Толстой Алексей Константинович. Стихотворения (сборник)

   Не только избежать беды, но пользу
   Из шельмы этого извлечь, когда вы
   Послушаетесь моего совета
   И в рассужденье вникнете мое.
   Мой взгляд на это дело очень прост:
   Ведь Боабдил, не правда ль, осужден
   Был инквизицьей на сожженье? Так ли?
   Его мы свободили. Но потом
   На нашу жизнь он покусился. Так ли?
   Теперь спрошу вас: если бы мы знали,
   Что он покусится на нашу жизнь,
   Спасли ли б мы тогда его от смерти?
   Нет, мы тогда его бы не спасли,
   И был бы он теперь сожжен. Не правда ль?
   Итак, коль мы сожжем его теперь,
   Мы этим не возьмем греха на совесть,
   Понеже все останется, как было.
   А мой совет: схватить его сейчас
   И на дворе публично сжечь. Мы этим
   Докажем всем, в ком есть на нас сомненье,
   Что добрые мы христиане. Ну,
   Что скажете, сеньор, на эту мысль?
   Д о н Ж у а н
   Что ты дурак и, сверх того, завистлив.
   Л е п о р е л л о
   Прикажете ли разложить костер?
   Д о н Ж у а н
   Поди и позови мне Боабдила.
   Л е п о р е л л о
   Сейчас, сеньор. Я очень вас прошу
   Мое серьезно взвесить предложенье.
   У вас на шее новых два убийства:
   Октавьо и дон Цезарь.
   Д о н Ж у а н
   Первый мне
   Своими вызовами надоел,
   Второго же не жаль: он был подлец.
   Но ты наскучил мне. Поди сейчас
   И Боабдила позови.
   Л е п о р е л л о
   Извольте.
   (Уходит.)
   Д о н Ж у а н
   (один)
   Мне оставаться доле невозможно,
   Испанию покинуть должен я.
   Но мысль о донне Анне не дает
   Покоя мне. Я не был никогда
   Особенно к чувствительности склонен;
   Не помню даже, чтобы мне ребенком
   Когда-нибудь случалось плакать. Ныне ж,
   В мучительных и сладких сновиденьях,
   Когда ее я вижу пред собой,
   Я делаюся слаб, и, пробуждаясь,
   Я ощущаю слезы на лице.
   Я сам себя не узнаю. Когда бы
   Не горький мой и многократный опыт,
   Я б это чувство принял за любовь.
   Но я не верю ей. Одно желанье,
   Одна лишь страсть во мне, и, может быть,
   Я трудностью победы подстрекаем!
   Чего же ждать? Не буду малодушен,
   Чувствительность рассудком изгоню,
   Без нежных вздохов и без колебаний
   Пойду я прямо к цели и сомненьям
   Развязкой скорой положу конец!
   (Задумавшись.)
   Тогда и этот новый призрак счастья
   Исчезнет, как все прежние. Да, да,
   Я излечусь; но это излеченье
   Тяжеле будет самого недуга,
   И я куплю спокойствие мое
   Еще одной потерей идеала!
   Не лучше ли оставить этот цвет
   Несорванным, но издали дышать
   Его томительным благоуханьем
   И каждый день, и каждое мгновенье
   Воздушною идеей упиваться?
   Безумный бред! То было бы возможно
   Другому, но не мне. Мечтатель я
   Но я хочу мечты осуществленья,
   Неясных положений не терплю.
   Я не могу туманным обещаньем
   Довольствоваться в жизни. От нее
   Я исполненья требую. Я знаю,
   Что и теперь она не сдержит слова,
   Но, чем скорее выйдет ложь наружу,
   Тем лучше для меня. Я не хочу
   Быть убаюкан этим заблужденьем.
   В Испании да будет донна Анна
   Моим последним, горьким торжеством!
   С чего ж начну? Еще не знаю сам,
   Но чувствую, что уж готов мой демон
   Мне снова помогать: в моей груди
   Уж раздувает он губящий пламень,
   К безумной страсти примешал вражду...
   В моем желанье тайный гнев я чую,
   Мой замысел безжалостен и зол,
   На власть ее теперь я негодую,
   Как негодует раненый орел,
   Когда полет влачить он должен низко,
   И не решу, что мне волнует кровь:
   Любовь ли здесь так к ненависти близко
   Иль ненависть похожа на любовь?
   Приходит Боабдил.
   Ты все ли сделал, как я приказал?
   Б о а б д и л
   Надежных удальцов до полусотни
   На ваши деньги нанял я, сеньор.
   Фелука также уж совсем готова:
   Ходок отличный. Щегольски загнута,
   Лихая мачта в воздухе дрожит;
   Прилажен к ней косой латинский парус;
   Мадонна шелком вышита на нем;
   На флаге герб Тенорьо де Маранья,
   И провианту вдоволь. По волнам,
   Как ласточка скользя на них без звука,
   Запрыгает разбойничья фелука!
   Д о н Ж у а н
   Где вы на якоре стоите?
   Б о а б д и л
   Близко
   От вашего дворца. Скалистый мыс
   От крейсеров пока нас закрывает.
   Д о н Ж у а н
   По первому готовы будьте знаку
   К дворца ступеням подойти. На пир
   Я моряков удалых приглашаю.
   Сегодня или завтра я намерен
   Испанию оставить навсегда.
   Боабдил уходит, входит Лепорелло.
   Л е п о р е л л о
   Ну что ж, сеньор? Обдумали вы план мой?
   Д о н Ж у а н
   Седлай сейчас мне лучшего коня,
   С тобою вместе я скачу в Севилью.
   Л е п о р е л л о
   В Севилью? Боже мой!
   (В сторону.)
   Мой господин,
   Мне кажется, немного помешался!
   Д о н Ж у а н
   В Севилью скачем мы с тобой сейчас,
   И прежде, чем настанет новый день,
   В моих объятьях будет донна Анна.
   СУМЕРКИ. КЛАДБИЩЕ
   Дон Жуан и Лепорелло слезают с лошадей.
   Д о н Ж у а н
   Здесь жди меня.
   Л е п о р е л л о
   Помилуйте, сеньор,
   Нельзя ли выбрать вам другое место?
   Ведь это есть то самое кладбище,
   Где погребен убитый командор!
   Смотрите - вон и памятник его!
   Весь мраморный, на мраморном коне;
   У, как на нас он сверху смотрит строго!
   Д о н Ж у а н
   Ее отсюда вилла недалеко,
   Сюда же ночью не придет никто.
   Здесь жди меня, я до зари вернуся.
   (Уходит.)
   Л е п о р е л л о
   (один)
   Брр! Дрожь меня по жилам пробирает!
   Ведь, право, ничему не верит он,
   Все для него лишь трын-трава да дудки,
   А на меня могильный холод веет,
   И чудится мне, будто меж гробниц
   Уже какой-то странный ходит шепот.
   Ух, страшно здесь! Уйду я за ограду!
   (Уходит.)
   С а т а н а
   (является между могил)
   Люблю меж этих старых плит
   Прогуливаться в час вечерний.
   Довольно смешанно здесь общество лежит,
   Между вельмож есть много черни;
   Но это не беда, а жаль, что посещать
   Иные мне нельзя гробницы:
   Здесь есть две-три отроковицы,
   Пять-шесть еретиков, младенцев дюжин с пять
   К которым мне нельзя и носу показать.
   Под веденьем небесной силы
   Их состоят могилы;
   Мне портят ангелы житье.
   Не нужно напрягать им слуха,
   Сейчас проведают по духу,
   Такое тонкое чутье!
   Уж я их слышу приближенье...
   Ну, так и есть, явилися сюда...
   Мое нижайшее почтенье,
   Слуга покорный, господа!
   Н е б е с н ы е д у х и
   Оставь усопшим их забвенье,
   Оставь гробы до Страшного суда,
   Не преступай священного предела!
   С а т а н а
   На этот раз до мертвых нет мне дела.
   Иной заботой занят я.
   Вы помните,друзья,
   Наш давний спор про дон Жуана?
   Я говорил, что поздно или рано
   Он будет мой. И что ж? Свет победила мгла,
   Не понял той любви святого он значенья,
   Которая б теперь спасти его могла,
   И слепо он свершит над нею преступленье.
   Д у х и
   В безмолвии ночи
   Мы с ним говорили,
   Мы спящие очи
   Его прояснили,
   Из тверди небесной
   К нему мы вещали
   И мир бестелесный
   Ему показали.
   Он зрел, обновленный,
   В чем сердца задача,
   И рвался к нам, сонный,
   Рыдая и плача;
   В дневной же тревоге
   Земное начало
   Опять от дороги
   Его отвращало;
   Он помнил виденье,
   Но требовал снова
   Ему примененья
   Средь мира земного,
   Пока его очи
   Опять не смежались
   И мы, среди ночи,
   Ему не являлись;
   И вновь он преступный
   Гнал замысл обратно,
   И мысли доступна,
   И сердцу понятна
   Стремленья земного
   Была неудача,
   И наш он был снова,
   Рыдая и плача!
   С а т а н а
   Я вижу из сего, что путь его двойной,
   И сам он, кажется, двоится:
   Во сне он ваш, но наяву он мой
   На этом я согласен помириться!
   Д у х и
   Высокой он душой на ложь ожесточен,
   Неверие его есть только плод обмана.
   Сгубить лишь на земле ты можешь дон Жуана,
   Но в небе будет он прощен!
   С а т а н а
   Тогда бы в небе толку было мало!
   Он сердится на ложь,- сердиться волен всяк,
   Но с правдой ложь срослась и к правде так
   пристала,
   Что отскоблить ее нельзя никак!
   А он скоблит сплеча, да уж едва ли
   Насквозь не проскоблил все истины скрижали
   Не верит на слово он никому ни в чем;
   Веков работу предприняв сначала,
   Он хочет все, что нам преданье завещало,
   Своим исследовать умом.
   Немножко щекотливо это!
   Я сам ведь враг авторитета,
   Но пообтерся меж людьми;
   Беда все отрицать! В иное надо верить,
   Не то пришлось бы, черт возьми,
   Мне самого себя похерить!
   Д у х и
   Лукаво ты его смущал,
   Ты истощил его терпенье,
   И гнаться он устал за тою беглой тенью,
   Что лживо на земле ему ты показал.
   С а т а н а
   Прошу покорно извиненья!
   Конечно, я его морочил много лет,
   Но нынешний его предмет
   Есть между всеми исключенье.
   Могу вам доложить, без лести и похвал,
   Она точь-в-точь на свой походит идеал,
   И даже самому мне странно,
   Что в форму вылилась так чисто донна Анна.
   Когда б ее сумел он оценить,
   Свершилось бы неслыханное чудо,
   Моих сетей разорвалась бы нить
   И со стыдом бы мне пришлось бежать отсюда.
   Но слеп он, словно крот. К чему ж еще обман?
   Уж нечего мне боле добиваться;
   Могу я руки положить в карман
   И зрителем в комедии остаться.
   Без цели за него идет у нас борьба,
   Теперь бы отдохнуть могли мы;
   Влияний наших нет - влечет его судьба
   И неизбежности закон неумолимый!
   Д у х и
   Вкруг дел людских загадочной чертой
   Свободы грань очерчена от века;
   Но без насилья может в грани той
   Вращаться вольный выбор человека.
   Лишь если он пределы перейдет,
   В чужую область вступит святотатно,
   Впадает он в судьбы водоворот
   И увлечен теченьем невозвратно.
   В тревоге дум, в разгаре мощных сул
   Жуан блуждает, дерзостен и страстен,
   Но за черту еще он не ступил
   И к правде он еще вернуться властен.
   Лукавый дух, бежишь ты со стыдом!
   Святой любви таящееся чувство
   Сознает он.
   С а т а н а
   Я сомневаюсь в том.
   Я отказался здесь от всякого искусства,
   На гвоздик я свою повесил сеть;
   Но к милой он пошел, совсем уж сбитый с толку,
   И вам, я думаю, пришлось бы покраснеть,
   Когда б на них теперь вы поглядели в щелку!
   Д у х и
   Он к истине придет! Его туманный взор
   Уже провидел луч божественного света!
   С а т а н а
   А что есть истина? Вы знаете ли это?
   Пилат на свой вопрос остался без ответа,
   А разрешить загадку - сущий вздор:
   Представьте выпуклый узор
   На бляхе жестяной. Со стороны обратной
   Он в глубину изображен;
   Двояким способом выходит с двух сторон
   Одно и то же аккуратно.
   Узор есть истина. Господь же бог и я
   Мы обе стороны ея;
   Мы выражаем тайну бытия
   Он верхней частью, я исподней,
   И вот вся разница, друзья,
   Между моей сноровкой и господней.
   Д у х и
   Когда, как хор одушевленный,
   Земля, и звезды, и луна
   Гремят хвалой творцу вселенной,
   Себя со злобою надменной
   Ему равняет Сатана!
   Но беса умствованья ложны,
   Тождествен с истиною тот,
   Кого законы непреложны,
   Пред чьим величием ничтожны
   Равно кто любит иль клянет!
   Как звездный блеск в небесном поле
   Ясней выказывает мгла,
   Так на твою досталось долю
   Противуречить божьей воле,
   Чтоб тем светлей она была!
   С а т а н а
   Известно, что от всякого контроля
   Должны выигрывать дела.
   Д у х и
   Два разнородные начала,
   Тому равно подвластны мы,
   Кого премудрость указала,
   Нам быть глаголом идеала,
   Тебе же быть глаголом тьмы!
   С а т а н а
   Согласен и на то. Без комплимента,
   Мы, значит, вроде парламента;
   Мы, так сказать, правления весы.
   Сознайтесь, что господь здесь только для красы;
   Он символ лишь замысловатый;
   Делами ж правим мы, две равные палаты;
   Точней: коль на него посмотришь с двух сторон,
   Выходит, вы да я, мы совокупно - он.
   Разрыв наш - только умозренье,
   Но в самом деле мы одно;
   А для пустого развлеченья
   Дробиться целому смешно.
   Пора двух половин устроить сочетанье;
   Химически смешав со злобою любовь,
   В итог бесстрастия сольемся вновь
   И погрузимся в самосозерцанье!
   А мир советую предать его судьбе,
   Как заведенную раз навсегда машину.
   Когда же внешности с себя мы смоем тину
   И будем сами по себе
   Какое дело нам, каким путем к сознанью,
   С какого именно конца,
   С парадного иль с черного крыльца,
   Придет какой-нибудь маркезе де Маранья?
   Д у х и
   Едино, цельно, неделимо,
   Полно созданья своего,
   Над ним и в нем невозмутимо
   Царит от века божество,
   Осуществилося в нем ясно,
   Чего постичь не мог никто:
   Несогласимое согласно,
   С грядущим прошлое слито,
   Совместно творчество с покоем,
   С невозмутимостью любовь,
   И возникают вечным строем
   Ее созданья вновь и вновь.
   Всемирным полная движеньем,
   Она светилам кажет путь,
   Она нисходит вдохновеньем
   В певца восторженную грудь;
   Цветами рдея полевыми,
   Звуча в паденье светлых вод,
   Она законами живыми
   Во всем, что движется, живет.
   Всегда различна от вселенной,
   Но вечно с ней съединена,
   Она для сердца несомненна,
   Она для разума темна.
   Замолкни, жалкий сын паденья,
   И слов язвительных не трать
   Тебе святого провиденья
   Душой холодной не понять!
   С а т а н а
   Я только пошутил. Хотел вам доказать я,
   Что всем системам, без изъятья,
   Есть в беспредельности простор
   И что, куда мы наш ни кинем взор,
   Мы, метя в круг неизмеримый,
   Никак попасть не можем мимо.
   В той области, где центра нет,
   Где центром служит каждый пункт
   случайный,
   Где вместе явно все и тайно
   И где условны мрак и свет,
   Там все воззрения возможны,
   Все равно верны или равно ложны.
   Поэтому и ваш я допускаю взгляд,
   И если на явлений ряд
   С известной точки посмотрю я,
   Готов, как вы, кричать я: "Аллилуя!
   Ура! Осанна! Свят, свят, свят!"
   Усердья моего ничье не перевысит;
   Досадно то, что результат
   От точки зрения зависит.
   Д у х и
   Царь тьмы, к чему двусмысленная речь?
   С а т а н а
   К тому, чтоб вас предостеречь
   От бесполезного старанья
   Спасти Жуана де Маранья.
   Какую б нам систему ни принять:
   Систему веры иль рацьоналисма,
   Деисма или пантеисма,
   Хоть все до одного оттенки перебрать,
   Которыми привыкла щеголять
   Философическая присма,
   Того, кто промысла отвергнул благодать,
   Но сесть не хочет в кресла фаталисма,
   А прет себе вперед, и в сторону, и вспять,
   Как по льду гладкому скользя,
   Спасти нельзя!
   Д у х и
   Господь! Постигнуть дай Жуану,
   Что смутно видел он вдали!
   Души мучительную рану
   Сознаньем правды исцели!
   Но если, тщетно званный нами,
   Он не поймет твоей любви,
   Тогда сверкающий громами
   Свой гневный лик ему яви,
   Да потрясет твой зов могучий
   Его, как голос судных труб!
   С а т а н а
   На эти чудеса господь довольно скуп
   И скромно прячется за тучей,
   Когда гремит. На всякий случай
   Позвольте мне сюда ту силу пригласить,
   Которая, без воли и сознанья,
   Привыкла первому служить,
   Кто только даст ей приказанье.
   Кто б ей ни овладел, порок иль благодать,
   Слепа, могуча, равнодушна,
   Готова сила та крушить иль созидать,
   Добру и злу равно послушна.
   Ты, что философы зовут душой земли,
   Ты, что магнитный ток сквозь мир всегда струила,
   Услышь теперь мой зов, словам моим внемли,
   Явись, таинственная сила!
   Ты, жизненный агент, алхимиков азот,
   Незримое астральное теченье,
   Твой господин тебя зовет,
   Явись принять его веленья!
   Ты, что людской всегда питаешь пот и труд,
   Ты, что так много душ сгубила.
   Усердье, преданность иль как тебя зовут,
   Явись, бессмысленная сила.
   Является туманная фигура.
   Смотрите, вот она, покрыта пеленой,
   Еще не знает, чем ей выйти из тумана.
   Готовься ж петлю, спутанную мной,
   Рассечь иль затянуть, по выбору Жуана!
   Отныне будь ему во всем подчинена:
   Что б ни задумал он от прихоти иль скуки,
   Все слепо исполняй. Теперь я сторона,
   Я совершил свое и умываю руки!
   Смотрите: ревности полна,
   Уже дрожит и зыблется она,
   Все виды принимать и образы готова.
   Терпенье, бабушка! Жди знака или слова,
   Потом уже не знай ни страха, ни любви,
   Свершай, что он велит, без мысли, ни пощады
   И, воплотившись раз, топчи, круши преграды
   И самого его в усердье раздави!
   Д у х и
   Постой, внемли и нам! В то страшное мгновенье
   Когда на бездны край уж ступит дон Жуан,
   Последнее ему неси остереженье
   И духа тьмы пред ним разоблачи обман.
   Тогда лишь, если он от правды отвратится,
   Его судьба да совершится!
   Фигура исчезает.
   МЕСТО ПЕРЕД ВИЛЛОЙ ДОННЫ АННЫ
   Офицер с патрулью.
   П е р в ы й с о л д а т
   Сейчас он промелькнул передо мною.
   О ф и ц е р
   Уверен ты, что это точно он?
   П е р в ы й с о л д а т
   Я видел белое перо на шляпе.
   О ф и ц е р
   Довольно белых перьев без него.
   В т о р о й с о л д а т
   Мне кажется, он в этот двор вошел.
   О ф и ц е р
   Не может быть. То вилла донны Анны;
   Сюда войти не смел бы дон Жуан.
   В т о р о й с о л д а т
   Я точно видел.
   Т р е т и й с о л д а т
   Мне так показалось,
   Что за угол он повернул.
   О ф и ц е р
   Пойдем
   Сперва по этой улице, когда же
   Там никого не встретим, то вернемся.
   Уходят.
   ВИЛЛА ДОННЫ АННЫ
   Сначала сумерки. Потом луна освещает часть комнаты.
   Другая остается в тени.
   Д о н н а А н н а
   (одна)
   Все та же неотвязчивая мысль
   Вокруг меня как черный ворон вьется...
   Так поступить! Зачем он не сказал мне,
   Что он во мне ошибся? Что не та я,
   Которую искал он? Не сказал мне,
   Что, полюбив, он разлюбил меня?
   Я поняла б его, я извинила б,
   Я оправдала бы его! Ужели
   Моих упреков, слез или молений
   Боялся он? Я не давала права
   Ему так низко думать обо мне!
   Все мог он сделать, все, но это - это,
   О боже, боже, пожалей меня!
   (Подходит к окну.)
   Октавио нейдет. Я знаю, где он.
   Но мысль о нем мне не тревожит сердца
   Я не страшуся друга потерять
   Страшуся только, чтоб его противник
   Из боя вновь не вышел невредим.
   Уже во мне иссякли без возврата
   И жалость и участие. Меня
   Он как поток схватил неумолимый
   И от всего родного оторвал.
   С боязнию теперь в себя гляжу я;
   Там прошлого не видно и следа,
   И чуждые мне чувства поселились
   В опустошенном сердце. Страшно, страшно!
   Лишь смерть его, лишь только смерть одна
   Покой душевный возвратить мне может!
   Пока он жив, ни здесь, ни на могиле
   Отцовской, ни в стенах монастыря
   Не в силах я ни плакать, ни молиться.
   Но, кажется, послышались шаги...
   Звенят по мраморным ступеням шпоры...
   Идут сюда... Октавио вернулся!
   Дон Жуан показывается, в плаще, с надвинутой на глаза
   шляпой. Донна Анна бросается к нему навстречу.
   Октавио!.. Ну, что же?
   Д о н Ж у а н
   (сбрасывая плащ)
   Это я.
   Донна Анна, в ужасе, отступает.
   Я знаю, донна Анна, что мой вид
   Вселяет в вас и ненависть и ужас.
   Вы правы. Для меня прощенья нет
   Нет никаких пред вами оправданий.
   Я был для вас орудием судьбы
   И не могу исправить, что случилось.
   Но я пришел сказать вам, что навек
   Я покидаю этот край, что вы
   От близости избавитесь несносной
   И можете свободнее дышать.
   Д о н н а А н н а
   (в сторону)
   Что мне мешает в грудь ему сейчас
   Вонзить кинжал? Какое колебанье
   Мою бессилит руку?
   Д о н Ж у а н
   Донна Анна,
   Когда до вас известие дойдет
   О смерти ненавистного Маранья,
   Могу ли ожидать, что это имя
   Не будете вы боле проклинать?
   Д о н н а А н н а
   Он говорит о смерти! Боже правый!
   О смерти он дерзает говорить,
   Тот, кто всегда кровавой смертью дышит,
   Кому она послушна, как раба!
   Где дон Октавьо? Отвечайте, где он?
   Д о н Ж у а н
   Октавио убит.
   Донна Анна хочет говорить, он ее предупреждает.
   Я не искал
   Его погибели. Он сам хотел
   Со мною биться. Я не мог ему
   Подставить горла, как овца; но я
   Завидую теперь его судьбе.
   Д о н н а А н н а
   Обрызган кровью моего отца,
   Он моего еще зарезал брата
   И хвалится убийством предо мной!
   И не расступится под ним земля?
   И пламя не пожрет его? Гром божий,
   Ударь в него! Испепели его!
   Д о н Ж у а н
   Увы, никто не слышит, донна Анна,
   Проклятий ваших. Ясен свод небес,
   Мерцают звезды, лавр благоухает,
   Торжественно на землю сходит ночь,
   Но в небесах все пусто, донна Анна.
   В них бога нет. Когда б внезапно гром
   Теперь ударил, я б поверил в бога,
   Но гром молчит - я верить не могу.
   Д о н н а А н н а
   Он богохульствует! Доколь, о боже,
   Терпение твое не истощится?
   Д о н Ж у а н
   О, если бы я мог в него поверить,
   С каким бы я раскаяньем пал ниц,
   Какие б лил горячие я слезы,
   Какие бы молитвы я нашел!
   О, как тогда его я умолял бы,
   Чтобы еще он жизнь мою продлил,
   И мог бы я, босой, и в власянице,
   Простертый в прах, и с пеплом на главе,
   Хоть долю искупить тех преступлений,
   Которые безверьем рождены!
   Каких бы я искал себе мучений,
   Каким бы истязаньям предал плоть,
   Как жадно б я страданьем упивался,
   Когда бы мог поверить в божество!
   О, горе мне, что не могу я верить!
   Д о н н а А н н а
   Что слышу я? Тот самый, кто в других,
   С рассчитанным, холодным наслажденьем,
   Всегда святыню сердца убивал,
   Тот сожалеет о своем безверье!
   Д о н Ж у а н
   Я разрушал, в моем ожесточенье,
   Обман и ложь везде, где находил.
   За жизнь мою и за мое рожденье
   Слепой судьбе без отдыха я мстил.
   Себя, других, весь мир я ненавидел,
   Я все губил. Один лишь только раз,
   В тот светлый день, когда я вас увидел,
   В моей душе надежда родилась.
   Но я уж был испорчен. Я не мог
   Моей любви поверить. Слишком часто
   Я был обманут. Я боялся вновь
   Попасться в сеть; я гордо захотел
   Убить в себе мучительное чувство,
   И святотатно я его попрал.
   Я сам себе безумно посмеялся,
   И моего упорного безверья,
   Моей насмешки горькой над собой
   Вы сделалися жертвой. Не глядите
   Так гневно на меня - увы, я знаю,
   Что я преступник, но уж я наказан.
   Не удалося мне торжествовать.
   Я победить себя не мог. Ваш образ
   Не в силах я изгладить, ни забыть,
   Да! В бога я давно уже не верю,
   Но верить в вас еще не перестал!
   Когда б я мог, хоть изредка, вас видеть
   Не здесь - о нет, но в церкви где-нибудь;
   Незримый вами, в темном углубленье,
   Меж нищими, колонною сокрыт,
   Когда б я мог, хоть издали, украдкой,
   Ваш иногда услышать голос - о!
   Тогда, быть может, был бы я спасен
   И верить вновь тогда бы научился!
   Д о н н а А н н а
   Уж слишком долго слушала я вас
   Меж нами разговоров быть не может.
   Раскаялись когда вы непритворно,
   Ищите утешенья в лоне церкви,
   Меня ж оставьте - вам не место здесь.
   Д о н Ж у а н
   Я церковью отринут. В этот миг,
   Пока я с вами говорю, убийцы
   Везде уж рыщут по моим следам,
   И голова оценена моя.
   От церкви не могу я ждать пощады!
   Д о н н а А н н а
   Идите в Рим. К ногам падите папы.
   Петра наместник может вас простить.
   Д о н Ж у а н
   Когда не верю в самого я бога,
   Чего у папы мне еще искать!
   Не папа может воскресить надежду,
   Не папа с жизнью может помирить!
   Простите, донна Анна. Я безумец.
   Увлекся я несбыточной мечтой.
   Нет, для меня не может быть спасенья!
   Идти я должен до конца. Нельзя
   Остановиться мне на полдороге.
   В отчаянье я брошуся опять!
   Пусть опьянят мой разум преступленья,
   В страстей тревоге пусть забуду я
   Блеснувший мне отрадный луч надежды!
   Как бешеный, неукротимый конь,
   Я к пропасти направлю бег безумный
   И, как шумящий водопад, с высот
   Низринусь в бездну. Мне одна дорога:
   Ничтожества спасающая ночь!
   Д о н н а А н н а
   Слова безумья или ослепленья!
   Я ненавижу вас... но долг велит
   Вам указать убежище молитвы...
   Барабанный бой.
   Г о л о с п о д о к н а м и
   "Во имя короля и Sant' officio!
   Сим объявляется всем христианам,
   Что дон Жуан, маркезе де Маранья,
   От церкви отлучается Христовой
   И вне законов ныне состоит.
   Все для него убежища закрыты,
   Не исключая божьих храмов. Всем,
   Кому его известно пребыванье,
   Вменяется в священный долг о нем
   Немедленно начальству донести.
   К кому ж он обратится, тот его
   Обязан выдать в руки местной власти,
   Под спасеньем вечного проклятья,
   Таков над ним церковный приговор".
   Барабанный бой.
   Д о н Ж у а н
   Вы слышали? Могу ли я еще
   Мириться с церковью или с законом?
   Простите! Кончено! Моя судьба
   Да совершится!
   Д о н н а А н н а
   (которая между тем подошла к двери
   и прислушивалась)
   Стойте, дон Жуан!
   Входит слуга. Донна Анна становится перед дон Жуаном,
   который остается в тени.
   С л у г а
   Сеньора, офицер священной стражи
   Желает вас увидеть.
   Д о н н а А н н а