Граев слегка обиделся. И сказал с оттенком затаенной гордости:
– Зато я умею танцевать. Хорошо умею, Саша.
Она посмотрела на него с недоумением. Огромная фигура Граева порой была обманчиво-медлительна, порой двигалась неуловимо быстро, перетекала, словно капелька ртути – которую не остановить, не схватить пальцами, – но мысль о танцах при взгляде на нее приходила в последнюю очередь.
– Это называется танец под пулями. Противник стреляет в тебя – и не может по, хотя ты не прячешься и расстояние все меньше и меньше… Многие думают, что это вроде качания маятника, лишь чуть сложнее. Ерунда. Маятник – упражнение, набор заученных движений. Их рваную амплитуду можно угадать и расшифровать – и пристрелить качающего. А танец – это искусство, это импровизация, в которой ты сам не знаешь, что сделаешь в следующую секунду. Правда, зрители не аплодируют. Зрители, если станцевал хорошо, лежат и умирают…
Саша, которой такой вид искусства никак не понравился, молча встала и начала собирать посуду в раковину. Спина напряжена – обиделась? Граев тоже встал из-за стола, посмотрел на часы и сказал:
– Мне надо уйти. Срочно. Дело часа на три-четыре. Может, на пять.
Она обернулась, посмотрела тревожно:
– Это опасно?
– Нет. Посидеть в пустом офисе, полистать документы… Граев задумался, представив ночной офис «Ориона» – таинственный, молчаливый, загадочный, каким бывает ночью любое место, наполненное днем людьми и звуками. Вспомнил (что греха таить!) огромный кожаный диван в приемной Кати. Подумал, что в отличие от Славы дел у него там мало, и достаточно неожиданно для себя самого предложил:
– Поехали с нами?
Она задорно тряхнула волосами:
– А что? И поеду!
Граев смущенно удивился сам себе – до сих пор его женщины и его работа существовали раздельно. И сказал, маскируя смущение:
– Заодно познакомлю со Славой Астаховым. Отличный парень. И пока не женат. Есть все шансы.
Она, в четвертый раз за время их знакомства, попыталась выдать ему пощечину (теперь – исключительно в шутку). Как и обычно, ладонь прорезала лишь пустоту…
Глава X
Если Воронин и удивился намеченной акции – ничем этого не проявил. Граев, пока Астахов растолковывал Кате механику закулисной жизни фирмы, зашел в его кабинетик, посмотрев с легким любопытством: знал или нет? В принципе особого значения это не имело. В заговоре Дима не участвовал, комплот сложился задолго до его появления в «Орионе», а если что и пронюхал по долгу службы, то явно занял выжидательную позицию.
– Ну что, Дима? Особист спит, а служба идет? – Граев изрядно недоспал и говорил с каким-то понурым сарказмом.
Воронин не стал делать вид, что ничего не понял из разговора Славы и Граева с Катей.
– Не наезжай, Граев! Директор Колыванов запретил Потапову прослушку подчиненных – так? Так! Екатерина Андреевна мне это запрещение подтвердила. На разработку личной жизни данных не было – да и к чему? Все свои и все гешефты крутили в офисе… Чтением мыслей я не владею, в контрактах-инвайсах понимаю не больше твоего… Какие ко мне претензии?
– Да какие претензии… Устал я, как собака… Все последние дни копал в этом направлении. Потому как картина складывается интересная: похоже, орлы наши о свободном полете задумались до исчезновения Колыванова. Аферы их могли пройти исключительно при его отсутствии. И он, полное впечатление, что-то инстинктивно подозревал… Есть кое-какие зацепки…
Версия, привязывающая «орионовских» заговорщиков к исчезновению шефа, рассказом Метцеля не подтвердилась и не опроверглась. Но сейчас Граева интересовало другое. Происхождение своей ночной находки. Довольно неприятной и неожиданной.
– Претензий нет… – повторил он. – Есть кое-какие вопросы… Как часто ты проверяешься на предмет вредных насекомых? Сильное подозрение, что наши прохиндеи тут слушали. Иначе непонятно, как кое-какая информация к ним попала…
– Два раза в неделю, все по инструкции…
– И?..
– Чисто. Ничего. Ни разу…
Два раза в неделю… Эх, Воронин… Небось в одни и те же дни и в одно и то же время…
На самом деле проворовавшихся менеджеров Граев в этом грехе не подозревал. Не тот уровень техники. На радиорынке такого не купишь. И по Интернету не закажешь. Очень серьезные штучки нашел Граев, поработав здесь ночью с детектором. Очень серьезные люди интересовались происходившим в «Орионе».
Зря все-таки обвиняли Граева в грубой приземленности и полнейшей оторванности от мира изящных искусств. Художественная жилка у него, несомненно, была, и спектакль, разыгранный в «Орионе», был срежессирован на славу…
Проштрафившиеся менеджеры сидели по углам приемной, ожидая вызова к начальству, беседовавшему пока с Сережей Метцелем, – телефоны на секретарском столе отключены, мобильники у всех изъяты.
Быкообразные индивиды из спортивно-оздоровительного комплекса создавали надлежащую атмосферу: нагло курили, порой извлекали из карманов тяжелые предметы членовредительного назначения, лениво обменивались замечаниями о незавидной судьбе выявленных в других фирмах крысятников.
Одному из арестованных от неопределенности и переживаний приспичило по малой нужде. Бычара навис над ним, повертел у носа пудовым кулаком и утробным голосом посоветовал отойти к окну и отлить в цветочный горшок – бедолаге сразу расхотелось. Ребята из службы Воронина, не столь зверообразные, но весьма плечистые, тоже поглядывали на сослуживцев без любви и нежности, выразительно почесывая кулаки, – им объяснили, что среди прочего разворовывались и их премии.
А из кабинета доносился рявкающий голос Граева, порой перемежаемый жалобным блеянием Сережи, – слов из-за двойных дверей было не разобрать, но звук удара и шум падающего тела побледневшая часть аудитории услышала прекрасно. Блеяние стало чаще и активней, в рыканье Граева появились поощряющие нотки.
Минут через пятнадцать дверь распахнулась, вылетел Метцель, прижимающий обе ладони к лицу – из-под пальцев капало красным. Высунулся Граев, обвел свирепым взглядом сжавшихся на стульях жертв и уволок в кабинет ближайшую. Один из ребят Воронина увел в другую дверь Сережу.
Демонстрировал окровавленный кулак заговорщикам Граев недолго – театральная красная краска от крови вблизи и при дневном свете все же отличается. Ладно, клиенты в панике, не разберут ничего, зато если кто и дернется жаловаться (практически невероятно, но чем черт не шутит) – ни одно освидетельствование физического ущерба не обнаружит.
Граев усмехнулся и начал работать…
Менеджеры ломались и крошились, как чипсы в трясущихся руках любителя пива. Сольную партию вел Граев – метался угловатой тенью по кабинету, нависал над размягченными пребыванием в приемной клиентами и, казалось, готов был повторить расправу с Метцелем. Порой, сбавив обороты, давал понять, что считает очередную жертву отнюдь не главной пружиной в деле и готов многое спустить на тормозах при полной откровенности. Однажды даже вызвал из-за двери двух радостно осклабившихся обломов и устало сказал, показывая на упорствующего глупца:
– Забирайте. Но без шума. – И протянул им толстый рулон скотча. Подействовало моментально.
Словом, танец злого волшебника, режиссер-хореограф П. Граев. Когда обвиняемые начинали колоться, но пытались юлить и приуменьшать свои грехи, в дело вступал Слава. Его бритвенно-острые вопросы (никаких эмоций, сухие цифры, даты и факты) действовали на этом этапе ничуть не хуже жесткого прессинга Граева.
Катя и Воронин играли роль статистов. Она – неподвижная, бледная, безмолвная – всем своим видом демонстрировала, что является ярой противницей силовых методов, но других способов разговора со столь низкими и гнусно ее предавшими людьми не видит.
Воронин же – хоть он делал грозное лицо и задавал порой нелицеприятные вопросы, – Воронин, как Граеву показалось, происходящим спектаклем несколько забавлялся. Действительно, такая метаморфоза – превращение лощеных и самоуверенных бизнес-мальчиков в обделавшиеся ничтожества, – такое зрелище могло и рассмешить человека с определенным складом характера.
Финал представления был одинаков для каждого из проштрафившихся: писали подробные заявления в милицию о том, как обкрадывали предпринимательницу Колыванову Е.А. И отправлялись в кабинет к ожидавшему нотариусу – оформлять задним числом договор о займе у фирмы со сроком возврата через неделю.
Суммы менеджерам назначали довольно божеские, даже поменьше, чем по прикидкам Славы они накапали, – доводить дело до крайностей и иметь дело с загнанными в угол крысами Граев не хотел…
Последним, пятым (считая Метцеля), номером программы шел Вадик Раевский – заместитель и даже в свое время друг Колыванова, уже примерявший зад к креслу генерального директора. Этот держался не дольше остальных, хотя и был постарше и поопытнее. Но когда собственноручное его покаяние было закончено, Катя сказала бесцветным голосом:
– Отпустите его… Пусть идет. Не надо мне этих денег. Все равно ему счастья от них не будет… Те-то ладно… А этого Михаил другом считал…
Не верящий такому счастью Раевский метнулся к двери, не прощаясь. Граев обменялся с Катей взглядами, кивнул ей утвердительно и выскользнул следом. Догнал главного интригана в коридоре, ухватил за плечо, развернул, притиснул к стенке. И тут же с коротким замахом вмазал левой в солнечное сплетение.
– Эт-то она тебя отпустила, – прошипел разъяренной гадюкой в лицо задыхающегося Вадика, – я тебя, сука, не отпускал! Признание твое у меня, свидетелей полный мешок – пойдешь на нары как миленький. А в камере шепнут кому надо. И чтобы оттуда ты живым вышел, у тебя возьмут все. Так что делись – через три дня принесешь семьдесят тонн. Зелени. Сюда. Лично мне. И не пой песни, что не собрать! У тебя-то, паскуда, лежат наготове. На выкуп фирмы приготовленные.
К Раевскому вернулось дыхание, и он невнятно попытался сослаться на Катю. И заработал второй удар – еще сильнее.
– Заткнись! И делай что говорят! А вздумаешь к кому бежать или какие кренделя выкручивать – подумай сначала. Хорошо подумай. Про семью. Про жизнь. Про здоровье. Про деньги. Что из всего этого тебе дороже. Меня ты под вымогательство не подведешь – все фокусы наизусть знаю, сам вязал на этом пачками. А тебе – конец. Пшел вон, мудак!
Отлично. Граев покосился на ближайшую стенную панель, под которой минувшей ночью, пока Слава рылся в бумагах, обнаружил «жучка». Отлично. Пускай те, кто вдруг заинтересовался происходящим в АОЗТ «Орион-Трейд», успокоятся: старину Граева интересуют деньги, и только деньги, за которые он готов и подхалтурить за спиной хозяйки, – а на все остальное ему наплевать, благо дело Колыванова закрыто…
– Ну и методы у тебя, Павел… – сказала Катя.
– Вполне действенные, – проворчал Граев.
Финал совещания он проводил с Ворониным и Катей. Слава Астахов, утомленный бессонной ночью и выматывающим днем, давно отправился отсыпаться. Да и Граев был не в лучшей своей форме – тридцать пять часов на ногах.
– Что с остальными делать, решайте сами. Тут все есть. – Граев хлопнул левой ладонью по пачечке излияний. – Я думаю, даже те, кто просто знал про эти дела, но молчал, – заработают лучше. Если припугнуть чуточку. На Раевского я надавил персонально, как договаривались. Дальше твоя забота, Дима. Если он завязан на кого-то в стороне, если куда-то дернется – мы должны знать… Ну, вроде все, пойду – упаду и усну…
Он поплелся к дверям походкой не до конца воскресшего зомби. Вспомнил, обернулся:
– Да, кстати… Дима, поищи внепланово жучков, клопов и прочих насекомых. Эти мазурики график твоих проверок знали, могли убирать и снова ставить…
Глава XI
Одно из подразделений Всероссийского института растениеводства притаилось на тихой улочке Петроградской стороны.
Именно здесь, в лаборатории генетического анализа, работала Полина Костикова, та самая обиженная Колывановым (точнее, в его интересах) женщина…
Теперь не работает – погибла под колесами скрывшегося с места происшествия автомобиля… Ровно через месяц после трагедии в Редком Кузьмино. В случайность такого совпадения Граев не поверил.
Была она не старушкой, как представлялось после разговора с Мишей, – всего сорок пять лет. Подробностей последних недель ее жизни Граев узнать пока не смог – одинокая, бездетная, нелюдимая, с соседями по новому жилью она почти не общалась. Можно было попытаться разыскать ее старых соседей, наверняка знавших о ней гораздо больше, – но те разъехались по купленным на разных окраинах квартирам, да и сведения их не отличались свежестью. Граев решил поговорить с сослуживцами Костиковой…
Охраняли генетиков-растениеводов на совесть, и не бабульки с раритетными наганами, как того ожидал Граев.
Немигающий глазок телекамеры долго лицезрел бейкер-стритовское удостоверение. Затем замок в деревянной двери автоматически щелкнул. Граев оказался в большом тамбуре – впереди другая дверь, металлическая, на вид несокрушимо-броневая, готовая поддаться лишь заряду взрывчатки, да и то не каждому. Турникет и вахта, если таковые и существовали, находились за этой фортецией…
В тамбуре Граева встретили. Из третьей, неприметно затаившейся в углу двери выскользнул охранник в камуфляже и вопросительно посмотрел на него. Граев снова показал удостоверение и спросил, как можно пообщаться с коллегами Костиковой.
– Никак не возможно. Не положено. Объект режимный, посторонние не допускаются. Только по спецразрешению директора института, но вам он его не выдаст. Разговаривайте с сотрудниками у них дома, после работы.
– Могу я хотя бы позвонить по местному телефону? Договориться о встрече?
– Нет. Совсем недавно приказ до личного состава доводили – никаких контактов.
Затем охранник немного смягчился и объяснил факт такой беспрецедентной закрытости объекта, с ядерным оружием никак не связанного. Причем тон и лексика его резко сменились:
– Тут ведь, братила, тайна не военная, коммерческая. Врубись: за какую-нибудь там фасоль с генами лягушки буржуины лимоны баксов отбашлять могут. Лимоны! Баксов!! За такие бабки тут вокруг танковый полк, в натуре, поставить можно! А то им, гадам забугорным, стырить всяко проще, чем честно башлей отслюнить… Ан хрен… Ну ладно, братан, бывай, забазарился я тут с тобой…
В продолжении разговора Граев хорошо рассмотрел его. На вид нет и тридцати; короткой стрижкой и манерой выражаться страж броневой двери пытался походить на недалекого мафиозного братка – но глаза поблескивали слишком умно.
Вся его якобы случайная тирада о фасоли с лягушачьими генами наверняка сочинена и отрепетирована заранее. Легкая издевка в глубине глаз словно говорила: ну да, я вру; ну да, ты это понимаешь; ну и что? будешь прошибать лбом броневую дверь? Серьезная контора чувствовалась за парнем – такая серьезная, что пройдет по детективному агентству «Бейкер-стрит» и не заметит, что к подошве что-то прилипло…
Граев обратил внимание на эмблему на правом рукаве камуфляжа – эмблему в форме дельтоида, обращенного тупым углом вниз. На фоне вписанного в дельтоид пылающего костра скрещивались два кривых клинка и надпись под ними: «Охрана». Среди множества нынешних эмблем Граев такой никогда не видел, и все-таки она о чем-то ему напомнила – о чем-то виденном недавно, но показавшемся не важным, малозначительным…
Выйдя на улицу, Граев задумался. Подстерегать сотрудников у выхода и начинать разговоры о Костиковой не стоило – наверняка проинструктированы о подобных подходах. Да и не похоже, что здесь их выпускают, не приспособлены эти двери для массового входа-выхода. Наверняка распахнутся неприметные ворота без вывески, и служебный автобус-развозка с зашторенными окнами повезет по домам сотрудников.
У Граева мелькнула мысль, что визит сюда был ошибкой. Стоило сначала разведать про странную эту лабораторию. Хотя тут разведаешь, пожалуй… Но препоны в получении информации – тоже информация. И узнал он даже больше, чем хотел.
Интересная получается картина.
Менеджеры, похоже, с убийствами и с исчезновением Колыванова не связаны. Просто воспользовались благоприятной ситуацией, чтобы набить карманы…
Но негаданно возник совсем другой мотив: месть.
Месть выжитой из своей квартиры женщины. Женщины, работавшей в засекреченной донельзя лаборатории – с растениеводством, надо понимать, никак не связанной. Лаборантки, имевшей возможность утащить с работы какую-нибудь опасную химию…
Редкий яд, например.
Отравление? Если и так, то не до конца успешное. Колыванов выжил, и…
Граев понял. Или ему показалось, что понял, где провел предприниматель долгие месяцы. Там, в лже-ВИРе. За толстенной броневой дверью…
Тогда все срастается. Костикова выносит из лаборатории отраву – возможно, что-то экспериментальное, засекреченное, – травит Колыванова. Кража вскрывается – лаборантку устраняют не вызывающим излишних подозрений способом – Колыванова изолируют, дабы не выплыла правда о тамошних забавах. Выпавшие волосы и прочие изменения в организме – последствия отравления.
Однако: какой смысл столько держать человека взаперти, чтобы потом пристрелить его? И безалаберно бросить тело – вскрывайте, исследуйте, делайте выводы…
Ладно, допустим: Колыванов оттуда сбежал и…
Граев вспомнил бронедверь, охранника, глазок камеры… Да-а… Сбежал, значит. И понесся голышом на дачу, в Александровскую. А какой-нибудь борец за нравственность пресек эту нудистскую выходку. Из дробовика, серебряным припоем… Браво, Граев! Ты сегодня в ударе…
И еще: с отравлением лаборантка вяжется хорошо – но только с ним. Представить ее стреляющей из ружья в голову, а уж тем более терзающей мальчика огромными щипцами Граев не мог.
Опять тупик. В лучшем случае приоткрылся еще один уголочек тайны…
Марин должен уже закончить свои анализы, хотя толку от них… Точное название яда Граева не интересовало. Но результаты у доктора взять стоит.
Да, кстати… Марина интересовали нападения неустановленных собак… Надо забрать из «Ориона» пришедшие на факс сообщения и отдать ему. Пусть великовозрастное дитя потешится…
В ответы на свои неформальные запросы Граев не заглядывал. Некогда было. Тем более что запрашивал старых знакомых исключительно по настоянию Марина.
Сегодня время нашлось – бегло просмотрел пачку накопившихся за три дня посланий. Помрачнел. Стал изучать самым внимательным образом – с карандашом и крупномасштабной картой…
Сообщенные факты Граева потрясли.
Лето прошлого года. В окрестностях Красного Села неустановленной собакой разорван и частично съеден школьник пятнадцати лет. Расследование ничего не дало. Тем же летом аналогичный случай с женщиной в Тайцах. Сосед, враждовавший с мужем убитой и владевший огромной собакой (московской сторожевой), просидел несколько месяцев под следствием в Крестах – и выпущен за отсутствием доказательств. Несколько случаев с растерзанным скотом в разных районах.
Осень. В сентябре пожилой рыбак на Ижоре. Официальная версия – умер от сердечного приступа, труп обглодан бродячими собаками. Опять нападения на скот. В ноябре растерзан пьяный на окраине Пушкина. Предположительно отмороженная молодежь затравила пьянчугу собаками. Тогда же в подвале заброшенного дома в Тярлево найден почти полностью очищенный от мяса скелет (свежий, не старше двух месяцев) – похоже, доглодали его крысы, но на костях следы крупных зубов. Случаев со скотом несколько меньше.
Зима. В декабре форменное буйство волков в Ломоносовском районе. Пять человек, скота больше, чем за все предыдущие месяцы. Первый выживший – но почти ничего не смог рассказать: что-то огромное, мохнатое набросилось в темноте, дальше ничего не помнит. Впервые на происходящее обратила внимание пресса – газеты на разные лады подняли вой о грозящем Питеру волчьем нашествии. Поползли панические слухи о виденных на юго-западных окраинах города волках. Проведены несколько больших облав силами милиции, МЧС, егерей и десятков добровольцев из охотников. Убили один выводок волков и два десятка одичавших собак и волчьих метисов; к концу декабря нападения прекратились.
(Пули! Черт побери! Непонятно откуда появившиеся старые пулевые отметины на теле Колыванолва! Похоже, в облаву угодили не только волки с собаками…)
Весна. Данных нет. Что, впрочем, ничего не значит. Не из всех мест Граев смог получить информацию; многие жертвы могли давно числиться как пропавшие без вести. Это подтверждал последний, этого лета, случай. На окраине Павловска, в руинах, известных как замок Бип, а также как Шведская крепость, вездесущие мальчишки отыскали части четырех скелетов.
Останки лежали в почти полностью засыпанном каземате, в самом дальнем углу, куда только ползком и можно было добраться. Обглоданы дочиста, выжран даже костный мозг. Все – с зимы, судя по остаткам зимней одежды. Версия следствия: сдуру или спьяну забрались, вызвали обвал, не смогли вылезти и замерзли. По весне, когда осыпавшаяся земля оттаяла и просела, – добрались и поработали клыками все те же бродячие шавки.
Во Всеволожском районе – далеком, отделенном от места действия городом, Невой и Финским заливом (он был взят Граевым как контрольная территория), – схожих случаев за год не было. Ни одного.
Вот так. На самом деле цифры больше. Гораздо больше – если учесть, что информация пришла лишь из четверти отделов милиции, расположенных на заинтересовавшей Марина территории.
Похоже, зубные протезисты к загадочным челюстям никакого отношения не имели…
Факты складывались в картину, которую мозг отказывался принимать. Твердокаменный реалист Граев пытался расставить их по-всякому, чтобы обойти это дикое предположение: трансформация нормального человека в зверя, одержимого манией убийства, – и не просто сдвиг в мозгу, а полное физическое превращение тела…
Но факты, как известно, вещь упрямая… Теперь, когда на горизонте замаячила засекреченная наука, от которой Граев инстинктивно готов был ждать любой гнусности, – только теперь он плюнул на свой рационализм и стал подставлять информацию в предложенную Мариным схему. И, при всем желании, не находил противоречий…
Он понял, где был все эти месяцы Колыванов.
И чем занимался.
Глава XII
Марин позвонил сам, на мобильник, – был взволнован, предложил немедленно встретиться. Граев сейчас же выехал.
Они опять сидели на лавочке, на этот раз – в самом укромном уголке Парка Победы – вокруг ни одного прохожего.
– Знаешь, Петрович, я, наверное, должен извиниться. Прости, не поверил. Ничему не поверил. Трудно верить в бабушкины сказки на тридцать девятом году жизни. Но тут такое всплыло… Здесь не сказки, здесь, мать ее, наука… Лягушек они растят. С генами фасоли. Или людей с генами волка. Наверняка суперсолдат, б…
Похоже, Марин не слышал ни одного слова из предназначенных для него извинений.
– Они забрали все образцы, – тусклым голосом сказал он, когда Граев сделал паузу.
– Кто они?
– Не знаю. Меня на следующий день после нашего разговора отправили для консультации в Лодейное Поле – якобы важнейшее дело. Оказалось – ерунда, любой мальчишка-практикант справится… Но проездил туда-обратно три дня. Вернулся – сейф вскрыт, все исчезло: все пробы, образцы, все записи и снимки по Колыванову. Абсолютно все!
– Сейф вскрыт криминально? – заинтересовался Граев.
– Какое там! Вполне законно, запасными ключами начальника. Бумага пришла сверху – якобы нашли у Колыванова малоизученную инфекцию. Опасную. Вот все и выгребли…
– Кто нашел? Где? Ты ведь полностью закончил экспертизу в Пушкине…
– Ха! Назначили повторную, дело недолгое… И что самое поразительное, знаешь где ее проводили? Вовек не догадаешься…
– Тоже мне бином Ньютона… – проворчал Граев. – Хочешь, угадаю с первого раза? В институте растениеводства, так?
– Та-а-ак… Слушай, Граев, а ты не телепат часом?
– Интуиция. Значит, ты ничего не успел выяснить?
– Практически ничего. Правда, об одной вещи они не знали: отдал образец ткани мозга знакомому цитологу – без всяких бумаг, на чисто личном уровне. Очень мне его мозг не понравился… даже чисто внешне. У друга работы навалом, быстро не обещал, но через день-другой должны быть результаты… А ты что раскопал?
Граев рассказал о лаборантке, имевшей причины ненавидеть Колыванова; о ее подозрительной смерти; о своем визите в лабораторию, охраняемую с таким тщанием. И о заключении Гольдмана, и об эксгумации Филы.
– Бывает такое… – задумчиво сказал Марин. – В какой-нибудь невинной на вид конторе отдел или лаборатория за семью печатями – и порой даже директор не знает, что там на самом деле творится… Значит, думаешь, там готовят сверхсолдат? Вервольфов? Ночных оборотней?
– Скорее уж готовили… Сейчас такие ни к чему вроде. И без них просрали все, что можно. И до конца дело не довели – ну никак не похож был Колыванов на ночного супервоина… Так, обезумевшее животное… Я ведь тебе еще про его подвиги не рассказал.
И Граев выдал доктору сводку, составленную им по разрозненным сообщениям с мест. Потом показал карту-двухверстку – все места нападений соединены тонкими линиями. И самая густая их паутина пересекалась в районе Александровской. Поселка, в котором были убиты Саша и Горянин; в котором бесследно исчез Колыванов; в окрестностях которого нашли его труп.