ее живот. — Вам опасно путешествовать.
   — Мой милый Фен, именно поэтому я и попросила вас о помощи, — Ривен испытующе посмотрела сначала на Фена, потом на Альбина. — Если бы не это, я бы справилась сама. Так вы поможете мне?
   Фен и Альбин переглянулись.
   — Обещание есть обещание, парень, — устало сказал Фен. — Если человек не держит своего слова, то он должен жить в лесу, с дикими зверями, да и они, наверное, не примут его. Я пошел за фургоном и за лошадьми.

ГЛАВА 18

   — Здесь мы должны оставить повозку, госпожа, — Фен распряг лошадей и помог Ривен слезть с сиденья из подушек. Альбин бросил своего Травоуха и со всех ног поспешил к Ривен, чтобы поддержать ее за вторую руку.
   — Осторожнее… осторожнее… — приговаривал он.
   — Как вам кажется, вы сумели бы ехать верхом? — спросил Фен.
   Ривен устало огляделась. Они путешествовали почти целую неделю. Из-за большого срока беременности Ривен постоянно нуждалась в фургоне, и поэтому они ехали в основном по главной дороге. К счастью, война со стьюритами потребовала присутствия всех солдат в Джедестроме, а из-за всеобщего смятения, вызванного болезнью Броуна и всеми остальными важными событиями, дорожная стража еще не вернулась на свои посты и в гарнизоны. Благодаря этому, они двигались на север никем не замеченные; возможно даже, что их исчезновение до сих пор никого не встревожило на столько, чтобы их начали разыскивать. Тем не менее Фен старался избегать деревень и, в крайних случаях, проезжал их по ночам.
   — Как ты думаешь, мы могли бы немного передохнуть? — спросила Ривен.
   Фен внимательно оглядел окрестности:
   — Разумеется, госпожа. Чтобы преодолеть остаток дистанции, нам потребуются все наши силы. Можно отдохнуть, а заодно и поесть. В одной из седельных сумок должны остаться сыр и хлеб, а также с полбутылки меда. Я пока пойду, спрячу фургон, а вы с Альбином отдохните.
   Они расположились на поляне в лесу, где деревья у подножья гор росли так часто, что фургон больше не проходил между стволами. Это было очень удобное место — в траве журчал стремительный ручей, а несколько крупных гладких булыжников располагались таким образом, что на них было очень удобно облокотиться спиной.
   Ривен со вздохом привалилась к одному из таких камней.
   — У меня все тело болит после этой тряской повозки, — пожаловалась она.
   — Да, фургон но слишком хорошо подрессорен, — согласился Альбин, — но я боюсь, что тебе будет гораздо хуже после верховой прогулки по горам.
   Юноша пристально всмотрелся в ее бледное лицо, в темные круги под глазами и озабоченно вздохнул. Ривен выглядела несчастной и истощенной, словно какое-то тяжкое бремя отягощало ее.
   — Ты рада, что возвращаешься в свои горы?
   Ривен слабо улыбнулась:
   — Это мой дом. Я немного беспокоюсь о Грис — ей было так худо, когда мне пришлось оставить ее. Одиночество, да еще столь продолжительное, навряд ли пошло ей на пользу.
   — А, это твоя тетка?
   — Да, она. Хотя Грис была для меня больше чем матерью, это она вырастила и воспитала меня.
   Альбин собрал всю еду, которую он достал из фургона, и сел рядом с Ривен. Отломив для нее кусок хлеба и отрезав сыра, он спросил:
   — Правда ли, что Ниома была такой прекрасной, как о ней говорят?
   Взгляд Ривен стал рассеянным, устремленным вдаль.
   — Да, это так. Хотя, если говорить честно, я очень редко видела ее, даже когда была маленькой. Она не жила с нами в пещере — у нее был свой дом. Она не часто навещала нас, но когда она появлялась — я была околдована ею. Она была прекрасна, ее золотые волосы были прекрасны, и она всегда дарила мне маленькие подарки. Это Ниома подарила мне Сэл. — Ривен подняла голову и улыбнулась, заметив белые перья пиллаун на ближайшем дереве.
   Альбин задумчиво наполнял кружку медом. Передавая напиток Ривен, он сказал:
   — Таунис и Дриона сгинули, а Эол тебе не друг. Ты сама признавала, что правление Броуна на Полуострове оказалось весьма эффективным и благотворным. Ты согласилась, что будущее принадлежит Броуну, а не доуми… Почему ты так стремишься вернуться в горы, если кроме твоей старой тетки никто там тебя не ждет?
   — По той простой причине, что у меня нет иного выбора.
   Альбин наклонился к Ривен. Его лицо выдавало все его чувства — озабоченность, тревогу, смятение.
   — Но почему, Ривен? Я знаю, что Броун обошелся с тобой жестоко, заперев тебя в этой башне, но все видят, что он по-прежнему любит тебя. Я знаю, что он хочет, чтобы ты с ребенком жила в Джедестроме, рядом с ним.
   Ривен покачала головой:
   — Ты не понимаешь. Я не смогла бы стать его королевой, даже если бы хотела.
   — Это потому, что ты принадлежишь к доуми? Кое-кто может не доверять тебе именно по этой причине, но когда люди узнают, как ты спасла нас от стьюритов, они быстро забудут свои страхи.
   — Не только это, Альбин.
   — Что же еще? Что за преграда, через которую никак нельзя перейти, лежит между Броуном и тобой?
   — Прошлое! — почти крикнула Ривен. Она подняла вверх руки и уронила их на колени жестом безнадежного отчаяния и беспомощности. — Между нами лежит прошлое. Броун соблазнил и предал мою мать, и что бы мы ни делали, этого никак нельзя изменить. Это событие, этот его поступок отравляет любые чувства, которые мы питаем друг к другу, и поэтому брак — настоящий брак — между нами невозможен. Я никогда не смогу стать его королевой и женой.
   — А твой ребенок?
   — Что ребенок? — Ривен с вызовом посмотрела на Альбина.
   — Он должен унаследовать корону Броуна, и ему необходимо жить в Джедестроме, вместе с отцом.
   На щеках Ривен вспыхнул сердитый румянец.
   — Может быть, это и верно, может быть, когда мой ребенок родится, я должна буду отдать его Броуну. Но я не в силах заставить себя сделать это. Очень скоро этот ребенок станет всем, что у меня осталось.
   Встретившись взглядом с Ривен, Альбин принялся лихорадочно соображать, пытаясь выдумать что-то такое, что могло бы помочь им выбраться из того ужасного тупика, в котором они оказались. Но ничего хорошего не приходило ему в голову.
   — У тебя останусь еще я… — Он с трудом сглотнул и ринулся напролом: — Ривен, я знаю, что это не то, что бы ты хотела услышать, но я должен сказать тебе.
   — Сказать мне — что?
   Альбин взял ее за руку.
   — Я люблю тебя. Я все время любил тебя и всегда буду.
   — О, Альбин… — В глазах Ривен заблестели слезы. — Я тоже люблю тебя, друг мой…
   Прошло несколько мгновений, и она подняла голову, чтобы взглянуть на юношу. Альбин встретил ее взгляд и прочел в нем то, что он понял еще в пещере Эола, что он знал все это время — что его самое заветное желание никогда не сбудется.
* * *
   — Как мой лорд чувствует себя сегодня?
   — Лучше, много лучше.
   Гэлоу критически осмотрел Броуна, отметив возвратившийся румянец и осмысленный взгляд глаз короля, которые больше не напоминали прозрачное, но плохо вымытое стекло.
   Броун отодвинул поднос, на котором стояла миска бульона, и потянулся с такой силой, что суставы и сухожилия громко захрустели.
   — По-моему, мне пора принимать настоящую еду, для того чтобы скорее поправиться и встать с постели, — заметил он, откидывая покрывало и спуская на пол свои длинные, исхудавшие ноги.
   — О, сир, осторожнее! Вам еще рано вставать! — Гэлоу ринулся к кровати, собираясь помочь Броуну, если возникнет такая необходимость. Броун, однако, лишь слегка покачнулся, вставая на ноги. Минуту спустя он уже призвал камердинера и приказал подать свою одежду.
   — Где моя жена? — спросил он у Гэлоу. — Я хочу ее видеть.
   Гэлоу в волнении заломил руки. Броун пошел на поправку три дня назад и уже дважды, очнувшись от целительного сна, осведомлялся о Ривен. В те разы Гэлоу удалось выдумать какие-то предлоги, по которым Ривен не могла прийти: то она отдыхала, то примеривала новые платья. Все врачи сошлись на том, что Броуна пока нельзя волновать и лучше не сообщать ему об исчезновении Ривен до тех пор, пока он окончательно не оправится. Однако дальше скрывать факты оказалось невозможно.
   — Она уехала, мой господин.
   — Уехала?
   — Да, вместе с Феном и Альбином. Все трое исчезли в ту же самую ночь, когда в вашей болезни произошел перелом.
   Броун застыл.
   — Как это стало возможным?
   Гэлоу низко опустил голову:
   — Ваша болезнь, сир, смерть Фэйрина, стьюриты — тут такое творилось! Настоящий хаос, мой господин. Если бы не это, им ни за что бы не удалось ускользнуть таким образом, каким они это проделали. Ночью, под покровом темноты…
   — Ускользнуть? — Броун ухмыльнулся, положив руки на пояс. — Королева тяжела ребенком!
   — Я знаю, сир, и мы сильно беспокоимся о ней. К несчастью, те несколько солдат, которых мы смогли послать на поиски, не нашли ни ее, ни ее следов. Судя по всему, Ривен отправилась на север.
   — На север? — Губы Броуна сложились в одну угрюмую линию. — Ну разумеется, она отправилась на север. Она снова сбежала от меня в горы.
* * *
   — Мы почти приехали. Пещера вон там, впереди.
   — Красивые места, — оценил Фен, предоставив лошадям самим перейти вброд быстрый, прозрачный ручей.
   Альбин тоже огляделся по сторонам и не мог не признать, что его приятель прав. Над густой и темной, словно бархатной листвой вечнозеленых кустарников отчетливо выделялись другие деревья, более высокие и обладающие более светлой листвой. Нежные, молодые листочки слегка дрожали и как будто мерцали в лучах яркого солнца, которое светило с голубого безоблачного неба. Яркие весенние цветы пестрели на заросших травой берегах ручья, и их аромат заполнял воздух вместе с журчанием воды и монотонным гудением трудолюбивых шмелей.
   — О да, это прекрасно!
   Альбин заметил, что Ривен сидит в седле гораздо прямее, чем в последнее время. Он сильно беспокоился о ней: путешествие получилось нелегким и продолжительным; особенно тяжело дались Ривен последние дни, когда она вынуждена была путешествовать верхом. Альбин прекрасно понимал, что путешествовать в таком состоянии вообще не следовало, но теперь, когда Ривен была почти дома, он и радовался благополучному исходу их предприятия, и огорчался, предчувствуя разлуку.
   Между тем из глаз Ривен исчезли печаль и тоска, а в голосе зазвучали новые, радостные ноты.
   — Она здесь, здесь — моя пещера! — воскликнула она через несколько минут. — Вход вон там, за кустами.
   Альбин осадил Травоуха и подумал, что, если бы Ривен не показала ему этого места, он мог бы проехать мимо. Пока Фен помогал Ривен спешиться, он снова подумал о том, что вход в пещеру настолько надежно скрыт кустарниками, что совершенно не выделяется среди окружающего пейзажа и найти его практически невозможно.
   Двое мужчин уважительно подождали снаружи, позволив Ривен первой нырнуть в чащу вечнозеленых кустарников.
   — Грис! — услышали они призывный крик Ривен. Крик повторился несколько раз, затем последовала долгая тишина.
   — Как ты думаешь, что там делается? — пробормотал Фен.
   Альбин только покачал головой. В этот момент Ривен высунулась из-за ветвей, вид у нее был озабоченный.
   — Ее нет, хоти все ее вещи на месте аккуратно сложены. Грис обычно не отличается аккуратностью. Боюсь…
   — Может быть, она пошла по ягоды, — предположил Альбин.
   — Ваша тетка вот-вот вернется, — согласился с ним Фен, — нужно только немного подождать.
   — Хотелось бы мне, чтобы вы были правы! — воскликнула Ривен и задумалась. На лбу ее появилась глубокая морщина.
   Они ждали весь остаток дня и всю ночь. Когда рассвело, а от Грис не было по-прежнему ни слуху ни духу, Ривен разбудила Фена и попросила его оседлать для нее лошадь.
   — Куда вы теперь направляетесь, госпожа? — удивился Фен, выходя вслед за Ривен из пещеры.
   Только что рассвело, и, когда они проходили под низко нависшими ветвями, задевая их, с листвы на них обрушивались потоки холодной росы.
   Лицо Ривен покрылось мрачными морщинами.
   — Мне кажется, я знаю, куда отправилась Грис.
   — Куда же?
   Ривен поглядела на заспанного Фена.
   — Я не могу сказать этого ни тебе, ни Альбину, — твердо сказала она.
   Упомянутый Альбин, поеживаясь от холода и протирая глаза, как раз показался из кустов, загораживавших вход в пещеру.
   — Друзья! — обратилась к ним Ривен. — Вы выполнили свое обещание и привезли меня сюда. Я благодарю вас за это. Я всегда буду помнить вас и всегда буду вам благодарна. Я буду молиться, чтобы вы оба всегда были целы и здоровы, чтобы вам сопутствовала удача. Сейчас мне больно прощаться с вами, но я должна. Теперь вы свободны и можете идти.
   — Можем идти?! — воскликнул Альбин, пытаясь пятерней расчесать свои волосы, которые действительно торчали во все стороны, как пучки соломы. — Ривен, мы не можем бросить тебя просто так! Ты совсем одна, и тебе совсем некому помочь. Что ты будешь делать, когда придет время разрешиться от бремени?!
   — Мне поможет Грис.
   — Но ты же не знаешь, где она!
   — Мне кажется, что я догадалась, но это такое место, куда нельзя пойти ни тебе, ни Фену. Туда могут проникнуть только те, кто принадлежит к доуми.
   — И ты вот так просто нас отпускаешь?
   Ривен крепко стиснула руки и кивнула:
   — Вот так просто.
   — Но… но…
   Альбин глянул на Фена, ища у него поддержки, однако его друг только хмурился, засунув руки в карманы.
   — Мы не можем заставить ее принять нашу помощь, если она не хочет. Тут уж ничего не поделаешь, парень, — проворчал он.
   Лицо Ривен оттаяло, и она порывисто обняла Фена.
   — Это не означает, что мне не нравится ваша компания, — прибавила она, ласково целуя его в щеку. — Я люблю вас обоих, на самом деле люблю и никогда не забуду, что вы для меня сделали. Просто мне… — голос ее дрогнул, и она заплакала. — Если Грис действительно там, куда, как мне кажется, она отправилась, то я должна буду пойти за ней одна. Вы понимаете меня?
   — Нет! — взорвался Альбин. — Я не понимаю!
   Фен властным жестом прервал поток гневных слов, готовых вырваться из его груди.
   — Возьми себя в руки, парень. Она права. Это край доуми, и Ривен отправляется в путь по своим доуми-делам. Мы не имеем права вмешиваться в это.
   В угрюмом молчании они в последний раз позавтракали втроем. После завтрака Альбин и Фен помогли Ривен упаковать седельные сумки и долго смотрели, как Ривен верхом на лошади скрывается среди леса.
   — Нельзя навязываться ей, если она не хочет.
   — Поступай как угодно, — ответил Альбин резко, — но я хочу последовать за ней.
   Фен крепко схватил его за плечо своей сильной рукой:
   — Именно это я и собирался тебе предложить, парень. Дай ей отъехать еще немного, иначе она нас заметит.
   Альбин молча смотрел на Фена, и постепенно его лицо расплывалось в широкой ухмылке.
   — Значит, мы действительно собираемся последовать за ней? Именно это ты собирался проделать с самого начала, не так ли, старый плут? Однако, если мы будем ждать слишком долго, мы ее потеряем.
   Фен внезапно хитро улыбнулся:
   — Мы ее не потеряем, парень. Я знаю, что и так ужо ошеломил тебя своими многочисленными способностями, однако я, кажется, еще ни разу не упоминал, что я — лучший следопыт из всех, кого ты или кто-либо другой когда-нибудь встречал.
   — Нет, ты никогда не говорил об этом.
   Фен довольно хихикнул:
   — Это целая история. У меня было маленькое приключение в каменистой пустыне, которая называется Берубис. Чтобы дать фору нашей маленькой леди и скоротать время, я расскажу тебе об этом. Вот послушай…
* * *
   Ривен оттянула лиф платья, чтобы свежий воздух немного охладил ее шею и грудь, а затем вытерла со лба пот. Из-за беременности ей было нелегко подниматься в гору. В прошлый раз, когда они с Грис совершали паломничество к Омуту Матерей ради ее посвящения в доуми, путешествие заняло гораздо меньше времени. Ривен казалось теперь, что это было очень давно, словно с тех пор прошла целая жизнь.
   Два дня назад подъем стал таким трудным и опасным, что Ривен пришлось оставить лошадь и преодолевать оставшееся расстояние пешком. Теперь ей оставалось примерно полчаса пути. Ривен надеялась, что она поспеет к Омуту вовремя.
   — Грис! — задыхаясь шептала она. — Пожалуйста, не спеши. Не делай ничего, пока меня не будет рядом с тобой. Пожалуйста, дождись меня.
   Жадно ловя ртом воздух, Ривен вскарабкалась на каменистый гребень. На мгновение она задержалась там, прижимая к сердцу руки, отчасти для того, чтобы утихомирить его сумасшедшее биение, отчасти для того, чтобы оттянуть тот момент, когда она вынуждена будет посмотреть вниз, в котловину и увидеть — или не увидеть — Грис. Глубоко вдохнув воздух, она наконец отважилась преодолеть последние несколько ярдов и заглянула за скалу.
   — Грис! — крикнула она пронзительно. — Грис, подожди!
   Грис сидела у кромки священного озера и, скрестив ноги, словно в глубокой задумчивости, созерцала его голубые воды. Вместо грубого, бесцветного платья, которое она обычно носила, на ней было надето что-то свободное, чисто-белое. Серо-седые волосы Грис были тщательно расчесаны, и она кутала в них, словно в плащ, свои худые плечи.
   Ривен показалось, что в неподвижной фигуре Грис и в ее безмятежности скрывается какая-то обеспокоившая ее отрешенность. Услышав крики своей племянницы, она не вздрогнула, а только спокойно подняла голову и посмотрела вверх. В следующую секунду она снова отвернулась и продолжала смотреть на воду, как будто только она способна была на длительное время приковать к себе ее внимание.
   Ривен принялась торопливо спускаться по крутому внутреннему склону гигантской каменной чаши. Закончив спуск, она бросилась к Грис и опустилась рядом с ней на колени.
   — О, Грис, я так волновалась! Зачем ты здесь? Скажи мне, ведь ты не хочешь уйти в Омут наших матерей?
   — Хочу, дитя мое. Пришел мой срок.
   Ривен схватила Грис за руку. Рука ее оказалась сухой и прохладной, как старая кожа.
   — Ты стала такая худая, Грис, кожа да кости. Ты сильно хворала?
   — Болезнь точит мою грудь, дитя мое, и это смертельно. Но теперь все хорошо — я готова покинуть свое страдающее бренное тело. Единственное, о чем я жалею, — это о том, что не смогу больше видеть тебя и твоего ребенка. — Грис подняла глаза и поглядела на обеспокоенную Ривен: — Тебе не надо было отправляться в столь дальний путь, Ривен, твой срок вот-вот подойдет.
   — Как я могла не отправиться на поиски, если застала пещеру пустой? Я догадалась, что ты задумала. Грис, пожалуйста, не оставляй меня! — Ривен заплакала и прижалась лицом к костлявому плечу Грис.
   — Ну будет, будет… — успокаивала ее Грис, гладя по шелковистым, черным волосам. — Я знаю, как это тяжело, но ведь ты не будешь совсем одна. У тебя будет сын, а я уверена, что он будет высоким и красивым мужчиной. Кроме этого, Ривен, каждому, у кого есть глаза, видно, что король без памяти любит тебя. Он — хороший человек, несмотря на все те беды, которые он причинил нам по наущению Фэйрина. Он тоже позаботится о тебе.
   — Я не могу вернуться к Броуну.
   Грис почувствовала, как Ривен вся затрепетала под воздействием сильных и противоречивых эмоций. Грис, казалось, стоило немалого труда перестать размышлять о вечности, которая ожидала ее, и вернуться, пусть на короткое время, к земным проблемам.
   — Отчего ты не хочешь вернуться к нему? Мне казалось, что ты понимаешь, насколько сильно изменилось все на Полуострове, Ривен. Те из нас, кто хочет выжить в этом меняющемся мире, должны меняться вместе с ним. Для тех, кто хочет жить по-старому, почти не осталось места, и будет оставаться все меньше и меньше. Ты молода, Ривен, у тебя впереди вся жизнь, и ты должна подумать о будущем. Ты похитила сердце Броуна и носишь под сердцем его дитя. Лучше всего для тебя будет связать твое будущее с Броуном.
   — Но Грис, как я смогу вернуться к Броуну, зная, что произошло между ним и моей матерью? Это невозможно!
   Старая женщина продолжала гладить Ривен по голове, но глаза ее — бледно-зеленые и печальные — подернулись туманной дымкой.
   — Это единственное, что мешает тебе?
   — Да, — свистящим шепотом ответила Ривен.
   — Но это же такая мелочь, девочка, это совсем не важно.
   — Она была моей матерью, Грис! Я никогда не забуду того, что я видела в отражениях на воде, — он и она вдвоем.
   — Было бы это столь же важно для тебя, если бы открылось, что Ниома не была твоей матерью?
   Ривен, смутившись, подняла голову и чуть-чуть отодвинулась.
   — Нет, не было бы, потому что тогда она стала бы для меня просто еще одной посторонней женщиной, с которой Броун занимался любовью. Но почему ты спрашиваешь? Ниома же БЫЛА моей матерью!
   Грис медленно покачала головой:
   — Нет, Ривен.
   Ривен молча уставилась на Грис, онемев от изумления.
   Вздыхая, Грис скрестила руки на своей иссохшей груди:
   — Я хотела бы, чтобы ты никогда об этом не узнала, поскольку ты была единственной нашей надеждой, нашим будущим. Именно поэтому Ниома и я решили, что ты должна считать себя ее дочерью, и таким образом ты была бы уверена в чистоте своего происхождения и принадлежности к доуми. Я ведь очень боялась, когда пришел твой срок отправляться к Омуту для испытания. Я боялась, что Омут отвергнет тебя и искалечит всю твою жизнь. Но ты верила в то, что ты — настоящая водная доуми, и Омут принял тебя. Только это и имело значение. Теперь, когда я скажу тебе правду, это не сможет ни повредить тебе, ни изменить того, чем ты стала. Не Ниома, а я была твоей матерью.
   — Ты?! — Ривен покачнулась, словно от удара, рот ее сам собой широко раскрылся, и она уселась на пятки.
   Грис подняла вверх морщинистую ладонь:
   — Позволь мне объяснить. Когда я была молода, я очень завидовала своей сестре. Она была красива, она была водяной доуми, а меня Омут отверг. Мужчины слетались на ее красоту, а меня рядом с ней никто не замечал. Она была свежа и вечно молода, хотя и родилась на несколько десятков лет раньше меня — я была последней из дочерей нашей матери, которая правила на Полуострове до Ниомы, но Ниоме помогал зеленый камень, и проходящие годы не оставили на ней такого следа, как на мне.
   Грис тяжело вздохнула:
   — Да, я завидовала ей. — Взяв в свою руку ладонь Ривен. она легко погладила ее. — На несколько долгих лет я обрекла себя на уединенную, одинокую жизнь. Смирившись со своим положением, я успокоилась и иногда даже чувствовала себя счастливой. Но однажды я встретила Фэйрина…
   — Фэйрина? Так. значит, волшебник Броуна все-таки мой отец?
   — Да, дочь моя. Он только что вышел из стен Пенито и только начинал свой пятилетний срок изгнания. Он был красив и молод, намного моложе меня, которая уже начинала стареть, да и самый подходящий возраст для деторождения давно миновал. Однако Фэйрину. который с самого детства был замурован в стенах Пенито и никогда не видел женщин, я показалась прекрасной. Я отвела его в свою пещеру, и там он разделил со мной ложе. Как я радовалась и гордилась! И, разумеется, я надеялась, что он останется.
   Грис ненадолго замолчала, погрузившись в воспоминания, потом тряхнула головой и продолжала:
   — Мое счастье продолжалось всего несколько дней. Стоило Фэйрину увидеть Ниому, как он туг же забыл про меня, но его семя осталось во мне, и вот — родилась ты.
   — А Фэйрин знал?
   — Нет.
   — Когда я разговаривала с ним в Джедестроме, он был уверен, что я — дочь Ниомы.
   Губы Грис изогнулись в гримасе.
   — Не сомневаюсь. Видишь ли, Ривен, для него я как будто никогда не существовала. Но у Ниомы не было детей. Ты — последняя из рода доуми воды. Если бы Омут отверг тебя, то некому было бы отнять у Броуна наш камень и владеть им по праву — тоже. Только ради этого я и солгала тебе. Если бы у тебя было хоть малейшее сомнение в твоем праве на обладание камнем, Омут отверг бы тебя точно так же, как когда-то он отверг меня.
   Наклонившись вперед, Грис поцеловала Ривен в лоб так нежно, как никогда раньше. Затем, заключив ее лицо между своих шершавых ладоней, она стала пристально вглядываться в него.
   — Простишь ли ты меня?
   Глаза Ривен влажно блестели, а щеки были мокры от слез.
   — О Грис, я давно должна была догадаться! Ты всегда была моей матерью, настоящей матерью, а Ниома была лишь прекрасным, но мимолетным видением. Только ты по-настоящему любила меня.
   Мать и дочь долго сжимали друг друга в объятиях. Когда они наконец разжали руки, Грис с любовью посмотрела на Ривен.
   — Ты — как раз такая дочь, о которой я осмеливалась только мечтать. Ты красива и сильна. Ты не всегда была мудра и предусмотрительна, но мудрость придет с годами. Ты будешь прекрасной королевой Полуострова, и очень жаль, что я не увижу этого.
   — Мама!
   Грис слегка сжала ее руку.