Страница:
— Имплантатов нет, ни одного… Ты понял? Вообще ни одного.
Так-так-так… Любопытно. Ни одного — значит, нет и «утки» — УУД, универсального удостоверения личности, — пластинки, вживленной в предплечье правой руки. На сектантку из сельской глуши, отказавшуюся из религиозных соображений от обязательной процедуры, девица никак не похожа. А в мегаполисе УУД может отсутствовать лишь у людей, ведущих насквозь нелегальную жизнь, без какого-либо прикрытия.
— Давно «утка» вырезана?
— Года три-четыре назад, причем вполне профессионально.
— Что-нибудь еще?
— Есть второй похожий шрамчик, того же примерно возраста. Вот тут… — доктор показал, где — на внутренней поверхности левого бедра.
Понятно… Точно в том же месте след от скальпеля ношу и я, получил его, увольняясь со службы. Еще одна бывшая, значит. Что же вы так лопухнулись, коллега?
— Ладно. Готовь ее к разговору. Сколько с меня причитается, кстати?
Доктор назвал сумму. Я молча посмотрел на него долгим, задумчивым взглядом. Доктор заскреб затылок вовсе уж яростно (пришлось даже шагнуть назад, спасаясь от перхотной метели) — и убавил свои запросы на двадцать процентов. Я кивнул.
Литвинас приступил к делу. Сделал девушке инъекцию в локтевой сгиб, вытащил иглу капельницы из вены, защелкал тумблерами каких-то мудреных медицинских приборов, выстроившихся у стены.
И тут раздалась музыка, всего несколько тактов, — громкое тревожное «та-та-та-там-м-м-м» из Пятой симфонии Бетховена. Короткая пауза, и снова: «та-та-та-там-м-м-м». Кто-то стоял у входной двери и желал попасть внутрь. Звукоизоляция здесь качественная, шум подъехавшей машины слышен не был.
Доктор весьма подозрительно посмотрел на меня. А я на него — с не меньшим подозрением.
— За тобой хвост? — спросил Литвинас, зачем-то сильно понизив голос.
— Может, твои клиенты? — пожал плечами я.
— В ближайшие два часа никого не жду, — бросил на ходу доктор, выходя в соседнее помещение, выполнявшее по совместительству функции стерилизационной и склада всякого медицинского барахла. Я прошел вслед за ним.
Окна и здесь, и в палате, где лежала наша пациентка, выходили на другую сторону дома, однако имелся экран внешнего обзора. И он продемонстрировал — на подъездной дорожке появилась, кроме «гарпии», еще одна машина. «Пежо-регент», позапрошлогодняя модель. Далеко не самая навороченная тачка, но и не дешевка. Кататься на такой, по большому счету, может кто угодно.
Эти «кто угодно» в количестве двух персон стояли у входа. На одном серый деловой костюм, галстук. Второй одет в более свободном стиле: куртка из тончайшей замши, полуспортивные брюки, кроссовки. Кто и зачем — по виду не определить.
— Может, и вправду клиенты? — задумчиво предположил Литвинас. — Встречаются такие — словят перо или пулю, и несутся сюда сломя голову, даже без звонка, знают: я всегда дома…
Ни один из парочки не напоминал словившего пулю, перо или иной вредоносный для здоровья предмет. Хотя страждущий мог оставаться и внутри «пежо».
— Надо открыть, — решился доктор. — Побудь здесь, проследи за красоткой, скоро очухается. Я их быстро спроважу, кто бы ни были.
— Проверь все вокруг дома, — посоветовал я.
Береженого бог бережет… Визитеры, стоящие на крыльце, могут лишь отвлекать внимание от настоящей группы захвата, подбирающейся с тыла.
Литвинас хмыкнул недоверчиво, но пощелкал тумблерами — никого. Объемные датчики и датчики движения отрапортовали то же самое — существа крупнее кошки на подступах к дому не обнаружены. А установленная наверху, на мачте с антенной камера дальнего обзора засвидетельствовала: других, кроме «гарпии» и «пежо», машин в радиусе двух километров нет.
Одновременно я повозился с детектором смарта, — не такая уж хитрая у Литвинаса стояла система, вполне по зубам профессионалам, специализирующимся на борьбе с охранными устройствами. Но и детектор не засек постороннего вмешательства в электронику доктора.
Литвинас отправился исполнять обязанности привратника, на ходу подзывая свистом Блонди — эта здоровенная немецкая овчарка появилась в его доме после того, как Стопарик не оправдал надежд в роли охранника.
А я, вопреки предложению доктора, не стал следить за пациенткой, вместо этого продолжил наблюдать за крыльцом и «пежо». Видел, как дверь приоткрылась на длину цепочки, один из пришельцев что-то произнес в образовавшуюся щель, — и через несколько секунд путь был открыт.
Вроде бы все в порядке, каких-нибудь подозрительных незнакомцев Литвинас не стал бы впускать, особенно когда в доме криминальный пациент…
И все-таки чувство тревоги не исчезло. Наоборот, во весь голос вопило: опасность! Опасность!! Опасность!!!
Своему чутью я привык доверять, пусть даже оно подает иногда ложные сигналы. Лучше перебдеть…
Достав пистолет, я покинул стерилизационную, пересек палату — девушка лежала по-прежнему неподвижно и безгласно. Стараясь ступать бесшумно, вышел в жилую половину дома. Снизу, из холла — негромкие голоса, слов не разобрать, но тон ровный, спокойный.
Но отчего так скулит Блонди? Жалобно, словно побитый щенок, как будто ее невеликий собачий разум охвачен смертельной тоской, смертельным ужасом?
Я снял «горчичник» с предохранителя и встал так, чтобы видеть часть холла и ведущую сюда, на второй этаж, лестницу. Пришельцы пока что оставались вне поля зрения. Соответственно, и я не был им виден.
— Все в порядке, дорогая! — крикнул Литвинас. — Это налоговые инспектора!
Доктор не был женат — и, невзирая на странное обращение, крик его адресовался мне, а отнюдь не выходящей из бессознательного состояния пациентке.
Дело в том, что сотрудников налоговой службы он ненавидел люто, еще с тех времен, когда трудился начмедом, — именно они начали раскручивать дело, завершившееся столь печально для доктора. Имелась у Литвинаса присказка, которую я хорошо знал: «Волка кормят ноги, а казну — налоги». И еще одну он любил повторять: «Когда ко мне приходит налоговый инспектор, мне хочется сначала выстрелить, а потом уж узнавать, зачем он явился».
Намек понят, герр эскулап.
А самое главное — все впустую. Убийца так и остался нераскрытым.
…Съемочная аппаратура работала, исправно записывая присходящее — вся, кроме одной камеры, висевшей в коридоре. Именно здесь, очевидно, Стас и Антон столкнулись с убийцей, и одна из пуль угодила прямо в объектив. Игорь удивился: небольшая аккуратная дырочка, никакого сравнения с обезображенной головой Насти Чистовой.
Остальные камеры оказались исправны, и наверняка зафиксировали убийцу, с оружием в руке метавшегося по «Немезиде». Но их чипы памяти сохраняли лишь последние двадцать минут записи… А еще показалось — может, и вправду показалось — что не так давно чипы извлекали, а потом вернули на место.
Игорь отправился в операторскую, с тамошнего терминала вошел в бортовой компьютер, и…
Записи о трех с половиной часах вечера 13 июня отсутствовали. Не были стерты, упоминание об этом осталось бы, — просто отсутствовали. Убийца не стал ломать голову над паролем, кодом доступа и еще одним паролем. Даже не стал разбираться, как выключить камеры, — эта его команда тоже бы сохранилась. Поступил гораздо проще — расстыковал один-единственный разъем: съемка продолжалась, но результаты ее в памяти компьютера не фиксировались, равно как и в резервном хранилище информации…
Обескураженный Игорь кое-как добрался в рубку связи, протестировал тамошнюю аппаратуру. Барби и остальные зря не поверили компетентности Константина — уж стандартные тесты тот сумел провести. Игорь их повторил, и получил аналогичный результат: вся аппаратура исправна, просто Земля не выходит на связь.
Конечно же, такого быть не могло. Игорь заподозрил, что и здесь убийца применил какой-то немудреный прием вроде отстыкованного разъема… Но для детальной проверки не было ни сил, ни времени. Да и голову занимал совсем другой вопрос. Всё тот же тягостный неразрешимый вопрос: кто убийца?
Игорь уверился, что ночью получит на него ответ, но жестоко просчитался, и все вернулось к исходной точке: тринадцать человек — двенадцать чистых и один нечистый, прямо как у Христа с его апостолами…
Но кто же Иуда? Кто?
Глава пятая. Хорошо стреляет тот, кто стреляет последним
Но я не спешил начать пальбу. Начав ее, остановиться трудно… Хотелось понять обстановку. С чем и с кем довелось столкнуться? Если Литвинас кому-то что-то не то отрезал или пришил, это один расклад. Если же сладкая парочка явилась по мою душу, то… То почему вдвоем? Конечно, в «пежо» могло оставаться подкрепление — человека два, много три. Словно сутенера пришли брать, тьфу…
Возможно, все-таки недовольные клиенты доктора. Или довольные — есть на свете неблагодарные граждане, имеющие обыкновение устранять врачей, видевших их лицо и до, и после пластической операции.
Сомнений не вызывало одно: против собаки пришельцы применили ультразвук — сразу, с порога. А эскулапу, скорее всего, продемонстрировали нечто стреляющее или колюще-режущее, напугав до полусмерти.
Осторожно сместившись, я посмотрел на большое зеркало, висевшее на лестничной площадке. Увидел: доктор и его гости по-прежнему остаются неподалеку от входной двери; в руке у одного визитера — у того, что в костюме — и в самом деле пистолет, направленный на Литвинаса. У другого, что предпочитал более свободный стиль в одежде, — небольшой прибор загадочного назначения. Не иначе как именно с его помощью нейтрализовали Блонди.
Но отчего они замешкались? Ждут-таки подмогу из машины?
Угадал… Массивная входная дверь вновь распахнулась, и…
О, какой сюрприз! Какая долгожданная встреча!
…и на пороге возник мистер Пастушенко собственной персоной.
План действий сложился мгновенно. Первая пуля — в голову костюмоносцу, нечего размахивать тут оружием. Вторая — обладателю замшевой курточки. Третья — старине Пастушенко, аккуратно, в конечность… Вы хотели стрельбы, герр эскулап? Вы хотели трупов? У нас таки есть, что вам предложить!
Первый пункт плана я успел выполнить. Но только его… А затем понял, отчего Пастушенко заявился сюда всего лишь с двумя подручными. И, как это часто случается с пониманием многих важных вещей, — понял слишком поздно.
Прибор в руке «замшевого» оказался не генератором ультразвука. Вернее, не одним лишь генератором. Но заодно и импульсным парализатором — какой-то неизвестной мне модели, повышенной мощности и радиуса действия.
Я смотрел на свою застывшую руку с «горчичником», казалось, целую вечность, — безуспешно пытаясь шевельнуть хотя бы пальцем, лежащим на спусковом крючке. А потом вечность неожиданно кончилась, и пластиковый псевдопаркет доктора Литвинаса полетел навстречу моему лицу.
Там же, чуть позже
Рот доктора был приоткрыт, из угла его ползла, пересекая щеку, густая и вязкая капля крови, а в глазах Литвинаса застыло бесконечное удивление. Словно он никак не мог взять в толк: да как же это меня, такого изворотливого и хитрого, да еще обладающего таким мужественным лицом, физиономией настоящего мачо, — взяли и так вот запросто пристрелили?
А вот так и пристрелили. Не задумываясь. Точно так же пристрелят и меня, причем очень скоро.
Пастушенко и замшевого господина я не видел — не позаботились они положить меня на полу, рядом с доктором, так, чтобы угодить в мое поле зрения. А голову повернуть я не мог, мускулы шеи не отошли от парализующего шока.
Очень скоро отойдут, через минуту, максимум две, — но, увы, к тому времени нужда в них пропадет. Трупам не положено вертеть головой и вообще пользоваться мышечной тканью. Трупы должны лежать и тихо-мирно разлагаться.
Вообще-то целиком и полностью в режиме «А» импульсник мышцы не парализует, иначе бы не стал он так популярен среди государственных служб и несознательных частных граждан, специализирующихся на захвате людей. Сердце и легкие у меня функционировали исправно, и вполне работоспособными остались веки — мог, при желании, смотреть на труп Литвинаса, а мог и не смотреть. Хоть какая-то степень свободы…
Губы и кончик языка тоже оставались относительно свободными — откликались на команды мозга, но вяло и неохотно. И тем не менее я упрямо шевелил губами, словно собирался вставить свою реплику в разговор Пастушенко и замшевого.
Разговор, надо сказать, того стоил, ибо напрямую касался моей персоны.
— Пристрели его, — и в багажник, — скомандовал Пастушенко.
— Чего ради тачку марать?! — возмутился замшевый.
Эх, так бы вот встал и с благодарностью пожал ему руку! Правильно, ну зачем пачкать багажник? Куда проще погрузить пленника туда живым, связанным. И машина останется чистой, и у меня кое-какие шансы появятся.
— Предъявим Стережному, — объяснил Паша. — Он сказал, что без доказательств не поверит. Один раз, дескать, уже отрапортовали, — а клиент жив-здоров.
— Ну и что? Зачем столько мяса тащить? Хватит и головы. В пакет положу, не натечет.
— Не надо, все-таки… — неуверенно начал Пастушенко и не договорил.
Что, Паша, ностальгия замучила? Вспомнил былые курсантские годы? Ты меня растрогал… Что же, если появится возможность убить из вас кого-то одного, это будешь не ты. Ну а если двоих… уж извини, но жизнь — суровая штука.
— Ничего, ничего, — гнул свое замшевый. — Я ему за Гриньку живому башку отчекрыжу! Тот хоть и баклан был, но сработались за два года, пока еще нового натаскаю…
— Как знаешь, — сдался Пастушенко.
— Слышишь, сука? — обратился замшевый ко мне.
И небрежно, ногой, повернул моё неподвижное тело. Теперь я лежал не на боку, на спине.
Замшевый нагнулся, всматриваясь мне в лицо. И подробно изложил дальнейшую программу нашего общения:
— Сейчас найду пилу какую-нибудь у клистирной трубки — и голову отпилю. Тебе. Медленно. Понял?
Губы мои беззвучно шевелились, и замшевый садист расхохотался, уверенный, что я пытаюсь возразить против его намерений. Он еще хохотал, когда изо рта у меня показалась крохотная, три сантиметра длиной, пластиковая трубочка. Обрезок самой обычной соломинки для коктейля.
Я резко выдохнул — через трубочку. Хохот мгновенно смолк. По телу замшевого пробежала судорога, он начал клониться ко мне, всё ниже и ниже. Зарядом для моей соломинки служил крохотный прозрачный шарик — точно такой же, как в зажигалке, использованной на заросшем борщевиком поле.
Именно за этот коронный трюк, за это ноу-хау меня и прозвали Гюрзой — хотя, вроде бы, плеваться ядом имеют обыкновение не гюрзы, а кобры. Но придумавшие прозвище ребята из ДОН были не сильны в ботанике.
— Ты что? — встревоженно спросил Пастушенко, ничего не увидевший и не понявший.
Обхватил замшевого за плечи, распрямил. Сейчас сообразит, в чем дело, и пристрелит меня… И отчего я не имею привычку носить над десной сразу два обрезка соломинки?
Что-то серебристо сверкнуло в воздухе, и Пастушенко издал негромкий странный звук: «э-э-у-у-у…» Рука его потянулась к лицу и не смогла дотянуться, скрюченные пальцы хватались за воздух в нескольких сантиметрах от щеки…
А из глазницы у Паши торчал металлический предмет. Насколько я понимаю, рукоять самого обычного медицинского скальпеля.
Там же, чуть позже
Я был слеп, словно крот. И надо мне носить очки с громадными, как у Пулковского телескопа, линзами.
Как же я мог посчитать ее некрасивой?! Она была прекрасна. Прекрасна, как богиня мести, — обнаженная, с растрепанной прической «взрыв на прядильно-ниточной фабрике». В правой руке спасительница сжимала некий медицинский инструмент — то ли хирургическое долото, то ли распатор. В левой — еще несколько инструментов, изначально предназначенных спасать, но не отнимать жизни.
Богиня. Богиня Диана со своими дротиками. Или дротики были у кого-то другого? Неважно. Она была прекрасна, и я вполне мог исправить первоначальное упущение и влюбиться, — но мешало одно обстоятельство: богиня пристально меня разглядывала. В божественном ее взоре явственно читалось сомнение: не стоит ли присоединить к трупам, живописно раскиданным в холле, и мое бездыханное тело?
Никаких возможностей воспрепятствовать такому повороту событий у меня не было. Мышцы постепенно возвращались в рабочую форму, но слишком медленно. А как спасительница умеет метать острые медицинские предметы, мог бы засвидетельствовать Пастушенко, — на Страшном суде или спиритическом сеансе, разумеется.
— Кто такой? — спросила богиня.
Излагать какую-либо из многочисленных легенд не имело смысла. Я вспомнил про шрамчик, обнаруженный покойным Литвинасом на бедре богини, и ответил чистую правду:
— Майор Владислав Дашкевич, УСБ ФСР. Последний год — майор запаса.
Богиня наморщила лоб, словно припоминая что-то, и неуверенно спросила:
— Гюрза?
— Гюрза, — подтвердил я.
Вот она, слава…
А затем девушка сделала странную вещь: попыталась прикрыть руками свои божественные прелести. Странную, ибо до сих пор нагота не смущала ее ни в малейшей степени. Да и в самом-то деле, зачем стесняться людей, которых успешно превращаешь в покойников?
Она стремительно шагнула к окну, рванула вниз штору. И дальнейший разговор вела, облачившись в некое подобие индийского сари.
— Слышала о тебе от Циклопа, — пояснила девушка.
Циклоп… Чистильщик, работавший с нами в Крайне… Тесен мир.
— А я — Стружка, — представилась богиня совсем не божественным именем.
— Тоже из донских? — уточнил я, пытаясь сесть. Удалось.
Она помотала головой:
— Вторая спецбригада. Услышал — и забудь.
Вот даже как… «Услышал и забудь», — ритуальная присказка, которой завершались между своими все упоминания этого подразделения, вроде как и отсутствующего в разветвленной правоохранительной системе Российской Федерации. По крайней мере, все бойцы СБ-2 нигде в кадрах не значатся. Желтая пресса, правда, упорно муссирует тему их существования, и столь же упорно именует «эскадроном смерти».
Так это они пасли меня на Северном проспекте?! Непонятно… Последовавшие слова Стружки ясности не добавили:
— Ну и зачем же, Гюрза, ты нам засаду на фининспектора изгадил? Сам пристрелить хотел?
К стыду своему, я и понятия не имел, кто такой фининспектор. И вообще был уверен: засада на меня, и ни на кого иного.
Богиня по прозвищу Стружка объяснила в ответ на мое выраженное вслух удивление: фининспектор — вернее, Фининспектор, — псевдоним, полученный гражданином в костюме и галстуке, чьи мозги столь неаппетитно раскинулись сейчас по полу. Прозвали его так неспроста, а за манеру ходить в гости: с порога заявлял, будто он инспектор финансово-контрольной службы, и тут же пускал в ход парализатор. Живых свидетелей обычно не оставалось, но пару раз охранная аппаратура зафиксировала подробности визита.
Еще пара вопросов-ответов, и картина относительно прояснилась: СБ-2 пасла своего финансового деятеля, понятия не имея ни обо мне, ни о Пастушенко. Локализовали местонахождение — ту самую, мной арендованную квартиру на Северном, готовились брать… Но тут майор Гюрза выскочил, как чертик из коробочки, — вернее, как чертик из старой «тойоты». И Фининспектору удалось благополучно ускользнуть.
Понятно… То-то мне и показалось, что засада выставлена не на профессионала. А ребята действовали достаточно грамотно, просто их действия были направлены на того, кто внутри квартиры…
За охотником тоже охотились, а я врагов своего врага не признал за друзей… Случаются и такие накладки.
Несколькими фразами я пояснил, как выглядела ситуация с моей стороны, о многом умолчав, естественно. И спросил, кивнув на замшевого:
— А этот кто?
Судя по их разговору с Пастушенко, именно замшевый был главарем, а Фининспектор — на подтанцовке.
— Не знаю, — ответила Стружка, исследуя карманы мертвеца.
Я увидел извлеченную из недр замшевой куртки отвертку — самую обычную, дешевую, с черной пластмассовой рукоятью. И понял, кто прикончил квартирного махинатора, на досуге увлекающегося рыбалкой.
— Без документов шлялся, — констатировала Стружка, закончив осмотр. — По ориентировкам вроде не проходил такой. Чем ты его приласкал? Твердый уже, как чурка деревянная.
— Курарин.
— А-а-а… Надо бы и мне такую клёвую штучку заиметь. Хотя отпадно со стороны смотрелось: ну прямо как пацан на уроке, — из трубочки, бумагой жеваной…
И эта убившая на моих глазах человека девушка рассмеялась совершенно по-детски, рассмеялась от воспоминания о только что совершенном мною убийстве. Рассмеялась и разом помолодела лет на пять-семь…
Я смотрел на ее растрепанные волосы, на постоянно сползающее «сари», и думал, что она все-таки и в самом деле красивая… Но страшненькой какой-то красотой.
В водоеме плавали некрупные карпы, чуть больше ладони, и окраска их весьма отличалась от природной: разноцветная, ярко-пятнистая. Когда-то и от кого-то Стрельцов слышал, как они называются, но не вспомнил, а у Моргулиса не стал спрашивать. Возле дна держались другие рыбы, куда более крупные: судя по цилиндрическим, покрытым костяными бляшками телам и узким вытянутым рылам — стерляди, а то даже и осетры.
«Неплохо живет господин полковник, — вынес он мысленный вердикт. — Разве что павлинов не хватает…»
Господин полковник разговор начать не спешил. Сидя в шезлонге на берегу своего водоема, — Стрельцов рядом, в таком же, — Моргулис потягивал безалкогольный коктейль через соломинку, бросал карпам шарики гранулированного корма, — и задумчиво наблюдал, как рыбы стараются перехватить их под носом друг у друга. Осетры (или стерляди?) в этой суете не участвовали, степенно плавали на глубине.
Интересно, зачем Моргулис предложил встретиться именно здесь, в своем загородном доме? Чтобы продемонстрировать очередной пряник, после двенадцатого БМВ, — понравилось Стрельцову ездить на этой тачке, что уж греха таить… К комфорту привыкаешь быстро. Кнут сегодня утром, по большому счету, тоже лишь показали издалека, — если бы действительно хотели устранить, послали бы кого-то посерьезнее мальчишки-моргуна… Небольшое предупреждение: именно так всё и закончится, если… Но что «если»?! Чего именно от него добиваются люди, стоявшие за спиной полковника, Стрельцов не мог взять в толк.
Перед поездкой сюда он побеседовал наедине почти со всеми сотрудниками группы «Немезида». Пытался понять, за какую же из ниточек в запутанном клубке тянуть смертельно опасно. Понять, чтобы дернуть именно за нее.
Увы, разработка Моргулиса принесла наименьший результат. «Папика», наличие которого столь уверенно предположили Стрельцов и Лось, вычислить не удалось. Никто из офицеров бывшего КГБ после ангольской командировки не служил в Смоленске. И не работал там, выйдя в отставку. И никто из смоленских бизнесменов — крупных, разумеется, влиятельных региональных «баронов» — не пересекался в Африке с Мариной Моргулис.
Конечно, и сейчас в ФСР есть сотрудники, всю жизнь живущие под прикрытием дипломата, или военного, или чиновника совсем иного ведомства. Были таковые, разумеется, и в предшествующих структурах. Проверили эту линию — пустышка.
Иностранец? Богатый иностранец? Такая связь могла объяснить лишь карьеру госпожи Моргулис, никак не ее сына — однако большие деньги способны творить самые разные чудеса. Но нет, никто из иностранных граждан, имевших в постсоветское время деловые интересы в Смоленске, в старые годы в Анголе не светился.
Тупик. Оставалось лишь признать: успешной карьерой Марина Моргулис была обязана лишь счастливому стечению обстоятельств. Или незаурядными деловыми качествами, унаследованными так же и ее сыном. Но Стрельцов не любил признавать очевидные истины.
Последний шарик упал в воду и достался шустрой рыбине, по капризу не то природы, не то генетиков окрашенной в цвета польского флага. Моргулис с хрустом смял пустую упаковку и начал разговор. Бабахнул сразу, без подготовки, без вступительных рассусоливаний:
Так-так-так… Любопытно. Ни одного — значит, нет и «утки» — УУД, универсального удостоверения личности, — пластинки, вживленной в предплечье правой руки. На сектантку из сельской глуши, отказавшуюся из религиозных соображений от обязательной процедуры, девица никак не похожа. А в мегаполисе УУД может отсутствовать лишь у людей, ведущих насквозь нелегальную жизнь, без какого-либо прикрытия.
— Давно «утка» вырезана?
— Года три-четыре назад, причем вполне профессионально.
— Что-нибудь еще?
— Есть второй похожий шрамчик, того же примерно возраста. Вот тут… — доктор показал, где — на внутренней поверхности левого бедра.
Понятно… Точно в том же месте след от скальпеля ношу и я, получил его, увольняясь со службы. Еще одна бывшая, значит. Что же вы так лопухнулись, коллега?
— Ладно. Готовь ее к разговору. Сколько с меня причитается, кстати?
Доктор назвал сумму. Я молча посмотрел на него долгим, задумчивым взглядом. Доктор заскреб затылок вовсе уж яростно (пришлось даже шагнуть назад, спасаясь от перхотной метели) — и убавил свои запросы на двадцать процентов. Я кивнул.
Литвинас приступил к делу. Сделал девушке инъекцию в локтевой сгиб, вытащил иглу капельницы из вены, защелкал тумблерами каких-то мудреных медицинских приборов, выстроившихся у стены.
И тут раздалась музыка, всего несколько тактов, — громкое тревожное «та-та-та-там-м-м-м» из Пятой симфонии Бетховена. Короткая пауза, и снова: «та-та-та-там-м-м-м». Кто-то стоял у входной двери и желал попасть внутрь. Звукоизоляция здесь качественная, шум подъехавшей машины слышен не был.
Доктор весьма подозрительно посмотрел на меня. А я на него — с не меньшим подозрением.
— За тобой хвост? — спросил Литвинас, зачем-то сильно понизив голос.
— Может, твои клиенты? — пожал плечами я.
— В ближайшие два часа никого не жду, — бросил на ходу доктор, выходя в соседнее помещение, выполнявшее по совместительству функции стерилизационной и склада всякого медицинского барахла. Я прошел вслед за ним.
Окна и здесь, и в палате, где лежала наша пациентка, выходили на другую сторону дома, однако имелся экран внешнего обзора. И он продемонстрировал — на подъездной дорожке появилась, кроме «гарпии», еще одна машина. «Пежо-регент», позапрошлогодняя модель. Далеко не самая навороченная тачка, но и не дешевка. Кататься на такой, по большому счету, может кто угодно.
Эти «кто угодно» в количестве двух персон стояли у входа. На одном серый деловой костюм, галстук. Второй одет в более свободном стиле: куртка из тончайшей замши, полуспортивные брюки, кроссовки. Кто и зачем — по виду не определить.
— Может, и вправду клиенты? — задумчиво предположил Литвинас. — Встречаются такие — словят перо или пулю, и несутся сюда сломя голову, даже без звонка, знают: я всегда дома…
Ни один из парочки не напоминал словившего пулю, перо или иной вредоносный для здоровья предмет. Хотя страждущий мог оставаться и внутри «пежо».
— Надо открыть, — решился доктор. — Побудь здесь, проследи за красоткой, скоро очухается. Я их быстро спроважу, кто бы ни были.
— Проверь все вокруг дома, — посоветовал я.
Береженого бог бережет… Визитеры, стоящие на крыльце, могут лишь отвлекать внимание от настоящей группы захвата, подбирающейся с тыла.
Литвинас хмыкнул недоверчиво, но пощелкал тумблерами — никого. Объемные датчики и датчики движения отрапортовали то же самое — существа крупнее кошки на подступах к дому не обнаружены. А установленная наверху, на мачте с антенной камера дальнего обзора засвидетельствовала: других, кроме «гарпии» и «пежо», машин в радиусе двух километров нет.
Одновременно я повозился с детектором смарта, — не такая уж хитрая у Литвинаса стояла система, вполне по зубам профессионалам, специализирующимся на борьбе с охранными устройствами. Но и детектор не засек постороннего вмешательства в электронику доктора.
Литвинас отправился исполнять обязанности привратника, на ходу подзывая свистом Блонди — эта здоровенная немецкая овчарка появилась в его доме после того, как Стопарик не оправдал надежд в роли охранника.
А я, вопреки предложению доктора, не стал следить за пациенткой, вместо этого продолжил наблюдать за крыльцом и «пежо». Видел, как дверь приоткрылась на длину цепочки, один из пришельцев что-то произнес в образовавшуюся щель, — и через несколько секунд путь был открыт.
Вроде бы все в порядке, каких-нибудь подозрительных незнакомцев Литвинас не стал бы впускать, особенно когда в доме криминальный пациент…
И все-таки чувство тревоги не исчезло. Наоборот, во весь голос вопило: опасность! Опасность!! Опасность!!!
Своему чутью я привык доверять, пусть даже оно подает иногда ложные сигналы. Лучше перебдеть…
Достав пистолет, я покинул стерилизационную, пересек палату — девушка лежала по-прежнему неподвижно и безгласно. Стараясь ступать бесшумно, вышел в жилую половину дома. Снизу, из холла — негромкие голоса, слов не разобрать, но тон ровный, спокойный.
Но отчего так скулит Блонди? Жалобно, словно побитый щенок, как будто ее невеликий собачий разум охвачен смертельной тоской, смертельным ужасом?
Я снял «горчичник» с предохранителя и встал так, чтобы видеть часть холла и ведущую сюда, на второй этаж, лестницу. Пришельцы пока что оставались вне поля зрения. Соответственно, и я не был им виден.
— Все в порядке, дорогая! — крикнул Литвинас. — Это налоговые инспектора!
Доктор не был женат — и, невзирая на странное обращение, крик его адресовался мне, а отнюдь не выходящей из бессознательного состояния пациентке.
Дело в том, что сотрудников налоговой службы он ненавидел люто, еще с тех времен, когда трудился начмедом, — именно они начали раскручивать дело, завершившееся столь печально для доктора. Имелась у Литвинаса присказка, которую я хорошо знал: «Волка кормят ноги, а казну — налоги». И еще одну он любил повторять: «Когда ко мне приходит налоговый инспектор, мне хочется сначала выстрелить, а потом уж узнавать, зачем он явился».
Намек понят, герр эскулап.
Внеземелье, ДОС «Немезида», медизолятор, 16 июня 2028 года
Теперь Игорь чувствовал себя гораздо лучше — не сравнить с тем полутрупом, что совершил меньше суток назад путешествие по безлюдной «Немезиде». Жар и учащенное сердцебиение оставались, но руки и ноги действовали на два порядка лучше, ушли внезапные приступы дурноты, и сейчас ночной вояж показался бы детской прогулкой, а тогда пришлось тяжко, пару раз он был на грани того, чтобы потерять сознание…А самое главное — все впустую. Убийца так и остался нераскрытым.
…Съемочная аппаратура работала, исправно записывая присходящее — вся, кроме одной камеры, висевшей в коридоре. Именно здесь, очевидно, Стас и Антон столкнулись с убийцей, и одна из пуль угодила прямо в объектив. Игорь удивился: небольшая аккуратная дырочка, никакого сравнения с обезображенной головой Насти Чистовой.
Остальные камеры оказались исправны, и наверняка зафиксировали убийцу, с оружием в руке метавшегося по «Немезиде». Но их чипы памяти сохраняли лишь последние двадцать минут записи… А еще показалось — может, и вправду показалось — что не так давно чипы извлекали, а потом вернули на место.
Игорь отправился в операторскую, с тамошнего терминала вошел в бортовой компьютер, и…
Записи о трех с половиной часах вечера 13 июня отсутствовали. Не были стерты, упоминание об этом осталось бы, — просто отсутствовали. Убийца не стал ломать голову над паролем, кодом доступа и еще одним паролем. Даже не стал разбираться, как выключить камеры, — эта его команда тоже бы сохранилась. Поступил гораздо проще — расстыковал один-единственный разъем: съемка продолжалась, но результаты ее в памяти компьютера не фиксировались, равно как и в резервном хранилище информации…
Обескураженный Игорь кое-как добрался в рубку связи, протестировал тамошнюю аппаратуру. Барби и остальные зря не поверили компетентности Константина — уж стандартные тесты тот сумел провести. Игорь их повторил, и получил аналогичный результат: вся аппаратура исправна, просто Земля не выходит на связь.
Конечно же, такого быть не могло. Игорь заподозрил, что и здесь убийца применил какой-то немудреный прием вроде отстыкованного разъема… Но для детальной проверки не было ни сил, ни времени. Да и голову занимал совсем другой вопрос. Всё тот же тягостный неразрешимый вопрос: кто убийца?
Игорь уверился, что ночью получит на него ответ, но жестоко просчитался, и все вернулось к исходной точке: тринадцать человек — двенадцать чистых и один нечистый, прямо как у Христа с его апостолами…
Но кто же Иуда? Кто?
Глава пятая. Хорошо стреляет тот, кто стреляет последним
Лучше пороть, чем быть поротым.С. Кинг, «Оно»
Ленинградская область, небольшая частная клиника, 16 июня 2028 года, 13:59
Литвинас был в дикой панике, это ясно. В такой, что плюнул на всегдашнюю свою осторожность, на въевшийся страх перед тюрьмой, — и готов на всё, даже на пару криминальных трупов в собственном доме, лишь бы избавиться от пришельцев.Но я не спешил начать пальбу. Начав ее, остановиться трудно… Хотелось понять обстановку. С чем и с кем довелось столкнуться? Если Литвинас кому-то что-то не то отрезал или пришил, это один расклад. Если же сладкая парочка явилась по мою душу, то… То почему вдвоем? Конечно, в «пежо» могло оставаться подкрепление — человека два, много три. Словно сутенера пришли брать, тьфу…
Возможно, все-таки недовольные клиенты доктора. Или довольные — есть на свете неблагодарные граждане, имеющие обыкновение устранять врачей, видевших их лицо и до, и после пластической операции.
Сомнений не вызывало одно: против собаки пришельцы применили ультразвук — сразу, с порога. А эскулапу, скорее всего, продемонстрировали нечто стреляющее или колюще-режущее, напугав до полусмерти.
Осторожно сместившись, я посмотрел на большое зеркало, висевшее на лестничной площадке. Увидел: доктор и его гости по-прежнему остаются неподалеку от входной двери; в руке у одного визитера — у того, что в костюме — и в самом деле пистолет, направленный на Литвинаса. У другого, что предпочитал более свободный стиль в одежде, — небольшой прибор загадочного назначения. Не иначе как именно с его помощью нейтрализовали Блонди.
Но отчего они замешкались? Ждут-таки подмогу из машины?
Угадал… Массивная входная дверь вновь распахнулась, и…
О, какой сюрприз! Какая долгожданная встреча!
…и на пороге возник мистер Пастушенко собственной персоной.
План действий сложился мгновенно. Первая пуля — в голову костюмоносцу, нечего размахивать тут оружием. Вторая — обладателю замшевой курточки. Третья — старине Пастушенко, аккуратно, в конечность… Вы хотели стрельбы, герр эскулап? Вы хотели трупов? У нас таки есть, что вам предложить!
Первый пункт плана я успел выполнить. Но только его… А затем понял, отчего Пастушенко заявился сюда всего лишь с двумя подручными. И, как это часто случается с пониманием многих важных вещей, — понял слишком поздно.
Прибор в руке «замшевого» оказался не генератором ультразвука. Вернее, не одним лишь генератором. Но заодно и импульсным парализатором — какой-то неизвестной мне модели, повышенной мощности и радиуса действия.
Я смотрел на свою застывшую руку с «горчичником», казалось, целую вечность, — безуспешно пытаясь шевельнуть хотя бы пальцем, лежащим на спусковом крючке. А потом вечность неожиданно кончилась, и пластиковый псевдопаркет доктора Литвинаса полетел навстречу моему лицу.
Там же, чуть позже
Рот доктора был приоткрыт, из угла его ползла, пересекая щеку, густая и вязкая капля крови, а в глазах Литвинаса застыло бесконечное удивление. Словно он никак не мог взять в толк: да как же это меня, такого изворотливого и хитрого, да еще обладающего таким мужественным лицом, физиономией настоящего мачо, — взяли и так вот запросто пристрелили?
А вот так и пристрелили. Не задумываясь. Точно так же пристрелят и меня, причем очень скоро.
Пастушенко и замшевого господина я не видел — не позаботились они положить меня на полу, рядом с доктором, так, чтобы угодить в мое поле зрения. А голову повернуть я не мог, мускулы шеи не отошли от парализующего шока.
Очень скоро отойдут, через минуту, максимум две, — но, увы, к тому времени нужда в них пропадет. Трупам не положено вертеть головой и вообще пользоваться мышечной тканью. Трупы должны лежать и тихо-мирно разлагаться.
Вообще-то целиком и полностью в режиме «А» импульсник мышцы не парализует, иначе бы не стал он так популярен среди государственных служб и несознательных частных граждан, специализирующихся на захвате людей. Сердце и легкие у меня функционировали исправно, и вполне работоспособными остались веки — мог, при желании, смотреть на труп Литвинаса, а мог и не смотреть. Хоть какая-то степень свободы…
Губы и кончик языка тоже оставались относительно свободными — откликались на команды мозга, но вяло и неохотно. И тем не менее я упрямо шевелил губами, словно собирался вставить свою реплику в разговор Пастушенко и замшевого.
Разговор, надо сказать, того стоил, ибо напрямую касался моей персоны.
— Пристрели его, — и в багажник, — скомандовал Пастушенко.
— Чего ради тачку марать?! — возмутился замшевый.
Эх, так бы вот встал и с благодарностью пожал ему руку! Правильно, ну зачем пачкать багажник? Куда проще погрузить пленника туда живым, связанным. И машина останется чистой, и у меня кое-какие шансы появятся.
— Предъявим Стережному, — объяснил Паша. — Он сказал, что без доказательств не поверит. Один раз, дескать, уже отрапортовали, — а клиент жив-здоров.
— Ну и что? Зачем столько мяса тащить? Хватит и головы. В пакет положу, не натечет.
— Не надо, все-таки… — неуверенно начал Пастушенко и не договорил.
Что, Паша, ностальгия замучила? Вспомнил былые курсантские годы? Ты меня растрогал… Что же, если появится возможность убить из вас кого-то одного, это будешь не ты. Ну а если двоих… уж извини, но жизнь — суровая штука.
— Ничего, ничего, — гнул свое замшевый. — Я ему за Гриньку живому башку отчекрыжу! Тот хоть и баклан был, но сработались за два года, пока еще нового натаскаю…
— Как знаешь, — сдался Пастушенко.
— Слышишь, сука? — обратился замшевый ко мне.
И небрежно, ногой, повернул моё неподвижное тело. Теперь я лежал не на боку, на спине.
Замшевый нагнулся, всматриваясь мне в лицо. И подробно изложил дальнейшую программу нашего общения:
— Сейчас найду пилу какую-нибудь у клистирной трубки — и голову отпилю. Тебе. Медленно. Понял?
Губы мои беззвучно шевелились, и замшевый садист расхохотался, уверенный, что я пытаюсь возразить против его намерений. Он еще хохотал, когда изо рта у меня показалась крохотная, три сантиметра длиной, пластиковая трубочка. Обрезок самой обычной соломинки для коктейля.
Я резко выдохнул — через трубочку. Хохот мгновенно смолк. По телу замшевого пробежала судорога, он начал клониться ко мне, всё ниже и ниже. Зарядом для моей соломинки служил крохотный прозрачный шарик — точно такой же, как в зажигалке, использованной на заросшем борщевиком поле.
Именно за этот коронный трюк, за это ноу-хау меня и прозвали Гюрзой — хотя, вроде бы, плеваться ядом имеют обыкновение не гюрзы, а кобры. Но придумавшие прозвище ребята из ДОН были не сильны в ботанике.
— Ты что? — встревоженно спросил Пастушенко, ничего не увидевший и не понявший.
Обхватил замшевого за плечи, распрямил. Сейчас сообразит, в чем дело, и пристрелит меня… И отчего я не имею привычку носить над десной сразу два обрезка соломинки?
Что-то серебристо сверкнуло в воздухе, и Пастушенко издал негромкий странный звук: «э-э-у-у-у…» Рука его потянулась к лицу и не смогла дотянуться, скрюченные пальцы хватались за воздух в нескольких сантиметрах от щеки…
А из глазницы у Паши торчал металлический предмет. Насколько я понимаю, рукоять самого обычного медицинского скальпеля.
Там же, чуть позже
Я был слеп, словно крот. И надо мне носить очки с громадными, как у Пулковского телескопа, линзами.
Как же я мог посчитать ее некрасивой?! Она была прекрасна. Прекрасна, как богиня мести, — обнаженная, с растрепанной прической «взрыв на прядильно-ниточной фабрике». В правой руке спасительница сжимала некий медицинский инструмент — то ли хирургическое долото, то ли распатор. В левой — еще несколько инструментов, изначально предназначенных спасать, но не отнимать жизни.
Богиня. Богиня Диана со своими дротиками. Или дротики были у кого-то другого? Неважно. Она была прекрасна, и я вполне мог исправить первоначальное упущение и влюбиться, — но мешало одно обстоятельство: богиня пристально меня разглядывала. В божественном ее взоре явственно читалось сомнение: не стоит ли присоединить к трупам, живописно раскиданным в холле, и мое бездыханное тело?
Никаких возможностей воспрепятствовать такому повороту событий у меня не было. Мышцы постепенно возвращались в рабочую форму, но слишком медленно. А как спасительница умеет метать острые медицинские предметы, мог бы засвидетельствовать Пастушенко, — на Страшном суде или спиритическом сеансе, разумеется.
— Кто такой? — спросила богиня.
Излагать какую-либо из многочисленных легенд не имело смысла. Я вспомнил про шрамчик, обнаруженный покойным Литвинасом на бедре богини, и ответил чистую правду:
— Майор Владислав Дашкевич, УСБ ФСР. Последний год — майор запаса.
Богиня наморщила лоб, словно припоминая что-то, и неуверенно спросила:
— Гюрза?
— Гюрза, — подтвердил я.
Вот она, слава…
А затем девушка сделала странную вещь: попыталась прикрыть руками свои божественные прелести. Странную, ибо до сих пор нагота не смущала ее ни в малейшей степени. Да и в самом-то деле, зачем стесняться людей, которых успешно превращаешь в покойников?
Она стремительно шагнула к окну, рванула вниз штору. И дальнейший разговор вела, облачившись в некое подобие индийского сари.
— Слышала о тебе от Циклопа, — пояснила девушка.
Циклоп… Чистильщик, работавший с нами в Крайне… Тесен мир.
— А я — Стружка, — представилась богиня совсем не божественным именем.
— Тоже из донских? — уточнил я, пытаясь сесть. Удалось.
Она помотала головой:
— Вторая спецбригада. Услышал — и забудь.
Вот даже как… «Услышал и забудь», — ритуальная присказка, которой завершались между своими все упоминания этого подразделения, вроде как и отсутствующего в разветвленной правоохранительной системе Российской Федерации. По крайней мере, все бойцы СБ-2 нигде в кадрах не значатся. Желтая пресса, правда, упорно муссирует тему их существования, и столь же упорно именует «эскадроном смерти».
Так это они пасли меня на Северном проспекте?! Непонятно… Последовавшие слова Стружки ясности не добавили:
— Ну и зачем же, Гюрза, ты нам засаду на фининспектора изгадил? Сам пристрелить хотел?
К стыду своему, я и понятия не имел, кто такой фининспектор. И вообще был уверен: засада на меня, и ни на кого иного.
Богиня по прозвищу Стружка объяснила в ответ на мое выраженное вслух удивление: фининспектор — вернее, Фининспектор, — псевдоним, полученный гражданином в костюме и галстуке, чьи мозги столь неаппетитно раскинулись сейчас по полу. Прозвали его так неспроста, а за манеру ходить в гости: с порога заявлял, будто он инспектор финансово-контрольной службы, и тут же пускал в ход парализатор. Живых свидетелей обычно не оставалось, но пару раз охранная аппаратура зафиксировала подробности визита.
Еще пара вопросов-ответов, и картина относительно прояснилась: СБ-2 пасла своего финансового деятеля, понятия не имея ни обо мне, ни о Пастушенко. Локализовали местонахождение — ту самую, мной арендованную квартиру на Северном, готовились брать… Но тут майор Гюрза выскочил, как чертик из коробочки, — вернее, как чертик из старой «тойоты». И Фининспектору удалось благополучно ускользнуть.
Понятно… То-то мне и показалось, что засада выставлена не на профессионала. А ребята действовали достаточно грамотно, просто их действия были направлены на того, кто внутри квартиры…
За охотником тоже охотились, а я врагов своего врага не признал за друзей… Случаются и такие накладки.
Несколькими фразами я пояснил, как выглядела ситуация с моей стороны, о многом умолчав, естественно. И спросил, кивнув на замшевого:
— А этот кто?
Судя по их разговору с Пастушенко, именно замшевый был главарем, а Фининспектор — на подтанцовке.
— Не знаю, — ответила Стружка, исследуя карманы мертвеца.
Я увидел извлеченную из недр замшевой куртки отвертку — самую обычную, дешевую, с черной пластмассовой рукоятью. И понял, кто прикончил квартирного махинатора, на досуге увлекающегося рыбалкой.
— Без документов шлялся, — констатировала Стружка, закончив осмотр. — По ориентировкам вроде не проходил такой. Чем ты его приласкал? Твердый уже, как чурка деревянная.
— Курарин.
— А-а-а… Надо бы и мне такую клёвую штучку заиметь. Хотя отпадно со стороны смотрелось: ну прямо как пацан на уроке, — из трубочки, бумагой жеваной…
И эта убившая на моих глазах человека девушка рассмеялась совершенно по-детски, рассмеялась от воспоминания о только что совершенном мною убийстве. Рассмеялась и разом помолодела лет на пять-семь…
Я смотрел на ее растрепанные волосы, на постоянно сползающее «сари», и думал, что она все-таки и в самом деле красивая… Но страшненькой какой-то красотой.
Подмосковье, загородный дом Моргулиса, 16 июня 2028 года, 15:03
Центр приусадебного участка занимал искусственный водоем, облицованный болотным туфом, и своей живописной асимметричной формой немного напоминавший гигантскую запятую. Над круглой и широкой частью водоема возвышалась горка, сложенная из того же поросшего мхом туфа, — по ней сбегали струи воды, падая с одних ноздреватых глыб на другие; этакий мини-водопадик, красиво. Узкий «хвостик запятой» замысловато изгибался по участку, словно крохотная речка, впадающая в озерцо, и в паре мест через «речку» были переброшены стилизованные горбатые мостики.В водоеме плавали некрупные карпы, чуть больше ладони, и окраска их весьма отличалась от природной: разноцветная, ярко-пятнистая. Когда-то и от кого-то Стрельцов слышал, как они называются, но не вспомнил, а у Моргулиса не стал спрашивать. Возле дна держались другие рыбы, куда более крупные: судя по цилиндрическим, покрытым костяными бляшками телам и узким вытянутым рылам — стерляди, а то даже и осетры.
«Неплохо живет господин полковник, — вынес он мысленный вердикт. — Разве что павлинов не хватает…»
Господин полковник разговор начать не спешил. Сидя в шезлонге на берегу своего водоема, — Стрельцов рядом, в таком же, — Моргулис потягивал безалкогольный коктейль через соломинку, бросал карпам шарики гранулированного корма, — и задумчиво наблюдал, как рыбы стараются перехватить их под носом друг у друга. Осетры (или стерляди?) в этой суете не участвовали, степенно плавали на глубине.
Интересно, зачем Моргулис предложил встретиться именно здесь, в своем загородном доме? Чтобы продемонстрировать очередной пряник, после двенадцатого БМВ, — понравилось Стрельцову ездить на этой тачке, что уж греха таить… К комфорту привыкаешь быстро. Кнут сегодня утром, по большому счету, тоже лишь показали издалека, — если бы действительно хотели устранить, послали бы кого-то посерьезнее мальчишки-моргуна… Небольшое предупреждение: именно так всё и закончится, если… Но что «если»?! Чего именно от него добиваются люди, стоявшие за спиной полковника, Стрельцов не мог взять в толк.
Перед поездкой сюда он побеседовал наедине почти со всеми сотрудниками группы «Немезида». Пытался понять, за какую же из ниточек в запутанном клубке тянуть смертельно опасно. Понять, чтобы дернуть именно за нее.
Увы, разработка Моргулиса принесла наименьший результат. «Папика», наличие которого столь уверенно предположили Стрельцов и Лось, вычислить не удалось. Никто из офицеров бывшего КГБ после ангольской командировки не служил в Смоленске. И не работал там, выйдя в отставку. И никто из смоленских бизнесменов — крупных, разумеется, влиятельных региональных «баронов» — не пересекался в Африке с Мариной Моргулис.
Конечно, и сейчас в ФСР есть сотрудники, всю жизнь живущие под прикрытием дипломата, или военного, или чиновника совсем иного ведомства. Были таковые, разумеется, и в предшествующих структурах. Проверили эту линию — пустышка.
Иностранец? Богатый иностранец? Такая связь могла объяснить лишь карьеру госпожи Моргулис, никак не ее сына — однако большие деньги способны творить самые разные чудеса. Но нет, никто из иностранных граждан, имевших в постсоветское время деловые интересы в Смоленске, в старые годы в Анголе не светился.
Тупик. Оставалось лишь признать: успешной карьерой Марина Моргулис была обязана лишь счастливому стечению обстоятельств. Или незаурядными деловыми качествами, унаследованными так же и ее сыном. Но Стрельцов не любил признавать очевидные истины.
Последний шарик упал в воду и достался шустрой рыбине, по капризу не то природы, не то генетиков окрашенной в цвета польского флага. Моргулис с хрустом смял пустую упаковку и начал разговор. Бабахнул сразу, без подготовки, без вступительных рассусоливаний: