Страница:
Приказ они получили простой: подбежать вплотную, прижаться к бревнам так, чтобы не попадать под огонь из бойниц. Но внутрь не стрелять. Когда мортирки разнесут в щепки дверь – ворваться в сруб. Если осажденные сделают вылазку, дабы помешать выбить дверь, – отбить штыками и на плечах врага опять же ворваться внутрь. За каждого живого пленного Баглаевский пообещал пять рублей серебром – жалованье рядового драгуна за полгода.
Синие мундиры, прикрываясь редкими кустиками, подобрались совсем близко. Осталось полсотни шагов открытого пространства. Громкая команда – взвод поднялся, с криком «Ура-а-а!!!» ринулся к стенам.
Бах! Бах! Бах! Бах! – ударило из одной бойницы. Почти сразу – из второй, тоже четыре выстрела. Затем из третьей.
Баглаевский, закусив губу, смотрел, как падают на траву его люди, не сумевшие разминуться с летящим навстречу свинцом. Драгуны стрелять перестали, опасаясь задеть своих…
За пятьдесят шагов взвод заплатил двумя десятками убитых и раненых – добежало до стен не больше десятка солдат. Прижались к бревнам, стараясь не высовываться из «мертвой зоны», подтягивались к входу.
Две мортирки, почти вплотную приставленные к доскам двери, оглушительно рявкнули. Не успел дым рассеяться – изнутри, сквозь пробитые в двери бреши, загрохотали выстрелы… Драгуны, столпившиеся у входа, стреляли в ответ – своя жизнь дороже пяти рублей серебром.
– Второй взво-о-о-д! – гаркнул Баглаевский. – На присту-у-у-п!!! Бего-о-ом! Марш!
В облаке дыма, застилавшего двери, продолжали греметь фузеи, снова рявкнула мортирка – на сей раз одна. По второму взводу никто из осажденных уже не стрелял…
Никаких слышимых команд чернокнижник не отдавал. Всё происходящее напоминало неоднократно отрепетированный спектакль… Девушки – и свободные, и связанная – встали на углах высеченной в полу фигуры, не заступая внутрь. Затем четыре из них нагнулись синхронными движениями, подняли что-то с пола. Через пару секунд инквизитор разглядел в свете свечей: оружие! Короткие причудливые клинки. Пятый клинок поднял прислужник, продолжая удерживать другой рукой связанную пленницу от падения.
Сейчас начнется, понял дон Пабло. Но почему же чернокнижник остался внутри пентагонона? Согласно всем канонам его черного искусства начертанная фигура должна защищать от вызываемой сущности и подчинять ее воле творящего заклятие человека. Остаться же внутри магического многоугольника – в лучшем случае совершить быстрое, но болезненное самоубийство. А в худшем…
Инквизитор похолодел от страшной догадки. Что, если маг выбрал именно худшее? Не пытаться управлять неразумной и сокрушающей всё силой – а слиться с ней, стать частью ее и сделать ее частью себя. Никому раньше не удавалось такое. Но это отнюдь не значит, что не удастся никогда…
Как бы то ни было, Алгуэррос остался у алтаря. Простер руки перед собой, медленно и протяжно начал творить заклинание. Язык на сей раз оказался другой – дон Пабло не понял ни слова. Порой вроде мелькали знакомые древнееврейские корни, но смысл ускользал.
Звучный голос мага отдавался эхом во всех закоулках пещеры. Свечи колебались в такт словам. Девушки стояли неподвижно. По спине ближайшей к дону Пабло сбегали крупные капли пота. Он перевел взгляд на другую, стоявшую вполоборота к инквизитору на соседней вершине пентагонона. Совсем девчонка: угловатая фигура, едва наметившаяся грудь. Судя по светло-рыжему цвету волос и белой коже в россыпях веснушек – чухонка. А может и русская из северных краев… По ее телу и неподвижно застывшему лицу тоже стекали струйки пота, хотя в пещере было не жарко… В опущенной правой руке девчонка сжимала странный и неприятный нож – с двумя лезвиями, расставленными на ширине человеческих глаз.
Инквизитор присмотрелся: клинки у пленниц отличались друг от друга. Два тонких, похожих на стилет дона Пабло, – причем одна девушка взяла стилет в правую руку, а другая в левую. У связанной оружия не было – но в руке стоявшего рядом прислужника поблескивал широкий нож с искривленным лезвием. Наконец, пятая – высокая, черноволосая, очень красивая – держала жутковатого вида гибрид пилы и кинжала.
…Заклинание казалось бесконечным. Дон Пабло ждал, когда же по ведущему сюда ходу загремят сапоги солдат. Ничего. Тишина. Не отыскали люк? Не мог же драгунскую роту надолго задержать Филька Ворон, пусть даже с парой дюжин загодя заряженных ружей…
До сих пор Кравцов подробно наблюдал, как разворачиваются события. Наблюдал глазами двух людей – дона Пабло и драгунского поручика Баглаевского.
Но сейчас рассказчик – Летучий Мыш – словно бы сошел с ума. Или понял, что не успевает рассказать до конца свою сказку…
И картинки начали сменяться с мелькающей быстротой, как в бешено вращающемся калейдоскопе – Кравцов порой не успевал понять, чьими глазами он смотрит на происходящее.
…Ей (девушке-Кравцову?) хочется закричать. Хочется отшвырнуть нож. Хочется бежать отсюда… Она стоит. Голос мага гремит в голове гулким барабаном. Она не понимает слов – но откуда-то знает всё, что должна сделать. Ее рука с ножом поднимается. Раздвоенное лезвие приближается к лицу. И резко – в глаза. А-о-оуа!!! Багровая темнота.
…Грохот. Обломки двери влетают внутрь. Острая щепка вспарывает щеку. Кровь. Он (Ворон-Кравцов?) не замечает. Стреляет сквозь дым. Крики, хрипы. Снова грохот. Двое людей в синем протискиваются внутрь. Он убивает одного выстрелом в упор. Второй поворачивается – медленно, тягуче. Так же медленно поднимает палаш… Он вспарывает драгуну глотку. Кровь толчками выплескивается на белый отложной воротник.
…Дон Пабло (инквизитор-Кравцов?) видит, как девушка плавно выдергивает клинок из своих глазниц. Как спокойно наклоняется вперед. Кровь двумя струйками льется в каменный желоб. Кровь головы, понимает он. И знает, что будет дальше. Так и есть: две девушки синхронными движениями стилетов режут себе запястья – одна левое, другая правое… Кровь сердца и кровь печени падает на пятиугольник.
…В срубе – бойня. Тела в окровавленных синих мундирах кучей громоздятся у входа. Шагая по ним, внутрь врываются новые. Ворон (Филька-Кравцов?) убивает их. Он движется куда быстрее противников. Драгуны не успевают понять, что происходит в затянутом дымом срубе – и падают мертвыми. Но их слишком много.
…Баглаевский (поручик-Кравцов?) что-то кричит – и сам не слышит себя за грохотом выстрелов. Впереди – спины в синих мундирах. Толкаются, стремятся протиснуться в узкую дверь.
…Черноволосая красавица с маху втыкает себе нож-пилу в низ живота – и Кравцова пронзает нестерпимая боль. Страшное орудие ползет вверх, вспарывая брюшину, выворачивая наружу кишки. Девушка – и Кравцов вместе с ней – опускает глаза, видит кошмарную рану… И всё исчезает. Темнота и тишина.
Потом включилась память – и поток воспоминаний испепелил Кравцова. Ту его составляющую, что слушала сказку Летучего Мыша… Человеческий мозг не сумел бы понять и даже вместить память существа, неимоверное число лет – миллионы, миллиарды – проведшего в бесчувственном забытьи. И не вместил – был извергнут, вышвырнут наружу, как докучливая соринка, угодившая в глаз, как хрустящая на зубах песчинка…
Но за кратчайший миг тождества с Тварью он успел понять, кто она такая. И мимолетно пожалел пленницу, разбуженную алчущим власти убийцей. Но гораздо сильнее испугался…
А потом он вновь увидел, как драгуны Баглаевского штурмуют сруб…
Рукопашная схватка затягивалась. Похоже, лиходеев там больше, чем показалось по частоте их стрельбы. И сопротивляются они отчаянно.
Затем все стихло.
Третий взвод подходил к срубу неторопливо, шагом. Сейчас главное – не дать никому вырваться из ловушки. Баглаевский со шпагой в руке шагал позади. Недоумевал – почему никто из второго взвода не спешит с докладом? Ну наконец-то – на пороге возник силуэт в мундире и треуголке…
Через секунду у Баглаевского тревожно сжалось сердце.
Мундир шагнувшего наружу человека был не синим – липко-черным, залитым кровью сверху донизу. Руки человек прижимал к кровавой маске лица… Сделал несколько слепых, неуверенных шагов и рухнул замертво.
– Вперед! Бегом! – не выдержал поручик. И сам побежал к раскуроченной двери.
Смуглый прислужник мага сумел сделать несколько шагов в сторону – и бессильно опустился на камень. Не шевелился, и не было понятно: жив ли? Впрочем, дона Пабло это ни в малейшей мере не занимало.
Кровь, заполнившая канавки пентагонона, сверкала расплавленным золотом. Свечи на алтаре пылали ярко, нестерпимо для глаз.
– Эвханах!!! – в последний раз выкрикнул Алгуэррос.
Маг застыл неподвижно, подняв руки, как будто пытался дотянуться до свода пещеры. А свод… Свод, казалось, отодвигался от чернокнижника всё дальше и дальше. Инквизитор не понял, обман ли это зрения, или пещера действительно становится выше. Вывернул шею, взглянул назад. Так и есть: стена, у которой лежал дон Пабло, отодвинулась на несколько саженей.
ПЕЩЕРА РОСЛА!
Росла, как исполинский мыльный пузырь, надуваемая стремящейся из земных глубин силой. Точкой, через которую сила преломлялась, растекалась по сторонам, был алтарь с пылающими свечами. И маг Алгуэррос.
Инквизитор застонал сквозь затыкающий рот кляп. До самого конца дон Пабло не верил, что богомерзкий ритуал сработает – мало ли чернокнижников сами становились жертвами своих экзерсисов…
Но у Алгуэрроса всё получалось.
И ничего нельзя было сделать. Ничем нельзя было помешать…
Дон Пабло знал, что в самый ответственный момент ритуала маг беспомощен как младенец. Ибо сделал всё, что мог – и ничего от Алгуэрроса сейчас не зависит. Достаточно легкой помехи… Нарушить – хотя бы своим телом – пылающую на каменном полу фигуру. Или сбить несколько свечей, пылающих на алтаре…
Инквизитор напряг изо всех мышцы, пытаясь разорвать надрезанные путы. Сломанная рука откликнулась дикой болью. Сыромятные ремни выдержали.
Пещера продолжала расти. И меняла при этом форму. Желоба, протянувшиеся от алтаря к вершинам пентагонона, удлинились, уперлись в стены. Льющиеся вдоль них потоки света словно испаряли монолитный камень – пять идеально круглых в сечении туннелей расходились всё дальше и дальше от центральной каверны.
Камень, очерченный внешним пятиугольником, тоже менялся. Постепенно становился полупрозрачным, зыбким, нереальным… Казалось, алтарь и маг стоят на подушке из колеблющегося тумана. Затем и эта обманчивая видимость исчезла. И человек, и камень повисли без видимой опоры – лишь на потоке бьющей из глубины чистой энергии.
И в этот момент дон Пабло заметил небольшую черную тень, стремительным росчерком мелькнувшую у свода пещеры.
«Потайной ход!» – сразу же мелькнула мысль у поручика. Но как могли успеть лиходеи перебить тридцать с лишним человек за минуту с небольшим? Да и еще умудрились незаметно ускользнуть – хотя третий взвод ворвался почти сразу за вторым?
Хриплым, сорванным голосом он приказал выносить тела и тщательно искать замаскированную лазейку. Какими словами ему придется докладывать о результатах операции, поручик старался не думать.
Одни солдаты торопливо выносили погибших товарищей, другие тщательно простукивали пол. Никаких признаков подземного хода. Придется разносить халупу на бревна и доски, но времени не остается, сумерки всё гуще… Успех ночной погони по незнакомой местности представлялся Баглаевскому сомнительным.
Казалось, живых в срубе не осталось – но один драгун вдруг застонал, открыл глаза…
– Сколько их было?! – допытывался у раненого поручик. —
Куда ушли?
Солдат умирал – но сквозь пузырящуюся на губах пену Баглаевский расслышал:
– Один… один… в дверь… камзол с Федьки…
Дальше ничего не удалось разобрать. Но поручик (удивившийся, что один из его убитых солдат отчего-то оказался без мундира) всё понял. Вспомнил залитого кровью человека, выскочившего из сруба и прижимавшего руки к лицу… Так вот кто это был! Проклятие!
Там, где рухнул якобы умирающий лжедрагун, никого не оказалось. Окровавленный синий камзол обнаружился на краю поляны, небрежно брошенный под куст. И тут из сруба послышались радостные крики: подземный ход найден!
Баглаевский успел приказать: «Рубить сучья, делать факелы!» – а больше не успел ничего. Земля встала дыбом.
Действительно, по пещере металась самая обыкновенная летучая мышь. Похоже, случайно залетела сюда на дневку – а теперь ошалела от происходящего.
Вот она промчалась над самой головой мага, снова поднялась вверх, ударилась о свод, опять понеслась рваным зигзагом…
«Опустись пониже, малыш, – мысленно воззвал к крохотному летуну дон Пабло. – Опустись и ударь его по лицу или опрокинь свечи…» Это был крохотный и последний шанс – если не остановить, то хоть как-то нарушить ритуал.
Но мышь продолжала метаться без какой-либо системы. Пару раз промелькнула рядом с алтарем. И всё.
Пятиугольный провал, над которым завис чернокнижник, расширялся. Края его скруглялись. Яркое свечение шло снизу, все сильнее и сильнее. Маг в этом ослепляющем потоке казался уже не человеком – отлитой из золота статуей. Чисто физически чувствовалось приближение снизу чего-то громадного, непредставимого, чуждого…
Страшный толчок швырнул поручика на землю. Встать он не смог, земля раскачивалась – то уходила вниз, то резко бросалась навстречу. Ровная доселе поляна на глазах вспухала холмом, исполинским земляным нарывом.
На короткое мгновение – но показавшееся Баглаевскому бесконечно длинным – все успокоилось. Затем землю вновь скрутила дикая судорога. Поляна встала вертикально, зеленой стеной, топорщащейся кустами и деревьями, – и тут же рухнула обратно, чтобы сейчас же вздыбиться снова.
Поручик покатился вниз, рядом с ним распахнулась хищным черным ртом широкая трещина в земле. Каким-то чудом Баглаевский избежал падения, зацепился на самом краю. Трещина захлопнулась.
Он снова покатился – склон становился все круче, трава, за которую пытался ухватиться поручик, оставалась в руках. Затем он ощутил, как наклонная опора исчезла. Баглаевский почувствовал пьянящую легкость свободного падения… А потом – страшный, корежащий, разрывающий всё внутри удар. Несколько секунд он еще жил – ничего уже не видя вокруг за ослепляющей стеной боли. Черное НИЧТО пришло благодатным избавлением.
Вновь видеть происходившее инквизитор стал несколько мгновений спустя. Но сначала услышал голос мага. Заклинание произносимое Алгуэрросом, гремело и сотрясало камень. Теперь дон Пабло понимал каждое слово, хотя язык вновь оказался ему незнаком, – и страшны были те слова.
Чернокнижник обращался к поднимавшемуся демону – демону, в котором не было ни грана телесной плоти в человеческом ее понимании. И Алгуэррос предлагал демону сделку: отказывался от своей человеческой оболочки, и хотел сам стать частью сотканного из раскаленных вихрей существа – мыслящей и принимающей решения частью. Взамен чудовище получало свободу и путь наверх.
Инквизитор как-то понял, почувствовал: демон готов согласиться.
Всё кончено… Собственная смерть, до которой оставались считанные секунды, дона Пабло уже не волновала. Какая разница? Чуть раньше, чуть позже… Очень скоро огненный смерч устремится к небесам из долины Сеймела-йоки и обрушится на всех, кого Алгуэррос считает врагами.
Полыхающая перед глазами слепящая муть медленно рассеялась. Инквизитор вновь увидел мага, алтарь с пылающими свечами – на фоне рвущегося наружу сияния их свет казался тусклым. Увидел бестолково мечущегося нетопыря… «Ну давай же, малыш, – вновь мысленно обратился к нему инквизитор. – Мы с тобой всё равно очень скоро умрем – так не дай же умереть многим другим!»
Он постарался почувствовать себя этим крохотным существом, попытался увидеть мир его глазами… И направить полет летучей мыши на Ангуерроса.
Возможно, дальнейшее стало случайностью. А может и нет, может, рвущаяся из-под земли сила вливалась не единственно в мага… Как бы то ни было, ночной летун устремился прямиком к алтарю – и на сей раз не пролетел мимо.
Несколько свечей упали, сбитые взмахом крыла. Острые коготки вцепились в лицо Алгуэрроса. Заклинание, заставлявшее содрогаться камень, оборвалось на полуслове. Чернокнижник закричал – пронзительно, тонко, как человек, смертельно раненный в полушаге от высшего своего торжества.
В то же мгновение парящий алтарь рухнул в огненную бездну. За ним – чернокнижник с вцепившейся в него летучей мышью.
Бездна – словно в ответ – выбросила огненный столб, заполнивший пещеру. Сгорая в этом пламени, инквизитор успел подумать: «Получилось!!!»
С изумлением взирали уцелевшие на гору, выросшую на низменной прежде местности, – гору, которую многие годы спустя станут именовать Поповой,
Издалека, с другого берега Сеймела-йоки, на гору смотрел человек с лицом, залитым кровью и почерневшим от пороха. Филька Ворон. Впрочем, сейчас он лишь внешне напоминал парня, пытавшегося отомстить за убитую невесту. Прежние мысли и чувства не то чтобы позабылись – но казались ныне чужими, ненастоящими. Филька знал одно: там, в недрах вновь сотворенной горы, остался его хозяин… И он, Ворон, должен сделать всё, чтобы выпустить того из заточения.
Не знал Филька другое: что сюда по воле архиепископа, потрясенного рассказом уцелевших солдат, отправится святой старец Феодосий – и замкнёт вокруг горы нерушимый круг, замкнёт собственной кровью. Что дети детей Фильки Ворона станут служить хозяину не одно столетие. И что далекий его потомок однажды решит покончить с проклятием здешних мест.
Глава 4
Синие мундиры, прикрываясь редкими кустиками, подобрались совсем близко. Осталось полсотни шагов открытого пространства. Громкая команда – взвод поднялся, с криком «Ура-а-а!!!» ринулся к стенам.
Бах! Бах! Бах! Бах! – ударило из одной бойницы. Почти сразу – из второй, тоже четыре выстрела. Затем из третьей.
Баглаевский, закусив губу, смотрел, как падают на траву его люди, не сумевшие разминуться с летящим навстречу свинцом. Драгуны стрелять перестали, опасаясь задеть своих…
За пятьдесят шагов взвод заплатил двумя десятками убитых и раненых – добежало до стен не больше десятка солдат. Прижались к бревнам, стараясь не высовываться из «мертвой зоны», подтягивались к входу.
Две мортирки, почти вплотную приставленные к доскам двери, оглушительно рявкнули. Не успел дым рассеяться – изнутри, сквозь пробитые в двери бреши, загрохотали выстрелы… Драгуны, столпившиеся у входа, стреляли в ответ – своя жизнь дороже пяти рублей серебром.
– Второй взво-о-о-д! – гаркнул Баглаевский. – На присту-у-у-п!!! Бего-о-ом! Марш!
В облаке дыма, застилавшего двери, продолжали греметь фузеи, снова рявкнула мортирка – на сей раз одна. По второму взводу никто из осажденных уже не стрелял…
* * *
Казалось, девушки спят – с открытыми глазами и не потеряв способность двигаться. Вернее, сомнамбулами выглядели четверо из них – те, что сами пошагали к вершинам пентагонона. Пятую, связанную, тащил всё тот же прислужник мага, последний оставшийся в живых раб Алгузрроса.Никаких слышимых команд чернокнижник не отдавал. Всё происходящее напоминало неоднократно отрепетированный спектакль… Девушки – и свободные, и связанная – встали на углах высеченной в полу фигуры, не заступая внутрь. Затем четыре из них нагнулись синхронными движениями, подняли что-то с пола. Через пару секунд инквизитор разглядел в свете свечей: оружие! Короткие причудливые клинки. Пятый клинок поднял прислужник, продолжая удерживать другой рукой связанную пленницу от падения.
Сейчас начнется, понял дон Пабло. Но почему же чернокнижник остался внутри пентагонона? Согласно всем канонам его черного искусства начертанная фигура должна защищать от вызываемой сущности и подчинять ее воле творящего заклятие человека. Остаться же внутри магического многоугольника – в лучшем случае совершить быстрое, но болезненное самоубийство. А в худшем…
Инквизитор похолодел от страшной догадки. Что, если маг выбрал именно худшее? Не пытаться управлять неразумной и сокрушающей всё силой – а слиться с ней, стать частью ее и сделать ее частью себя. Никому раньше не удавалось такое. Но это отнюдь не значит, что не удастся никогда…
Как бы то ни было, Алгуэррос остался у алтаря. Простер руки перед собой, медленно и протяжно начал творить заклинание. Язык на сей раз оказался другой – дон Пабло не понял ни слова. Порой вроде мелькали знакомые древнееврейские корни, но смысл ускользал.
Звучный голос мага отдавался эхом во всех закоулках пещеры. Свечи колебались в такт словам. Девушки стояли неподвижно. По спине ближайшей к дону Пабло сбегали крупные капли пота. Он перевел взгляд на другую, стоявшую вполоборота к инквизитору на соседней вершине пентагонона. Совсем девчонка: угловатая фигура, едва наметившаяся грудь. Судя по светло-рыжему цвету волос и белой коже в россыпях веснушек – чухонка. А может и русская из северных краев… По ее телу и неподвижно застывшему лицу тоже стекали струйки пота, хотя в пещере было не жарко… В опущенной правой руке девчонка сжимала странный и неприятный нож – с двумя лезвиями, расставленными на ширине человеческих глаз.
Инквизитор присмотрелся: клинки у пленниц отличались друг от друга. Два тонких, похожих на стилет дона Пабло, – причем одна девушка взяла стилет в правую руку, а другая в левую. У связанной оружия не было – но в руке стоявшего рядом прислужника поблескивал широкий нож с искривленным лезвием. Наконец, пятая – высокая, черноволосая, очень красивая – держала жутковатого вида гибрид пилы и кинжала.
…Заклинание казалось бесконечным. Дон Пабло ждал, когда же по ведущему сюда ходу загремят сапоги солдат. Ничего. Тишина. Не отыскали люк? Не мог же драгунскую роту надолго задержать Филька Ворон, пусть даже с парой дюжин загодя заряженных ружей…
* * *
А затем произошло странное.До сих пор Кравцов подробно наблюдал, как разворачиваются события. Наблюдал глазами двух людей – дона Пабло и драгунского поручика Баглаевского.
Но сейчас рассказчик – Летучий Мыш – словно бы сошел с ума. Или понял, что не успевает рассказать до конца свою сказку…
И картинки начали сменяться с мелькающей быстротой, как в бешено вращающемся калейдоскопе – Кравцов порой не успевал понять, чьими глазами он смотрит на происходящее.
* * *
…Пороховой дым густо клубится. Режет глаза. Щиплет глотку. Ворон (или Ворон-Кравцов?) мечется в этом дыму – неимоверно быстро. От одной бойницы к другой. Стреляет, стреляет, стреляет… Правое плечо – сплошной синяк. Фигуры в синих мундирах бегут к срубу медленно-медленно, как сквозь вязкий сироп. И, столкнувшись с горячим свинцом, так же медленно падают.…Ей (девушке-Кравцову?) хочется закричать. Хочется отшвырнуть нож. Хочется бежать отсюда… Она стоит. Голос мага гремит в голове гулким барабаном. Она не понимает слов – но откуда-то знает всё, что должна сделать. Ее рука с ножом поднимается. Раздвоенное лезвие приближается к лицу. И резко – в глаза. А-о-оуа!!! Багровая темнота.
…Грохот. Обломки двери влетают внутрь. Острая щепка вспарывает щеку. Кровь. Он (Ворон-Кравцов?) не замечает. Стреляет сквозь дым. Крики, хрипы. Снова грохот. Двое людей в синем протискиваются внутрь. Он убивает одного выстрелом в упор. Второй поворачивается – медленно, тягуче. Так же медленно поднимает палаш… Он вспарывает драгуну глотку. Кровь толчками выплескивается на белый отложной воротник.
…Дон Пабло (инквизитор-Кравцов?) видит, как девушка плавно выдергивает клинок из своих глазниц. Как спокойно наклоняется вперед. Кровь двумя струйками льется в каменный желоб. Кровь головы, понимает он. И знает, что будет дальше. Так и есть: две девушки синхронными движениями стилетов режут себе запястья – одна левое, другая правое… Кровь сердца и кровь печени падает на пятиугольник.
…В срубе – бойня. Тела в окровавленных синих мундирах кучей громоздятся у входа. Шагая по ним, внутрь врываются новые. Ворон (Филька-Кравцов?) убивает их. Он движется куда быстрее противников. Драгуны не успевают понять, что происходит в затянутом дымом срубе – и падают мертвыми. Но их слишком много.
…Баглаевский (поручик-Кравцов?) что-то кричит – и сам не слышит себя за грохотом выстрелов. Впереди – спины в синих мундирах. Толкаются, стремятся протиснуться в узкую дверь.
…Черноволосая красавица с маху втыкает себе нож-пилу в низ живота – и Кравцова пронзает нестерпимая боль. Страшное орудие ползет вверх, вспарывая брюшину, выворачивая наружу кишки. Девушка – и Кравцов вместе с ней – опускает глаза, видит кошмарную рану… И всё исчезает. Темнота и тишина.
* * *
Это было похоже на пробуждение похороненного заживо – пробуждение в кромешной мгле и полном безмолвии. Пробуждение со связанными руками, с заткнутым ртом и с органами чувств, не чувствующими НИЧЕГО. И с сознанием, в котором нет ни мыслей, ни ощущений, кроме одного-единственного: Я ЕСТЬ, Я СУЩЕСТВУЮ.Потом включилась память – и поток воспоминаний испепелил Кравцова. Ту его составляющую, что слушала сказку Летучего Мыша… Человеческий мозг не сумел бы понять и даже вместить память существа, неимоверное число лет – миллионы, миллиарды – проведшего в бесчувственном забытьи. И не вместил – был извергнут, вышвырнут наружу, как докучливая соринка, угодившая в глаз, как хрустящая на зубах песчинка…
Но за кратчайший миг тождества с Тварью он успел понять, кто она такая. И мимолетно пожалел пленницу, разбуженную алчущим власти убийцей. Но гораздо сильнее испугался…
А потом он вновь увидел, как драгуны Баглаевского штурмуют сруб…
* * *
Порыв ветра наконец рассеял удушливое облако. Поручик видел, как солдаты второго взвода врываются в сруб, слышал изнутри звон оружия и крики, полные боли и ярости…Рукопашная схватка затягивалась. Похоже, лиходеев там больше, чем показалось по частоте их стрельбы. И сопротивляются они отчаянно.
Затем все стихло.
Третий взвод подходил к срубу неторопливо, шагом. Сейчас главное – не дать никому вырваться из ловушки. Баглаевский со шпагой в руке шагал позади. Недоумевал – почему никто из второго взвода не спешит с докладом? Ну наконец-то – на пороге возник силуэт в мундире и треуголке…
Через секунду у Баглаевского тревожно сжалось сердце.
Мундир шагнувшего наружу человека был не синим – липко-черным, залитым кровью сверху донизу. Руки человек прижимал к кровавой маске лица… Сделал несколько слепых, неуверенных шагов и рухнул замертво.
– Вперед! Бегом! – не выдержал поручик. И сам побежал к раскуроченной двери.
* * *
Пять неподвижных тел лежали на углах пятиугольника – сморщенных, высохших. Пять мумий…Смуглый прислужник мага сумел сделать несколько шагов в сторону – и бессильно опустился на камень. Не шевелился, и не было понятно: жив ли? Впрочем, дона Пабло это ни в малейшей мере не занимало.
Кровь, заполнившая канавки пентагонона, сверкала расплавленным золотом. Свечи на алтаре пылали ярко, нестерпимо для глаз.
– Эвханах!!! – в последний раз выкрикнул Алгуэррос.
Маг застыл неподвижно, подняв руки, как будто пытался дотянуться до свода пещеры. А свод… Свод, казалось, отодвигался от чернокнижника всё дальше и дальше. Инквизитор не понял, обман ли это зрения, или пещера действительно становится выше. Вывернул шею, взглянул назад. Так и есть: стена, у которой лежал дон Пабло, отодвинулась на несколько саженей.
ПЕЩЕРА РОСЛА!
Росла, как исполинский мыльный пузырь, надуваемая стремящейся из земных глубин силой. Точкой, через которую сила преломлялась, растекалась по сторонам, был алтарь с пылающими свечами. И маг Алгуэррос.
Инквизитор застонал сквозь затыкающий рот кляп. До самого конца дон Пабло не верил, что богомерзкий ритуал сработает – мало ли чернокнижников сами становились жертвами своих экзерсисов…
Но у Алгуэрроса всё получалось.
И ничего нельзя было сделать. Ничем нельзя было помешать…
Дон Пабло знал, что в самый ответственный момент ритуала маг беспомощен как младенец. Ибо сделал всё, что мог – и ничего от Алгуэрроса сейчас не зависит. Достаточно легкой помехи… Нарушить – хотя бы своим телом – пылающую на каменном полу фигуру. Или сбить несколько свечей, пылающих на алтаре…
Инквизитор напряг изо всех мышцы, пытаясь разорвать надрезанные путы. Сломанная рука откликнулась дикой болью. Сыромятные ремни выдержали.
Пещера продолжала расти. И меняла при этом форму. Желоба, протянувшиеся от алтаря к вершинам пентагонона, удлинились, уперлись в стены. Льющиеся вдоль них потоки света словно испаряли монолитный камень – пять идеально круглых в сечении туннелей расходились всё дальше и дальше от центральной каверны.
Камень, очерченный внешним пятиугольником, тоже менялся. Постепенно становился полупрозрачным, зыбким, нереальным… Казалось, алтарь и маг стоят на подушке из колеблющегося тумана. Затем и эта обманчивая видимость исчезла. И человек, и камень повисли без видимой опоры – лишь на потоке бьющей из глубины чистой энергии.
И в этот момент дон Пабло заметил небольшую черную тень, стремительным росчерком мелькнувшую у свода пещеры.
* * *
Драгуны из третьего взвода застыли у входа, ошеломленные кошмарным зрелищем. Сруб был залит кровью и завален телами в синих мундирах. Но никого из оборонявшихся Баглаевский не увидел.«Потайной ход!» – сразу же мелькнула мысль у поручика. Но как могли успеть лиходеи перебить тридцать с лишним человек за минуту с небольшим? Да и еще умудрились незаметно ускользнуть – хотя третий взвод ворвался почти сразу за вторым?
Хриплым, сорванным голосом он приказал выносить тела и тщательно искать замаскированную лазейку. Какими словами ему придется докладывать о результатах операции, поручик старался не думать.
Одни солдаты торопливо выносили погибших товарищей, другие тщательно простукивали пол. Никаких признаков подземного хода. Придется разносить халупу на бревна и доски, но времени не остается, сумерки всё гуще… Успех ночной погони по незнакомой местности представлялся Баглаевскому сомнительным.
Казалось, живых в срубе не осталось – но один драгун вдруг застонал, открыл глаза…
– Сколько их было?! – допытывался у раненого поручик. —
Куда ушли?
Солдат умирал – но сквозь пузырящуюся на губах пену Баглаевский расслышал:
– Один… один… в дверь… камзол с Федьки…
Дальше ничего не удалось разобрать. Но поручик (удивившийся, что один из его убитых солдат отчего-то оказался без мундира) всё понял. Вспомнил залитого кровью человека, выскочившего из сруба и прижимавшего руки к лицу… Так вот кто это был! Проклятие!
Там, где рухнул якобы умирающий лжедрагун, никого не оказалось. Окровавленный синий камзол обнаружился на краю поляны, небрежно брошенный под куст. И тут из сруба послышались радостные крики: подземный ход найден!
Баглаевский успел приказать: «Рубить сучья, делать факелы!» – а больше не успел ничего. Земля встала дыбом.
* * *
Нетопырь! – понял инквизитор спустя секунду.Действительно, по пещере металась самая обыкновенная летучая мышь. Похоже, случайно залетела сюда на дневку – а теперь ошалела от происходящего.
Вот она промчалась над самой головой мага, снова поднялась вверх, ударилась о свод, опять понеслась рваным зигзагом…
«Опустись пониже, малыш, – мысленно воззвал к крохотному летуну дон Пабло. – Опустись и ударь его по лицу или опрокинь свечи…» Это был крохотный и последний шанс – если не остановить, то хоть как-то нарушить ритуал.
Но мышь продолжала метаться без какой-либо системы. Пару раз промелькнула рядом с алтарем. И всё.
Пятиугольный провал, над которым завис чернокнижник, расширялся. Края его скруглялись. Яркое свечение шло снизу, все сильнее и сильнее. Маг в этом ослепляющем потоке казался уже не человеком – отлитой из золота статуей. Чисто физически чувствовалось приближение снизу чего-то громадного, непредставимого, чуждого…
* * *
Земля встала дыбом. Люди не устояли на ногах. Сруб рассыпался грудой бревен. Крики, треск ломающегося дерева…Страшный толчок швырнул поручика на землю. Встать он не смог, земля раскачивалась – то уходила вниз, то резко бросалась навстречу. Ровная доселе поляна на глазах вспухала холмом, исполинским земляным нарывом.
На короткое мгновение – но показавшееся Баглаевскому бесконечно длинным – все успокоилось. Затем землю вновь скрутила дикая судорога. Поляна встала вертикально, зеленой стеной, топорщащейся кустами и деревьями, – и тут же рухнула обратно, чтобы сейчас же вздыбиться снова.
Поручик покатился вниз, рядом с ним распахнулась хищным черным ртом широкая трещина в земле. Каким-то чудом Баглаевский избежал падения, зацепился на самом краю. Трещина захлопнулась.
Он снова покатился – склон становился все круче, трава, за которую пытался ухватиться поручик, оставалась в руках. Затем он ощутил, как наклонная опора исчезла. Баглаевский почувствовал пьянящую легкость свободного падения… А потом – страшный, корежащий, разрывающий всё внутри удар. Несколько секунд он еще жил – ничего уже не видя вокруг за ослепляющей стеной боли. Черное НИЧТО пришло благодатным избавлением.
* * *
Провал продолжал расширяться. Иссохшие тела мертвых девушек и бесчувственный прислужник мага уже канули в нем. Край шахты подобрался к неподвижно лежащему дону Пабло. Он взглянул туда, вниз, – и тут же отдернулся. Из глубины поднималось сияние, опалившее лицо и ослепившее глаза.Вновь видеть происходившее инквизитор стал несколько мгновений спустя. Но сначала услышал голос мага. Заклинание произносимое Алгуэрросом, гремело и сотрясало камень. Теперь дон Пабло понимал каждое слово, хотя язык вновь оказался ему незнаком, – и страшны были те слова.
Чернокнижник обращался к поднимавшемуся демону – демону, в котором не было ни грана телесной плоти в человеческом ее понимании. И Алгуэррос предлагал демону сделку: отказывался от своей человеческой оболочки, и хотел сам стать частью сотканного из раскаленных вихрей существа – мыслящей и принимающей решения частью. Взамен чудовище получало свободу и путь наверх.
Инквизитор как-то понял, почувствовал: демон готов согласиться.
Всё кончено… Собственная смерть, до которой оставались считанные секунды, дона Пабло уже не волновала. Какая разница? Чуть раньше, чуть позже… Очень скоро огненный смерч устремится к небесам из долины Сеймела-йоки и обрушится на всех, кого Алгуэррос считает врагами.
Полыхающая перед глазами слепящая муть медленно рассеялась. Инквизитор вновь увидел мага, алтарь с пылающими свечами – на фоне рвущегося наружу сияния их свет казался тусклым. Увидел бестолково мечущегося нетопыря… «Ну давай же, малыш, – вновь мысленно обратился к нему инквизитор. – Мы с тобой всё равно очень скоро умрем – так не дай же умереть многим другим!»
Он постарался почувствовать себя этим крохотным существом, попытался увидеть мир его глазами… И направить полет летучей мыши на Ангуерроса.
Возможно, дальнейшее стало случайностью. А может и нет, может, рвущаяся из-под земли сила вливалась не единственно в мага… Как бы то ни было, ночной летун устремился прямиком к алтарю – и на сей раз не пролетел мимо.
Несколько свечей упали, сбитые взмахом крыла. Острые коготки вцепились в лицо Алгуэрроса. Заклинание, заставлявшее содрогаться камень, оборвалось на полуслове. Чернокнижник закричал – пронзительно, тонко, как человек, смертельно раненный в полушаге от высшего своего торжества.
В то же мгновение парящий алтарь рухнул в огненную бездну. За ним – чернокнижник с вцепившейся в него летучей мышью.
Бездна – словно в ответ – выбросила огненный столб, заполнивший пещеру. Сгорая в этом пламени, инквизитор успел подумать: «Получилось!!!»
* * *
Коноводы, сторожившие лошадей почти полностью истребленной драгунской роты, перевели дух. Буйство стихий, погубившее их товарищей, завершилось.С изумлением взирали уцелевшие на гору, выросшую на низменной прежде местности, – гору, которую многие годы спустя станут именовать Поповой,
Издалека, с другого берега Сеймела-йоки, на гору смотрел человек с лицом, залитым кровью и почерневшим от пороха. Филька Ворон. Впрочем, сейчас он лишь внешне напоминал парня, пытавшегося отомстить за убитую невесту. Прежние мысли и чувства не то чтобы позабылись – но казались ныне чужими, ненастоящими. Филька знал одно: там, в недрах вновь сотворенной горы, остался его хозяин… И он, Ворон, должен сделать всё, чтобы выпустить того из заточения.
Не знал Филька другое: что сюда по воле архиепископа, потрясенного рассказом уцелевших солдат, отправится святой старец Феодосий – и замкнёт вокруг горы нерушимый круг, замкнёт собственной кровью. Что дети детей Фильки Ворона станут служить хозяину не одно столетие. И что далекий его потомок однажды решит покончить с проклятием здешних мест.
Глава 4
18 июня, день последний
Он полз и полз бесконечными подземными коридорами, понятия не имея, куда и зачем стремится. Единственной его мыслью оставалось ощущение огромной, глобальной несправедливости. Он умер, он замурован в каменной могиле – пусть в громадной, но все же могиле. А всякие гады ходят наверху и радуются солнцу. Сучка Аделина, паскуда Тарзан, многие другие… Почему так? Почему???
Хотелось подняться наверх и поквитаться хоть с кем-то – за то, что они живы, а он нет. Но Алекс знал (понятия не имея, откуда пришло это знание): наверх ему нельзя. Оставшееся у него подобие жизни возможно единственно здесь, под землей. И он полз… Куда? Зачем?
Проход, возникший в рукотворной пещерке Васька Передугина, давным-давно сомкнулся за спиной Алекса. Но впереди открывались новые и новые подземные галереи. Сужались и расширялись, раздваивались, уводили все глубже…
Темнота не мешала Алексу, он всё прекрасно видел.
Не помешал ему и подземный ручей, пересекший путь – Алекс неторопливо переполз поток по дну, не испытывая желания вдохнуть.
Вскоре он заметил, что ползет быстрее. Сначала не понял отчего, потом почувствовал – левая нога, волочившаяся до того мертвым грузом, вновь сгибается и разгибается.
Не задумываясь над причинами странного явления, Алекс попробовал подняться на ноги. И поднялся-таки! Дальше он уже шел, перейдя вброд второй встретившийся на пути поток – а может, тот же самый, сделавший петлю.
Левая рука оставалась сломанной, обломки кости торчали наружу. Однако – тоже стала вполне работоспособной, лишь получила дополнительную степень свободы в месте перелома.
Некоторое время Алекс выполнял пресловутой конечностью всевозможные манипуляции, раньше принципиально невозможные. Например, опровергая пословицу, успешно пробовал укусить себя за локоть…
Потом застыл с поднесенным ко рту локтем.
Перед ним на каменном полу галереи сидел человек.
В маленькой компании Дани тут же назрел раскол. Вернее, назрел он давно, но выплеснулся наружу нынешним утром.
Зачинщиком выступил Борюсик.
Вчера Гном пропал из вида, нехитрым маневром обманув их слежку. И Борис не находил себе места. Требовал немедленной карательной экспедиции на Кошачий остров: разрушить, сжечь, утопить в болоте всё, что можно. Заодно, если застанут хозяина в логове, надо и с ним разобраться. Для чего надлежит выступить всем вместе.
На рассказы о подземелье Борис не обращал внимания. Попросту пропускал их мимо ушей. Жажда мести Борюсика не уменьшалась со временем – наоборот, разгоралась всё сильнее. Он не хотел, совершенно не хотел вспоминать произошедшее на скотном выгоне: как дикая боль заставляет ближе и ближе нагибаться к коровьей лепешке, как… – но вспоминал снова и снова. За последние дни толстяк похудел на несколько килограммов. Что бы он ни ел – чувствовал мерзкий привкус дерьма. И зачастую всё лезло обратно.
Даня же попросту не знал, что делать. Они с Кравцовым договорились созвониться рано утром – но телефон писателя не отвечал. Сторожка стояла запертая. Мальчик заподозрил неладное: вдруг Кравцов обманул? Решил все сделать один? И сейчас уже под землей? А тут такая новость…
Его оппонента, впрочем, известие об аресте писателя с генеральной линии не сбило.
– При чем он тут вообще? – вопрошал Борюсик горячо, но не слишком логично. – Он ужастики пишет, вот всякие страхи и выдумывает. У самого мозги набекрень, и вас задурил. А Гном-то всамделишный! В общем, голосовать давайте! Кто за то, чтобы на «болотце»?
Они давно постановили решать спорные вопросы голосованием. Правда, доселе споры случались пустячные – на какой пруд пойти купаться, например. Для Пещерника, понятное дело, нет ничего милее, чем залезть в катакомбы. Даня свою позицию определил. Но Борюсик надеялся с помощью девчонок получить большинство.
Проголосовали.
Альзира присоединилась к Борюсику. Женька долго мялась и колебалась. Ей, честно говоря, не хотелось лезть ни в болотную топь, ни под землю. Но в конце концов высказалась за предложение Дани.
Борька вскочил на ноги. Выкрикнул:
– Ну и как хотите! А мы всё равно на остров!
И чуть ли не бегом выскочил за дверь. Альзира нерешительно оглядела собравшихся и молча последовала за ним.
– Прямо сейчас пойдем? – деловито спросил Вася-Пещерник, словно ничего не случилось.
Ответить Даня не успел – в комнату вошла Аделина. Брат удивился ее появлению, в последнее время они почти не общались. Сказала решительно, безапелляционно:
– Я иду с вами. Под землю.
Тот присмотрелся своим новым зрением, позволяющим видеть всё в кромешной мгле до мельчайших подробностей, и понял: эсэсовец мертв. Не бывает у живых таких лиц – восково-застывших.
Никаких признаков насильственной смерти Алекс не узрел. Как и следов разложения. Немец словно бы умер вчера… На коленях трупа лежал автомат. Рядом валялась катушка – тонкий кабель тянулся от нее вдаль по узкому извилистому туннелю.
1
Что наступил новый день, Алекс Шляпников не знал. Среди прочих потерянных им чувств было и чувство времени – а часы вдребезги разбились при падении с речного обрыва.Он полз и полз бесконечными подземными коридорами, понятия не имея, куда и зачем стремится. Единственной его мыслью оставалось ощущение огромной, глобальной несправедливости. Он умер, он замурован в каменной могиле – пусть в громадной, но все же могиле. А всякие гады ходят наверху и радуются солнцу. Сучка Аделина, паскуда Тарзан, многие другие… Почему так? Почему???
Хотелось подняться наверх и поквитаться хоть с кем-то – за то, что они живы, а он нет. Но Алекс знал (понятия не имея, откуда пришло это знание): наверх ему нельзя. Оставшееся у него подобие жизни возможно единственно здесь, под землей. И он полз… Куда? Зачем?
Проход, возникший в рукотворной пещерке Васька Передугина, давным-давно сомкнулся за спиной Алекса. Но впереди открывались новые и новые подземные галереи. Сужались и расширялись, раздваивались, уводили все глубже…
Темнота не мешала Алексу, он всё прекрасно видел.
Не помешал ему и подземный ручей, пересекший путь – Алекс неторопливо переполз поток по дну, не испытывая желания вдохнуть.
Вскоре он заметил, что ползет быстрее. Сначала не понял отчего, потом почувствовал – левая нога, волочившаяся до того мертвым грузом, вновь сгибается и разгибается.
Не задумываясь над причинами странного явления, Алекс попробовал подняться на ноги. И поднялся-таки! Дальше он уже шел, перейдя вброд второй встретившийся на пути поток – а может, тот же самый, сделавший петлю.
Левая рука оставалась сломанной, обломки кости торчали наружу. Однако – тоже стала вполне работоспособной, лишь получила дополнительную степень свободы в месте перелома.
Некоторое время Алекс выполнял пресловутой конечностью всевозможные манипуляции, раньше принципиально невозможные. Например, опровергая пословицу, успешно пробовал укусить себя за локоть…
Потом застыл с поднесенным ко рту локтем.
Перед ним на каменном полу галереи сидел человек.
2
Их пятерка собралась поутру в поселке Торпедо, в доме Филимоновых. Женька, немного припозднившаяся, принесла весть: писателя Кравцова вчера арестовали! Новость уже расползалась по Спасовке стараниями бойких старушек-сплетниц.В маленькой компании Дани тут же назрел раскол. Вернее, назрел он давно, но выплеснулся наружу нынешним утром.
Зачинщиком выступил Борюсик.
Вчера Гном пропал из вида, нехитрым маневром обманув их слежку. И Борис не находил себе места. Требовал немедленной карательной экспедиции на Кошачий остров: разрушить, сжечь, утопить в болоте всё, что можно. Заодно, если застанут хозяина в логове, надо и с ним разобраться. Для чего надлежит выступить всем вместе.
На рассказы о подземелье Борис не обращал внимания. Попросту пропускал их мимо ушей. Жажда мести Борюсика не уменьшалась со временем – наоборот, разгоралась всё сильнее. Он не хотел, совершенно не хотел вспоминать произошедшее на скотном выгоне: как дикая боль заставляет ближе и ближе нагибаться к коровьей лепешке, как… – но вспоминал снова и снова. За последние дни толстяк похудел на несколько килограммов. Что бы он ни ел – чувствовал мерзкий привкус дерьма. И зачастую всё лезло обратно.
Даня же попросту не знал, что делать. Они с Кравцовым договорились созвониться рано утром – но телефон писателя не отвечал. Сторожка стояла запертая. Мальчик заподозрил неладное: вдруг Кравцов обманул? Решил все сделать один? И сейчас уже под землей? А тут такая новость…
Его оппонента, впрочем, известие об аресте писателя с генеральной линии не сбило.
– При чем он тут вообще? – вопрошал Борюсик горячо, но не слишком логично. – Он ужастики пишет, вот всякие страхи и выдумывает. У самого мозги набекрень, и вас задурил. А Гном-то всамделишный! В общем, голосовать давайте! Кто за то, чтобы на «болотце»?
Они давно постановили решать спорные вопросы голосованием. Правда, доселе споры случались пустячные – на какой пруд пойти купаться, например. Для Пещерника, понятное дело, нет ничего милее, чем залезть в катакомбы. Даня свою позицию определил. Но Борюсик надеялся с помощью девчонок получить большинство.
Проголосовали.
Альзира присоединилась к Борюсику. Женька долго мялась и колебалась. Ей, честно говоря, не хотелось лезть ни в болотную топь, ни под землю. Но в конце концов высказалась за предложение Дани.
Борька вскочил на ноги. Выкрикнул:
– Ну и как хотите! А мы всё равно на остров!
И чуть ли не бегом выскочил за дверь. Альзира нерешительно оглядела собравшихся и молча последовала за ним.
– Прямо сейчас пойдем? – деловито спросил Вася-Пещерник, словно ничего не случилось.
Ответить Даня не успел – в комнату вошла Аделина. Брат удивился ее появлению, в последнее время они почти не общались. Сказала решительно, безапелляционно:
– Я иду с вами. Под землю.
3
Человек в черной эсэсовской форме сидел, прислонившись к камню и вытянув ноги, – казалось, отдыхал. На появление Алекса он никак не отреагировал.Тот присмотрелся своим новым зрением, позволяющим видеть всё в кромешной мгле до мельчайших подробностей, и понял: эсэсовец мертв. Не бывает у живых таких лиц – восково-застывших.
Никаких признаков насильственной смерти Алекс не узрел. Как и следов разложения. Немец словно бы умер вчера… На коленях трупа лежал автомат. Рядом валялась катушка – тонкий кабель тянулся от нее вдаль по узкому извилистому туннелю.