Рябовские обвинения в карьеризме звучат не совсем честно. В рамках господствовавшей политической иерархии единственным способом добиться продвижения было исполнение желаний начальства. Так поступали советские чиновники всех уровней, и сам Рябов в том числе. Если бы Ельцин продолжал держаться рябовской линии, тот не отзывался бы о его поведении с такой ненавистью.
А в то время Рябов, уговаривая Ельцина быть помягче и посговорчивее88, рассчитывал сделать его своим преемником. В октябре 1976 года он получил большое повышение: из Свердловска его перевели в Москву на должность секретаря по оборонной промышленности в Секретариате ЦК КПСС. Основными претендентами на свое освобождающееся место в Свердловске он считал Коровина и Ельцина и не колебался, сделав выбор в пользу Ельцина. «Коровин, – говорил он, – очень добросовестный, исполнительный, знание есть, но нет у него железной хватки, а у руководителя такой организации должна быть и железная хватка, и волевой должен быть. И, посоветовавшись со своими товарищами, другими секретарями, с людьми из других областей, решил рекомендовать Ельцина»89. Не все согласились этим предпочтением. Секретарь обкома по идеологическим вопросам Леонид Пономарев, не раз конфликтовавший с Ельциным, созвал внеочередное заседание бюро обкома. Рябов находился в Москве на Пленуме Центрального комитета (который 25 октября утвердил его перевод в Секретариат), Ельцин тоже был в столице, учился на месячных курсах в Академии общественных наук при ЦК КПСС. Пономарев потребовал, чтобы бюро выступило против кандидатуры Ельцина и предложило вместо него первого секретаря Свердловского горкома партии Леонида Бобыкина. Согласия достичь не удалось. Впрочем, если бы и удалось, то высказать мнение, отличное от точки зрения покидающего свой пост первого секретаря, было бы затруднительно, особенно после того, как стало ясно, что Ельцина поддерживают в Кремле90.
Рябов уговорил Генерального секретаря ЦК Леонида Брежнева поддержать предложенную им кандидатуру после обсуждения ее партийными старейшинами и сорокаминутной беседы между Брежневым и Ельциным. Секретарь ЦК, отвечавший за кадровые вопросы, Иван Капитонов, считал, что назначить следует Коровина. Да и Брежнев сначала заявил, что «мы его [Ельцина] в ЦК не знаем». Брежнев дал зеленый свет во время собеседования, которое состоялось 31 октября. «Хотя, конечно, где-то в душе чувствовал, какой может произойти разговор, – пишет Ельцин в «Исповеди», – но старался не подпускать это близко к себе». Брежнев предупредил, что ему придется принять на себя «дополнительную ответственность» перед партией, потому что он нарушил привычный порядок перестановки, обойдя Коровина91.
2 ноября 1976 года состоялся пленум Свердловского обкома для обсуждения «организационного вопроса». «Все прошло как полагается», – вспоминал Ельцин. Евгений Разумов, функционер, присланный из Москвы, чтобы представлять ЦК, сообщил, что на место первого секретаря предлагается кандидатура Ельцина. «Голосование прошло, как всегда, единогласно». Ельцин написал короткую речь, «чувствуя, что это надо сделать», и зачитал ее обкому; его выслушали и поздравили92.
Глава 4
А в то время Рябов, уговаривая Ельцина быть помягче и посговорчивее88, рассчитывал сделать его своим преемником. В октябре 1976 года он получил большое повышение: из Свердловска его перевели в Москву на должность секретаря по оборонной промышленности в Секретариате ЦК КПСС. Основными претендентами на свое освобождающееся место в Свердловске он считал Коровина и Ельцина и не колебался, сделав выбор в пользу Ельцина. «Коровин, – говорил он, – очень добросовестный, исполнительный, знание есть, но нет у него железной хватки, а у руководителя такой организации должна быть и железная хватка, и волевой должен быть. И, посоветовавшись со своими товарищами, другими секретарями, с людьми из других областей, решил рекомендовать Ельцина»89. Не все согласились этим предпочтением. Секретарь обкома по идеологическим вопросам Леонид Пономарев, не раз конфликтовавший с Ельциным, созвал внеочередное заседание бюро обкома. Рябов находился в Москве на Пленуме Центрального комитета (который 25 октября утвердил его перевод в Секретариат), Ельцин тоже был в столице, учился на месячных курсах в Академии общественных наук при ЦК КПСС. Пономарев потребовал, чтобы бюро выступило против кандидатуры Ельцина и предложило вместо него первого секретаря Свердловского горкома партии Леонида Бобыкина. Согласия достичь не удалось. Впрочем, если бы и удалось, то высказать мнение, отличное от точки зрения покидающего свой пост первого секретаря, было бы затруднительно, особенно после того, как стало ясно, что Ельцина поддерживают в Кремле90.
Рябов уговорил Генерального секретаря ЦК Леонида Брежнева поддержать предложенную им кандидатуру после обсуждения ее партийными старейшинами и сорокаминутной беседы между Брежневым и Ельциным. Секретарь ЦК, отвечавший за кадровые вопросы, Иван Капитонов, считал, что назначить следует Коровина. Да и Брежнев сначала заявил, что «мы его [Ельцина] в ЦК не знаем». Брежнев дал зеленый свет во время собеседования, которое состоялось 31 октября. «Хотя, конечно, где-то в душе чувствовал, какой может произойти разговор, – пишет Ельцин в «Исповеди», – но старался не подпускать это близко к себе». Брежнев предупредил, что ему придется принять на себя «дополнительную ответственность» перед партией, потому что он нарушил привычный порядок перестановки, обойдя Коровина91.
2 ноября 1976 года состоялся пленум Свердловского обкома для обсуждения «организационного вопроса». «Все прошло как полагается», – вспоминал Ельцин. Евгений Разумов, функционер, присланный из Москвы, чтобы представлять ЦК, сообщил, что на место первого секретаря предлагается кандидатура Ельцина. «Голосование прошло, как всегда, единогласно». Ельцин написал короткую речь, «чувствуя, что это надо сделать», и зачитал ее обкому; его выслушали и поздравили92.
Глава 4
Начальник, не похожий на других
В свои 45 лет Ельцин был одним из самых молодых провинциальных первых секретарей в России, сердцевине Советского Союза. Седьмой из двенадцати аппаратчиков, занимавших пост «наместника» КПСС в неофициальной столице Урала с Великой Отечественной войны и до 1991 года, он безраздельно властвовал в Свердловске восемь с половиной лет – столько же, сколько пробыл президентом посткоммунистической России. Ельцинская вотчина имела грушевидные очертания: столичный город располагался в центре основания, а его родная деревня Бутка приткнулась на юго-востоке. Свердловская область простиралась на 195 тысяч кв. км, превосходя по площади восемь из пятнадцати союзных республик. На ее территории могли бы уместиться шесть штатов американской Новой Англии или, если взять для сравнения Европу, Австрия, Швейцария и Ирландия вместе взятые. Население в 1979 году составляло 4 483 000 человек, что позволяло области занимать четвертое место по РСФСР. 85 % населения проживало в городах: 1 225 000 – в Свердловске, 400 тысяч – в Нижнем Тагиле и 189 тысяч – в Каменск-Уральском. На крестьянство приходилось всего 15 % населения.
Местные руководители партийного аппарата изначально выполняли роль «префектов по правопорядку»: их основной задачей было воплощение на местах власти центра и поддержание политической стабильности1. В 1970–1980-х годах это требовалось и от Бориса Ельцина. Территориальные подразделения партии дублировали институты местных советов и исполкомов. Свердловская область состояла из 30 районов, в каждом из которых был свой райком партии; делились на районы и три крупнейших города области. В общей сложности, по состоянию на 1976 год, в области насчитывалась 221 тысяча членов партии, которые и служили опорой райкомов на местах. Обком и лично первый секретарь утверждали около 20 тысяч кадровых назначений и руководили деятельностью всех организаций, ответственных за поддержание порядка среди населения, идеологическую работу и информирование с целью мобилизации его для нужд властей. На случай экстренных ситуаций дежурный работник обкома имел подробные инструкции по связи с КГБ. Свердловским управлением КГБ руководил бывший секретарь райкома партии Юрий Корнилов, сопровождавший Ельцина в поездках в дальние уголки области поездом или на вертолете2. В «Исповеди на заданную тему» Ельцин пишет: «Я часто бывал в его ведомстве, просил информацию о работе КГБ, изучал систему функционирования комитета, знакомился с каждым отделом»3. Он также входил в военный совет Уральского военного округа и присутствовал на полевых учениях. В октябре 1978 года Министерство обороны присвоило ему звание полковника, и Ельцин получил парадную форму и каракулевую папаху.
Не забывая о правопорядке, со временем партийные руководители превращались скорее в «префектов по развитию», заботившихся об экономическом росте и боровшихся за то, чтобы хотя бы часть заработанных средств оставалась в регионе. В стране, где рыночные механизмы были задавлены государством, административное вмешательство в экономику было неизбежным – только так можно было обеспечить согласованное функционирование ее звеньев. По экономическим показателям Свердловская область занимала в СССР третье место. Традиционное для Урала горное и металлургическое производство продолжало медленно расширяться. В 1964 году в городе Заречном, севернее Свердловска, была запущена первая в Советском Союзе атомная электростанция, на реакторе-размножителе с натриевым охлаждением – Белоярская АЭС (впоследствии она была выведена из строя пожарами 1977 и 1978 годов). По пятилетнему плану 1981–1985 годов Свердловская область активно участвовала в осуществлении срочного проекта по транспортировке природного газа из Западной Сибири в Европу: в тайге было построено пять трубопроводов и двадцать компрессорных станций.
В Свердловске гражданская промышленность была лишь бледной тенью промышленности военной, в которой было занято 350 тысяч жителей области – больше, чем в любом другом регионе Советского Союза4. Точные названия оборонных предприятий не упоминались в прессе, и во время холодной войны Свердловская область была закрыта для иностранцев. Уралвагонзавод в Нижнем Тагиле был крупнейшим в мире производителем танков; построенные здесь боевые машины все еще ездят по дорогам стран бывшего Советского Союза, Восточной Европы, Индии, арабского мира и Северной Кореи. Два из десяти «атомных городов» СССР располагались к северу от областного центра – это были Свердловск-44 (в наши дни называемый Новоуральском), в котором находился Уральский электрохимический комбинат, самое большое в мире предприятие по обогащению урана, и Свердловск-45 (ныне Лесной), где на «Электрохимприборе» был налажен серийный выпуск ядерных боеголовок. Будучи первым секретарем обкома, Ельцин отвечал за благополучие атомных городов, само существование которых являлось государственной тайной. Несколько «флагманов» оборонной промышленности также были расположены в Свердловске. Машиностроительный завод имени Калинина, например, в 1950-х годах из артиллерийского превратился в ракетный; здесь производили ракеты «земля – воздух» (такая ракета в 1960 году сбила над Свердловском самолет-шпион У-2, пилотируемый Фрэнсисом Гэри Пауэрсом), баллистические ракеты среднего радиуса действия и торпеды. Уральский турбинный завод выпускал двигатели для танков, Уральский завод транспортного машиностроения – бронетранспортеры, завод «Вектор» – системы ракетного наведения и радары, а Уралмаш, крупнейший завод Свердловска, – артиллерийские орудия. Военный городок № 19, построенный в 1947 году в Чкаловском районе Свердловска по чертежам японского центра № 731 в Маньчжурии, был одним из трех основных советских центров по производству биологического оружия. Случайный выброс спор сибирской язвы в атмосферу в апреле 1979 года привел к гибели почти ста человек. Москва заявила, что всему виной зараженное мясо5.
Если начало брежневского периода, когда Ельцин только приступил к партийной работе, было безмятежным временем для номенклатуры, то позже контекст переменился. Экономика находилась в упадке, множились признаки приближающегося социального и политического кризиса. Добыча минералов на Урале обходилась все дороже, производительность устаревших заводов снижалась, в сельском хозяйстве царил застой. Ни в одном регионе СССР потребности населения не приносились в жертву требованиям тяжелой и военной промышленности столь явно, как здесь. Количество жилья, продуктов и промтоваров на душу населения было ниже среднего. Из 37 самых загрязненных городов Советской России в 80-х годах 11 находились на Урале и 6 из них – в Свердловской области (Каменск-Уральский, Кировоград, Красноуральск, Нижний Тагил, Ревда и Свердловск)6.
У Ельцина были все основания в автобиографии представлять первого секретаря «богом, царем и хозяином» области, который был на голову выше простых смертных, его окружавших. «Мнение первого секретаря – закон, и вряд ли кто посмеет не исполнить его просьбу или поручение… Мнение первого секретаря практически по любому вопросу было окончательным решением». В изложении Ельцина, он оказывал влияние только ради блага общества. «Я пользовался этой властью, но только во имя людей, и никогда – для себя. Я заставлял быстрее крутиться колеса хозяйственного механизма. Мне подчинялись, меня слушались, и благодаря этому, как мне казалось, лучше работали предприятия»7.
Двести сотрудников обкома были в полном распоряжении Ельцина: давали указания, советы, накладывали взыскания, оказывали услуги. Он прикладывал руку к решению всех политических вопросов, хотя предпочитал держаться подальше от организационной рутины и вмешивался только в исключительных случаях, когда этого требовал протокол или нужно было отчитываться перед руководством. Он был достаточно уверен в себе, чтобы не пренебрегать мнением подчиненных. Придерживаясь процедуры, стандартной в строительстве, по понедельникам с утра Ельцин устраивал планерки, на которых члены бюро обкома могли неформально высказать свои соображения. Формальное заседание проходило по вторникам (обычно раз в две недели). Несколько раз в год члены бюро отчитывались перед сослуживцами в рамках «личной ответственности», а затем высказывался Ельцин. По советской традиции, решающее значение имело слово партийного начальника в устной, а не в письменной форме. Если устное распоряжение Ельцина отличалось от письменного, побеждало устное. В правовых государствах преимущественную силу имеют бумажные документы. В коммунистическом Свердловске главенство неформальных устных приказов и дружеских соглашений отражало слабость закона, атмосферу общего недоверия и подозрительности и вынуждало руководителей всех уровней продираться сквозь чащу часто противоречащих друг другу административных требований.
Ельцин смог без затруднений избавиться от не справлявшегося со своими обязанностями Евгения Коровина, вскоре перебросив его в профсоюзы; Леонид Пономарев оказался на посту декана в московском институте; еще несколько лет ушло на то, чтобы отделаться от Леонида Бобыкина8. О подборе секретарей обкома в едких воспоминаниях пишет Виктор Манюхин, аппаратчик, проработавший с Ельциным 15 лет: «Принцип… был однозначен: хорошая школа, знание дела и, главное, преданность первому [секретарю]»9. Лучше всего ладили с Ельциным строители Олег Лобов и Юрий Петров: обоим предстояло дослужиться до поста второго секретаря обкома, а Петров, проведя несколько лет в Москве, в 1985 году сменил Бориса Николаевича на должности первого секретаря. Но Ельцину не нужна была пустая лесть, в большинстве кадровых решений он ориентировался на результат. В 1977 году он предложил возглавить облисполком заслуженному директору завода имени Калинина Анатолию Мехренцеву. Ельцин всегда отдавал предпочтение похожим на него самого управленцам-технократам и перспективным молодым кандидатам, которых можно было продвигать – при условии, что они будут играть вторую скрипку. Ельцин уважал Мехренцева, но, когда того стали представлять, перечисляя все его награды и премии, отреагировал раздраженно. На совещании в 1977 или 1978 году Ельцин прервал представлявшего: «Никаких наград не объявлять, никаких героев у нас не должно быть»10. В Свердловске существовало и личное соперничество, и конкуренция с Нижним Тагилом, но в целом политическая элита области представляла собой тесно спаянный коллектив. Большинство работников обкома были выпускниками либо УПИ, либо Уральского государственного университета; между ними было принято обращение по имени и отчеству, они ходили друг к другу на дни рождения и на похороны членов семьи. Если возникали разногласия, их разрешал первый секретарь. Когда Манюхин, занимавший пост первого секретаря Свердловского горкома, критически высказался в адрес уроженца Нижнего Тагила Петрова, упрекнув его в предвзятости в пользу родного города, Ельцин принял сторону Манюхина и заставил Петрова быть объективнее11.
Административные рычаги подкреплялись силой личности. Высокий (1,87 м), рослый (в 1970-х он весил под 100 кг), с внушительным вихром, первый секретарь был живым воплощением власти. Говорил Ельцин лаконично и выразительно, хрипловатым баритоном, немного растягивал слова (это запомнили его одноклассники по Березникам), смягчал гласные и чисто по-уральски, раскатисто произносил букву «р». Дополнительный драматизм его речи придавало умелое использование темпа и пауз. Выслушивая бессодержательные выступления или неприятные известия, Ельцин поднимал бровь (эту черту учительница Антонина Хонина заметила еще в 1940-х годах), сжимал указательным пальцем и мизинцем правой руки карандаш и начинал постукивать им по столу. Если говоривший не умолкал, Ельцин мог в сердцах с силой ударить ладонью по столу и разломать карандаш на части.
Перед пленумами обкома в одной из палат городской больницы № 2 начиналась горячая пора. Бывало, что после грохочущих разгонов с трибуны, – а от таких разносов «даже пепельницы малахитовые подпрыгивали», – пострадавшим требовалась медицинская помощь12. Одевались в обкоме подчеркнуто строго. Сам Ельцин всегда носил костюм с галстуком, заколотым булавкой; его ботинки были начищены до блеска. Горе тому чиновнику или директору предприятия, кто не надел галстук, даже в самый удушливый летний день. Не терпел Ельцин и тех, кто стоял перед ним держа руки в карманах, – таких людей он сразу же гнал прочь.
С таким начальником по сути вопросов было лучше не спорить. В свердловской газете «Уральский рабочий» появилась статья о посещении Ельциным местного завода, вызвавшая его недовольство. «Как мы ее [газету] вам дали, – сказал первый секретарь главному редактору Григорию Каете, – так и отнять можем, понятно?» Пылающий гневом взгляд Ельцина пронзал Каету «как нож»13. В 1978 году инженер Эдуард Россель, директор Нижнетагильского строительного комбината, получил от Ельцина предложение стать председателем горисполкома (в советские времена пост, эквивалентный мэру города). Он ответил, что предпочел бы остаться на своей должности. Целую минуту Ельцин молчал, плотно сжав губы, и Росселю, который был всего на шесть лет младше Бориса Николаевича, но занимал в иерархии куда более скромное положение, это время показалось вечностью. После паузы Ельцин сломал карандаш и резко, будто выплюнув из себя слова, сказал: «Хорошо, Эдуард Эдгартович, но вашего отказа я не забуду»14. Впрочем, и Каета, и Россель убедились, что если терпеливо выдержать разнос и хорошо справляться со своей работой, то репутацию в глазах первого можно восстановить. Каета оставался главным редактором вплоть до отъезда Ельцина в Москву. Россель получил при нем несколько повышений, а после падения коммунистического строя был избран губернатором Свердловской области.
По должности Ельцин представлял область в политической жизни Советского Союза. Как полагалось по неписаным правилам, в 1978 году его без возражений избрали депутатом Верховного Совета СССР, марионеточного союзного парламента (второй мандат от Свердловской области по-прежнему принадлежал Андрею Кириленко). В феврале 1981 года Ельцин впервые выступил на проводившемся раз в пять лет съезде КПСС в Москве (то был XXV съезд). Он чувствовал себя как на иголках: КГБ вел расследование самоубийства ключевого работника обкома, Владимира Титова. Титов, возглавлявший общий отдел аппарата, который занимался конфиденциальными документами и корреспонденцией, застрелился из пистолета, хранившегося у него в сейфе; пропали секретные документы. Ельцину пришлось в разгар съезда вернуться в Свердловск, чтобы встретиться со следователями15. В последний день съезда Ельцина избрали членом Центрального комитета КПСС, на пленумах которого он, в соответствии со сложившейся практикой, присутствовал с правом совещательного голоса уже с 1976 года (Михаил Горбачев входил в ЦК с 1971 года). В Москве он общался с членами «свердловской диаспоры» – земляками-чиновниками, переведенными в столицу. В бюрократических кругах Ельцин пользовался репутацией человека, который держит слово и, как бульдог, защищает свое королевство. Виктор Черномырдин, которому предстояло в 1990-х годах стать премьер-министром России при президенте Ельцине, в начале 1980-х познакомился с ним в связи со строительством газопроводов и был поражен его стремлением на встречах с московскими чиновниками всегда говорить первым16.
Поначалу Ельцин поддерживал контакт со своим предшественником и заступником Яковом Рябовым. «Он часто звонил, – вспоминал Рябов, – советовался по любым серьезным вопросам». Приезжая в Москву, Ельцин обязательно бывал у Рябова в его кабинете в ЦК и на даче. «У нас была дружба не только официальная, но и неформальная, семейная»17. В феврале 1979 года Рябов попал в опалу из-за неосторожного замечания о состоянии здоровья Брежнева, сделанного им в присутствии Ельцина на полузакрытой встрече в Нижнем Тагиле и впоследствии переданного кем-то Брежневу. Рябов считал, что «стукачом» был Юрий Корнилов, который в то время возглавлял областной КГБ. Необдуманное высказывание использовал министр обороны СССР, Дмитрий Устинов, чтобы настроить Брежнева против Рябова. Раньше Устинов занимал место Рябова в Секретариате ЦК, и они несколько раз ссорились по поводу танкостроения. В 1976 году Устинов хотел, чтобы это кресло занял один из его протеже, и воспринимал Рябова как угрозу. Через неделю Брежнев известил Рябова о том, что его переводят в Госплан. Официально его вывели из Секретариата на Пленуме ЦК 17 апреля 1979 года18. Вплоть до 1983 года он занимал должность первого заместителя председателя Госплана, а затем был министром внешней торговли, заместителем премьер-министра и советским послом в Париже – посты значительные, но явно проигрывающие в сравнении с его положением с 1976 по 1979 год.
Ельцин, отношения которого с Рябовым всем были прекрасно известны, опасался за собственное «политическое здоровье». «Борис Николаевич болезненно воспринимал неудачу Рябова» и на даче вел «долгие беседы по ночам» со свердловскими коллегами. Он чувствовал, что провал Рябова «на какое-то время закрывал дорогу другому лидеру из Свердловска», и был настороже19. Через два месяца после смещения Рябова в Свердловске произошла вышеупомянутая утечка спор сибирской язвы, с этим скандалом был связан и маршал Устинов. Ельцин «был настолько разъярен отказом от сотрудничества [со стороны военных], что примчался к военному городку № 19 и потребовал, чтобы его впустили». По личному распоряжению Устинова ему отказали. Как член Политбюро, знавший еще Сталина, Устинов «намного превосходил провинциального партийного начальника»20. Журналистам в 1992 году Ельцин сказал, что не оставил этого дела. Он побывал у председателя КГБ Юрия Андропова, на Лубянке. По утверждению Ельцина, Андропов «позвонил Устинову и приказал ему закрыть этот центр». Андропов не мог буквально отдать приказ Устинову, который в политическом плане занимал не менее высокое положение, но он мог надавить на министра обороны и вынудить его принять решение, если, конечно, эта сцена не была просто разыграна для Ельцина. В любом случае, Ельцин считал, что Андропов вмешался, и программа была закрыта. В 1980-х годах он узнал, что производство было просто перенесено в другое место21. Завод, изготовлявший биологическое оружие, был переведен в Казахстан, а в военном городке № 19 остались испытательный полигон и хранилище. Обо всем этом Ельцин, возглавивший постсоветскую Россию, расскажет президенту США Джорджу Бушу в феврале 1992 года.
Почувствовав свою уязвимость, Ельцин проявил немалую хитрость и обратился к соратнику Брежнева Андрею Кириленко, который занимал пост первого секретаря Свердловского обкома до Константина Николаева и Рябова. После того как Брежнев сообщил Рябову плохие новости, тот заглянул к Кириленко; Кириленко был шокирован и испугался, что волна может затронуть и его22. Но Кириленко был политиком кремлевского ранга и имел давние и тесные связи с Брежневым (они сотрудничали на Украине еще в 1940-х годах), что помогло ему сохранить свое положение до смерти Брежнева в 1982 году. Кириленко всегда выступал за инвестиции в тяжелую промышленность и не пользовался популярностью у свердловской элиты, но ни это, ни усиливающаяся дряхлость «дяди Андрея», как его прозвали обкомовские аппаратчики, не мешали Ельцину регулярно навещать Кириленко и каждый год 8 сентября звонить ему и поздравлять с днем рождения23.
Брежнев, который работал в сельском хозяйстве Свердловской области с 1929 по 1931 год, на пике коллективизации и раскулачивания, не испытывал особого интереса к Свердловску и к Уралу вообще. В бытность Ельцина первым секретарем он лишь раз побывал в Свердловске, и то проездом. В ночь с 29 на 30 марта 1978 года по пути в Сибирь кремлевский поезд промчался мимо городского вокзала с опущенными шторами, а местные сановники, ждавшие генсека на платформе с цветами в руках, оказались в дурацком положении. За закрытыми дверями Ельцин не раз с презрением говорил о брежневском тщеславии и праздности. Когда из Москвы ему предложили создать музей Брежнева там, где когда-то был его кабинет, он по-тихому саботировал эту идею24. Публично же он принимал участие в культе личности главы страны, хотя отличался меньшим славословием, чем другие провинциальные руководители25. Когда в декабре 1981 года в Советском Союзе отмечали 75-летие Брежнева, Ельцин настаивал на том, чтобы в поздравительном адресе от обкома Леонида Ильича назвали «гениальным лидером». Позже он согласился смягчить формулировки, поняв, что лесть может оказаться чрезмерной. Подарком от свердловчан стала выполненная из полудрагоценных уральских самоцветов безвкусная мозаика, изображавшая вождя со всеми регалиями. В последнюю минуту количество наград у генсека увеличилось, и уральских мастеров отправили в Москву самолетом, чтобы они поправили мозаику до вручения26.
Не раз отмечалось, что в начале своей карьеры Ельцин безразлично относился к привилегиям правящего слоя27. Может быть, это было и так, но скоро ситуация изменилась. Ельцину было позволено все то же, что позволялось членам номенклатуры, занимавшим аналогичное положение в других регионах СССР. После его перехода на работу в аппарат обкома в 1968 году семья Ельциных переехала в четырехкомнатную квартиру в новом доме на улице Мамина-Сибиряка в самом центре города. Елена и Татьяна учились в расположенной по соседству школе № 9 с физико-математическим уклоном, лучшей в Свердловске. Лето и выходные Ельцины проводили на своей первой даче в Истоке, восточнее Свердловска. Правда, дачу они делили с другой семьей.
Местные руководители партийного аппарата изначально выполняли роль «префектов по правопорядку»: их основной задачей было воплощение на местах власти центра и поддержание политической стабильности1. В 1970–1980-х годах это требовалось и от Бориса Ельцина. Территориальные подразделения партии дублировали институты местных советов и исполкомов. Свердловская область состояла из 30 районов, в каждом из которых был свой райком партии; делились на районы и три крупнейших города области. В общей сложности, по состоянию на 1976 год, в области насчитывалась 221 тысяча членов партии, которые и служили опорой райкомов на местах. Обком и лично первый секретарь утверждали около 20 тысяч кадровых назначений и руководили деятельностью всех организаций, ответственных за поддержание порядка среди населения, идеологическую работу и информирование с целью мобилизации его для нужд властей. На случай экстренных ситуаций дежурный работник обкома имел подробные инструкции по связи с КГБ. Свердловским управлением КГБ руководил бывший секретарь райкома партии Юрий Корнилов, сопровождавший Ельцина в поездках в дальние уголки области поездом или на вертолете2. В «Исповеди на заданную тему» Ельцин пишет: «Я часто бывал в его ведомстве, просил информацию о работе КГБ, изучал систему функционирования комитета, знакомился с каждым отделом»3. Он также входил в военный совет Уральского военного округа и присутствовал на полевых учениях. В октябре 1978 года Министерство обороны присвоило ему звание полковника, и Ельцин получил парадную форму и каракулевую папаху.
Не забывая о правопорядке, со временем партийные руководители превращались скорее в «префектов по развитию», заботившихся об экономическом росте и боровшихся за то, чтобы хотя бы часть заработанных средств оставалась в регионе. В стране, где рыночные механизмы были задавлены государством, административное вмешательство в экономику было неизбежным – только так можно было обеспечить согласованное функционирование ее звеньев. По экономическим показателям Свердловская область занимала в СССР третье место. Традиционное для Урала горное и металлургическое производство продолжало медленно расширяться. В 1964 году в городе Заречном, севернее Свердловска, была запущена первая в Советском Союзе атомная электростанция, на реакторе-размножителе с натриевым охлаждением – Белоярская АЭС (впоследствии она была выведена из строя пожарами 1977 и 1978 годов). По пятилетнему плану 1981–1985 годов Свердловская область активно участвовала в осуществлении срочного проекта по транспортировке природного газа из Западной Сибири в Европу: в тайге было построено пять трубопроводов и двадцать компрессорных станций.
В Свердловске гражданская промышленность была лишь бледной тенью промышленности военной, в которой было занято 350 тысяч жителей области – больше, чем в любом другом регионе Советского Союза4. Точные названия оборонных предприятий не упоминались в прессе, и во время холодной войны Свердловская область была закрыта для иностранцев. Уралвагонзавод в Нижнем Тагиле был крупнейшим в мире производителем танков; построенные здесь боевые машины все еще ездят по дорогам стран бывшего Советского Союза, Восточной Европы, Индии, арабского мира и Северной Кореи. Два из десяти «атомных городов» СССР располагались к северу от областного центра – это были Свердловск-44 (в наши дни называемый Новоуральском), в котором находился Уральский электрохимический комбинат, самое большое в мире предприятие по обогащению урана, и Свердловск-45 (ныне Лесной), где на «Электрохимприборе» был налажен серийный выпуск ядерных боеголовок. Будучи первым секретарем обкома, Ельцин отвечал за благополучие атомных городов, само существование которых являлось государственной тайной. Несколько «флагманов» оборонной промышленности также были расположены в Свердловске. Машиностроительный завод имени Калинина, например, в 1950-х годах из артиллерийского превратился в ракетный; здесь производили ракеты «земля – воздух» (такая ракета в 1960 году сбила над Свердловском самолет-шпион У-2, пилотируемый Фрэнсисом Гэри Пауэрсом), баллистические ракеты среднего радиуса действия и торпеды. Уральский турбинный завод выпускал двигатели для танков, Уральский завод транспортного машиностроения – бронетранспортеры, завод «Вектор» – системы ракетного наведения и радары, а Уралмаш, крупнейший завод Свердловска, – артиллерийские орудия. Военный городок № 19, построенный в 1947 году в Чкаловском районе Свердловска по чертежам японского центра № 731 в Маньчжурии, был одним из трех основных советских центров по производству биологического оружия. Случайный выброс спор сибирской язвы в атмосферу в апреле 1979 года привел к гибели почти ста человек. Москва заявила, что всему виной зараженное мясо5.
Если начало брежневского периода, когда Ельцин только приступил к партийной работе, было безмятежным временем для номенклатуры, то позже контекст переменился. Экономика находилась в упадке, множились признаки приближающегося социального и политического кризиса. Добыча минералов на Урале обходилась все дороже, производительность устаревших заводов снижалась, в сельском хозяйстве царил застой. Ни в одном регионе СССР потребности населения не приносились в жертву требованиям тяжелой и военной промышленности столь явно, как здесь. Количество жилья, продуктов и промтоваров на душу населения было ниже среднего. Из 37 самых загрязненных городов Советской России в 80-х годах 11 находились на Урале и 6 из них – в Свердловской области (Каменск-Уральский, Кировоград, Красноуральск, Нижний Тагил, Ревда и Свердловск)6.
У Ельцина были все основания в автобиографии представлять первого секретаря «богом, царем и хозяином» области, который был на голову выше простых смертных, его окружавших. «Мнение первого секретаря – закон, и вряд ли кто посмеет не исполнить его просьбу или поручение… Мнение первого секретаря практически по любому вопросу было окончательным решением». В изложении Ельцина, он оказывал влияние только ради блага общества. «Я пользовался этой властью, но только во имя людей, и никогда – для себя. Я заставлял быстрее крутиться колеса хозяйственного механизма. Мне подчинялись, меня слушались, и благодаря этому, как мне казалось, лучше работали предприятия»7.
Двести сотрудников обкома были в полном распоряжении Ельцина: давали указания, советы, накладывали взыскания, оказывали услуги. Он прикладывал руку к решению всех политических вопросов, хотя предпочитал держаться подальше от организационной рутины и вмешивался только в исключительных случаях, когда этого требовал протокол или нужно было отчитываться перед руководством. Он был достаточно уверен в себе, чтобы не пренебрегать мнением подчиненных. Придерживаясь процедуры, стандартной в строительстве, по понедельникам с утра Ельцин устраивал планерки, на которых члены бюро обкома могли неформально высказать свои соображения. Формальное заседание проходило по вторникам (обычно раз в две недели). Несколько раз в год члены бюро отчитывались перед сослуживцами в рамках «личной ответственности», а затем высказывался Ельцин. По советской традиции, решающее значение имело слово партийного начальника в устной, а не в письменной форме. Если устное распоряжение Ельцина отличалось от письменного, побеждало устное. В правовых государствах преимущественную силу имеют бумажные документы. В коммунистическом Свердловске главенство неформальных устных приказов и дружеских соглашений отражало слабость закона, атмосферу общего недоверия и подозрительности и вынуждало руководителей всех уровней продираться сквозь чащу часто противоречащих друг другу административных требований.
Ельцин смог без затруднений избавиться от не справлявшегося со своими обязанностями Евгения Коровина, вскоре перебросив его в профсоюзы; Леонид Пономарев оказался на посту декана в московском институте; еще несколько лет ушло на то, чтобы отделаться от Леонида Бобыкина8. О подборе секретарей обкома в едких воспоминаниях пишет Виктор Манюхин, аппаратчик, проработавший с Ельциным 15 лет: «Принцип… был однозначен: хорошая школа, знание дела и, главное, преданность первому [секретарю]»9. Лучше всего ладили с Ельциным строители Олег Лобов и Юрий Петров: обоим предстояло дослужиться до поста второго секретаря обкома, а Петров, проведя несколько лет в Москве, в 1985 году сменил Бориса Николаевича на должности первого секретаря. Но Ельцину не нужна была пустая лесть, в большинстве кадровых решений он ориентировался на результат. В 1977 году он предложил возглавить облисполком заслуженному директору завода имени Калинина Анатолию Мехренцеву. Ельцин всегда отдавал предпочтение похожим на него самого управленцам-технократам и перспективным молодым кандидатам, которых можно было продвигать – при условии, что они будут играть вторую скрипку. Ельцин уважал Мехренцева, но, когда того стали представлять, перечисляя все его награды и премии, отреагировал раздраженно. На совещании в 1977 или 1978 году Ельцин прервал представлявшего: «Никаких наград не объявлять, никаких героев у нас не должно быть»10. В Свердловске существовало и личное соперничество, и конкуренция с Нижним Тагилом, но в целом политическая элита области представляла собой тесно спаянный коллектив. Большинство работников обкома были выпускниками либо УПИ, либо Уральского государственного университета; между ними было принято обращение по имени и отчеству, они ходили друг к другу на дни рождения и на похороны членов семьи. Если возникали разногласия, их разрешал первый секретарь. Когда Манюхин, занимавший пост первого секретаря Свердловского горкома, критически высказался в адрес уроженца Нижнего Тагила Петрова, упрекнув его в предвзятости в пользу родного города, Ельцин принял сторону Манюхина и заставил Петрова быть объективнее11.
Административные рычаги подкреплялись силой личности. Высокий (1,87 м), рослый (в 1970-х он весил под 100 кг), с внушительным вихром, первый секретарь был живым воплощением власти. Говорил Ельцин лаконично и выразительно, хрипловатым баритоном, немного растягивал слова (это запомнили его одноклассники по Березникам), смягчал гласные и чисто по-уральски, раскатисто произносил букву «р». Дополнительный драматизм его речи придавало умелое использование темпа и пауз. Выслушивая бессодержательные выступления или неприятные известия, Ельцин поднимал бровь (эту черту учительница Антонина Хонина заметила еще в 1940-х годах), сжимал указательным пальцем и мизинцем правой руки карандаш и начинал постукивать им по столу. Если говоривший не умолкал, Ельцин мог в сердцах с силой ударить ладонью по столу и разломать карандаш на части.
Перед пленумами обкома в одной из палат городской больницы № 2 начиналась горячая пора. Бывало, что после грохочущих разгонов с трибуны, – а от таких разносов «даже пепельницы малахитовые подпрыгивали», – пострадавшим требовалась медицинская помощь12. Одевались в обкоме подчеркнуто строго. Сам Ельцин всегда носил костюм с галстуком, заколотым булавкой; его ботинки были начищены до блеска. Горе тому чиновнику или директору предприятия, кто не надел галстук, даже в самый удушливый летний день. Не терпел Ельцин и тех, кто стоял перед ним держа руки в карманах, – таких людей он сразу же гнал прочь.
С таким начальником по сути вопросов было лучше не спорить. В свердловской газете «Уральский рабочий» появилась статья о посещении Ельциным местного завода, вызвавшая его недовольство. «Как мы ее [газету] вам дали, – сказал первый секретарь главному редактору Григорию Каете, – так и отнять можем, понятно?» Пылающий гневом взгляд Ельцина пронзал Каету «как нож»13. В 1978 году инженер Эдуард Россель, директор Нижнетагильского строительного комбината, получил от Ельцина предложение стать председателем горисполкома (в советские времена пост, эквивалентный мэру города). Он ответил, что предпочел бы остаться на своей должности. Целую минуту Ельцин молчал, плотно сжав губы, и Росселю, который был всего на шесть лет младше Бориса Николаевича, но занимал в иерархии куда более скромное положение, это время показалось вечностью. После паузы Ельцин сломал карандаш и резко, будто выплюнув из себя слова, сказал: «Хорошо, Эдуард Эдгартович, но вашего отказа я не забуду»14. Впрочем, и Каета, и Россель убедились, что если терпеливо выдержать разнос и хорошо справляться со своей работой, то репутацию в глазах первого можно восстановить. Каета оставался главным редактором вплоть до отъезда Ельцина в Москву. Россель получил при нем несколько повышений, а после падения коммунистического строя был избран губернатором Свердловской области.
По должности Ельцин представлял область в политической жизни Советского Союза. Как полагалось по неписаным правилам, в 1978 году его без возражений избрали депутатом Верховного Совета СССР, марионеточного союзного парламента (второй мандат от Свердловской области по-прежнему принадлежал Андрею Кириленко). В феврале 1981 года Ельцин впервые выступил на проводившемся раз в пять лет съезде КПСС в Москве (то был XXV съезд). Он чувствовал себя как на иголках: КГБ вел расследование самоубийства ключевого работника обкома, Владимира Титова. Титов, возглавлявший общий отдел аппарата, который занимался конфиденциальными документами и корреспонденцией, застрелился из пистолета, хранившегося у него в сейфе; пропали секретные документы. Ельцину пришлось в разгар съезда вернуться в Свердловск, чтобы встретиться со следователями15. В последний день съезда Ельцина избрали членом Центрального комитета КПСС, на пленумах которого он, в соответствии со сложившейся практикой, присутствовал с правом совещательного голоса уже с 1976 года (Михаил Горбачев входил в ЦК с 1971 года). В Москве он общался с членами «свердловской диаспоры» – земляками-чиновниками, переведенными в столицу. В бюрократических кругах Ельцин пользовался репутацией человека, который держит слово и, как бульдог, защищает свое королевство. Виктор Черномырдин, которому предстояло в 1990-х годах стать премьер-министром России при президенте Ельцине, в начале 1980-х познакомился с ним в связи со строительством газопроводов и был поражен его стремлением на встречах с московскими чиновниками всегда говорить первым16.
Поначалу Ельцин поддерживал контакт со своим предшественником и заступником Яковом Рябовым. «Он часто звонил, – вспоминал Рябов, – советовался по любым серьезным вопросам». Приезжая в Москву, Ельцин обязательно бывал у Рябова в его кабинете в ЦК и на даче. «У нас была дружба не только официальная, но и неформальная, семейная»17. В феврале 1979 года Рябов попал в опалу из-за неосторожного замечания о состоянии здоровья Брежнева, сделанного им в присутствии Ельцина на полузакрытой встрече в Нижнем Тагиле и впоследствии переданного кем-то Брежневу. Рябов считал, что «стукачом» был Юрий Корнилов, который в то время возглавлял областной КГБ. Необдуманное высказывание использовал министр обороны СССР, Дмитрий Устинов, чтобы настроить Брежнева против Рябова. Раньше Устинов занимал место Рябова в Секретариате ЦК, и они несколько раз ссорились по поводу танкостроения. В 1976 году Устинов хотел, чтобы это кресло занял один из его протеже, и воспринимал Рябова как угрозу. Через неделю Брежнев известил Рябова о том, что его переводят в Госплан. Официально его вывели из Секретариата на Пленуме ЦК 17 апреля 1979 года18. Вплоть до 1983 года он занимал должность первого заместителя председателя Госплана, а затем был министром внешней торговли, заместителем премьер-министра и советским послом в Париже – посты значительные, но явно проигрывающие в сравнении с его положением с 1976 по 1979 год.
Ельцин, отношения которого с Рябовым всем были прекрасно известны, опасался за собственное «политическое здоровье». «Борис Николаевич болезненно воспринимал неудачу Рябова» и на даче вел «долгие беседы по ночам» со свердловскими коллегами. Он чувствовал, что провал Рябова «на какое-то время закрывал дорогу другому лидеру из Свердловска», и был настороже19. Через два месяца после смещения Рябова в Свердловске произошла вышеупомянутая утечка спор сибирской язвы, с этим скандалом был связан и маршал Устинов. Ельцин «был настолько разъярен отказом от сотрудничества [со стороны военных], что примчался к военному городку № 19 и потребовал, чтобы его впустили». По личному распоряжению Устинова ему отказали. Как член Политбюро, знавший еще Сталина, Устинов «намного превосходил провинциального партийного начальника»20. Журналистам в 1992 году Ельцин сказал, что не оставил этого дела. Он побывал у председателя КГБ Юрия Андропова, на Лубянке. По утверждению Ельцина, Андропов «позвонил Устинову и приказал ему закрыть этот центр». Андропов не мог буквально отдать приказ Устинову, который в политическом плане занимал не менее высокое положение, но он мог надавить на министра обороны и вынудить его принять решение, если, конечно, эта сцена не была просто разыграна для Ельцина. В любом случае, Ельцин считал, что Андропов вмешался, и программа была закрыта. В 1980-х годах он узнал, что производство было просто перенесено в другое место21. Завод, изготовлявший биологическое оружие, был переведен в Казахстан, а в военном городке № 19 остались испытательный полигон и хранилище. Обо всем этом Ельцин, возглавивший постсоветскую Россию, расскажет президенту США Джорджу Бушу в феврале 1992 года.
Почувствовав свою уязвимость, Ельцин проявил немалую хитрость и обратился к соратнику Брежнева Андрею Кириленко, который занимал пост первого секретаря Свердловского обкома до Константина Николаева и Рябова. После того как Брежнев сообщил Рябову плохие новости, тот заглянул к Кириленко; Кириленко был шокирован и испугался, что волна может затронуть и его22. Но Кириленко был политиком кремлевского ранга и имел давние и тесные связи с Брежневым (они сотрудничали на Украине еще в 1940-х годах), что помогло ему сохранить свое положение до смерти Брежнева в 1982 году. Кириленко всегда выступал за инвестиции в тяжелую промышленность и не пользовался популярностью у свердловской элиты, но ни это, ни усиливающаяся дряхлость «дяди Андрея», как его прозвали обкомовские аппаратчики, не мешали Ельцину регулярно навещать Кириленко и каждый год 8 сентября звонить ему и поздравлять с днем рождения23.
Брежнев, который работал в сельском хозяйстве Свердловской области с 1929 по 1931 год, на пике коллективизации и раскулачивания, не испытывал особого интереса к Свердловску и к Уралу вообще. В бытность Ельцина первым секретарем он лишь раз побывал в Свердловске, и то проездом. В ночь с 29 на 30 марта 1978 года по пути в Сибирь кремлевский поезд промчался мимо городского вокзала с опущенными шторами, а местные сановники, ждавшие генсека на платформе с цветами в руках, оказались в дурацком положении. За закрытыми дверями Ельцин не раз с презрением говорил о брежневском тщеславии и праздности. Когда из Москвы ему предложили создать музей Брежнева там, где когда-то был его кабинет, он по-тихому саботировал эту идею24. Публично же он принимал участие в культе личности главы страны, хотя отличался меньшим славословием, чем другие провинциальные руководители25. Когда в декабре 1981 года в Советском Союзе отмечали 75-летие Брежнева, Ельцин настаивал на том, чтобы в поздравительном адресе от обкома Леонида Ильича назвали «гениальным лидером». Позже он согласился смягчить формулировки, поняв, что лесть может оказаться чрезмерной. Подарком от свердловчан стала выполненная из полудрагоценных уральских самоцветов безвкусная мозаика, изображавшая вождя со всеми регалиями. В последнюю минуту количество наград у генсека увеличилось, и уральских мастеров отправили в Москву самолетом, чтобы они поправили мозаику до вручения26.
Не раз отмечалось, что в начале своей карьеры Ельцин безразлично относился к привилегиям правящего слоя27. Может быть, это было и так, но скоро ситуация изменилась. Ельцину было позволено все то же, что позволялось членам номенклатуры, занимавшим аналогичное положение в других регионах СССР. После его перехода на работу в аппарат обкома в 1968 году семья Ельциных переехала в четырехкомнатную квартиру в новом доме на улице Мамина-Сибиряка в самом центре города. Елена и Татьяна учились в расположенной по соседству школе № 9 с физико-математическим уклоном, лучшей в Свердловске. Лето и выходные Ельцины проводили на своей первой даче в Истоке, восточнее Свердловска. Правда, дачу они делили с другой семьей.