К дверям подходили люди, звали повелителя города.
— Нет, я не выйду, — отвечал он. — Я должен оставаться возле сына. Может, он еще заговорит перед концом. Конец близок. Слушайтесь кого хотите, даже серого дурака. Я остаюсь здесь.
Так Гэндальф принял на себя командование последней обороной столицы Гондора. И где бы он не появлялся, люди веселели и крылатые тени уходили из их памяти. Безустанно сновал он от цитадели к воротам с севера на юг вдоль стен; вместе с ним был принц Дол Амрота в своей сверкающей кольчуге. Он и его рыцари по-прежнему вели себя как повелители, в которых живет раса Нуменора. Люди, видевшие их, шепотом говорили:
— Старые предания говорили правду: в жилах этого народа течет кровь эльфов, потому что обитатели Нимроделя жили когда-то в этой земле.
И они начинали петь строки легенд о Нимроделе или другие песни долин Андуина давно ушедших годов.
И однако, когда они уходили, тень снова смыкалась над людьми, сердца их холодели, и слава Гондора превращалась в пепел. Так медленно переходили тусклые дни страха в тьму ночей отчаяния. Теперь в первом круге города уже не тушили пожары, и у гарнизона на внешней стене во многих местах были отрезаны пути отступления. Но мало кто оставался на своих местах, большинство бежало за вторые ворота.
Вдали от битвы через реку быстро перекинули мосты, и весь день по ним переходили войска и возили оружие. Наконец в середине ночи началось нападение. Авангард нападающих прошел через траншею огня по многим оставленным там окольным тропинкам. Они двигались вперед, попадая в пределы досягаемости лучников, но не обращая внимания на потери. Впрочем, мало осталось таких, кто мог бы причинить им потери, хотя свет огней превращал нападающих в отличную цель для лучников, искусством которых некогда гордился Гондор. Догадавшись, что сопротивление города слабеет, скрытый капитан посылал вперед свои силы. Медленно катились вперед во мраке большие осадные башни, сделанные в Осгилиате.
В кабинете белой башни появились вестники, и Пиппин пропустил их потому что они пришли со срочным сообщением. Денетор медленно отвел взгляд от лица Фарамира и молча взглянул на них.
— Первый круг города горит, повелитель, — сказали он. — Что вы прикажете? Ведь вы по-прежнему повелитель и наместник. Не все идут за Митрандиром. Люди бегут со стен и оставляют их беззащитными.
— Почему? Почему эти глупцы бегут? — спросил Денетор. — Лучше сгореть раньше, чем позже, потому что мы все равно должны сгореть. Возвращайтесь к пожарам! А я? Я пойду на свой погребальный костер. На погребальный костер! Не будет могилы Денетора и Фарамира. Не будет могилы! Не будет долгого медленного сна набальзамированных. Мы сгорим, как языческие короли, до того как корабли приплыли сюда с запада. Запад обречен. Идите и горите!
Вестники без поклонов и ответа убежали.
Денетор встал и выпустил горячую руку Фарамира.
— Он горит, уже горит, — печально сказал он. — Дом его духа сломлен.
Подойдя к Пиппину, он сверху вниз взглянул на него.
— Прощайте! — сказал он. — Прощайте, Перегрин, сын паладина! Ваша служба была короткой и теперь подошла к концу. Я освобождаю вас от того немногого, что осталось. Идите и умрите так, как считаете лучше всего. И с кем хотите, даже с другом, чья глупость привела вас к этой смерти. Пошлите за моими слугами и идите! Прощайте!
— Я не стану прощаться, повелитель, — сказал Пиппин, опускаясь на колени. Затем неожиданно, по-хоббичьи, он вскочил и посмотрел в глаза старику. Я воспользуюсь вашим разрешением, сэр, — сказал он. — Потому что очень хочу видеть Гэндальф. Но он не глупец; и я не хочу думать о смерти, пока продолжается жизнь. И я не хочу освобождаться от службы у вас, пока вы живы. Если же они придут в цитадель, я надеюсь быть здесь, стоять с вами рядом и доказать, что вы недаром дали мне оружие.
— Делайте, как хотите, мастер невысоклик, — сказал Денетор. — Но моя жизнь разбита. Пошлите за моими слугами.
Он снова вернулся к Фарамиру.
Пиппин оставил его и позвал слуг. Они пришли: шесть человек, сильных и красивых — но от этого вызова они дрожали. Денетор спокойным голосом приказал им потеплее укрыть Фарамира и вынести его постель. Они подняли постель и вынесли ее из кабинета. Они шли медленно, стараясь как можно меньше беспокоить раненого, и Денетор, опираясь на посох, шел за ними. Последним шел Пиппин.
Как похоронная процессия, вышли они из белой башни во тьму, где низко нависшие тучи озарились далекими красными вспышками. Они пересекли двор и по приказу Денетора остановились у увядшего дерева.
Было тихо, лишь внизу в из города доносился гул войны, и они слышали, как печально капает с мертвых ветвей вода в темный бассейн. Потом они прошли через ворота цитадели, где на них с удивлением и отчаянием смотрели часовые. Повернув на запад, они подошли наконец к двери в тыловой части шестого круга. Эту дверь называли Фен Холлен, и она всегда была закрыта, за исключением дней похорон, и лишь повелитель города мог проходить этим путем, а также те, кто ухаживал за домами мертвых. За дверью оказалась извилистая дорога, которая спускалась к узкой площадке под тенью пропасти Миндолуин. Здесь находились мавзолеи мертвых королей и их наместников.
В маленькой будке у дороги сидел привратник: со страхом в глазах он вышел вперед, неся в руке лампу. По приказу повелителя он открыл дверь, она тихо скользнула в сторону; они вошли, взяв у него лампу. Внутри шел темный спуск между древними стенами и многочисленными колоннами, которые вырывал из тьмы луч лампы. Гул их шагов отдавался этом, когда они медленно спускались вниз, вниз, пока не пришли на Рат Динон — молчаливую улицу, по сторонам которой видны были бледные купола, пустые залы и изображения давно умерших людей; они вошли в дом наместников и опустили свою ношу.
Пиппин, беспокойно оглядываясь, увидел широкое сводчатое помещение, темное, так что свет лампы с трудом доходил до стен. Смутно виднелись ряды столов, выточенных из мрамора; на каждом столе лежал человек со сложенными руками и головой на каменной подушке. Один из столов, самый ближний был пуст. На него по знаку Денетора положили Фарамира и его самого, укрыв их одним одеялом, и слуги стояли с опущенными головами, как присутствующие на похоронах у постели умершего. Тогда Денетор заговорил тихим голосом:
— Здесь он будет ждать, — сказал он. — Но не присылайте бальзамировщиков. Принесите сухих дров и уложите вокруг нас и под нами; полейте дрова маслом. И когда я прикажу, бросьте факел. Сделайте это и больше не разговаривайте со мной. Прощайте!
— С вашего разрешения, повелитель! — сказал Пиппин, повернулся и в ужасе убежал из этого дома смерти. — Бедный Фарамир! Я должен найти Гэндальфа, — думал он. — Бедный Фарамир! Он нуждается в лекарствах, а не в слезах. Где же мне найти Гэндальфа? В самой гуще событий, я думаю; и у него может не оказаться времени для умирающего или сумасшедшего.
У дверей он сказал одному из слуг, оставшемуся на страже.
— Ваш хозяин не в себе, — сказал он. — Вы действуйте медленнее. И не приносите сюда огня, пока жив Фарамир! Ничего не делайте до прихода Гэндальфа!
— Кто хозяин Минас Тирита? — ответил тот хоббиту. — Повелитель Денетор или серый путник?
— Серый путник или вообще никто, как кажется, — сказал Пиппин и заторопился по извивающемуся пути, как быстро могли нести его ноги, мимо изумленного привратника за дверь, вверх, пока не пришел к воротам цитадели. Часовой окликнул его, и Пиппин узнал голос Берегонда.
— Куда вы бежите, мастер Перегрин? — спросил он.
— Искать Митрандира, — ответил Пиппин.
— Приказание повелителя срочное, и я не могу вас задерживать, — сказал Берегонд, — но ответьте мне быстро: куда пошел повелитель? Я только что заступил на дежурство, но слышал, что он прошел в закрытую дверь и что перед ним несли Фарамира.
— Да, — сказал Пиппин. — На Молчаливую улицу.
Берегонд наклонил свою голову, чтобы скрыть свои слезы.
— Говорили, что он умирает, — сказал он, — а теперь он умер.
— Нет, — возразил Пиппин, — еще нет. Даже сейчас его смерть можно предотвратить, я думаю. Но повелитель города, любимый Берегонд, пал раньше, чем взят его город. Он безумен и опасен. — Он быстро пересказал слова и странные поступки Денетора. — Я должен немедленно найти Гэндальфа.
— Тогда вам нужно спустится к битве.
— Я знаю. Повелитель отпустил меня. Но Берегонд, если сможете, сделайте что-либо, чтобы остановить ужасное.
— Повелитель не разрешает одетым в черное и серебряное оставлять свой пост в любом случае, кроме его собственного приказа.
— Что ж, придется выбирать между приказом и жизнью Фарамира, — сказал Пиппин. — Что же касается приказов, то теперь их отдает сумасшедший, а не повелитель. Я должен бежать. Вернусь, если смогу.
Он побежал вниз к внешнему кругу. Мимо него пробегали люди, спасающиеся от пожаров. Некоторые видя его мундир, поворачивались и кричали, но он не обращал на них внимания. Наконец он добежал до вторых ворот, за которыми стеной поднимался огонь. Было необыкновенно тихо. Не слышались ни крики битвы, ни звон оружия. Потом раздался ужасающий крик и глухой удар эха. Преодолевая приступ ужаса, который чуть не опустил его на колени, Пиппин завернул за угол и увидел площадь перед городскими воротами. Он застыл. Он нашел Гэндальфа, но отшатнулся, прячась в тени.
В середине ночи началось решающее наступление. Загремели барабаны. С севера и с юга отряд за отрядом враги устремились к стенам. Как дома, двигались мумаки — огромные животные из Харада, таща за собой через линии огня большие башни и машины. Капитан врага не очень заботился о том, что делают наступающие и сколько их убито: главная задача заключалась в том, чтобы испытать силу обороны и держать людей Гондора занятыми во многих местах. Главный удар обрушился на ворота. Ворота были очень прочны, сделаны из стали и железа, охранялись башнями и укреплениями из неприступного камня, однако это был ключ, самое слабое место всей высокой и несокрушимой стены.
Барабаны загремели громче. Огни наступали. Большие машины ползли по полю; а в середине полз огромный таран, в сотню футов длиной, подвешенный на могучих цепях. Давно ковали его в темных кузнецах Мордора, а его отвратительный лоб из черной стали был отлит в виде воющего волка. Этот таран назывался Гронд, в память о молоте подземного мира древности. Большие животные тащили его, окруженные орками, а сзади шли горные тролли, чтобы управлять его работой.
Но у ворот сопротивление было по-прежнему сильным, здесь стояли рыцари Дол Амрота и храбрейшие из гарнизона. Стрелы и снаряды падали дождем; осадные башни вспыхивали, как факелы. Земля по обе стороны ворот была усыпана обломками и телами убитых; но как безумные, стремились вперед все новые и новые враги.
Гронд полз вперед. Его не мог затронуть огонь. И хоть время от времени огромное животное, тащившее его, в безумии бросалось по сторонам, топча бесчисленное количество орков, их тела отбрасывали с дороги, и другие занимали их место.
Гронд полз вперед. Барабаны дико гремели. Над горами убитых появилась страшная фигура — всадник, высокий с капюшоном и одетый в черное. Медленно, топча павших, ехал он вперед, не обращая внимания на стрелы. Он остановился и выхватил длинный бледный меч. И когда он сделал это, сильнейший ужас охватил всех — и защитников, и осаждавших. Руки людей опустились, ни один лук не выстрелил. На мгновение все затихло.
Барабаны гремели. Гронд, направляемый огромными руками, качнулся и устремился вперед. Он достиг ворот. Ударил. Глухой удар прогремел по городу, как гром из туч. Но железные двери и стальные столбы выдержали удар.
Тогда черный капитан поднялся в стременах и закричал ужасным голосом, выкрикивая на каком-то забытом языке слова власти и ужаса, потрясшие сердца и камень.
Трижды он крикнул. Трижды ударил тяжелый таран. И с последним ударом ворота Гондора разбились. Как от взрыва, они подались, блеснул огонь, и обломки упали на землю.
Глава назгулов двинулся вперед. Большая черная фигура маячила на фоне огня, распространяя ужас и отчаяние. Вперед под арку ехал глава назгулов, куда никогда не входил враг, и все бежали перед ним.
Все, кроме одного. Молча и неподвижно на площади за воротами ждал Гэндальф на Обгоняющем Тень. Лишь Обгоняющий Тень из всех лошадей мог выдержать этот ужас, не двигаясь, непоколебимый, как гравированное изображение из Рат Динен.
— Здесь ты не пройдешь, — сказал Гэндальф, и огромная тень остановилась. — Возвращайся в бездну, приготовленную для тебя! Уходи! Провались в ничто, которое ждет тебя и твоего хозяина! Иди!
Черный всадник откинул капюшон, и смотрите! На нем была королевская корона; но она сидела на невидимой голове. Красные огни просвечивали между короной и широкими черными плечами. Из невидимого рта донесся смертоносный хохот.
— Старый дурак! — сказал черный всадник. — Старый дурак! Это мой час. Разве ты не узнаешь смерть? Умри и будь проклят!
С этими словами он высоко поднял меч, и пламя пробежало по лезвию. Гэндальф не двигался. И в этот момент на каком-то городском дворе прокричал петух. Резко и чисто прозвучал его голос. Не зная ничего о колдовстве, ни о войне, он приветствовал утро, которое пришло далеко и высоко над тенями смерти.
И как бы в ответ, издалека донеслись звуки. Рога, рога, рога. Темные склоны Миндолуина отразили их протяжным эхом. Звучали большие рога севера. Наконец пришел Рохан.
5. РЕЙД РОХИРРИМ
Было темно, и Мерри, лежавший на земле, завернувшись в одеяло, ничего не мог разглядеть; однако, хотя ночь была тихой и безветренной, он слышал, как вокруг него тихонько шумят невидимые деревья. Он поднял голову. И снова услышал слабый звук — как будто где-то далеко в лесистых холмах и на горных склонах били барабаны. Звук замолкал, потом раздавался из другого места, то ближе, то дальше. Мерри не мог угадать слышат ли его часовые.
Он не видел их, но знал, что вокруг разместились отряды рохиррим. Он чувствовал во тьме запах лошадей, слышал их фырканье и негромкий стук копыт, переступавших по покрытой мхами земле. Войско остановилось на ночлег в сосновом лесу, раскинувшемся вокруг маяка Эйленаха — высокого холма, выступающего из длинной полосы леса Друидан, идущего вдоль большой дороги в восточном Анориене.
Хотя Мерри очень устал, он не мог спать. Они ехали уже четыре дня, и все сгущающаяся тьма сказывалась на его духе. Он начал размышлять, зачем он так стремился ехать, когда у него была уважительная причина и даже прямое приказание оставаться. Он видел также, что будет, если старый король узнает о его непослушании и разгневается. А может, и нет. Казалось, существует какое-то понимание между Дернхелмом и Элфхелмом, маршалом командовавшим эордом, в котором они ехали. И он, и все его люди не обращали на Мерри внимания и делали вид, что не слышат, когда он говорит. Он просто был мешком, который вез Дернхелм. Дернхелм не был хорошим попутчиком, он почти не разговаривал. Мерри чувствовал себя маленьким, нежеланным и одиноким. Сейчас они находились менее чем в дневном переходе от внешней стены Минас Тирита, окружавшей пригородные поля. Вперед были посланы разведчики. Некоторые не вернулись. Другие торопливо прискакали и сообщили, что дорога впереди охраняется… Вражеское войско стоит на нем лагерем в трех милях к западу от амон дина, некоторые его отряды движутся по дороге и сейчас находятся не более чем в трех лигах… Холмы и леса вдоль дороги кишат орками. Король и Эомер устроили ночью совещание.
Мерри очень хотел, чтобы кто-то поговорил с ним, и думал о Пиппине. Но эта мысль только усилила его беспокойство. Бедный Пиппин, заключенный в огромном каменном городе, одинокий и испуганный. И Мерри хотел бы быть высоким всадником, как Эомер, чтобы протрубить в рог и помчаться на выручку. Он сел, прислушиваясь к барабанам, которые теперь загудели уже гораздо ближе. Вскоре он расслышал также голоса и увидел, как за деревьями пронесли тусклые полуприкрытые лампадки.
Высокий человек споткнулся о него, выругав древесные корни. Он узнал голос маршала Элфхелма.
— Я не древесный корень, сэр, — сказал он, — и не мешок, а избитый хоббит. В виде извинения не скажете ли вы мне, что происходит?
— Все что угодно может происходить в этой дьявольской тьме, — ответил Элфхелм. — Мы получили распоряжение быть в готовности, в любую минуту может прийти приказ о выступлении.
— Значит, враг приближается? — беспокойно спросил Мерри. — А эти барабаны? Я думал, что это мое воображение, так как никто не обращает на них внимания.
— Нет, нет, — сказал Элфхелм, — враг на дороге, а не холмах. Вы слышите восов, диких лесных людей. Говорят, они все еще живут в лесу Друидан. Остатки древних племен, они живут, скрываясь; их мало, они дики и осторожны, как звери. Они не воюют с Гондором или с Маркой, но теперь они встревожены темнотой и приходом орков. Они боятся возвращения темных годов, которое кажется теперь вероятным. И надо радоваться, что они не охотятся на нас: говорят, они используют отравленные стрелы, а в знании леса с ними никто не может сравниться. Они предложили свои услуги Теодену. Сейчас одного из их вождей ведут к королю. Вон там, где лампадки. Так я слышал, но больше ничего не знаю… А теперь я должен заняться своими делами. Упакуйтесь, мастер мешок!
И он исчез во тьме.
Мерри не понравился этот разговор о дикарях и об отравленных стрелах, но, помимо этого, какой-то ужас охватил его. Ожидание становилось невыносимым. Он хотел знать, что происходит. Он встал и устало двинулся за последней лампой, исчезнувшей среди деревьев.
Вскоре он вышел на поляну, где под большим деревом для короля была установлена маленькая платка. Большая лампа, закрытая сверху, свисала с ветки и отбрасывала вниз бледный круг света. Здесь были Теоден и Эомер, а перед ними на земле сидел странный низкорослый человек, угловатый, как старый камень, волосы редкой бороды торчали на его шишковатом подбородке, как сухой мох. У него были короткие ноги и толстые жирные руки, одеждой ему служили лишь травяная циновка вокруг пояса. Мерри показалось, что он его уже где-то видел, и вдруг он встрепенулся и вспомнил пукель-людей из Дунхарроу. Одно из этих древних изображений теперь ожило — перед ним сидел человек, происходящий по прямой линии от тех давно ушедших людей, которые служили моделями забытому скульптору.
Когда Мерри подобрался ближе, стояла тишина, а потом дикарь начал говорить, по-видимому, отвечая на какой-то вопрос. Голос у него был глубокий и гортанный, но, к удивлению Мерри, он говорил на общем языке, хотя и запинаясь и иногда употребляя незнакомые слова.
— Нет, отец всадников, — сказал он, — мы не сражаемся. Только охотимся. Мы убиваем горгунов в лесах, ненавидим орков. Вы тоже ненавидите горгунов. Мы вам поможем, если сумеем. У диких людей длинные уши и хорошие глаза; они знают все дороги. Дикие люди жили здесь до каменных домов, до того, как по воде пришли высокие люди.
— Но нам нужна помощь в битве, — сказал Эомер. — Как вы и ваш народ сможете помочь нам?
— Приносить новости, — ответил дикарь. — Мы смотрим с холмов. Взбираемся на большие горы и оттуда смотрим вниз. Каменный город закрыт, вокруг него горят огни, теперь они горят и внутри. Вы хотите идти туда? Тогда вам нужно торопиться. Но горгуны и люди издалека, — он махнул короткой шишковатой рукой на восток, — оседали верховую дорогу. Очень много, больше, чем лошадиных людей.
— Откуда вы это знаете? — спросил Эомер.
Плоское лицо и темные глаза дикаря ничего не выражали, но голос потускнел от неудовольствия.
— Дикие люди не дети, — ответил он. — Я великий вождь Гхон-Бури-Гхан. Я считаю множество вещей: звезды на небе, листья на дереве, людей в темноте. У вас десять раз двадцать на двадцать воинов и еще пять раз. А у них больше. Большая битва, а кто выиграет? И еще много их ходит вокруг каменного города.
— Увы! Он прав, — сказал Теоден. — И наши разведчики сообщили, что они видели траншеи и завалы поперек дороги. Мы не можем рассчитывать на неожиданный удар.
— И все же мы должны торопиться, — сказал Эомер. Мундбург в огне!
— Пусть Гхон-Бури-Гхан кончит, — сказал дикарь. — Он знает больше, чем одну дорогу. Он поведет вас по дороге, где нет ям, где ходят не горгуны, а только дикие люди и звери. Много дорог было проложено, когда народ каменных домов был сильнее. Он резал холмы, как охотник режет мясо зверя. Дикие люди думают, что древние люди употребляли камни в пищу. Они проезжали через Друидан и Риммону на больших телегах. Больше они не ездят. Дорога забыта, но не дикими людьми. Через холмы и за холмами пролегает она, поросшая травой и деревьями, идет к Риммону и дальше к Дину, а потом снова возвращается к дороге лошадиных людей. Дикие люди покажут вам эту дорогу. Тогда вы убьете горгунов и своим ярким железом прогоните Тьму, и дикие люди снова смогут спокойно спать в диких лесах.
Эомер и Теоден поговорили на собственном языке. Наконец Теоден повернулся к дикарю.
— Мы принимаем ваше предложение, — сказал он. — Что с того, что мы оставляем позади себя вражеское войско? Если каменный город падет, мы все равно не вернемся. Но если он будет спасен, тогда само орочье войско будет отрезано. Если вы сдержите свое слово, Гхон-Бури-Гхан, мы дадим вам богатую награду, и вы навсегда приобретете дружбу Марки.
— Мертвецы не друзья живым и не дают им дары, — ответил дикарь, — но если вы переживете Тьму, предоставьте диким людям свободно жить в лесах и больше не охотьтесь на них, как на диких зверей. Гхон-Бури-Гхан не заведет вас в ловушку. Он сам пойдет с отцом лошадиных людей, и если он поведет вас неправильно, вы убьете его.
— Да будет так! — сказал Теоден.
— Сколько времени потребуется, чтобы пройти мимо врагов и снова выйти на дорогу? — спросил Эомер. — Нам придется идти пешком, если вы поведете нас, и я не сомневаюсь, что дорога узкая.
— Дикие люди быстро ходят пешком, — сказал Гхан. — Путь шириной в четыре лошади в долине каменных телег, вон там, — он махнул рукой на юг, но узок в начале и в конце. Дикие люди могут пройти отсюда до дина между восходом солнца и полднем.
— Тогда для передовых должно получиться около семи часов, — сказал Эомер. — Но всего мы должны рассчитывать на десять часов. Непредвиденные обстоятельства могут задержать нас, и даже если мы их преодолеем, пройдет немало времени после выхода их холмов, прежде чем войско построится. Который час?
— Кто знает? — сказал Теоден. — Теперь все ночь.
— Все темно, но не все ночь, — сказал на это Гхан. — Когда восходит солнце, мы его чувствуем, даже если оно скрыто. Оно уже поднялось над восточными горами. В небесных полях начало дня.
— Тогда мы должны выступить как можно быстрее, — сказал Эомер. — Даже в этом случае мы не сможем прийти на помощь Гондору сегодня.
Мерри не стал больше ждать, но ускользнул в сторону, чтобы подготовиться к началу марша. Это был последний переход перед битвой. Ему казалось маловероятным, что многие переживут ее. Но он подумал о Пиппине и горящем Минас Тирите и отбросил в сторону свой страх.
Все в этот день шло хорошо, и они не слышали и не видели врагов. Дикие люди выставили охрану из опытных охотников, так что ни один орк или другой шпион не мог узнать о движении в холмах. Свет становился все более тусклым по мере того, как они продвигались к осажденному городу и всадники двигались длинными цепями, как тени людей и лошадей. Каждый отряд вел дикий охотник; сам старый Гхан шел рядом с королем. Начало перехода затянулось, так как всадникам, ведшим за собой лошадей, потребовалось немало времени, чтобы найти проход в густых зарослях за их лагерем и пробраться в скрытую долину каменных телег. Уже много позже полудня передовые вышли к широкой полосе серых зарослей, тянувшихся по восточной стороне Амон Дина и скрывавшей большой проход с линии холмов. Этот проход с запада на восток шел от Нардола к Дину. Через проход спускалась древняя проезжая дорога, сворачивая к главному пути из Минас Тирита в Анориен; уже много поколений на ней росли деревья, и она исчезла, разбитая и погребенная под листвой бесчисленных лет. Эти заросли давали всадникам укрытие перед выездом на открытую местность; за ними лежала дорога и прибрежные равнины, в то время как на восток и юг склоны были скалистые и обнаженные — здесь холмы собирались вместе и, поднимаясь, бастион за бастионом, подходили к главной массе Миндолуина.
Передовой отряд остановился, и отряды, постепенно выходившие из долины каменных телег, расходились по сторонам, устраивая лагерь под серыми деревьями. Король созвал капитанов на совещание. Эомер разослал разведчиков в разные стороны, но старый Гхан покачал головой.
— Плохо посылать лошадиных людей. Дикие люди увидят все, что можно в этом дурном воздухе. Они скоро придут и все мне расскажут.
Собрались капитаны; потом из-за деревьев осторожно вышли другие пукель-люди, так похожие на старого Гхана, что Мерри с большим трудом мог их различить. Они разговаривали с Гханом на странном гортанном языке.
Вскоре Гхан повернулся к королю.
— Дикие люди рассказали многое, — сказал он. — Во-первых, будьте осторожны! Много людей в лагере у дина в часе ходьбы вон там, — он махнул рукой на запад к черному маяку. — Но между ними и новыми стенами каменного народа никого не видно. Многие заняты там. Стены больше не стоят: горгуны разбили их земляными громами и дубинами из черного железа. Они очень заняты и ни на что не обращают внимания. Они считают, что их друзья следят за всеми дорогами! — Тут старый Гхан испустил забавный булькающий звук; было похоже, что он смеется.