Страница:
Тела, наполненного мочой и калом,
Даже ногой не желал я коснуться.»
Но Магандия решила, что он оскорбил ее, и, даже став супругой Удены, царя Косамби, продолжала питать ненависть к Будде. Когда Магандия узнала, что Самавати, другая жена Удены, стала сторонницей буддизма, то стала строить против нее козни. В конце концов она велела поджечь дворец Самавати, погубив ее и пятьсот человек из ее свиты[218].
Десятым годом странствий датируют первые разногласия в сангхе. Виная содержит определенные правила разрешения споров. Как и все остальные правила, они отнесены к отдельным случаям, в которых у Будды был повод провозгласить нормы решения таких вопросов. В данном случае в Винае говорится об отказе безымянного монаха из Косамби признать, что он совершил преступление. Согласно буддизму, действие не может быть признано дурным, если нарушитель не намеревался его совершить сознательно. Тем не менее этот монах был отлучен. Тогда возникли серьезные разногласия. С одной стороны, монах нарушил правило, и с ним обошлись как с нарушителем, но, с другой стороны, с ним не следовало так обходиться, поскольку он не мог понять, что же дурного он сделал. Вероятно, этот случай не был вымышлен, чтобы проиллюстрировать правило, однако его связь с этим правилом вполне может быть случайной.
Будда посоветовал им пойти на компромисс и рассказал историю Дигхити, бывшего царя косал. Царь этот потерпел поражение от Брахмадатты, царя каси, и, переодевшись, скрылся в Бенаресе вместе со своим сыном Дигхаву. Его выдал цирюльник, и царя казнили, но он успел дать сыну некий совет. Сохраняя инкогнито, его сын получил место личного слуги Брахмадатты. Когда однажды на охоте царь оказался в его власти, Дигхаву открылся ему по совету своего отца, сказав: «Не смотри долго и не смотри мало, потому что не ненавистью успокаивается ненависть, ненависть успокаивается посредством отсутствия ненависти», — и простил царя. Тогда Дигхаву было возвращено его царство[219]. Насколько бы легендарной ни была эта история, она, несомненно, отражает более раннюю политическую ситуацию, предшествующую подчинению каси власти косал.
Все же Будда не смог помирить монахов и удалился в одиночестве, чтобы уединиться в лесу Парилейяка, где уставший жить со своим стадом дружелюбный слон защищал его и прислуживал ему. По истечении трех месяцев монахи раскаялись и явились к Будде в Саваттхи просить прощение[220].
На одиннадцатый год Будда находился в деревне Эканала в стране Магадхе. Брахман-крестьянин Касибхарадваджа пахал и раздавал еду. Будда подошел к нему и стоял, ожидая подаяния, но брахман сказал: «Я пашу, сею и затем ем. Пашешь ли ты, сеешь ли ты, отшельник, и затем ешь?» Будда ответил, что пашет и сеет, и брахман сказал: «Не видим мы ни ярма, ни плуга или лемеха, ни кнута, ни быков». Будда ответил стихами:
«Вера — семя, раскаяние — дождь,
Мудрость — ярмо и плуг у меня;
Сдержанность — шест, сознание — привязь ярма,
Внимательность — лемех и кнут.
Осторожный в действии, осторожный в речи,
Умеренный в еде и питье,
Я мотыжу правдой,
Доброта — мое спасение.
Усилие — мое вьючное животное,
Оно несет меня к состоянию покоя;
Идет оно, не возвращаясь,
Туда, где нет печалей.
Вот так вспахиваю я пашню;
Плод ее — бессмертное.
Тот, кто вспахал эту пашню,
Освобождается от всех страданий.»
Рассказ о пребывании у Веранджи составляет введение к Винае. Комментарии относят упомянутые в нем события к двенадцатому году. Брахман Веранджа узнал о славе Будды и пришел к нему. Он сообщил, что слышал, будто Будда не приветствует пожилых брахманов и не встает перед ними, предлагая сесть. Будда ответил, что он не видел в целом мире брахмана, перед которым ему следовало бы поступить так. Если бы Татхагате пришлось поступить так по отношению к кому-либо, голова этого человека разлетелась бы на куски. Затем Веранджа задал ряд вопросов о буддийской практике, и Будда завершил беседу, рассказав, как он достиг Просветления. Разговор заканчивается обращением Веранджи, который пригласил Будду с его монахами провести у него Уединение.
В это время был голод, и монахов снабжали едой пятьсот конных купцов. Моггаллана предложил достать еду при помощи своих магических возможностей, но Будда отсоветовал ему делать это. Сарипутте Будда объяснил, почему религиозные системы трех предыдущих будд сохранялись долгое время, а религиозные системы трех их предшественников — нет. После Уединения Будда пошел проститься с Веранджей перед отправкой в путь — будды всегда поступают так, получив подобное приглашение. Веранджа признал, что он пригласил Будду провести с ним Уединение и не сдержал свое обещание, но оправдался тем, что у него было очень много домашних дел. Он пригласил Будду с монахами на трапезу на следующий день и затем подарил Будде три платья, а монахам — по два. Этот в некоторой степени отрывочный рассказ был дополнен в комментариях, которые относят пренебрежение, проявленное брахманом, на счет того, что им овладел Мара[222].
Тринадцатый год был проведен на холме Чалика. В то время спутником Будды был старший ученик Мегхия. Он получил позволение отправиться за подаянием в деревню Джанту. Возвращаясь, он увидел славную манговую рощу у реки и спросил Будду, может ли он пойти туда медитировать. Будда велел ему подождать, потому что они были одни, но после трехкратной просьбы дал разрешение. Мегхия отправился туда, но с удивлением обнаружил, что его одолевают дурные мысли. Как объяснил ему Будда, это произошло потому, что для человека, чье сознание еще не созрело для освобождения, необходимо пять вещей: добрый друг, нравственная сдержанность, правильная речь, ведущая к нирване, силы для решительного отказа от дурных мыслей и зарождения хороших мыслей, а также обретение проницательности. Пока монах не прошел эту предварительную тренировку, он не в состоянии осуществлять более высокие уровни медитации[223].
На четырнадцатый год, который Будда провел в Саваттхи, Рахула получил полное посвящение (упасампада). Его не посвящали так долго, поскольку Виная предписывает, чтобы посвящение не совершалось до двадцатилетнего возраста[224], а к тому времени, согласно палийской традиции, ему как раз исполнилось двадцать.
Суппабуддха, тесть Будды, в позднейших легендах приобретает злой нрав. Он умер на пятнадцатый год странствий Будды. Суппабуддха досадовал, что Будда отказался от своей жены (дочери Суппабуддхи). Он напился и уселся на улице в Капилаваттху, отказываясь пропустить Будду. Будде пришлось повернуть обратно, но он сказал Ананде, что в течение семи дней Суппабуддха будет поглощен землей у своего дворца. Когда о предсказании сообщили Суппабуддхе, он решил не выходить из дворца и расставил людей на каждом из семи этажей, чтобы предотвратить это. Но Будда заявил:
«Ни в воздухе, ни среди океана,
Ни в горной пещере
Не найти в мире места,
Где бы не смогла одолеть его
Смерть.»
На седьмой день конь Суппабуддхи сорвался с привязи, и он побежал ловить его. Двери на каждом из этажей открывались сами собой, и выставленные там караульщики сталкивали его. Когда он достиг самого низа, земля разверзлась и поглотила его; он провалился в самый глубокий ад — Авичи[225].
События «Алавака-сутты» датируют шестнадцатым годом. Будда был в Алави и остановился на ночь в жилище якши Алаваки, демона, питавшегося человеческим мясом. Демон пришел и велел Будде выйти, а потом войти, и так четыре раза, до тех пор пока Будда не отказался больше так делать. Тогда Алавака стал угрожать, что погубит Будду, если тот не сможет ответить на его вопрос. Сутта и состоит из четырех стихотворных вопросов и ответов и завершается обращением демона[226].
Комментарии специфически объясняют всеведение Будды. Дважды в день он «обозревает мир» и натягивает свою «сеть знания» над всем, что только есть на свете[227]. Когда на семнадцатый год Будда находился в Саваттхи, обозревая мир утром, он заметил в Алави бедного крестьянина, который был готов к обращению. Тогда он решил отправиться туда проповедовать. Крестьянин весь день искал убежавшего от него вола, но потом решил, что у него все же есть время, чтобы засвидетельствовать свое почтение Будде, и отправился в путь не поев. В Алави Будду с монахами покормили, но он ждал прихода крестьянина, чтобы начать благодарить за трапезу (благодарность состояла в произнесении речи). Когда он пришел, Будда велел, чтобы ему сначала дали поесть, и тогда, видя, что его потребности удовлетворили и его сознание успокоилось, прочел рассуждение о Четырех истинах, отчего крестьянин установился в плоде Входа в поток[228].
Схожую историю, которую относят к восемнадцатому году, рассказывают о дочери ткача, которая за три года до этого слышала от Будды речь, посвященную размышлениям о смерти. Услышав, что Будда собирается снова проповедовать в Алави, она захотела туда пойти, но сначала ей нужно было закончить задание, которое дал отец. Ради нее Будда прошел тридцать лиг и ждал, не начиная проповедь, как он сделал и для бедного крестьянина. Он знал, что ее смерть близка, и хотел ее обращения, чтобы она обрела уверенность относительно своего будущего состояния[229]. Благодаря практиковавшейся ей ранее медитации она смогла ответить на четыре вопроса, не понятых другими, и достигла ступени Входа в поток. Когда девушка вернулась домой, деталь ткацкого станка случайно свалилась и убила ее. Тогда Будда утешил ее отца соображениями о том, что смерть — обычное дело[230].
Даже если эти рассказы обязаны своим появлением благочестию общины, они тем более показывают, как дух основателя буддизма вдохновлял последователей. В «Дхаммападе» есть стихи:
«Недолго это тело пробудет на земле,
Брошенное, без сознания, подобное никчемному чурбану.»
Можно подумать, что здесь подразумевается полное пренебрежение к телесному благополучию, которое самым заметным образом присутствовало в идеале отшельников. Но именно в связи с этим стихотворением рассказывают одну из самых поразительных историй о настоящем человеческом сочувствии Будды. Монах Тисса из Саваттхи ужасно страдал от кожной болезни, и его тело стало таким отвратительным, что его выставили на улицу и оставили без присмотра. Будда, обозревая мир, заметил его, пришел в монастырь, согрел воду, чтобы искупать его, и собрался отвести в баню, но монахи настояли на том, чтобы самим сделать это. Тогда он выстирал и высушил одежды Тиссы и сам вымыл его. Когда монах был одет в сухую одежду, его тело освежено, а сознание успокоено, он получил от Будды наставление о теле. Тогда он достиг архатства и умер, и Будда объяснил, какие его прошлые поступки повели к болезни, а какие — к достижению нирваны[231].
На двадцатый год Будда обратил печально известного грабителя, которого называли Ангулимала — «с гирляндой из пальцев», поскольку он отрубал пальцы у своих жертв. Когда Будда пошел в Саваттхи за подаянием, Ангулимала последовал за ним. Будда остановил его при помощи магической силы, но сказал ему, что он не стоит. Ангулимала спросил?
Ты идешь, монах, и говоришь: «Я стою».
А мне, стоящему, ты говоришь: «Ты не стоишь».
Я задам тебе, монах, такой вопрос:
«Как это ты стоишь, а я — нет?»
— Я стою, Ангулимала, как ни посмотри;
Я отказался от жестокости по отношению ко всем существам,
Но ты по отношению к ним необуздан.
Поэтому я стою, а ты не стоишь.
Ангулимала обратился и стал монахом. О нем услышал царь Пасенади и, посетив Будду, выразил отвращение к преступлениям Ангулималы. Тогда Будда, к тревоге Пасенади, велел ему сесть рядом с ними. Будда сказал царю, что ему нечего бояться, и тогда царь предложил подарить Ангулимале одежду и другие вещи. Но Ангулимала отвечал: «Мне, о царь, хватает и моих трех одежд», и Пасенади приветствовал Будду как укротителя неукротимых.
Как-то Ангулимала, отправившись за подаянием, увидел женщину в родовых муках и сказал об этом Будде. Будда велел ему пойти, свершить Дело Правды[232] и сказать: «Пусть от той истины, сестра, что я со дня своего рождения не лишил сознательно никакое создание жизни, будешь здорова ты и будет здорово твое нерожденное дитя». Ангулимала заметил, что он не может сказать этого о себе, и Будда велел ему сказать то же, но добавить слова «со дня своего Благородного Рождения». Он так и сделал, и женщине сразу же стало легче. В другой раз его побили камнями, и его чаша разбилась. Будда объяснил, что к этому привело созревание его кармы и что он пострадал в результате дурных поступков, из-за которых он мог бы долго мучиться в аду[233].
На двадцатом же году Ананда сделался постоянным спутником Будды. До этого монахи несли его чашу и одежды по очереди, сменяя друг друга каждый день. Как-то раз Будда шел в сопровождении старшего Нагасамалы, который в тот день был его спутником, и на развилке старший сказал: «Там путь, Господин, мы пойдем тем путем». Но Будда сказал: «Здесь путь, Нагасамала, мы пойдем этим путем». Однако старший, хотя Будда говорил ему об этом трижды, положил чашу и одежды на землю и ушел со словами: «Вот, Господин, твоя чаша и одежды»[234]. По пути он встретил разбойников, которые побили его, разбили чашу и порвали рясу. А старшего Мегхию, который как-то оставил Будду, чтобы уйти медитировать в манговой роще, одолели дурные мысли. В конце концов, находясь в Саваттхи, Будда заявил, что ему нужен постоянный спутник, потому что он стареет. Сарипутта поднялся и предложил свои услуги, но Будда сказал ему, что его дело — наставления. Отверг он и предложения Моггалланы и восьмидесяти главных учеников. Ананда сидел молча и не смел просить, чтобы выбрали его, пока не заговорил сам Будда, и тогда он предложил себя, но с восемью условиями. Он собирался отклонить четыре вещи. Во-первых, он не хотел, чтобы ему давали хорошее платье, если его давали Будде. Во-вторых, он не желал брать подаяние, предназначенное Будде. Кроме того, он заявил, что не будет жить в ароматной комнате Будды и, если Будда получит личное приглашение в гости, он не должен будет идти с ним. Он попросил также, чтобы ему разрешили четыре вещи: если Будду позовут куда-то, чтобы он сопровождал его; если люди издалека придут навестить Будду, чтобы он представил их ему; чтобы он мог обратиться к Будде, когда бы ни пожелал; и чтобы, какое бы наставление ни давал Будда в его отсутствие, он повторил бы это, когда он вернется.
Так Ананда стал постоянным спутником Будды на следующие двадцать пять лет. Приведенное выше предание о его обращении подразумевает, что до этого он пробыл монахом уже двадцать лет, но в стихах Ананды (Therag., 1039) от его лица говорится, что он двадцать пять лет был учеником. Значит, он должен был стать монахом на двадцатый год проповеди Будды. Несомненно, это более ранняя традиция, и поэтому она дискредитирует всю рассказанную выше историю о его приходе в сангху вместе с Дэвадаттой. Рис-Дэвиде принимает ее, но передвигает на двадцать лет вперед[235].
Глава 10. Соперничающие школы. Дэвадатта и Аджатасатту
Даже ногой не желал я коснуться.»
Но Магандия решила, что он оскорбил ее, и, даже став супругой Удены, царя Косамби, продолжала питать ненависть к Будде. Когда Магандия узнала, что Самавати, другая жена Удены, стала сторонницей буддизма, то стала строить против нее козни. В конце концов она велела поджечь дворец Самавати, погубив ее и пятьсот человек из ее свиты[218].
Десятым годом странствий датируют первые разногласия в сангхе. Виная содержит определенные правила разрешения споров. Как и все остальные правила, они отнесены к отдельным случаям, в которых у Будды был повод провозгласить нормы решения таких вопросов. В данном случае в Винае говорится об отказе безымянного монаха из Косамби признать, что он совершил преступление. Согласно буддизму, действие не может быть признано дурным, если нарушитель не намеревался его совершить сознательно. Тем не менее этот монах был отлучен. Тогда возникли серьезные разногласия. С одной стороны, монах нарушил правило, и с ним обошлись как с нарушителем, но, с другой стороны, с ним не следовало так обходиться, поскольку он не мог понять, что же дурного он сделал. Вероятно, этот случай не был вымышлен, чтобы проиллюстрировать правило, однако его связь с этим правилом вполне может быть случайной.
Будда посоветовал им пойти на компромисс и рассказал историю Дигхити, бывшего царя косал. Царь этот потерпел поражение от Брахмадатты, царя каси, и, переодевшись, скрылся в Бенаресе вместе со своим сыном Дигхаву. Его выдал цирюльник, и царя казнили, но он успел дать сыну некий совет. Сохраняя инкогнито, его сын получил место личного слуги Брахмадатты. Когда однажды на охоте царь оказался в его власти, Дигхаву открылся ему по совету своего отца, сказав: «Не смотри долго и не смотри мало, потому что не ненавистью успокаивается ненависть, ненависть успокаивается посредством отсутствия ненависти», — и простил царя. Тогда Дигхаву было возвращено его царство[219]. Насколько бы легендарной ни была эта история, она, несомненно, отражает более раннюю политическую ситуацию, предшествующую подчинению каси власти косал.
Все же Будда не смог помирить монахов и удалился в одиночестве, чтобы уединиться в лесу Парилейяка, где уставший жить со своим стадом дружелюбный слон защищал его и прислуживал ему. По истечении трех месяцев монахи раскаялись и явились к Будде в Саваттхи просить прощение[220].
На одиннадцатый год Будда находился в деревне Эканала в стране Магадхе. Брахман-крестьянин Касибхарадваджа пахал и раздавал еду. Будда подошел к нему и стоял, ожидая подаяния, но брахман сказал: «Я пашу, сею и затем ем. Пашешь ли ты, сеешь ли ты, отшельник, и затем ешь?» Будда ответил, что пашет и сеет, и брахман сказал: «Не видим мы ни ярма, ни плуга или лемеха, ни кнута, ни быков». Будда ответил стихами:
«Вера — семя, раскаяние — дождь,
Мудрость — ярмо и плуг у меня;
Сдержанность — шест, сознание — привязь ярма,
Внимательность — лемех и кнут.
Осторожный в действии, осторожный в речи,
Умеренный в еде и питье,
Я мотыжу правдой,
Доброта — мое спасение.
Усилие — мое вьючное животное,
Оно несет меня к состоянию покоя;
Идет оно, не возвращаясь,
Туда, где нет печалей.
Вот так вспахиваю я пашню;
Плод ее — бессмертное.
Тот, кто вспахал эту пашню,
Освобождается от всех страданий.»
Рассказ о пребывании у Веранджи составляет введение к Винае. Комментарии относят упомянутые в нем события к двенадцатому году. Брахман Веранджа узнал о славе Будды и пришел к нему. Он сообщил, что слышал, будто Будда не приветствует пожилых брахманов и не встает перед ними, предлагая сесть. Будда ответил, что он не видел в целом мире брахмана, перед которым ему следовало бы поступить так. Если бы Татхагате пришлось поступить так по отношению к кому-либо, голова этого человека разлетелась бы на куски. Затем Веранджа задал ряд вопросов о буддийской практике, и Будда завершил беседу, рассказав, как он достиг Просветления. Разговор заканчивается обращением Веранджи, который пригласил Будду с его монахами провести у него Уединение.
В это время был голод, и монахов снабжали едой пятьсот конных купцов. Моггаллана предложил достать еду при помощи своих магических возможностей, но Будда отсоветовал ему делать это. Сарипутте Будда объяснил, почему религиозные системы трех предыдущих будд сохранялись долгое время, а религиозные системы трех их предшественников — нет. После Уединения Будда пошел проститься с Веранджей перед отправкой в путь — будды всегда поступают так, получив подобное приглашение. Веранджа признал, что он пригласил Будду провести с ним Уединение и не сдержал свое обещание, но оправдался тем, что у него было очень много домашних дел. Он пригласил Будду с монахами на трапезу на следующий день и затем подарил Будде три платья, а монахам — по два. Этот в некоторой степени отрывочный рассказ был дополнен в комментариях, которые относят пренебрежение, проявленное брахманом, на счет того, что им овладел Мара[222].
Тринадцатый год был проведен на холме Чалика. В то время спутником Будды был старший ученик Мегхия. Он получил позволение отправиться за подаянием в деревню Джанту. Возвращаясь, он увидел славную манговую рощу у реки и спросил Будду, может ли он пойти туда медитировать. Будда велел ему подождать, потому что они были одни, но после трехкратной просьбы дал разрешение. Мегхия отправился туда, но с удивлением обнаружил, что его одолевают дурные мысли. Как объяснил ему Будда, это произошло потому, что для человека, чье сознание еще не созрело для освобождения, необходимо пять вещей: добрый друг, нравственная сдержанность, правильная речь, ведущая к нирване, силы для решительного отказа от дурных мыслей и зарождения хороших мыслей, а также обретение проницательности. Пока монах не прошел эту предварительную тренировку, он не в состоянии осуществлять более высокие уровни медитации[223].
На четырнадцатый год, который Будда провел в Саваттхи, Рахула получил полное посвящение (упасампада). Его не посвящали так долго, поскольку Виная предписывает, чтобы посвящение не совершалось до двадцатилетнего возраста[224], а к тому времени, согласно палийской традиции, ему как раз исполнилось двадцать.
Суппабуддха, тесть Будды, в позднейших легендах приобретает злой нрав. Он умер на пятнадцатый год странствий Будды. Суппабуддха досадовал, что Будда отказался от своей жены (дочери Суппабуддхи). Он напился и уселся на улице в Капилаваттху, отказываясь пропустить Будду. Будде пришлось повернуть обратно, но он сказал Ананде, что в течение семи дней Суппабуддха будет поглощен землей у своего дворца. Когда о предсказании сообщили Суппабуддхе, он решил не выходить из дворца и расставил людей на каждом из семи этажей, чтобы предотвратить это. Но Будда заявил:
«Ни в воздухе, ни среди океана,
Ни в горной пещере
Не найти в мире места,
Где бы не смогла одолеть его
Смерть.»
На седьмой день конь Суппабуддхи сорвался с привязи, и он побежал ловить его. Двери на каждом из этажей открывались сами собой, и выставленные там караульщики сталкивали его. Когда он достиг самого низа, земля разверзлась и поглотила его; он провалился в самый глубокий ад — Авичи[225].
События «Алавака-сутты» датируют шестнадцатым годом. Будда был в Алави и остановился на ночь в жилище якши Алаваки, демона, питавшегося человеческим мясом. Демон пришел и велел Будде выйти, а потом войти, и так четыре раза, до тех пор пока Будда не отказался больше так делать. Тогда Алавака стал угрожать, что погубит Будду, если тот не сможет ответить на его вопрос. Сутта и состоит из четырех стихотворных вопросов и ответов и завершается обращением демона[226].
Комментарии специфически объясняют всеведение Будды. Дважды в день он «обозревает мир» и натягивает свою «сеть знания» над всем, что только есть на свете[227]. Когда на семнадцатый год Будда находился в Саваттхи, обозревая мир утром, он заметил в Алави бедного крестьянина, который был готов к обращению. Тогда он решил отправиться туда проповедовать. Крестьянин весь день искал убежавшего от него вола, но потом решил, что у него все же есть время, чтобы засвидетельствовать свое почтение Будде, и отправился в путь не поев. В Алави Будду с монахами покормили, но он ждал прихода крестьянина, чтобы начать благодарить за трапезу (благодарность состояла в произнесении речи). Когда он пришел, Будда велел, чтобы ему сначала дали поесть, и тогда, видя, что его потребности удовлетворили и его сознание успокоилось, прочел рассуждение о Четырех истинах, отчего крестьянин установился в плоде Входа в поток[228].
Схожую историю, которую относят к восемнадцатому году, рассказывают о дочери ткача, которая за три года до этого слышала от Будды речь, посвященную размышлениям о смерти. Услышав, что Будда собирается снова проповедовать в Алави, она захотела туда пойти, но сначала ей нужно было закончить задание, которое дал отец. Ради нее Будда прошел тридцать лиг и ждал, не начиная проповедь, как он сделал и для бедного крестьянина. Он знал, что ее смерть близка, и хотел ее обращения, чтобы она обрела уверенность относительно своего будущего состояния[229]. Благодаря практиковавшейся ей ранее медитации она смогла ответить на четыре вопроса, не понятых другими, и достигла ступени Входа в поток. Когда девушка вернулась домой, деталь ткацкого станка случайно свалилась и убила ее. Тогда Будда утешил ее отца соображениями о том, что смерть — обычное дело[230].
Даже если эти рассказы обязаны своим появлением благочестию общины, они тем более показывают, как дух основателя буддизма вдохновлял последователей. В «Дхаммападе» есть стихи:
«Недолго это тело пробудет на земле,
Брошенное, без сознания, подобное никчемному чурбану.»
Можно подумать, что здесь подразумевается полное пренебрежение к телесному благополучию, которое самым заметным образом присутствовало в идеале отшельников. Но именно в связи с этим стихотворением рассказывают одну из самых поразительных историй о настоящем человеческом сочувствии Будды. Монах Тисса из Саваттхи ужасно страдал от кожной болезни, и его тело стало таким отвратительным, что его выставили на улицу и оставили без присмотра. Будда, обозревая мир, заметил его, пришел в монастырь, согрел воду, чтобы искупать его, и собрался отвести в баню, но монахи настояли на том, чтобы самим сделать это. Тогда он выстирал и высушил одежды Тиссы и сам вымыл его. Когда монах был одет в сухую одежду, его тело освежено, а сознание успокоено, он получил от Будды наставление о теле. Тогда он достиг архатства и умер, и Будда объяснил, какие его прошлые поступки повели к болезни, а какие — к достижению нирваны[231].
На двадцатый год Будда обратил печально известного грабителя, которого называли Ангулимала — «с гирляндой из пальцев», поскольку он отрубал пальцы у своих жертв. Когда Будда пошел в Саваттхи за подаянием, Ангулимала последовал за ним. Будда остановил его при помощи магической силы, но сказал ему, что он не стоит. Ангулимала спросил?
Ты идешь, монах, и говоришь: «Я стою».
А мне, стоящему, ты говоришь: «Ты не стоишь».
Я задам тебе, монах, такой вопрос:
«Как это ты стоишь, а я — нет?»
— Я стою, Ангулимала, как ни посмотри;
Я отказался от жестокости по отношению ко всем существам,
Но ты по отношению к ним необуздан.
Поэтому я стою, а ты не стоишь.
Ангулимала обратился и стал монахом. О нем услышал царь Пасенади и, посетив Будду, выразил отвращение к преступлениям Ангулималы. Тогда Будда, к тревоге Пасенади, велел ему сесть рядом с ними. Будда сказал царю, что ему нечего бояться, и тогда царь предложил подарить Ангулимале одежду и другие вещи. Но Ангулимала отвечал: «Мне, о царь, хватает и моих трех одежд», и Пасенади приветствовал Будду как укротителя неукротимых.
Как-то Ангулимала, отправившись за подаянием, увидел женщину в родовых муках и сказал об этом Будде. Будда велел ему пойти, свершить Дело Правды[232] и сказать: «Пусть от той истины, сестра, что я со дня своего рождения не лишил сознательно никакое создание жизни, будешь здорова ты и будет здорово твое нерожденное дитя». Ангулимала заметил, что он не может сказать этого о себе, и Будда велел ему сказать то же, но добавить слова «со дня своего Благородного Рождения». Он так и сделал, и женщине сразу же стало легче. В другой раз его побили камнями, и его чаша разбилась. Будда объяснил, что к этому привело созревание его кармы и что он пострадал в результате дурных поступков, из-за которых он мог бы долго мучиться в аду[233].
На двадцатом же году Ананда сделался постоянным спутником Будды. До этого монахи несли его чашу и одежды по очереди, сменяя друг друга каждый день. Как-то раз Будда шел в сопровождении старшего Нагасамалы, который в тот день был его спутником, и на развилке старший сказал: «Там путь, Господин, мы пойдем тем путем». Но Будда сказал: «Здесь путь, Нагасамала, мы пойдем этим путем». Однако старший, хотя Будда говорил ему об этом трижды, положил чашу и одежды на землю и ушел со словами: «Вот, Господин, твоя чаша и одежды»[234]. По пути он встретил разбойников, которые побили его, разбили чашу и порвали рясу. А старшего Мегхию, который как-то оставил Будду, чтобы уйти медитировать в манговой роще, одолели дурные мысли. В конце концов, находясь в Саваттхи, Будда заявил, что ему нужен постоянный спутник, потому что он стареет. Сарипутта поднялся и предложил свои услуги, но Будда сказал ему, что его дело — наставления. Отверг он и предложения Моггалланы и восьмидесяти главных учеников. Ананда сидел молча и не смел просить, чтобы выбрали его, пока не заговорил сам Будда, и тогда он предложил себя, но с восемью условиями. Он собирался отклонить четыре вещи. Во-первых, он не хотел, чтобы ему давали хорошее платье, если его давали Будде. Во-вторых, он не желал брать подаяние, предназначенное Будде. Кроме того, он заявил, что не будет жить в ароматной комнате Будды и, если Будда получит личное приглашение в гости, он не должен будет идти с ним. Он попросил также, чтобы ему разрешили четыре вещи: если Будду позовут куда-то, чтобы он сопровождал его; если люди издалека придут навестить Будду, чтобы он представил их ему; чтобы он мог обратиться к Будде, когда бы ни пожелал; и чтобы, какое бы наставление ни давал Будда в его отсутствие, он повторил бы это, когда он вернется.
Так Ананда стал постоянным спутником Будды на следующие двадцать пять лет. Приведенное выше предание о его обращении подразумевает, что до этого он пробыл монахом уже двадцать лет, но в стихах Ананды (Therag., 1039) от его лица говорится, что он двадцать пять лет был учеником. Значит, он должен был стать монахом на двадцатый год проповеди Будды. Несомненно, это более ранняя традиция, и поэтому она дискредитирует всю рассказанную выше историю о его приходе в сангху вместе с Дэвадаттой. Рис-Дэвиде принимает ее, но передвигает на двадцать лет вперед[235].
Глава 10. Соперничающие школы. Дэвадатта и Аджатасатту
Учение Будды частично было реформой, а частично новацией. Поэтому в буддийских текстах важное место занимает полемика и с доминировавшим тогда брахманизмом, и с другими школами, выступавшими против ортодоксальных взглядов. Мы располагаем большим количеством современных буддизму и более старых, чем он, брахманистских работ о ритуале и философии, но ни в одной из них не отразился непосредственный контакт с новыми движениями. Центр брахманистской культуры находился намного дальше к западу[236]. Ольденберг описывает эту культуру так: «Брахманы, находившиеся вне племени и народа, составляли большое сообщество, которое простиралось на то расстояние, на которое распространялись ведические предписания. Они были кастой мыслителей, и сила и слабость их уклада жизни содержали в зачаточном состоянии силу и слабость их мысли. Они были заключены в пределах созданного ими самими мира, отрезаны от свежего ветра настоящей жизни, непоколебимые в безграничной самоуверенности и в вере в свое всемогущество. И с этой позиции все, что придавало подлинную значимость жизни других, с необходимостью казалось им незначительным и ничтожным»[237].
Это описание брахманизма согласно идеалам его священных книг, но мы вправе сомневаться, верно ли они отражают реальное положение дел даже внутри самойэтой касты. Брахманы не были отшельниками, у них были и общественные, и семейные обязанности. Еще меньше мы можем принять это описание в качестве изображения социальных условий во времена Будды. Многое неизбежно останется проблематичным, поскольку мы фактически зависим от буддийских и джайнских рассказов о брахманизме у магадх и косал. Важнейшую проблему представляет собой определение содержания брахманистской доктрины, противостоявшей буддийским догмам, но в текстах, созданных оппонентами брахманов, их взгляды могут быть частично искажены из-за недостатка знаний о них и полемической предвзятости.
К брахманам как к касте никогда не относились как к философам. С ними спорили по определенным пунктам: претензии формировали их мнение по поводу природы каст, ценности жертвоприношений и почитания Брахмы. Протест вызывали и общие этические основания брахманизма, и то, что касалось пути освобождения. Мы не находим в Палийском каноне ничего, что можно воспринять в качестве сообщения об исторических событиях, имеющих отношение к полемике с брахманизмом. Мы располагаем рядом сутт со стереотипными аргументами, которые часто воспроизводятся в разных контекстах дословно. Они, очевидно, разработаны на базе традиционного материала, который иногда неправильно понимается редакторами. Одна из наиболее известных — это «Тевиджджа-сутта», трактующая о трехсоставном знании[238]. Два брахмана, Васеттха и Бхарадваджа, один из них — ученик Поккхарасади, а другой — Таруккхи, спорят о прямом пути, ведущем того, кто ему следует, в общество богов Брахмы[239]. Они соглашаются представить возникшее затруднение на суд Будды. Васеттха говорит, что существуют различные пути, и упоминает несколько брахманистских школ. Их названия искажены, но трудно сомневаться в том, что они относятся к двум школам «Яджурведы» (адхварью и тайттирии), школе «Самаведы» (чхандогье) и школе «Ригведы» (бахвриче). Васеттха говорит, что все эти учения верны, подобно тому как разные дороги к деревне все равно ведут к деревне. Будда вынуждает его признать, что ни один брахман и даже ни один древний мудрец никогда не видел Брахму лицом к лицу. Они не в состоянии даже указать путь к луне и солнцу, которые они могут видеть. Они похожи на влюбленного, который не может сказать, кто его дама сердца, или на того, кто строит лестницу, не зная, где будет дворец, или на того, кто, желая пересечь реку, зовет к себе другой берег. Брахманы трех Вед отвергают то, что делает человека истинным брахманом, они привязаны к пяти чувственным удовольствиям и не могут увидеть заключающуюся в этом опасность или понять, что не могут найти поддержку в этом. Они не могут после смерти оказаться в обществе богов Брахмы.
Это не дает нам сколько-нибудь существенной позитивной информации об учении брахманизма, да и ученики брахманов в этом повествовании не используют никаких аргументов в свою защиту. Этот пассаж — лишь драматическое введение к последующему прямому изложению буддийского учения Брахма-вихары. Отличительная черта буддийского метода полемики — принятие выражений оппонентов и придание им нового смысла. Один из примеров — название этой сутты, поскольку трехсоставное знание, то есть знание трех Вед, в буддизме означает три знания, которых архат достигает при просветлении. Так и «брахман» означает не только члена касты брахманов, это слово часто применяют к буддийскому архату: именно он — истинный брахман. Точно так же корень брахма используется в составе сложных слов, не имеющих никакого отношения к богу, видимо в смысле «отличный, превосходный». Возможно, Брахма-вихара — это брахманистский термин, но нам известно лишь его использование буддистами для описания определенного вида сосредоточения. Буквально это слово должно означать «пребывание с Брахмой», и оно частично сохраняет это значение: думали, будто практикующий эту форму сосредоточения возрождается в мире Брахмы.
В остальном тексте сутты описываются две первые ступени обучения монаха, нравственные правила и сосредоточение. Однако когда речь заходит о сосредоточении, вместо описания четырех трансов и других мистических практик, как в предыдущих суттах, даются четыре брахма-вихары:
Монах живет, проницая одну четверть с сознанием, которому сопутствует любовь, и со второй четвертью так, и с третьей, и с четвертой. Так вверху, внизу, вокруг, повсюду он пребывает, проницая весь мир своим сознанием, которому сопутствует любовь, с изобильной, великой неограниченной свободой от ненависти и злобы.
Три остальные вихары описываются сходным образом, монах проницает мир сочувствием, состраданием и самообладанием.
Эту форму сосредоточения Буддхагхоша помещает непосредственно перед достижениями Бесформенного мира. Она могла быть заимствована из другой школы, поскольку, как сказано в «Макхадэва-сутте» (Мадж., ii, 76), практиковалась целым рядом древних царей. В сутте ее ценность принижена, так как она ведет лишь к перерождению в мире Брахмы, в отличие от Восьмеричного пути, посредством которого достигают просветления и нирваны[241].
Более определенны утверждения брахманов в «Сонаданда-сутте» (Дигха, i, 111). В ней брахман Сонаданда заявляет, что существуют пять вещей, при наличии которых человека можно поистине назвать брахманом:
1. Он должен иметь хорошую родословную и с материнской, и с отцовской стороны на протяжении семи поколений.
2. Он изучает три Веды и связанные с ними науки.
3. Он красив, обладает кожей брахмового цвета и брахмовым сложением.
4. Он добродетелен.
5. Он ученый и мудрый человек и первый или второй из тех, кто протягивает ложку для жертвоприношений.
Три первых признака Сонаданда сразу соглашается отбросить как излишние (это самое меньшее, чего требовала буддийская традиция), но настаивает на том, что добродетель и мудрость необходимы, и Будда начинает рассказывать ему, в чем состоят добродетель и мудрость.
Затронутый здесь кастовый вопрос намного полнее рассматривается в нескольких других суттах[242]. О притязаниях брахманов, которые содержатся уже в «Ригведе», рассказывается в «Мадхура-сутте» (Мадж., ii, 84) так: «Брахманы — это лучший цвет (каста); другой цвет низок. Брахманы — это белый цвет; другой цвет черный. Брахманы очищены, а не не-брахманы. Брахманы —истинные сыны Брахмы, рожденные из его уст, рожденные Брахмой, созданные Брахмой, наследники Брахмы». Эта доктрина опровергается с двух точек зрения. Во-первых, о незначительности кастовых отличий не говорится; напротив, сказано, что лучшая каста — это каста кшатриев. Будда цитирует старинное стихотворение:
Это описание брахманизма согласно идеалам его священных книг, но мы вправе сомневаться, верно ли они отражают реальное положение дел даже внутри самойэтой касты. Брахманы не были отшельниками, у них были и общественные, и семейные обязанности. Еще меньше мы можем принять это описание в качестве изображения социальных условий во времена Будды. Многое неизбежно останется проблематичным, поскольку мы фактически зависим от буддийских и джайнских рассказов о брахманизме у магадх и косал. Важнейшую проблему представляет собой определение содержания брахманистской доктрины, противостоявшей буддийским догмам, но в текстах, созданных оппонентами брахманов, их взгляды могут быть частично искажены из-за недостатка знаний о них и полемической предвзятости.
К брахманам как к касте никогда не относились как к философам. С ними спорили по определенным пунктам: претензии формировали их мнение по поводу природы каст, ценности жертвоприношений и почитания Брахмы. Протест вызывали и общие этические основания брахманизма, и то, что касалось пути освобождения. Мы не находим в Палийском каноне ничего, что можно воспринять в качестве сообщения об исторических событиях, имеющих отношение к полемике с брахманизмом. Мы располагаем рядом сутт со стереотипными аргументами, которые часто воспроизводятся в разных контекстах дословно. Они, очевидно, разработаны на базе традиционного материала, который иногда неправильно понимается редакторами. Одна из наиболее известных — это «Тевиджджа-сутта», трактующая о трехсоставном знании[238]. Два брахмана, Васеттха и Бхарадваджа, один из них — ученик Поккхарасади, а другой — Таруккхи, спорят о прямом пути, ведущем того, кто ему следует, в общество богов Брахмы[239]. Они соглашаются представить возникшее затруднение на суд Будды. Васеттха говорит, что существуют различные пути, и упоминает несколько брахманистских школ. Их названия искажены, но трудно сомневаться в том, что они относятся к двум школам «Яджурведы» (адхварью и тайттирии), школе «Самаведы» (чхандогье) и школе «Ригведы» (бахвриче). Васеттха говорит, что все эти учения верны, подобно тому как разные дороги к деревне все равно ведут к деревне. Будда вынуждает его признать, что ни один брахман и даже ни один древний мудрец никогда не видел Брахму лицом к лицу. Они не в состоянии даже указать путь к луне и солнцу, которые они могут видеть. Они похожи на влюбленного, который не может сказать, кто его дама сердца, или на того, кто строит лестницу, не зная, где будет дворец, или на того, кто, желая пересечь реку, зовет к себе другой берег. Брахманы трех Вед отвергают то, что делает человека истинным брахманом, они привязаны к пяти чувственным удовольствиям и не могут увидеть заключающуюся в этом опасность или понять, что не могут найти поддержку в этом. Они не могут после смерти оказаться в обществе богов Брахмы.
Это не дает нам сколько-нибудь существенной позитивной информации об учении брахманизма, да и ученики брахманов в этом повествовании не используют никаких аргументов в свою защиту. Этот пассаж — лишь драматическое введение к последующему прямому изложению буддийского учения Брахма-вихары. Отличительная черта буддийского метода полемики — принятие выражений оппонентов и придание им нового смысла. Один из примеров — название этой сутты, поскольку трехсоставное знание, то есть знание трех Вед, в буддизме означает три знания, которых архат достигает при просветлении. Так и «брахман» означает не только члена касты брахманов, это слово часто применяют к буддийскому архату: именно он — истинный брахман. Точно так же корень брахма используется в составе сложных слов, не имеющих никакого отношения к богу, видимо в смысле «отличный, превосходный». Возможно, Брахма-вихара — это брахманистский термин, но нам известно лишь его использование буддистами для описания определенного вида сосредоточения. Буквально это слово должно означать «пребывание с Брахмой», и оно частично сохраняет это значение: думали, будто практикующий эту форму сосредоточения возрождается в мире Брахмы.
В остальном тексте сутты описываются две первые ступени обучения монаха, нравственные правила и сосредоточение. Однако когда речь заходит о сосредоточении, вместо описания четырех трансов и других мистических практик, как в предыдущих суттах, даются четыре брахма-вихары:
Монах живет, проницая одну четверть с сознанием, которому сопутствует любовь, и со второй четвертью так, и с третьей, и с четвертой. Так вверху, внизу, вокруг, повсюду он пребывает, проницая весь мир своим сознанием, которому сопутствует любовь, с изобильной, великой неограниченной свободой от ненависти и злобы.
Три остальные вихары описываются сходным образом, монах проницает мир сочувствием, состраданием и самообладанием.
Эту форму сосредоточения Буддхагхоша помещает непосредственно перед достижениями Бесформенного мира. Она могла быть заимствована из другой школы, поскольку, как сказано в «Макхадэва-сутте» (Мадж., ii, 76), практиковалась целым рядом древних царей. В сутте ее ценность принижена, так как она ведет лишь к перерождению в мире Брахмы, в отличие от Восьмеричного пути, посредством которого достигают просветления и нирваны[241].
Более определенны утверждения брахманов в «Сонаданда-сутте» (Дигха, i, 111). В ней брахман Сонаданда заявляет, что существуют пять вещей, при наличии которых человека можно поистине назвать брахманом:
1. Он должен иметь хорошую родословную и с материнской, и с отцовской стороны на протяжении семи поколений.
2. Он изучает три Веды и связанные с ними науки.
3. Он красив, обладает кожей брахмового цвета и брахмовым сложением.
4. Он добродетелен.
5. Он ученый и мудрый человек и первый или второй из тех, кто протягивает ложку для жертвоприношений.
Три первых признака Сонаданда сразу соглашается отбросить как излишние (это самое меньшее, чего требовала буддийская традиция), но настаивает на том, что добродетель и мудрость необходимы, и Будда начинает рассказывать ему, в чем состоят добродетель и мудрость.
Затронутый здесь кастовый вопрос намного полнее рассматривается в нескольких других суттах[242]. О притязаниях брахманов, которые содержатся уже в «Ригведе», рассказывается в «Мадхура-сутте» (Мадж., ii, 84) так: «Брахманы — это лучший цвет (каста); другой цвет низок. Брахманы — это белый цвет; другой цвет черный. Брахманы очищены, а не не-брахманы. Брахманы —истинные сыны Брахмы, рожденные из его уст, рожденные Брахмой, созданные Брахмой, наследники Брахмы». Эта доктрина опровергается с двух точек зрения. Во-первых, о незначительности кастовых отличий не говорится; напротив, сказано, что лучшая каста — это каста кшатриев. Будда цитирует старинное стихотворение: