Но не слишком быстро пришла к рохиррим помощь: счастье изменило Эомеру, и ярость предала его. Его гневный удар опрокинул переднюю линию врагов, и большой отряд всадников прошел сквозь ряды южан, отгоняя их кавалерию и убивая пехотинцев. Но к мумакам лошади не осмеливались подходить, они дрожали и сворачивали в сторону; огромные чудовища были непобедимы, они возвышались, как защитные башни и харадрим собирались вокруг них. И вот наконец харадрим, втрое превышавшие численностью рохиррим, стали брать верх; по полям из Осгилиата двигались новые отряды врага. Они собирались там для грабежа города и ждали только сигнала своего капитана. Он был уничтожен, но Готмог, лейтенант Моргула, послал их в битву; и они пошли: люди с востока с топорами, варяги из Кханда, южане в алом, черные люди из дальнего Харада — полутролли с белыми глазами и красными языками. Некоторые из них окружили рохиррим, другие направились навстречу людям Гондора, чтобы помешать им соединиться с Роханом.
И вот, в тот момент, когда удача отвернулась от Гондора, послышался громкий крик со стен города. Была середина утра, дул сильный ветер, он унес на север дождевые тучи, ярко светило солнце. И в чистом воздухе часовые увидели зрелище, внушившее им ужас, и последние надежды покинули их.
Андуин после изгиба у Хардонда просматривался на несколько миль от города, и люди с острым зрением издалека видели приближающиеся корабли. И, глядя туда, они закричали в отчаянии: на фоне блеска воды они увидели черный флот, подгоняемый ветром. Дромунды, имевшие и паруса и весла, корабли большого водоизмещения со множеством весел и с черными парусами, раздуваемыми ветром.
— Пираты Умбара! — кричали люди. — Пираты Умбара! Смотрите! Идут пираты Умбара! Значит, Белфалас пал, захвачены Этир и Лебеннин! Пираты против нас! Это последний из ударов судьбы!
И некоторые без приказа, потому что никто не руководил ими в городе, побежали и колоколами ударили тревогу; другие затрубили в трубы сигнал отступления.
— Назад за стены! — кричали они. — Назад за стены! Возвращайтесь в город, прежде чем все погибнете!
Но ветер, подгонявший паруса, уносил эти крики прочь.
Но рохиррим не нужно было передавать тревожную новость. Они сами хорошо видели черные корабли. Ибо Эомер находился всего в миле от Харленда, и большой отряд врага стоял между ним и гаванью; со всех сторон его обходили враги, отсекая от принца. Он взглянул на реку, и надежда умерла в его сердце, и ветер, который он раньше благословлял, теперь вызывал у него проклятия. Войско Моргула ободрилось и, полное новой ярости, бросилось в атаку.
Настроение Эомера изменилось, голова его снова стала ясной. Он приказал трубить в рога, чтобы собрать всех людей у своего знамени: он хотел создать стену из щитов, стоять и бороться, пока не погибнут все и совершить деяния, достойные песен о битве на полях Пеленнора, хотя может быть, на западе не останется ни одного человека, чтобы вспомнить последнего короля Марки. Он подъехал к зеленому холму и установил на нем свое знамя; белый конь, раздуваемый ветром, казалось, бежал.
Отбросив сомнения, как отбросил тьму начавшийся день,
Я иду в лучах солнца, с песней, меч мой обнажен.
Я иду до конца надежды, до гибели сердца;
Иду к гневу, к разрушению, к красной ночи!
Такие стихи произнес он, но при этом он смеялся. Снова в нем проснулась радость битвы: он был король. И, взглянув на черные корабли, он поднял меч, бросая им вызов.
И тут его охватило удивление и великая радость: он подбросил меч, сверкнувший в лучах солнца, и запел, поймав его. Все посмотрели туда, куда и он: на переднем корабле развернулось большое знамя. На нем пылало белое дерево — это был знак Гондора; а над деревом семь звезд и корона — знаки Элендила, которые люди не видели уже много лет. Звезды пламенели в лучах солнца, ибо были вышиты жемчугом арвен, дочерью Элронда; корона ярко сверкала, ибо была сделана из митрила и золота.
Так пришел Арагорн, сын Арахорна, Элессар, потомок Исилдура, пришел через тропы смерти, пришел с моря в королевство Гондор; и радость рохиррим выразилась в взрыве хохота, в блеске мечей, а радость города — в музыке труб и звоне колоколов. А войско Мордора оторопело: ему показалось колдовством, что его собственные корабли полны противниками. Черный ужас охватил людей Мордора: они поняли, что судьба повернулась против них, судьба близка.
На восток скакали рыцари Дол Амрота, гоня перед собой врагов: троллей, варягов и орков, ненавидящих солнечный свет. На юг скакал Эомер, и враги бежали перед ним: они оказались между молотом и наковальней. Потому что теперь люди спрыгивали с кораблей на причалы харленда и неслись, как буря. Здесь были Леголас и Гимли с топором, и Хальбарад со знаменем, и Элладан, и Элрогир со звездами на лбу, и суровые дунаданцы, следопыты севера, ведущие за собой большое войско Лебеннина и Ламедона — южных областей Гондора. А перед всеми шел Арагорн с пламенем запада — Андрилом, горящим огнем, восстановленным Нарсилом, смертоносным, как и в древности — на лбу его горела звезда Элендила.
И наконец Эомер и Арагорн встретились в центре битвы; опираясь на мечи, они взглянули друг на друга и обрадовались.
— Вот мы и встретились вновь, хотя все войска Мордора разделяли нас, — сказал Арагорн. — Разве я не говорил этого в Хорнбурге?
— Так вы говорили, — сказал Эомер. — Но надежды часто обманывают, а я и не знал, что вы и есть человек, предсказанный пророком. Но дважды благословенна неожиданность, и никогда не была встреча друзей более радостной. — Они пожали руки. — И помощь более своевременная, — добавил Эомер. — Но вы пришли не очень скоро, мой друг. Много потеряно, и большая печаль выпала нам.
— Тогда давайте мстить за нее, а не разговаривать, — сказал Арагорн, и они вместе поскакали в бой.
Им предстояла еще жестокая схватка и долгая работа: южане были храбрыми людьми, а отчаянное положение еще усилило их ярость; а люди востока были сильны и опытны в военном деле и не просили пощады. То тут, то там, у сожженной фермы или амбара, на холме или вокруг кургана, под стеной или в поле, они собирались и сражались, пока не подошел к концу день.
Наконец солнце зашло за Миндолуин, заполнив все небо огромным заревом, так что холмы как бы залило кровью; огонь отражался в реке, и трава Пеленнора краснела перед приходом ночи. В этот час закончилась великая битва на полях Пеленнора; и ни одного живого врага не осталось внутри Риммаса. Все были убиты или утонули в красной пене реки. Мало кто вернулся в Моргул или в Мордор, а в землю Харадрим пришли только отдаленные слухи — рассказы о гневе и ужасе Гондора.
Арагорн, Эомер и Имрахил ехали к воротам города; они так устали, что не чувствовали ни радости, ни печали. Они остались невредимы, ибо такова была их судьба, таковы искусство и мощь их рук, мало кто осмеливался противиться им или смотреть в их глаза в момент гнева. Но многие были ранены, искалечены или лежали мертвыми на полях. Топоры изрубили Фарлонга, сражавшегося в одиночку пешим; Дуилин из Мортонда и его брат были растоптаны насмерть, когда напали на мумаков, подведя своих лучников на расстояние выстрела, чтобы попасть животным в глаза. Не вернется и прекрасный Кирлуин в Пиннет Голин, не вернется в Гримолейд Гримболд, не покажется больше на севере суровый следопыт Хальбарад. Погибло много: славных и безвестных, капитанов и простых солдат. Это была великая битва, и невозможно полностью рассказать о ней. Так пел о ней будущий сказитель Рохана в песне о могилах Мундбурга.
Мы слышали рога, звенящие в горах,
Мечи сияли в южном королевстве.
Кони скакали в Стонингленд, как
Утренний ветер. Война разгоралась.
Там пал Теоден, могучий Тенглинг,
К своим залам золотым и зеленым пастбищам,
К северным полям он никогда не вернулся,
Высокий повелитель войска. Хардинг и Гутлав,
Дунхир и Деорвин, могучий Гримболд,
Хирфара и Херубранд, Хорн и Фастрид
Сражались и пали в далекой стране.
В могилах Мундбурга под насыпью они лежат
Со своими союзниками, воинами Гондора.
Ни Хирлуин прекрасный к своим холмам у моря,
Ни Форлонг старый в цветущие долины
В Арнахе, его собственной стране не вернулись
С торжеством; не вернулись высокие лучники
Деруфин и Дуилин к своим темным водам
Озера Мордонда в тени гор.
Смерть утром и конце дня забирала воинов.
Долго спят они под травой в Гондоре у великой реки.
Сейчас она серая, как слезы, а тогда была красной,
Ревущая вода: окрашенная кровью пена горела на солнце;
Маяки на холмах горели по вечерам;
На Риммас Эчор выпала красная роса.
7. ПОГРЕБАЛЬНЫЙ КОСТЕР ДЕНЕТОРА
Когда темная тень отступила от ворот, Гэндальф продолжал сидеть неподвижно. Но Пиппин вскочил на ноги, как будто с него спал огромный вес; он стоял, слушая звуки рогов, и ему казалось, что сердце его разорвется от радости. Никогда потом не мог он слышать отдаленные звуки рога без слез на глазах. И вдруг он вспомнил о своем деле и побежал вперед. В этот момент Гэндальф шевельнулся и что-то сказал Обгоняющему Тень и собрался проехать в ворота.
— Гэндальф, Гэндальф! — закричал Пиппин, и Обгоняющий Тень остановился.
— Что ты здесь делаешь? — спросил Гэндальф. — В городе существует закон, по которому те, кто носит черное с серебром, должны оставаться в цитадели, если только сам повелитель не разрешит им уйти.
— Он разрешил, — сказал Пиппин. — Он отослал меня прочь. Но я испуган. Может случиться что-то ужасное. Я думаю, повелитель сошел с ума. Боюсь, что он убьет себя и Фарамира. Вы можете что-нибудь сделать?
Гэндальф посмотрел через разрушенные ворота на поля, откуда доносились звуки битвы. Он сжал кулаки.
— Я должен идти, — сказал он. — Черный всадник там, он может погубить все. У меня нет времени.
— Но Фарамир! — воскликнул Пиппин. — Он не мертв, а они сожгут его живьем, если их не остановить.
— Сожгут живьем? — переспросил Гэндальф. — Что это значит? Быстрее!
— Денетор пошел к могилам, — сказал Пиппин, — и взял с собой Фарамира. Он сказал, что все сгорит, а он не хочет ждать, и что они должны сделать погребальный костер и сжечь его и Фарамира. Он послал людей за дровами и маслом. Я сказал Берегонду, но боюсь, он не осмелится оставить пост: он на страже. И что он может сделать? — так закончил рассказ Пиппин; он протянул руки и дрожащими пальцами коснулся колена Гэндальфа. — Вы же можете спасти Фарамира?
— Может, и смогу, — сказал Гэндальф, — но если я это сделаю, боюсь, тогда умрут другие. Но так как никто не может помочь ему, должен идти я. Какое злое и печальное известие. Даже в сердце крепости враг сумел ударить нас: в этом я вижу его работу.
Приняв решение, он действовал быстро: подхватив Пиппина, он посадил его перед собой и повернул Обгоняющего Тень. Они поднимались по извилистым улицам Минас Тирита, и гул схватки усиливался за ним. Люди очнулись от отчаяния и страха, потрясали оружием и кричали друг другу: «Рохан пришел!» Собирались отряды, слышались команды; многие устремились вниз, к воротам.
Они встретили принца Имрахила, и он обратился к ним:
— Куда теперь, Митрандир? Рохиррим сражаются на полях Гондора! Мы должны собрать все силы.
— Вам потребуются все люди, — сказал ему Гэндальф. — Торопитесь. Я приду, когда смогу. Но у меня есть к дело к повелителю Денетору, которое не может ждать. Примите командование в отсутствие повелителя!
Они двинулись дальше; приближаясь к цитадели, они почувствовали дующий им в лицо ветер и увидели далеко на юге свет утра. Но это принесло им мало надежды: они опасались, что придут слишком поздно.
— Тьма проходит, — сказал Гэндальф, — но она еще тяжело лежит над Гондором.
У входа в цитадель они не увидели часового.
— Значит, Берегонд ушел, — с надеждой сказал Пиппин. Они повернули и заторопились по дороге к закрытой двери. Она была широко распахнута, привратник лежал перед ней. Он был мертв, ключ от дверей исчез.
— Работа врага! — сказал Гэндальф. — Он любит такие дела: войну между друзьями. — Он спешился и попросил Обгоняющего Тень вернуться в конюшню. — Мы с тобой, мой друг, давно бы поскакали в битву, — сказал он, — но другие дела отвлекают меня. Но если я позову, приходи быстро.
Они прошли в дверь и спустились по извивающейся дороге. Свет потускнел, и высокие колонны и резные фигуры по сторонам дороги уходили назад, как серые призраки.
Неожиданно тишина была нарушена, и они услышали внизу крики и звон мечей — такие звуки не слышались в этом священном месте с создания города. Наконец они пришли на Рат Динон и заторопились в дому наместников, возвышавшемуся во мраке под своим величественным куполом.
— Стойте! — крикнул Гэндальф, взбегая на каменные ступени у входа в дом. — Прекратите безумие!
Здесь стояли слуги Денетора с мечами и факелами в руках; на верхней ступени лестницы стоял один Берегонд, одетый в черный с серебром мундир гвардии: он защищал от них дверь. Двое из них уже наткнулись на его меч, окрасив ступени своей кровью; остальные проклинали его, называя нарушителем законов и предателем своего хозяина.
Когда Гэндальф и Пиппин бежали вперед, они услышали изнутри дома мертвых голос Денетора:
— Торопитесь, торопитесь! Исполняйте же мое приказание! Убейте изменника! Или я должен сделать это сам?
Дверь, которую защищал Берегонд, распахнулась, в ней стоял повелитель Гондора, высокий и свирепый; в глазах его горело пламя, он держал в руках обнаженный меч.
Но Гэндальф взбежал на ступени, и люди расступились перед ним, закрывая глаза: его приход был подобен удару белой молнии в темном месте, и он шел с великим гневом. Он поднял руку, и меч вылетел из руки Денетора и упал за ним в тень дома; Денетор отступил.
— В чем дело, повелитель? — спросил колдун. — Дома мертвых не место для живых. И почему люди сражаются здесь, в священном месте, когда достаточно битвы у ворот? Или враг проник уже и на Рат Динон?
— Повелитель Гондора не обязан отчитываться перед тобой, — ответил Денетор. — И неужели я не могу распоряжаться своими же слугами?
— Можете, — сказал Гэндальф. — Но другие могут противиться вашей воле, когда она обращается к безумию и злу. Где ваш сын Фарамир?
— Лежит внутри, — ответил Денетор, — он горит, весь горит. Они подожгли его тело. Но скоро все сгорит. Запад погиб. Все погибнет в огромном огне, все будет кончено. Увы! Пепел и дым развеет ветер!
Гэндальф, убедившись в его безумии и опасаясь, что он уже совершил что-то непоправимое, двинулся вперед, за ним пошли Берегонд и Пиппин, а Денетор отступал, пока не остановился у стола внутри дома. На столе лежал Фарамир, по-прежнему погруженный в лихорадку. Под столом и вокруг него были нагромождены дрова, политые маслом, даже одежда Фарамира и одеяла пропитались маслом, но огонь к топливу еще не подносили. И тут Гэндальф обнаружил скрывавшуюся в нем силу. Он вспрыгнул на вязанки дров, легко поднял больного, спрыгнул вниз и понес его к двери. Фарамир застонал и в бреду позвал отца.
Денетор, как будто проснувшись, вздрогнул, огонь в его глазах погас, он заплакал и сказал:
— Не отнимай у меня сына! Он зовет меня.
— Он зовет, — сказал Гэндальф, — но вы не можете еще прийти к нему. Вначале его нужно вылечить у самого порога смерти. Это может и не удастся. А ваше дело — участие в обороне города, где, может быть, вас ждет смерть. Это вы знаете в глубине своего сердца.
— Он не проснется, — сказал Денетор. — И битва проиграна. Зачем нам жить? Почему бы не умереть вместе, рядом?
— Вам не дана власть, наместник Гондора, распоряжаться часом своей смерти, — ответил Гэндальф. — Только языческие короли под владычеством темной силы поступают так, убивая себя в гордости и отчаянии и убивая своих родственников, чтобы облегчить себе смерть.
И, пройдя через дверь, он вынес Фарамира из дома смерти и положил его на носилки, на которых его принесли и которые стояли у порога. Денетор последовал за ним и стоял дрожа, глядя на лицо сына. На мгновение, пока все молчали и неподвижно смотрели на Денетора, тот заколебался.
— Идем! — сказал Гэндальф. — Вы нужны еще там. Предстоит много сделать.
Неожиданно Денетор рассмеялся. Он стоял высокий и гордый; быстро отступив к столу, он поднял подушку, на которой лежала его голова. Подойдя к двери, откинул завесу, и вот! В руках его был палантир. И когда он поднял его, всем показалось, что внутри шара зажглось пламя, так что худое лицо повелителя озарилось красным огнем, оно было как бы высечено из твердого камня, изборожденное черными тенями, благородное, гордое и ужасное и глаза его сверкали.
— Гордость и отчаяние! — воскликнул он. — Ты думаешь, что глаза Белой башни слепы? Нет, я вижу больше, чем ты подозреваешь, серый дурак! Твоя надежда объясняется невежеством. Иди и лечи! Иди и сражайся! Но тщетно.
Ты можешь отвоевать немного места, на день торжествовать победу. Но ту силу, которая теперь поднялась, победить невозможно. К городу протянулся лишь один палец. Весь восток пришел в движение. И даже сейчас ветер твоей надежды обманул тебя, он несет к Андуину флот с черными парусами. Запад проиграл. Для тех, кто не хочет быть рабами, настало время уходить.
— Такие мысли сделают победу врага несомненной, — заметил Гэндальф.
— Тогда надейся! — смеялся Денетор. — Я разве не знаю тебя, Митрандир?
Ты надеешься править за меня, стоять за каждым троном на севере, на юге и на западе. Я прочел твои мысли, понял твою политику. Разве я не понял, почему ты приказал невысоклику молчать? Что ты привел его, чтобы он шпионил за мной? И все же в нашем разговоре я узнал имена и цели всех твоих спутников. Да! Левой рукой ты используешь меня как щит против Мордора, а правой приводишь сюда следопытов с севера, чтобы вытеснить меня.
Но говорю тебе, Гэндальф Митрандир, что я не буду твоим оружием! Я наместник дома Анариона. И не хочу стать управляющим, стоящим у трона выскочки. Ну и что с того, что он происходит от Исилдура? Я не желаю кланяться последнему представителю дома нищих, давно лишившихся власти и достоинства.
— Что же вы бы сделали, — спросил Гэндальф, — если бы могли? Чего вы хотите?
— Я хочу, чтобы все шло так, как во все дни моей жизни, — ответил Денетор, — во дни жизни моих предков: я хочу быть повелителем города и оставить этом место своему сыну, который был бы хозяином самому себе, а не учеником колдуна. Но если судьба отказывает мне в этом, я не хочу ничего; ни низкой жизни, ни половинной любви и не униженной чести.
— Мне не кажется, что наместник, выполнивший свой долг, лишается чести или любви, — сказал Гэндальф. — И уж во всяком случае вы не должны убивать своего сына, пока его смерть под сомнением.
При этих словах в глазах Денетора снова вспыхнуло пламя; взяв камень под мышку, он выхватил нож и двинулся к носилкам. Но Берегонд встал между ним и Фарамиром.
— Вот! — воскликнул Денетор. — Ты уже украл половину любви моего сына. Теперь ты крадешь сердца моих рыцарей. Но ты не помешаешь мне исполнить свою волю. Я сам распоряжусь своим концом.
— Сюда! — позвал он слуг. — Идите, если вы не изменники!
Двое слуг побежали по ступенькам к нему. Он выхватил из рук одного из них факел и устремился в дом. Прежде чем Гэндальф мог помешать ему, он швырнул факел в дрова, которые немедленно с треском и ревом загорелись.
Денетор прыгнул на стол и, окутанный дымом и пламенем, поднял посох наместничества, лежавший у его ног, и переломил его о колено. Швырнув обломки в огонь, он лег на стол, сжимая в руках палантир. И впоследствии, когда люди смотрели в камень, если только у них не хватало силы использовать его по своей воле, они лишь видели в нем две старческие руки, охваченные пламенем.
Гэндальф в горе и ужасе отвернулся и закрыл дверь. Некоторое время он стоял в задумчивости, а изнутри доносился рев пламени. Затем Денетор испустил громкий крик, и больше никто из смертных его не видел.
— Так уходит Денетор, сын Энтелиона, — сказал Гэндальф. Он повернулся к Берегонду и слугам наместника, пораженным ужасом. — И так уходят известные вам дни Гондора; для добра или для зла, но они кончились… Злые дела совершались здесь; но теперь отбросьте всякую вражду, потому что она вызвана врагом и служит его целям. Вы пойманы в сеть противоречивых поступков, которую сплели не вы. Но подумайте, вы, слуги повелителя, слепые в своем повиновении, что если бы не Берегонд, Фарамир, капитан белой башни, уже сгорел бы.
Унесите из этого несчастного места своих погибших товарищей. А мы унесем Фарамира, наместника Гондора, туда, где он сможет спокойно спать или умереть, если такова его судьба.
Гэндальф и Берегонд подняли носилки и понесли их к домам излечения, а Пиппин пошел за ними с опущенной головой. Но слуги повелителя стояли, ошеломленные, и смотрели на дом мертвых; и не успел Гэндальф дойти до конца Рат Динон, как послышался громкий шум. Оглянувшись, он увидел, как треснул купол дома, и из него вырвались клубы дыма, затем с громом и грохотом он обрушился, и пламя высоко поднялось над облаками. Тогда в ужасе слуги побежали вслед за Гэндальфом.
Наконец они снова подошли к двери наместников, и Берегонд с сожалением взглянул на привратника.
— Я всегда буду оплакивать этот свой поступок, — сказал он, — но я безумно торопился, а он не слушал и обнажил свой меч.
Взяв ключ, отобранный им у мертвого, он закрыл дверь.
— Ключ я отдам повелителю Фарамиру, — сказал он.
— В отсутствии повелителя командует принц Дол Амрота, — сказал Гэндальф, — но поскольку его здесь нет, я беру руководство. Сохрани этот ключ до тех пор, пока в городе не установится порядок.
Они оказались в высоких кругах города и при свете утра направились к домам излечения: это были прекрасные дома, предназначенные для больных; теперь они были подготовлены для лечения раненых в битве. Они находились недалеко от входа в цитадель в шестом круге, около южной стены, возле них был сад и лужайка — единственные в городе. Здесь жили несколько женщин, которым позволено было остаться в Минас Тирите, поскольку они были искусны в лечении или обслуживании лекарей.
Подойдя с носилками к главному входу в дома, Гэндальф и его спутники услышали громкий крик, поднявшийся с поля перед воротами и унесенный ветром. Так ужасен был этот крик, что на мгновение все замерли, но когда крик смолк, в их сердцах внезапно вспыхнула надежда, какой они не знали с начала Тьмы; им показалось, что свет стал ярче и солнце прорвалось сквозь облака.
Но лицо Гэндальфа было печально и серьезно; попросив Берегонда с Пиппином отнести Фарамира в дома излечения, он пошел к ближайшей стене; здесь он стоял, как вырезанная из камня фигура, и смотрел вниз. И увидел данным ему зрением все происходящее; и когда Эомер, вернувшись с битвы, подъехал к павшим, Гэндальф вздохнул, завернулся в плащ и ушел со стены. И когда Берегонд и Пиппин вышли из домов излечения, они увидели у входа стоявшего в задумчивости Гэндальфа.
Они посмотрели на него. Некоторое время он молчал, потом заговорил.
— Друзья мои и все люди этого города и всех западных земель! Совершено печальное и славное деяние. Должны ли мы плакать или радоваться… Произошло то, на что мы не надеялись: уничтожен капитан наших противников, и вы слышали это его последнего и отчаянного крика. Но он ушел не без борьбы и принес нам горькие утраты. Я мог бы предотвратить это, если бы не безумие Денетора. Как далеко протянулись руки врага! Увы! Но теперь я вижу, как смогла его воля проникнуть в самое сердце города.
Хотя наместники считали, что эта тайна известна лишь им, я давно догадывался, что в белой башне хранится один из семи видящих камней. В дни своей мудрости Денетор не использовал его, не желая бросать вызов Саурону и зная ограниченность своей силы. Но мудрость его слабела: и боюсь, что когда возросла опасность для его королевства, он посмотрел в камень и был обманут: слишком часто обманывали его со времени ухода Боромира. Он был слишком велик, чтобы подчиниться воле темной силы, но тем не менее видел лишь то, что эта сила позволяла ему видеть. Знания, которые он таким образом получал, несомненно, были часто ему полезны; но вид великой мощи Мордора, которую ему показывали, сеял отчаяние в его сердце, пока он не сошел с ума.
— Теперь я понимаю то, что казалось мне странным, — сказал Пиппин, вздрагивая от воспоминания. — Повелитель уходил из комнаты, где лежал Фарамир; и когда он вернулся, я заметил в нем перемену: он казался старым и разбитым.
— В тот самый час, когда Фарамира принесли в башню, многие из нас видели странный свет в верхнем кабинете, — сказал Берегонд. — Но мы видели этот свет и раньше, и в городе давно говорили, что иногда повелитель мысленно борется с врагом.
— Увы! Значит, я догадался верно, — сказал Гэндальф. — Так воля Саурона проникла в Минас Тирит; и это меня задержало здесь. И я вынужден буду еще некоторое время оставаться здесь, потому что, кроме Фарамира, здесь скоро будут и другие больные.
А сейчас я должен спуститься, чтобы встретить тех, кто придет. Я видел на поле зрелище, опечалившее мое сердце, а может прийти еще большая печаль. Иди со мной, Пиппин! А вы, Берегонд, вернитесь в цитадель и расскажите командиру гвардии о происшедшем. Его обязанностью будет, как я думаю, отстранить вас от службы в гвардии; и скажите ему, что я советую послать вас в дома излечения, чтобы вы охраняли своего капитана и служили ему, чтобы вы были рядом, когда он очнется — если он очнется. Ибо вы спасли его от огня. Идите же! Я скоро вернусь.