Страница:
Решить, насколько близка к первоначальным буддийским представлениям формула пяти кханд в качестве выражения доктрины не-души, так же трудно, как и в случае с Цепью Причинности. Она изложена во второй проповеди, которую приписывают Будде, но эта проповедь с ее формальной классификацией, вопросами и ответами кажется продуктом метода Абхидхаммы, превращенным в диалог. Как бы ни была впервые сформулирована данная доктрина, в настоящее время она вместе с Цепью Причинности составляет главную теоретическую основу буддизма. В Абхидхамме количество санкхар увеличено, там приведен перечень из 52 составляющих, различных психических состояний, возникающих и исчезающих. Чувства и органы чувств также подразделены согласно их функциям и возможностям, и целью их оказывается разложение личности на элементы, ни один из которых нельзя отождествить с постоянным атманом. Было сделано много попыток выйти за пределы этой формулировки буддийских принципов. Одно время было модно представлять Будду абсолютным рационалистом, выступающим против всех форм «анимизма», учащим атеизму и конечному уничтожению. По мнению другого автора:
«Этому аристократическому и философичному буддизму... историк должен противопоставить не клерикальный буддизм, существование которого, хотя и засвидетельствовано не так подробно, не становится от этого менее определенным: в разных кругах вера принимает разные формы. Гениального человека, которым считали Будду рационалисты, почитал и народ. Поглощенные тонкой медитацией и выполнением обрядовых практик, миряне не забывали и о завещанных Упанишадами молитвах и поклонении, будучи пылкими сторонниками катенотеизма, сговорчивыми и суеверными».
Для миссис Рис-Дэвиде Будда, тем не менее, милосердный наставник, чье учение намного приятнее, чем те доктрины, которые его ученики сохранили, по их мнению, так бережно:
«Со временем этот первоначальный спор с атманистской позицией отклонился от своего оригинального направления. В буддизме он стал иррациональным отрицанием человека, как такового. Человек был сведен к своим орудиям, телу и сознанию... Когда была отвергнута присущая личности божественность, тем самым отвергли и саму личность, человека, индивида, дух, использующий сознание и тело.»
Это достаточно суровое суждение о буддизме, однако благочестивую надежду на то, что он некогда был лучше, прежде чем стал «иррациональным отрицанием», следует оставить там же, где и остальные взгляды этих пуббантакаппика, пока нельзя будет достичь некоторой позитивной точки соглашения. Все они соглашаются в том, что первоначальное учение должно было быть чем-то отличным от того, чем его считают самые ранние тексты Канона и комментаторы.
Позиция буддизма в отношении кармы и переселения душ отличается от обычных индийских представлений не с теоретической точки зрения, а с точки зрения самого подхода к схеме спасения. Считали, что буддийская доктрина самости противоречила переселению душ, однако индивид» может переселяться независимо от того, состоит он из атмана или из связки кханд. Он переселяется лишь потому, что не смог добиться конечного распада кханд. Этому противоречит не буддизм, а теория Чайлдерса, согласно которой при смерти кханды разрушались и единственной связью между двумя жизнями была карма. Ошибка Чайлдерса была неизбежной в то время, когда не было возможности изучения несомненных текстов, однако ее повторяли, ни в малейшей мере не пытаясь проверить данные по источникам. Можно сказать, что постоянно меняющаяся связка кханд обновляется от одного момента к другому, и отсюда — от рождения к рождению. Но от рождения к рождению она остается изменяющейся связкой, пока не распадется окончательно с угасанием стремления[357]. Согласно другому ошибочному мнению, причина перерождений — карма, а нирвана достигается, когда карма истощилась. Конечно, именно карма определяет вид перерождения, хороший или дурной, согласно достоинствам индивида, но движущей силой является стремление. Это видно тем яснее, что истощение кармы было идеалом джайнов[358], а против джайнской позиции буддисты непосредственно выступали. После теории атмана это был главный принцип, в истолковании которого расходились эти две системы. В «Маджджхиме» Будда говорит:
«Я отправился к нигантхам и сказал: «Правда ли, друзья, что вы, нигантхи, придерживаетесь этой теории и взгляда, по которой, что бы индивид ни переживал, приятное, мучительное или безразличное, это все результат его предшествующей кармы и что так посредством истощения старой кармы через раскаяние и несвершение новой кармы не будет потока в будущем. А из-за отсутствия потока в будущем произойдет разрушение кармы, через разрушение кармы — разрушение страдания, через разрушение страдания — разрушение чувства, а через разрушение чувства все страдание истощится?»
Спрошенные мной так нигантхи признали это, и я сказал: «Знаете ли вы, что ранее вы существовали, а не не существовали?» — «Нет, друг». — «Знаете ли вы, друзья, что вы совершили такую-то и такую-то дурную карму?» — «Нет, друг». — «Что же, друзья, знаете ли вы об отказе от дурных принципов в этой жизни и о приобретении хороших?» — «Нет, друг».»
Будда говорит им, что, если бы они знали эти вещи, им бы и подобало придерживаться их учения о карме. Нигантхи говорят, что их учитель всезнающ, и он сказал им:
«Вы ранее совершили дурную карму. Ее вы истощите этой суровой аскезой. Но ограничивайте свое тело, речь и сознание здесь и сейчас. Это есть несовершение дурной кармы в будущем. Так посредством исчезновения старой кармы и несовершения новой кармы не появится потока в будущем.»
Будда продолжает доказывать, что нигантхи противоречат собственным принципам и их усилия не принесут плодов, но интереснее всего доктрина, которую Будда предлагает взамен. Монах может обнаружить, что, пока он живет бестревожно, в нем возрастают дурные мысли, и он может практиковать усилия, направленные на страдания (то есть форму аскезы, включающую мучительное напряжение). Но в другое время он не делает этого, так же как мастер, изготовляющий стрелы, может поднести к стреле две головни, чтобы выпрямить ее, но не-сделает этого, работая над ближним к себе концом. Монах — приверженец Будды оставляет мир, отказывается от грехов убийства, ранения, воровства, невоздержанности, лжи, сквернословия и т.д. Он следует монашескому уставу, освобожден от уз жадности, злобы, лености, смятения, раскаяния и сомнения. Он практикует трансы и в конечном счете освобождается от асав вожделения, желания существовать и невежества. Вся цель этого обучения — не уничтожение эффектов уже совершенных действий, а искоренение в индивиде тех принципов и тенденций, которые ведут к дурным поступкам и усиливают узы, связывающие его с чувственным существованием. Последние разрушенные оковы — это невежество, которое заставляет индивида цепляться за существование в любой его форме. Такая привязанность — схватывание (упадана), а в другой форме — стремление (танха), и к этому он должен быть полностью безразличен. Он не должен быть привязан даже к безразличию. В другом рассуждении, после того как Будда объяснил, что привязанность к существованию даже в высших сферах ведет к перерождению, Ананда спрашивает:
«В этом случае, Господин, монах достиг безразличия, в котором он говорит: «Этого не должно быть, этого не может быть для меня, этого не будет, этого не будет для меня, что есть, что было и от чего я отказываюсь». Достигает ли тот монах нирваны, Господин?» — «В этом случае, Ананда, один монах может достичь нирваны, а другой нет». — «Какова причина, Господин, каково основание, по которому один может достичь нирваны, а другой нет?» — «Монах достигает безразличия, в котором он говорит: «Этого не должно быть (и т.д.)», но ему приятно безразличие, он приветствует его и привязан к нему. Его сознание зависит от него и схватывает его. Монах со схватыванием не достигает нирваны».
Джайнизм — это крайняя форма кириявады, доктрины, согласно которой спасение достигается посредством трудов. Противоположно ей учение о недеянии, согласно которой путь к спасению лежит лишь через познание или, как в случае Пурана Кассапы и других, что все действия предопределены. В буддизме не видно разрешения антиномии свободной воли, кроме учения без какой-либо тонкости о том, что верное действие является частью Благородного пути. Существует свидетельство, согласно которому джайн-мирянин спросил Будду, наставляет ли тот в доктрине недеяния, и Будда отвечал:
«С одной стороны, можно обо мне сказать, что отшельник Готама придерживается принципа недеяния, учит доктрине недеяния и посредством этого руководит своими учениками. С другой стороны, можно справедливо сказать обо мне, что отшельник Готама придерживается принципа деяния, учит доктрине деяния и посредством этого руководит своими учениками.
Как же можно справедливо сказать обо мне, что отшельник Готама придерживается принципа недеяния? Я провозглашаю, что нельзя совершать дурных поступков ни посредством тела, ни посредством речи, ни посредством мысли. Я провозглашаю, что нельзя делать разные дурные и скверные вещи.
Как же можно справедливо сказать обо мне, что отшельник Готама придерживается принципа деяния? Я провозглашаю, что следует совершать хорошие поступки посредством тела, речи и мысли. Я провозглашаю, что следует делать разные хорошие вещи.»
Не стоит подробно останавливаться на деталях буддийской космологии, поскольку ее фантастическая структура оказывается основанной на астрономических и географических представлениях того времени, хотя многое в ней, очевидно, было разработано и расширено более или менее независимо самими буддистами. Вся вселенная, соответствующая яйцу Брахмы, разделена на три региона. Первый — камалока, чувственный мир, простирающийся от самого глубокого ада под землей до земной поверхности, а также включающий в себя шесть низших небес. Выше находится рупалока, который включает в себя шестнадцать уровней небес Брахмы и простирается дальше вверх до самой границы арупалоки — бесформенного мира, разделенного на ярусы по степеням достижений. Но это только одна вселенная. Существуют и другие системы таких сферических вселенных, а в пространствах между ними расположены особые ады[361].
Что отличает данную картину от общего индийского политеизма, так это позиция богов. Весь пантеон, как он существовал в народных поверьях, был заимствован и даже преумножен, но доктрина не-души была распространена и на богов. Это никак не сказывалось на их действительной функции управления. Они оставались существами, которые могли жаловать милости и наказывать. Каждый бог пребывал столько, сколько продолжалось действие заслуг, поместивших его на это место. А когда он исчезал, другой был уже готов занять его место. Это полностью отличается от выраженного атеизма санкхьи, так, размышление о богах — это одно из шести Раздумий, Буддхагхоша излагает следующим образом:
«Тот, кто желает осуществить раздумье о божествах, должен делать это, будучи одарен добродетелями веры и так далее, которые возникают в результате согласия с Благородным путем. В одиночестве, уединившись, он должен призвать божеств в свидетели, вспоминая о своих добродетелях веры и так далее так: есть боги — четыре Великих царя, боги Таватимса (живущие на небесах Тридцати трех), боги Яма, Тушита, Нимманарати и Параниммитавасаватти; есть боги мира Брахмы и боги помимо этих. Эти боги, наделенные такой верой, ушли оттуда (от своего прежнего состояния) и возникли здесь (то есть на любом небе, где бы они ни находились). Во мне также находится такая вера. Наделенные такой нравственностью... такой ученостью... таким самоотречением... такой мудростью, эти боги ушли оттуда и возникли здесь. Во мне также находится такая мудрость.»
Это боги современного раннему буддизму политеизма, и о них размышляют не для того, чтобы поклоняться им, но чтобы постичь их на правильных местах в схеме вещей. Сомнительно, чтобы буддизм представлял себе Бога как высшую реальность, ens realissimus, как в веданте или платонизме; напротив, отрицание такой концепции подразумевается и определенно отрицается, что Брахма — это Господь, или создатель вселенной, или всезнающее существо. Равно важным с точки зрения теистической религии представляется исключение богов из какого бы то ни было участия в плане спасения. Адепт не желает оказаться на небесах Брахмы и не обращается к нему за помощью в достижении своей цели. Он стремится к обретению высшей реальности, то есть к нирване. Об этом не говорится такими словами, чтобы мы могли отождествить высшую реальность с Богом, но можно сказать, что это нащупывание выражения той же истины.
Большинство метафизических принципов в наиболее ранней форме, о которой нам известно, можно назвать имплицитными. Они скорее были приняты как факты, чем были определены в качестве доктрин, противостоящих соперничающим учениям. Учение санкхьи об атмане было осознанной теорией духовного монадизма, противопоставленной пантеизму. Буддизм обращался к очевидному факту существования отдельных индивидов. Доктрины дхармы и кармы, которые, судя по всему, делали излишним существование задающего нравственные законы правителя мира, были для индийцев не теориями, возникшими внутри социальной системы, а неоспоримыми фактами. Более поздние теории, развившиеся из этой элементарной системы, были обязаны процессу постоянного осознания скрытых проблем. Доктрина, которой придерживались некоторые сарвастивадины, учила, что все вещи существуют (сарвам асти). Согласно «Катхаваттху», их специфическая теория возникла при исследовании проблемы времени. Можно ли сказать, что прошлое и будущее существуют? А если нет, является ли реальное существование только мгновенным? Наиболее важным достижением буддийской философии были эпистемологические теории махаянских школ, которые возникли столетиями позже безропотного принятия объективности внешнего мира[362].
Можно поставить вопрос о том, верно ли представлена первоначальная позиция в самой ранней, доступной нам форме этих доктрин. Если буддизм «стал иррациональным отрицанием», каким он был прежде? Никто не сделал серьезной попытки доказать, что когда-либо существовала более ранняя форма буддийского учения или что буддизмом могли называться какие-то другие взгляды, отличные от известных нам. В своем отрицании высшего Бога буддизм был согласен с санкхьей и джайнизмом, а его основное притязание на интеллектуальную независимость от этих систем состояло в том факте, что он отрицал существование постоянной самости. Между палийской и другими школами нет соперничества в отношении канонических источников. Они разрабатывали новые проблемы, но принимали в качестве авторитета те же слова Писаний. В Каноне мы можем увидеть тенденцию к анализу и развитию новых формулировок и классификаций, но ничто не показывает, что буддизм когда-либо выпускал из рук доктрины, однажды преподанные ученикам, до тех пор, пока субъективный идеализм Махаяны не стал растворителем, в котором пропала внешняя реальность, а нирвана стала тождественна сансаре. Однако другим немаловажным аспектом этой эволюции было развитие Махаяной мифологических представлений, которые, вероятно, сложились из взглядов, свойственных более ранним школам. Махаянская философия затронула соображения о природе Бодхисатты и природе Будды, что вызвало логически последовательные модификации концепции жизненного пути адепта. Это подводит нас к проблеме Будды как мифологического персонажа.
Глава 15. Будда и миф
«Этому аристократическому и философичному буддизму... историк должен противопоставить не клерикальный буддизм, существование которого, хотя и засвидетельствовано не так подробно, не становится от этого менее определенным: в разных кругах вера принимает разные формы. Гениального человека, которым считали Будду рационалисты, почитал и народ. Поглощенные тонкой медитацией и выполнением обрядовых практик, миряне не забывали и о завещанных Упанишадами молитвах и поклонении, будучи пылкими сторонниками катенотеизма, сговорчивыми и суеверными».
Для миссис Рис-Дэвиде Будда, тем не менее, милосердный наставник, чье учение намного приятнее, чем те доктрины, которые его ученики сохранили, по их мнению, так бережно:
«Со временем этот первоначальный спор с атманистской позицией отклонился от своего оригинального направления. В буддизме он стал иррациональным отрицанием человека, как такового. Человек был сведен к своим орудиям, телу и сознанию... Когда была отвергнута присущая личности божественность, тем самым отвергли и саму личность, человека, индивида, дух, использующий сознание и тело.»
Это достаточно суровое суждение о буддизме, однако благочестивую надежду на то, что он некогда был лучше, прежде чем стал «иррациональным отрицанием», следует оставить там же, где и остальные взгляды этих пуббантакаппика, пока нельзя будет достичь некоторой позитивной точки соглашения. Все они соглашаются в том, что первоначальное учение должно было быть чем-то отличным от того, чем его считают самые ранние тексты Канона и комментаторы.
Позиция буддизма в отношении кармы и переселения душ отличается от обычных индийских представлений не с теоретической точки зрения, а с точки зрения самого подхода к схеме спасения. Считали, что буддийская доктрина самости противоречила переселению душ, однако индивид» может переселяться независимо от того, состоит он из атмана или из связки кханд. Он переселяется лишь потому, что не смог добиться конечного распада кханд. Этому противоречит не буддизм, а теория Чайлдерса, согласно которой при смерти кханды разрушались и единственной связью между двумя жизнями была карма. Ошибка Чайлдерса была неизбежной в то время, когда не было возможности изучения несомненных текстов, однако ее повторяли, ни в малейшей мере не пытаясь проверить данные по источникам. Можно сказать, что постоянно меняющаяся связка кханд обновляется от одного момента к другому, и отсюда — от рождения к рождению. Но от рождения к рождению она остается изменяющейся связкой, пока не распадется окончательно с угасанием стремления[357]. Согласно другому ошибочному мнению, причина перерождений — карма, а нирвана достигается, когда карма истощилась. Конечно, именно карма определяет вид перерождения, хороший или дурной, согласно достоинствам индивида, но движущей силой является стремление. Это видно тем яснее, что истощение кармы было идеалом джайнов[358], а против джайнской позиции буддисты непосредственно выступали. После теории атмана это был главный принцип, в истолковании которого расходились эти две системы. В «Маджджхиме» Будда говорит:
«Я отправился к нигантхам и сказал: «Правда ли, друзья, что вы, нигантхи, придерживаетесь этой теории и взгляда, по которой, что бы индивид ни переживал, приятное, мучительное или безразличное, это все результат его предшествующей кармы и что так посредством истощения старой кармы через раскаяние и несвершение новой кармы не будет потока в будущем. А из-за отсутствия потока в будущем произойдет разрушение кармы, через разрушение кармы — разрушение страдания, через разрушение страдания — разрушение чувства, а через разрушение чувства все страдание истощится?»
Спрошенные мной так нигантхи признали это, и я сказал: «Знаете ли вы, что ранее вы существовали, а не не существовали?» — «Нет, друг». — «Знаете ли вы, друзья, что вы совершили такую-то и такую-то дурную карму?» — «Нет, друг». — «Что же, друзья, знаете ли вы об отказе от дурных принципов в этой жизни и о приобретении хороших?» — «Нет, друг».»
Будда говорит им, что, если бы они знали эти вещи, им бы и подобало придерживаться их учения о карме. Нигантхи говорят, что их учитель всезнающ, и он сказал им:
«Вы ранее совершили дурную карму. Ее вы истощите этой суровой аскезой. Но ограничивайте свое тело, речь и сознание здесь и сейчас. Это есть несовершение дурной кармы в будущем. Так посредством исчезновения старой кармы и несовершения новой кармы не появится потока в будущем.»
Будда продолжает доказывать, что нигантхи противоречат собственным принципам и их усилия не принесут плодов, но интереснее всего доктрина, которую Будда предлагает взамен. Монах может обнаружить, что, пока он живет бестревожно, в нем возрастают дурные мысли, и он может практиковать усилия, направленные на страдания (то есть форму аскезы, включающую мучительное напряжение). Но в другое время он не делает этого, так же как мастер, изготовляющий стрелы, может поднести к стреле две головни, чтобы выпрямить ее, но не-сделает этого, работая над ближним к себе концом. Монах — приверженец Будды оставляет мир, отказывается от грехов убийства, ранения, воровства, невоздержанности, лжи, сквернословия и т.д. Он следует монашескому уставу, освобожден от уз жадности, злобы, лености, смятения, раскаяния и сомнения. Он практикует трансы и в конечном счете освобождается от асав вожделения, желания существовать и невежества. Вся цель этого обучения — не уничтожение эффектов уже совершенных действий, а искоренение в индивиде тех принципов и тенденций, которые ведут к дурным поступкам и усиливают узы, связывающие его с чувственным существованием. Последние разрушенные оковы — это невежество, которое заставляет индивида цепляться за существование в любой его форме. Такая привязанность — схватывание (упадана), а в другой форме — стремление (танха), и к этому он должен быть полностью безразличен. Он не должен быть привязан даже к безразличию. В другом рассуждении, после того как Будда объяснил, что привязанность к существованию даже в высших сферах ведет к перерождению, Ананда спрашивает:
«В этом случае, Господин, монах достиг безразличия, в котором он говорит: «Этого не должно быть, этого не может быть для меня, этого не будет, этого не будет для меня, что есть, что было и от чего я отказываюсь». Достигает ли тот монах нирваны, Господин?» — «В этом случае, Ананда, один монах может достичь нирваны, а другой нет». — «Какова причина, Господин, каково основание, по которому один может достичь нирваны, а другой нет?» — «Монах достигает безразличия, в котором он говорит: «Этого не должно быть (и т.д.)», но ему приятно безразличие, он приветствует его и привязан к нему. Его сознание зависит от него и схватывает его. Монах со схватыванием не достигает нирваны».
Джайнизм — это крайняя форма кириявады, доктрины, согласно которой спасение достигается посредством трудов. Противоположно ей учение о недеянии, согласно которой путь к спасению лежит лишь через познание или, как в случае Пурана Кассапы и других, что все действия предопределены. В буддизме не видно разрешения антиномии свободной воли, кроме учения без какой-либо тонкости о том, что верное действие является частью Благородного пути. Существует свидетельство, согласно которому джайн-мирянин спросил Будду, наставляет ли тот в доктрине недеяния, и Будда отвечал:
«С одной стороны, можно обо мне сказать, что отшельник Готама придерживается принципа недеяния, учит доктрине недеяния и посредством этого руководит своими учениками. С другой стороны, можно справедливо сказать обо мне, что отшельник Готама придерживается принципа деяния, учит доктрине деяния и посредством этого руководит своими учениками.
Как же можно справедливо сказать обо мне, что отшельник Готама придерживается принципа недеяния? Я провозглашаю, что нельзя совершать дурных поступков ни посредством тела, ни посредством речи, ни посредством мысли. Я провозглашаю, что нельзя делать разные дурные и скверные вещи.
Как же можно справедливо сказать обо мне, что отшельник Готама придерживается принципа деяния? Я провозглашаю, что следует совершать хорошие поступки посредством тела, речи и мысли. Я провозглашаю, что следует делать разные хорошие вещи.»
Не стоит подробно останавливаться на деталях буддийской космологии, поскольку ее фантастическая структура оказывается основанной на астрономических и географических представлениях того времени, хотя многое в ней, очевидно, было разработано и расширено более или менее независимо самими буддистами. Вся вселенная, соответствующая яйцу Брахмы, разделена на три региона. Первый — камалока, чувственный мир, простирающийся от самого глубокого ада под землей до земной поверхности, а также включающий в себя шесть низших небес. Выше находится рупалока, который включает в себя шестнадцать уровней небес Брахмы и простирается дальше вверх до самой границы арупалоки — бесформенного мира, разделенного на ярусы по степеням достижений. Но это только одна вселенная. Существуют и другие системы таких сферических вселенных, а в пространствах между ними расположены особые ады[361].
Что отличает данную картину от общего индийского политеизма, так это позиция богов. Весь пантеон, как он существовал в народных поверьях, был заимствован и даже преумножен, но доктрина не-души была распространена и на богов. Это никак не сказывалось на их действительной функции управления. Они оставались существами, которые могли жаловать милости и наказывать. Каждый бог пребывал столько, сколько продолжалось действие заслуг, поместивших его на это место. А когда он исчезал, другой был уже готов занять его место. Это полностью отличается от выраженного атеизма санкхьи, так, размышление о богах — это одно из шести Раздумий, Буддхагхоша излагает следующим образом:
«Тот, кто желает осуществить раздумье о божествах, должен делать это, будучи одарен добродетелями веры и так далее, которые возникают в результате согласия с Благородным путем. В одиночестве, уединившись, он должен призвать божеств в свидетели, вспоминая о своих добродетелях веры и так далее так: есть боги — четыре Великих царя, боги Таватимса (живущие на небесах Тридцати трех), боги Яма, Тушита, Нимманарати и Параниммитавасаватти; есть боги мира Брахмы и боги помимо этих. Эти боги, наделенные такой верой, ушли оттуда (от своего прежнего состояния) и возникли здесь (то есть на любом небе, где бы они ни находились). Во мне также находится такая вера. Наделенные такой нравственностью... такой ученостью... таким самоотречением... такой мудростью, эти боги ушли оттуда и возникли здесь. Во мне также находится такая мудрость.»
Это боги современного раннему буддизму политеизма, и о них размышляют не для того, чтобы поклоняться им, но чтобы постичь их на правильных местах в схеме вещей. Сомнительно, чтобы буддизм представлял себе Бога как высшую реальность, ens realissimus, как в веданте или платонизме; напротив, отрицание такой концепции подразумевается и определенно отрицается, что Брахма — это Господь, или создатель вселенной, или всезнающее существо. Равно важным с точки зрения теистической религии представляется исключение богов из какого бы то ни было участия в плане спасения. Адепт не желает оказаться на небесах Брахмы и не обращается к нему за помощью в достижении своей цели. Он стремится к обретению высшей реальности, то есть к нирване. Об этом не говорится такими словами, чтобы мы могли отождествить высшую реальность с Богом, но можно сказать, что это нащупывание выражения той же истины.
Большинство метафизических принципов в наиболее ранней форме, о которой нам известно, можно назвать имплицитными. Они скорее были приняты как факты, чем были определены в качестве доктрин, противостоящих соперничающим учениям. Учение санкхьи об атмане было осознанной теорией духовного монадизма, противопоставленной пантеизму. Буддизм обращался к очевидному факту существования отдельных индивидов. Доктрины дхармы и кармы, которые, судя по всему, делали излишним существование задающего нравственные законы правителя мира, были для индийцев не теориями, возникшими внутри социальной системы, а неоспоримыми фактами. Более поздние теории, развившиеся из этой элементарной системы, были обязаны процессу постоянного осознания скрытых проблем. Доктрина, которой придерживались некоторые сарвастивадины, учила, что все вещи существуют (сарвам асти). Согласно «Катхаваттху», их специфическая теория возникла при исследовании проблемы времени. Можно ли сказать, что прошлое и будущее существуют? А если нет, является ли реальное существование только мгновенным? Наиболее важным достижением буддийской философии были эпистемологические теории махаянских школ, которые возникли столетиями позже безропотного принятия объективности внешнего мира[362].
Можно поставить вопрос о том, верно ли представлена первоначальная позиция в самой ранней, доступной нам форме этих доктрин. Если буддизм «стал иррациональным отрицанием», каким он был прежде? Никто не сделал серьезной попытки доказать, что когда-либо существовала более ранняя форма буддийского учения или что буддизмом могли называться какие-то другие взгляды, отличные от известных нам. В своем отрицании высшего Бога буддизм был согласен с санкхьей и джайнизмом, а его основное притязание на интеллектуальную независимость от этих систем состояло в том факте, что он отрицал существование постоянной самости. Между палийской и другими школами нет соперничества в отношении канонических источников. Они разрабатывали новые проблемы, но принимали в качестве авторитета те же слова Писаний. В Каноне мы можем увидеть тенденцию к анализу и развитию новых формулировок и классификаций, но ничто не показывает, что буддизм когда-либо выпускал из рук доктрины, однажды преподанные ученикам, до тех пор, пока субъективный идеализм Махаяны не стал растворителем, в котором пропала внешняя реальность, а нирвана стала тождественна сансаре. Однако другим немаловажным аспектом этой эволюции было развитие Махаяной мифологических представлений, которые, вероятно, сложились из взглядов, свойственных более ранним школам. Махаянская философия затронула соображения о природе Бодхисатты и природе Будды, что вызвало логически последовательные модификации концепции жизненного пути адепта. Это подводит нас к проблеме Будды как мифологического персонажа.
Глава 15. Будда и миф
В Тройной Драгоценности серьезной проблемой всегда была личность Будды. Учение и Устав, которые были засвидетельствованы официально, определить можно, но образ Просветленного претерпел сильные изменения. Из этого исходят и современные теории, которые или рационализируют все, или мифологизируют, или же утверждают, что притязания Будды вели к присвоению ему места величайшего из богов[363].
Поэтому первый вопрос не касается возможности рационализации традиций. Как подчеркивает профессор Кейт, в первую очередь мы должны спросить, оправдывают ли такую рационализацию свидетельства традиции о ранних буддийских верованиях. Оппозиция пали versus — санскрит уже не имеет того значения, как когда-то. В то время она означала соперничество между преданиями в палийских комментариях и в «Лалитавистаре» как исторических источниках[364]. Но все эти предания привязаны к более старым, чем сами они, документам разных школ. Из них сейчас мы можем извлечь исторические данные, обладающие большей степенью достоверности, чем те, которые содержатся в преданиях. То есть мы фактически можем выяснить, что эти школы в действительности думали о природе Будды и что они считали ложными взглядами других школ.
Несомненно, в Палийском каноне содержатся наиболее ранние материалы. Тем не менее, поскольку это собрание текстов одной школы, следует определить, противоречила ли в своих утверждениях и отрицаниях эта школа другим догматическим взглядам, которые также могут претендовать на первичность. Необходимо также не уходить от проблемы, допуская, что представление о Будде как о простом человеке является наиболее ранним, а более сложные концепции возникли позже. Можно с уверенностью указать на одно важное различие между ранними и поздними документами, то есть между каноническими утверждениями и комментариями: в последних мы находим догмы, некоторые из них никогда не встречались в текстах Писаний, а другие появляются в местах, которые, по общему признанию, представляют собой самые поздние части Канона. Внутри самого Канона разделение межу ранним и поздним часто проводилось, исходя из весьма спорных соображений, но существует и общее деление на сутты первых четырех Никай и Абхидхамму. Сутты, если и не во всех своих подробностях, были общими для нескольких школ, но Абхидхамма, вероятно, была исключительно тхеравадским корпусом текстов. Ее относительно позднее происхождение доказывается тем, что в ней цитируются сутты в том виде, в котором мы находим их сейчас. Она также содержит в качестве одного из разделов «Катхаваттху» или «Расхождения» между школами, каждая из которых признавала авторитет сутт.
«Маджджхима» содержит несколько рассказов о знаниях и возможностях, приобретенных Буддой при Просветлении[365]. Это всего лишь четыре транса и три знания, которых достигает каждый архат. Они включены в более длинный перечень плодов монашества. И все сверхъестественные способности, чудеса, искусство левитации и чтения мыслей считаются достижимыми для всех практикующих правильное сосредоточение. Хотя эти качества являются общими для Будды и его учеников, Будда отличается от них в двух отношениях: во-первых, он не просто, как все архаты, знает Путь, — он открыл его. Как провозгласил Ананда:
«Нет ни одного монаха, всецело и полностью одаренного теми качествами, которыми был одарен Господин, архат, Всепросветленный. Причина этого в том, что Господин создал не созданный Путь, он проповедовал Путь, который не возникал, он знал, постиг, воспринял Путь. И сейчас ученики следуют по Пути, который получили после него.»
Это, по-видимому, все, что в данном фрагменте отличает Будду от архата. Но иногда утверждают о существовании второго качества, которое в постканонической литературе становится постоянным эпитетом Будды: он — всезнающий (саббанну). Это объясняется по-разному. По буддийским свидетельствам, на данное качество притязал вождь джайнов, провозглашавший, что ему известно и видно все, и заявлявший, что он обладает совершенным знанием и проницательностью, и, когда ходит, стоит, спит или бодрствует, знание и проницательность постоянно присутствуют в нем. Будду спросил блуждающий отшельник, скажет ли правду тот, кто опишет самого Будду такими словами. Будда ответил отрицательно и сказал, что если бы кто-нибудь захотел правильно, не пороча, описать его, то сказал бы: «Отшельник Готама обладает тремя знаниями», то есть тремя знания, достигаемыми при просветлении[367]. В этом фрагменте он не притязает ни на что большее, чем любой архат, однако учение о его всеведении фактически стало общепринятым представлением.
Царь Пасенади, услышав о том, что Будда заявил о невозможности для любого отшельника или брахмана быть всезнающим, спросил Будду, говорил ли он это или что-нибудь подобное. Будда ответил, что на самом деле он говорил о невозможности для кого-либо знать и видеть все в один и тот же момент. И именно этот способ описания всеведения использовали позже, особенно в комментарии к «Дхаммападе»[368]. В уме Будды не присутствует актуально все знание. Однако он может распространить сеть своего знания над всем миром и таким образом поместить все части мира в свое сознание. Наиболее развернутый рассказ об этом дан в «Ниддеше» (I, 355). У Будды наличествует пять видов зрения:
1. Плотским взглядом он может видеть на лигу вокруг и днем и ночью.
2. Божественным взглядом он может видеть, как рождаются и исчезают существа, и знает их достоинства и недостатки. Если он захочет, то сможет увидеть один мир, два мира и так вплоть до трех тысяч мировых систем, а также может увидеть то, что за их пределами.
3. Взглядом мудрости (панна) он порождает нерожденный Путь, которого придерживаются сейчас его последователи. Для его мудрости нет ничего неизвестного, невидимого, непонятного, непостижимого, незатронутого. Все прошлое, настоящее и будущее находится в пределах досягаемости для его знания.
4. Своим зрением Будды он обозревает мир и видит существа небольшой загрязненности, большой загрязненности, с острыми или слабыми способностями, в хороших или плохих условиях[369]. Он знает, что один человек предан страсти, а другие — ненависти, иллюзии, рассуждениям, вере или знанию. И согласно их нуждам он проповедует каждому о загрязненности, любви, созерцании и т.д. Это расширенное до бесконечности человеческое знание, поскольку сказано, что все обладающие мудростью, даже, например, Сарипутта, движутся в области знания Будды, как птицы в пространстве.
5. Его всевидящее зрение называется всеведением. Так как он им одарен, нет ничего, чего он не видел бы.
В этих утверждениях совершенно ясно прослеживается дальнейшее развитие вопроса от ранних канонических высказываний, где иногда даже не говорилось о всеведении Будды, до разработанных теорий, содержащихся в текстах периода Абхидхаммы. Мы увидим, что в «Ниддеше» без колебаний приписывают Будде качества, считающиеся божественными. В этом тексте обсуждается значение слова дэва (бог) и выделяются три класса богов:
1) боги по соглашению, то есть цари, царевичи и царицы, поскольку дэва — обычная форма обращения к царским особам;
2) боги по рождению, то есть боги в обычном смысле слова, от четырех великих Царей до богов Брахмы и далее;
3) боги чистоты, то есть ученики, которые стали архатами и паччекабуддами.
Сам Господин — бог, сверхбог (атидэва), бог выше богов (дэватидэва), над богами по соглашению, над богами по рождению и богами чистоты.
Таким образом, можно сказать, что Будду называют богом, однако только в том смысле, в котором термин «бог» определялся буддистами. Каждый архат обладает качествами, которые помещают его выше политеистических богов того времени. Но ни Будда, ни архат не могли стать богом в смысле творца вселенной или ее высшей реальности. Такая концепция действительно никогда не встречается, поскольку политеистическая позиция присутствовала в доктрине существования множества будд, а также в представлении о том, что все архаты — «боги». И даже эта классификация богов, возникшая из необходимости объяснить термин дэватидэва, никогда не встречается в суттах[370].
Поэтому первый вопрос не касается возможности рационализации традиций. Как подчеркивает профессор Кейт, в первую очередь мы должны спросить, оправдывают ли такую рационализацию свидетельства традиции о ранних буддийских верованиях. Оппозиция пали versus — санскрит уже не имеет того значения, как когда-то. В то время она означала соперничество между преданиями в палийских комментариях и в «Лалитавистаре» как исторических источниках[364]. Но все эти предания привязаны к более старым, чем сами они, документам разных школ. Из них сейчас мы можем извлечь исторические данные, обладающие большей степенью достоверности, чем те, которые содержатся в преданиях. То есть мы фактически можем выяснить, что эти школы в действительности думали о природе Будды и что они считали ложными взглядами других школ.
Несомненно, в Палийском каноне содержатся наиболее ранние материалы. Тем не менее, поскольку это собрание текстов одной школы, следует определить, противоречила ли в своих утверждениях и отрицаниях эта школа другим догматическим взглядам, которые также могут претендовать на первичность. Необходимо также не уходить от проблемы, допуская, что представление о Будде как о простом человеке является наиболее ранним, а более сложные концепции возникли позже. Можно с уверенностью указать на одно важное различие между ранними и поздними документами, то есть между каноническими утверждениями и комментариями: в последних мы находим догмы, некоторые из них никогда не встречались в текстах Писаний, а другие появляются в местах, которые, по общему признанию, представляют собой самые поздние части Канона. Внутри самого Канона разделение межу ранним и поздним часто проводилось, исходя из весьма спорных соображений, но существует и общее деление на сутты первых четырех Никай и Абхидхамму. Сутты, если и не во всех своих подробностях, были общими для нескольких школ, но Абхидхамма, вероятно, была исключительно тхеравадским корпусом текстов. Ее относительно позднее происхождение доказывается тем, что в ней цитируются сутты в том виде, в котором мы находим их сейчас. Она также содержит в качестве одного из разделов «Катхаваттху» или «Расхождения» между школами, каждая из которых признавала авторитет сутт.
«Маджджхима» содержит несколько рассказов о знаниях и возможностях, приобретенных Буддой при Просветлении[365]. Это всего лишь четыре транса и три знания, которых достигает каждый архат. Они включены в более длинный перечень плодов монашества. И все сверхъестественные способности, чудеса, искусство левитации и чтения мыслей считаются достижимыми для всех практикующих правильное сосредоточение. Хотя эти качества являются общими для Будды и его учеников, Будда отличается от них в двух отношениях: во-первых, он не просто, как все архаты, знает Путь, — он открыл его. Как провозгласил Ананда:
«Нет ни одного монаха, всецело и полностью одаренного теми качествами, которыми был одарен Господин, архат, Всепросветленный. Причина этого в том, что Господин создал не созданный Путь, он проповедовал Путь, который не возникал, он знал, постиг, воспринял Путь. И сейчас ученики следуют по Пути, который получили после него.»
Это, по-видимому, все, что в данном фрагменте отличает Будду от архата. Но иногда утверждают о существовании второго качества, которое в постканонической литературе становится постоянным эпитетом Будды: он — всезнающий (саббанну). Это объясняется по-разному. По буддийским свидетельствам, на данное качество притязал вождь джайнов, провозглашавший, что ему известно и видно все, и заявлявший, что он обладает совершенным знанием и проницательностью, и, когда ходит, стоит, спит или бодрствует, знание и проницательность постоянно присутствуют в нем. Будду спросил блуждающий отшельник, скажет ли правду тот, кто опишет самого Будду такими словами. Будда ответил отрицательно и сказал, что если бы кто-нибудь захотел правильно, не пороча, описать его, то сказал бы: «Отшельник Готама обладает тремя знаниями», то есть тремя знания, достигаемыми при просветлении[367]. В этом фрагменте он не притязает ни на что большее, чем любой архат, однако учение о его всеведении фактически стало общепринятым представлением.
Царь Пасенади, услышав о том, что Будда заявил о невозможности для любого отшельника или брахмана быть всезнающим, спросил Будду, говорил ли он это или что-нибудь подобное. Будда ответил, что на самом деле он говорил о невозможности для кого-либо знать и видеть все в один и тот же момент. И именно этот способ описания всеведения использовали позже, особенно в комментарии к «Дхаммападе»[368]. В уме Будды не присутствует актуально все знание. Однако он может распространить сеть своего знания над всем миром и таким образом поместить все части мира в свое сознание. Наиболее развернутый рассказ об этом дан в «Ниддеше» (I, 355). У Будды наличествует пять видов зрения:
1. Плотским взглядом он может видеть на лигу вокруг и днем и ночью.
2. Божественным взглядом он может видеть, как рождаются и исчезают существа, и знает их достоинства и недостатки. Если он захочет, то сможет увидеть один мир, два мира и так вплоть до трех тысяч мировых систем, а также может увидеть то, что за их пределами.
3. Взглядом мудрости (панна) он порождает нерожденный Путь, которого придерживаются сейчас его последователи. Для его мудрости нет ничего неизвестного, невидимого, непонятного, непостижимого, незатронутого. Все прошлое, настоящее и будущее находится в пределах досягаемости для его знания.
4. Своим зрением Будды он обозревает мир и видит существа небольшой загрязненности, большой загрязненности, с острыми или слабыми способностями, в хороших или плохих условиях[369]. Он знает, что один человек предан страсти, а другие — ненависти, иллюзии, рассуждениям, вере или знанию. И согласно их нуждам он проповедует каждому о загрязненности, любви, созерцании и т.д. Это расширенное до бесконечности человеческое знание, поскольку сказано, что все обладающие мудростью, даже, например, Сарипутта, движутся в области знания Будды, как птицы в пространстве.
5. Его всевидящее зрение называется всеведением. Так как он им одарен, нет ничего, чего он не видел бы.
В этих утверждениях совершенно ясно прослеживается дальнейшее развитие вопроса от ранних канонических высказываний, где иногда даже не говорилось о всеведении Будды, до разработанных теорий, содержащихся в текстах периода Абхидхаммы. Мы увидим, что в «Ниддеше» без колебаний приписывают Будде качества, считающиеся божественными. В этом тексте обсуждается значение слова дэва (бог) и выделяются три класса богов:
1) боги по соглашению, то есть цари, царевичи и царицы, поскольку дэва — обычная форма обращения к царским особам;
2) боги по рождению, то есть боги в обычном смысле слова, от четырех великих Царей до богов Брахмы и далее;
3) боги чистоты, то есть ученики, которые стали архатами и паччекабуддами.
Сам Господин — бог, сверхбог (атидэва), бог выше богов (дэватидэва), над богами по соглашению, над богами по рождению и богами чистоты.
Таким образом, можно сказать, что Будду называют богом, однако только в том смысле, в котором термин «бог» определялся буддистами. Каждый архат обладает качествами, которые помещают его выше политеистических богов того времени. Но ни Будда, ни архат не могли стать богом в смысле творца вселенной или ее высшей реальности. Такая концепция действительно никогда не встречается, поскольку политеистическая позиция присутствовала в доктрине существования множества будд, а также в представлении о том, что все архаты — «боги». И даже эта классификация богов, возникшая из необходимости объяснить термин дэватидэва, никогда не встречается в суттах[370].