Бесполезно – ничего не слышит, смотрит вниз, глаза безумные, судорожно, с всхлипом, выдыхает. Снизу – залитая кровью морда в лунном свете, зверь сидит на задних лапах – неподвижно, громадная пасть беззвучно открывается и закрывается. Гене кажется, что глаз у хищника остался один. А может, и нет – луна светит с другой стороны. Артерия бьется под пальцами, слабость во всем теле нарастает.
Он расстегивает пряжку левой рукой, выдергивает, едва не рухнув вниз. Двойную петлю как можно выше и туже, окровавленная плетеная кожа скользит в пальцах – готово! Комкает нашаренный в кармане платок, запихивает под ремень. Истечь кровью в ближайшие минуты не грозит, но резкие движения не рекомендуются. Теперь стоит посмотреть вокруг. И подумать – что дальше?
Глава VII
Впервые у него есть время задуматься – с тех пор как началось. Совсем немного времени.
Они в ловушке, в простом, но эффективном капкане. Неровный, выщербленный гребень стены. Узкий – меньше полуметра. Слева стену замыкает башня – десяток метров отвесного кирпича высится над головой. Один и со здоровой ногой он мог бы попробовать…
Справа – разрушенная стена опускается почти до земли. Там они залезли и там их ждут. Сзади – практически от основания замка – высокий береговой обрыв, даже отсюда и в лунном свете видны сползшие сверху глыбы. Одни внизу, другие застряли на полпути, торчат из склона. Катиться будет весело… Оставим как запасной вариант.
Впереди зверь. Какой? Таких тварей он нигде и никогда не видел. Даже похожих. Жуткий, облепленный переразвитыми мышцами гибрид пса и гориллы… Застыл неподвижно, ждет… Неподвижно?
Генка замечает, что голова зверя движется – легкие, плавные покачивания вправо-влево. Ритм потихоньку убыстряется, амплитуда растет. Движение притягивает. Гипнотизирует. И – боковым зрением – Наташка! Черт!
Она скорчилась на четвереньках, вцепившись в стену руками и ногами. Смотрит вниз. Голова болтается, повторяя движения зверя. И наклоняется все ниже.
Он орет на нее – грубо и громко. Не слышит, не реагирует. Срывая ногти, немеющими пальцами он выдирает из гребня обломок кирпича. Бросок. Зверь не реагирует, не уклоняется – обломок попадает в лоб. В высокий лоб, почти человеческий. И в раздавшемся рычании – почти человеческая ненависть.
Генка вытягивает руку, распластавшись на гребне, вцепляется в ее волосы, рвет. Пряди остаются в руке – но ритм бездумного движения сбит, глаза проясняются. Под животом холодный камень, приподняться сил нет. Генка смотрит вниз, скалит зубы и тоже рычит – торжествующе. Рычит, чтобы заглушить стон.
Один – один.
Ничья.
Пат.
Они перебивают друг друга:
– Послушай, есть…
– Ирка… Там Ирка… Голова… – … шанс выскочить…
– Смотрела… смотрела на меня… хотела сказать…
– Да слушай же меня!
– Она жива… жива… надо…
– Заткнись, дура!!!!
Она замолкает. У него немеет все, даже губы. Поздно, слишком поздно наложил жгут. Говорит медленно, слова плывут, теряют четкость. Фразы короткие, на длинные нет сил.
– Не гляди вниз. Опасно. Посмотри через плечо – осторожно… Видишь – обломок стены? Больше центнера… Если удачно сбросим…
Бесполезно. Ничего не видит, не понимает. У нее перед глазами – мертвая голова и оскаленная зверя. Генку она не слышит.
Придется все самому. Он с трудом приподнимается. Правый бок колет – в кармане разложенный нож. Еще пригодится. Снова терзает гребень – обломок, другой… больше не выковырять. Достаточно.
Теперь – подманить в нужную точку. И не свалить ненароком Наташку. Она – слабое звено во всем плане.
Да и самому бы не сверзиться. Последнее вполне вероятно – конечности нагло двинули куда-то в самоволку. Он сплюнул вниз, стиснул выломанный кирпич… Второй гейм, моя подача… Проигравший выбывает.
Не успел.
Зверь начал первым. Ничьи бывают в играх, придуманных людьми. Зверь о существовании таковых не помнил. Он немного восстановил силы и прыгнул. Высоко, гораздо выше, чем раньше.
Гена среагировал. Но – медленно, вяло, как чужая, поднималась рука с камнем. И бросок получился не сильный, не способный сбить прицел огромной туше…
Оборотень не дотянулся. Не хватило нескольких сантиметров до скрючившейся на гребне добычи. Но он добился своего – Наташка дернулась, попыталась вскочить на ноги, увеличить расстояние до несущейся к ней распахнутой пасти. Потеряла равновесие и рухнула со стены – как раз туда, куда Гена хотел заманить зверюгу.
Не кричала, все запасы крика иссякли раз и навсегда, когда в руке покачивалась на длинных волосах голова подруги.
Кончилось для нее все быстро.
Генка не глядит вниз. Не вслушивается в звуки кошмарной трапезы. Ему надо проползти полтора метра – и это самый длинный путь в его жизни.
Кажется, что он тащится целую вечность к нависшему над залом огромному куску стены. Зачем – Гена и сам уже плохо понимает. Все мысли и желания – спастись и спасти, выжить и поквитаться с тварью – куда-то ушли, вытекли вместе с кровью. Он ползет из чистого упрямства. И доползает.
Смотрит вниз – впервые. Там зрелище не для слабых желудком и нервами, но ему уже все равно. Волнует одно: Наташка рухнула чуть в сторону. Обидно. Ничего у них не получилось… И даже приманки из нее – не получилось.
Он приваливается всем телом – чужим, ватным – к монолиту из полутора сотен сцементированных кирпичей. Глыбища. Центнеры. Кажется – не столкнуть, не стронуть.
Он столкнет. Если надо – вместе с собой.
…Голоса нет, из губ – слабое сипение. Но зверь его слышит, поднимает башку, чуть перемещается… Пора!
Наверное, ему помог сам замок. Откуда иначе взялись силы? Эти стены строили люди и для людей. Тут смеялись и ненавидели, любили и умирали – люди. Монстр здесь чужой.
Глыба рушится. Удар негромкий. Хрусткий. Попал. Снизу – вой? вопль? рев? – нечто не человеческое и не звериное. Но оглушительное.
Стены дрожат.
…смешно, но телевизор внизу все работает… золотой голос России тянет что-то оптимистичное… конец концерта… конец… а зверь все не дохнет – молча скребет передними лапами… задние – в кашу… всмятку… в лепешку… сзади у него все в лепешку… надо слезать и уходить… или уползать… надо… сил нет… жгут сбился… кровь уже не хлещет, еле сочится… стена вся залита… замерзнет – можно будет скатиться… как на санках… как в детстве… вдали, за рекой – ракеты и фейерверки… нарядные люди встречают Миллениум… кровавый Миллениум… как встретили, так и проживем… кто выживет…
…собственного тела нет… уехало вечерним поездом без прощальной телеграммы… надо слезать, сползать, скатываться… иначе конец… хотя и так конец… а зверь под стеной все бьется за жизнь… учись, сержант… ползи… ползи, мать твою!!
Ему казалось – ползет долго. И – уполз далеко. Но это лишь казалось. Он продвинулся по залитому кровью гребню полметра, не больше, – когда ликантроп вытащил наконец раздробленные задние лапы и крестец из-под глыбы.
Лапы с длинными пальцами цепляются за неровности гребня, когти крошат кирпич. Оборотень карабкается по гребню. Медленно. Вся задняя часть тащится кровавым месивом, ненужным балластом.
Гена – навстречу. Еще медленней. Они сближаются, как дуэлянты по команде: сходитесь! Смертельно раненные дуэлянты. И готовые драться до конца – своего и чужого. Но поединком чести тут не пахнет. У одного бойца под рубашкой кольчуга – даже сейчас раздробленные кости и разорванные сосуды вервольфа срастаются. Очень быстро срастаются.
Замах лапы и попытка ткнуть ножом одновременны – и одинаково бессильны. Обоих валит вниз собственное движение.
Зверь рядом. Лежит неподвижно.
Рука тянется к мохнатой глотке и замирает. Нож выскальзывает из окровавленной ладони. Но Генке кажется, удар достиг цели – сильный, смертельный. Кажется – он победил.
Улыбается, и – что-то лопается внутри с хрустальным чистым звоном.
Гонг.
Конец игры.
Рассвет серый, хмурый – небо вновь затянуто тучами. На замок густо сыплется снег. Кровавые пятна медленно белеют, исчезают… Окровавленный шарф торчит из-под снега – затем исчезает и он. Девственно-белая поверхность словно приглашает: кто следующий?
Оборотня и его жертв не видно – если, конечно, не исследовать узкую щель в подвале, куда единственно ползком и протиснешься.
Через несколько часов трое придурков нежно-наркоманского возраста найдут отличное рождественское развлечение: выдавят локтем фанерку в окне осиротевшего «запорожца» и весело укатят… Брошенную развалюху обнаружат в Колпино – там и будут искать пропавшую четверку студентов… В подземелье Шведской крепости до весны не заглянет никто.
Люди в замке Бип появились под конец первого дня тысячелетия. Трое мужиков залезли поправиться пивком – подальше от жен, злых и похмельных. Славка Чикарь шел первым – и первым увидел стоявший в стенной нише телевизор. Батареи сели – серый экран и негромкое шипение.
«Электроника ВЛ-100», читает Славка, сразу прикидывая, где и на какую емкость обменять находку. Мероприятие временно отложено, Чикарь спешит к выходу. Дружки за ним, громко намекая, что Бог велел делиться. В подземелье не заглядывают – к чему, в самом деле? Уходят, радостно обсуждая свою удачу.
На самом деле она, удача, гораздо больше – они даже не представляют, на сколько. Регенерация ликантропа закончилась, запас еды – тоже. Он голоден и ждет темноты.
Бартер удачен – телевизор оценен в литровку «Гжелки» плюс три пива и кое-какая закусь в придачу. Обратно в крепость тащиться не тянет – душа горит. Устраиваются на скамеечке, праздник продолжается с новыми силами.
Да и то сказать, уж нынче-то грех не выпить! Не хухры-мухры – Миллениум!
Часть пятая
СНОВА ЛЕТО. МЕТОД ГРАЕВА
Глава I
– Боже мой, какие шрамы! – Реакция на увиденное у блондинки была заурядной в отличие от ее бюста.
Бюст заурядным не назвали бы даже жители Балийского султаната, всемирно знаменитого своими прекрасногрудыми танцовщицами. Впрочем, Граев подозревал, что этим достоинства блондинки исчерпываются, – и, как всегда, хотел ошибиться.
По счастью, она не стала продолжать охать, ахать и развивать тему о шрамах и их происхождении (одно очко в ее пользу); повернулась спиной и попросила:
– Расстегни, пожалуйста…
Довольно невинным тоном попросила. Почему-то все девушки уверены, что мужчин, неожиданно вернувшихся на излете четвертого десятка в холостяцкое положение, невинность привлекает особо.
Блондинка была чуть полновата, бретельки бюстгальтера слегка врезались в спину. Граев справился с застежкой тремя пальцами левой руки (последние месяцы ему пришлось научиться много с чем справляться левой рукой). При этом он пытался вспомнить, каким именем представилась девушка, когда их познакомили четыре часа назад, – и не вспомнил, ничуть от этого не расстроившись.
И тут замурлыкал телефон. Мобильный. Граев напрягся – мало кто знал этот номер, и никто из знавших не стал бы беспокоить его в два часа ночи. Без веской причины беспокоить. Он протянул руку к столу, взял мобильник и в течение последовавшего двухминутного разговора произнес всего три слова:
– Граев.
Потом, после паузы:
– Где?
И наконец, после более длительной паузы, завершил разговор:
– Еду.
Встав, он не смотрел на блондинку, бросил взгляд за окно – кромешная августовская темень, в доме напротив светятся всего два окна. Черт, отвозить ее некогда и отправлять одну в такое время тоже не годится… Быстро приняв решение, вышел в прихожую, вернулся с запасным комплектом ключей – она уже все поняла и вернула застежку бюстгальтера в прежнее положение.
– Мне надо уехать. Срочно. Важное дело. – Он не стал рассказывать, что где-то там, за городом, лежит под холодными звездами мертвый человек, которого он безуспешно искал с июня. Вместо этого стал выдавать инструкции жестким тоном, словно разговаривал с подчиненным, не имеющим права отказаться. – Когда вернусь – сам не знаю. На ночь глядя из дому не выходи… Вино в баре, еда в холодильнике, микроволновка рядом; книги в шкафу, видеомагнитофон и кассеты – в соседней комнате. Ну а где кровать – сама видишь. Если задержусь и не дождешься – закрой дверь этими ключами, замки там несложные… Ключи опусти в почтовый ящик, желательно без свидетелей.
Пожалуй, это была самая длинная тирада Граева, услышанная блондинкой за недолгое время их знакомства. Он подумал, что предложение бросить ключи в ящик подчеркивает, что встречи у них в ближайшее время не будет; попытался улыбнуться (получилось плохо) и сказал самым мягким тоном, каким смог:
– Извини, так уж получилось…
Полуодетая, забившись глубоко в кресло, она смотрела на него с печалью сеттера, убедившегося, что хозяин в прекрасный для охоты денек не берет ружье и не зовет его на болото, а, принарядившись, отправляется на свидание. Но вместо вполне уместных попреков Граев услышал несколько неожиданное:
– Это опасно?
Бывшая жена ни разу его так не спрашивала; он задумался на полном серьезе и ответил коротко: – Нет.
– Я обязательно дождусь… – сказала она твердо.
Миша взял трубку после седьмого звонка.
– Собирайся, выезжаем, – сказал Граев, не тратя время на приветствия. – Похоже, клиент нашелся…
– У-у-у… Ну, знаешь, Граев… Ничего ты не знаешь… Ты не знаешь, с какой девушки ты меня снял…
Граев сказал как можно сочувственнее:
– Так ведь я, Миша, тоже тут… не с резиновой куклой…
Граев от души надеялся, что блондинка этого не слышала: он вышел на кухню и говорил по городскому телефону.
– Служба есть служба. Через двадцать минут жду на углу. Успеешь?
– Ну-у-у… – Миша, похоже, не до конца проникся перспективой покинуть уютную теплую постель и отправиться куда-то с Граевым. – Успею.
– Жду. – Граев повесил трубку.
Александра, ее зовут Александра, вспомнилось вдруг. Я еще спросил, как ее называть: Сашей или Саней? А она сказала: все равно, лишь бы не Шурой, с детства не люблю этого имени…
Он прошел в прихожую, медленно и осторожно обул кроссовки на липучках (среди прочих возникших в последнее время проблем была и проблема со шнурками); заглянул в комнату. Она сидела там же и в той же позе, так же полуодетая, с таким же грустным взглядом.
– Я пошел, Саша… – сказал Граев.
– Возвращайся. Я жду. – Она отвела взгляд в сторону, и ему показалось, что в углах глаз что-то блеснуло. Он вышел, не оглядываясь.
Миша не опоздал. Когда Граев вышел к углу, белая «беэм-вушка» там уже стояла. Миша распахнул дверь и возбужденно спросил:
– Шеф нашелся? Живой?
Граев, садясь, отрицательно помотал головой. У Миши, чувствовалось, была к нему масса вопросов, но Граев, коротко объяснив дорогу, сказал:
– Я, пожалуй, посплю полчасика. Боюсь, до следующей ночи спать не придется… Километров через пять после поворота на аэропорт разбудишь…
И откинулся на спинку сиденья. Миша вздохнул, он добровольно вызвался на эту работу – Граев научился делать левой рукой многое, но водить машину с висящей как плеть правой не мог.
В темноте они запросто проскочили бы мимо – найти место происшествия помог пробивающийся сквозь кусты свет фар и фонарей. Там, похоже, вовсю кипела работа.
Миша свернул на узенькую грунтовку и через двести метров затормозил у пустой милицейской машины. Граев вышел и двинулся пешком, подсвечивая путь предусмотрительно захваченным фонариком.
– Стой! Поворачивай назад!
Верзила в камуфляже и с автоматом наперевес вынырнул непонятно откуда, громоздкий бронежилет придавал ему обманчиво неуклюжий вид.
– Я Граев.
– Ну и что?
Видать, из новеньких. Граев сказал командным тоном, не желая вступать в дискуссии и давать объяснения:
– Доложи Мельничуку.
И стал ждать, не меняя позы.
Глава II
– Нет, Граев, ну как ты все-таки вычислил, что мы найдем его здесь? Ну, в смысле, не именно в этих кустах, но здесь, в округе? Ведь все были уверены, что он греет косточки где-нибудь на Канарах… А тут такой подарок. Чует мое сердце, очередной глухарь… Как ты-то его просчитал?
– Интуиция… – неопределенно ответил Граев.
На самом деле он был удивлен. Интуиция подсказывала другое. Граев был твердо уверен, что Михаил Иванович Колыванов, предприниматель, находится где-то здесь, неподалеку, – лежит с прошлого мая в земле или на дне речки. Теплый мертвец давал новый, непонятный расклад…
А майор Мельничук, зам. начальника РУВД, выглядел раздосадованным. Досада была направлена на Граева, словно тот был виноват, что свежий труп человека, больше года пребывающего во всероссийском розыске, обнаружился сейчас именно на майорской территории.
– Зато закроешь дело об убийстве в Редком Кузьмино. За смертью главного подозреваемого, – утешил майора Граев. – Пойдем посмотрим?
– Паша, ты… – майор неловко замялся, – я, конечно, тебя знаю… и ребята… Но тут куча всякого народа: и прокурорские прискакали, и медики, и с РУБОПа… А посторонним на месте происшествия… Скажи, ты оформился в «Бейкер-стрит»?
– Оформился, – сухо ответил Граев. – И клиентка туда официально обратилась. И агентство вам бумагу отослало. Три дня назад.
Он в упор посмотрел на Мельничука. Документ такого рода мимо того никак пройти не мог.
– Не видел, Паша… Столько всего навалилось… и за столом-то своим эти три дня не сидел…
Может, майор и не врал. Вид у него был на редкость замотанный.
Они подошли к распростертому на траве телу, когда фотограф как раз закончил сверкать вспышкой, сделав все необходимые снимки. И тут Граев удивился еще раз.
Причина смерти была ясна с первого взгляда – огромная рваная дыра в боку, как раз напротив сердца. Странность была в другом – покойник абсолютно голый, и на теле у него нет какой-либо растительности, ни на туловище, ни на голове, ни в паху – ни волосинки. Отсутствуют даже брови и ресницы.
Среди множества изученных снимков пропавшего бизнесмена Граев видел и пляжные – грудь и руки у Колыванова были довольно-таки волосатые. Интересно…
– Точно он? – спросил Мельничук. – Я как услышал про характерный шрам V-образный на предплечье, так и решил – твой. Только с волосами что-то у него того… Может, маскировался?
– Похоже, он… – Граев попытался мысленно пририсовать убитому усы и короткую стрижку. – Со мной в машине человек, который хорошо его знал при жизни, надо позвать… А завтра привезу вдову на официальное опознание…
Граев сделал два шага вперед и присел на корточки возле трупа.
Майор который раз подивился, с какой изящной грацией двигается это огромное тело – с кошачьей, опасной грацией, – готовое в любой момент и на любую неожиданность отреагировать с быстротой распрямляющейся пружины: прыгнуть, ударить, выстрелить… Но и на Граева нашлась проруха, не тот теперь Граев. С одной рукой не больно посуперменствуешь… И приходится пенсионеру по инвалидности работать на богатенькую новорусскую бабенку, пожелавшую любыми путями обелить мужа…
Мельничук поймал себя на том, что думает о Граеве с долей злорадства, и устыдился – отношения между ними всегда были дружеские, хотя майор и завидовал по-хорошему его удачам, объясняя их феноменальной везучестью.
Граев провел рукой по коже мертвеца – гладкая и холодная, никаких признаков, что волосы сбриты. Эпиляция? Но зачем? С маскировкой майор попал, похоже, пальцем в небо. Ладно бы усы и прическа…
В свете фонарей осмотрел рану – участок тела площадью в две ладони рвано изрешечен. Следов пороха нет, вдавленных в рану обрывков нитей тоже – надо думать, стреляли не в упор и не через одежду. И не здесь – крови под телом не видно. Граев выпрямился и сказал уверенно:
– Это не дробь.
– Наверняка рубленые гвозди. После фильма «Брат» пошла такая идиотская мода – стрелять ими из обрезов и помповушек. И зачем, главное? Тут и точность снижается, и ствол портится, царапается… Рана, правда, мучительней, чем от дроби…
И майор добавил, что режиссерам фильмов, подобных «Брату», надо вырывать ноги и вставлять их в совсем не предназначенные для этого природой отверстия.
– Давно он здесь лежит, такой красивый? – спросил Граев.
– Врачи говорят – с прошлой ночи.
– И никто за весь день на него не напоролся?
– Да почему же… Еще утром звонили – сказали про голого мертвеца и бросили трубку. Дежурный думал – шутка. Но выехали. Ничего не нашли – место точно не назвали, а тут такие заросли – ротой прочесывать надо. А к вечеру – еще звонок. Но мужик ответственный попался – машину дождался, провел, показал. Доцент, по грибы с женой ходил. Она и обнаружила, чуть кондратий ее не хватил от такого грибочка под кусточком.
…Миша опознал Колыванова сразу и безоговорочно, хотя тоже удивился полному отсутствию растительности. Парень был бледен, и его, похоже, слегка трясло – нечасто в отличие от майора и Граева приходилось наблюдать такие зрелища…
– Мысли есть светлые? – сумрачно спросил Граев, когда Миша ушел к машине.
– Дело понятное. Надо понимать, где-то не здесь раздели и застрелили из дробовика. В точности, заметь, как Горянина, только не в голову, а в сердце. Привезли сюда и бросили. Именно сюда – рукой подать до дач – его и Горянина. Чтоб сразу было понятно, за что убили – за ту историю прошлой весной. А вот кто убил и где они его разыскали… Глухарь, Паша, типичный глухарь…
– Собака что?
– Да ничего… Сейчас ведь все у-умные… Если не антидогом каким-нибудь польют, так уж табачком с перцем точно присыплют. Сейчас с собакой разве что ребятишек поймать можно, что яблоки по садам таскают…
– Следы на грунтовке?
– Нет следов – дождя давно не было. Но эксперты божатся – тащили его не с дороги…
Интересно, откуда же они гуляли тогда со свежим трупом под мышкой, подумал Граев, но сказал не это:
– В общем, пока все в твою версию укладывается. Кроме одного: куда делись все его волосы?
Глава III
Обратно ехали уже на рассвете.
С Пулковской горы открывался роскошный вид на освещенные встающим солнцем окрестности, но Граев не замечал ничего, полностью погруженный в свои мысли. Миша тоже подавленно молчал.
Граев еще раз прокрутил всю историю, приведшую его сюда, на утреннее Киевское шоссе. Началась она прошлой весной, когда на дачном участке предпринимателя Колыванова обнаружили три трупа: его пасынка Саши, страшно истерзанный, чуть не разодранный в клочья; тело соседа по даче и друга Колыванова, тоже предпринимателя, по фамилии Горянин; и труп горянинской собаки.
Сам Колыванов бесследно исчез, больше его никто и никогда не видел. По крайней мере живым и до вчерашнего дня.
Картина трагедии складывалась примерно следующая: собака напала на мальчика и жесточайше убила его. Колыванов изрешетил ее картечью из охотничей многозарядки, а затем вторым выстрелом снес половину черепа своему другу Горянину. Потом опомнился и сбежал. Пешком, судя по всему, – машины и его, и Горянина остались на месте.
Возможно, собака пыталась на и на Колыванова – на стволе брошенной там же многозарядки остались характерные следы зубов. И еще: похоже, от всего этого крыша у предпринимателя съехала – оставшиеся патроны он расстрелял по обстановке своего дома, расколотил посуду и в клочья порвал несколько предметов одежды.
Был объявлен розыск, никаких результатов не давший. Тогда же выяснилось, что незадолго до трагедии предприниматель перевел крупные суммы на подставные фирмочки-однодневки. Эти деньги бесследно исчезли вместе с ним.
Возникла версия, объяснявшая неуловимость беглого бизнесмена: по каким-то причинам Колыванов давно решил сбежать и провел всю необходимую подготовку. Дикий случай с собакой и последовавшее убийство ускорили бегство на день-два, не более. А предприниматель изменил внешность, воспользовался заранее заготовленными документами и залег в заботливо отрытую норку. Или попросту смылся за границу.
Милицейское и прокурорское начальство такая версия вполне устроила.
Катя, жена Колыванова, ни на минуту в нее не поверила. Никаких изменений в поведении мужа, неизбежных при подготовке к побегу, она не могла вспомнить. Колыванов был спокоен, ничуть не нервничал, все свободное время посвящал обустройству дачи, куда и отправился с пасынком Сашей накануне кровавой драмы.
Но уверенность любящей женщины к делу не подшить, и Катя Колыванова уткнулась в глухую стену, пытаясь убедить следствие рассмотреть какую-нибудь альтернативную версию. Больно уж хорошо складывались друг с другом кусочки мозаики…
Она обратилась в детективно-розыскное агентство, благо средства позволяли, – результат их расследования чуть не слово в слово повторил официальную версию. Служба безопасности фирмы, генеральным директором и единоличным владельцем которой был Колыванов, тоже ничем не смогла помочь. Не для уголовных расследований создавал ее исчезнувший директор… Да и было в штате той службы пять человек…
Несколько месяцев спустя Катя наняла Граева, случайно услышав о его истории. Она безошибочно просчитала, что он не сможет отказаться, узнав подробности дела…
Конечно, Граев согласился. Даже не столько из-за денег, хотя и деньги нужны были до зарезу – на операцию по восстановлению подвижности суставов и пальцев руки. Такие операции проводили лишь за границей, в Швейцарии.
Но была и другая причина.
Несколько месяцев назад Граеву пришлось брать в одиночку крайне неприятного типа, подозревавшегося в трех убийствах. Тип сопротивлялся, использовав не банальный нож или пистолет, но оружие куда более страшное – огромную кавказскую овчарку…