Страница:
Лишь пациенты четвертого отделения, овладев интеграцией, вели себя беспокойно. Без ежедневных собраний им было неуютно и пусто. По инерции в холле вечерами кучковался народ. Но вождя не находилось, и психи грустили разобщенно, каждый о своем. Уравновешеннее всех себя вели шизофреники. Они монотонно пищали в пространство о переменах на четвертом отделении, обращаясь к кольцам Сатурна. Космос миролюбиво молчал в ответ, и им было уютно.
На второй день после исторического побега к ним подсел старик Потапыч. Дед тихонько кашлянул, незаметно привлекая внимание шизиков, и шепнул крайнему «связисту»:
— Я за тобой три дня наблюдаю.
Шизофреники продолжали многозначительно попискивать. Аксакал понимающе хмыкнул, покровительственно похлопав одного из них по колену:
— Вызываете? Не дойдет у вас сигнал, не дойдет. Точно говорю!
Пищание стало громче. Ближайший сосед Потапыча нервно отдернул ногу. Старик тут же среагировал:
— Ты не суетись. Все равно, кроме Потапыча, никто не поможет. Потапыч знает! Здесь в восьмидесятом один такой лежал. Так он репортажи с Олимпиады на другую галактику транслировал!
В тонком писке шизофреников появились гудящие нотки. Дедок хитро улыбнулся:
— Ага! Значит, договоримся! Как связь наладится, вы мне на Москву сеанс организуете, лады?
Проволочные усики-антенны опасливо качнулись. Путаница из проводов зашевелилась. Потапыч истолковал это как подписание договора о сотрудничестве. Он достал из кармана пухлый зеленый конверт и положил на колени ближнему шизику:
— Бери, не бойся. У меня еще много. Проект бюджета на шесть лет вперед. Сбросите на спикера Думы. Пусть утверждают смело!
Старик подмигнул, бодро поднимаясь с места. К установлению бесперебойного контакта со Вселенной он подошел со знанием дела. Собрав в кулак торчащие из шизофреников провода, он потащил образовавшийся кабель в сторону телевизора.
Головы в шлемах из проволоки качнулись следом, провожая его тревожными взглядами. Потапыч ловко прикрутил оголенные контакты на вилку телевизора и прицелился в темные жерла отверстий телевизионной розетки…
От прямого соединения с Госдумой и Андромедой под напряжением в двести двадцать вольт шизиков спас Семен Барыбин. От звучного подзатыльника аксакала снесло с ног. На весь холл зарокотал мощный бас санитара:
— Вот сволочь старая! Опять небось: «три дня наблюдал»?! До сих пор на кухне дыра в стене! — Семен перевел дух и заорал, все больше распаляясь: — Мы оттуда летчика! На самолете из торшера! С твоим письмом в ООН! Три дня вынимали!!!
— Крысы!-панически пискнул Рыжов.
— Корова…— буркнул Чегевара.
Еще через час начался лабиринт из труб и колодцев. Кнабаух остановился и веско произнес:
— Господа, по правилам прохождения лабиринта сворачиваем только влево.
— Гасить тебя надо, по понятиям, — злобно прошептал Чегевара, — Сусанин…
Дорога в переплетении канализационных ходов далась трудно. К концу второго дня Галя Булкина решила свернуть в другую сторону. Попытка не удалась. Медсестра булькнула и исчезла. Мелькнула мелированная голова с безнадежно испорченной прической. По дерьму пошли круги, и Гали не стало. На отчаянный вскрик Рыжова подгребли остальные герои подземного мира.
— Утонула-а! — гулко завизжал экстрасенс.
— Надо спасать! — скомандовал Кнабаух.
— А надо? — спросил Чегевара, — Может, ты и нас там притопишь?!
Коля-Коля в диспуте участия не принял. Он перестал имитировать бой с тенью и без слов нырнул за Галей.
И осталось их только трое.
— Вот это да-а! — присвистнул Чегевара.
— Идиот! — констатировал Мозг.
— А я думаю, он герой! — патетически возразил Рыжов. Про себя. Так, чтобы его, упаси Бог, не услышали.
— Вечная память! — подвел итог Мозг, разворачиваясь.
Боксер вынырнул, шумно отплевываясь. В руках у него болталась спасенная шатенка, бывшая блондинка. Очутившись на поверхности, Галя выдохнула и поискала глазами своего спасителя. Герой стоял, робко сплевывая содержимое колодца. Булкина крепко прижалась к нему горячим упругим телом и спросила:
— Как вас зовут, мужчина?
Ответ можно было предсказать заранее. Спаситель утопающих в дерьме дам скромно прошептал:
— Коля-Коля.
Их губы встретились во мраке. Вечная как мир история началась вновь. Внезапно вспыхнувшая страсть была ярче солнца. Она осветила темные канализационные шахты и сердца тех, кто не верит в любовь… После поцелуя они дружно сплюнули.
Экстрасенс Рыжов чертил в темноте пассы, разбрызгивая вонючую жижу. Чегевара вяло думал, как будет резать вожака на ремни. Следом за ними брело отчаяние. Кнабаух резко остановился и вдруг увидел неверное желтое пятнышко в конце следующего поворота. С каждым шагом оно росло, приобретая четкие квадратные очертания. Артур Александрович набрал в легкие смрадного воздуха канализационной трубы и завопил, насмерть перепугав местных крыс и своих попутчиков:
— Наше-е-ел!!!
— Эврика-а! — поддержал его экстрасенс.
— Ништяк! — бормотнул Чегевара.
Галя и Коля радостно поцеловались и опять сплюнули.
До ведущего наверх, к воздуху и воле, лаза нужно было добираться почти вплавь. Барахтаясь по грудь в вязкой гуще, Кнабаух задрал подбородок. Им овладел приступ всеобъемлющего понимания сути бытия.
— И вот так всю жизнь, — сказал он бегущей под носом коричневой волне, — плывем в дерьме на свет в конце тоннеля.
От яркого света все зажмурились. Зрение возвращалось постепенно. Вместе с ним почему-то подкралось тревожное ощущение де жа вю. Первым его превратил в слова Чегевара. Он прищурившись, покрутил головой и смачно произнес:
— Мотать твою мать! Вот она — воля!
Следом прозрели остальные. Пейзаж в конечной точке мучительно трудного пути к свободе оказался до ужаса похож на душевую четвертого отделения, покинутого три дня назад. Не веря своим глазам, Кнабаух доплелся до подоконника. На матовой поверхности издевательски мерцали борозды схемы, начерченной ногтем сумасшедшего Потапыча.
Артур Александрович яростно выдернул из-за пазухи грязный зеленый конверт и швырнул его в дыру коллектора. Потом сед на иол и расхохотался.
— Ты че? — недоуменно и безо всякого уважения к могучему Мозгу спросил его Чегевара.
Кнабаух не обратил на фамильярность никакого внимания. Он вытер слезы, размазав по щекам грязь, и ответил что-то невразумительное:
— Не будет у хакасов государства!
«Рехнулся!», — подумал про себя Чегевара.
Рыжов, не оборачиваясь, замахал руками, разбрызгивая дерьмо. Он чертил пентаграмму, запечатывая дорогу в ад. Впечатление было такое, будто экстрасенс открещивается от дальнейших побегов навсегда. Кнабаух прервал смех и царственным жестом обвел душевую:
— Пожалуйте мыться, дети мои! Вот она — наша воля!
На полу катался клубок из простыней и полуголых тел. Первым подзатыльником Семен снял с вопящего Кнабауха Чегевару. Бывший зэк яростно визжал и сучил кулаками. Вторым — успокоил радостно хохочущего Рыжова. Из-под койки Артура Александровича торчал угол табуретки. Сам Мозг держался за отбитый копчик и орал, как заурядный психопат. Санитар с изумлением осмотрел всех троих. В глубинах сознания Семена ворохнулись забытые воспоминания и восторг встречи. Он ухмыльнулся во всю свою безразмерно широкую физиономию и сказал:
— Добро пожаловать в дурку! — Семен немного помолчал и добавил: — Кстати, вас давно выписали…
Бригада Артура Александровича Кнабауха вышла в город. Прохладный день радовал переменной облачностью и северным ветром. Где-нибудь на Карибах в такую зиму погибли бы все авокадо и половина аборигенов. Но в Питере это считалось не очень жарким летом. Погода бригаду устраивала. Теплые вещи можно было надеть, а не нести в руках.
Человеку, выходящему из тюрьмы или дурдома, положены справка и одежда. Бригада попала в гости к Скворцову-Степанову промозглым февралем. Поэтому все были в зимнем. Кроме боксера Коли-Коли. Очевидно, его взяли прямо с рабочего места. И при выписке вернули спортивные трусы и красную майку с надписью «Трудовые резервы» на спине.
— Николай, одевайтесь, — посоветовал ему Кнабаух, по мере приближения свободы все больше становящийся Мозгом, — нам предстоит свидание с обществом. А оно похоже на женщину. Неожиданное появление голого мужчины вызывает у него шок. А ожидаемое — нездоровое возбуждение.
Гардероб бригады впечатлял. Бывший травматолог Рыжов спрятался в психушке после военных сборов. Уход от милитаризма болотами Ленинградчины оставил на шинели ополченца бахрому из засохшей тины и желтые разводья на кирзовых сапогах. Чегевару доставили с групповой бойни. Поэтому кожаную куртку и джинсы покрывал бурый налет, а на груди белело нечто, похожее на размазанный глаз.
В таком обрамлении; Мозг смотрелся принцем в изгнании. Шикарное кожаное пальто с меховым воротником, припорошенное белым гипсовым налетом, он накинул на плечи. Английский костюм и клубный галстук были грязноваты, но презентабельны.
Бригада отошла от больницы на два метра и остановилась. Дальше начинался забытый, непривычный, а значит, опасный мир. Они сбились в стаю. Вожак, как принято у людей, шел посередине. Кто-то показывал на них издалека пальцем, кто-то оборачивался, кто-то шарахался в сторону. Им было все равно. В психиатрии случались реакции и поинтересней. Неадекватностью их было не удивить.
Они остановились на лестничной площадке перед логовом экстрасенса. Чегевара с любопытством уставился на огромный крест, нарисованный прямо поверх обивки. Мозг хмыкнул, рассматривая раскрашенный под хохлому череп, изображенный вокруг замочной скважины. Игорь Николаевич вставил ключ прямо в черный провал рта. Оставалось только отпереть дверь…
По лестнице со слюнявым мопсом на руках тяжело спускалась старушка. Завидев вернувшегося соседа, она застыла, разом перестав похрипывать от одышки. Морщинистое лицо скривила неуверенная судорога. Ее слезящиеся глаза уперлись в лицо экстрасенса и потихоньку полезли на лоб. По дороге они зацепились за ярко-красную майку Коли-Коли, мазнули па уголовной роже Чегевары и поползли еще быстрей. Мопс втянул в себя казенную вонь психиатрических подвалов, густой волной идущую от одежды странных людей, и жалобно заскулил. Окончательно надрывая нервную систему старушки, Рыжов сунул под мышку зимнюю шапку с красной звездой и сказал:
— Я рад вас приветствовать в обители покоя и чистоты!
Бабка начала подергивать ногой и оживленно креститься. Мопс задрожал и чуть не захлебнулся слюной. Немая сцена могла продолжаться до вечера. Если бы Мозгу не надоело торчать на лестничной клетке. Он нагнулся к трясущейся паре и негромко сказал:
— Ав!
Последняя капля обрушила крышу. Старческий мозг, и без того пребывающий на пороге маразма, не выдержал. Подъезд прорезал горестный вопль ровесницы прошлого века:
— Антихри-и-ист!!!
— У-У-У-И!!! — истерично поддержал ее насмерть перепуганный мопс.
Продолжая нечленораздельно вопить, бабка вдруг рванула вниз мимо ощерившегося Чегевары. Вой прокатился по первому этажу и вырвался на улицу. Дверь подъезда оглушительно хлопнула. Мопс выскользнул из ослабевших рук и без подсказки помчался к ближайшей церкви. Сам он креститься не умел. Зато выл еще громче хозяйки. Дом вздрогнул и загудел, потрясенный страшным известием, — Рыжов вернулся!
Мозг скептически оглядел торчащие с полок шкафа корни мандрагоры, стряхнул пыль с оккультной литературы и вежливо спросил:
— Где философский камень, чернокнижник?
Игорь Николаевич задумался, вертя в руках запыленный головной убор жреца майя. Ответил он не сразу, предварительно взвесив каждое слово:
— Никакого камня нет и быть не может. Это средневековые предрассудки. Вообще вся магия — лженаука!
— Браво! — воскликнул Мозг. — Доктор Грудаченко могла бы вами гордиться…
— Только биоэнергетика способна раздвинуть границы экстрасенсорного понимания астральных потоков! — вдохновенно закончил Рыжов.
— …но не будет, — кисло подвел итог Артур Александрович.
Размещение прошло согласно субординации и желаниям коллектива. Мозг по-барски развалился на диване. Хозяину квартиры досталась раскладушка. Перед сном экстрасенс как следует прочистил ей энергетические контуры и сориентировал ножным концом к ближайшему магнитному полюсу Земли. Чегевара устроился на матрасе возле батареи, привычно пососав на ночь палец. Коля-Коля жить в комнате отказался, энергично выразив протест. Чужие лица на стенах ему не понравились. После его красноречивого монолога на древних масках остались вмятины от хуков и апперкотов. Боксера поселили в прихожей.
Они вернулись в этот сумасшедший мир. Он был неласков и мало отличался от привычной психиатрии. Но здесь бродил персональный Золотой Телец Кнабауха, его билет в счастливую новую жизнь. Перед сном Мозг сладко причмокнул, предвкушая встречу. Где-то, на другом конце города, Альберт Потрошилов неожиданно вздрогнул, будто почувствовав чужой леденящий взгляд. Над его безоблачным существованием нависла непрямая, но явная угроза.
Глава 16
Альберт Степанович Потрошилов вернулся домой утром. Летние отпуска вышвырнули на черноморские пляжи и укропные плантации половину личного состава 108-го отделения милиции. Алик заступал на дежурства через день, частенько ночуя на продавленном казенном диване.
Он припарковал «Запорожец» и медленно направился к дому. После милицейской суматохи тишина лилась на душу сыщика елеем покоя. Алик шел, наслаждаясь отсутствием криминала. Ноги сами укорачивали шаг. Хотелось продлить мгновения спокойствия и безмятежности. Вдруг что-то будто толкнуло его в печень. Неясное ощущение тревоги заставило Потрошилова надеть очки и остановиться. Алик медленно поднял голову.
Многое могло произойти, пока капитан милиции защищал город. Вплоть до девальвации монгольского тугрика. Но действительность оказалась куда необычней. В детской песочнице догорал костер. Рядом лежала груда пустой стеклотары. На фоне парка возвышалось нелепое сооружение, похожее на гибрид гигантского унитаза с холодильником. Впрочем, табличка на крыше поясняла непонятливым: «Яранга!»
Все это было достаточно дико. Но самое немыслимое заключалось в другом. На большом чемодане типа «дипломат» сидели два лица чукотской национальности! И не просто сидели. И не просто лица. Во-первых, северные люди в унтах и полушубках нагло пялились на него, капитана милиции Потрошилова! Во-вторых, эти лица ему были явно знакомы. В третьих, оба «лица» делали это сквозь очки.
Алик невольно потянулся к своим окулярам. Он стащил их с носа и машинально протер. Северные люди немного понаблюдали за лихорадочными движениями Потрошилова и синхронно сделали то же самое.
«Дразнятся», — обидчиво подумал Алик.
«Не похож он на тойона!» — одновременно, хоть и про себя, решили Сократ и Диоген. Все трое вернули очки на место.
Гениальные извилины Потрошилова устало и дремотно шевельнулись, как линяющая змея. Логическая цепочка началась от простого: «Во дворе сидят чукчи. Значит, ждут рассвета. Рассвета нет. Значит…» — Алик с трудом остановил полет мысли в другую сторону от разума. Он досадливо плюнул на утреннюю дедукцию и пошел домой.
— Однако, на вид-то он — Потрошилов, — с большим сомнением сказал Сократ.
— Ты тоже на вид — не Ален Делон, — возразил Диоген и добавил, — однако.
Дверь подъезда сочно хлопнула. Братья невозмутимо сплюнули в отгоревшее кострище и слезли с чемодана. Сократ взглянул на небо. Солнца там не было. Создавалось впечатление, что на родине папы его не бывает вообще.
— Будем смотреть по очереди. Час ты, час я, — предложил он.
Диоген кивнул. Дверь в ярангу приоткрылась, впуская хозяина. Внутри в беспорядке валялись соплеменники. Места среди новых Белых Оленей было мало. Восходящее солнце разогревало пары спирта в воздухе до взрывоопасной температуры. Якут ввинтился в сопящую жаркую кучу и мгновенно захрапел.
— Итак, Доктор, — объявил Потрошилов, раскуривая трубку, — вас, безусловно, интересует мое мнение…
Ватсон в ужасе закрыл нос лапками. Его интересовала только свежая морковка. А никак не болтовня. И вдруг произошло чудо — громкий голос смолк. Клубы дыма уплыли в сторону. Ватсон в изумлении уставился на Алика. Тот стоял у окна. Трубка тлела в безвольно опущенной руке. Отпавшая челюсть лежала на груди и мелко подрагивала. Гениальный сыщик постигал невероятный факт — утренний мираж был реальностью!
Прямо напротив фамильного балкона семьи Потрошиловых возвышалась яранга из линолеума с дверцей от холодильника. Рядом сидел знакомый чукча в очках и таращил на Алика свои узкие глаза. Альберт Степанович застыл в удивлении. Интуиция злорадно подсказала, что им интересуются народы Севера. Логического объяснения этому не было.
Потрошилов встрепенулся и задернул шторы. Ватсон добрался до морковки и удовлетворенно захрустел, наслаждаясь покоем. Он уважал тишину.
«Запорожец» взревел мотором, унося Алика навстречу любви. Внезапно в зеркале заднего вида показались двое в унтах, очках и полушубках. Они неторопливо бежали за украинской иномаркой, вежливо стараясь не обгонять. Так же неумолимо и монотонно бегал в кино американский терминатор. Альберту Степановичу сделалось не по себе. Он прибавил газу и начал петлять. Преследователи не отставали.
Потрошилой уходил дворами. За ним по пятам шел «отмороженный» криминал. Такого с Аликом еще не случалось. В роли дичи он чувствовал себя неуютно. «Запорожец» ревел, здорово обижаясь на изнасилование моторесурса. На двадцатой минуте погони нервы капитана милиции не выдержали. Он резко затормозил, высовывая голову в приоткрытое окно. Тишину переулка прорезал гневный вопль:
— Прекратите безобразничать! Что вам от меня лужно?!
Якуты застыли на месте, ища, куда бы спрятаться. Как старший брат их заметил, было непонятно. Ни один олень, не оборачиваясь, не мог обнаружить погоню. Они переглянулись и быстро юркнули в ближайшие кусты.
Потрошилов с облегчением выдохнул. И даже торжествующе улыбнулся. Все-таки, он внушал ужас преступному элементу. Несмотря на национальность.
«Запорожец» уехал, потрескивая мотором. Сократ вылез из кустов, потрясенно глядя вслед:
— Однако, великий охотник! Ни разу не обернулся!
— Тойон, — с уважением отозвался Диоген. — Сердцем чувствует!
Тем не менее упускать брата из виду им не позволял наказ отца. Сократ вышел на проезжую часть. Он дотронулся до асфальта, поднес пальцы к носу и втянул воздух. След железного оленя был вонючим, но отчетливым.
— Найдем? — спросил Диоген.
— Найдем! — уверенно заявил Сократ. — Я запомнил номер.
Якуты сурово нахмурились и потрусили по чужой каменной тундре. От них было трудно уйти, не оставив следа.
Через неделю он знал о любимой женщине все. Она действительно была челюстно-лицевым хирургом. И еще профессионально занималась тяжелой атлетикой. После чего плавала в бассейне. Мужа у Люды не было. Узнав о ее трагическом семейном положении, Алик усмехнулся:
— Пока!
Он постоянно следовал за Людиным джипом. Отставал (часто). Догонял (редко). И старался быть незаметным. Альберт Степанович с наслаждением совершал все подряд глупости, свойственные влюбленным. Он подолгу смотрел на ее окна, постоянно говорил о ней с единственным другом — хомяком Ватсоном и иногда звонил ей домой, чтобы затаенно помолчать в трубку. А когда любимая мирно спала в своей уютной однокомнатной квартире на улице Есенина (дом одиннадцать, общая площадь тридцать два квадратных метра, санузел раздельный, лоджия не застеклена), Алик писал сонеты.
Пульсация пыли среди безнадежности
Распишет Вселенную ультрамарином.
На грани блестящей волны протекающей
Я выгрызу сердцем имя Людмила…
Валентина Петровна следила за интенсивными движениями души Алика с кухни. Отчеты о проделанной работе она анализировала вечерами. Под чашку настоящего английского чая с молоком. Наконец настал момент, когда сбор информации превратился в бесплодное подглядывание.
— Сын, — сказала Валентина Петровна, — пора вступать в контакт!
Альберт Степанович замер. Его мужественное сердце бешено забилось в груди. Из всех вариантов вступления в контакт он логическим путем выбрал самый экстремальный и прошептал:
—Пора нанести решающий удар?
— Для начала хотя бы познакомься, — остудила мама его пыл, — например, в бассейне.
Потрошилов попытался вспомнить, есть ли у него плавки и когда он вообще бороздил водную гладь очень вольным стилем. Вместо этого на память пришел последний выезд на трехдневного утопленника. Героического капитана передернуло.
— Возле бассейна, — проницательно поправилась Валентина Петровна, — и не забудь цветы. Розы или гвоздики не бери. Это банально. Лучше что-нибудь оригинальное, простенькое, но со вкусом. Заодно поблагодаришь за лечение.
Решение семейного совета подлежало претворению на следующий день. Темно-серый «Запорожец» цвета «не металик» выехал заранее. Альберт Степанович был сосредоточен и собран. Мамой. На выполнение отчаянной миссии знакомства. В его кармане лежали расческа, носовой платок и удостоверение. Пистолет он решил не брать, чтобы не напугать любимую. На заднем сиденье перекатывался элегантный букет полевых колокольчиков.
На второй день после исторического побега к ним подсел старик Потапыч. Дед тихонько кашлянул, незаметно привлекая внимание шизиков, и шепнул крайнему «связисту»:
— Я за тобой три дня наблюдаю.
Шизофреники продолжали многозначительно попискивать. Аксакал понимающе хмыкнул, покровительственно похлопав одного из них по колену:
— Вызываете? Не дойдет у вас сигнал, не дойдет. Точно говорю!
Пищание стало громче. Ближайший сосед Потапыча нервно отдернул ногу. Старик тут же среагировал:
— Ты не суетись. Все равно, кроме Потапыча, никто не поможет. Потапыч знает! Здесь в восьмидесятом один такой лежал. Так он репортажи с Олимпиады на другую галактику транслировал!
В тонком писке шизофреников появились гудящие нотки. Дедок хитро улыбнулся:
— Ага! Значит, договоримся! Как связь наладится, вы мне на Москву сеанс организуете, лады?
Проволочные усики-антенны опасливо качнулись. Путаница из проводов зашевелилась. Потапыч истолковал это как подписание договора о сотрудничестве. Он достал из кармана пухлый зеленый конверт и положил на колени ближнему шизику:
— Бери, не бойся. У меня еще много. Проект бюджета на шесть лет вперед. Сбросите на спикера Думы. Пусть утверждают смело!
Старик подмигнул, бодро поднимаясь с места. К установлению бесперебойного контакта со Вселенной он подошел со знанием дела. Собрав в кулак торчащие из шизофреников провода, он потащил образовавшийся кабель в сторону телевизора.
Головы в шлемах из проволоки качнулись следом, провожая его тревожными взглядами. Потапыч ловко прикрутил оголенные контакты на вилку телевизора и прицелился в темные жерла отверстий телевизионной розетки…
От прямого соединения с Госдумой и Андромедой под напряжением в двести двадцать вольт шизиков спас Семен Барыбин. От звучного подзатыльника аксакала снесло с ног. На весь холл зарокотал мощный бас санитара:
— Вот сволочь старая! Опять небось: «три дня наблюдал»?! До сих пор на кухне дыра в стене! — Семен перевел дух и заорал, все больше распаляясь: — Мы оттуда летчика! На самолете из торшера! С твоим письмом в ООН! Три дня вынимали!!!
* * *
Поворот обнаружился на второй день пути. Правда, не направо, а как раз наоборот — вниз. Группа ухнула по пояс. Вонь усилилась. Глухая ненависть к Артуру Александровичу тоже. Всем хотелось есть и на воздух. Чегевара вспомнил лагерное прошлое и вроде бы нечаянно потрогал бредущего впереди экстрасенса. За место скопления питательных веществ.— Крысы!-панически пискнул Рыжов.
— Корова…— буркнул Чегевара.
Еще через час начался лабиринт из труб и колодцев. Кнабаух остановился и веско произнес:
— Господа, по правилам прохождения лабиринта сворачиваем только влево.
— Гасить тебя надо, по понятиям, — злобно прошептал Чегевара, — Сусанин…
Дорога в переплетении канализационных ходов далась трудно. К концу второго дня Галя Булкина решила свернуть в другую сторону. Попытка не удалась. Медсестра булькнула и исчезла. Мелькнула мелированная голова с безнадежно испорченной прической. По дерьму пошли круги, и Гали не стало. На отчаянный вскрик Рыжова подгребли остальные герои подземного мира.
— Утонула-а! — гулко завизжал экстрасенс.
— Надо спасать! — скомандовал Кнабаух.
— А надо? — спросил Чегевара, — Может, ты и нас там притопишь?!
Коля-Коля в диспуте участия не принял. Он перестал имитировать бой с тенью и без слов нырнул за Галей.
И осталось их только трое.
— Вот это да-а! — присвистнул Чегевара.
— Идиот! — констатировал Мозг.
— А я думаю, он герой! — патетически возразил Рыжов. Про себя. Так, чтобы его, упаси Бог, не услышали.
— Вечная память! — подвел итог Мозг, разворачиваясь.
Боксер вынырнул, шумно отплевываясь. В руках у него болталась спасенная шатенка, бывшая блондинка. Очутившись на поверхности, Галя выдохнула и поискала глазами своего спасителя. Герой стоял, робко сплевывая содержимое колодца. Булкина крепко прижалась к нему горячим упругим телом и спросила:
— Как вас зовут, мужчина?
Ответ можно было предсказать заранее. Спаситель утопающих в дерьме дам скромно прошептал:
— Коля-Коля.
Их губы встретились во мраке. Вечная как мир история началась вновь. Внезапно вспыхнувшая страсть была ярче солнца. Она осветила темные канализационные шахты и сердца тех, кто не верит в любовь… После поцелуя они дружно сплюнули.
* * *
На третий день пути терпение и оптимизм иссякли. Беглецы потеряли надежду. Время остановилось. Словно они были обречены вечно бродить за заблудившимся Хароном по зловонной реке забвения.Экстрасенс Рыжов чертил в темноте пассы, разбрызгивая вонючую жижу. Чегевара вяло думал, как будет резать вожака на ремни. Следом за ними брело отчаяние. Кнабаух резко остановился и вдруг увидел неверное желтое пятнышко в конце следующего поворота. С каждым шагом оно росло, приобретая четкие квадратные очертания. Артур Александрович набрал в легкие смрадного воздуха канализационной трубы и завопил, насмерть перепугав местных крыс и своих попутчиков:
— Наше-е-ел!!!
— Эврика-а! — поддержал его экстрасенс.
— Ништяк! — бормотнул Чегевара.
Галя и Коля радостно поцеловались и опять сплюнули.
До ведущего наверх, к воздуху и воле, лаза нужно было добираться почти вплавь. Барахтаясь по грудь в вязкой гуще, Кнабаух задрал подбородок. Им овладел приступ всеобъемлющего понимания сути бытия.
— И вот так всю жизнь, — сказал он бегущей под носом коричневой волне, — плывем в дерьме на свет в конце тоннеля.
* * *
Ноги беглецов скользили по ржавым скобам лесенки. В узкой трубе было не повернуться. Озябшие скрюченные пальцы срывались. Но они рвались к свету, как голодные дикие крысы. Впереди манила и сверкала долгожданная выстраданная свобода! Последним препятствием оказалась тяжелая металлическая решетка. Ее вынесли с хрустом и грохотом. Поток нечистот с небольшими людскими вкраплениями хлынул наружу под радостные вопли.От яркого света все зажмурились. Зрение возвращалось постепенно. Вместе с ним почему-то подкралось тревожное ощущение де жа вю. Первым его превратил в слова Чегевара. Он прищурившись, покрутил головой и смачно произнес:
— Мотать твою мать! Вот она — воля!
Следом прозрели остальные. Пейзаж в конечной точке мучительно трудного пути к свободе оказался до ужаса похож на душевую четвертого отделения, покинутого три дня назад. Не веря своим глазам, Кнабаух доплелся до подоконника. На матовой поверхности издевательски мерцали борозды схемы, начерченной ногтем сумасшедшего Потапыча.
Артур Александрович яростно выдернул из-за пазухи грязный зеленый конверт и швырнул его в дыру коллектора. Потом сед на иол и расхохотался.
— Ты че? — недоуменно и безо всякого уважения к могучему Мозгу спросил его Чегевара.
Кнабаух не обратил на фамильярность никакого внимания. Он вытер слезы, размазав по щекам грязь, и ответил что-то невразумительное:
— Не будет у хакасов государства!
«Рехнулся!», — подумал про себя Чегевара.
Рыжов, не оборачиваясь, замахал руками, разбрызгивая дерьмо. Он чертил пентаграмму, запечатывая дорогу в ад. Впечатление было такое, будто экстрасенс открещивается от дальнейших побегов навсегда. Кнабаух прервал смех и царственным жестом обвел душевую:
— Пожалуйте мыться, дети мои! Вот она — наша воля!
* * *
Санитар Семен Барыбин печально шел по коридору. Его тяготил строгий выговор за побег психов и смутное предвкушение длинного скучного вечера. Вдруг тишину отделения прорезал жуткий леденящий вопль. Он остановился и прислушался. Крик летел из первой палаты, так и не заселенной после побега пациентов. Семен нерешительно остановился. Вопль повторился. Санитар развернулся и ринулся вперед. Он одним махом преодолел расстояние до двери номер один, рванул ее на себя и остолбенел.На полу катался клубок из простыней и полуголых тел. Первым подзатыльником Семен снял с вопящего Кнабауха Чегевару. Бывший зэк яростно визжал и сучил кулаками. Вторым — успокоил радостно хохочущего Рыжова. Из-под койки Артура Александровича торчал угол табуретки. Сам Мозг держался за отбитый копчик и орал, как заурядный психопат. Санитар с изумлением осмотрел всех троих. В глубинах сознания Семена ворохнулись забытые воспоминания и восторг встречи. Он ухмыльнулся во всю свою безразмерно широкую физиономию и сказал:
— Добро пожаловать в дурку! — Семен немного помолчал и добавил: — Кстати, вас давно выписали…
* * *
Воля открывалась в шестнадцать часов. Очереди не было. По субботам из психиатрической больницы никого не выписывали. Но для них сделали исключение. В шестнадцать десять они стали свободны. Мягко хлопнула дверь без ручки. По одну сторону осталась радость расставания. По другую — появилась растерянность встречи со свободой.Бригада Артура Александровича Кнабауха вышла в город. Прохладный день радовал переменной облачностью и северным ветром. Где-нибудь на Карибах в такую зиму погибли бы все авокадо и половина аборигенов. Но в Питере это считалось не очень жарким летом. Погода бригаду устраивала. Теплые вещи можно было надеть, а не нести в руках.
Человеку, выходящему из тюрьмы или дурдома, положены справка и одежда. Бригада попала в гости к Скворцову-Степанову промозглым февралем. Поэтому все были в зимнем. Кроме боксера Коли-Коли. Очевидно, его взяли прямо с рабочего места. И при выписке вернули спортивные трусы и красную майку с надписью «Трудовые резервы» на спине.
— Николай, одевайтесь, — посоветовал ему Кнабаух, по мере приближения свободы все больше становящийся Мозгом, — нам предстоит свидание с обществом. А оно похоже на женщину. Неожиданное появление голого мужчины вызывает у него шок. А ожидаемое — нездоровое возбуждение.
Гардероб бригады впечатлял. Бывший травматолог Рыжов спрятался в психушке после военных сборов. Уход от милитаризма болотами Ленинградчины оставил на шинели ополченца бахрому из засохшей тины и желтые разводья на кирзовых сапогах. Чегевару доставили с групповой бойни. Поэтому кожаную куртку и джинсы покрывал бурый налет, а на груди белело нечто, похожее на размазанный глаз.
В таком обрамлении; Мозг смотрелся принцем в изгнании. Шикарное кожаное пальто с меховым воротником, припорошенное белым гипсовым налетом, он накинул на плечи. Английский костюм и клубный галстук были грязноваты, но презентабельны.
Бригада отошла от больницы на два метра и остановилась. Дальше начинался забытый, непривычный, а значит, опасный мир. Они сбились в стаю. Вожак, как принято у людей, шел посередине. Кто-то показывал на них издалека пальцем, кто-то оборачивался, кто-то шарахался в сторону. Им было все равно. В психиатрии случались реакции и поинтересней. Неадекватностью их было не удивить.
* * *
Квартира экстрасенса Рыжова ждала хозяина. За годы, проведенные в дурдоме, многое изменилось. Но его помнили. В подъезде произошел ремонт. Настенная живопись, посвященная чародею, исчезла под толстым слоем жизнеутверждающей темно-зеленой краски. Однако на почтовом ящике Игоря Николаевича заботливая рука вывела: «палата № 6».Они остановились на лестничной площадке перед логовом экстрасенса. Чегевара с любопытством уставился на огромный крест, нарисованный прямо поверх обивки. Мозг хмыкнул, рассматривая раскрашенный под хохлому череп, изображенный вокруг замочной скважины. Игорь Николаевич вставил ключ прямо в черный провал рта. Оставалось только отпереть дверь…
По лестнице со слюнявым мопсом на руках тяжело спускалась старушка. Завидев вернувшегося соседа, она застыла, разом перестав похрипывать от одышки. Морщинистое лицо скривила неуверенная судорога. Ее слезящиеся глаза уперлись в лицо экстрасенса и потихоньку полезли на лоб. По дороге они зацепились за ярко-красную майку Коли-Коли, мазнули па уголовной роже Чегевары и поползли еще быстрей. Мопс втянул в себя казенную вонь психиатрических подвалов, густой волной идущую от одежды странных людей, и жалобно заскулил. Окончательно надрывая нервную систему старушки, Рыжов сунул под мышку зимнюю шапку с красной звездой и сказал:
— Я рад вас приветствовать в обители покоя и чистоты!
Бабка начала подергивать ногой и оживленно креститься. Мопс задрожал и чуть не захлебнулся слюной. Немая сцена могла продолжаться до вечера. Если бы Мозгу не надоело торчать на лестничной клетке. Он нагнулся к трясущейся паре и негромко сказал:
— Ав!
Последняя капля обрушила крышу. Старческий мозг, и без того пребывающий на пороге маразма, не выдержал. Подъезд прорезал горестный вопль ровесницы прошлого века:
— Антихри-и-ист!!!
— У-У-У-И!!! — истерично поддержал ее насмерть перепуганный мопс.
Продолжая нечленораздельно вопить, бабка вдруг рванула вниз мимо ощерившегося Чегевары. Вой прокатился по первому этажу и вырвался на улицу. Дверь подъезда оглушительно хлопнула. Мопс выскользнул из ослабевших рук и без подсказки помчался к ближайшей церкви. Сам он креститься не умел. Зато выл еще громче хозяйки. Дом вздрогнул и загудел, потрясенный страшным известием, — Рыжов вернулся!
* * *
Бывшие узники разума вошли в келью чародея с опаской. Одно дело — общение с человеком под контролем санитаров. Другое — в эпицентре его безумства. Квартира их не разочаровала. На стенах висели ритуальные маски всех вообразимых культов мира. Страшные раскрашенные рожи следили за гостями пустыми черными провалами глаз, хищно округлив беззубые рты. В стеклянных банках плавали заспиртованные змеи, лягушки и чьи-то глаза. Повсюду валялись бубны и погремушки ритуального назначения.Мозг скептически оглядел торчащие с полок шкафа корни мандрагоры, стряхнул пыль с оккультной литературы и вежливо спросил:
— Где философский камень, чернокнижник?
Игорь Николаевич задумался, вертя в руках запыленный головной убор жреца майя. Ответил он не сразу, предварительно взвесив каждое слово:
— Никакого камня нет и быть не может. Это средневековые предрассудки. Вообще вся магия — лженаука!
— Браво! — воскликнул Мозг. — Доктор Грудаченко могла бы вами гордиться…
— Только биоэнергетика способна раздвинуть границы экстрасенсорного понимания астральных потоков! — вдохновенно закончил Рыжов.
— …но не будет, — кисло подвел итог Артур Александрович.
Размещение прошло согласно субординации и желаниям коллектива. Мозг по-барски развалился на диване. Хозяину квартиры досталась раскладушка. Перед сном экстрасенс как следует прочистил ей энергетические контуры и сориентировал ножным концом к ближайшему магнитному полюсу Земли. Чегевара устроился на матрасе возле батареи, привычно пососав на ночь палец. Коля-Коля жить в комнате отказался, энергично выразив протест. Чужие лица на стенах ему не понравились. После его красноречивого монолога на древних масках остались вмятины от хуков и апперкотов. Боксера поселили в прихожей.
Они вернулись в этот сумасшедший мир. Он был неласков и мало отличался от привычной психиатрии. Но здесь бродил персональный Золотой Телец Кнабауха, его билет в счастливую новую жизнь. Перед сном Мозг сладко причмокнул, предвкушая встречу. Где-то, на другом конце города, Альберт Потрошилов неожиданно вздрогнул, будто почувствовав чужой леденящий взгляд. Над его безоблачным существованием нависла непрямая, но явная угроза.
Глава 16
ЛЮБОВЬ И… ПУЛЬСАЦИЯ ПЫЛИ
Альберт Степанович Потрошилов вернулся домой утром. Летние отпуска вышвырнули на черноморские пляжи и укропные плантации половину личного состава 108-го отделения милиции. Алик заступал на дежурства через день, частенько ночуя на продавленном казенном диване.
Он припарковал «Запорожец» и медленно направился к дому. После милицейской суматохи тишина лилась на душу сыщика елеем покоя. Алик шел, наслаждаясь отсутствием криминала. Ноги сами укорачивали шаг. Хотелось продлить мгновения спокойствия и безмятежности. Вдруг что-то будто толкнуло его в печень. Неясное ощущение тревоги заставило Потрошилова надеть очки и остановиться. Алик медленно поднял голову.
Многое могло произойти, пока капитан милиции защищал город. Вплоть до девальвации монгольского тугрика. Но действительность оказалась куда необычней. В детской песочнице догорал костер. Рядом лежала груда пустой стеклотары. На фоне парка возвышалось нелепое сооружение, похожее на гибрид гигантского унитаза с холодильником. Впрочем, табличка на крыше поясняла непонятливым: «Яранга!»
Все это было достаточно дико. Но самое немыслимое заключалось в другом. На большом чемодане типа «дипломат» сидели два лица чукотской национальности! И не просто сидели. И не просто лица. Во-первых, северные люди в унтах и полушубках нагло пялились на него, капитана милиции Потрошилова! Во-вторых, эти лица ему были явно знакомы. В третьих, оба «лица» делали это сквозь очки.
Алик невольно потянулся к своим окулярам. Он стащил их с носа и машинально протер. Северные люди немного понаблюдали за лихорадочными движениями Потрошилова и синхронно сделали то же самое.
«Дразнятся», — обидчиво подумал Алик.
«Не похож он на тойона!» — одновременно, хоть и про себя, решили Сократ и Диоген. Все трое вернули очки на место.
Гениальные извилины Потрошилова устало и дремотно шевельнулись, как линяющая змея. Логическая цепочка началась от простого: «Во дворе сидят чукчи. Значит, ждут рассвета. Рассвета нет. Значит…» — Алик с трудом остановил полет мысли в другую сторону от разума. Он досадливо плюнул на утреннюю дедукцию и пошел домой.
— Однако, на вид-то он — Потрошилов, — с большим сомнением сказал Сократ.
— Ты тоже на вид — не Ален Делон, — возразил Диоген и добавил, — однако.
Дверь подъезда сочно хлопнула. Братья невозмутимо сплюнули в отгоревшее кострище и слезли с чемодана. Сократ взглянул на небо. Солнца там не было. Создавалось впечатление, что на родине папы его не бывает вообще.
— Будем смотреть по очереди. Час ты, час я, — предложил он.
Диоген кивнул. Дверь в ярангу приоткрылась, впуская хозяина. Внутри в беспорядке валялись соплеменники. Места среди новых Белых Оленей было мало. Восходящее солнце разогревало пары спирта в воздухе до взрывоопасной температуры. Якут ввинтился в сопящую жаркую кучу и мгновенно захрапел.
* * *
Альберт Степанович проснулся вечером. Душа, палимая любовью, не давала сыщику покоя. Мамы дома не было, а страдать в одиночку не хотелось. Он немного поколебался и разбудил Доктора Ватсона. Хомяк недовольно зажмурился, предчувствуя долгую беседу. Разговоры с Аликом ему не нравились. Хозяин рассуждал громко и о своем, мешая спать. Кроме того, он много курил, отбивая Ватсону аппетит.— Итак, Доктор, — объявил Потрошилов, раскуривая трубку, — вас, безусловно, интересует мое мнение…
Ватсон в ужасе закрыл нос лапками. Его интересовала только свежая морковка. А никак не болтовня. И вдруг произошло чудо — громкий голос смолк. Клубы дыма уплыли в сторону. Ватсон в изумлении уставился на Алика. Тот стоял у окна. Трубка тлела в безвольно опущенной руке. Отпавшая челюсть лежала на груди и мелко подрагивала. Гениальный сыщик постигал невероятный факт — утренний мираж был реальностью!
Прямо напротив фамильного балкона семьи Потрошиловых возвышалась яранга из линолеума с дверцей от холодильника. Рядом сидел знакомый чукча в очках и таращил на Алика свои узкие глаза. Альберт Степанович застыл в удивлении. Интуиция злорадно подсказала, что им интересуются народы Севера. Логического объяснения этому не было.
Потрошилов встрепенулся и задернул шторы. Ватсон добрался до морковки и удовлетворенно захрустел, наслаждаясь покоем. Он уважал тишину.
* * *
Люда манила Альберта Степановича. Рабочий день в больнице Всех Святых подходил к концу, следовательно, пора было приступать к наблюдению. Потрошилов выскользнул из родного подъезда, маскируясь маминым зонтиком, расписанным большими ромашками. Ему не хотелось встречаться с чукчами. И любой другой народностью Заполярья тоже.«Запорожец» взревел мотором, унося Алика навстречу любви. Внезапно в зеркале заднего вида показались двое в унтах, очках и полушубках. Они неторопливо бежали за украинской иномаркой, вежливо стараясь не обгонять. Так же неумолимо и монотонно бегал в кино американский терминатор. Альберту Степановичу сделалось не по себе. Он прибавил газу и начал петлять. Преследователи не отставали.
Потрошилой уходил дворами. За ним по пятам шел «отмороженный» криминал. Такого с Аликом еще не случалось. В роли дичи он чувствовал себя неуютно. «Запорожец» ревел, здорово обижаясь на изнасилование моторесурса. На двадцатой минуте погони нервы капитана милиции не выдержали. Он резко затормозил, высовывая голову в приоткрытое окно. Тишину переулка прорезал гневный вопль:
— Прекратите безобразничать! Что вам от меня лужно?!
Якуты застыли на месте, ища, куда бы спрятаться. Как старший брат их заметил, было непонятно. Ни один олень, не оборачиваясь, не мог обнаружить погоню. Они переглянулись и быстро юркнули в ближайшие кусты.
Потрошилов с облегчением выдохнул. И даже торжествующе улыбнулся. Все-таки, он внушал ужас преступному элементу. Несмотря на национальность.
«Запорожец» уехал, потрескивая мотором. Сократ вылез из кустов, потрясенно глядя вслед:
— Однако, великий охотник! Ни разу не обернулся!
— Тойон, — с уважением отозвался Диоген. — Сердцем чувствует!
Тем не менее упускать брата из виду им не позволял наказ отца. Сократ вышел на проезжую часть. Он дотронулся до асфальта, поднес пальцы к носу и втянул воздух. След железного оленя был вонючим, но отчетливым.
— Найдем? — спросил Диоген.
— Найдем! — уверенно заявил Сократ. — Я запомнил номер.
Якуты сурово нахмурились и потрусили по чужой каменной тундре. От них было трудно уйти, не оставив следа.
* * *
Мама всегда права. Как трамвай. А в том что трамвай обычно прав, Альберт Степанович убедился на личном опыте. Впрочем, стоило только сесть за руль, как выяснилось, что правы не только мама и трамвай, но и все остальные. За исключением его самого. Ну да речь не об этом. Как и предсказывала Валентина Петровна, с приобретением «Запорожца» Люда стала ближе и доступнее. Для наблюдения. Тут Потрошилов был асом.Через неделю он знал о любимой женщине все. Она действительно была челюстно-лицевым хирургом. И еще профессионально занималась тяжелой атлетикой. После чего плавала в бассейне. Мужа у Люды не было. Узнав о ее трагическом семейном положении, Алик усмехнулся:
— Пока!
Он постоянно следовал за Людиным джипом. Отставал (часто). Догонял (редко). И старался быть незаметным. Альберт Степанович с наслаждением совершал все подряд глупости, свойственные влюбленным. Он подолгу смотрел на ее окна, постоянно говорил о ней с единственным другом — хомяком Ватсоном и иногда звонил ей домой, чтобы затаенно помолчать в трубку. А когда любимая мирно спала в своей уютной однокомнатной квартире на улице Есенина (дом одиннадцать, общая площадь тридцать два квадратных метра, санузел раздельный, лоджия не застеклена), Алик писал сонеты.
Пульсация пыли среди безнадежности
Распишет Вселенную ультрамарином.
На грани блестящей волны протекающей
Я выгрызу сердцем имя Людмила…
Валентина Петровна следила за интенсивными движениями души Алика с кухни. Отчеты о проделанной работе она анализировала вечерами. Под чашку настоящего английского чая с молоком. Наконец настал момент, когда сбор информации превратился в бесплодное подглядывание.
— Сын, — сказала Валентина Петровна, — пора вступать в контакт!
Альберт Степанович замер. Его мужественное сердце бешено забилось в груди. Из всех вариантов вступления в контакт он логическим путем выбрал самый экстремальный и прошептал:
—Пора нанести решающий удар?
— Для начала хотя бы познакомься, — остудила мама его пыл, — например, в бассейне.
Потрошилов попытался вспомнить, есть ли у него плавки и когда он вообще бороздил водную гладь очень вольным стилем. Вместо этого на память пришел последний выезд на трехдневного утопленника. Героического капитана передернуло.
— Возле бассейна, — проницательно поправилась Валентина Петровна, — и не забудь цветы. Розы или гвоздики не бери. Это банально. Лучше что-нибудь оригинальное, простенькое, но со вкусом. Заодно поблагодаришь за лечение.
Решение семейного совета подлежало претворению на следующий день. Темно-серый «Запорожец» цвета «не металик» выехал заранее. Альберт Степанович был сосредоточен и собран. Мамой. На выполнение отчаянной миссии знакомства. В его кармане лежали расческа, носовой платок и удостоверение. Пистолет он решил не брать, чтобы не напугать любимую. На заднем сиденье перекатывался элегантный букет полевых колокольчиков.