Страница:
— Платежное поручение на такую сумму банк не примет с одной лишь моей подписью, — сказал он. — Необходимо согласие как минимум трех членов совета директоров.
— Верю! Эти глаза не лгут! — торжественно объявил я. — Да и черт с ними, со счетами «Интерспейса». Наверняка у вас есть свой секретный счетик, совету директоров неизвестный. Для мелких приватных дел: взорвать «Хеопс», например. Рептильные фонды, так сказать. Вот эту кубышку мы и поскребем.
Стережной не то всерьез задумался, не то талантливо изобразил раздумья.
— Куда вы собираетесь сделать перевод?
— «Кредит Лионе», Санкт-Петербургский филиал.
И вот тут уже мне не показалось, в вице-директорском взоре засветилось торжество и тут же погасло. Всё понятно: перед ним сидит лох, только и умеющий скакать под пулями и крушить челюсти, — но ничего не смыслящий в солидных мужских делах.
Законопослушный «Кредит Лионе» вместо какого-нибудь «Банка-под-пальмой» на Каймановых островах! Если задействовать все рычаги влияния, то уже сегодня в банк заявятся судебные приставы и арестуют мой счет.
— Как вы собираетесь уходить? — спросил Стережной.
— А это мой маленький секрет. Прогуляемся вместе на крышу, там и увидите. После чего мы распрощаемся, и будем жить долго и счастливо. Каждый сам по себе, естественно. Не скупитесь — разве не сто?ит долгая счастливая жизнь миллиона?
— Стоит, стоит… — сказал Стережной машинально. — Но я должен сделать один звонок. С «рептильным фондом», как вы его назвали, механика проще, но и здесь я не решаю единолично.
— Звоните. Но название банка-получателя не упоминать, даже намеком.
Позвонил он не со смарта, и не с одного из стационарных телефонов, украшавших обширный стол, — вытащил откуда-то из тумбы стола трубку, лишенную каких-либо устройств, позволяющих набирать номер. Нажал единственную имевшуюся на корпусе кнопку и через пару минут заговорил, не здороваясь и не называя собеседника по имени:
— Прибыл клиент из Египта… Да нет, из Е-гип-та! Да… Сам, лично… Требует оплату, причем в двойном размере…
Блефом разговор по загадочной трубке не был. Я слышал, как собеседник отвечает Стережному, но слова разобрать не мог.
После слов вице-директора о двойном размере повисла очень долгая пауза. Минута тянулась за минутой, ответа не было.
Я пододвинул руку с гранатой поближе к Стережному. Он изобразил виноватое лицо, пожал плечами: делаю, что могу, дескать. Кровотечение из носа прекратилось, но липкие, пропитанные кровью сосульки усов придавали вице-директору весьма своеобразный вид.
Наконец в трубке вновь прорезался голос далекого собеседника.
— Да… — сказал Стережной. — Хорошо… Свяжусь немедленно…
Дал отбой и сказал уже мне:
— Все в порядке, можно приступать.
— Ну так приступайте, — кивнул я на вице-директорский ноутбук и достал из кармана бумажку с банковскими реквизитами.
Андрей «Буравчик» Стрельцов. Момент истины
Тянулся третий час ожидания, и Стрельцов всё чаще сомневался: может быть, всё впустую? Может быть, сложившаяся сегодня ночью версия — пустышка, выстрел в никуда?
Но зачем тогда его здесь маринуют? Сделали бы удивленное лицо и отправили восвояси…
— Кофе, господин Стрельцов? — спросил мужчина в штатском, сидевший напротив. По нему можно было проверять хронометр — точно такая же фраза прозвучала ровно час назад, минута в минуту.
— Нет, спасибо, — откликнулся Стрельцов.
Хотя на самом деле кофе хотелось зверски, поспать в минувшие сутки не довелось… Мужчина не стал настаивать, нажал кнопку, — и вскоре перед ним стояла крохотная дымящаяся чашечка.
Наверное, стоило попробовать заручиться поддержкой генерала Барсева… Маловероятно, что он поддержал бы стрельцовскую авантюру, но вдруг… Теперь уже поздно — смарт у Стрельцова вежливо, но непреклонно изъяли.
Еще час, максимум полтора проволочки, — и все потеряет смысл. Ультракаиновая блокада прекратит свое действие, и его, Стрельцова, скрутит в бараний рог… Прямо здесь, в комнате ожидания.
Едва он осознал эту неприятную истину, мужчина в штатском встал.
— Пойдемте, — последовал приглашающий жест в сторону двери.
«Крохотный наушник или имплатат?» — с вялым любопытством подумал Стрельцов.
— Сейчас вам необходимо пройти личный досмотр, — сказал мужчина после того, как они прошагали недлинным коридором. — Извините, но такие у нас правила.
Стрельцов пожал плечами: правила так правила.
Под досмотром здесь понимали тщательнейший обыск. Первым делом Стрельцов лишился содержимого карманов — изъяли все, до последней мелочи, даже какую-то скомканную квитанцию, завалившуюся за подкладку еще в Баренцбурге.
— ЭНТ-имплантатов не носите? — поинтересовался мужчина.
— Не ношу.
— Тогда пройдите вот здесь. Неторопливо, пожалуйста, не то процедуру придется повторить.
Он не торопился, но все-таки процедуру повторили, и пришлось снова пройти небольшим пластиковым туннелем — воздух там попахивал озоном и раздавалось неприятное гудение. Результатом хождений стало короткое совещание и изъятие пуговицы с левого обшлага — аккуратно срезали и пообещали вернуть на обратном пути, а к нам с несанкционированной звукозаписывающей аппаратурой нельзя, такие уж правила…
Стрельцов вздохнул. Полученную в техотделе пуговицу он пришивал собственноручно, а попробуйте-ка отыскать в пустом по ночному времени управлении иголку с ниткой!
Ну и что теперь? Пригласят дантиста — а не скрывается ли под какой-нибудь пломбой ракетная установка? Или разденут догола, поставят на четвереньки и полюбопытствуют содержимым заднего прохода?
Но нет, лишившийся пуговицы Стрельцов был признан чистым и безопасным, и даже получил презент: ручку и небольшой блокнот взамен изъятой электронной записной книжки. Можете стенографировать, если хотите увековечить беседу для будущих мемуаров. Ручка, кстати, оказалась из материала, лишенного какой-либо жесткости, ее легко можно было завязать узлом — а в качестве импровизированного оружия не годилась, ни в глаз, ни в ухо не воткнешь, как ни старайся. Продумано всё, однако…
Потом они ехали пару километров по узкой, петляющей дороге — не на машине, на двухместном электрокаре, чтобы, упаси господи, не испортить экологию здешних заповедных мест. Вокруг рощицы, перелески, ветряная мельница на холме — вроде бы даже настоящая, не голопроекция. Огромное бревенчатое строение показалось перед глазами неожиданно. Наверное, потому дорога так и петляла, чтобы создать этот эффект неожиданности: въехали на холмик — и вот он, во всей красе, громадный рубленый терем с куполами-луковками, собранный, по слухам, без единого гвоздя, прадедовскими способами. Стрельцов для интереса пытался высмотреть хоть что-то, сделанное из пластмассы, или из железобетона, или из резины, или… Короче, хоть какую-то примету того, что он не в семнадцатом веке. Так ничего и не увидел.
Зато внутри… Внутри подобного здания подсознательно ожидаешь найти тот же стиль: старые иконы и изразцовые печи, деревянную утварь и вышитые рушники… Как бы не так. Внутри терем выглядел не то как звездолет тридцать какого-то века, не то как изображающая его голливудская декорация. Шагни через порог — и перенесешься на пару тысячелетий вперед…
…Хозяин терема ожидал Стрельцова в кабинете. Высокий, статный, хоть и в немалых годах. Львиная грива волос подернута благородной сединой. Лицо, хорошо знакомое любому, имеющему обыкновение смотреть выпуски новостей.
Словами хозяин явно не привык разбрасываться: движением брови отпустил мужчину в штатском, коротким жестом указал Стрельцову на кресло.
Сел сам, и тут же заговорил, — без каких-либо вступительных слов, даже без формального приветствия. Речь звучала не то чтобы с акцентом — с легчайшим на него намеком, словно у человека, долго жившего в России и в совершенстве знающего русский язык — но все же первые в жизни слова произнесшего не на нем.
— Я очень занятой человек, господин Стрельцов. И, надеюсь, ваше объяснение вот этого будет исчерпывающим, но не затянутым.
Говоря, хозяин легонько постукивал по столу стереоснимком — был на нем изображен мальчишка лет двенадцати-тринадцати. Оборотную сторону не видно, но Стрельцов знал — там несколько строк, написанных от руки. Он сам их и написал. А снимок получен в результате десятичасовой блиц-командировки Козерога и Юрика Митько в город Смоленск.
— Особенно меня интересует ваша записка. Я не читаю по-русски, но мне ее перевели, и должен…
Стрельцов перебил его уверенную речь. Перебил с неким чувством глубокого удовлетворения: тебя, наверное, много лет никто не перебивал, так на вот!
— Не читаете? В самом деле? Как же вы умудрились поступить в свое время в Ленинградский университет, господин Моргулис?
Владислав «Гюрза» Дашкевич. Момент истины
Стережной нервничал всё сильнее и сильнее. Он давно уже сообразил, что на крышу «Иглы» мы с ним не поднимемся, но наверняка не понимал, чего я, собственно, выжидаю. Три с лишним часа выжидаю…
Подтверждение о зачислении денег на счет получено, и господину вице-директору очень хотелось со мной распрощаться. Со мной и с гранатой, которую я все чаще перекладывал из руки в руку — пальцы устали прижимать подпружиненный рычажок.
Но я медлил. Не требовал автобус до аэропорта, или вертолет с полными баками, не выдвигал другие излюбленные террористами претензии. Сидел и ждал.
Вице-директорский кабинет был обложен плотно — мышь не проскочит, змея не проползет. Валентин Валерьевич ничуть не льстил своей персоне, когда говорил, что спасать его прибудут специалисты и из Питера, и из Москвы.
Прибыли. Но спасать пока не спешили, такие дела с кондачка не делаются.
Трижды я выходил на связь со штабом контртеррористической операции, слушал предложения, просил время их обдумать. Но так ничего и не надумал.
На четвертый раз из селектора прозвучал знакомый голос:
— Говорит генерал-майор Барсев, заместитель начальника Федеральной Службы Расследований. Сдавайтесь, Дашкевич. Под гарантии жизни и справедливого судебного разбирательства.
— А самолет до Туркестана? Уже не предлагаете?
— Больше предложений не будет. Это последнее. Будет штурм.
Вид у Стережного был жалкий — бледен как смерть, губы трясутся. Не хочешь штурма, гнида финансовая?
— Ваша взяла, вяжите! — сказал я в селектор. — Только уберите из приемной нервных граждан, чтобы не продырявили невзначай. Через десять минут я выйду первым, один и без оружия.
Стережной не верил своему счастью. И правильно, между прочим, делал.
Я надвинулся на него почти вплотную, поднял руку с гранатой — так, что «лимонка» оказалась между нашими лицами. Произнес медленно и задумчиво:
— Детям миллиона надолго хватит… А мне — двадцать пять лет… Меньше за такие дела не светит… Если и выйду когда-то, то стариком… Двадцать пять лет… ни травы, ни моря, ничего, небо в клеточку, друзья в полосочку…
Разжал один палец, второй, третий — и теперь держал гранату двумя: указательным и большим, прижимавшим рычаг.
— Не нада-а-а-а!!! — завопил Стережной. — Не делай! Я найму адвокатов, у меня есть люди в комиссии по помилованию, я…
— Ты дешевка, Валя… — сказал я так же задумчиво. — И я тебе не верю. Ты и миллионом-то сам не мог распорядиться… Ты пешка в большой игре. Ферзь, которому ты звонил, может, меня бы и вытащил… Но он, увы, не с нами, и не станет марать из-за тебя руки…
Я чуть-чуть ослабил хватку двух пальцев. Рычаг отошел от корпуса «лимонки» едва заметно. Но Стережной смотрел на гранату во все глаза, и заметил.
— А-а-а-а-а… — вопил он уже без слов, на одной ноте.
— Или станет? — вслух размышлял я. — Так кому ты звонил-то?
Рычажок сдвинулся еще на пару миллиметров. Стережной выкрикнул фамилию.
— Врешь…
— Не вру!!! Он сможет, он вытащит! Он все сможет, он…
Вице-директор осекся. Рычажок щелкнул и принял верхнее вертикальное положение. «Лимонка» упала на паркет с глухим стуком. Стережной попытался схватить ее на лету — и промахнулся.
Взрыв не прозвучал. Ни сразу, ни через три секунды.
— На рынке покупал, — вздохнул я. — Похоже, учебную подсунули.
Взглянул на часы — до истечения отсрочки еще восемь минут. Надо использовать их с толком…
Стережной открывал и закрывал рот, точно рыба, выброшенная на берег. В этот-то рыбий рот и врезался мой кулак — от души, со всей молодецкой силушки.
— Вот тебе за Илону! — сообщил я вице-директору, отлетевшему к дальней стене и медленно сползавшему по ней на пол. Но принять ему горизонтальное положение я не позволил.
— А это за Алису, хоть и была лесбиянкой! — Еще удар, не слабее первого. — А это за Сульдина! А это за всех остальных! А это за «Хеопс», восемь лет всей страной строили!
Тут Стережной оказался-таки на полу, что существенного облегчения в его участь не внесло.
— А это от меня лично, на закуску!
Своя рубашка, как известно, ближе к телу — и, если мой личный должок не обошелся вице-директору в пару сломанных ребер, то я ничего не понимаю в ударах ногами.
Отперев двойные двери — на вид деревянные, на самом деле бронированные — я медленно вышел в приемную, держа руки на затылке. Впрочем, очень скоро их заломили, и защелкнули наручники, и натянули на голову черный капюшон без прорезей…
Так, в капюшоне, ничего не видя вокруг, я и шагал по коридору, ехал в лифте, спускался по лестнице… Сдернули его с моей головы только в салоне лимузина, быстро куда-то катившего. Причем сдернул лично генерал-майор Барсев, в просторечии — Барсук.
Кроме нас, в салоне сидели еще двое — камуфляж, броники, автоматы; водитель за тонированной стеклянной перегородкой не в счет.
— Господин генерал-майор, операция «Хеопс» завершена успешно, — доложил я. И добавил вовсе не по уставу:
— Устал, как собака… Наручники хоть снимите…
Глава седьмая. Небо в алмазах
Внеземелье, ДОС «Немезида», на часы смотреть некогда
Такое бывает в дурных снах: воздух вязкий, как сироп, и ты не то бежишь сквозь него, не то плывешь, — а сзади надвигается нечто страшное, настолько кошмарное, что оглянуться нет сил, и лишь ощущаешь затылком хриплое дыхание. Людей вокруг нет, хотя должны бы быть, люди куда-то подевались, вымерли, — пустые коридоры, пустые комнаты с разбросанными вещами, и некому спасти, и некому помочь, и тихая поступь смерти всё ближе…
Такое случается в кошмарах… Игорь очень хотел бы проснуться — не получалось.
Он стучался в каюты — в ответ ни звука, люки плотно задраены. Не все, некоторые распахнуты, но за ними никого, лишь раскиданные вещи парят в невесомости…
Люди! Вы где?
Идиот… Он-то надеялся хоть ненадолго вывести Барби из строя, и рассказать остальным: кто настоящий убийца, и предъявить доказательства, и изолировать маньячку… Кретин… Похоже, она успела раньше… И сама всех изолировала.
Всё из-за дурацкого, в детстве полученного воспитания… Не привык, не умел Игорь бить женщин. Тем более красивых и обнаженных… Тем более по голове… Тем более диатермокоагуляторами… И — ударил слишком слабо, даже не оглушил.
Куколка, не раздумывая, ответила выстрелом — и тот факт, что он до сих пор жив, объясняется лишь счастливой случайностью… Мини-фугас не взорвался — ударил в спину Игоря, выплывающего из медблока, ударил сильно, словно кулак боксера-тяжеловеса, — но не взорвался. Жар, повышенная температура… Знала бы Барби, что он отправил все ее пилюли в утилизатор, наверняка бы воспользовалась пистолетом Константина…
Но она не знала. И не знала о лекции, прочитанной Орловым о мини-фугасах, — иначе не стала бы ломать комедию, прикончила бы Игоря сразу. Поняла бы: он сообразит, что из крохотного керамического пистолета никак нельзя было разнести голову Насти Чистовой.
Впереди послышались звуки, явно издаваемые человеком. Туда, скорее… Игорь поспешил в кают-компанию «В» — не забыв, однако, прикрыть за собой очередной люк. Запирались люки автоматически, а чтобы отпереть их, нужно время…
В кают-компании обнаружился единственный человек — скорченное, повисшее в неестественной позе тело. Игорю показалось в первый момент, что человек мертв, — но тут якобы мертвец издал очередной мерзкий звук, тот самый, что слышал издалека Игорь.
Марат… Блюющий в невесомости Марат. Да, зрелище не для слабонервных. Резкий запах спирта. Медицинский? Технический? Неважно… Помощи тут не дождешься.
Надо спасаться самому… Найти убежище, куда куколка не доберется… Найти хоть что-то, способное заменить оружие… И спокойно обдумать план, как обезвредить Барби, не рискуя подставиться под выстрел.
Сзади послышался знакомый лязг, Барби отпирала люк. Игорь бросился вперед — без всякого плана, куда глаза глядят, лишь бы оказаться подальше отсюда.
Там же, два часа спустя
— Да, я застрелила ее, — признал динамик чуть искаженным голосом Барби. — Потому что хочу жить. Потому что хочу вернуться на Землю.
— Чем же тебе мешала жить Настя? — спросил Игорь.
Ему очень хотелось, чтобы куколка объяснила всё, объяснила убедительно. Чтобы он поверил, чтобы отдраил люк… Чтобы остался жить…
— Эта сучка заминировала «Немезиду». Она вылетела бы через два тура. А потом бы мы все взорвались.
— Врёшь…
— Ты можешь проверить.
— Ха. Ха. Ха, — раздельно произнес Игорь.
У него было подозрение: куколка ведет переговоры лишь для отвлечения внимания, а сама задумала какую-то хитрую каверзу. На всякий случай Игорь держал наготове газовый резак — точно такой же, как в ту приснопамятную ночь. Людям свойственно мыслить шаблонно: что один раз сошло за оружие, может послужить еще раз. Против пистолета, конечно, козырь слабый, но стоит направить струю газа на кодовый замок — и через несколько секунд его никто никогда не отопрет. Тогда Барби попадет сюда, в рубку, не скоро… Правда, Игорь тоже не сможет вернуться в жилую часть станции. Даже прорезав дыру — не сможет, не хватит пустякового баллончика на такую работу. Аппарат с большими баллонами снаружи, у Барби. Интересно, умеет она им пользоваться?
— Проверь, — настаивал динамик, — спустись в двигательный отсек и проверь. Двигатели заминированы.
Дешевый трюк… Он спустится, а Барби отопрет люк универсальным кодом — откуда она его знает, непонятно, но знает. Она уже несколько раз пыталась, но каждый раз Игорь со своей стороны нажимал кнопку сброса. Патовая ситуация — которая, тем не менее, не может продолжаться бесконечно. У Барби руки развязаны, а он прикован к своей кнопке… Черт возьми, он даже не знает: здесь она, с другой стороны переборки, или разговаривает с ним из пультовой…
Повисло молчание. Игорю казалось, что должен быть какой-то выход, какой-то простой и изящный способ переиграть Барби… И он должен, должен сообразить — какой… Но соображалось туго. Жар не спадал, похоже, лишь усиливался, и о лекарствах оставалось лишь мечтать. Болела голова, болела спина, болело всё… Игорь прижался лбом к холодному металлу переборки, пытаясь хоть так уменьшить жар.
— Хорошо, — нарушила молчание Барби. — Не хочешь проверять, не проверяй. Тогда предлагаю компро…
Она осеклась на полуслове, Игорю показалось, что он слышит из динамика посторонние звуки — далекие, едва различимые. Он втиснулся ухом в ребристую поверхность, затаил дыхание, удары сердца казались оглушительным набатом…
Голос? Точно, громкий мужской голос, — громкий, естественно, там, где его обладатель о чем-то говорил с Барби, а здесь — едва слышный, слов не разобрать. Внезапно сообразив, какой он идиот, Игорь торопливо вывернул до упора регулятор громкости.
Слышимость стала отличная, он успел узнать характерный, чуть грассирующий голос Антона Королева, успел понять одно слово: «куда», а может быть и «когда», а в следующий момент из динамика послышался звук выстрела — приглушенного, детская петарда в замкнутом помещении и то взрывается громче…
Ну вот и всё… Всё ясно и понятно, больше не нужны никакие объяснения… И компромиссы уже ни к чему…
— Звездный, ты меня слышишь?! — надрывался динамик на всю рубку.
Игорь поднес к нему конус гудящего пламени, отвратно запахло жженой пластмассой, и голос Барби смолк.
Но сегодня я летел вместе с Барсуком, и летел совсем иначе…
Вам приходилось путешествовать в воздушных лайнерах бизнес-класса? Не в общем салоне — в переднем, для VIP-персон? В том самом, где подавать французский коньяк, выдержанный менее десяти лет, считается дурным тоном? И где стюардессы готовы исполнить в полном смысле любое ваше желание, и каждая имеет при этом пару дипломов о победах в конкурсах красоты регионального, как минимум, уровня?
Приходилось, говорите? Ну так плюньте и забудьте, — дешевка. Хотите настоящего комфорта — немедленно вступайте в ряды ФСР и постарайтесь дослужиться до генеральских звезд.
— На, возьми сувенир на память… Можешь повесить на стенку.
Генерал-майор Барсев достал нечто из папки — кожаной, с золотым тиснением — и протянул мне.
М-да, сувенир оригинальный, что и говорить. Центральное место занимает стереоснимок, изображающий меня, молодого и красивого. Рядом — четыре изображения меньшего размера, уже плоских, не объемных: как бы я мог выглядеть с усами и густой окладистой бородой, и в очках и бакенбардах, и с бритым наголо черепом, и с патлами социоаутиста. Ну и текст соответствующий: разыскивается за убийство, вооружен, в совершенстве владеет, и прочая, и прочая… Короче говоря: встретив, сначала стреляйте, а потом уж кричите «Руки вверх!»
Подозреваю, что подобные сувениры в больших количествах украсили вокзалы, аэропорты, стенды у райотделов милиции и прочие бойкие места. Украсили вскоре после находки трупа Алисы в моей квартире.
— Что скажешь? — поинтересовался Барсук.
— Мне к лицу бакенбарды… При случае попробую отрастить.
А что тут еще сказать? Генералы ФСР не имеют обыкновения просто так раздаривать сувенирчики подчиненным. И подарочек явно с намеком: ты, Гюрза, наверняка подраспустился и подразболтался за год автономной работы, но если не забросишь свои вольные казацкие замашки, то… Намек понят. Буду скромен, тих и послушен.
— Миллион дошел по назначению? — спросил я тихо, скромно и послушно.
В «Кредит Лионе» я оформил условный аккредитив: сразу же по поступлении означенной суммы перевести ее в другое место. Не в «Банк-под-пальмой» — на счет фонда, помогавшего детям погибших офицеров-силовиков получить образование и обустроиться в жизни. Меркантильная благотворительность — уверен, что когда-нибудь Олег и Иришка-младшая воспользуются услугами фонда.
— Дошел твой миллион… Хотя они оперативно сработали: Стережной еще настукивал платежное поручение на ноутбуке, а судебные приставы уже рванули в банк. Но не доехали. В аварию попали, такая вот неприятность…
Бывает… Если ситуацию курируют генералы ФСР, то и не такие неприятности с людьми случаются. Но деньги бывшие владельцы теперь не выцарапают: благотворительные суммы налогами не облагаются и предметом судебного иска служить не могут.
Разговор наш проходил в осеннем лесу, где словно бы по взмаху волшебной палочки очутились два комфортнейших кресла и столик между ними: золотые листья падали с березок и летели к земле по замысловатым траекториям, и пахло грибной прелью, и где-то вдали, в вышине, курлыкала невидимая журавлиная стая. И не скажешь, что вся эта благодать неслась в воздухе на высоте десять тысяч метров.
Простая крестьянская физиономия генерал-майора смотрелась в здешнем антураже вполне уместно: вышел, дескать, пейзанин в лес, чуть передохнуть от трудов праведных, — батюшки! А тут два кресла, да на столике бутылка арманьяка сорокалетней выдержки!
— И что теперь? — спросил я.
— Что, что… Новая фамилия у тебя будет, и морда лица новая. А ренегат Дашкевич того… при попытке к бегству…
— Я не про себя, я про «Хеопс». Не понимаю: ну всадил я ракеты в пустые помещения, ну сработали там дымовые шашки… Всех дезинформировали, весь мир уверен: машинный зал вдребезги, на пару лет ремонта. Но ведь если станция вновь заработает, пусть даже в пробном режиме — засекут тут же! В чем смысл дезинформации? Или два года будем прикидываться, что чиним?
— Она не заработает, она уже работает.
Я не понял… О заработавшем «Хеопсе» надрывались бы все мировые СМИ.
— Верю! Эти глаза не лгут! — торжественно объявил я. — Да и черт с ними, со счетами «Интерспейса». Наверняка у вас есть свой секретный счетик, совету директоров неизвестный. Для мелких приватных дел: взорвать «Хеопс», например. Рептильные фонды, так сказать. Вот эту кубышку мы и поскребем.
Стережной не то всерьез задумался, не то талантливо изобразил раздумья.
— Куда вы собираетесь сделать перевод?
— «Кредит Лионе», Санкт-Петербургский филиал.
И вот тут уже мне не показалось, в вице-директорском взоре засветилось торжество и тут же погасло. Всё понятно: перед ним сидит лох, только и умеющий скакать под пулями и крушить челюсти, — но ничего не смыслящий в солидных мужских делах.
Законопослушный «Кредит Лионе» вместо какого-нибудь «Банка-под-пальмой» на Каймановых островах! Если задействовать все рычаги влияния, то уже сегодня в банк заявятся судебные приставы и арестуют мой счет.
— Как вы собираетесь уходить? — спросил Стережной.
— А это мой маленький секрет. Прогуляемся вместе на крышу, там и увидите. После чего мы распрощаемся, и будем жить долго и счастливо. Каждый сам по себе, естественно. Не скупитесь — разве не сто?ит долгая счастливая жизнь миллиона?
— Стоит, стоит… — сказал Стережной машинально. — Но я должен сделать один звонок. С «рептильным фондом», как вы его назвали, механика проще, но и здесь я не решаю единолично.
— Звоните. Но название банка-получателя не упоминать, даже намеком.
Позвонил он не со смарта, и не с одного из стационарных телефонов, украшавших обширный стол, — вытащил откуда-то из тумбы стола трубку, лишенную каких-либо устройств, позволяющих набирать номер. Нажал единственную имевшуюся на корпусе кнопку и через пару минут заговорил, не здороваясь и не называя собеседника по имени:
— Прибыл клиент из Египта… Да нет, из Е-гип-та! Да… Сам, лично… Требует оплату, причем в двойном размере…
Блефом разговор по загадочной трубке не был. Я слышал, как собеседник отвечает Стережному, но слова разобрать не мог.
После слов вице-директора о двойном размере повисла очень долгая пауза. Минута тянулась за минутой, ответа не было.
Я пододвинул руку с гранатой поближе к Стережному. Он изобразил виноватое лицо, пожал плечами: делаю, что могу, дескать. Кровотечение из носа прекратилось, но липкие, пропитанные кровью сосульки усов придавали вице-директору весьма своеобразный вид.
Наконец в трубке вновь прорезался голос далекого собеседника.
— Да… — сказал Стережной. — Хорошо… Свяжусь немедленно…
Дал отбой и сказал уже мне:
— Все в порядке, можно приступать.
— Ну так приступайте, — кивнул я на вице-директорский ноутбук и достал из кармана бумажку с банковскими реквизитами.
Андрей «Буравчик» Стрельцов. Момент истины
Тянулся третий час ожидания, и Стрельцов всё чаще сомневался: может быть, всё впустую? Может быть, сложившаяся сегодня ночью версия — пустышка, выстрел в никуда?
Но зачем тогда его здесь маринуют? Сделали бы удивленное лицо и отправили восвояси…
— Кофе, господин Стрельцов? — спросил мужчина в штатском, сидевший напротив. По нему можно было проверять хронометр — точно такая же фраза прозвучала ровно час назад, минута в минуту.
— Нет, спасибо, — откликнулся Стрельцов.
Хотя на самом деле кофе хотелось зверски, поспать в минувшие сутки не довелось… Мужчина не стал настаивать, нажал кнопку, — и вскоре перед ним стояла крохотная дымящаяся чашечка.
Наверное, стоило попробовать заручиться поддержкой генерала Барсева… Маловероятно, что он поддержал бы стрельцовскую авантюру, но вдруг… Теперь уже поздно — смарт у Стрельцова вежливо, но непреклонно изъяли.
Еще час, максимум полтора проволочки, — и все потеряет смысл. Ультракаиновая блокада прекратит свое действие, и его, Стрельцова, скрутит в бараний рог… Прямо здесь, в комнате ожидания.
Едва он осознал эту неприятную истину, мужчина в штатском встал.
— Пойдемте, — последовал приглашающий жест в сторону двери.
«Крохотный наушник или имплатат?» — с вялым любопытством подумал Стрельцов.
— Сейчас вам необходимо пройти личный досмотр, — сказал мужчина после того, как они прошагали недлинным коридором. — Извините, но такие у нас правила.
Стрельцов пожал плечами: правила так правила.
Под досмотром здесь понимали тщательнейший обыск. Первым делом Стрельцов лишился содержимого карманов — изъяли все, до последней мелочи, даже какую-то скомканную квитанцию, завалившуюся за подкладку еще в Баренцбурге.
— ЭНТ-имплантатов не носите? — поинтересовался мужчина.
— Не ношу.
— Тогда пройдите вот здесь. Неторопливо, пожалуйста, не то процедуру придется повторить.
Он не торопился, но все-таки процедуру повторили, и пришлось снова пройти небольшим пластиковым туннелем — воздух там попахивал озоном и раздавалось неприятное гудение. Результатом хождений стало короткое совещание и изъятие пуговицы с левого обшлага — аккуратно срезали и пообещали вернуть на обратном пути, а к нам с несанкционированной звукозаписывающей аппаратурой нельзя, такие уж правила…
Стрельцов вздохнул. Полученную в техотделе пуговицу он пришивал собственноручно, а попробуйте-ка отыскать в пустом по ночному времени управлении иголку с ниткой!
Ну и что теперь? Пригласят дантиста — а не скрывается ли под какой-нибудь пломбой ракетная установка? Или разденут догола, поставят на четвереньки и полюбопытствуют содержимым заднего прохода?
Но нет, лишившийся пуговицы Стрельцов был признан чистым и безопасным, и даже получил презент: ручку и небольшой блокнот взамен изъятой электронной записной книжки. Можете стенографировать, если хотите увековечить беседу для будущих мемуаров. Ручка, кстати, оказалась из материала, лишенного какой-либо жесткости, ее легко можно было завязать узлом — а в качестве импровизированного оружия не годилась, ни в глаз, ни в ухо не воткнешь, как ни старайся. Продумано всё, однако…
Потом они ехали пару километров по узкой, петляющей дороге — не на машине, на двухместном электрокаре, чтобы, упаси господи, не испортить экологию здешних заповедных мест. Вокруг рощицы, перелески, ветряная мельница на холме — вроде бы даже настоящая, не голопроекция. Огромное бревенчатое строение показалось перед глазами неожиданно. Наверное, потому дорога так и петляла, чтобы создать этот эффект неожиданности: въехали на холмик — и вот он, во всей красе, громадный рубленый терем с куполами-луковками, собранный, по слухам, без единого гвоздя, прадедовскими способами. Стрельцов для интереса пытался высмотреть хоть что-то, сделанное из пластмассы, или из железобетона, или из резины, или… Короче, хоть какую-то примету того, что он не в семнадцатом веке. Так ничего и не увидел.
Зато внутри… Внутри подобного здания подсознательно ожидаешь найти тот же стиль: старые иконы и изразцовые печи, деревянную утварь и вышитые рушники… Как бы не так. Внутри терем выглядел не то как звездолет тридцать какого-то века, не то как изображающая его голливудская декорация. Шагни через порог — и перенесешься на пару тысячелетий вперед…
…Хозяин терема ожидал Стрельцова в кабинете. Высокий, статный, хоть и в немалых годах. Львиная грива волос подернута благородной сединой. Лицо, хорошо знакомое любому, имеющему обыкновение смотреть выпуски новостей.
Словами хозяин явно не привык разбрасываться: движением брови отпустил мужчину в штатском, коротким жестом указал Стрельцову на кресло.
Сел сам, и тут же заговорил, — без каких-либо вступительных слов, даже без формального приветствия. Речь звучала не то чтобы с акцентом — с легчайшим на него намеком, словно у человека, долго жившего в России и в совершенстве знающего русский язык — но все же первые в жизни слова произнесшего не на нем.
— Я очень занятой человек, господин Стрельцов. И, надеюсь, ваше объяснение вот этого будет исчерпывающим, но не затянутым.
Говоря, хозяин легонько постукивал по столу стереоснимком — был на нем изображен мальчишка лет двенадцати-тринадцати. Оборотную сторону не видно, но Стрельцов знал — там несколько строк, написанных от руки. Он сам их и написал. А снимок получен в результате десятичасовой блиц-командировки Козерога и Юрика Митько в город Смоленск.
— Особенно меня интересует ваша записка. Я не читаю по-русски, но мне ее перевели, и должен…
Стрельцов перебил его уверенную речь. Перебил с неким чувством глубокого удовлетворения: тебя, наверное, много лет никто не перебивал, так на вот!
— Не читаете? В самом деле? Как же вы умудрились поступить в свое время в Ленинградский университет, господин Моргулис?
Владислав «Гюрза» Дашкевич. Момент истины
Стережной нервничал всё сильнее и сильнее. Он давно уже сообразил, что на крышу «Иглы» мы с ним не поднимемся, но наверняка не понимал, чего я, собственно, выжидаю. Три с лишним часа выжидаю…
Подтверждение о зачислении денег на счет получено, и господину вице-директору очень хотелось со мной распрощаться. Со мной и с гранатой, которую я все чаще перекладывал из руки в руку — пальцы устали прижимать подпружиненный рычажок.
Но я медлил. Не требовал автобус до аэропорта, или вертолет с полными баками, не выдвигал другие излюбленные террористами претензии. Сидел и ждал.
Вице-директорский кабинет был обложен плотно — мышь не проскочит, змея не проползет. Валентин Валерьевич ничуть не льстил своей персоне, когда говорил, что спасать его прибудут специалисты и из Питера, и из Москвы.
Прибыли. Но спасать пока не спешили, такие дела с кондачка не делаются.
Трижды я выходил на связь со штабом контртеррористической операции, слушал предложения, просил время их обдумать. Но так ничего и не надумал.
На четвертый раз из селектора прозвучал знакомый голос:
— Говорит генерал-майор Барсев, заместитель начальника Федеральной Службы Расследований. Сдавайтесь, Дашкевич. Под гарантии жизни и справедливого судебного разбирательства.
— А самолет до Туркестана? Уже не предлагаете?
— Больше предложений не будет. Это последнее. Будет штурм.
Вид у Стережного был жалкий — бледен как смерть, губы трясутся. Не хочешь штурма, гнида финансовая?
— Ваша взяла, вяжите! — сказал я в селектор. — Только уберите из приемной нервных граждан, чтобы не продырявили невзначай. Через десять минут я выйду первым, один и без оружия.
Стережной не верил своему счастью. И правильно, между прочим, делал.
Я надвинулся на него почти вплотную, поднял руку с гранатой — так, что «лимонка» оказалась между нашими лицами. Произнес медленно и задумчиво:
— Детям миллиона надолго хватит… А мне — двадцать пять лет… Меньше за такие дела не светит… Если и выйду когда-то, то стариком… Двадцать пять лет… ни травы, ни моря, ничего, небо в клеточку, друзья в полосочку…
Разжал один палец, второй, третий — и теперь держал гранату двумя: указательным и большим, прижимавшим рычаг.
— Не нада-а-а-а!!! — завопил Стережной. — Не делай! Я найму адвокатов, у меня есть люди в комиссии по помилованию, я…
— Ты дешевка, Валя… — сказал я так же задумчиво. — И я тебе не верю. Ты и миллионом-то сам не мог распорядиться… Ты пешка в большой игре. Ферзь, которому ты звонил, может, меня бы и вытащил… Но он, увы, не с нами, и не станет марать из-за тебя руки…
Я чуть-чуть ослабил хватку двух пальцев. Рычаг отошел от корпуса «лимонки» едва заметно. Но Стережной смотрел на гранату во все глаза, и заметил.
— А-а-а-а-а… — вопил он уже без слов, на одной ноте.
— Или станет? — вслух размышлял я. — Так кому ты звонил-то?
Рычажок сдвинулся еще на пару миллиметров. Стережной выкрикнул фамилию.
— Врешь…
— Не вру!!! Он сможет, он вытащит! Он все сможет, он…
Вице-директор осекся. Рычажок щелкнул и принял верхнее вертикальное положение. «Лимонка» упала на паркет с глухим стуком. Стережной попытался схватить ее на лету — и промахнулся.
Взрыв не прозвучал. Ни сразу, ни через три секунды.
— На рынке покупал, — вздохнул я. — Похоже, учебную подсунули.
Взглянул на часы — до истечения отсрочки еще восемь минут. Надо использовать их с толком…
Стережной открывал и закрывал рот, точно рыба, выброшенная на берег. В этот-то рыбий рот и врезался мой кулак — от души, со всей молодецкой силушки.
— Вот тебе за Илону! — сообщил я вице-директору, отлетевшему к дальней стене и медленно сползавшему по ней на пол. Но принять ему горизонтальное положение я не позволил.
— А это за Алису, хоть и была лесбиянкой! — Еще удар, не слабее первого. — А это за Сульдина! А это за всех остальных! А это за «Хеопс», восемь лет всей страной строили!
Тут Стережной оказался-таки на полу, что существенного облегчения в его участь не внесло.
— А это от меня лично, на закуску!
Своя рубашка, как известно, ближе к телу — и, если мой личный должок не обошелся вице-директору в пару сломанных ребер, то я ничего не понимаю в ударах ногами.
Отперев двойные двери — на вид деревянные, на самом деле бронированные — я медленно вышел в приемную, держа руки на затылке. Впрочем, очень скоро их заломили, и защелкнули наручники, и натянули на голову черный капюшон без прорезей…
Так, в капюшоне, ничего не видя вокруг, я и шагал по коридору, ехал в лифте, спускался по лестнице… Сдернули его с моей головы только в салоне лимузина, быстро куда-то катившего. Причем сдернул лично генерал-майор Барсев, в просторечии — Барсук.
Кроме нас, в салоне сидели еще двое — камуфляж, броники, автоматы; водитель за тонированной стеклянной перегородкой не в счет.
— Господин генерал-майор, операция «Хеопс» завершена успешно, — доложил я. И добавил вовсе не по уставу:
— Устал, как собака… Наручники хоть снимите…
Глава седьмая. Небо в алмазах
Он взбежал на утес, с которого видно было море, и не увидел никого. Он был один, совершенно один, с этим неисчислимым, неслыханным, баснословным богатством, которое принадлежало ему.А. Дюма, «Граф Монте-Кристо»
Внеземелье, ДОС «Немезида», на часы смотреть некогда
Такое бывает в дурных снах: воздух вязкий, как сироп, и ты не то бежишь сквозь него, не то плывешь, — а сзади надвигается нечто страшное, настолько кошмарное, что оглянуться нет сил, и лишь ощущаешь затылком хриплое дыхание. Людей вокруг нет, хотя должны бы быть, люди куда-то подевались, вымерли, — пустые коридоры, пустые комнаты с разбросанными вещами, и некому спасти, и некому помочь, и тихая поступь смерти всё ближе…
Такое случается в кошмарах… Игорь очень хотел бы проснуться — не получалось.
Он стучался в каюты — в ответ ни звука, люки плотно задраены. Не все, некоторые распахнуты, но за ними никого, лишь раскиданные вещи парят в невесомости…
Люди! Вы где?
Идиот… Он-то надеялся хоть ненадолго вывести Барби из строя, и рассказать остальным: кто настоящий убийца, и предъявить доказательства, и изолировать маньячку… Кретин… Похоже, она успела раньше… И сама всех изолировала.
Всё из-за дурацкого, в детстве полученного воспитания… Не привык, не умел Игорь бить женщин. Тем более красивых и обнаженных… Тем более по голове… Тем более диатермокоагуляторами… И — ударил слишком слабо, даже не оглушил.
Куколка, не раздумывая, ответила выстрелом — и тот факт, что он до сих пор жив, объясняется лишь счастливой случайностью… Мини-фугас не взорвался — ударил в спину Игоря, выплывающего из медблока, ударил сильно, словно кулак боксера-тяжеловеса, — но не взорвался. Жар, повышенная температура… Знала бы Барби, что он отправил все ее пилюли в утилизатор, наверняка бы воспользовалась пистолетом Константина…
Но она не знала. И не знала о лекции, прочитанной Орловым о мини-фугасах, — иначе не стала бы ломать комедию, прикончила бы Игоря сразу. Поняла бы: он сообразит, что из крохотного керамического пистолета никак нельзя было разнести голову Насти Чистовой.
Впереди послышались звуки, явно издаваемые человеком. Туда, скорее… Игорь поспешил в кают-компанию «В» — не забыв, однако, прикрыть за собой очередной люк. Запирались люки автоматически, а чтобы отпереть их, нужно время…
В кают-компании обнаружился единственный человек — скорченное, повисшее в неестественной позе тело. Игорю показалось в первый момент, что человек мертв, — но тут якобы мертвец издал очередной мерзкий звук, тот самый, что слышал издалека Игорь.
Марат… Блюющий в невесомости Марат. Да, зрелище не для слабонервных. Резкий запах спирта. Медицинский? Технический? Неважно… Помощи тут не дождешься.
Надо спасаться самому… Найти убежище, куда куколка не доберется… Найти хоть что-то, способное заменить оружие… И спокойно обдумать план, как обезвредить Барби, не рискуя подставиться под выстрел.
Сзади послышался знакомый лязг, Барби отпирала люк. Игорь бросился вперед — без всякого плана, куда глаза глядят, лишь бы оказаться подальше отсюда.
Там же, два часа спустя
— Да, я застрелила ее, — признал динамик чуть искаженным голосом Барби. — Потому что хочу жить. Потому что хочу вернуться на Землю.
— Чем же тебе мешала жить Настя? — спросил Игорь.
Ему очень хотелось, чтобы куколка объяснила всё, объяснила убедительно. Чтобы он поверил, чтобы отдраил люк… Чтобы остался жить…
— Эта сучка заминировала «Немезиду». Она вылетела бы через два тура. А потом бы мы все взорвались.
— Врёшь…
— Ты можешь проверить.
— Ха. Ха. Ха, — раздельно произнес Игорь.
У него было подозрение: куколка ведет переговоры лишь для отвлечения внимания, а сама задумала какую-то хитрую каверзу. На всякий случай Игорь держал наготове газовый резак — точно такой же, как в ту приснопамятную ночь. Людям свойственно мыслить шаблонно: что один раз сошло за оружие, может послужить еще раз. Против пистолета, конечно, козырь слабый, но стоит направить струю газа на кодовый замок — и через несколько секунд его никто никогда не отопрет. Тогда Барби попадет сюда, в рубку, не скоро… Правда, Игорь тоже не сможет вернуться в жилую часть станции. Даже прорезав дыру — не сможет, не хватит пустякового баллончика на такую работу. Аппарат с большими баллонами снаружи, у Барби. Интересно, умеет она им пользоваться?
— Проверь, — настаивал динамик, — спустись в двигательный отсек и проверь. Двигатели заминированы.
Дешевый трюк… Он спустится, а Барби отопрет люк универсальным кодом — откуда она его знает, непонятно, но знает. Она уже несколько раз пыталась, но каждый раз Игорь со своей стороны нажимал кнопку сброса. Патовая ситуация — которая, тем не менее, не может продолжаться бесконечно. У Барби руки развязаны, а он прикован к своей кнопке… Черт возьми, он даже не знает: здесь она, с другой стороны переборки, или разговаривает с ним из пультовой…
Повисло молчание. Игорю казалось, что должен быть какой-то выход, какой-то простой и изящный способ переиграть Барби… И он должен, должен сообразить — какой… Но соображалось туго. Жар не спадал, похоже, лишь усиливался, и о лекарствах оставалось лишь мечтать. Болела голова, болела спина, болело всё… Игорь прижался лбом к холодному металлу переборки, пытаясь хоть так уменьшить жар.
— Хорошо, — нарушила молчание Барби. — Не хочешь проверять, не проверяй. Тогда предлагаю компро…
Она осеклась на полуслове, Игорю показалось, что он слышит из динамика посторонние звуки — далекие, едва различимые. Он втиснулся ухом в ребристую поверхность, затаил дыхание, удары сердца казались оглушительным набатом…
Голос? Точно, громкий мужской голос, — громкий, естественно, там, где его обладатель о чем-то говорил с Барби, а здесь — едва слышный, слов не разобрать. Внезапно сообразив, какой он идиот, Игорь торопливо вывернул до упора регулятор громкости.
Слышимость стала отличная, он успел узнать характерный, чуть грассирующий голос Антона Королева, успел понять одно слово: «куда», а может быть и «когда», а в следующий момент из динамика послышался звук выстрела — приглушенного, детская петарда в замкнутом помещении и то взрывается громче…
Ну вот и всё… Всё ясно и понятно, больше не нужны никакие объяснения… И компромиссы уже ни к чему…
— Звездный, ты меня слышишь?! — надрывался динамик на всю рубку.
Игорь поднес к нему конус гудящего пламени, отвратно запахло жженой пластмассой, и голос Барби смолк.
Спецсамолет ФСР, 17 июня 2028 года
Мне, естественно, доводилось летать нашими служебными спецбортами, в том числе и между Петербургом и Москвой. Впечатления не самые приятные: сидеть приходится на жестком откидном сиденби, и вместо улыбчивой стюардессы, интересующейся твоими желаниями, — хмурый прапор, интересующийся совсем другим: как бы ты не стибрил что-нибудь из громоздящегося вокруг казенного имущества, ибо борт, естественно, грузопассажирский. Не говоря уж о том, что приземляться приходится не в одном из столичных аэропортов, а на какой-нибудь нашей или армейской базе, от которой до Москвы потом надо трястись пару часов по выщербленной, ухабистой бетонке.Но сегодня я летел вместе с Барсуком, и летел совсем иначе…
Вам приходилось путешествовать в воздушных лайнерах бизнес-класса? Не в общем салоне — в переднем, для VIP-персон? В том самом, где подавать французский коньяк, выдержанный менее десяти лет, считается дурным тоном? И где стюардессы готовы исполнить в полном смысле любое ваше желание, и каждая имеет при этом пару дипломов о победах в конкурсах красоты регионального, как минимум, уровня?
Приходилось, говорите? Ну так плюньте и забудьте, — дешевка. Хотите настоящего комфорта — немедленно вступайте в ряды ФСР и постарайтесь дослужиться до генеральских звезд.
— На, возьми сувенир на память… Можешь повесить на стенку.
Генерал-майор Барсев достал нечто из папки — кожаной, с золотым тиснением — и протянул мне.
М-да, сувенир оригинальный, что и говорить. Центральное место занимает стереоснимок, изображающий меня, молодого и красивого. Рядом — четыре изображения меньшего размера, уже плоских, не объемных: как бы я мог выглядеть с усами и густой окладистой бородой, и в очках и бакенбардах, и с бритым наголо черепом, и с патлами социоаутиста. Ну и текст соответствующий: разыскивается за убийство, вооружен, в совершенстве владеет, и прочая, и прочая… Короче говоря: встретив, сначала стреляйте, а потом уж кричите «Руки вверх!»
Подозреваю, что подобные сувениры в больших количествах украсили вокзалы, аэропорты, стенды у райотделов милиции и прочие бойкие места. Украсили вскоре после находки трупа Алисы в моей квартире.
— Что скажешь? — поинтересовался Барсук.
— Мне к лицу бакенбарды… При случае попробую отрастить.
А что тут еще сказать? Генералы ФСР не имеют обыкновения просто так раздаривать сувенирчики подчиненным. И подарочек явно с намеком: ты, Гюрза, наверняка подраспустился и подразболтался за год автономной работы, но если не забросишь свои вольные казацкие замашки, то… Намек понят. Буду скромен, тих и послушен.
— Миллион дошел по назначению? — спросил я тихо, скромно и послушно.
В «Кредит Лионе» я оформил условный аккредитив: сразу же по поступлении означенной суммы перевести ее в другое место. Не в «Банк-под-пальмой» — на счет фонда, помогавшего детям погибших офицеров-силовиков получить образование и обустроиться в жизни. Меркантильная благотворительность — уверен, что когда-нибудь Олег и Иришка-младшая воспользуются услугами фонда.
— Дошел твой миллион… Хотя они оперативно сработали: Стережной еще настукивал платежное поручение на ноутбуке, а судебные приставы уже рванули в банк. Но не доехали. В аварию попали, такая вот неприятность…
Бывает… Если ситуацию курируют генералы ФСР, то и не такие неприятности с людьми случаются. Но деньги бывшие владельцы теперь не выцарапают: благотворительные суммы налогами не облагаются и предметом судебного иска служить не могут.
Разговор наш проходил в осеннем лесу, где словно бы по взмаху волшебной палочки очутились два комфортнейших кресла и столик между ними: золотые листья падали с березок и летели к земле по замысловатым траекториям, и пахло грибной прелью, и где-то вдали, в вышине, курлыкала невидимая журавлиная стая. И не скажешь, что вся эта благодать неслась в воздухе на высоте десять тысяч метров.
Простая крестьянская физиономия генерал-майора смотрелась в здешнем антураже вполне уместно: вышел, дескать, пейзанин в лес, чуть передохнуть от трудов праведных, — батюшки! А тут два кресла, да на столике бутылка арманьяка сорокалетней выдержки!
— И что теперь? — спросил я.
— Что, что… Новая фамилия у тебя будет, и морда лица новая. А ренегат Дашкевич того… при попытке к бегству…
— Я не про себя, я про «Хеопс». Не понимаю: ну всадил я ракеты в пустые помещения, ну сработали там дымовые шашки… Всех дезинформировали, весь мир уверен: машинный зал вдребезги, на пару лет ремонта. Но ведь если станция вновь заработает, пусть даже в пробном режиме — засекут тут же! В чем смысл дезинформации? Или два года будем прикидываться, что чиним?
— Она не заработает, она уже работает.
Я не понял… О заработавшем «Хеопсе» надрывались бы все мировые СМИ.