Страница:
- Вот почему мы с тобой имеем полное право спасти их.
- А как?
Ансельмо начал и сам понемногу, пока ещё смутно, догадываться о своей роли в этом деле.
- Конечно, Ансельмо, не я, а ты и только ты сможешь это сделать, сказал дон Эмилио, подтверждая догадку, мелькнувшую в голове у мальчика. Ты пойдешь завтра в лес с аче... На тебя никто не обратит внимания, к твоим походам привыкли и в этом не будет ничего необычного... Держись рядом с Рафаэлем... Тебе следует, когда бандиты будут выслежены, оторвать индейцев от группы и незаметно для полицейских и военных раствориться в лесу. Боюсь подсказать тебе что-либо конкретное, на месте ты сам должен сообразить что и как... Если не сумеешь этого сделать, погибнут и наши индейцы, Ансельмо...
Дон Эмилио проводил мальчика к костру, где спал Рафаэль, уверенный, что Ансельмо выполнит все, что он ему говорил.
...Выслеживание бандитов проводилось весь день, и только к позднему вечеру аче напали на верный след.
Рафаэль сказал командиру полицейских - хефе, который, как и его подчиненные, на небольшом расстоянии следовал за аче на лошадях:
- Скоро люди, за которыми мы идем, должны остановиться на ночлег, их следы говорят, что они очень устали, правда, идут они не торопясь и не подозревают, что мы идем за ними.
- Это хорошо, - ответил хефе. - Мы тоже сделаем привал, а когда все бандиты уснут, ты, Рафаэль, покажешь нам дорогу.
Ансельмо находился рядом с Рафаэлем и все слышал. Он был голым, как и все сеньюэлосы, и мало чем отличался от них, поэтому полицейские не обращали на него внимания, тем более что он при них совсем не разговаривал.
Во время разведения костра, приготовления ужина Ансельмо осторожно выпытал у Рафаэля все, что тот знал о том, где должны, по его мнению, сделать привал "люди, за которыми они шли".
Рафаэль охотно все объяснил, ничего не подозревая, впрочем, он объяснил бы это любому, кто бы его ни спросил, потому что он сам не знал, что это за "люди"и для чего они их выслеживают.
Ансельмо понял, что за два часа до рассвета Рафаэль поведет полицейских к лагерю бандитов, он решил совсем не спать.
Как только аче уснули у костров, мальчик очень тихо поднялся со своего ложа и скользнул колеблющейся тенью от костра в лес. Если даже кто-либо из аче и не спал, то он никогда не спросит, почему кто-то пошел в лес и что он там делал. Лес - это родной дом аче и его право там быть в любое время.
Не без труда Ансельмо отыскал стоянку бандитов, которая была разбита на самом верху невысокого холма. Было очень трудно идти по темному лесу, но Ансельмо шел, ещё не зная, что он должен сделать.
Часовой у костра дремал, и Ансельмо видел освещенный круг, образовавшийся от огня, а за ним темные фигуры спавших людей. Часовой поднял голову и посмотрел в сторону леса, откуда, как ему, видимо, показалось, раздался какой-то шорох. Но вот он зевнул, переложил пистолет в другую руку и снова задремал.
- Рафаэль, - тихо сказал Ансельмо, вернувшись к своему привалу. Он осторожно рабудил спядящего аче.
В ответ Рафаэль мотнул головой и приподнялся со своего ложа.
- Рафаэль! - так же тихо продолжал Ансельмо. - Люди, за которыми мы идем, там на холме! - Он показал рукой в сторону холма. - Ты веди туда людей в форме, а я останусь здесь, и мы уйдем в колонию. А ты сам до неё доберешься?
- Когда мне уйти?
- Как только раздадутся первые выстрелы, уходи в лес, а дальше иди в колонию, если сможешь, догони нас!
Рафаэль молча кивнул головой, он целиком доверял Ансельмо.
Когда Ансельмо закончил говорить, Рафаэль стал будить полицейских. Аче продолжали мирно спать у своих костров.
Поначалу мальчик надумал идти за Рафаэлем, но потом остался у костра, но заснуть не мог. Так он коротал время до тех пор, пока вдали не послышались выстрелы. Разбуженные выстрелами, аче начали подниматься на ноги у костра и испуганно переговариваться друг с другом.
В это время вернулся Рафаэль. Он сказал, что все могут отправляться в колонию - здесь им делать больше нечего.
Утром, когда аче вернулись, дон Эмилио отвел мальчика в сторону и подробно расспросил его. Он остался доволен Ансельмо и горячо поблагодарил его.
- И в то же время, - сказал дон Эмилио, - должен тебя огорчить: я покидаю колонию...
- Что вы, дон Эмилио! Что случилось? - Ансельмо ожидал чего угодно, только не этого. Ему казалось, что он навсегда теперь устроен, что дон Эмилио научит его ещё многому и многому.
- Да, это большое несчастье, Ансельмо, для тебя, меня и аче...
- Но как же так?
- Правительство очень недовольно работой ученых в колонии. Не тем, что мы делаем здесь, - оно этим не интересуется, а тем, что мы своими трудами, публикациями статей, выступлениями по радио и телевидению разоблачаем политику истребления индейцев в Парагвае, показываем их тяжелое положение. И общественность других стран выражает тревогу, шлет запросы властям... В общем, мы не даем спокойно жить властям... И я уезжаю из колонии. Я просил дона Перейра оставить тебя в колонии и не обижать.
- Спасибо, дон Эмилио! - на глазах у Ансельмо показались слезы.
- Ты хороший, отличный парень, Ансельмо!
В тот же день дон Эмилио уехал из колонии.
Еще два месяца после этих событий Ансельмо провел в колонии. Днем он работал на кухне, вечера проводил с аче и у их костров, но в лес его не пускали.
Ансельмо решил уйти из колонии. Он поговорил с доном Перейра, который к нему хорошо относился, и сообщил ему, что хочет пойти работать на плантации иерба-мате, тем более что там он надеялся узнать хоть что-то о своем пропавшем отце.
Дон Перейра, видя, что мальчику очень тяжело оставаться в лагере после отъезда дона Эмилио, одобрил его планы и разрешил взять с собой немного продуктов и новые резиновые тапочки в дорогу. Кроме того он посоветовал, куда идти, где искать ближайшие плантации.
Ансельмо не стал откладывать выполнения своего решения.
Он выстирал свой костюм, поточил мачете, собрал котомку.
Вечером того же дня Ансельмо последний раз посидел со своими аче у вечернего костра. Он дал себе клятву, что, когда вырастет большой, обязательно вернется к аче и поможет им, как помогал дон Эмилио.
НА ПЛАНТАЦИИ
Ансельмо недолго добирался до плантации. Он не стал дожидаться попутной машины и покинул колонию пешком. Ему хотелось побыть одному, погрустить, расставаясь с аче и колонией, поэтому он долго шел вдоль дороги, которая связывала колонию с внешним миром. Это была колея, пробитая в красной земле колесами от машин, которые иногда приезжали в колонию: они привозили из дальних мест новые группы аче, приезжала новая смена медицинского персонала, военные привозили свои пайки. По этой же дороге перевозили лес крестьяне, подряжавшиеся возить бревна с лесосек.
Вот и сейчас, пройдя около часа по дороге, Ансельмо нагнал повозку, перевозившую бревно. Это был огромный ствол железного дерева. Ансельмо увидел, что, может быть, только трое взрослых мужчин могли бы обхватить руками этот ствол. Ансельмо также знал, что железное дерево очень тяжелое и поэтому повозка была запряжена двумя парами волов. Колеса у повозки были в два раз больше роста Ансельмо. Большие колеса применялись здесь для того, чтобы повозка не застревала в грязи в случае дождя, который размывал дороги, а такие колеса оставляли на ней глубокие ямки, наполненные грязной водой.
Ансельмо подошел к крестьянину - хозяину повозки.
- Буэн диа! Добрый день!
- Буэн диа! - крестьянин улыбнулся случайному попутчику. Он был рад даже мальчику - одному ему шагать рядом с медленно катящейся повозкой добрый десяток километров до перекрестка, где начиналось настоящее шоссе и где бревна перегружали на грузовики, было скучно. И крестьянин очень обрадовался, что шагать ему придется теперь не одному. И, конечно, он сразу же поинтересовался, откуда и куда держит путь Ансельмо. Тот подробно рассказал о себе. Крестьянин, пощелкав языком, удивился истории Ансельмо, а узнав, что тот направляется на плантацию йерба-мате, посоветовал, как туда добраться.
Из разговора с крестьянином Ансельмо понял, что плантации находятся довольно далеко. Ему придется на развилке дорог попроситься на попутную машину, потом ещё долго идти проселочной дорогой.
После этого разговора они прошагали молча довольно долго. Затем крестьянин, чтобы скоротать время, которое, как всегда, кажется, идет быстрее, когда дорога незаметна за беседой, спросил Ансельмо:
- А ты знаешь, как на нашей земле появилось такое растение, как йерба-мате?
- Нет! - ответил Ансельмо. Он тоже обрадовался продолжению разговора и был готов поддержать в этом своего спутника.
- А как?
- Хочешь, я расскажу тебе легенду, которую ещё слышал от своего деда о йерба-мате?
- Конечно! Конечно! - воскликнул Ансельмо. Он давно уже ушел из своей деревни, не слышал ни легенд, ни сказок и поэтому обрадовался случаю. - Я буду рад послушать вашу легенду! - заверил он крестьянина.
- Ну так вот, слушай же! Это случилось очень, очень давно. Тогда, когда могущественный бог - покровитель индейцев гуарани - покрыл землю густыми лесами, чтобы индейцы могли жить в них и охотиться. А богиня луны Йаси долго любовалась этими лесами, и ей очень хотелось побывать в них, посмотреть на них вблизи. Как-то однажды Йаси позвала подружку Арай розовое облако, которое всегда было на небе во время восхода солнца.
- Хочешь спуститься со мной на землю? Пойдем со мной, Арай. Завтра вечером мы спустимся на землю и окажемся в лесу, среди высоких деревьев.
- Аа! - сказала Арай. - Все тогда поймут, когда придет ночь, что тебя нет на небе!
- Нет, подружка, - возразила Йаси, - это будут знать только твои друзья облака - они закроют небо на время моего отсутствия, и никто ничего не узнает.
На следующий день, когда завечерело, Йаси и Арай спустились на землю и превратились в двух красивых девушек и пошли гулять по лесу. А в это время братья Арай по её просьбе закрыли небо темным пологом.
В лесу девушкам, хотя и была ночь, не было темно - Йаси немного освещала все вокруг своим серебристым светом.
В лесу им понравилось, и они гуляли долго, так что совсем устали. В просвете между деревьями Йаси увидела одинокую хижину, и девушки отправились туда. В это время Йаси почувствовала, что у неё над головой слегка треснула ветка. Она направила туда свет своего бледного лица, и девушки увидели большого ягуара, готового к прыжку. На земле они не обладали теми волшебными качествами, что на небе, и поэтому очень испугались и громко закричали.
Арай увидела, что дверь хижины открылась и из неё вышел пожилой индеец, который, не раздумывая, бросился на помощь девушкам. На ходу он выхватил свой нож из-за пояса как раз вовремя: ягуар бросился с дерева на девушек. Индеец успел стать на пути ягуара. В бледном свете Йаси сверкнуло широкое лезвие ножа индейца.
Получив удар ножом, ягуар напал на защитника девушек. Индеец оказался опытным охотником - он ловко увертывался от когтей и зубов ягуара и сам наносил ножом удары. И все же индейцу тоже досталось. Через несколько мгновений борьбы кровь, текущая из ран ягуара, смешалась с кровью из рваных ран индейца. Он понимал, что с ягуаром ему долго не придется сражаться - не хватит сил, и поэтому изловчился и нанес последний, решающий удар. Когда ягуар затих, индеец опустил обессиленные руки, но в одной из них он по-прежнему крепко держал нож.
Отдышавшись немного от битвы с самым сильным зверем сельвы, индеец сказал, обращаясь к девушкам:
- Вам уже не нужно бояться. Теперь я вас попрошу посетить мою убогую хижину и отдохнуть там.
Йаси и её подруга приняли приглашение и горячо поблагодарили индейца за спасение.
В хижине индеец познакомил Йаси и Арай со своей женой и дочерью, очень красивой девушкой.
Жена индейца предложила Йаси и Арай кукурузные лепешки.
- У нас больше ничего нет, извините нас за нашу бедность!
Йаси и Арай поблагодарили за угощение и пока ели лепешки, спросили старого индейца, почему они живут одни, отдельно от своего племени.
- У нас очень красивая дочь, - сказал индеец, - и мы боимся, что её похитят, поэтому мы и забрались в эти глухие места...
Йаси и Арай немного ещё поговорили с индейцем, его женой и дочкой, отдохнули и начали собираться в дорогу.
Индеец с женой очень удивились, что они пойдут снова по ночному лесу. Увидев их удивление, Йаси передумала и сказала: - Действительно, на дворе ещё темно, давайте лучше спать! - И все легли спать.
Когда семья индейца заснула, Йаси и Арай ушли из хижины и сразу же поднялись на небо. Там они стали Луной и Облаком и, так как ещё была ночь, начали тихо разговаривать между собой.
Йаси сказала:
- Я думаю, что нужно отблагодарить индейца и его семью за помощь и гостеприимство.
- Согласна с тобой, - ответил Арай. - Но как?
Они думали, думали и, наконец, решили.
Йаси, которая на небе снова обрела свои волшебные качества, сделала так, что семья индейца спала долго, может быть, неделю, а может, и больше... В это время Йаси уронила на землю несколько чудесных зерен прямо на лужайку перед хижиной, где жил индеец со своей семьей. Потом Йаси весь свой свет направила на эту поляну, а Арай послала туда тихий, но теплый и частый дождик...
И когда семья индейца, наконец, проснулась и все они вышли из хижины, то замерли от удивления. Они увидели, что перед их хижиной выросли ещё невиданные ими кусты. Среди темно-зеленых густых листьев проглядывали небольшие белые цветы.
И в это время по небу заходили темные тучи, сверкнула молния и загремел гром. Потом тучи посветлели и от них отделилось одно облако белое, белое. Спустившись совсем низко к земле, оно приняло облик одной из девушек, которые посещали хижину индейца.
Подняв головы, индеец, его жена и дочь услышали голос Арай:
- Не бойтесь, друзья, с вами ничего плохого не произойдет! Это я и моя подруга Йаси благодарим вас за гостеприимство. Эти кусты называются йерба-мате, их листья надо собирать, сушить, потом заваривать и пить полученный напиток - чай. Пусть йерба-мате будет символом дружбы между всеми людьми вашей земли, - сказав это, Арай поднялась высоко-высоко, и больше её индеец и его семья не видели...
Крестьянин немного помолчал, посмотрел на мальчика и спросил:
- Как понравилась тебе легенда?
- Да, - отвечал тот, - теперь я понимаю, почему йербалес - плантации йерба-мате, находятся в глухих, отдаленных местах... Потому что тот индеец, которому дали йерба-мате Йаси и Арай, жил в таком месте...
... Расставшись на развилке дорог с крестьянином, Ансельмо несколько часов ехал на попутной машине до указанного ему места. Потом он долго шел по узкой лесной дороге, пока не вышел к плантации. На расчищенном участке леса он увидел несколько длинных деревянных бараков, навесы, под которыми висели гамаки пеонов, кухню на открытом воздухе, а рядом с ней длинный навес, под которым стояли ряды столов и скамеек, где обедали пеоны.
Ансельмо не стал искать управляющего плантацией, а направился сразу на кухню. Он знал, что управляющему безразлично, будет мальчик работать на кухне или нет. Денег все равно ему платить не будут, а помощник повару только за еду всегда нужен.
На кухне Ансельмо встретил слегка полный уже немолодой индеец-гуарани. Звали его Бальбино. Он охотно согласился взять Ансельмо в помощники. В течение первого месяца работы Ансельмо близко познакомился с несколькими пеонами. Он расспрашивал их о своем отце, но никто ничего не знал. Однажды Бальбино издали показал Ансельмо на молодого человека, оказавшимся сыном хозяина, и сказал, что того зовут Эрнесто Мюнцель и что на глаза ему лучше не попадаться: может огреть хлыстом, если у него плохое настроение.
Особенно подружился Ансельмо с пеоном Хакобо Кастильо. Чем-то он напоминал ему отца. Хакобо тосковал по своей деревне, говорил, что он свалял дурака, когда подписал контракт, и что его, как и других пеонов, обманули, а теперь он не знает, как вырваться отсюда.
Ансельмо думал, что, может быть, и его отец так же где-нибудь на другой плантации тоскует по дому и не может уйти. И поэтому, когда Хакобо обратился к Ансельмо с просьбой помочь ему собрать немного продуктов для побега с плантации, он немедленно согласился. Оба были уверены в успехе задуманного, хотя и очень опасного дела. Ансельмо знал, что побеги с плантации в назидание другим пеонам караются смертью, если беглеца поймают. И все-таки они верили и надеялись на успех.
Темной ночью Хакобо, взяв у Ансельмо котомку с провизией, ушел с плантации. Конечно, он не пошел лесной дорогой. Он решил идти лесом. Надо выйти к реке и, переплыв её, идти ещё дальше, пока не дойдет до другой большой реки, переплыв которую он окажется в другой стране, значит, в безопасности.
К утру лес стал непроходимым: густые заросли из веток, лиан и колючек мешали продвижению. Два долгих дня пил он горько-сладкую смесь боли и свободы. Хакобо прокладывал себе путь в чаще, оставляя там лоскутья кожи и одежды, руки у него кровоточили: сорок восемь часов без устали поднимал и опускал он мачете, рубя ветки... Он вел нескончаемую, безжалостную борьбу с природой за то, чтобы обрести снова потерянную свободу. Прошло два долгих трудных дня с тех пор, как Хакобо сбежал с плантаций. Он думал, что побег удался.
Ансельмо видел, что надсмотрщики отправились в погоню, но ему не хотелось верить, что они его поймают.
Ансельмо вспомнил рассказ Хакобо: его эксплуатировали и унижали ежедневно в течение пяти лет; он понял, что никогда не сможет оплатить свои долги, а время шло, и долги эти росли и росли. Тогда-то он и подумал о побеге: надо бежать далеко, туда, где его никто не знает, бежать, чтобы спасти свою жизнь... Эту ничтожную жизнь, совершенно ничего не стоившую на плантациях йерба-мате. Во всяком случае цена её была ниже, чем, скажем, цена лошади или мула, которая была указана в инвентарных книгах управляющего. Цена жизни Хакобо Кастильо значилась только в сердцах его родных, все ещё ждавших его, как и Ансельмо, напрасно мечтавший о возвращении своего отца. ...Хакобо не должен был спать. Усталость оковывала его движения, ему нужно было идти и идти вперед.
Начался дождь, он барабанил по кронам деревьев, капли скатывались по листьям и падали на сухую землю, которая жадно их поглощала.
От дождя у него намокли волосы, капли медленно скатывались по спине, по всему телу, по ногам, вызывая легкий озноб.
Дождь, молнии и гром царствовали в угрюмой, темной сельве. Какое-то испуганное животное задело его, пробегая мимо. В дупле дерева мрачно ухнул филин. Вдалеке ягуар несколько раз ответил рычанием на раскаты грома.
Было совершенно темно, и только молнии на секунду расцвечивали небо, и их огненные вспышки сквозь листья освещали поляны.
Вслепую, двигаясь на ощупь, он нашел поляну и присел отдохнуть на поваленном стволе дерева. В таком положении, постоянно думая о том, что его, наверное, ищут вооруженные надсмотрщики, он, конечно, не мог заснуть. А ему так надо было поспать хотя бы час!
В какую-то минуту усталость овладела им, и он уже не чувствовал, что падает. Он не понимал, что делает здесь, на этом бревне, под бесконечным дождем, усталый, в разорванной одежде.
Физическая усталость и тоска начисто лишили его способности думать. Он попытался упорядочить свои мысли, но воспоминания унесли его в прошлое. Настоящее сделалось нереальным, непонятным, мысли его витали в далеком прошлом.
Ветер с юга разогнал тучи; видна была бесконечная топь. Солнце начало посылать свою светлую улыбку земле, когда люди, преследующие Хакобо, натолкнулись на его распростертое в грязи тело.
Это были надсмотрщики, которые занимались тем, что постоянно запугивали пеонов и охотились за ними с ружьями в лесу, когда те пытались бежать.
- Давай, вставай, сукин сын! - крикнул один из преследователей, ударив Хакобо в живот. Сильный удар привел его в сознание. От боли он застонал и перевернулся в луже на живот. Удар кнута из кожи ящерицы больно ожег тело, заставив снова перевернуться. Он тяжело упал в грязь.
Тот же самый голос продолжал:
- Давай, вставай!
С большим трудом он встал на четвереньки, чтобы потом подняться на ноги, но последовавший за ним страшный удар ногой опять повалил его.
Приземистый худой мужчина с бегающими глазами подошел к Хакобо и завязал ему веревкой руки за спиной, сделал затяжную петлю и накинул её на тело Хакобо. Потом резко дернул за другой конец веревки. Хакобо посмотрел на него: ненависть застилала ему глаза. Чем еще, кроме презрения, мог он ответить этим людям?
- Пошел, вонючий пес!
И начался обратный путь.
Его окружили пятеро мужчин, вооруженных ножами, пистолетами и винтовками. Все били его и осыпали градом ругательств. Так он возвращался на плантацию йерба-мате.
Они шли все утро. Солнце золотило листья и отражалось в зеркалах лужиц, оставшихся после вчерашнего дождя. Испуганная стая попугаев пролетела над ними. Носились вороны, выслеживая падаль.
По подсчетам Хакобо, где-то в полдень его охранники остановились, чтобы поесть. Хакобо молча смотрел, как они ели и пили из своих фляжек. Хакобо чувствовал, что голод будто вонзал в него ножи, в пустом желудке бурчало. Но он думал не о еде. Еда, приготовленная Ансельмо, осталась почти нетронутой. Его желание - найти реку не сбылось. На другом берегу свобода, и там они не могли бы его найти; там была другая страна, но туда ему уже не попасть. Приземистый мужчина достал из своей сумки кусок жареного мяча, смазанного маниоковой подливой, и поднес его ко рту пленника, словно на самом деле собирался дать ему поесть.
Хакобо, несмотря на сильный голод, отвернулся. Охранник провел куском мяса по его губам, по лицу и бросил мясо в грязь.
- Ха-ха-ха! - громко захохотал приземистый, - ты хочешь есть и не жрешь, ненавидишь меня, - сказал он и ударил Хакобо в лицо.
Красный густой ручеек потек из его носа к губам. Он почувствовала солоноватый вкус крови. Хотел вытереть рот, но завязанные руки напомнили ему о бесполезности этой затеи.
Охранники обозлились ещё больше его стойкости.
- Как придем, управляющий тебя накормит как следует! - ответил худой мужчина с бегающими глазками.
- Он съест по крайней мере сотню кнутов! - цинично добавил другой. Охранники спрятали остатки пищи и снова пустились в путь, затрудненный слякотью и постоянными падениями совсем обессилевшего Хакобо.
х х
х
Они пришли в поселок на следующий день, когда солнце уже садилось. Облака мирно плыли по небу, а внизу, на земле, между соломенными хижинами по грязи шел, спотыкаясь, человек с веревкой на шее.
Пеоны, возвратившиеся с работы, с состраданием смотрели на пленника. Их землистые лица, обожженные солнцем, выражали печаль и тревогу.
Так дошли они до центра маленького поселка и остановились. Хакобо не мог больше сделать ни шага. Его силы остались в сельве, отмечая путь неудавшегося освобождения.
Из большого дома, где помещалось управление, вышел управляющий. Это был Эрнесто Мюнцель, сын хозяина и управляющий плантации.
- Сам молодой хозяин пришел! - воскликнул кто-то из пеонов с надеждой в голосе, что расправы не будет.
Об этом же подумал и Ансельмо. Ведь управляющий ещё молод и потом он сын хозяина, может, и простит пеона. Но он понял, что ошибся.
- Я же говорил, что далеко ты не уйдешь! - громко сказал управляющий голосом, в котором слышались угроза и ярость.
- Он далеко ушел, мы с трудом нашли его, - пояснил приземистый, который больше других злился на пленника, таким образом напоминая о себе.
- Я тебя научу, как надо себя вести, негодяй! - зарычал управляющий и ударил Хакобо.
Бледный и испуганный Ансельмо стоял в стороне и судорожно сжимал руки.
Запуганные пеоны беспомощно смотрели на своего товарища, который ещё недавно работал вместе с ними, а сегодня стоял здесь избитый в ожидании страшной расправы.
Управляющий снова начал бить пленника. Лицо его преобразилось от радости, словно это занятие доставляло ему удовольствие. В нем не было ничего человеческого. Сердце его зачерствело до такой степени, что он был убежден: с этими людьми нужно обращаться только кнутом, любое наказание недостаточно. Работа и кнут - таков был у него закон. Он бил не потому, что ему нравилось истязать человека. Его трусливой рукой и мыслями руководила какая-то внутренняя горячка, и кнут в его руках щелкал со страшной ненавистью.
С каждым ударом сердца пеонов сжимались от боли и возмущения, словно это их пороли. Один из пеонов не смог вынести этого зрелища и, подталкиваемый какой-то внутренней силой, сделал шаг к палачу, решив помешать тому, чтобы продолжалось истязание товарища, который и не чувствовал уже боли.
- Довольно, собака! Почему ты бьешь человека со связанными руками? гневно закричал он и скорее для защиты, чем для нападения протянул руку к ножу, что висел у него на поясе.
При этих словах пеона Ансельмо весь подался вперед, как бы сам желая защитить Хакобо, но он не успел сделать и шага.
Пять выстрелов прозвучало почти одновременно, пять смертельных вспышек огня с дымом разорвали сумерки. Воздух запах порохом и кровью. Пеон упал, пронзенный пулями.
Никто не пошевелился. Это было предупреждение, подкрепленное смертью. Ветер развеял запах пороха в этот неясный час сумерек.
- А как?
Ансельмо начал и сам понемногу, пока ещё смутно, догадываться о своей роли в этом деле.
- Конечно, Ансельмо, не я, а ты и только ты сможешь это сделать, сказал дон Эмилио, подтверждая догадку, мелькнувшую в голове у мальчика. Ты пойдешь завтра в лес с аче... На тебя никто не обратит внимания, к твоим походам привыкли и в этом не будет ничего необычного... Держись рядом с Рафаэлем... Тебе следует, когда бандиты будут выслежены, оторвать индейцев от группы и незаметно для полицейских и военных раствориться в лесу. Боюсь подсказать тебе что-либо конкретное, на месте ты сам должен сообразить что и как... Если не сумеешь этого сделать, погибнут и наши индейцы, Ансельмо...
Дон Эмилио проводил мальчика к костру, где спал Рафаэль, уверенный, что Ансельмо выполнит все, что он ему говорил.
...Выслеживание бандитов проводилось весь день, и только к позднему вечеру аче напали на верный след.
Рафаэль сказал командиру полицейских - хефе, который, как и его подчиненные, на небольшом расстоянии следовал за аче на лошадях:
- Скоро люди, за которыми мы идем, должны остановиться на ночлег, их следы говорят, что они очень устали, правда, идут они не торопясь и не подозревают, что мы идем за ними.
- Это хорошо, - ответил хефе. - Мы тоже сделаем привал, а когда все бандиты уснут, ты, Рафаэль, покажешь нам дорогу.
Ансельмо находился рядом с Рафаэлем и все слышал. Он был голым, как и все сеньюэлосы, и мало чем отличался от них, поэтому полицейские не обращали на него внимания, тем более что он при них совсем не разговаривал.
Во время разведения костра, приготовления ужина Ансельмо осторожно выпытал у Рафаэля все, что тот знал о том, где должны, по его мнению, сделать привал "люди, за которыми они шли".
Рафаэль охотно все объяснил, ничего не подозревая, впрочем, он объяснил бы это любому, кто бы его ни спросил, потому что он сам не знал, что это за "люди"и для чего они их выслеживают.
Ансельмо понял, что за два часа до рассвета Рафаэль поведет полицейских к лагерю бандитов, он решил совсем не спать.
Как только аче уснули у костров, мальчик очень тихо поднялся со своего ложа и скользнул колеблющейся тенью от костра в лес. Если даже кто-либо из аче и не спал, то он никогда не спросит, почему кто-то пошел в лес и что он там делал. Лес - это родной дом аче и его право там быть в любое время.
Не без труда Ансельмо отыскал стоянку бандитов, которая была разбита на самом верху невысокого холма. Было очень трудно идти по темному лесу, но Ансельмо шел, ещё не зная, что он должен сделать.
Часовой у костра дремал, и Ансельмо видел освещенный круг, образовавшийся от огня, а за ним темные фигуры спавших людей. Часовой поднял голову и посмотрел в сторону леса, откуда, как ему, видимо, показалось, раздался какой-то шорох. Но вот он зевнул, переложил пистолет в другую руку и снова задремал.
- Рафаэль, - тихо сказал Ансельмо, вернувшись к своему привалу. Он осторожно рабудил спядящего аче.
В ответ Рафаэль мотнул головой и приподнялся со своего ложа.
- Рафаэль! - так же тихо продолжал Ансельмо. - Люди, за которыми мы идем, там на холме! - Он показал рукой в сторону холма. - Ты веди туда людей в форме, а я останусь здесь, и мы уйдем в колонию. А ты сам до неё доберешься?
- Когда мне уйти?
- Как только раздадутся первые выстрелы, уходи в лес, а дальше иди в колонию, если сможешь, догони нас!
Рафаэль молча кивнул головой, он целиком доверял Ансельмо.
Когда Ансельмо закончил говорить, Рафаэль стал будить полицейских. Аче продолжали мирно спать у своих костров.
Поначалу мальчик надумал идти за Рафаэлем, но потом остался у костра, но заснуть не мог. Так он коротал время до тех пор, пока вдали не послышались выстрелы. Разбуженные выстрелами, аче начали подниматься на ноги у костра и испуганно переговариваться друг с другом.
В это время вернулся Рафаэль. Он сказал, что все могут отправляться в колонию - здесь им делать больше нечего.
Утром, когда аче вернулись, дон Эмилио отвел мальчика в сторону и подробно расспросил его. Он остался доволен Ансельмо и горячо поблагодарил его.
- И в то же время, - сказал дон Эмилио, - должен тебя огорчить: я покидаю колонию...
- Что вы, дон Эмилио! Что случилось? - Ансельмо ожидал чего угодно, только не этого. Ему казалось, что он навсегда теперь устроен, что дон Эмилио научит его ещё многому и многому.
- Да, это большое несчастье, Ансельмо, для тебя, меня и аче...
- Но как же так?
- Правительство очень недовольно работой ученых в колонии. Не тем, что мы делаем здесь, - оно этим не интересуется, а тем, что мы своими трудами, публикациями статей, выступлениями по радио и телевидению разоблачаем политику истребления индейцев в Парагвае, показываем их тяжелое положение. И общественность других стран выражает тревогу, шлет запросы властям... В общем, мы не даем спокойно жить властям... И я уезжаю из колонии. Я просил дона Перейра оставить тебя в колонии и не обижать.
- Спасибо, дон Эмилио! - на глазах у Ансельмо показались слезы.
- Ты хороший, отличный парень, Ансельмо!
В тот же день дон Эмилио уехал из колонии.
Еще два месяца после этих событий Ансельмо провел в колонии. Днем он работал на кухне, вечера проводил с аче и у их костров, но в лес его не пускали.
Ансельмо решил уйти из колонии. Он поговорил с доном Перейра, который к нему хорошо относился, и сообщил ему, что хочет пойти работать на плантации иерба-мате, тем более что там он надеялся узнать хоть что-то о своем пропавшем отце.
Дон Перейра, видя, что мальчику очень тяжело оставаться в лагере после отъезда дона Эмилио, одобрил его планы и разрешил взять с собой немного продуктов и новые резиновые тапочки в дорогу. Кроме того он посоветовал, куда идти, где искать ближайшие плантации.
Ансельмо не стал откладывать выполнения своего решения.
Он выстирал свой костюм, поточил мачете, собрал котомку.
Вечером того же дня Ансельмо последний раз посидел со своими аче у вечернего костра. Он дал себе клятву, что, когда вырастет большой, обязательно вернется к аче и поможет им, как помогал дон Эмилио.
НА ПЛАНТАЦИИ
Ансельмо недолго добирался до плантации. Он не стал дожидаться попутной машины и покинул колонию пешком. Ему хотелось побыть одному, погрустить, расставаясь с аче и колонией, поэтому он долго шел вдоль дороги, которая связывала колонию с внешним миром. Это была колея, пробитая в красной земле колесами от машин, которые иногда приезжали в колонию: они привозили из дальних мест новые группы аче, приезжала новая смена медицинского персонала, военные привозили свои пайки. По этой же дороге перевозили лес крестьяне, подряжавшиеся возить бревна с лесосек.
Вот и сейчас, пройдя около часа по дороге, Ансельмо нагнал повозку, перевозившую бревно. Это был огромный ствол железного дерева. Ансельмо увидел, что, может быть, только трое взрослых мужчин могли бы обхватить руками этот ствол. Ансельмо также знал, что железное дерево очень тяжелое и поэтому повозка была запряжена двумя парами волов. Колеса у повозки были в два раз больше роста Ансельмо. Большие колеса применялись здесь для того, чтобы повозка не застревала в грязи в случае дождя, который размывал дороги, а такие колеса оставляли на ней глубокие ямки, наполненные грязной водой.
Ансельмо подошел к крестьянину - хозяину повозки.
- Буэн диа! Добрый день!
- Буэн диа! - крестьянин улыбнулся случайному попутчику. Он был рад даже мальчику - одному ему шагать рядом с медленно катящейся повозкой добрый десяток километров до перекрестка, где начиналось настоящее шоссе и где бревна перегружали на грузовики, было скучно. И крестьянин очень обрадовался, что шагать ему придется теперь не одному. И, конечно, он сразу же поинтересовался, откуда и куда держит путь Ансельмо. Тот подробно рассказал о себе. Крестьянин, пощелкав языком, удивился истории Ансельмо, а узнав, что тот направляется на плантацию йерба-мате, посоветовал, как туда добраться.
Из разговора с крестьянином Ансельмо понял, что плантации находятся довольно далеко. Ему придется на развилке дорог попроситься на попутную машину, потом ещё долго идти проселочной дорогой.
После этого разговора они прошагали молча довольно долго. Затем крестьянин, чтобы скоротать время, которое, как всегда, кажется, идет быстрее, когда дорога незаметна за беседой, спросил Ансельмо:
- А ты знаешь, как на нашей земле появилось такое растение, как йерба-мате?
- Нет! - ответил Ансельмо. Он тоже обрадовался продолжению разговора и был готов поддержать в этом своего спутника.
- А как?
- Хочешь, я расскажу тебе легенду, которую ещё слышал от своего деда о йерба-мате?
- Конечно! Конечно! - воскликнул Ансельмо. Он давно уже ушел из своей деревни, не слышал ни легенд, ни сказок и поэтому обрадовался случаю. - Я буду рад послушать вашу легенду! - заверил он крестьянина.
- Ну так вот, слушай же! Это случилось очень, очень давно. Тогда, когда могущественный бог - покровитель индейцев гуарани - покрыл землю густыми лесами, чтобы индейцы могли жить в них и охотиться. А богиня луны Йаси долго любовалась этими лесами, и ей очень хотелось побывать в них, посмотреть на них вблизи. Как-то однажды Йаси позвала подружку Арай розовое облако, которое всегда было на небе во время восхода солнца.
- Хочешь спуститься со мной на землю? Пойдем со мной, Арай. Завтра вечером мы спустимся на землю и окажемся в лесу, среди высоких деревьев.
- Аа! - сказала Арай. - Все тогда поймут, когда придет ночь, что тебя нет на небе!
- Нет, подружка, - возразила Йаси, - это будут знать только твои друзья облака - они закроют небо на время моего отсутствия, и никто ничего не узнает.
На следующий день, когда завечерело, Йаси и Арай спустились на землю и превратились в двух красивых девушек и пошли гулять по лесу. А в это время братья Арай по её просьбе закрыли небо темным пологом.
В лесу девушкам, хотя и была ночь, не было темно - Йаси немного освещала все вокруг своим серебристым светом.
В лесу им понравилось, и они гуляли долго, так что совсем устали. В просвете между деревьями Йаси увидела одинокую хижину, и девушки отправились туда. В это время Йаси почувствовала, что у неё над головой слегка треснула ветка. Она направила туда свет своего бледного лица, и девушки увидели большого ягуара, готового к прыжку. На земле они не обладали теми волшебными качествами, что на небе, и поэтому очень испугались и громко закричали.
Арай увидела, что дверь хижины открылась и из неё вышел пожилой индеец, который, не раздумывая, бросился на помощь девушкам. На ходу он выхватил свой нож из-за пояса как раз вовремя: ягуар бросился с дерева на девушек. Индеец успел стать на пути ягуара. В бледном свете Йаси сверкнуло широкое лезвие ножа индейца.
Получив удар ножом, ягуар напал на защитника девушек. Индеец оказался опытным охотником - он ловко увертывался от когтей и зубов ягуара и сам наносил ножом удары. И все же индейцу тоже досталось. Через несколько мгновений борьбы кровь, текущая из ран ягуара, смешалась с кровью из рваных ран индейца. Он понимал, что с ягуаром ему долго не придется сражаться - не хватит сил, и поэтому изловчился и нанес последний, решающий удар. Когда ягуар затих, индеец опустил обессиленные руки, но в одной из них он по-прежнему крепко держал нож.
Отдышавшись немного от битвы с самым сильным зверем сельвы, индеец сказал, обращаясь к девушкам:
- Вам уже не нужно бояться. Теперь я вас попрошу посетить мою убогую хижину и отдохнуть там.
Йаси и её подруга приняли приглашение и горячо поблагодарили индейца за спасение.
В хижине индеец познакомил Йаси и Арай со своей женой и дочерью, очень красивой девушкой.
Жена индейца предложила Йаси и Арай кукурузные лепешки.
- У нас больше ничего нет, извините нас за нашу бедность!
Йаси и Арай поблагодарили за угощение и пока ели лепешки, спросили старого индейца, почему они живут одни, отдельно от своего племени.
- У нас очень красивая дочь, - сказал индеец, - и мы боимся, что её похитят, поэтому мы и забрались в эти глухие места...
Йаси и Арай немного ещё поговорили с индейцем, его женой и дочкой, отдохнули и начали собираться в дорогу.
Индеец с женой очень удивились, что они пойдут снова по ночному лесу. Увидев их удивление, Йаси передумала и сказала: - Действительно, на дворе ещё темно, давайте лучше спать! - И все легли спать.
Когда семья индейца заснула, Йаси и Арай ушли из хижины и сразу же поднялись на небо. Там они стали Луной и Облаком и, так как ещё была ночь, начали тихо разговаривать между собой.
Йаси сказала:
- Я думаю, что нужно отблагодарить индейца и его семью за помощь и гостеприимство.
- Согласна с тобой, - ответил Арай. - Но как?
Они думали, думали и, наконец, решили.
Йаси, которая на небе снова обрела свои волшебные качества, сделала так, что семья индейца спала долго, может быть, неделю, а может, и больше... В это время Йаси уронила на землю несколько чудесных зерен прямо на лужайку перед хижиной, где жил индеец со своей семьей. Потом Йаси весь свой свет направила на эту поляну, а Арай послала туда тихий, но теплый и частый дождик...
И когда семья индейца, наконец, проснулась и все они вышли из хижины, то замерли от удивления. Они увидели, что перед их хижиной выросли ещё невиданные ими кусты. Среди темно-зеленых густых листьев проглядывали небольшие белые цветы.
И в это время по небу заходили темные тучи, сверкнула молния и загремел гром. Потом тучи посветлели и от них отделилось одно облако белое, белое. Спустившись совсем низко к земле, оно приняло облик одной из девушек, которые посещали хижину индейца.
Подняв головы, индеец, его жена и дочь услышали голос Арай:
- Не бойтесь, друзья, с вами ничего плохого не произойдет! Это я и моя подруга Йаси благодарим вас за гостеприимство. Эти кусты называются йерба-мате, их листья надо собирать, сушить, потом заваривать и пить полученный напиток - чай. Пусть йерба-мате будет символом дружбы между всеми людьми вашей земли, - сказав это, Арай поднялась высоко-высоко, и больше её индеец и его семья не видели...
Крестьянин немного помолчал, посмотрел на мальчика и спросил:
- Как понравилась тебе легенда?
- Да, - отвечал тот, - теперь я понимаю, почему йербалес - плантации йерба-мате, находятся в глухих, отдаленных местах... Потому что тот индеец, которому дали йерба-мате Йаси и Арай, жил в таком месте...
... Расставшись на развилке дорог с крестьянином, Ансельмо несколько часов ехал на попутной машине до указанного ему места. Потом он долго шел по узкой лесной дороге, пока не вышел к плантации. На расчищенном участке леса он увидел несколько длинных деревянных бараков, навесы, под которыми висели гамаки пеонов, кухню на открытом воздухе, а рядом с ней длинный навес, под которым стояли ряды столов и скамеек, где обедали пеоны.
Ансельмо не стал искать управляющего плантацией, а направился сразу на кухню. Он знал, что управляющему безразлично, будет мальчик работать на кухне или нет. Денег все равно ему платить не будут, а помощник повару только за еду всегда нужен.
На кухне Ансельмо встретил слегка полный уже немолодой индеец-гуарани. Звали его Бальбино. Он охотно согласился взять Ансельмо в помощники. В течение первого месяца работы Ансельмо близко познакомился с несколькими пеонами. Он расспрашивал их о своем отце, но никто ничего не знал. Однажды Бальбино издали показал Ансельмо на молодого человека, оказавшимся сыном хозяина, и сказал, что того зовут Эрнесто Мюнцель и что на глаза ему лучше не попадаться: может огреть хлыстом, если у него плохое настроение.
Особенно подружился Ансельмо с пеоном Хакобо Кастильо. Чем-то он напоминал ему отца. Хакобо тосковал по своей деревне, говорил, что он свалял дурака, когда подписал контракт, и что его, как и других пеонов, обманули, а теперь он не знает, как вырваться отсюда.
Ансельмо думал, что, может быть, и его отец так же где-нибудь на другой плантации тоскует по дому и не может уйти. И поэтому, когда Хакобо обратился к Ансельмо с просьбой помочь ему собрать немного продуктов для побега с плантации, он немедленно согласился. Оба были уверены в успехе задуманного, хотя и очень опасного дела. Ансельмо знал, что побеги с плантации в назидание другим пеонам караются смертью, если беглеца поймают. И все-таки они верили и надеялись на успех.
Темной ночью Хакобо, взяв у Ансельмо котомку с провизией, ушел с плантации. Конечно, он не пошел лесной дорогой. Он решил идти лесом. Надо выйти к реке и, переплыв её, идти ещё дальше, пока не дойдет до другой большой реки, переплыв которую он окажется в другой стране, значит, в безопасности.
К утру лес стал непроходимым: густые заросли из веток, лиан и колючек мешали продвижению. Два долгих дня пил он горько-сладкую смесь боли и свободы. Хакобо прокладывал себе путь в чаще, оставляя там лоскутья кожи и одежды, руки у него кровоточили: сорок восемь часов без устали поднимал и опускал он мачете, рубя ветки... Он вел нескончаемую, безжалостную борьбу с природой за то, чтобы обрести снова потерянную свободу. Прошло два долгих трудных дня с тех пор, как Хакобо сбежал с плантаций. Он думал, что побег удался.
Ансельмо видел, что надсмотрщики отправились в погоню, но ему не хотелось верить, что они его поймают.
Ансельмо вспомнил рассказ Хакобо: его эксплуатировали и унижали ежедневно в течение пяти лет; он понял, что никогда не сможет оплатить свои долги, а время шло, и долги эти росли и росли. Тогда-то он и подумал о побеге: надо бежать далеко, туда, где его никто не знает, бежать, чтобы спасти свою жизнь... Эту ничтожную жизнь, совершенно ничего не стоившую на плантациях йерба-мате. Во всяком случае цена её была ниже, чем, скажем, цена лошади или мула, которая была указана в инвентарных книгах управляющего. Цена жизни Хакобо Кастильо значилась только в сердцах его родных, все ещё ждавших его, как и Ансельмо, напрасно мечтавший о возвращении своего отца. ...Хакобо не должен был спать. Усталость оковывала его движения, ему нужно было идти и идти вперед.
Начался дождь, он барабанил по кронам деревьев, капли скатывались по листьям и падали на сухую землю, которая жадно их поглощала.
От дождя у него намокли волосы, капли медленно скатывались по спине, по всему телу, по ногам, вызывая легкий озноб.
Дождь, молнии и гром царствовали в угрюмой, темной сельве. Какое-то испуганное животное задело его, пробегая мимо. В дупле дерева мрачно ухнул филин. Вдалеке ягуар несколько раз ответил рычанием на раскаты грома.
Было совершенно темно, и только молнии на секунду расцвечивали небо, и их огненные вспышки сквозь листья освещали поляны.
Вслепую, двигаясь на ощупь, он нашел поляну и присел отдохнуть на поваленном стволе дерева. В таком положении, постоянно думая о том, что его, наверное, ищут вооруженные надсмотрщики, он, конечно, не мог заснуть. А ему так надо было поспать хотя бы час!
В какую-то минуту усталость овладела им, и он уже не чувствовал, что падает. Он не понимал, что делает здесь, на этом бревне, под бесконечным дождем, усталый, в разорванной одежде.
Физическая усталость и тоска начисто лишили его способности думать. Он попытался упорядочить свои мысли, но воспоминания унесли его в прошлое. Настоящее сделалось нереальным, непонятным, мысли его витали в далеком прошлом.
Ветер с юга разогнал тучи; видна была бесконечная топь. Солнце начало посылать свою светлую улыбку земле, когда люди, преследующие Хакобо, натолкнулись на его распростертое в грязи тело.
Это были надсмотрщики, которые занимались тем, что постоянно запугивали пеонов и охотились за ними с ружьями в лесу, когда те пытались бежать.
- Давай, вставай, сукин сын! - крикнул один из преследователей, ударив Хакобо в живот. Сильный удар привел его в сознание. От боли он застонал и перевернулся в луже на живот. Удар кнута из кожи ящерицы больно ожег тело, заставив снова перевернуться. Он тяжело упал в грязь.
Тот же самый голос продолжал:
- Давай, вставай!
С большим трудом он встал на четвереньки, чтобы потом подняться на ноги, но последовавший за ним страшный удар ногой опять повалил его.
Приземистый худой мужчина с бегающими глазами подошел к Хакобо и завязал ему веревкой руки за спиной, сделал затяжную петлю и накинул её на тело Хакобо. Потом резко дернул за другой конец веревки. Хакобо посмотрел на него: ненависть застилала ему глаза. Чем еще, кроме презрения, мог он ответить этим людям?
- Пошел, вонючий пес!
И начался обратный путь.
Его окружили пятеро мужчин, вооруженных ножами, пистолетами и винтовками. Все били его и осыпали градом ругательств. Так он возвращался на плантацию йерба-мате.
Они шли все утро. Солнце золотило листья и отражалось в зеркалах лужиц, оставшихся после вчерашнего дождя. Испуганная стая попугаев пролетела над ними. Носились вороны, выслеживая падаль.
По подсчетам Хакобо, где-то в полдень его охранники остановились, чтобы поесть. Хакобо молча смотрел, как они ели и пили из своих фляжек. Хакобо чувствовал, что голод будто вонзал в него ножи, в пустом желудке бурчало. Но он думал не о еде. Еда, приготовленная Ансельмо, осталась почти нетронутой. Его желание - найти реку не сбылось. На другом берегу свобода, и там они не могли бы его найти; там была другая страна, но туда ему уже не попасть. Приземистый мужчина достал из своей сумки кусок жареного мяча, смазанного маниоковой подливой, и поднес его ко рту пленника, словно на самом деле собирался дать ему поесть.
Хакобо, несмотря на сильный голод, отвернулся. Охранник провел куском мяса по его губам, по лицу и бросил мясо в грязь.
- Ха-ха-ха! - громко захохотал приземистый, - ты хочешь есть и не жрешь, ненавидишь меня, - сказал он и ударил Хакобо в лицо.
Красный густой ручеек потек из его носа к губам. Он почувствовала солоноватый вкус крови. Хотел вытереть рот, но завязанные руки напомнили ему о бесполезности этой затеи.
Охранники обозлились ещё больше его стойкости.
- Как придем, управляющий тебя накормит как следует! - ответил худой мужчина с бегающими глазками.
- Он съест по крайней мере сотню кнутов! - цинично добавил другой. Охранники спрятали остатки пищи и снова пустились в путь, затрудненный слякотью и постоянными падениями совсем обессилевшего Хакобо.
х х
х
Они пришли в поселок на следующий день, когда солнце уже садилось. Облака мирно плыли по небу, а внизу, на земле, между соломенными хижинами по грязи шел, спотыкаясь, человек с веревкой на шее.
Пеоны, возвратившиеся с работы, с состраданием смотрели на пленника. Их землистые лица, обожженные солнцем, выражали печаль и тревогу.
Так дошли они до центра маленького поселка и остановились. Хакобо не мог больше сделать ни шага. Его силы остались в сельве, отмечая путь неудавшегося освобождения.
Из большого дома, где помещалось управление, вышел управляющий. Это был Эрнесто Мюнцель, сын хозяина и управляющий плантации.
- Сам молодой хозяин пришел! - воскликнул кто-то из пеонов с надеждой в голосе, что расправы не будет.
Об этом же подумал и Ансельмо. Ведь управляющий ещё молод и потом он сын хозяина, может, и простит пеона. Но он понял, что ошибся.
- Я же говорил, что далеко ты не уйдешь! - громко сказал управляющий голосом, в котором слышались угроза и ярость.
- Он далеко ушел, мы с трудом нашли его, - пояснил приземистый, который больше других злился на пленника, таким образом напоминая о себе.
- Я тебя научу, как надо себя вести, негодяй! - зарычал управляющий и ударил Хакобо.
Бледный и испуганный Ансельмо стоял в стороне и судорожно сжимал руки.
Запуганные пеоны беспомощно смотрели на своего товарища, который ещё недавно работал вместе с ними, а сегодня стоял здесь избитый в ожидании страшной расправы.
Управляющий снова начал бить пленника. Лицо его преобразилось от радости, словно это занятие доставляло ему удовольствие. В нем не было ничего человеческого. Сердце его зачерствело до такой степени, что он был убежден: с этими людьми нужно обращаться только кнутом, любое наказание недостаточно. Работа и кнут - таков был у него закон. Он бил не потому, что ему нравилось истязать человека. Его трусливой рукой и мыслями руководила какая-то внутренняя горячка, и кнут в его руках щелкал со страшной ненавистью.
С каждым ударом сердца пеонов сжимались от боли и возмущения, словно это их пороли. Один из пеонов не смог вынести этого зрелища и, подталкиваемый какой-то внутренней силой, сделал шаг к палачу, решив помешать тому, чтобы продолжалось истязание товарища, который и не чувствовал уже боли.
- Довольно, собака! Почему ты бьешь человека со связанными руками? гневно закричал он и скорее для защиты, чем для нападения протянул руку к ножу, что висел у него на поясе.
При этих словах пеона Ансельмо весь подался вперед, как бы сам желая защитить Хакобо, но он не успел сделать и шага.
Пять выстрелов прозвучало почти одновременно, пять смертельных вспышек огня с дымом разорвали сумерки. Воздух запах порохом и кровью. Пеон упал, пронзенный пулями.
Никто не пошевелился. Это было предупреждение, подкрепленное смертью. Ветер развеял запах пороха в этот неясный час сумерек.