Виктория Самойловна Токарева
День без вранья (сборник)

Стрелец

I

   Костя – бывший инженер, а ныне неизвестно кто – родился в декабре под созвездием Стрельца. Люди под этим знаком любят срывать цветы удовольствия и не превращать жизнь в вечную борьбу, как Николай Островский. Стрелец – это не скорпион, который сам себя жалит.
   Костя легко двигался, всегда скользил, если была зима. Разбежится и заскользит. Прыгал, если было лето: подскочит и достанет до высокой ветки, если в лесу.
   И по жизни он тоже вальсировал, если ему это удавалось. Жена досталась красивая, многие хотели, а Костя получил. Сын появился быстро – продолжатель рода, наследник. Правда, наследовать было нечего. Инженер при коммунистах получал позорные копейки. Гримаса социализма…
   Но вот пришла демократия, и Костя оказался на улице. Вообще никаких денег: ни больших, ни маленьких. Ничего. Институт закрылся. Помещение сдали в аренду под мебельный магазин. Понаехали армяне, открыли салон итальянской мебели. Предприимчивая нация.
   Инженеры-конструкторы разбрелись кто куда. Костин друг Валерка Бехтерев сколотил бригаду, стали обивать двери. Закупили дерматин, поролон, гвозди с фигурными шляпками. Ходили по подъездам.
   Косте такая работа была не по душе. Он не любил стоять на месте и тюкать молотком. Ему хотелось движения, смены впечатлений. Костя стал заниматься частным извозом, или, как говорила жена, – выехал на панель.
   Машина у него была всегда, еще со студенчества. И красивая жена ему досталась благодаря машине. И благодаря гитаре. Когда Костя пел, слегка склонив голову, то казался значительнее. Что-то появлялось в нем трагически непонятое, щемящее. Голос у него был теплый, мужской – баритональный тенор. Руки – длинные, пальцы – сильные, смуглые, шея – высокая. Как будто создан для гитары, в обнимку с гитарой, в обнимку с рулем машины, с изысканным красным шарфиком, благоухающий тонким парфюмом. Хотелось закрыть глаза и обнять. Вернее, наоборот: обнять и закрыть глаза.
   Однако теща была постоянно недовольна: то поздно пришел, то мало денег. А чаще – и то и другое.
   Костя мысленно звал тещу «бегемотиха Грета», хотя у нее было другое имя – Анна Александровна.
   Если бы Костя знал, что в нагрузку к жене придется брать эту бегемотиху Грету, никогда бы не женился. Но теща возникла, когда уже было поздно: уже родился ребенок, надо было жить, вести хозяйство.
   Жена – учительница. Учителям тоже не платили, но она все равно шла и работала. Ей нравился процесс даже в отсутствие денежного результата. Она вставала перед классом, на нее были устремлены 30 пар глаз, и она ведала юными душами. Рассказывала про Онегина, какой он был лишний человек в том смысле, что эгоист и бездельник. Такие люди лишние всегда, поскольку ничего не оставляют после себя. А общество здесь ни при чем, лишние люди были, есть и будут во все времена.
   Получалось, что Костя – тоже лишний человек, никуда не стремится, ни за что не хочет отвечать.
   Теща была во многом права – по содержанию, но не по форме. То, что она говорила, – правда. Но КАК она говорила – Косте не нравилось: грубо и громко. Все то же самое можно было бы спеть, а он бы подыграл на гитаре. Было бы весело и поучительно. У тещи плохо с юмором и с умом, поскольку ум и юмор – вещи взаимосвязанные и взаимопроникающие.
   Если бы у Кости спросили, кем он хочет стать, он бы ответил:
   – Наследником престола.
   Не королем, потому что у короля тысяча дел и обязанностей. А именно наследником, как принц Чарльз. Ничего особенно не делать, скакать на лошадях, иметь охотничий домик и встречаться там со взрослой любовницей.
   Однако Костя принцем не был. Его отец – далеко не король, хотя и не последний человек. Когда-то работал торговым представителем в далекой экзотической стране, но проворовался и потерял место. Отца сгубила жадность. Костя не унаследовал этой черты, вернее, этого порока. Он не был жадным, более того – он был очень широким человеком, но ему нечего было дать. И за это его упрекала теща, а уж потом и жена. Жена со временем подпала под влияние своей мамы, и Костя уже не видел разницы между ними. Разговор только про деньги, вернее, про их отсутствие, когда в жизни так много прекрасного: музыка, песни, гитара, люди на заднем сиденье его машины, да мало ли чего… А теща – про комбинезон для ребенка, жена – про зубы: у нее зубы испортились после родов, кальция не хватает. А кальций в кураге, в хурме, в икре, и все опять упирается в деньги.
   Костя мечтал найти мешок с деньгами и решить все проблемы. Навсегда. Тогда он купил бы себе охотничий домик, как принц Чарльз, и жил один, без давления. Завел бы себе любовницу – молодую или зрелую, все равно. Лучше молодую. А теще принес бы деньги в коробке из-под обуви… Лучше из-под телевизора. Интересно, о чем бы она тогда разговаривала…
   Еще он мечтал быть спонсором телевизионной программы «Что? Где? Когда?»… Сидели бы интеллектуалы и угадывали. А Костя – скромно, в черной бабочке за их спиной. А рядом жена с голой спиной и сыночек, расчесанный на пробор, и тоже в бабочке. А все бы видели – какой Костя скромный и положительный, жертвует безвозмездно на золотые мозги. Интеллект – это достояние нации.
   «Хотеть – не вредно» – так говорила жена. Сама она тоже не могла заработать, но почему-то себе в вину это не ставила. Она считала, что зарабатывать должен мужчина, как будто женщины – не люди.
   Третья мечта Кости – свобода и одиночество, что, в сущности, одно и то же.
   Свободу и одиночество Костя обретал в машине. Он ездил по городу, подвозил людей. Никогда не торговался. Когда его спрашивали: «Сколько?» – он отвечал: «Не знаю. На ваше усмотрение». Усмотрение у всех было разное, но на редкость скромное. Костя даже брать стеснялся. Ему ли, гордому Стрельцу, протягивать руку за деньгами.
   Иногда в машину заваливалась веселая компания с гитарой. Костя пел с ними, но не вслух, а внутренне, как Штирлиц. Петь громко и принимать равноценное участие он стеснялся, поскольку шофер – это обслуга. И короткое «шеф» только подчеркивало, что он никакой не «шеф», а наоборот.
   Однажды Костя подъехал к вокзалу, но его тут же погнали, что называется, в шею. У вокзала орудовала своя шоферская мафия, и посторонних не пускали. У шоферов свои пастухи, как сутенеры у проституток. Если бы Костя имел деловые качества, он сам бы мог стать пастухом, иметь серьезные сборы. Но Стрелец – он и есть Стрелец. Быть и иметь. Косте легче было не иметь, чем перекрутить свою сущность.
   Хорошо бы, конечно, иметь и быть. Как Билл Гейтс, который зарабатывал любимым делом. Если бы ему ничего не платили, он все равно занимался бы компьютерами.
   Костя всегда спрашивал адрес и очень не любил, когда отвечали: «Я покажу». Он чувствовал себя марионеткой, которую дергают за нитку: направо, налево… Ему еще не нравилось, когда садились рядом. Казалось, что чужое биополе царапает его кожу. Костя открывал заднюю дверь и сажал на заднее сиденье, которое, кстати, самое безопасное.
   А еще он не любил выслушивать чужие исповеди. Иногда пассажир, чаще женщина, начинал выгружать свою душу и складывать в Костю, как в мусорный пакет. Ему хватало тещи.
   Больше всего Косте нравилось ездить по городу в дождь. Включить музыку – и вперед. Ничего не видно и кажется, что ты – один. Только музыка и движение. Дворники работают, отодвигая воду с ветрового стекла. И этот ритм тоже успокаивает.
   Однажды из дождя выскочил парень, резко открыл дверцу, запрыгнул почти на ходу, сильно хлопнул дверцей и скомандовал:
   – Вперед!
   – Куда? – не понял Костя.
   – Вперед, и очень быстро!
   «Козел», – подумал Костя, хотя парень был похож не на козла, а на филина. Круглое лицо, неподвижные глаза и нос крючком.
   Имели место сразу три нарушения: сел рядом, адреса не назвал и хлопнул дверцей так, будто это броневик, а не жидкая «пятерка».
   – Куда все-таки? – с раздражением спросил Костя, выводя свою «пятерку» с маленькой дорожки на широкую трассу.
   Костя поглядел на парня, но увидел только его затылок. Затылок был широкий и плоский, будто он его отлежал на подушке.
   Филин смотрел на дорогу. Костя заметил, что с ними поравнялся черный джип, опустилось боковое стекло, обозначилось длинное лицо с ржавой растительностью.
   – Уходи, – напряженно скомандовал Филин.
   Его напряжение передалось Косте. Костя рванул машину вперед и помчался, виляя между другими машинами. Джип исчез, потом снова появился, но не справа, а слева. Со стороны Кости.
   Костя вильнул в переулок, нарушая все правила.
   – Ушли, – выдохнул Филин.
   – А теперь куда? – спросил Костя и в это время услышал сухой щелчок. И увидел джип, который не преследовал, а уходил. Это мог быть другой джип. Мало ли сейчас иномарок на московских дорогах.
   Костя хотел выяснить, куда же все-таки ехать. Но Филин заснул, опустив голову на грудь. Закемарил. Костя остановил машину. Его смутила какая-то особенная тишина. Полное отсутствие чужого биополя. Он обошел машину, открыл дверь. Филин сидел в прежней позе. В виске у него темнела круглая бескровная дырка. По лицу ото лба спускалась зеленоватая бледность, какой никогда не бывает у живых.
   – Эй! – позвал Костя. – Ты чего?
   Если бы Филин мог реагировать, он бы сказал: «Меня убили, не видишь, что ли…»
   Костя оторопел. Он видел по телевизору криминальные разборки, но это было на экране, так далеко от его жизни. Где-то в другом мире, как среди рыб. А тут он вдруг сам попал в разборку, в ее эпицентр.
   Что же делать? Естественно, обращаться в милицию. Они знают, что в этих случаях делать.
   Костя поехал со своим страшным грузом, как «черный тюльпан». Он смотрел на дорогу, высматривая милиционера или милицейский пост. Поста не попадалось. У Кости в голове рвались и путались мысли. Сейчас милиция завязана с криминалом, в милиции служит кто угодно. Это тебе не Америка.
   Спросят:
   – Кто убил?
   – Не знаю, – скажет Костя.
   – А как он оказался в твоей машине?
   – Заскочил.
   – Знакомый, значит?
   – Да нет, я его в первый раз вижу.
   – А может, ты сам его убил?
   – Зачем мне его убивать?
   – Вот это мы и проверим…
   Костю задержат. Хорошо, если не побьют. Могут и побить. А могут просто намотать срок. Не захотят искать исполнителей и посадят. Теща будет рада. А жена удивится – каким это образом вальсирующий Костя попал в криминалитет. Туда таких не берут. Там тоже нужны люди с инициативой и криминальным талантом. А гитара, шарфик и парфюм там не проходят.
   Костя свернул и въехал во двор. Остановил машину против жилого подъезда под номером 2. Вытащил Филина и посадил на землю, прислонив спиной к кирпичной стене. Люди найдут, вызовут милицию – все своим путем, только без него. Без Кости.
   Костя вернулся в машину. Перед тем как уехать, бросил последний взгляд на Филина. Он был молодой, немножко полноватый, с лицом спящей турчанки, видимо, походил на мать. У него было спокойное, мирное выражение. Он не страдал перед смертью, скорее всего он ничего не успел почувствовать. Он убегал и продолжал бежать по ту сторону времени.
   У Кости мелькнула мысль: может, его не бросать? А что с ним делать? Привезти домой? То-то теща обрадуется…
 
   После этого случая Костя долго не мог сесть в машину. Ему казалось: там кто-то есть… Может, душа этого парня плавает бесхозно.
   Дома Костя ничего не сказал. Ему было неприятно об этом помнить, а тем более говорить.
   Однако время шло. Костя постепенно убедил себя в том, что снаряд не падает дважды в одно место. Значит, смерть больше не сядет в его машину…
   Он снова начал ездить. И в один прекрасный день, а если быть точным, то в дождливый октябрьский вечер, в его машину села ЛЮБОВЬ. Потом он совместил эти два обстоятельства в одно, поскольку любовь и смерть являют собой два конца одной палки. Но тогда, в тот вечер, Костя ничего не заподозрил. Просто стройный женский силуэт в коротком черном пальто, просто откинутая легкая рука. Она голосовала.
   Костя мог бы появиться минутой раньше или минутой позже – и он проехал бы мимо своей любви. Но они совпали во времени и пространстве. Костя затормозил машину, ничего не подозревая. Она села грамотно – назад, дверь прихлопнула аккуратно, назвала улицу: Кирочная.
   Костя никак не мог найти эту чертову улицу. Они крутились, возвращались, смотрели в карту, и в конце концов выяснилось, что такой улицы нет вообще. То есть она есть, но в Ленинграде. Она назвала «Кирочная», а надо было улицу Кирова. Они сообразили совместными усилиями.
   Позже она расскажет, что занимается антиквариатом. Скупает старину, реставрирует и продает. Такой вот бизнес. Накануне ездила в Петербург, купила чиппендейл – что это такое, Костя не знал, а переспрашивать постеснялся. Однако догадался, что чиппендейл – на Кирочной. А сейчас нужна была улица Кирова.
   Костя нашел улицу и дом. Она полезла в сумочку, чтобы расплатиться. Косте вдруг стало жаль, что она уйдет. Он предложил подождать.
   Она подумала и спросила:
   – Вы будете сидеть в машине?
   – Естественно.
   – Это может быть долго. Давайте поднимемся вместе.
   Они поднялись вместе. Дверь открыла старуха, похожая на овечку, – кудряшки, очки, вытянутое лицо.
   – Это вы? – спросила Овечка.
   – Да. Это я, Катя…
   Костя услышал ее имя. Оно ей не соответствовало. Катя – это румянец и русская коса. А в ее внешности было что-то от филиппинки: маленькое смуглое личико, прямые черные волосы, кошачьи скулы, невозмутимость, скромность. В ней не было ничего от «деловой женщины», или, как они называются, бизнес-вумен. Отсутствие хватки, агрессии – скорее наоборот. Ее хотелось позвать в дом, покормить, дать подарочек…
   – Это вы? – еще раз переспросила Овечка.
   – Да, да… – кивнула Катя. – Это я вам звонила.
   – А он кто? – Овечка указала глазами на Костю.
   – Я никто, – отозвался Костя, догадавшись, что старуха боится.
   Овечка вгляделась в Костю и поняла, что бояться его не следует. Она предложила раздеться, потом провела в комнату, показала лампу и стол. Лампа была с фарфоровыми фигурками, а стол-бюро – обшарпанный до невозможности.
   Катя и старуха удалились в другую комнату, у них были секреты от Кости. Костя огляделся по сторонам. Вся комната в старине, начиная от люстры, кончая туркменским ковром на полу. На стенах фотографии и гравюры в рамках конца XIX века. Костя как будто окунулся в другое время и понял, что ему там нравится. Там – неторопливость, добротность, красота. Там – все для человека, все во имя человека.
   Костя стал рассматривать фотографии. Мужчины со стрельчатыми усами, женщины – в высоких прическах и белых одеждах. Они тоже любили… Вот именно: они любили, страдали и умерли. Как все. Только страдали больше и умерли раньше.
   Катя и старуха вернулись довольные друг другом. Костя предположил, что Овечка не в курсе цен. Катя ее, конечно, «умыла», но не сильно, а так… слегка. «Умывают» все, на то и бизнес. Но важно не зарываться. Иначе все быстро может кончиться. Быстро и плохо.
   Костя смотрел на Катю – тихую, интеллигентную девочку. У нее все будет долго и хорошо, потому что с ней никто не станет торговаться. Сами все дадут и прибавят сверху.
   Овечка предложила сверху фасолевый суп. Катя и Костя переглянулись, и Овечка поняла, что они голодны.
   Суп оказался душистый, фиолетовый, густой. Костя накидал туда белого хлеба и ел как похлебку. Катя последовала его примеру.
   Много ли человеку надо? Тепло, еда и доброжелательность.
   – Вы муж и жена? – поинтересовалась Овечка.
   – Нет, – ответила Катя. – Мы познакомились час назад.
   – У вас будет роман, – пообещала старуха.
   – Почему вы так решили?
   – У вас столько радостного интереса друг к другу…
   Катя перестала есть и внимательно посмотрела на Костю, как будто примерила. Костя покраснел, хотя делал это редко. Он, как правило, не смущался.
   – Вы похожи на меня молодую, – заметила Овечка.
   – Это хорошо или плохо? – спросила Катя.
   – Это очень хорошо. Я многим испортила жизнь.
   – А это хорошо или плохо? – не поняла Катя.
   – Это нормально.
   – А когда лучше жить – в молодости или теперь? – спросила Катя.
   – И в молодости, и теперь. Дети выросли, никаких обязанностей, никакой зависимости от мужчин. Свобода…
   – Но зависимость – это и есть жизнь, – возразил Костя.
   – Вот и зависьте. От нее.
   Костя снова покраснел. Старуха была молодая. Ей нравилось эпатировать. Ставить людей в неудобное положение.
   – А вы больше ничего не хотите продать? – спросила Катя.
   – У меня есть дача. Там никто не живет.
   – А дети? – напомнил Костя.
   – У них другая дача, в другом месте. Под Сан-Франциско.
   – Но можно сдавать дачу, – предложила Катя.
   – Я не люблю сдавать, – отказалась старуха.
   – Почему?
   – Потому что люди у себя дома никогда не вытирают обувь занавеской. А в гостиницах вытирают.
   – Но там же все равно никто не живет, – напомнила Катя.
   – Там живет моя память. Раньше эта дача была центром жизни: съезжалась большая семья, горел камин, пахло пирогом… Прошлое ушло под воду, как Атлантида…
   – Грустно, – сказала Катя.
   – Так должно быть, – возразила старуха. – Закон жизни. Прошлое уходит и дает дорогу будущему. Суп, который вы съели, через несколько часов превратится в отходы. И вы снова захотите есть.
   Старуха прятала за грубостью жалость к себе, иначе эту жалость пришлось бы обнаружить. Старуха была гордой.
   – А дача далеко? – спросила Катя.
   – Полчаса в один конец. Близкое Подмосковье, – отозвалась старуха.
   В Катином личике ничего не изменилось, но Костя понял, что ей это интересно. Интереснее всего остального.
   – Я дам вам ключи, можете посмотреть…
   Старуха принесла связку ключей и протянула их Косте.
   – Почему мне? – удивился Костя.
   – Но ведь вы же повезете…
   – Он вам нравится? – прямо спросила Катя.
   Старуха ответила не сразу. Она долгим, внимательным взглядом посмотрела на Костю, после этого глубоко кивнула:
   – Да…
   И все рассмеялись. Это почему-то было смешно.
   Катя и Костя вышли на лестницу. Стали спускаться пешком. Костя забежал вперед и перегородил ей дорогу. Они смотрели друг на друга, она – сверху вниз. Он – снизу вверх. У Кати было серьезное личико. Углы губ – немножко вниз, как будто она с тревогой прислушивалась к будущему, а там – ничего хорошего. Все утонет, как Атлантида, – молодость, красота, ожидание счастья, само счастье – все, все…
   Костя приблизил свое лицо и поцеловал ее в угол рта. Сердце замерло, а потом застучало, как будто испугалось. Костя осознал, что не захочет жить без нее. И не будет жить без нее. Как все это раскрутится, он понятия не имел. Это все потом, потом… А сейчас она стояла напротив и смотрела на него сверху вниз.
 
   В эту ночь Костя бурно и безраздельно любил свою жену. Он понял, что главное в его жизни произошло. Он вытащил счастливый билет. Билет назывался Катя. Чувство не оценивается деньгами, и тем не менее Костя выиграл у жизни миллион. Он миллионер и поэтому был спокоен и щедр. Он любил жену, как будто делился с ней своим счастьем.
   – Тише… – шептала жена. В соседней комнате спали мать и сын, и жена боялась, что они услышат.
   Костя пытался вести себя тише, но от этого еще больше желал жену. И она тоже обнимала его руками и ногами, чтобы стать одним.
   Мать за стеной злобно скрипнула диваном. Дочь любила ее врага, и мать воспринимала это как предательство.
 
   Договорились, что Катя позвонит сама. Она его найдет.
   Последний разговор был таким:
   – Вы женаты? – спросила Катя.
   – Вовсю… – ответил Костя.
   – А чем вы вообще занимаетесь?
   – Ничем. Живу.
   – Это хорошо, – похвалила Катя. – Я позвоню…
   Костя ждал звонка постоянно. Он предупредил тещу, что ему должны звонить с выгодным предложением. Теща тоже стала ждать звонка. Они превратились в сообщников. Вернувшись с работы, Костя пересекался с тещей взглядом, и она медленно поводила головой. Дескать, нет, не звонили…
   Это свидетельствовало по крайней мере о трех моментах. Первый – Катя замужем, второй – у нее куча дел, и все неотложные. Третий – основной – Костя ей не понравился. Не произвел впечатления.
   «А в самом деле, – прозрел Костя. – Зачем я ей? Вовсю женатый, нищий. Какой с меня толк? Я могу быстро бегать и далеко прыгать, но эти качества хороши при охоте на мамонта. Сегодня мамонтов нет. Хотя ученые пообещали воссоздать. В вечной мерзлоте нашли хорошо сохранившиеся останки. Возьмут клеточку, склонируют и пересадят в слона, вернее, в слониху. Родится мамонт. Он будет живой, но один. И поговорить не с кем».
   Сегодняшние девушки – другие. Это раньше: спел под гитару – и покорил. А Катя – человек действия: поставила задачу – выполнила. В красивый хрупкий футляр заключен четкий, отлаженный инструмент. Не скрипка. Скорее саперная лопата, выполненная Фаберже.
   Костя не набрал козырей, поэтому она не позвонила. Он все понимал, но не мог отделаться от ее желудевых глаз, от опущенных уголков рта, как будто ее обидели. Когда взял ее руку в свою – тут же испугался, что повредит, сломает, – такая хрупкая, нежная была рука, будто птенец в ладони…
   Костя перестал ждать звонка. И тогда она позвонила. Это случилось в десять часов вечера. Когда шел к телефону – знал, что это она. Он собрался задать вопрос, содержащий упрек, но не успел.
   – Завтра едем смотреть дачу, – сказала Катя, – в десять часов утра.
   – Здравствуй, – сказал Костя.
   – Здравствуй, – ответила Катя. – Значит, в десять, возле моего подъезда.
   – Ждать внизу? – уточнил Костя.
   – Лучше поднимись. Квартира двадцать. Четвертый этаж.
   Костя молчал. Он мгновенно все запомнил.
   – Поездка возьмет у тебя два часа.
   Костя принял к сведению.
   – До свидания, – попрощалась Катя и положила трубку. Костя понял, что отношения она складывала деловые. Вызвала машину на два часа. Заплатит по таксе. А какая у нее такса? Скорее всего средняя: не большая и не маленькая.
   Деловые – пожалуйста. Лучше, чем никаких. Костя готов был не показывать ей своих чувств. Он будет любить ее тихо, безмолвно и бескорыстно, только бы ощущать рядом. Только бы видеть, слышать и вдыхать. Как море. Море ведь не любит никого. Но возле него – такое счастье…
   Раньше, в прежней жизни, Костю интересовал результат отношений, конечная стадия. А сейчас был важен только процесс. Он готов был отказаться от результата. Главное, чтобы Катя ничего не поняла. Не увидела, что он влюблен, а значит – зависит. Иначе растопчет. Или выгонит.
 
   Дверь открыл муж.
   «И она с ним спит?» – поразился Костя. Муж был никакой. Без лица. Сладкая какашка.
   …Позже Катя расскажет, что он преподавал в институте, где она училась, вел курс изобразительного искусства. Он столько знает. И он так говорит… Золотой дождь, а не лекция. Катя им восхищалась. А сейчас он – директор аукциона. Все самое ценное, а значит – самое красивое проходит через его руки. Через его руки протекает связь времен: восемнадцатый век, девятнадцатый век, двадцатый.
   – Он богатый? – спросит Костя.
   – Какая разница? – не ответит Катя. – Я все равно не люблю жить на чужие деньги. У меня должны быть свои…
   Муж открыл дверь и посмотрел на Костю, как на экспонат. И тут же отвернулся. Не оценил.
   – Катя! – крикнул он. – Шофер приехал!
   – Сейчас! – отозвалась Катя. – Пусть внизу подождет…
   Костя успел зацепить взглядом богатую просторную прихожую со стариной и понял, что это – другой мир. Из таких квартир не уходят.
   Костя спустился и захотел уехать. Он не любил чувствовать себя обслугой.
   Включил зажигание, но машина закашляла и не двинулась с места. Пришлось поднять капот и посмотреть, в чем дело. Ни в чем. Просто машина нервничала вместе с Костей.
   Катя спустилась вниз. На ней было голубое пальто-шинель с медными пуговицами.
   Вырядилась, подумал Костя. И тут же себя поправил: почему вырядилась? Просто оделась. У нее хорошие вещи, в отличие от его жены. Это у бедных несколько видов одежды: домашняя, рабочая и выходная. А богатые всегда хорошо одеты.
   Катя молча села. Она была не в курсе Костиных комплексов. Молча протянула ему листок, на котором старуха нарисовала схему. Все действительно оказалось очень просто: прямо и через полчаса направо.
   Въехали в дачный поселок. Как в сказку. Позади серый город, серая дорога. А здесь – желтое и багряное. Дорогие заборы на фундаментах. Но вот – деревянный штакетник, а за ним барская усадьба из толстых бревен с большими террасами.
   – Какая прелесть… – выдохнула Катя. – Дом с мезонином.
   – А что такое мезонин? – спросил Костя.
   – От французского слова «мэзон» – значит дом. А мезонин – маленький домик.
   – Откуда вы знаете?
   – Я закончила искусствоведческий. Но вообще – это знают все.
   – Кроме меня, – уточнил Костя.
   Он больше не хотел нравиться. Более того, он хотел не нравиться. Он – шофер. Работник по найму. Потратит время, возьмет деньги и купит теще новый фланелевый халат. Очень удобная вещь на каждый день.
   Вошли в дом. Его давно не топили, пахло сыростью. Дом был похож на запущенного человека, которого не мыли, не кормили, не любили.
   – Здесь надо сломать все перегородки и сделать одно большое пространство.
   Катя смотрела вокруг себя, но видела не то, что есть, а то, что будет.
   – Старуха не согласится, – сказал Костя.
   – У старухи никто не будет спрашивать. Я куплю и возьму в собственность. А со своей собственностью я могу делать все, что захочу.