Страница:
Наша папка, как видно, не понравилась Л. Н. - А вот Касаткин (*2*) прислал копию своей картины, - сказал Л. Н., вынимая из большого конверта фотографию известной картины "Жена рабочего" (оригинал этой картины находится в академии художеств и изображает худую бледную женщину, сидящую с ребенком на заводском дворе). - Мне она не нравится, - говорил Л. Н., - не поймешь, чего эта женщина задумалась, больна ли она, болен ребенок или муж пьянствует? Что вы скажете, господин художник? Разговор перешел на искусство. Потом Л. Н., взяв стакан чаю, ушел к себе, г. Щербак же направился в парк, позвав и меня. В этот же день за обедом я снова встретился с Л. Н. Он сидел в кресле, был очень весел и сыпал каламбурами и анекдотами. После обеда Л. Н. куда-то исчез, и мы его опять увидели только за чаем на балконе. После чая все расположились у круглого стола в углу залы. Я не помню хорошо разговора, который велся, но помню, что в конце заговорили об искусстве, и я сказал такую фразу: - Не находите ли вы, Л. Н., что искусство является у нас предметом роскоши? Л. Н. согласился с этим и почему-то быстро ушел к себе в комнату. Через некоторое время я услыхал голос Л. Н., спрашивающего меня. Я поднялся с дивана, но он, увидав меня, подошел и сел рядом в кресло. - Я согласен, - сказал он, - что искусство в настоящее время является предметом роскоши, но вы, художники, можете все ж таки принести громадную пользу именно иллюстрациями. Иллюстрации доступны всем, и в этом их громадное достоинство. К ужину приехала Мария Львовна с мужем, и разговор стал общим. В это же время была получена масса телеграмм, и, прежде чем сесть за ужин, графиня стала читать их вслух. Многие телеграммы были написаны напыщенным слогом и почти целиком из всевозможных прилагательных, выслушав которые Л. Н. сказал только одну фразу: "Кадилом да по носу" - и попросил дать знать на почту, чтоб телеграммы не пересылались, а задерживались. После ужина мы стали прощаться, и Л. Н., обращаясь к Щербаку, откровенно сказал: "Я вас не оставляю ночевать, так как мы ждем много гостей и вас, пожалуй, негде будет положить". Потом обратился ко мне: "Передайте привет Репину и спросите, почему он давно не был здесь". Приехав в Петербург, я принялся за портрет-офорт Л. Н. по фотографиям, сделанным мною. Приблизительно через год гравюра была готова и, вставив один экземпляр в раму, я его послал в Ясную Поляну с письмом к графине, где вспоминал о Л. Н. и Ясной Поляне. В ответ мною получено было приглашение бывать в Ясной Поляне. Приехал я 15 сентября 1904 года (*3*) рано утром; графиня вышла только к 12 часам. Перед ее выходом я успел вынуть из чемодана фотографии, сделанные моим знакомым. Фотографии были стереоскопические и изображали проводы запасных на войну по железной дороге. Сцены были сняты действительно потрясающие. Тут была и молодая женщина в истерике, и народ, бежавший за поездом. Я попросил передать их Л. Н. Вскоре Л. Н. вышел со стереоскопом ко мне. Фотографии на него подействовали очень сильно. - Это не фантазия художника, - говорил Л. Н., - это натура, и так сильно еще ни один художник не передавал, а вот взгляните, какой славный мужик стоит. - И тут у Льва Николаевича) в голосе прозвучал рыдающий звук. - Вот где ужас войны передан. Посмотрите, - обратился Л. Н. к убирающему со стола лакею (женской прислуги я в Ясной Поляне почти не видал) и, давая стереоскоп, добавил: - Двигайте здесь, пока отчетливо не увидите все изображение. Насколько мне помнится, Л. Н. не садился в этот день за работу, хотя и ушел к себе, а С. А. говорила, что никак не ожидала того сильного впечатления, которое произвели фотографии. За завтраком графиня сама разливала бульон, но когда я заявил, что я вегетарианец, то Л. Н., взяв тарелку, налил мне своего вегетарианского супу. Этим, думаю, он невольно выразил сочувствие вегетарианству. После обеда приехал от больной дочери Л. Н., Марии Львовны, доктор Душан Петрович, и Лев Николаевич удалился с ним и долго беседовал. Вечером Л. Н. не показывался. Вся компания собралась у круглого стола. Графиня шила детские одеяла. После ужина Л. Н. вынес брошюрку, сказав мне: - Вот, прочтите одну из моих последних брошюр. Она прислана издателем ее, Чертковым, из Англии, у меня имеется только один ее экземпляр. Это была брошюра "Единое на потребу" (*4*). Сидя в углу, я прочел ее и... решил не пускать в свет свою статью. На другой день, после завтрака, когда Л. Н. уехал верхом, С. А. показывая мне портреты Л. Н. работы Репина, Крамского и Серова, заметила, что хороших портретов Л. Н. очень мало и великолепен только портрет, написанный Репиным. К обеду приехали Илья Львович и несколько знакомых Л. Н. Разговор был отвлеченный и общий. После обеда Л. Н. стал меня расспрашивать о моей жизни и о том, что я работаю. Я ответил, что пишу большую историческую картину. - Зачем историческую? - спросил Л. Н. с видимым огорчением. - Какой смысл? - Я нахожу это красивым, - и, главным образом, поэтому пишу ее. А вы не против красоты?.. - спросил я Л. Н. - Нет, нет, - живо ответил Л. Н., - красота должна существовать в искусстве. Потом Л. Н. пригласил меня в свою комнату. Вообще обстановка яснополянского дома не богата, и такую обстановку всегда можно увидеть в любом помещичьем доме средней руки, но обстановка комнаты Л. Н. совсем скромна: небольшой письменный стол, полки с книгами, на стене Сикстинская Мадонна и фотографии с картин; посреди комнаты кровать, и больше ничего бросающегося в глаза. - Вот, взгляните, как вам нравится этот художник, - спросил Л. Н., указывая на фотографии с картин Орловского (*5*). - Я очень люблю этого художника. Он вышел из крестьянской среды, очень любит ее, знает ее жизнь и пишет только из ее быта. После чая Л. Н. ушел к себе.
Комментарии
И. А. Бодянский. Воспоминания о Ясной Поляне. - Южный край, 1908. Иллюстрированное прибавление к No 9472 от 28 августа. Иван Александрович Бодянский, художник-гравер, сын единомышленника Толстого помещика А. М. Бодянского (1842-1916), заплатившего пятилетней ссылкой за верность своим взглядам. Впервые И. А. Бодянский был у Толстого в последних числах августа 1903 г., в дни его 76-летнего юбилея. Второй раз - 16 сентября 1905 г.
1* Бодянский приехал в Ясную Поляну в компании Антона Петровича Щербака (Щербакова, 1863-1936), крестьянского деятеля, уроженца Харьковской губернии; доктор - Д. В. Никитин. 2* Художник Николай Алексеевич Касаткин (1859-1980) незадолго до этого, 2 августа 1903 г., посетил Толстого и услышал от него о своем творчестве "много ...неприятного", (Гольденвейзер А. В. Вблизи Толстого. М., 1969, с. 135). 3* Ошибка: по-видимому, 15 сентября 1905 г. 4* Брошюра "Единое на потребу" вышла в свет в Лондоне в издательстве "Свободное слово" в августе 1905 г. 5* Ошибка; речь идет о Н. В. Орлове.
"Речь". А. Хирьяков. После юбилея
Четвертый день после юбилея. После праздника наступают дни будничных забот, и хотя все еще везут и письма, и телеграммы, но уже не в прежнем количестве, и можно подвести некоторый итог тем откликам, которыми отзывалась родина на торжество ее великого сына. Можно хоть немного разобраться в этом потоке любви. Думаю, что читателям будет интересно узнать мнение самого Толстого о полученных им приветствиях. Вот мнение Льва Николаевича, записанное во время нашей беседы стенографом: "В огромном большинстве писем и телеграмм, - заметил Толстой, - говорится, в сущности, одно и то же. Мне выражают сочувствие за то, что я содействовал уничтожению ложного религиозного понимания и дал нечто, что людям в нравственном смысле на пользу, и мне это одно радостно во всем этом - именно то, что установилось в этом отношении общественное мнение. Насколько оно искренно - это другое дело, но когда установится общественное мнение, большинство прямо пристает к тому, что говорят все. И это мне, должен сказать, в высшей степени приятно. Разумеется, самые радостные письма народные, рабочие". Сначала Толстой читал получаемые приветственные письма, но потом их оказалась такая масса, что, во избежание чрезмерного утомления, можно было прочитывать только особенно интересные, но тут оказалась другого рода опасность: интересные письма слишком волновали. Я могу сказать по собственному опыту, что мне трудно было удерживаться от слез при чтении некоторых писем. Так что и избранные письма можно читать лишь небольшими порциями. Говоря о приветствиях, нельзя умолчать и о высказанных Толстому порицаниях, другими словами - ругательных письмах. Характерно, что все те, которые мне пришлось пересматривать, - анонимные. Все они производят впечатление написанных с чужих слов, без какого-либо знакомства с произведениями Толстого. Надо признаться, что письма эти производят весьма жалкое впечатление. Нет ни яду, ни остроумия. Одно сквернословие.
Комментарии
А. Хирьяков. После юбилея, - Речь, 1908, 4 (17) сентября, No 211. Александр Модестович Хирьяков (1863-1946), литератор, последователь Толстого, сотрудник издательства "Посредник". Хирьяков посетил Ясную Поляну 8-9 сентября 1908 г.
1* 28 августа 1908 г. широко отмечалось 80-летие со дня рождения Толстого. О поздравительной почте дает представление такой факт: 28 августа в Ясной Поляне было получено 600 телеграмм, 29 августа - еще 1000.
"Русские ведомости". Н. Морозов. Свидание с Л. Н. Толстым
(Письмо к редактору)
Глубокоуважаемый В. M.! Спешу вам сообщить обещанные при сегодняшнем разговоре в Думе новости о Толстом. 28 сентября я посетил его вместе с моим другом В. Д. Лебедевой. Наш великий писатель совершенно оправился от своей недавней болезни, и только нога по временам побаливает, если долго приходится сидеть в одном и том же положении; но он ходит так свободно, что этого совершенно незаметно. Он поразил меня энергией и силой своей умственной деятельности. Через 2-3 часа беседы о разных интересных предметах он вырисовался предо мной как человек, всецело занятый вопросами умственной и нравственной жизни. Я ясно понял, что эти вечные вопросы высоко развитых умов, - вопросы о том, каковы наши отношения к остальному миру и к окружающим людям, до того поглощают его, что все обыденные события окружающей жизни кажутся ему совершенно ничтожными, проходят на его умственном горизонте как мимолетные тени. Ему все равно, в чем ему подадут чай или обед: в деревянной чашке или в золотом блюде, пишет ли он на деревянном обрубке или на мраморном столе с инкрустациями. Не все ли это равно перед лицом тех великих мировых вопросов, которые наполняют всю его жизнь, не оставляя места для обыденных житейских мелочей? В осеннем наряде Ясная Поляна при въезде в парк оставляет впечатление старинной запущенной богатой усадьбы. Дом, где живет Лев Николаевич вместе со своей женою и дочерью, меблирован очень просто. Все семейство, не исключая и графини, - вегетарианцы и не употребляют ничего мясного. Те, кто посещали Льва Николаевича ранее меня, рассказывали мне, что он обладает острым, пронизывающим взглядом, но я, как ни вглядывался, не мог заметить решительно ничего подобного. Он смотрел на меня таким добрым и ласковым взглядом, что я решительно даже и представить не могу, каким образом этот взгляд кому-нибудь мог показаться острым или пронизывающим насквозь... Разговор весь вечер не прерывался, и казалось, что никогда в моей жизни он не бывал таким легким и свободным, как в этот вечер. Мы говорили о всевозможных философских вопросах и в результате согласились на том, что хотя изучение природы и не дает в настоящее время полного ответа на все волнующие нас мировые вопросы, но если смотреть на современную научную деятельность как на простую закладку фундамента для работ будущих поколений, которые, опираясь на наш труд, могли бы ближе подойти к познанию вечной истины, то современная наука находит себе полное оправдание и заслуживает полного сочувствия. Говорили также о моей книге, об Апокалипсисе (*1*), которую Лев Николаевич не читал, считая ее чисто астрономическим произведением, но, узнав, что она на две трети историческая и написана в астрономической части популярно, обещал прочесть и написать мне свое мнение о ней. Говорили о современной деятельности министра народного просвещения (*2*), причем Лев Николаевич выразился, что его способ действий есть простой результат "дурного воспитания". Я не могу вам рассказать в этой коротенькой заметке всего, о чем мы говорили. У Льва Николаевича такая глубокая и разносторонняя натура, что в предметах для разговора никогда не чувствуешь недостатка, а чувствуешь только недостаточность времени для того, чтобы обсудить детально все возникающие из разговоров вопросы. Все семейство было очень приветливо с нами, и вся поездка оставила по себе самое приятное воспоминание. Сердечно преданный
Николай Морозов.
1-го октября 1908 г.
Комментарии
Н. Морозов, Свидание с Л. Н. Толстым (Письмо к редактору). - Русские ведомости, 1908, 3 октября, No 229. В примечании к публикации говорилось: "Встретившись на торжественном открытии университета Шанявского с Николаем Александровичем Морозовым, только что вернувшимся из Ясной Поляны от Л. Н. Толстого, редактор "Русских ведомостей" В. М. Соболевский просил Н. А. Морозова сообщить некоторые подробности этого свидания". Письмо Н. А. Морозова перепечатано в кн.: Морозов Н. А. Повести моей жизни. В 3-х т. М., 1947, т. 3, с. 310-314. Николай Александрович Морозов (1854-1946), народоволец, узник Шлиссельбургской крепости, ученый и литератор. Выл у Толстого 28 сентября вместе с В. Д. Лебедевой, родственницей Софьи Перовской. Лебедева впоследствии вспоминала: "Весь вечер... граф расспрашивал Морозова о жизни в крепости". Сказал, что в первый раз ему "приходится видеть человека, проведшего 20 лет жизни в тюрьме" (Лебедева В. Встреча с Л. Н. Толстым. Современник, 1912, No 4). Толстой весьма сочувственно относился к Морозову и в письме Н. В. Давыдову от 28 сентября 1908 г. характеризовал его так: "Он очень почтенный и милый человек, кроме своей учености" (т. 78, с. 239). Мемуарные записки Морозова Толстой читал "с величайшим интересом и удовольствием" (т. 77, с. 78).
1* Морозов Н. А. Откровение в грозе и буре (Апокалипсис). Спб., 1907. 2* Министр народного просвещения Александр Николаевич Шварц (1848-1915) проводил реакционную политику в области образования, препятствовал обучению женщин в университете.
"Русское слово". Студенты у Л. Н. Толстого
Во вторник в Ясную Поляну из Москвы выехал студент Русов (*1*), чтобы передать Л. Н. Толстому адрес студентов университета. Вместе с ним ездил еще один студент. Рано утром 29-го октября студенты прибыли на ст. Козлова Засека. В Ясной Поляне студентов встретил секретарь Льва Николаевича Н. Н. Гусев: - Лев Николаевич сейчас работает, мы его в это время не беспокоим. Г. Русов передал Гусеву адрес с просьбой вручить его Льву Николаевичу. В 9 часов утра студентов пригласили пить кофе. Сейчас здесь, в Ясной Поляне, гостит только Татьяна Львовна с мужем М. С. Сухотиным и маленькой дочкой "Татьяной Татьяновной" (*2*), как зовут ее обитатели Ясной Поляны. За кофе Татьяна Львовна рассказывает о здоровье Л. Н. В понедельник он себя чувствовал очень плохо. Целый день пролежал в постели, не мог работать, ничего не ел. Сегодня же снова работает. Говорит, что мало жить осталось. Боится, что не успеет кончить всего, что хотелось бы ему сказать людям. В коридоре раздались быстрые шаги, и в столовую вошел сам Лев Николаевич. Выглядит он таким бодрым, здоровым, что не хочется верить рассказам о его болезни, не верится, что ему уже девятый десяток пошел. - Благодарите ваших товарищей. Я еще адреса вашего не читал, но уверен, что вы в нем пишете много незаслуженных мною похвал. Пойдемте, поговорим. Лев Николаевич интересуется, чем занята сейчас молодежь. - Это хорошо, что политика затихла в университете. Не надо насилий над людьми. А политика, в чем бы она ни выражалась, всегда заключает в себе желание одного человека подчинить себе волю других людей. Какими искусствами, какой литературой больше занимаются студенты? Нехороша нынешняя литература. Слишком много в ней самоуверенности. Специализируется человек в чем-нибудь и уже думает, что может всякие вопросы решать. - Я высшее образование понимаю не в смысле непременного прохождения университетского курса, - продолжал Л. Н., - есть много хороших книг, по которым человек может учиться. Есть умные люди, с которыми он, в случае чего, может посоветоваться. И можно гораздо лучше научиться без вашего университета. В дальнейшем Лев Николаевич крайне резко отозвался по поводу событий на Балканском полуострове, и в частности о захвате Австрией Боснии и Герцеговины (*3*). - Это какая-то шайка разбойников, - говорит он, между прочим, и по адресу Австрии. - Уже создался свой жаргон: аннексия, компенсация и прочее. Мне одна сербка прислала письмо. Спрашивает, как быть дальше. Я сейчас ей пишу ответ (*4*). Пусть сербы спокойно занимаются своим трудом. Не надо нового кровопролития. Узнав, между прочим, что среди студентов стали зарождаться религиозно-философские кружки, Лев Николаевич очень заинтересовался этим. Что они главным образом изучают? Таким образом, разговор перешел постепенно на религиозную тему. - Вообще, можно проследить много общего во всех религиозных верованиях человечества. Например, заповедь: люби бога и ближнего своего, - ее можно найти в религиях всех народов! - закончил Л. Н. свою беседу. И Л. Н. пошел снова работать. На этих днях он заканчивает свой "Ответ сербке", или, как он сам называет: "Закон любви и закон насилия". Также составляет новый "Круг чтения". - Это "Учение жизни", - определил Лев Николаевич этот "круг" студентам. В 12 часов дня студенты уезжали. Л. Н. перед отъездом позвал их в свой кабинет. Он сидел в кресле на колесах. - Меня очень огорчает, что вы не хотите даже позавтракать у меня. Меня вы нисколько не стесните, а мне очень приятно поговорить с вами. На этот раз разговор зашел о декадентах, а затем о романе Арцыбашева "Санин" (*5*), Л. Н. сказал: - Может быть, я стар стал. Но я не понимаю декадентов. Относительно "Санина" Л. Н. отозвался так: - Арцыбашев своим "Саниным" думал открыть что-то новое. Публика поверила ему. Между тем еще в древности были эпикурейцы - Санины. Нового Арцыбашев ничего не сказал. По этому поводу Лев Николаевич говорил вообще об отношениях мужчины и женщины. Прочел несколько изречений из своего нового "Круга чтения" относительно брака: "Сто раз обдумай, прежде чем жениться. И если есть хоть какие-нибудь сомнения - не женись". - Недавно один гимназист или студент мне писал, - добродушно улыбнулся Лев Николаевич. - Он высчитал, что если бы жить по-христиански - без войны, без убийств, - то теперь бы на каждую квадратную сажень земного шара приходилось бы по три, по четыре человека. Но он забыл самое главное - что христианство вместе с этим проповедует также целомудрие и воздержание. Как воспитать в себе эти качества? Не помню, какой именно древний мудрец сказал: пойди в жаркий день работать в поле, а затем подойди к ключу, возьми в рот воды, но не глотай ее, а выплюнь обратно. Это будет первая ступень к воздержанию. Русов поинтересовался судьбой романа Льва Николаевича "Отец Сергий". Великий писатель ответил: - Ну, это пустяки. Первую часть я написал. Да стыдно на старости лет этим заниматься. Мне многое хотелось бы написать. У меня много материала собрано по истории русской революции. Вот если бы я был моложе... И Лев Николаевич задумался. При прощании Л. Н. по просьбе Русова дал свой портрет с собственноручной надписью: "Московскому студенчеству".
Комментарии
Студенты у Л. Н. Толстого. - Русское слово, 1908, 31 октября (13 ноября), No 253. Автор статьи не установлен. Депутация от московского студенчества посетила Ясную Поляну 29 августа 1908 г. по случаю 80-летия Толстого.
1* Николай Николаевич Русов (1884-?), студент, впоследствии беллетрист, критик. 2* Татьяна Михайловна Альбертини (урожд. Сухотина, род. в 1905), внучка Толстого, дочь Татьяны Львовны Толстой (1864-1950) и Михаила Сергеевича Сухотина (1850-1914). 3* В 1908 г. Австро-Венгрия аннексировала Боснию и Герцеговину. 4* "Ответ сербке" вылился в статью "О присоединении Боснии и Герцеговины к Австрии" (т. 37). "Закон насилия и закон любви" - другая статья Толстого. 5* В письме к М. Докшицкому от 11 февраля 1908 г. по поводу романа Арцыбашева "Санин" Толстой ужасался "не столько гадости, сколько глупости, невежеству и самоуверенности" автора (т. 78, с. 58).
"Русские ведомости". Д. Анучин. Несколько часов в Ясной Поляне
Л. Н. Толстой является такой центральной личностью, известия о нем вызывают такой широкий интерес, что каждый, кому случится посетить теперь Ясную Поляну, как бы обязывается поделиться с обществом сведениями о здоровье и деятельности великого нашего писателя. Пишущему эти строки пришлось на днях побывать в знаменитом имении, и он считает уместным воспользоваться страницами "Русских ведомостей", чтобы сообщить о том немногом, что ему привелось видеть и слышать в несколько часов, проведенных им в гостеприимной Ясной Поляне, и сделать таким образом это немногое известным для более широкого круга читающей публики. Прежде всего, конечно, о здоровье Льва Николаевича. Многочисленным почитателям нашего маститого писателя, конечно, будет приятно узнать, что здоровье его вполне восстановилось, что если иногда он и страдает от своего давнишнего недуга, дающего себя знать сильной изжогой, то в общем он свеж и бодр и, несмотря на свой почтенный возраст, по-прежнему гуляет в парке, ездит верхом, а главное - продолжает также работать, мыслить и писать, беседовать и учить. Конечно, неумолимое время наложило и на него свою печать; за шесть лет, прошедших с тех пор, как я его видел, он постарел, похудел, согнулся. Сын его, Лев Львович, говорил мне, что ранее он был ниже отца, а теперь уже оказывается выше его ростом. По словам близких, даже 5-6 последних месяцев сказались на его телесном виде. Но в общем существенные черты облика остались, на мой взгляд, те же, и глаза, может быть менее яркие и живые, смотрят с тем же выражением, отражают на себе, если можно так выразиться, тот же внутренний дух, то же проникновение. И лицо, несущее на себе неизбежный отпечаток старости, особенно в челюстях при их движении, не выказывает, однако, старческой немощи; оно не болезненно-красно и не болезненно-бледно, а согрето тем теплым желтоватым колоритом, который мы привыкли видеть у почтенных стариков, ведущих правильную жизнь и занятых более духовным, чем мирским. Несмотря на свои 80 лет, Лев Николаевич и теперь не имеет очков и свободно разбирает самый мелкий шрифт. Вдаль он видит хуже и в двух саженях, например, не может даже разобрать, надета ли его дочерью цепочка или что она держит в руках. Некоторою близорукостью Лев Николаевич страдал и в молодости; немало, по его словам, приходилось ему упустить из-за этого на охоте зайцев. Но в очках он никогда не испытывал надобности, хотя помнит, что еще когда был студентом в Казани и гулял около башни Сумбеки, татарин предлагал ему купить очки, поясняя, что все хорошие господа "очкам носят". Встает Лев Николаевич обыкновенно раньше своих домашних и даже зимой часов в восемь, в девятом отправляется на прогулку. Вокруг дома, в парке, расчищены дорожки, кроме того, наезжена дорога к въезду в парк, где стоят две старинные башни ("пришпект", как назвал мне эту дорогу приехавший к крыльцу на санях мужик). По этому пришпекту и дорожкам и отправляется совершать свою прогулку Лев Николаевич, как необходимый моцион перед занятиями. Я встретил его возвращавшегося обратно в валенках, в старом коричневом пальто с меховым воротником, в круглой шапочке, с палкой в руке, сопровождаемого собакой. Собака бросилась было на меня, но по окрику Льва Николаевича скоро успокоилась. Утро, - пояснил Лев Николаевич, - я посвящаю молитве не просительной, молитва-просьба - это детское суеверие, - а воспоминанию о своем отношении к природе, к ближним, к самому себе и размышлению о необходимом для самоулучшения. В дальнейшей беседе Л. Н. расспрашивал меня о новых просветительных учреждениях, между прочим, об университете Шанявского (*1*), причем сообщил, что в последнее время стали чаще обращаться к нему с просьбами о денежной помощи в целях образования. Одни просят просто по бедности, другие - на какое-либо задуманное ими дело или предприятие, но молодежь - чаще на образовательные нужды. Подходя к дому, Л. Н. увидал приехавшего на розвальнях крестьянина. Оказалось - орловский, заехал попросить; Л. Н. предложил обождать и, войдя в переднюю, распорядился, чтобы вынесли серебряную монету. По-видимому, обращение с подобными просьбами - дело здесь обычное. Возвратившись с прогулки, Лев Николаевич поднимается на второй этаж, в свой кабинет, куда ему приносят кофе с молоком и хлебом. Завтракает он отдельно, приступая вместе с тем и к своим занятиям. Кабинет его отделен комнатой от столовой, двери в которую, а равно двери из комнаты в кабинет на это время притворяются, чтобы его не беспокоил шум и разговор. В столовую с утра подается самовар, заваривается чай и кофе, ставится хлеб, масло, сыр, и по мере того, как встают домашние, здесь в течение двух-трех часов не перестают сменяться люди и не умолкает говор. Графиня Софья Андреевна встает обычно поздно, поэтому самовар стоит на столе часов до 11 - 12-ти. Лев Николаевич давно уже в это время сидит у себя и только иногда появляется в столовой, если нужно что сказать или спросить или если у него что-нибудь не ладится; тогда он иногда принимается даже раскладывать пасьянс, покуда не найдет возможным вернуться снова к своей работе. Утром он обыкновенно просматривает и газеты; ему высылаются многие, но читает он теперь обычно только две - одну московскую и одну петербургскую. Отчетами о Государственной Думе он не интересуется и вообще относится к этому учреждению не особенно почтительно. "Партии, фракции, блок, кулуары, - все заняли из иностранного лексикона, - заметил он, - странно и смешно все это слышать".
Комментарии
И. А. Бодянский. Воспоминания о Ясной Поляне. - Южный край, 1908. Иллюстрированное прибавление к No 9472 от 28 августа. Иван Александрович Бодянский, художник-гравер, сын единомышленника Толстого помещика А. М. Бодянского (1842-1916), заплатившего пятилетней ссылкой за верность своим взглядам. Впервые И. А. Бодянский был у Толстого в последних числах августа 1903 г., в дни его 76-летнего юбилея. Второй раз - 16 сентября 1905 г.
1* Бодянский приехал в Ясную Поляну в компании Антона Петровича Щербака (Щербакова, 1863-1936), крестьянского деятеля, уроженца Харьковской губернии; доктор - Д. В. Никитин. 2* Художник Николай Алексеевич Касаткин (1859-1980) незадолго до этого, 2 августа 1903 г., посетил Толстого и услышал от него о своем творчестве "много ...неприятного", (Гольденвейзер А. В. Вблизи Толстого. М., 1969, с. 135). 3* Ошибка: по-видимому, 15 сентября 1905 г. 4* Брошюра "Единое на потребу" вышла в свет в Лондоне в издательстве "Свободное слово" в августе 1905 г. 5* Ошибка; речь идет о Н. В. Орлове.
"Речь". А. Хирьяков. После юбилея
Четвертый день после юбилея. После праздника наступают дни будничных забот, и хотя все еще везут и письма, и телеграммы, но уже не в прежнем количестве, и можно подвести некоторый итог тем откликам, которыми отзывалась родина на торжество ее великого сына. Можно хоть немного разобраться в этом потоке любви. Думаю, что читателям будет интересно узнать мнение самого Толстого о полученных им приветствиях. Вот мнение Льва Николаевича, записанное во время нашей беседы стенографом: "В огромном большинстве писем и телеграмм, - заметил Толстой, - говорится, в сущности, одно и то же. Мне выражают сочувствие за то, что я содействовал уничтожению ложного религиозного понимания и дал нечто, что людям в нравственном смысле на пользу, и мне это одно радостно во всем этом - именно то, что установилось в этом отношении общественное мнение. Насколько оно искренно - это другое дело, но когда установится общественное мнение, большинство прямо пристает к тому, что говорят все. И это мне, должен сказать, в высшей степени приятно. Разумеется, самые радостные письма народные, рабочие". Сначала Толстой читал получаемые приветственные письма, но потом их оказалась такая масса, что, во избежание чрезмерного утомления, можно было прочитывать только особенно интересные, но тут оказалась другого рода опасность: интересные письма слишком волновали. Я могу сказать по собственному опыту, что мне трудно было удерживаться от слез при чтении некоторых писем. Так что и избранные письма можно читать лишь небольшими порциями. Говоря о приветствиях, нельзя умолчать и о высказанных Толстому порицаниях, другими словами - ругательных письмах. Характерно, что все те, которые мне пришлось пересматривать, - анонимные. Все они производят впечатление написанных с чужих слов, без какого-либо знакомства с произведениями Толстого. Надо признаться, что письма эти производят весьма жалкое впечатление. Нет ни яду, ни остроумия. Одно сквернословие.
Комментарии
А. Хирьяков. После юбилея, - Речь, 1908, 4 (17) сентября, No 211. Александр Модестович Хирьяков (1863-1946), литератор, последователь Толстого, сотрудник издательства "Посредник". Хирьяков посетил Ясную Поляну 8-9 сентября 1908 г.
1* 28 августа 1908 г. широко отмечалось 80-летие со дня рождения Толстого. О поздравительной почте дает представление такой факт: 28 августа в Ясной Поляне было получено 600 телеграмм, 29 августа - еще 1000.
"Русские ведомости". Н. Морозов. Свидание с Л. Н. Толстым
(Письмо к редактору)
Глубокоуважаемый В. M.! Спешу вам сообщить обещанные при сегодняшнем разговоре в Думе новости о Толстом. 28 сентября я посетил его вместе с моим другом В. Д. Лебедевой. Наш великий писатель совершенно оправился от своей недавней болезни, и только нога по временам побаливает, если долго приходится сидеть в одном и том же положении; но он ходит так свободно, что этого совершенно незаметно. Он поразил меня энергией и силой своей умственной деятельности. Через 2-3 часа беседы о разных интересных предметах он вырисовался предо мной как человек, всецело занятый вопросами умственной и нравственной жизни. Я ясно понял, что эти вечные вопросы высоко развитых умов, - вопросы о том, каковы наши отношения к остальному миру и к окружающим людям, до того поглощают его, что все обыденные события окружающей жизни кажутся ему совершенно ничтожными, проходят на его умственном горизонте как мимолетные тени. Ему все равно, в чем ему подадут чай или обед: в деревянной чашке или в золотом блюде, пишет ли он на деревянном обрубке или на мраморном столе с инкрустациями. Не все ли это равно перед лицом тех великих мировых вопросов, которые наполняют всю его жизнь, не оставляя места для обыденных житейских мелочей? В осеннем наряде Ясная Поляна при въезде в парк оставляет впечатление старинной запущенной богатой усадьбы. Дом, где живет Лев Николаевич вместе со своей женою и дочерью, меблирован очень просто. Все семейство, не исключая и графини, - вегетарианцы и не употребляют ничего мясного. Те, кто посещали Льва Николаевича ранее меня, рассказывали мне, что он обладает острым, пронизывающим взглядом, но я, как ни вглядывался, не мог заметить решительно ничего подобного. Он смотрел на меня таким добрым и ласковым взглядом, что я решительно даже и представить не могу, каким образом этот взгляд кому-нибудь мог показаться острым или пронизывающим насквозь... Разговор весь вечер не прерывался, и казалось, что никогда в моей жизни он не бывал таким легким и свободным, как в этот вечер. Мы говорили о всевозможных философских вопросах и в результате согласились на том, что хотя изучение природы и не дает в настоящее время полного ответа на все волнующие нас мировые вопросы, но если смотреть на современную научную деятельность как на простую закладку фундамента для работ будущих поколений, которые, опираясь на наш труд, могли бы ближе подойти к познанию вечной истины, то современная наука находит себе полное оправдание и заслуживает полного сочувствия. Говорили также о моей книге, об Апокалипсисе (*1*), которую Лев Николаевич не читал, считая ее чисто астрономическим произведением, но, узнав, что она на две трети историческая и написана в астрономической части популярно, обещал прочесть и написать мне свое мнение о ней. Говорили о современной деятельности министра народного просвещения (*2*), причем Лев Николаевич выразился, что его способ действий есть простой результат "дурного воспитания". Я не могу вам рассказать в этой коротенькой заметке всего, о чем мы говорили. У Льва Николаевича такая глубокая и разносторонняя натура, что в предметах для разговора никогда не чувствуешь недостатка, а чувствуешь только недостаточность времени для того, чтобы обсудить детально все возникающие из разговоров вопросы. Все семейство было очень приветливо с нами, и вся поездка оставила по себе самое приятное воспоминание. Сердечно преданный
Николай Морозов.
1-го октября 1908 г.
Комментарии
Н. Морозов, Свидание с Л. Н. Толстым (Письмо к редактору). - Русские ведомости, 1908, 3 октября, No 229. В примечании к публикации говорилось: "Встретившись на торжественном открытии университета Шанявского с Николаем Александровичем Морозовым, только что вернувшимся из Ясной Поляны от Л. Н. Толстого, редактор "Русских ведомостей" В. М. Соболевский просил Н. А. Морозова сообщить некоторые подробности этого свидания". Письмо Н. А. Морозова перепечатано в кн.: Морозов Н. А. Повести моей жизни. В 3-х т. М., 1947, т. 3, с. 310-314. Николай Александрович Морозов (1854-1946), народоволец, узник Шлиссельбургской крепости, ученый и литератор. Выл у Толстого 28 сентября вместе с В. Д. Лебедевой, родственницей Софьи Перовской. Лебедева впоследствии вспоминала: "Весь вечер... граф расспрашивал Морозова о жизни в крепости". Сказал, что в первый раз ему "приходится видеть человека, проведшего 20 лет жизни в тюрьме" (Лебедева В. Встреча с Л. Н. Толстым. Современник, 1912, No 4). Толстой весьма сочувственно относился к Морозову и в письме Н. В. Давыдову от 28 сентября 1908 г. характеризовал его так: "Он очень почтенный и милый человек, кроме своей учености" (т. 78, с. 239). Мемуарные записки Морозова Толстой читал "с величайшим интересом и удовольствием" (т. 77, с. 78).
1* Морозов Н. А. Откровение в грозе и буре (Апокалипсис). Спб., 1907. 2* Министр народного просвещения Александр Николаевич Шварц (1848-1915) проводил реакционную политику в области образования, препятствовал обучению женщин в университете.
"Русское слово". Студенты у Л. Н. Толстого
Во вторник в Ясную Поляну из Москвы выехал студент Русов (*1*), чтобы передать Л. Н. Толстому адрес студентов университета. Вместе с ним ездил еще один студент. Рано утром 29-го октября студенты прибыли на ст. Козлова Засека. В Ясной Поляне студентов встретил секретарь Льва Николаевича Н. Н. Гусев: - Лев Николаевич сейчас работает, мы его в это время не беспокоим. Г. Русов передал Гусеву адрес с просьбой вручить его Льву Николаевичу. В 9 часов утра студентов пригласили пить кофе. Сейчас здесь, в Ясной Поляне, гостит только Татьяна Львовна с мужем М. С. Сухотиным и маленькой дочкой "Татьяной Татьяновной" (*2*), как зовут ее обитатели Ясной Поляны. За кофе Татьяна Львовна рассказывает о здоровье Л. Н. В понедельник он себя чувствовал очень плохо. Целый день пролежал в постели, не мог работать, ничего не ел. Сегодня же снова работает. Говорит, что мало жить осталось. Боится, что не успеет кончить всего, что хотелось бы ему сказать людям. В коридоре раздались быстрые шаги, и в столовую вошел сам Лев Николаевич. Выглядит он таким бодрым, здоровым, что не хочется верить рассказам о его болезни, не верится, что ему уже девятый десяток пошел. - Благодарите ваших товарищей. Я еще адреса вашего не читал, но уверен, что вы в нем пишете много незаслуженных мною похвал. Пойдемте, поговорим. Лев Николаевич интересуется, чем занята сейчас молодежь. - Это хорошо, что политика затихла в университете. Не надо насилий над людьми. А политика, в чем бы она ни выражалась, всегда заключает в себе желание одного человека подчинить себе волю других людей. Какими искусствами, какой литературой больше занимаются студенты? Нехороша нынешняя литература. Слишком много в ней самоуверенности. Специализируется человек в чем-нибудь и уже думает, что может всякие вопросы решать. - Я высшее образование понимаю не в смысле непременного прохождения университетского курса, - продолжал Л. Н., - есть много хороших книг, по которым человек может учиться. Есть умные люди, с которыми он, в случае чего, может посоветоваться. И можно гораздо лучше научиться без вашего университета. В дальнейшем Лев Николаевич крайне резко отозвался по поводу событий на Балканском полуострове, и в частности о захвате Австрией Боснии и Герцеговины (*3*). - Это какая-то шайка разбойников, - говорит он, между прочим, и по адресу Австрии. - Уже создался свой жаргон: аннексия, компенсация и прочее. Мне одна сербка прислала письмо. Спрашивает, как быть дальше. Я сейчас ей пишу ответ (*4*). Пусть сербы спокойно занимаются своим трудом. Не надо нового кровопролития. Узнав, между прочим, что среди студентов стали зарождаться религиозно-философские кружки, Лев Николаевич очень заинтересовался этим. Что они главным образом изучают? Таким образом, разговор перешел постепенно на религиозную тему. - Вообще, можно проследить много общего во всех религиозных верованиях человечества. Например, заповедь: люби бога и ближнего своего, - ее можно найти в религиях всех народов! - закончил Л. Н. свою беседу. И Л. Н. пошел снова работать. На этих днях он заканчивает свой "Ответ сербке", или, как он сам называет: "Закон любви и закон насилия". Также составляет новый "Круг чтения". - Это "Учение жизни", - определил Лев Николаевич этот "круг" студентам. В 12 часов дня студенты уезжали. Л. Н. перед отъездом позвал их в свой кабинет. Он сидел в кресле на колесах. - Меня очень огорчает, что вы не хотите даже позавтракать у меня. Меня вы нисколько не стесните, а мне очень приятно поговорить с вами. На этот раз разговор зашел о декадентах, а затем о романе Арцыбашева "Санин" (*5*), Л. Н. сказал: - Может быть, я стар стал. Но я не понимаю декадентов. Относительно "Санина" Л. Н. отозвался так: - Арцыбашев своим "Саниным" думал открыть что-то новое. Публика поверила ему. Между тем еще в древности были эпикурейцы - Санины. Нового Арцыбашев ничего не сказал. По этому поводу Лев Николаевич говорил вообще об отношениях мужчины и женщины. Прочел несколько изречений из своего нового "Круга чтения" относительно брака: "Сто раз обдумай, прежде чем жениться. И если есть хоть какие-нибудь сомнения - не женись". - Недавно один гимназист или студент мне писал, - добродушно улыбнулся Лев Николаевич. - Он высчитал, что если бы жить по-христиански - без войны, без убийств, - то теперь бы на каждую квадратную сажень земного шара приходилось бы по три, по четыре человека. Но он забыл самое главное - что христианство вместе с этим проповедует также целомудрие и воздержание. Как воспитать в себе эти качества? Не помню, какой именно древний мудрец сказал: пойди в жаркий день работать в поле, а затем подойди к ключу, возьми в рот воды, но не глотай ее, а выплюнь обратно. Это будет первая ступень к воздержанию. Русов поинтересовался судьбой романа Льва Николаевича "Отец Сергий". Великий писатель ответил: - Ну, это пустяки. Первую часть я написал. Да стыдно на старости лет этим заниматься. Мне многое хотелось бы написать. У меня много материала собрано по истории русской революции. Вот если бы я был моложе... И Лев Николаевич задумался. При прощании Л. Н. по просьбе Русова дал свой портрет с собственноручной надписью: "Московскому студенчеству".
Комментарии
Студенты у Л. Н. Толстого. - Русское слово, 1908, 31 октября (13 ноября), No 253. Автор статьи не установлен. Депутация от московского студенчества посетила Ясную Поляну 29 августа 1908 г. по случаю 80-летия Толстого.
1* Николай Николаевич Русов (1884-?), студент, впоследствии беллетрист, критик. 2* Татьяна Михайловна Альбертини (урожд. Сухотина, род. в 1905), внучка Толстого, дочь Татьяны Львовны Толстой (1864-1950) и Михаила Сергеевича Сухотина (1850-1914). 3* В 1908 г. Австро-Венгрия аннексировала Боснию и Герцеговину. 4* "Ответ сербке" вылился в статью "О присоединении Боснии и Герцеговины к Австрии" (т. 37). "Закон насилия и закон любви" - другая статья Толстого. 5* В письме к М. Докшицкому от 11 февраля 1908 г. по поводу романа Арцыбашева "Санин" Толстой ужасался "не столько гадости, сколько глупости, невежеству и самоуверенности" автора (т. 78, с. 58).
"Русские ведомости". Д. Анучин. Несколько часов в Ясной Поляне
Л. Н. Толстой является такой центральной личностью, известия о нем вызывают такой широкий интерес, что каждый, кому случится посетить теперь Ясную Поляну, как бы обязывается поделиться с обществом сведениями о здоровье и деятельности великого нашего писателя. Пишущему эти строки пришлось на днях побывать в знаменитом имении, и он считает уместным воспользоваться страницами "Русских ведомостей", чтобы сообщить о том немногом, что ему привелось видеть и слышать в несколько часов, проведенных им в гостеприимной Ясной Поляне, и сделать таким образом это немногое известным для более широкого круга читающей публики. Прежде всего, конечно, о здоровье Льва Николаевича. Многочисленным почитателям нашего маститого писателя, конечно, будет приятно узнать, что здоровье его вполне восстановилось, что если иногда он и страдает от своего давнишнего недуга, дающего себя знать сильной изжогой, то в общем он свеж и бодр и, несмотря на свой почтенный возраст, по-прежнему гуляет в парке, ездит верхом, а главное - продолжает также работать, мыслить и писать, беседовать и учить. Конечно, неумолимое время наложило и на него свою печать; за шесть лет, прошедших с тех пор, как я его видел, он постарел, похудел, согнулся. Сын его, Лев Львович, говорил мне, что ранее он был ниже отца, а теперь уже оказывается выше его ростом. По словам близких, даже 5-6 последних месяцев сказались на его телесном виде. Но в общем существенные черты облика остались, на мой взгляд, те же, и глаза, может быть менее яркие и живые, смотрят с тем же выражением, отражают на себе, если можно так выразиться, тот же внутренний дух, то же проникновение. И лицо, несущее на себе неизбежный отпечаток старости, особенно в челюстях при их движении, не выказывает, однако, старческой немощи; оно не болезненно-красно и не болезненно-бледно, а согрето тем теплым желтоватым колоритом, который мы привыкли видеть у почтенных стариков, ведущих правильную жизнь и занятых более духовным, чем мирским. Несмотря на свои 80 лет, Лев Николаевич и теперь не имеет очков и свободно разбирает самый мелкий шрифт. Вдаль он видит хуже и в двух саженях, например, не может даже разобрать, надета ли его дочерью цепочка или что она держит в руках. Некоторою близорукостью Лев Николаевич страдал и в молодости; немало, по его словам, приходилось ему упустить из-за этого на охоте зайцев. Но в очках он никогда не испытывал надобности, хотя помнит, что еще когда был студентом в Казани и гулял около башни Сумбеки, татарин предлагал ему купить очки, поясняя, что все хорошие господа "очкам носят". Встает Лев Николаевич обыкновенно раньше своих домашних и даже зимой часов в восемь, в девятом отправляется на прогулку. Вокруг дома, в парке, расчищены дорожки, кроме того, наезжена дорога к въезду в парк, где стоят две старинные башни ("пришпект", как назвал мне эту дорогу приехавший к крыльцу на санях мужик). По этому пришпекту и дорожкам и отправляется совершать свою прогулку Лев Николаевич, как необходимый моцион перед занятиями. Я встретил его возвращавшегося обратно в валенках, в старом коричневом пальто с меховым воротником, в круглой шапочке, с палкой в руке, сопровождаемого собакой. Собака бросилась было на меня, но по окрику Льва Николаевича скоро успокоилась. Утро, - пояснил Лев Николаевич, - я посвящаю молитве не просительной, молитва-просьба - это детское суеверие, - а воспоминанию о своем отношении к природе, к ближним, к самому себе и размышлению о необходимом для самоулучшения. В дальнейшей беседе Л. Н. расспрашивал меня о новых просветительных учреждениях, между прочим, об университете Шанявского (*1*), причем сообщил, что в последнее время стали чаще обращаться к нему с просьбами о денежной помощи в целях образования. Одни просят просто по бедности, другие - на какое-либо задуманное ими дело или предприятие, но молодежь - чаще на образовательные нужды. Подходя к дому, Л. Н. увидал приехавшего на розвальнях крестьянина. Оказалось - орловский, заехал попросить; Л. Н. предложил обождать и, войдя в переднюю, распорядился, чтобы вынесли серебряную монету. По-видимому, обращение с подобными просьбами - дело здесь обычное. Возвратившись с прогулки, Лев Николаевич поднимается на второй этаж, в свой кабинет, куда ему приносят кофе с молоком и хлебом. Завтракает он отдельно, приступая вместе с тем и к своим занятиям. Кабинет его отделен комнатой от столовой, двери в которую, а равно двери из комнаты в кабинет на это время притворяются, чтобы его не беспокоил шум и разговор. В столовую с утра подается самовар, заваривается чай и кофе, ставится хлеб, масло, сыр, и по мере того, как встают домашние, здесь в течение двух-трех часов не перестают сменяться люди и не умолкает говор. Графиня Софья Андреевна встает обычно поздно, поэтому самовар стоит на столе часов до 11 - 12-ти. Лев Николаевич давно уже в это время сидит у себя и только иногда появляется в столовой, если нужно что сказать или спросить или если у него что-нибудь не ладится; тогда он иногда принимается даже раскладывать пасьянс, покуда не найдет возможным вернуться снова к своей работе. Утром он обыкновенно просматривает и газеты; ему высылаются многие, но читает он теперь обычно только две - одну московскую и одну петербургскую. Отчетами о Государственной Думе он не интересуется и вообще относится к этому учреждению не особенно почтительно. "Партии, фракции, блок, кулуары, - все заняли из иностранного лексикона, - заметил он, - странно и смешно все это слышать".