Толкиен Джон Рональд Руэл. Братство кольца (пер.Муравьев, Кистяковский)

Впереди лежала пустошь, где хозяйничали звери и птицы; печальные,
заброшенные земли. Там только и бывали что мимоходом редкие Следопыты.
Других странников совсем было немного, да и что это были за странники: ну,
например, тролли - забредут иной раз из северных ложбин Мглистых гор. Нет,
путешественники бывают только на Тракте, чаще всего это гномы, которые
спешат по своим делам и с чужаками словом не обмолвятся.
- Не хватит у нас припасов, - сказал Фродо. - Хоть и скудно мы ели
последние два дня, хоть и сегодняшний ужин - не пирушка, а все-таки переели,
тем более - две недели впереди, если не больше.
- Лес прокормит, - обнадежил его Бродяжник. - Ягоды, коренья, травы, а
то и дичи добуду. Не зима, еда найдется. На пропитанье хватит: затяните
потуже пояса и надейтесь на будущие трапезы Элронда!
За ложбиной ничего было не видно, только серый, клубящийся сумрак. А
небо расчистилось, и в нем тихо зажигались звезды. Фродо и прочие хоббиты
жались к костру и кутались во что попало; только Бродяжник сидел поодаль,
запахнувшись в свой дырявый плащ, и задумчиво покуривал трубку.
Пала ночь, и ярко вспыхивал огонь костра; а Бродяжник стал рассказывать
им сказки и были, чтобы уберечь от страха. Ему памятны были многие древние
легенды и повести стародавних лет, эльфийские и людские, о добрых и злых
делах и небывальщине. "Сколько же ему лет, - думали они, - откуда же он все
это знает?"
- Расскажи нам про Гил-Гэлада, - попросил Мерри, когда окончилась
повесть о древнеэльфийских царствах. - Вот "Песня о гибели Гил-Гэлада" - ты
ведь ее знаешь?
- Да уж, конечно, знаю, - отвечал Бродяжник. - И Фродо тоже знает: его
эта древняя история прямо касается.
Мерри и Пин поглядели на Фродо, а тот смотрел в костер.
- Нет, я очень немного знаю - только то, что Гэндальф рассказывал, -
задумчиво проговорил он. - Знаю, что Гил-Гэлад - последний из могучих
эльфийских царей Средиземья. "Гил-Гэлад" по-эльфийски значит "звездный
свет". Вместе с воинством друга эльфов Элендила он выступил в грозный поход
и вторгнулся в край...
- Ладно! - прервал его Бродяжник. - Об этом, пожалуй, не стоит
рассказывать, когда прислужники Врага рыщут неподалеку. Доберемся до
чертогов Элронда - там и услышите всю повесть до конца.
- Ну, расскажи хоть что-нибудь про тогдашнее, - взмолился Сэм, - про
эльфов расскажи, какие они тогда были. Про эльфов-то сейчас очень бы не худо
послушать, а то уж больно темень поджимает.
- Расскажу вам про Тинувиэль, - согласился Бродяжник. - Коротко
расскажу, потому что сказание очень длинное, а конец его забыт и никому
теперь, кроме Элронда, неведомо даже, был ли у него конец. Красивая повесть,
хотя и печальная, как все древние сказанья Средиземья; и все же на душе у
вас, пожалуй, станет светлее.
Он задумался, припоминая, а потом не заговорил, а тихонько запел:
Над росной свежестью полей,
В прохладе вешней луговой,
Болиголов, высок и прян,
Цветением хмельным струится,
А Лучиэнь в тиши ночной,
Светла как утренний туман,
Под звуки лютни золотой
В чудесном танце серебрится.

И вот однажды с Мглистых гор
В белесых шапках ледников
Усталый путник бросил взор
На лес, светившийся искристо
Под сонной сенью облаков,
И сквозь прозрачный их узор
Над пенным кружевом ручьев
Ему привиделась зарница

В волшебном облике земном.
Тот путник Берен был; ему
Почудилось, что в золотом
Лесу ночном должна открыться
Тропинка к счастью; в полутьму,
За чуть мерцающим лучом,
Светло пронзавшим кутерьму
Теней, где явь и сон дробится,

Он устремился, будто вдруг
Забыв о грузе тяжких лиг
Далекого пути на юг,
Но Лучиэнь легко, как птица,
Как луч, исчезла в тот же миг,
А перед ним - лишь темный луг,
Болиголов, да лунный лик,
Да леса зыбкая граница...

С тех пор весеннею порой,
Когда цветет болиголов -
Могучий, пряный и хмельной, -
Он часто видел, как рябится
Туман над чашами цветов
В прозрачном танце, но зимой
Не находил ее следов -
Лишь туч тяжелых вереницы

Тянулись за Ворожеей.
Но вскоре песня Лучиэнь
Затрепетала над землей
И пробудила, словно птица,
Весенний животворный день,
И по утрам, перед зарей,
Стирающей ночную тень,
Поляны стали золотиться

Под светоносною листвой.
И он вскричал: - Тинувиэль! -
Хотя нигде ее самой
Не видел в тишине росистой, -
И звонким эхом: - Соловей! -
Откликнулся весь край немой,
Озвучив тишину полей
Чудесным именем эльфийским.

И замерла Тинувиэль,
Прервав свой танец и напев,
Звеневший, словно птичья трель
Иль по весне ручей речистый:
Ведь имена бессмертных дев,
Как и названья их земель
Заморских, как немой распев
Потусторонних волн пречистых,

Несущих смертных в мир иной, -
Все это тайны, и она
Решила, что самой судьбой,
Весенним эхом серебристым
В дар Берену принесена,
Что, даже жертвуя собой -
Ей смерть со смертным суждена, -
Посмертно счастье воскресит с ним.

Бродяжник вздохнул и немного помолчал. - На самом-то деле, - заметил
он, - это вовсе не рассказ, а песнь: такие песенные сказания у эльфов
называются "энн-сэннат". На нашем языке они не звучат - вы слышали дальнее,
неверное эхо. А рассказывается о том, как Берен, сын Бараира, встретил
Лучиэнь Тинувиэль. Берен был смертный, а Лучиэнь - дочь Тингола, который
царствовал над эльфами в самые древние, самые юные века Средиземья; и
прекрасней ее не бывало даже в тогдашнем юном мире. Ее прелесть была
отрадней звезд над туманами Северного Края; и нежным сиянием лучилось ее
лицо. В те дни Всеобщий Враг, кому и сам Саурон был лишь прислужником, царил
на севере, в Ангбэнде, но эльфы Запада вернулись в Средиземье, чтоб войной
отнять у него украденные волшебные алмазы Сильмариллы, и предки людей были
заодно с эльфами. Однако враг одолел, и пал в битве Бараир, а Берен чудом
спасся и, не убоявшись смертоносных ужасов, прошел сквозь горы к тайному
царству Тингола в Нелдоретском лесу. Там он увидел и услышал Лучиэнь: она
танцевала и пела на поляне возле чародейной реки Эсгальдуин; и назвал он ее
Тинувиэль, что значит на былом языке "соловей". Много невзгод постигло их
затем; надолго они расстались. Тинувиэль вызволила его из холодных застенков
Саурона, и вместе они радостно встретили страшные испытания, а пройдя их,
низвергли с трона самого Врага и сорвали с него железный венец с тремя
Сильмариллами, ярчайшими из всех алмазов, и один из них стал свадебным
выкупом Лучиэни, поднесенным ее отцу Тинголу. Однако же случилось так, что
Берен не устоял перед Волколаком, ринувшимся на него из ворот Ангбэнда, и
умер на руках у Тинувиэли. Но она избрала смертную участь, чтобы последовать
за ним по ту сторону смерти; и если верить песенным сказаниям, то они
встретились там, за Нездешними Морями, и, взявшись за руки, побрели по
тамошним луговинам. Так вот и случилось, что одна-единственная из всех
эльфов Лучиэнь Тинувиэль умерла и покинула здешний мир, и вечноживущие
утратили самую свою любимую. Но это она сочетала людей с древними владыками
эльфов. И живы еще потомки Лучиэни, и предречено в сказаниях, что не сгинут
они понапрасну. Того же рода и Элронд из Раздела. Ибо от Берена и Лучиэни
родился Диор, наследник Тингола, а его дочерью была Светлая Эдвин, которую
взял в жены Эарендил, тот самый, что снарядил корабль в Нездешние Моря и
выплыл из туманов нашего мира, блистая Сильмариллом в венце. А от Эарендила
пошли князья Нуменора, нашего Западного Края.
И пока говорил Бродяжник, они неотрывно разглядывали его странное,
горделивое лицо, смутно озаряемое алыми отблесками костра. Глаза его сияли,
и голос звучал дивно и твердо. Над его головой стояло черное звездное небо.
И вдруг высоко позади него полыхнула бледным светом вершина Заверти.
Располневшая луна медленно ползла по темному склону, и звезды над ними
поблекли. Рассказ был кончен. Хоббиты задвигались, потягиваясь.
- Смотри-ка! - сказал Мерри. - Луна встает, должно быть, уже поздно.
Все подняли глаза - и все увидели близ вершины горы черный комочек,
явственный в лунном свете. Это, наверно, луна обозначила большой камень или
выступ скалы.
Сумрак наливался ознобной темнотой. Сэм и Мерри поежились, встали и
пошли подтащить топлива. Было как будто тихо и спокойно, но Фродо вдруг
охватил цепкий ледяной страх, и он торопливо пододвинулся к огню. Откуда-то
сверху прибежал Сэм.
- Вроде бы и никого, - сказал он. - Только я что-то испугался. Из
лощины никуда не пойду. Подкрадываются, что ли?
- Ты кого-нибудь видел? - спросил Фродо, вскочив на ноги.
- Нет, сударь, никого не видел, даже и не смотрел.
- А я, пожалуй что, видел, - сказал Мерри. - Показались мне две или три
черные тени. Как бы не сюда ползли.
- Ближе к костру, спиной к огню! - приказал Бродяжник. - Подберите
жерди посуше и подлиннее!
Уселись молча и настороже, вглядываясь в немую темень. Ни шороха; Фродо
мучительно захотелось крикнуть во весь голос, чтобы спастись от гнетущей
тишины...
- Тише! - прошептал Бродяжник, и тут же Пин задохнулся приглушенным
возгласом:
- Что это, что это там такое?
Они скорее почуяли, чем увидели, как из-за края лощины возникла тень:
одна, другая, третья... Три, нет, уже четыре зыбкие фигуры застыли над ними
на склоне холма: черные, словно дыры в темноте. Послышался змеиный шип,
дохнуло могильным холодом. Потом тени качнулись и придвинулись.
Пин и Мерри в страхе бросились ничком на траву. Сэм беспомощно осел
рядом с хозяином. А Фродо охватил невыносимый, леденящий ужас... и вдруг он
понял, что надо всего лишь надеть Кольцо. Он не забыл Могильники, не забыл
предупреждения Гэндальфа, но противиться не было сил. И язык отнялся. Сэм в
испуге глядел на него снизу: хозяин в опасности, и никак ему не помочь - ну
никак. Фродо закрыл глаза и попробовал устоять, одолеть... нет, невмоготу.
Он потянул цепочку, нащупал Кольцо - и медленно надел его на указательный
палец левой руки.
Все осталось, как было, в расплывчатой мгле; только черные тени вдруг
надвинулись и прояснились. Перед ним возникли пять высоких воинов в серых
плащах: двое стояли на гребне холма, трое приближались. Запавшие их глазницы
светились острыми, беспощадными взглядами, на сединах - серебряные шлемы, в
руках - стальные мечи. Они снова шагнули вперед, впиваясь в него ледяными
глазами. Фродо в отчаянии обнажил свой кинжал - и кинжал зарделся, словно
раскаленная головня. Двое замерли. Третий был выше всех, шлем его венчала
корона. В одной руке он держал длинный меч, в другой - кинжал: клинки
отливали мертвенным светом. Он ринулся к Фродо.
А Фродо, упав наземь, сам не зная почему, вдруг вскричал: "О Элберет!
Гилтониэль!" - и ударил кинжалом в ногу подступившего врага. Яростный вопль
всколыхнул темноту, и ледяное смертоносное жало вонзилось в плечо Фродо.
Теряя сознание, он увидел, как из мглы вырвался Бродяжник с двумя факелами в
руках. Последним усилием Фродо сорвал Кольцо с пальца и, обронив кинжал,
упал навзничь.

Глава XII. ПЕРЕПРАВА

Фродо очнулся, сжимая Кольцо в руке отчаянной, мертвой хваткой. Он
лежал у костра, пламеневшего ярко и высоко; он увидел над собой склоненные
встревоженные лица Сэма, Пина и Мерри.
- Что случилось? Где король-мертвец? - выговорил он непослушным языком.
Ему не ответили: у всех троих от радости перехватило дыхание, да и
вопрос был непонятный. Потом уж Сэм рассказал, как откуда ни возьмись
надвинулись страшные тени, и Фродо вдруг исчез, а его, Сэма, сшибло с ног.
Он слышал голос хозяина - то ли из дальней-предальней дали, то ли вообще
из-под земли, и голос этот выкрикивал что-то совсем непонятное. Искали,
шарили, нечаянно наткнулись - лежит ничком, весь окоченел, меч под ним.
Бродяжник велел им уложить его у огня и чтоб костер был как следует, а сам
исчез, давно уж.
Сэм, видно, снова стал сомневаться насчет Бродяжника и, когда тот
угрюмой тенью появился рядом, заслонил Фродо, выдернув меч из ножен, но
Бродяжник, как бы не видя обнаженного клинка, опустился на колени возле
раненого.
- Нет, Сэм, я не из Черных Всадников, - мягко сказал он, - и не из их
подручных. Я хотел узнать, где они затаились - и отчего. Им бы заново
напасть, а они отступили. Непонятно мне это. Однако поблизости даже духу их
нет.
Услышав пересказ бессвязных речей Фродо, он очень обеспокоился, покачал
головой и тяжело вздохнул. И велел Мерри с Пином беспрерывно кипятить воду и
все время промывать рану.
- Огонь чтоб так и пылал, и держите его в тепле! - распорядился он,
отошел от костра и подозвал Сэма. - Теперь, кажется, кое-что ясно, - сказал
он вполголоса. - Враги напали вроде бы впятером: не все, должно быть,
собрались, и отпора не ожидали. Отошли они, боюсь, недалеко и назавтра к
ночи снова явятся. Им некуда спешить - по их расчетам, дело почти что
сделано. Кольцо далеко не уйдет. Да, Сэм, они так понимают, что хозяин твой
случайно задержался на пороге смерти, и дальше - больше им подвластен.
Похоже на то - а впрочем, еще посмотрим!
Сэм беспомощно расплакался.
- Это ты брось, - сказал ему Бродяжник. - И уж изволь положиться на
меня. Ваш Фродо куда покрепче оказался, чем я думал; правда, Гэндальф на то
и намекал. Его чудом не убили, и теперь ему главное дело - держаться, а он
продержится - вот этого-то они и не понимают. А я постараюсь его немного
подлечить. Грейте его и стерегите, если что - кричите во всю мочь и палите
все вокруг; я ненадолго.
С этими словами он снова исчез во тьме.
Фродо задремывал и просыпался от холодной, вяжущей боли. У него
постепенно омертвело плечо, рука, весь бок. Друзья без устали промывали ему
рану и грели-согревали его, как только могли. А ночь тянулась медленно и
вяло. Серый предутренний свет затопил лощину, когда Бродяжник наконец
вернулся.
- Смотрите-ка! - воскликнул он, подняв с земли дотоле не замеченный и
распоротый у подола черный плащ. - Вот так прошелся меч нашего Фродо.
Плащ-то он распорол, а ранить его не ранил: этого царственного мертвеца
простым клинком не достанешь. Вот имя Элберет - оно ему было страшнее, чем
удар кинжальчика... А нашему Фродо - да, страшнее не бывает!
Бродяжник снова нагнулся и поднял длинный и тонкий кинжал, холодно
блеснувший в рассветной мгле. Конец зазубренного жестокого клинка был
обломан, и кинжал на глазах истаял тонким дымом - лишь рукоять уцелела.
- Плохи наши дела! - заметил он. - Нынче почитай что и некому врачевать
такие страшные раны. Сделаю, конечно, что смогу, но могу я не много.
Он сел на землю, положил на колени черную рукоять и пропел над нею
медленное заклинание на незнакомом языке. Потом отложил рукоять в сторону,
пригнулся к Фродо и проговорил ему на ухо какие-то странные слова. Из
поясной сумки он извлек длинные листья.
- Это целема, - объяснил он, - по-древнему ацэлас. На здешнем
каменистом Угорье она не растет, я отыскал ее в темноте по запаху далековато
отсюда, в чащобе к югу от Тракта.
Он растер лист в пальцах, и разнеслось сладкое, тонкое, стойкое
благоухание.
- Что называется, повезло, - сказал он. - Здесь у нас, на севере, мало
кто слышал о целеме - разве что Следопыты. Они ее ищут и находят возле
древних стойбищ. Растение-то волшебное, но и оно если поможет, то
ненадолго... Тяжелая рана.
Он заварил листья и промыл терпко-душистым отваром раненое плечо Фродо.
Благоуханная свежесть успокаивала и проясняла душу. И у Фродо боль слегка
утихла, но оледенелая, неподъемная рука словно примерзла к боку. Он горько
корил себя за то, что. надел Кольцо по велению Врага. Он-то теперь, наверно,
останется калекой на всю жизнь, а дальше как быть? Сил нет двинуться...
Между тем обсуждалось именно это - как быть дальше. Решено было немедля
покинуть Заверть.
- Дело ясное, - сказал Бродяжник. - Место это, значит, давно уже под
вражеским надзором. Если и был здесь Гэндальф, то был и ушел, отбившись от
врагов. А если мы пробудем здесь еще ночь, то тут нам и конец, где угодно
лучше, чем здесь.
Как только рассвело, они наспех перекусили и собрались. Фродо идти не
мог, и его ношу разделили на четверых, а самого усадили на пони. За
последние дни заморенный конек поправился на удивление: потолстел, окреп и
привязался к новым хозяевам, особенно к Сэму. Видно, Бит Осинник так его
заездил, что даже самый трудный путь был ему не в тягость по сравнению с
прежней жизнью.
Путь их лежал на юг, и прежде всего надо было, увы, пересечь Тракт,
чтобы как можно скорее добраться до лесистых мест. Иначе под рукой не будет
хвороста, а Бродяжник велел все время обогревать Фродо, тем более ночью - да
и всем им огонь послужит какой-никакой защитой. И еще он хотел выгадать
время, опять-таки срезав размашистую дорожную петлю: от восточного подножия
Заверти Тракт круто и надолго сворачивал к северу.
Скрытно и осторожно обогнули они юго-западный склон горы, подобрались к
Тракту, перебежали его - он был пуст на всем видимом протяжении, - и над
головами их перекликнулись два замогильных голоса. Пригибаясь, они со всех
ног метнулись в густой кустарник. Шли они под уклон, но кругом не было ни
тропки, и приходилось то продираться сквозь кусты и заросли цепких, чахлых
деревец, то брести по вязким проплешинам. Трава торчала редкими, серыми,
скудными пучками, деревца осыпали их вялой, трухлявой листвой. Безотрадные
это были места, и продвигались они медленно и уныло. Верховой Фродо тоскливо
оглядывал тяжко понурившихся друзей - даже Бродяжник казался усталым и
угрюмым.
Плечо Фродо наливалось ледяной болью, но жаловаться не годилось, он
помалкивал и, стиснув зубы, терпел что было сил. Миновали четыре тяжких,
однообразных дня. Заверть медленно отдалилась, дальние горы немного
приблизились. После той переклички на Тракте враги не объявлялись, и не
понять было, следят или следуют они за ними. Темнота их страшила, и ночами
они сторожили по двое, с дрожью ожидая, что серую, мутную лунную мглу вдруг
пронижут черные пятна. Но никаких пятен, сколько ни гляди. не было, и
слышался только сухой шелест жухлой травы. Близкой и страшной беды, какую
они почуял? на Заверти, как не бывало. Неужели же Всадники так вот сразу и
сбились со следа? Вряд ли, наверняка затаились, выжидают, готовят новую
засаду.
Вечерело в пятый раз, и начался еле заметный подъем: они пересекали
широкую-широкую долину Бродяжник опять свернул на северо-восток, на шее той
день они одолели долгий пологий склон, и вдали показалось лесистое взгорье.
Где-то внизу виднелся Тракт; справа в жидком солнечном свете поблескивала
тускло-серая река. Другая река угадывалась совсем уж далеко, в затуманенной
каменистой ложбине.
- Боюсь, придется нам, хочешь не хочешь, немного пройти по Тракту, -
задумчиво сказал Бродяжник. - Перед нами вот она, речка Буйная, по-эльфийски
Митейтиль. Она берет начало в Эттенблатс, в излюбленной логовине троллей к
северу от Раздела, и там, на юге, впадает в Бесноватую. Когда они сливаются,
их начинают именовать Сероструй. Широкое у него морское устье. И никак эту
Буйную не обойдешь ниже эттенблатских истоков. Один путь - Последний мост, а
по нему-то и идет Тракт.
- А другая какая река виднеется? - спросил Мерри.
- Да там-то уж Бесноватая, Бруинен, там и до Раздола рукой подать, -
отозвался Бродяжник. - Но дотуда от Последнего моста еще идти и идти. Тракт
хорошие петли выделывает. Как мы брод перейдем, этого я еще не придумал. На
первый случай хватит с нас и одной реки. Нам и то повезет, если Последний
мост покамест свободен.
Рано поутру путники снова приблизились к Тракту. Бродяжник и Сэм
отправились на разведку - никого: ни пешеходов, ни всадников. Тракт пустой,
и конских следов нет - два дня назад здесь, в предгорье, шел дождь, так,
может, смыло, а с тех пор не проезжали.
Прибавили шагу, торопились изо всех сил, и через милю-другую вдалеке
под крутою горой показался Последний мост. Того и гляди из-под горы
возникнут Черные... - да нет, ничего такого не видать. Бродяжник велел им
спрятаться в кустах, а сам пошел вперед - и вскоре вернулся.
- Врагов у моста нет и не было, - сказал он. - Хотел бы я знать, куда
они подевались. Зато вот что я нашел - а это уж совсем непонятно. - Он
вытянул руку с бледно-зеленым камнем на ладони. - Лежал на мосту в грязи
посреди дороги. Это эльфийский берилл. Положили на виду - а может, и
обронили, - но все-таки обнадеживает. Так что через мост рискнем, а там...
там посмотрим, но дорогой не пойдем, пока не будет указанья пояснее.
Медлить не стали ни минуты и благополучно миновали мост. Кругом стояла
тишь, только река клокотала под тремя огромными арками. Прошли с милю;
Бродяжник свернул налево в узкую лощину и зашагал еле заметной тропой по
редколесью у подножия угрюмых холмов. Хоббиты пробирались между сумрачными
деревьями и радовались, что тоскливая низина и страшный Тракт остались
позади, но и здесь места были дикие, глухие, зловещие. По сторонам все выше
громоздились горы. На выступах и вершинах виднелись остатки древних стен,
развалины башен - они точно таили в себе какую-то неясную угрозу. Фродо ехал
на пони и мог оглядываться и размышлять. Он припоминал описания из книги
"Туда и Обратно", рассказ про мрачные башни на горах к северу от Тракта, в
той лесистой стороне, где водились тролли и где случилось первое настоящее
приключение Бильбо. Не в те ли края они попали, а может, и в те же места?
- А здесь кто живет? - спросил он. - И кто эти башни выстроил? Это, что
ли, Троллистое плато?
- Оно самое, - сказал Бродяжник. - Только строили не они: тролли
строить не умеют. Теперь здесь никто не живет: жили люди, нынче их нет.
Легенды гласят, будто их поработил ангмарский царь-чародей и они предались
злу, а во время Великой войны сгинули вместе со своим повелителем. Их уже и
горы давно забыли, а тень злодейства, видите, не рассеялась.
- А ты-то это откуда знаешь, раз людей давным-давно уже здесь нет? -
спросил Перегрин. - Если даже горы забыли, то ведь звери и птицы такого не
расскажут?
- Наследники Элендила хранят память о былом, - отвечал Бродяжник. - Да
и в Раздоле многое помнят, куда больше, чем я вам могу рассказать.
- А ты в Раздоле часто бывал? - полюбопытствовал Фродо.
- Бывал, - отозвался Бродяжник. - Когда-то я там и жил и возвращаюсь
туда всякий раз, как выпадет случай, но, видно, не судьба мне там
оставаться, не живется мне, вечному страннику, в дивных чертогах Элронда.
Горы обступали их все теснее. Далеко позади остался торный путь к реке
Бруинен. Путники зашли в длинную долину, сущее ущелье, темное и тихое. Над
каменными взлобьями нависали деревья, обнажая узловатые, старчески цепкие
корни; выше по склонам густел сосняк.
Хоббиты вконец выбились из сил. Шаг за шагом пробирались они по
нехоженой низине, загроможденной рухнувшими деревьями и обломками скал.
Низом они шли не только из-за Фродо, которому невмоготу было вскарабкаться
на кручу: зачем карабкаться-то? Все равно там не пройдешь. А на второй день
засмурело. Ровный западный ветер нагнал с моря беспросветную хмарь, и на
темные вершины гор заморосил обмочной дождь. К вечеру на них нитки сухой не
осталось, и ночлег был безрадостный, даже огня не развели. Наутро горы
показались еще выше. и круче, а долина уводила на север, куда вовсе не надо.
Бродяжник, видно, тоже встревожился: уже десять дней, как с Заверти, и
припасов всего ничего. А дождик сеял и сеял.
Заночевали на уступе, в каменной пещерке, скорее выемке скалы. Фродо
мучился. От холода и сырости рана разнылась хуже некуда, и мертвенная,
леденящая боль спать не давала. Он метался, ворочался и с ужасом
прислушивался к ночным шумам и шорохам: ветер свистел в расселинах,
струилась-капала вода, кряхтели горы, скатывались камни. Он вдруг
почувствовал, что черные призраки - вот они, здесь, сейчас конец всему на
свете, сел и увидел спину Бродяжника, который стерег их в бессонном бдении и
курил трубку. Он откинулся на спину и забылся смутным сном, гуляя по свежей,
пахучей траве своего садика - там, в Хоббитании, - и все это было бледно и
странно, а по-настоящему четко чернели одни высокие призраки у входа в
пещеру.
Когда он проснулся утром, дождик уже перестал. Тяжко нависшие облака
расползались, и сквозило бледно-голубое небо. Ветер снова менялся. Вышли
вовсе не спозаранок. После холодного, невкусного завтрака Бродяжник
отлучился и велел им покамест носа из пещеры не казать. Взберется, сказал
он, куда-нибудь повыше - и оглядится.
Принес он недобрые вести.
- Далековато занесло нас на север, - заметил он. - Непременно надо
южнее податься, а то, чего доброго, забредем в Эттенблат, в северную
глухомань. Там тролли хозяйничают, и места мне незнакомые. Можно бы,
конечно, попробовать выйти на Раздол с севера, если прямиком, но опять же и
путь долгий, и дороги я толком не знаю, да и припасов не хватит. Придется,
хочешь не хочешь, выбираться к Бруиненской переправе.
Остаток дня они карабкались по осыпям. Нашли ущелье, которое вывело их
в долину, пролегавшую на юго-восток, в самом подходящем направлении; но под
вечер путь им преградил скалистый хребет, выщербленный на фоне небесной
темени, точно обломанная пила. Либо назад, неизвестно куда, либо уж, куда ни
шло, вперед.
Попытались одолеть его с ходу, но не тут-то было. Фродо спешился и
старался не отстать от друзей, а ноги дрожали и подкашивались. Пони великими
трудами затягивали на кручи; а сами они то и дело теряли тропу, да и была ли
она, это тропа, неизвестно, а поклажа тяжелая. Почти что стемнело, и сил у