Но в центре паутины жертв не было.
– Типично волчья тактика… – сказал Марин, знавший толк в охоте. – Известен случай, когда логово было всего в четырехстах метрах от деревни. И ни одной собаки или телушки волки там не тронули – разбойничали в отдалении.
– Я не понимаю одного. Не все же, проводившие эти расследования, такие козлы, как Зуев. И уж наверное, могли проверить, человеческие или собачьи зубы отпечатались на жертвах…
Доктор задумался, теребя мочку уха.
– Тут может быть только один вариант, – сказал он наконец. – Мутация шла не сразу, в несколько этапов. И началось все с психики. Мальчика загрыз хищник почти с человеческими челюстями, немного удлинившимися, – кости не могут меняться так же быстро, как происходят процессы в мозгу… Физические изменения наступили позже. А серебро выступило как антидот, дало старт обратному процессу – лавинообразному и смертельному… И, как я понимаю, поначалу у него были моменты ремиссии…
– Один-то момент точно. Очухался, увидел дело своих рук (в смысле зубов) и подумал на собаку Горянина. И уложил их обоих…
Они замолчали. Граев сам все разложил по полочкам, так что каждый факт встал на свое место, – и все равно не верил до конца в это безумное объяснение безумных событий. Не мог поверить. Хотел найти последнее, самое веское и не известное раньше доказательство.
– Как такое могло произойти? – спросил он доктора. – Что наука думает? Нечто вроде генетически измененных продуктов, про которые все уши прожужжали? Фасоль с геном лягушки?
– Не похоже… Фасоль, даже с геном лягушки, по болоту скакать не сможет. Тут что-то другое… Не знаю, даже боюсь гадать. Кто-то и когда-то поставил перед собой тот же вопрос, что и я: почему предания всех народов кишат историями о боящихся серебра оборотнях? И дал приказ искать в этом направлении. А кто-то другой нашел ответ и способ сделать стихийную мутацию управляемой… Ну, почти управляемой… Слушай, а ведь это никакой не способ лепить неуязвимых солдат. Это же оружие массового поражения! Представь достаточное количество активатора мутации… ну, скажем, на водонасосной станции Нью-Йорка! Через месяц город обезлюдеет. Просто, со вкусом, экологически чисто – потенциальный противник жрет сам себя, – и никаких концов!
Они помолчали, представив апокалиптическую картину, причем печальная судьба нью-йоркцев Граева не взволновала.
– И что теперь нам делать, Граев?
– Тебе – ничего. Сделай вид, что поверил истории с редкой инфекцией. Концы они зачистили вполне грамотно, если не будешь поднимать волну, то все обойдется. А я попробую с этим немного поработать – без шума, пыли и общественной огласки. Исключительно в интересах вдовы… оборотня.
– Ну уж нет! – вскипел Марин. – Не выйдет! Чтобы это могло повториться? Чтобы моих внуков когда-нибудь сожрали? Еще не все потеряно, если выцарапать у них труп… Ну что ты кривишься? Сам знаю, что скорей всего уже сожгли и пепел размешали… Но остался же один образец – какое-никакое, а доказательство. Да и пройти по их следам не мешает. Ни одна лаборатория, хоть она семь раз секретная, не может работать в полном отрыве от научного мира: пользуются открытыми источниками, да и наружу пробивается кое-что: обрывки технологий, побочные несекретные результаты исследований… Засяду в библиотеке – кого удивит, что старый Марин сел наконец за докторскую? Просмотрю все материалы, исходившие из ВИРа, лет за двадцать. Да и в других пороюсь – могли ведь и не сразу засекретить, пока не поняли, с чем столкнулись. Когда знаешь, что искать, – ищется легче. Найду что-нибудь – позвоню. Мы должны взять их за глотку, Граев! Обязаны!
Граев подумал, что гораздо проще взять за глотку их с Мариным. Даже не обязательно убирать – записать этот разговор и подшить в историю болезни. И рассказывай потом в психушке дюжим санитарам о бродившем вокруг города оборотне. Они, санитары, всяких историй наслушались…
– Об одном прошу, Петрович. Никому и нигде ни слова.
– Не бойся, Граев. Пресс-конференцию созывать не стану… Без железных доказательств только хуже будет. Пройдет как утка – потом вообще ничему на эту тему не поверят…
…Граев смотрел вслед удаляющемуся доктору и немного ему завидовал. Марину не надо было приходить к вдове и заявлять ей: «Вы уж извините, но ваш муж стал оборотнем, животным, хищником, потерявшим последние остатки человечности. И вашего сына убил он. Зубами. И еще многих убил. И пристреливший его человек сделал доброе дело». Не поверит…
Косвенные факты, пусть и идеально ложащиеся в схему; доказательства, наверняка бесследно канувшие за бронированной дверью лаборатории; эмоциональные выкладки Марина – мало, слишком мало, чтобы убедить любящую женщину. Больше года она не верила, что ее муж – убийца… Не поверит и теперь. Ладно, найдем ей доказательства… Граев понял, как и почему убили тварь, когда-то бывшую Колывановым.
Оставалось узнать кто.
Смущало быстрое и решительное устранение Костиковой.
Надо понимать, убрали ее сразу, как поняли, во что превратился экс-бизнесмен, и установили, какую роль тут сыграла лаборантка. Убрали те, кому эта тема давно и хорошо знакома. И начали охоту на Колыванова.
Но серьезные конторы уже не те, что прежде, и такая торопливая и безжалостная рубка хвостов для нашего времени никак не характерна… Самодеятельность низов?
И еще: эти люди уж смогли бы изыскать возможность и отлить настоящие серебряные пули к серьезному оружию, а не заряжать дробовик тем дурацким припоем…
Похоже, Граев, ты опять пытаешься втиснуть один икс в две разные формулы…
Глава XIII
Позвонив майору Мельничуку, Граев уже примерно знал, что услышит. Но хотел узнать подробности. И то, как к этому отнесся майор.
Мельничук говорил с ним сухо, без комментариев: повторное вскрытие нашло у Колыванова весьма редкую инфекционную болезнь, нарушающую функции мозга; гибель его – самоубийство, никто другой застрелить его под подобным углом не мог; дело закрыто, тело Колыванова кремировано – завтра можно забрать прах для погребения…
– Ты сам в это веришь? – выслушав, спросил Граев. Майор ничего не ответил – молчал в трубку. Не мог он в это верить, слишком хорошим был профессионалом, чтобы проглотить такую шитую белыми нитками версию.
– Откуда пришло указание о закрытии дела? – спросил Граев, не уверенный, что услышит ответ.
– С Литейного… – ответил майор коротко. – И прямое предписание: никакого содействия тебе или «Бейкер-стриту», если будете продолжать попытки копать в этом направлении…
А ведь это хорошо, если вдуматься. Если бы собрались жестко зачистить и Граева, не стали бы возиться и ставить такие препоны.
Уверены в себе, гады…
– Ты не в курсе, Дима, случайно, какой был у Колыванова газовик?
– Случайно в курсе. Три дня назад достал из сейфа и сдал в милицию, в связи со смертью владельца. Ружье-то, как вещдок, давно забрали… Пистолет у него был. Отечественный, ижевский, модель…
– Подожди, подожди, Дима! Дай попробую угадать… Та самая, одна из первых, которые клепали из боевых ПМ. Загоняли в ствол латунную трубку-вставку с перегородками, в ручку – новую обойму на 7 мм, и пожалуйста – готов газовый пистолет… Угадал?
– Ну да, только при чем тут это?
– А вот посмотри. – Граев протянул продолговатый предмет.
– Хм. Обойма. Пистолет Макарова. – Воронин выщелкнул пару патронов, повертел, вставил обратно. – Патроны боевые, 9 мм, стандартные, довольно свежие…
– Ага. А нашел я ее на даче Колыванова. В тайничке. Показалась одна дощечка не такой гладкой, как остальные. Выбить латунную вставку из ствола может любой слесарь-дилетант. И, вставив эту обойму, получаем вполне боевое оружие. Нарезка будет сбита, но метрах на десяти, а то и на двадцати особой роли это не сыграет. Теперь такие вещи прикрыли. Стали ставить новые стволы. Целиком из хрупкого силлумина. Выводы?
– Ну… боялся кого-то… хотел оружие самообороны помощнее. Опасался… Значит… Подожди, подожди…
Дима отдал обойму Граеву, протиснулся мимо стола к шкафу, стал рыться в бумагах – а тот снова вспомнил их визит на место гибели Колыванова: вот Воронин боком, так же, как сейчас, протискивается через кусты, а руках его крест, топор и лопата. Топор и лопата…
– Смотри! То-то у меня в голове свербило про эту странную болезнь генерального… – Воронин раскрыл перед Граевым папку.
Личное дело Раевского, коммерческого директора. Главного заговорщика. Бывшего друга Колыванова.
– Смотри, Граев! У Раевского сестра два года назад работала в МАПО, на кафедре токсикологии. Специализация – сложные органические яды. Это Потапов накопал и в дело подшил – до своего ухода, месяцев восемь-девять назад. А я сдуру не обратил сразу внимания. Ты представляешь, как может удружить братцу спец такого профиля? Тут никакой пистолет не поможет. Кап-кап в кофе… Элементарно.
– Представляю… А где сейчас сестричка?
– Год назад уехала по контракту в Швецию…
Ну прямо подарок судьбы, а не версия. Кем-то заботливо подложенный под елку подарочек. Потенциальная сообщница за границей, потенциальный отравленный кремирован, потенциальный отравитель будет все отрицать с пеной у рта, дрожа за свою шкуру, – а веры ему теперь никакой.
Интересный документ заготовили и подсунули в свое время Потапову. Уводящий ох как далеко от псевдо-ВИРа…
Но делиться своими размышлениями Граев не стал.
– Меня два-три дня не будет. Поверчусь поплотнее в Александровской. Если у Раевского там были какие-то дела в прошлом мае – попробую раскопать. Мобильник отключу, буду сам звонить в офис.
На самом деле Граев собирался заняться там несколько иным делом… Выйдя из «Ориона», он вспомнил, что не спросил Диму о результате внепланового поиска «жучков».
А тот не сказал ни слова.
Глава XIV
Правую ладонь Граев с трудом удерживал в горизонтальном положении, а пальцем левой гонял по ней кучу самых мелких монеток – реквизит для этой сцены ему пришлось собирать по карманам всех своих плащей и костюмов.
Пиджачная пара, купленная лет пятнадцать назад и успешно прошедшая все стадии от выходной одежды до спецовки для грязных работ; стоптанные штиблеты; засаленная кепка – весь наряд Граева был выдержан в одном стиле и вполне соответствовал помятой и покрытой трехдневной щетиной физиономии.
Граев ничем не выделялся среди определенной категории местных жителей – вроде и не бомжей, имеющих и паспорта, и свои дома с участками, но работать патологически не желающих. А желающих распивать напитки различной градусности, деньги на которые добывались случайными заработками и продажей выращенного женами на огородах да уворованного с совхозных полей.
В таком имидже услышать и узнать можно было неизмеримо больше, чем расспрашивая людей официально, тем более предъявляя не грозные корочки милиции, а удостоверение неведомого детективного агентства…
…Весьма пожилых лет женщина, стоявшая в очереди перед Граевым, покупала и покупала продукты – понятное дело, получила бабуля пенсию и спешит скорей отоварить. Наконец расплатилась, отошла к другому прилавку и стала укладывать пакеты, свертки и кульки в огромную сумку.
– Пачку «Примы». За два восемьдесят, – хриплым голосом сказал Граев, высыпая на пластиковую тарелку груду мелочи. Вздохнул и демонстративно тоскливым взглядом обвел стоявшую на прилавке шеренгу пивных бутылок.
Пока продавщица проверяла его денежные подсчеты, бабулька закончила возиться с продуктами и, скособочившись от тяжести сумки, засеменила из магазина. Граев неловко вскрыл полученную пачку, вышел на улицу, закурил и в десять широких шагов догнал старушку:
– Помочь, мать?
Она оглянулась, оглядела примеченного еще в магазине детину и решила, что доверить ценный груз можно:
– Помоги, помоги, сынок… Вон ты какой здоровый, не повредит тебе поработать…
Рыбка клюнула. Нести было недалеко, метров двести – триста – небольшой домик, во дворе высилась изрядная куча еловых и березовых чурбаков. Переговоры были недолгими – за пол-литра казенной и обед Гаев согласился превратить эту груду в аккуратную поленницу. Но заявил, что со вчерашнего дня не ел и натощак с топором едва ли совладает.
– Ну пошли, пошли, сынок, позавтракаешь… Каша гречишная есть, от нее сил прибавляется… А то Васька-сосед все помочь обещает, обещает, до зимы дообещается…
Остальное было делом техники. Живущая одиноко старушка по определению должна быть словоохотливой, навести на нужную тему труда не составило.
После завтрака и неторопливого чаепития Граев узнал все, что хотел. В деле появился новый источник серебряного припоя – попавший осенью в капкан Петрищев был, похоже, тут ни при чем. И на горизонте замаячил Охотник.
Полученная вчера информация (достаточно оказалось упомянуть тему бродячих собак, потребляя пиво в компании граждан схожего облика) и сказанное бабулькой давало выход на убийцу Колыванова. Прямой.
Но Граев уже не считал его убийцей. Колыванов, по сути, был убит больше года назад – исполнительница лежала на кладбище, главные виновники отсиживались в своем бронированном логове. А произошедшее на прошлой неделе было эвтаназией.
…Дрова колоть Граев не стал. Протянул удивленной старушке в благодарность за завтрак пятидесятирублевую бумажку, сослался на срочные проблемы и ушел.
Проблемы, как выяснилось, ждали его за пару дворов от желтого домика – и даже на вид были крайне неприятными.
– Ну и че ты тут ходишь? Ну и че те тут надо? – Трое парней, помятостью и небритостью напоминающие Граева, взяли его в коробочку. – Зачем, падла, к Пахомовне ползал? У ее Васек калымить должон, его очередь…
Стоящий в центре верзила кивнул вбок – его соратник, надо думать, поименованный Васек, шагнул вперед и пихнул Граева в плечо. Такой жест мог и не стать поводом к драке, но плечо было правое – боль ослепила и на миг парализовала.
Граев дернулся. Вожак принял его движение за агрессию, широко размахнулся – кулак со свистом описал дугу, не встретил ожидаемого сопротивления, – и верзила запрыгал на одной ноге, получив удар ногой в коленную чашечку.
Граев ушел глубоким нырком. Достал рукой третьего – несильно, но хватило на пару секунд ошеломить, выбить из ритма. Крутнулся, разворачиваясь, – и оказался лицом к лицу с Васьком, целящимся зайти со стороны беззащитного правого бока.
Для деревенских бычков все повернулось неожиданно – по их понятиям, трое должны бить одного, но никак не наоборот. И они слегка растерялись.
Граев, зашипев от боли, сделал ложный выпад правой – боясь одного: противник сдуру под него подставится и тем убьет его, Граева, на месте болевым шоком. Но нет, Васек уклонился от неторопливого удара и тут же получил классический апперкот левой – отлетел в сторону и ошеломленно мотал головой, не торопясь снова в драку. Еще мгновение – добить, выключить надолго, – но мгновения не было, вожак и третий опять надвигались, опять окружали, опять норовили взять в смертельную для Граева коробочку.
Он рубанул ребром ладони по запястью протянутой, пытающейся схватить руки – уже всерьез, уже в полную силу, уже на грани калечащих приемов, – и отпрыгнул на два метра назад, вырвавшись из окружения.
Все, эффект неожиданности исчерпан. Троица, хоть и потрепанная, сгрудилась плотнее, не зная, что ждать от драчливого здоровяка с каменным лицом, – и не догадываясь, что против них человек с одной рукой, пронзаемый болью от любых резких движений.
Достанут ножи – придется калечить, решил Граев, сознавая, что и без ножей шансов мало.
Но то были не волки – шакалы, не привыкшие к отпору. Отступив на несколько шагов (вожак волочил ногу), они поливали Граева отборным матом и предрекали, что дальнейшая его жизнь в Александровской будет недолгой и закончится мучительно.
Он набычился, опустил плечи и медленно двинулся на них – поворачиваться спиной даже к шакалам чревато. Шакалы отступили позорной трусцой, продолжая сыпать ругательствами.
Надо бы выправить разрешение на какую-никакую пушку, подумал Граев. А то замочат такие маргиналы – обидно будет.
Глава XV
К убийце Колыванова он шагал следующим утром – уже в обычном облике, имидж бомжеватого выпивохи отыграл свою роль.
Впервые Граев шел на убийцу – и не знал, что с ним делать. Раньше все было проще – схватить, не дать зацепить себя, при удаче – вырвать признание, пользуясь первыми секундами ошеломления. А теперь…
Втягивать в дело суд и прокуратуру нельзя, это понятно. В лучшем случае возникнет юридический казус – многолетняя кормушка для адвокатов, а по участникам дела прокатится тем временем волна якобы случайных смертей.
В конце концов, он не на службе, нанимала его Катя, и только ей Граев обязан отчетом. Но вот убедить ее – проблема. Граев и сам лишь позавчера полностью, на все сто процентов, убедился, что безумная версия его и Марина – единственно правильная, что нет никакого иного объяснения, никакого удивительного сцепления маловероятных событий, способных быть причиной всего произошедшего.
Последнее, заключительное доказательство Граев вычислил как астрономы Плутон – чисто умозрительно. А потом нашел его в расчетной точке. На заросшей пустоши, где неделю назад…
…На заросшую пустошь, где неделю назад лежал освещенный фонарями труп, Граев пришел не как следователь – вдумчиво изучал местность глазами охотника, которому надо убить затаившегося где-то здесь крупного и неимоверно опасного зверя. Искал то, что охотники называют лазами (места, наиболее удобные для выхода из чащи крупного хищника), – и определял самые подходящие для стрельбы точки.
И нашел – около третьего лаза небольшой вытоптанный пятачок, ветви на прикрывающем позицию густом кусте аккуратно срезаны, открывая удобную амбразуру. Неизвестный стрелок рисковал – стрелял вдогонку, пропустив тварь, выбрав момент, когда сердце наиболее открыто. Стрелял с крайне опасной (для себя) дистанции – три или четыре метра. И все равно не смог убить наповал.
Раненый зверь (Колывановым назвать его язык не поворачивался) уходил напролом, быстро, через густую растительность – и ушел далеко, петляющий по пустоши след тянулся почти два километра. Происходи все в июне, когда бурлящая соками трава тут же выпрямляется, скрывая все отпечатки, Граев едва бы смог пройти по следу, окропленному кое-где буроватыми пятнами, – не Дерсу Узала, хоть и любил охоту. Но сейчас, в преддверии осени, смятые и сломанные стебли хранили след и спустя неделю – дважды Граев терял его и находил снова. Пятен свернувшейся крови на пути твари становилось все меньше…
Логово – пожалуй, не настоящая берлога, а место трех или четырех дневок, – под кустом, пригнутым к земле упавшим деревом. Все усыпано шерстью – темно-бурой, почти черной, длинной – некоторые пряди больше двадцати сантиметров. И слипшиеся комья почти высохшей слизи…
По уходящему от лежки следу идти не стоило, и так ясно, что он закончится невдалеке – на укромной полянке, где стоит простой, без имен и табличек, православный крест.
Здесь он умирал, думал Граев. Мозг сжался и оцепенел, не способный удивляться и ужасаться. И одновременно вновь становился человеком… А психика? Тоже возродилась? И со всеми воспоминаниями о случившемся в последние месяцы?
Ответов уже не было. Но оставались люди, ответственные за всю эту гнусь. И Граев знал, что теперь у него к ним свой, помимо Кати, счет – за время, проведенное у сырой, усыпанной шерстью ямы, в которой катался и выл умирающий от серебра (яда? лекарства?) когда-то не самый плохой парень Колыванов… Даже нет, скорее за свою попытку представить, что творилось в последние минуты в его мозгу – может быть, уже человеческом.
Счет был, а к долгам Граев относился серьезно.
И здесь дрова… Впрочем, ничего удивительного, осень на подходе.
Куча чурбаков была высокой и внушительной – и под стать ей была внушительная фигура коловшего дрова старика. Граев посмотрел на него с уважением – хотел бы и он спустя тридцать лет сохранить такую осанку. И способность в одиночку сделать то, что сделал старик.
Увидев его, старик замер, положив топор на плечо, – застыл, как Железный Дровосек из старой сказки. Граев подошел, поздоровался и сказал:
– Я по поводу вашей дочери. Она ведь зубной техник?
– Да-а-а… – подозрительно протянул старик. – Но ее здесь нет, живет с мужем и детьми в Тосно…
– Я знаю. И хочу кое-что для нее передать, – сказал Граев и опустил руку в карман.
Топор со свистом рассек воздух.
Прозрачный пакетик лежал на столе. Небольшой, квадратный. Внутри – бухточка белесой проволоки. Надпись извещала, что это – стоматологический припой ПСрЦ-37, весом в сорок грамм, предназначенный для пайки протезов. О стрельбе им из дробовиков и другого оружия – ни слова.
Старик смотрел на лежащий между ними пакетик и молчал. Увидев, что Граев достал из кармана, он с размаху всадил топор в стоявшую на плахе чурку, снял брезентовые рукавицы, провел гостя в дом и усадил за стол – все молча.
Молчание затягивалось, и Граев, приподнявшись, неловко стянул пиджак, оставшись в рубашке с короткими рукавами. Положил на стол искалеченную правую руку – было видно, что страшные раны оставлены клыками. Спросил просто и буднично:
– Давно вы на него охотились?
Старик закончил изучать рваные шрамы и ответил так же просто:
– С прошлого лета.
– …«Скорую» – и в больницу. Я чуть оклемался – им про капканы… да где там, за бред посчитали. И попался ведь – хоть и варнак… дом поджег на Тополиной, с людьми, с детишками… но все равно… Больше с этими железками не охотился. Да и тяжело – поди-ка четыре пуда железа расставь по разным местам уже затемно, а утром собери до рассвета… И упырь этот, живорез, исчезал порой – то на неделю, то на месяц… Уж думаешь – все, избавил Бог, – ан опять ночью воет…
– Кому-нибудь рассказать, позвать на помощь не пробовали?
– Да уж, рассказал… Зятю. Крепкий вроде мужик, охотится у себя в Тосненском районе. На медведя, на кабана ходит… За шавкой одичавшей на охоту звать как бы стыдно… сказал ему осторожно, что тварь не от Бога явно, что пуль не боится…
Старик замолчал. Граев не торопил его. История разворачивалась удивительная, и Марин многое угадал. У зверя на самом деле было здесь постоянное логово, даже несколько, и действительно, после несчастного Саши в Александровской произошло одно-единственное нападение – была растерзана и сожрана корова старика.
Хотя старик и не имел возможностей Граева по сбору информации – слухи о растерзанных людях до него дошли. И он почти не сомневался, чьих это клыков дело…
– Ну, в общем, покивал мне зять, посочувствовал, обещал подъехать, как дела позволят. А приехала Нинка… дочка, значит. Тяжело, говорит, вам, папаша, хозяйство тут вести, вдовому да одинокому… А у нас возле Тосно пансионат есть шикарный, лес сосновый рядом, речка… чтобы старикам, значит, век доживать вместе веселее… И к нам поближе… Хрен там лес, интернат это был, психоневрологический. Потом узнал – она и покупателя на дом уже приискивала… Зарекся с тех пор рассказывать… Сам решил… Все байки про перекидышей вспомнил… наши, сибирские… Вон – в сенях колья стоят осиновые… десятка три осталось… хоть малину подвяжу, что ли… воды святой канистра – в Софии… это собор здесь, в Пушкине…
– Я знаю…
– …В Софии как на дурака смотрели, когда брал… Вода, кстати, помогала немного… Водой места политые он обходить старался… ну, если не напуган, не разозлен…
Понятно, подумал Граев, святая вода кишит ионами серебра – чуял смертельный для себя яд… Словно подтверждая его слова, старик сказал:
– Чутье дьявольское было… Куда там собаке. Поначалу-то, нестреляный да непуганый, так и пер на рожон… а потом, с зимы где-то, никак не подпускал на выстрел… А видел в темноте плохо, не волчьи глаза, совсем не волчьи… Мнится мне, потому они, перекидыши, в полнолуния чаще и разбойничают… Как его взял? Флажков не натянешь, загонщиков не пустишь… Днем залил водой все вокруг, святой – две канистры, тонкой струйкой… вместо флажков, значит. А сам на лазу встал. Думал, может, не выйдет… он редко выходил… Вышел.
– Как подпустил так близко? Почему не почуял?
– Чабрец. Старое средство… Вечером в баню сходил… одежду, сапоги – все новое, густым отваром чабреца пропитал, высушил… с ружья всю смазку снял – и тоже чабрецом… Не ел, не пил после бани – только чабрец сухой жевал… Ну и… Выстрелил – упал, гад, забился… не успел новый патрон вставить – поднялся, ушел… Не стал я тропить ночью, с фонарем… а утром опять сердчишко прихватило… К вечеру отлежался… поковылял помаленьку – добить-то надо… непорядок – такого подранка оставлять… Дошел до лежки…
– Был я там…
– Значит, видел шерсть сброшенную… Я ведь до конца не верил, что перекидыш это… хоть и пули не боялся, и вообще… Думал – мало… ли тварей на свете… Дальше по следу пошел – милиция, оцепление… Утром слух: человека убили… Человека, ха…
– Был он человеком. Когда-то. И, думаю, не виноват в том, что случилось…
– Это что, я – убийца? Человека убил? Которого спасти можно было?
– Нет. Убили его давно. В прошлом мае. Вы упокоили труп. Ходячий. Опасный. Убивающий всех на пути.
– Откуда ж такие берутся?
Граев не стал отвечать. Достал из кармана диктофон и приставку, поставил на стол.
– У него осталась жена. Вдова. Первый, кого он убил, – ее сын от первого брака. Она до сих пор не верит, что муж – убийца. И правильно. Это был не он. Не человек. Я сам не уверен до конца, стоит ли ей все это знать. Наверное, стоит… Вот диктофон, а эта штука искажает голос до неузнаваемости… Можете нажать эту кнопку и рассказать все, что было… Коротко, без имен, самую суть. А можете не рассказывать… Решайте.