Токарева Виктория Самойловна. День без вранья (сборник)

   – У тебя же есть машина, – вспомнил Костя.
   – У меня две. «Поджеро» и «феррари». Но они дорогие. Их жалко, а эту не жалко. Будет каждодневная, а те выходные.
   – Машина нужна, чтобы ездить, – заметил Костя. – А не в гараже держать, как туфли в шкафу.
   – Моя жена так же говорит… Я на мебель чехлы надеваю, а жена стаскивает. Говорит: хочется жить в красоте…
   – Будешь беречь, а жить когда? – спросил Костя.
   – Моя жена так же говорит. Я скупой, бережливый, экономный… А знаешь почему?
   – Не знаю.
   – Потому, что я очень долго жил очень плохо. И мои родители очень долго жили очень плохо. Я устал. Я больше так не хочу. Я теперь очень долго буду жить очень хорошо. Ни одного дня не отдавать черту. Понял?
   «Неплохо, – подумал Костя. – Ни одного дня не отдавать черту…»
 
   Подъехали к ГАИ.
   – Подожди, – предупредил Влад.
   Он выскочил из машины. Скрылся в дверях ГАИ.
   Костя ждал, безучастно глядя перед собой. Было как-то тревожно сидеть возле милиции с мешком денег. Хоть ГАИ и не милиция, но все равно.
   Влад появился быстро – энергичный и озабоченный.
   – Если хочешь быстрей, надо башлять…
   – Чего надо? – не понял Костя.
   – Башли. Ты как будто вчера родился. Давай…
   Костя сунул руку в карман дубленки и вытащил стодолларовую банкноту.
   – Много, – сказал Влад.
   – Других у меня нет.
   – Ну давай…
   Влад взял деньги и скрылся.
   Костя испугался, что сейчас выйдет страж порядка и спросит: «Откуда у вас валюта? Откройте сумку… Пройдемте…» И это будет дорога в один конец.
   Через пять минут Влад вышел вместе с начальником – этакий капитан Катани, красивый, не подумаешь, что взяточник. В Косте все напряглось. Зачем он вышел?
   – Где номера? – громко крикнул Влад.
   – В багажнике, – ответил Костя. – А что?
   Влад что-то сказал Катани. Катани покивал головой. Они расстались, явно довольные друг другом.
   Влад сел в машину.
   – Номера те же останутся, – пояснил Влад. – Меньше волокиты.
   Выехали на проспект.
   «Неужели все позади?» – подумал Костя.
   – Деньги все делают, – философски ответил Влад. – Надо только уметь дать.
   – А чего там уметь? Протянул и дал.
   – Ничего подобного. Надо уметь быть своим.
   – В Америке этого нет, – заметил Костя.
   – Знаешь, какая зарплата у полицейских? А у наших ментов – знаешь какая?
   Выехали на широкий проспект. По правой стороне стояли узкие высокие дома, как воздетые к небу пальцы. В одном из таких домов жил Миша Ушаков.
   – Останови, – попросил Костя. – Я сойду.
   – А чего? Поедем на дачу. У меня коньяк есть бочковой. Целая канистра.
   Костя догадался: Влад не отказывает себе в предметах роскоши, к коим относится коньяк. Но старается совместить роскошь и жесткую экономию. И тогда получается бочковой коньяк.
   – Ты кто по гороскопу? – спросил Костя.
   – Дева.
   Костя знал, что мужчины-Девы – жадные, аккуратные и красивые. Жадность – совпадала с Владом. А красота – нет. Хотя что-то симпатичное в нем все-таки было. Недвусмысленность. Влад не хотел казаться лучше, чем он был.
   – Притормози, – попросил Костя.
   Влад остановил машину. Выпустил Костю. Теперь машина была его, и только его. Он рванул ее с места, будто это был «поджеро» или «феррари». Но это была «пятерка» «Жигули», замешанная в историю. Тот же бочковой коньяк в канистре.
   Миша Ушаков был дома, как обычно.
   Последние три года он сидел возле парализованной мамы. Попеременно с женой. Денег на сиделку у них не было.
   Мама требовала ухода, как грудной ребенок, с той разницей, что ребенок растет и впереди у него большое будущее. Труд во имя жизни. А здесь – тупиковая ветка.
   Миша обрадовался Косте. Он радовался любому человеку, который размыкал его пространство. Дом как бы проветривался жизнью.
   Миша заметил, что человек имеет несколько кругов. Первый круг – это круг кровообращения, биология, то, что внутри человека.
   Второй круг – это связь с родными: мужем, женой, детьми, родителями – кровный круг.
   Третий круг – связь с друзьями, сотрудниками по работе – более дальний круг, наполняющий человека информацией.
   И четвертый круг – расширенная информация: путешествия, впечатления.
   Особенно полноценным четвертый круг бывает у людей, имеющих славу и власть. Слава – тоже власть. А власть – тоже слава.
   Этот четвертый круг наиболее полно питает человека. Поэтому так многие устремляются к власти и жаждут славы.
   Когда человек заболевает, круги постепенно сужаются: с четвертого – на третий, с третьего – на второй и в конце концов – на первый, когда уже ничего не интересно, кроме своего организма.
   Мишина мама сохраняла два круга: первый и второй. Себя и Мишу. Больше ничего и никого.
   Первое время она бунтовала: почему это несчастье случилось именно с ней. А теперь уже не бунтовала: случилось и случилось.
   Единственное, она очень жалела Мишу. Качество его жизни ухудшилось. Она тащила сына за собой в два круга, отсекая третий и четвертый. Ей хотелось, чтобы Миша жил полноценной жизнью. Она была даже согласна умереть, но как человек верующий – не могла наложить на себя руки. А если честно, то и не хотела. Все шло как шло.
   А Миша хотел только одного: чтобы его мама жила и смотрела на него любящими глазами.
   Жена была старше Миши, безумно его ревновала, боялась потерять, и такая ситуация в доме ее, как ни странно, устраивала. Она делала жену необходимой. Человеком, без которого не обойтись.
   Жена тоже обрадовалась Косте. Она вообще не разрешала себе плохих настроений. Организованная, сделанная женщина.
   Костя разделся в прихожей. Вместе с Мишей прошел в его кабинет. Полированный чешский гарнитур, модерн шестидесятых годов. Кресло – просто помоечное, прикрытое пестрой тряпкой. Стулья расшатались, однако служили. Вещи живут дольше человека. Было очевидно, что Мише и его жене плевать, что вокруг.
   Равнодушие к комфорту – наследие «совковых» времен. Но и бескорыстное служение науке – тоже оттуда. Из «совка».
   – Как у тебя дела? – спросил Костя.
   Они с Мишей виделись редко, но от разлуки дружба не портилась, не засыхала. Каждый раз при встрече Косте казалось, что они расстались только вчера.
   – Мама лежит, наука стоит, – сообщил Миша. – Финансирование нулевое. Половина лаборатории в Америке. Живут под Сан-Франциско. Чуваев уехал на прошлой неделе. А туберкулез вернулся.
   – Кто? – не понял Костя.
   – Не кто, а что. Туберкулез. В девятнадцатом веке назывался чахоткой.
   – Но ведь изобрели пенициллин… – вспомнил Костя.
   – Пятьдесят лет назад. Туберкулез приспособился. Мутировал. И вернулся. Грядет чахотка двадцатого века.
   – Что же делать?
   – Мы посылали письмо президенту. Я разговаривал с Харитоновым…
   Миша замолчал. Потом очнулся.
   – Выпить хочешь? – спросил он.
   Костя заметил, что женщины всегда предлагают поесть, а мужчины – выпить. Костя вспомнил, что он без машины, а значит, может выпить.
   Вышли на кухню. Жена – ее звали Сильва – сварила сосиски. Разогрела заранее приготовленную вермишель.
   Сосиски были пересолены.
   Изначально плохое мясо, и в него добавлена соль.
   Крупный ученый жил в бедности, ел дешевые сосиски. А мог бы уехать под Сан-Франциско, иметь дом с бассейном. А его мама сидела бы в шезлонге, на лужайке перед домом. И ее руку лизал бы черный дог. Но для Миши самым главным был мутирующий туберкулез.
   Миша разлил водку по стаканам. Выпили.
   – Так что Харитонов? – напомнил Костя.
   – Харитонов сказал, что сейчас страна летит в пропасть и надо подождать… Они могут лететь еще семьдесят лет. У нас ведь все по семьдесят лет.
   – А ты не хочешь уехать? – спросил Костя. – Какая разница, где бороться против туберкулеза?
   – Разница, – отозвался Миша.
   – Почему?
   – Я там ничего не придумаю. Я только здесь могу работать. В этой комнате. У меня здесь мозги вертятся. А ТАМ стоят.
   – Но ты же не пробовал…
   – А зачем пробовать? Я и так знаю. Рыбы живут в воде, птицы в небе, а русские – в России.
   – А сколько тебе надо денег? – спросил Костя.
   – Много.
   – Что такое «много»?
   – А почему ты спрашиваешь?
   – У меня спонсор есть. Он может дать.
   – Спонсор – не идиот. Деньги вернутся не скоро. А может, и никогда. Просто люди перестанут умирать от туберкулеза. Харитонов тоже спросил: «Когда вернутся деньги?» Если бы я ему сказал: «Завтра», – был бы другой разговор. Никого не интересует здоровье нации. Всех интересуют только деньги.
   – А сколько стоит твоя программа?
   – Да я не о всей программе. Мне бы только достать биологический продукт антибиотиков.
   – Что? – не понял Костя.
   – Бактерии, грибы – природный антибиотик. Они вырабатывают вещество, которое защищает от окружающих бактерий…
   – Это дорого? – поинтересовался Костя.
   – Если учитывать приборы, химическую посуду, труд лаборантов, то в сто тысяч можно уложиться.
   – Сто тысяч чего?
   – Ну не рублей же… Я обращался в банки, мне говорят: кризис.
   Костя принес из прихожей сумку и стал выкладывать на стол пачки. Миша смотрел с ужасом, как будто увидел привидение.
   – Откуда это у тебя? – шепотом спросил Миша.
   – Я получил наследство.
   – Откуда?
   – У меня дедушка в Израиле. У него там нефтяная скважина.
   – А разве в Израиле есть нефть? – удивился Миша. – По-моему, ты врешь.
   – Какая тебе разница? Дело ведь не в нефти, а в деньгах.
   Костя отодвинул в сторону десять пачек. Миша смотрел задумчиво.
   – Я думал, что ты русский…
   – Я русский.
   – А дедушка в Израиле откуда?
   – А там тоже много русских. Все живут везде.
   В кухню вошла Сильва. Застыла при виде денег. Но ненадолго. И ни одного вопроса. Вышколенная, как гувернантка в богатом доме. Собрала посуду со стола и сложила в раковину.
   – Я завтра же закажу Шульцу штаммы, – объявил Миша.
   – Шульц – это кто? – спросил Костя.
   – Немец.
   – Хорошо, – одобрил Костя. – Шульц не украдет.
   Миша разлил остатки водки. Сильва поставила на стол магазинное печенье. Вышла.
   – Мистика какая-то… – проговорил Миша. – Я всегда знал, что мы выкрутимся. Случится чудо… И вот оно – чудо.
   – У меня к тебе просьба: не говори никому, где ты взял деньги.
   – Не скажу, – пообещал Миша.
   – Поклянись.
   – Клянусь.
   – Чем?
   – Честным словом.
   Мишиного честного слова было вполне достаточно.
   – Я пошел. – Костя поднялся.
   Миша не хотел расставаться сразу, резко. Это все равно что резко затормозить, и тогда можно удариться головой о стекло.
   Миша продлевал расставание, как бы плавно тормозил.
   Вместе вышли во двор. Зимой смеркается рано. Сумеречное освещение было очень красивым. Все четко, как через темное стекло.
   – Чудо только маскируется под чудо. А на самом деле – это проявление справедливости, – сказал Миша.
   – А ты считаешь, справедливость есть? – серьезно спросил Костя.
   Чужие деньги попали к Косте. Он их раздает широкой рукой. Разве это справедливо?
   А может быть, как раз справедливо. Скорее всего это деньги, полученные от фальшивой водки или от наркотиков. Иначе откуда такие бешеные суммы у таких молодых людей? Пусть лучше они попадут в руки теще, которая всю жизнь работала на эту страну и не получила от нее ничего, кроме нищенской пенсии. Бедную тещу использовали и кинули, как теперь говорят. И науку кинули. Значит, Костя частично восстановил справедливость.
   – Конечно, есть, – сказал Миша. – Ведь свалили памятник Дзержинскому.
   – Через семьдесят лет…
   – Это лучше, чем никогда, – возразил Миша.
   Фон неба темнел и постепенно растворял в себе дома и деревья.
   «Как время, – подумал Костя. – Все в себе растворяет. Целые поколения…»
   Вдруг зажглись фонари, и стало как-то театрально.
   – Я хотел тебе кое-что сказать… – начал Миша.
   «Сейчас скажет, что у него есть другая женщина», – испугался Костя.
   – Никто, кроме мамы, не знает, какой я был маленький. В ней я весь, как в компьютерной памяти, – проговорил Миша. – Если она уйдет, она все унесет с собой и останется только то, что Я СЕЙЧАС. Без корней и без прошлого…
   Костя задумался. Он заметил: когда у человека нет детей, то всю свою любовь он отдает родителям. Миша любил маму удвоенной любовью, как больного ребенка.
   – И еще… – проговорил Миша.
   Костя напрягся.
   – Спасибо тебе…
   – И все? – проверил Костя.
   – Все.
   – Тогда я пошел, – с облегчением сказал Костя. Поправил на плече сумку.
   – А ты не боишься, что тебя ограбят? – спросил Миша.
   – А откуда кто знает?
   И в самом деле. Откуда кто знает, что лежит у человека в спортивной сумке? Может, книги, может, теннисная ракетка…
   Они разошлись. Костя испытывал чувство, похожее на вдохновение.
   Что его вдохновило? Мишино «спасибо», или то, что немец вышлет штаммы, или просто Миша, который любит свою маму, а жена любит Мишу, а Миша науку – и везде любовь кружит над головами.
 
   Костя взял машину и поехал к старухе. Он решил отдать ей деньги прямо сейчас. Ему подсознательно и сознательно хотелось освободиться от дурных денег. Поменять деньги на результат.
   За рулем сидела молодая женщина, видимо, тоже занималась частным извозом.
   Костя опустился на заднее сиденье, осторожно прикрыл дверцу, назвал адрес старухи «улица Кирова, семнадцать» и замолчал. Углубился в подсчеты.
   Сколько было денег? Сколько осталось? На что их потратить? Только скорее. И тогда пусть приходит Азнавур и задает вопросы.
   – Как поедем? – Женщина обернулась и посмотрела на Костю. На ней была круглая шапочка, отороченная белым мехом. Как у Снегурочки. – Через центр или по кольцу?
   – Самая короткая дорога та, которую знаешь, – сформулировал Костя.
   – Тогда по кольцу…
   – Простите… дурацкий вопрос. Если бы вы нашли много денег, что бы вы сделали?
   – Много – это сколько? – уточнила Снегурочка.
   – Чемодан.
   – Я бы зарыла их в землю. И сама бы уехала.
   – Зачем?
   – Боялась бы…
   – А потом?
   – Потом, через год, откопала бы.
   – А дальше?
   – Дала бы батюшке на храм. У нас очень хороший батюшка. У него семь человек детей. Он так тяжело живет.
   – А зачем так много детей?
   – Сколько Бог даст.
   – Пусть государство поможет. Церковь ведь не отделена от государства.
   – А что с того? – Снегурочка обернулась. У нее были густо, по-новогоднему, накрашены глаза. – Мы все оказались брошены государством. Каждый выживает как может.
   – А муж у вас есть? – спросил Костя.
   – Немножко… – неопределенно ответила Снегурочка, и Костя понял, что она больше рассчитывает на Бога, чем на мужа.
   – Здесь под светофор направо, – руководил Костя.
   – А вы крещеный? – спросила Снегурочка.
   – Нет.
   – Это плохо.
   – Почему?
   – Ангела-хранителя нет. Вы предоставлены самому себе. Вас никто не охраняет.
   Костя вдруг подумал: это правда. Его никто не охраняет.
   – А в моем возрасте можно креститься? – спросил он.
   – В любом можно. Хотите, наш батюшка вас окрестит? – Снегурочка обернулась и посмотрела на Костю новогодними глазами.
   – Хочу, – серьезно ответил Костя.
   Снегурочка достала из сумки маленькую книжечку величиной с карманный блокнот. Протянула Косте.
   – Это молитвенник, – объяснила она. – Тут на последней странице наш адрес и телефон.
   – Телефон храма?
   – Нет. Телефон нашего православного издательства. Меня Рита зовут. Скажете: позовите Риту.
   Костя взял молитвенник. Положил в карман.
   – А для себя лично вы что-нибудь хотите? – спросил Костя.
   – У меня все есть.
   – Ну… У английской королевы тоже все есть, и даже больше, чем у вас. И то ей что-то надо…
   – А чего у нее больше? Король? Так он мне и даром не нужен. Королевство? Я без него обойдусь. А остальное у нас одинаково: земля, хлеб, вера…
   – Стоп! – скомандовал Костя.
   Машина встала. Костя вышел. В кармане лежала начатая пачка. Он отсчитал семь сотенных банкнот и протянул. Почему семь, он не знал. Так получилось. Семь – мистическая цифра. Семь дней – это неделя.
   Снегурочка включила свет. Долго смотрела на деньги. Потом спросила:
   – Что это?
   – Жертвоприношение, – ответил Костя.
   – Спаси вас Бог, – просто сказала Снегурочка. – Приходите, если что…
   – Можно вопрос? – спросил Костя.
   Рита выжидательно смотрела на него.
   – Если вы веруете, зачем краситесь?
   – Так красивее. Господь не против. Он на такие мелочи внимания не обращает…
   Машина весело фыркнула и ушла.
   Костя сделал маленькое открытие: «милостыня» – от слова «милость». Сделайте милость… Явите божескую милость… Значит, милость угодна Богу, как творчество, как любовь. Костя посожалел, что у него мало денег. Оказывается, миллион – не так уж много. Это даже мало на самом деле…
 
   – А вы мне снились, – обрадовалась старуха. – И еще знаете что? Битые яйца.
   Костя прошел и разделся. Старуха журчала, как весенний ручей:
   – Раньше битые яйца снились мне к деньгам. А сейчас – просто к битым яйцам. Я пожарю вам омлет с сыром.
   Старуха ушла на кухню.
   Костя достал из сумки десять пачек и положил их на середину стола.
   Стал ждать.
   Старуха вошла с тарелкой. Остановилась. Строго спросила:
   – Что это?
   – Сто тысяч, – смущенно отозвался Костя. – За дачу. Я покупаю у вас дачу. Вы не против?
   – Я против того, чтобы грязные деньги лежали на обеденном столе.
   – Почему грязные?
   – Вы представляете, через сколько рук они прошли? И что это были за руки… Уберите их куда-нибудь.
   Костя перенес деньги на подоконник.
   – Подите вымойте руки, – попросила старуха.
   – Я же вилкой буду есть, – возразил Костя.
   – А хлеб?
   Костя послушно отправился в ванную комнату. В ванной была стерильная чистота, как в операционной. Костя понял, что у старухи – мания чистоты. Деньги для нее – источник грязи. Но не только. Деньги – это потеря загородного дома, который помнит ее маленькой и молодой. А вместо этого куча денег, как битая скорлупа.
   Костя вернулся в комнату. Старуха сидела, глядя в стол.
   – Они сказали, что никогда не вернутся в Россию, – проговорила старуха.
   Костя понял, что речь идет о сыне и о его семье.
   – Они сказали, что в Америке лучше их детям. Дети – уже американцы.
   – А им самим? – спросил Костя.
   – Им самим трудно. Эмиграция – это всегда стресс.
   – Значит, свою жизнь под ноги детям? – спросил Костя.
   – И мою тоже. Но зато теперь у меня есть много денег. Я буду менять их на рубли и докладывать к пенсии. Как вы думаете, сколько надо докладывать?
   – Если скромно, то долларов двести, – предположил Костя.
   – Значит, сто тысяч разделить на двести – будет пятьсот месяцев. В году двенадцать месяцев. Пятьсот делим на двенадцать – сорок. Мне хватит на сорок лет… Я буду покупать куриные сосиски в супермаркете.
   – А в Америку вы не хотите переехать?
   – Не хочу. Зачем я буду путаться у них под ногами? Там вместе не живут. Не принято. Это в Индии живут вместе. Чем ниже уровень жизни, тем крепче связь поколений.
   Костя слушал, но ему казалось, что его никогда не коснутся старость, ненужность. У него все – здесь и сейчас.
   Он подошел к телефону и набрал номер Кати. Мобильный был отключен, а домашний занят. Катя не прекращала работу дома, вела деловые переговоры по телефону.
   Костя вернулся к столу. Старуха разливала чай.
   – Это деньги ваши или ее? – Старуха кивнула на телефон.
   – Мои.
   – У вас такие деньги?
   – А что?
   – Ничего. Вы не производите впечатления делового человека.
   – А деловые – они какие?
   – Они сначала едут в нотариальную контору, оформляют сделку, а уж потом расплачиваются.
   – А мы – наоборот, – сказал Костя. – Сегодня деньги, завтра стулья. Какая разница?
   – Деловые люди держат деньги в западном банке, а не носят с собой. Деньги должны работать.
   – А вы откуда знаете?
   – От своего сына. Он знает.
   – У меня нет счетов в западных банках, – сказал Костя.
   – Я могу вам помочь. Вернее, мой сын. Хотите?
   – Не знаю. Я подумаю…
   – Подумайте. И звоните. Мне кажется, мы будем дружить.
   – Мы будем крутые и деловые, – улыбнулся Костя.
   – Мы никогда не будем крутые, но голыми руками нас не возьмешь…
   Костя снова набрал Катю. Телефон был занят вглухую. Проще доехать и кинуть камнем в окно.
 
   Костя доехал и поднялся на лифте.
   Дверь мог открыть Александр, но это не имело значения. Костя только увидит Катю и отметится: вот он я. Вот она – ты. Он не мог уехать на дачу, чтобы не повидаться и не отметиться.
   Открыла Надя, собачья нянька. Они держали специального человека для собаки, и это было логично. Хозяев целыми днями не было дома, а собака, молодая овчарка, должна есть, и гулять, и общаться.
   Овчарка рвалась с поводка и буквально вытащила Надю за дверь. Они удалились на вечернюю прогулку.
   Катя сидела в кресле, положив ноги на журнальный столик. Смотрела в телевизор.
   – Где ты был? – спросила она.
   – У Миши, – ответил Костя. Он не любил врать и старался делать это как можно реже, в случае крайней необходимости.
   – Зачем? – спросила Катя.
   Костя хотел все рассказать, но споткнулся о Катино лицо. Она была явно не в духе, ее лицо было злобно целеустремленным. Нацеленным в негатив.
   – Так… – неопределенно сказал Костя. – Зашел по делам.
   – Какие у тебя с Мишей дела?
   – Привезти – увезти, – соврал Костя.
   – Ну да… – согласилась Катя. – Какие у тебя еще могут быть дела…
   Костя услышал интонации тещи. Неужели все возвращается на круги своя?
   – А где Александр? – спросил он.
   – В санатории. Здоровье поправляет.
   Может быть, Катю злило то обстоятельство, что Александр поправляет здоровье, а она – расходует.
   – Под Москвой? – спросил Костя. Его интересовала вероятность его появления.
   – В Монтрё, – сказала Катя.
   – А это где?
   – В Швейцарии.
   Без хозяина и без собаки Костя чувствовал себя свободнее. Он прошел на кухню и включил электрический чайник. Стал ждать и, пока ждал, – соскучился. Без Кати ему было неинтересно. Он налил себе чай и пошел в комнату, чувствуя себя виноватым непонятно в чем. Видимо, Катя была более сильный зверь и подавляла травоядного Костю.
   – Ты чего злая? – спросил Костя.
   – Налоговая полиция наехала.
   – И что теперь?
   – Надо платить. Или закрываться.
   – Во всех странах платят налоги, – заметил Костя.
   – В цивилизованных странах, – поправила Катя. – А здесь куда пойдут мои деньги? В чей карман?
   – Сколько они хотят? – поинтересовался Костя.
   – Налоги плюс штраф. Ужас. Бухгалтерша дура. Или сволочь. Одно из двух. Я ей говорила: составь документацию грамотно… Нет. Они все обнаружили.
   – Что обнаружили?
   – Двойную бухгалтерию, что еще…
   – А зачем ты ведешь двойную бухгалтерию?
   – Костя! Ты как будто вчера родился. Все так делают. Они обманывают нас, мы – их.
   – Сколько ты должна заплатить?
   – Какая разница…
   – Ну все-таки…
   – Шестьдесят тысяч. Ты так спрашиваешь, как будто можешь положить деньги на стол. Ты можешь только спрашивать.
   По телевизору шла криминальная хроника. Показали молодого мужчину, лежащего вниз лицом. Диктор сказал, что убитый – житель Азербайджана и его смерть – следствие передела московских рынков.
   – Очень хорошо, – отозвалась Катя. – Пусть сами себя перестреляют. Перегрызут друг друга, как крысы.
   – У него тоже мама есть, – сказал Костя.
   – Ты странный, – отозвалась Катя. – Защищаешь налоговую полицию, сочувствуешь мамочке бандита. А почему бы тебе не посочувствовать мне? Заплатить налоги, например… Отвезти меня на горнолыжный курорт?
   – Поезжай в Монтрё, к Александру. Ты ведь этого хочешь? Ты злишься, что Александр уехал, а ты осталась.
   Катя помолчала, потом сказала:
   – Мне хорошо с тобой в постели. Но жизнь – это не только постель, Костя. Мы бы могли вместе тащить воз этой жизни. Но я тащу, а ты вальсируешь рядом, делаешь па. Я не могу тебя уважать. А любовь без уважения – это просто секс. В таком случае лучше уважение без любви.
   – А Александра ты уважаешь?
   – Его все уважают.
   – Все ясно, – сказал Костя и поставил чашку на подоконник.
   – Отнеси на кухню, – велела Катя. – Ухаживай за собой сам.
   Костя отнес чашку на кухню. Вытащил из сумки десять пачек и вернулся в комнату. Аккуратно выложил на журнальный столик.
   – Что это? – растерялась Катя.
   – Здесь налоги, машина и Монтрё.
   – Откуда у тебя деньги? – торопливо спросила Катя и сняла ноги со столика.
   – Я ограбил банк.
   – Ты не можешь ограбить банк. Для этого ты трусливый и неповоротливый.
   – Выиграл в карты.
   – Ты не можешь выиграть в карты. Для этого нужны особые способности.
   – Они у меня были давно, – нашелся Костя.
   – Ты их прятал?
   – Да. Я хитрый и жадный.
   – Это нормально. Я тоже жадная, знаешь почему?
   – Знаю, – сказал Костя.
   – Ну почему?
   – Просто жадная, и все. Тебе всего мало.
   – Потому что я трудно зарабатываю. Поэтому.
   Костя вышел в прихожую, стал одеваться. Катя вышла следом. Наблюдала молча.
   – Ты куда? – спросила она. – К жене?
   – Нам надо расстаться на какое-то время. А там решим…
   – Странно, – задумчиво проговорила Катя. – Зачем же ты отдал мне деньги, если не собираешься со мной жить…
   – Это ты не собираешься со мной жить, – уточнил Костя.